Дороти Джонсон
Пропавшая сестра

 

   Дом наш был полон женщин. Своей суетой и болтовней они совершенно подавляли дядю Чарли и порой даже меня вводили в замешательство. Кроме нас с ним, других мужчин в доме и не было. А когда мне исполнилось девять лет, к прочим женщинам присоединилась еще одна — тетя Бесси, жившая до сих пор у индейцев.
   Когда мама рассказывала мне о ней, я все никак не мог поверить. Не прошло и двух лет, как дикари убили моего отца, лейтенанта кавалерии. Индейцев я ненавидел и жаждал стереть их с лица земли, когда вырасту. (К тому времени, когда я, действительно, стал взрослым, индейцы более не представляли собой угрозы.)
   — А зачем же она жила с нашими врагами? — требовал я ответа.
   Мама отвечала:
   — Ее взяли в плен совсем маленькой девочкой. — на три года младше тебя. А теперь она возвращается домой.
   «Давно следовало бы», — подумал я и не преминул высказать это, пообещав:
   — Если меня захватят когда-нибудь в плен, уж я-то у них долго не задержусь.
   Мама обхватила меня руками.
   — Не надо так говорить. Тебя они не захватят. Никогда им тебя не заполучить.
   Только я и связывал мать с семьей ее погибшего мужа. Счастлива она среди всех этих властных женщин — моих тетушек Маргарет, Ханны и Сабины — не была, но и возвращаться на родину в восточные штаты не захотела. Семейным магазином заведовал дядя Чарли, но он являлся всего лишь мужем тети Маргарет и как бы не настоящим членом семьи. Единственным мужчиной рода был мой отец, младший брат тетушек, поэтому истинным членом рода считался именно я, ко мне должен был впоследствии отойти и магазин. Мать осталась, чтобы охранять мое наследство.
   Никто из трех теток-сестер в глаза раньше не видал тети Бесси. Индейцы захватили ее еще прежде их рождения. Знала Бесси только тетя Мэри, что была двумя годами старше ее, но тетя Мэри жила в тысяче миль от нас и к тому же была нездорова.
   Фотографии маленькой девочки, чья история сделалась легендой, никогда не было. У первопоселенцев хватало забот, как накормить и одеть детей, тут уж не до фотографий.
   Не раз побывали в нашем доме армейские офицеры. Мы получили несколько писем, предупреждавших, что тетю Бесси, вырванную из плена у дикарей, скоро вернут, но до той поры прошло еще немало дней. Майор Хэрис, осуществлявший передачу, предупредил тетушек, что у них наверняка возникнут трудности, потому что тете Бесси вряд ли удастся легко войти в жизнь семьи.
   Но тетя Маргарет восприняла его слова лишь как вызов своим способностям, а от вызова она никогда не уклонялась.
   — Мы — одной крови, — возгласила тетя Маргарет. — Вне всякого сомнения, она должна поселиться у нас. Бедняжка Бесси, наша дорогая сестра, оторванная от родного крова сорок лет назад!
   И все же честный, хотя и несколько прямолинейный, майор настойчиво продолжал:
   — Все эти годы она провела среди дикарей, а захватили ее совсем девочкой. И хотя сам я не видел ее, резонно предположить, что она будет мало чем отличаться от индеанки.
   Тут моя тетя Маргарет величественно выпрямилась, всем своим видом давая понять, что аудиенция окончена, и проговорила:
   — Майор Хэрис, я никому не могу позволить критиковать свою дорогую сестру. Она поселится у меня в доме, и если я не получу официального подтверждения, что ее доставят сюда не позже чем через месяц, то приму соответствующие меры.
   Тетя Бесси прибыла еще до истечения отпущенного месячного срока.
   Остальные тетушки доблестно готовились к встрече. Суетились больше обычного, терли, мыли и наводили повсюду блеск. Меня переселили из той комнаты, которую я занимал, в мамину (она, кстати, давно просила так сделать, потому что по ночам меня мучили кошмары). А прежнюю мою комнату специально подготовили для тети Бесси, наводнив ее удобными мелочами: повсюду постелили свежие салфетки, разложили на столике шпильки, поставили парные кувшин с тазиком для умывания, позаботились и о двух новых спальных рубашках на случай, если ее прежние поизносились. (На деле ночных рубашек у нее не было вовсе.) Ханна предложила сшить для тети Бесси несколько платьев.
   — Может, стоит специально заказать, ведь неизвестно, что у нее есть и чего нет?
   Однако Маргарет указала, что так же неизвестен и требуемый размер.
   — Когда она тут пообвыкнет, устроится, отдохнет день-два, у нее будет масса времени выбрать в магазине то, что понравится.
   Пока шли все эти приготовления, у нас перебывали чуть не все женщины городка. Маргарет пообещала им, что, конечно же, пригласит всех на чай, где они смогут познакомиться с Бесси, как только она достаточно оправится от своих приключений.
   А любопытных сестер Маргарет предупредила:
   — Нам тоже не следует задавать ей поначалу слишком много вопросов. На отдых требуется время. Ведь ей столько пришлось пережить.
   Тут голос Маргарет сильно понизился, будто лишь ей одной могли быть понятны страдания старшей сестры.
   Переживания Бесси и вправду были ужасны, но вовсе не в том смысле, как это представлялось ее сестрам. Ужас, от которого она страдала, появившись в их семье, состоял в том, что она оказалась в отрыве от своих родичей-индейцев и попала в руки людей незнакомых. То было не освобождение. Она вновь стала пленницей.
   Тетя Бесси прибыла в сопровождении майора Хэриса и метиса-переводчика со смазанными жиром черными прямыми волосами до плеч. Одет он был наполовину в военную форму, наполовину по-индейски. Едва завидев их, тетя Маргарет широко распахнула дверь навстречу, а сама вместе с сестрами выбежала встречать прямо на улицу. Мы с мамой смотрели за происходящим из окна. Руки тети Маргарет были простерты, чтобы заключить старшую сестру в объятия, но когда она разглядела эту женщину ближе, руки опустились и радостные возгласы смолкли.
   А моя тетя Бесси, бывшая индеанкой почти сорок лет, не попятилась, не оробела, но остановилась, беспомощно глядя на тех, кто взял ее в плен.
   Сестры частенько говорили о тете Бесси как о маленькой девочке. Видеть они ее, конечно, никогда не видели, но легендарный образ украденного ребенка жил в их памяти. По словам тетушек, у Бесси были прекрасные золотые кудри и большие голубые глаза — ребенок-фея, светлый легконогий ангелочек.
   Вернувшаяся же Бесси оказалась пожилой женщиной, тяжело переваливавшейся в растоптанных мокасинах, в темном, нелепо обтягивавшем грузное тело платье. Стриженые каштановые волосы едва прикрывали уши — еще не успели отрасти. Когда ее забрали от индейцев, то перво-наперво остригли от вшей.
   Тетя Маргарет пришла в себя, но вместо того, чтобы обнять женщину, стоящую перед ней, просто похлопала ее по руке.
   — Дорогая бедняжка Бесси, я твоя сестра Маргарет. А это наши сестры Ханна и Сабина. Надеемся, ты не совсем замаялась в дороге!
   Тетя Маргарет была сама вежливость по отношению к новому члену семьи, кем она чистосердечно считала Бесси. Похоже, она искренне верила — а тетя Маргарет могла убедить себя в чем угодно, — что Бесси требовалось просто хорошенько умыться и отоспаться с дороги. И уже назавтра она непременно пустится в непринужденную беседу.
   Ведь все сестры были шустры и в движениях, и на язык. Эта же еле двигалась, будто несла на горбу все свои печали, а когда произнесла что-то в ответ на обращение переводчика, никто не понял ни слова.
   Однако тетя Маргарет игнорировала все эти особенности. Гостей она принимала в парадной комнате. Вместе с переводчиком, когда поняла, что его общества избежать не удастся. Она было хотела заставить майора отослать столь сомнительную личность, но ей все же не терпелось поговорить с возвращенной сестрой. Майор Хэрис сказал:
   — Вы не сможете беседовать без переводчика. — И тут же поспешил добавить: — Дело тут не в предписаниях. Просто ваша сестра забыла английский язык.
   Хмуро глянув на переводчика-метиса, тетя Маргарет все же разрешила тому ступить на порог своего дома и ласково пригласила Бесси:
   — Заходи, милая, присаживайся.
   Переводчик что-то пробормотал, и моя индейская тетушка осторожно присела на вышитое сиденье стула. Почти всю жизнь она провела среди людей, удобно сидящих на прочной земле.
   Визит не затянулся. Бесси проинструктировали заранее. Но майору Хэрису необходимо было сделать предупреждение всей семье.
   — Строго говоря, ваша сестра все еще является пленной.
   Маргарет вздрогнула от испуга, но майор продолжал:
   — Она будет находиться под вашим наблюдением. Ей можно гулять в огороженном дворе вашего дома, но покидать его без официального разрешения она не имеет права. Вероятно, миссис Рейли, вам нелегко будет это перенести. Однако вашей сестре все объяснили, и она выразила согласие подчиниться этим ограничениям. Поэтому удержать ее в стенах дома, думаю, будет несложно.
   Тут майор Хэрис замешкался, но все же решил, что как солдату ему не пристало скрывать свои мысли, и добавил:
   — На вашем месте я бы ее в дом не брал.
   Конечно, это был вызов, и обычно тетя Маргарет не преминула бы его принять. Но тут она предпочла смолчать. Бесси все же оказалась совсем не такой, как она ожидала, и игнорировать этот факт было трудно.
   Конечно, Бесси знала, что воссоединилась со своей белой семьей, но казалось, это ее мало волновало. Она была бесконечно грустна, совершенно погружена в свои мысли. Спросила только:
   — Мэри?
   Тетя Маргарет едва не заплакала от радости и принялась объяснять:
   — Сестра Мэри живет далеко отсюда, она сейчас нездорова, но как только соберется с силами, сразу же приедет. Дорогая наша сестра Мэри!
   Переводчик перевел, и больше Бесси ничего не говорила. Имя старшей сестры, сохраненное ею в памяти, было единственным понятным словом, произнесенным ее устами в нашем доме.
   Когда тетушки, не переставая что-то говорить, повели Бесси в ее комнату, одна из них спросила:
   — А где же ее вещи?
   Никаких вещей, никакого багажа. Кроме одежды, что на ней, у тети Бесси вообще ничего больше не было. Пока сестры суетились, бегали туда-сюда то за расческой, то за другой ерундой, она стояла посреди комнаты ссутулившись, неподвижно, как статуя, молчаливо и настороже. Вот ее тюрьма. Ну что ж, она перенесет и это.
   — Может, завтра поведем ее в магазин и посмотрим, что она выберет? — предложила тетя Ханна.
   — Ни к чему спешить, — задумчиво проговорила тетя Маргарет. До нее начинало доходить, что эта новая сестра еще задаст ей хлопот. Но мне кажется, тетя Маргарет так никогда и не переставала надеяться, что в один прекрасный день Бесси вдруг перестанет быть чужой, прекратит свое упрямое запирательство и поведет за чашкой чая в гостиной долгий разговор о своей жизни среди индейцев.
   Наконец моя индейская тетушка приучилась сидеть у себя в комнате на стуле. Она редко покидала стены своей комнаты, к вящему облегчению сестер. Тетя Бесси часами стояла перед окном, поднятым едва на фут. несмотря на все попытки дяди Чарли сдвинуть раму выше. И неизменно была обута в мокасины. Она не могла влезть ни в одни купленные туфли, но, похоже, дорожила ими.
   Конечно, тетушки так и не решились вывести ее в магазин. Они сшили ей пару платьев, и, когда объяснили ей жестами, осыпав при том целым ливнем слов, что нужно переодеться, тетя Бесси повиновалась.
   Почти все время она простаивала у окна, что смотрело на далекие синие горы за равниной. Установив это, я повадился играть во дворе, откуда мог беспрепятственно разглядывать тетю Бесси. Она никогда мне не улыбалась этак по-родственному, но порой задумчиво, как бы оценивающе, посматривала на меня. Выполняя разные акробатические трюки, вроде хождения на руках, я мог привлечь ее внимание. И мне оно почему-то было дорого.
   Выражение ее лица менялось нечасто. Но дважды я видел на нем явное неодобрение. Первый раз, когда одна из тетушек привычно шлепнула меня. Шлепок я вполне заслужил, но индейцы детей вовсе не бьют. Думаю, тетю Бесси потрясло открытие, что белые так учат своих детей. А другой раз неодобрение заслужил уже я сам, когда капризным ребяческим тоном отвечал на чье-то замечание.
   Сестры тети Бесси и моя мама по очереди проводили каждый день по полчаса с нею во исполнение своего христианского долга. За общим столом Бесси никогда не обедала.
   Когда подошла мамина очередь, она попыталась было отказаться: «Боюсь, расплачусь», — говорила она. Но тетя Маргарет все же настояла.
   Я прятался в зале за спиной у матери. Бесси что-то сказала, потом настойчиво повторила, пока мама не догадалась, чего та хочет. Она подозвала меня, а когда я подошел и встал рядом, обняла за талию. Тетя Бесси согласно кивнула. Ее поняли верно.
   После мама сказала мне:
   — Ты ей нравишься. И мне тоже.
   И поцеловала меня.
   — А она мне нет. Чудная, — недовольно пробурчал я.
   Мама объяснила:
   — Просто грустная пожилая женщина. И знаешь, у нее тоже был прежде маленький мальчик.
   — А что с ним сталось?
   — Он вырос и стал воином. Думаю, она гордилась сыном. А теперь военные держат его где-то под стражей. Он наполовину индеец. И был опасным человеком.
   Он, действительно, был опасным, и к тому же гордым человеком — настоящим вождем, орлом, которому военным удалось-таки, наконец, подрезать крылья.
   Мать с тетей Бесси объединяло, что каждая имела сына. Остальные тетки были бездетны.
   Большая суматоха заварилась вокруг идеи сфотографировать тетю Бесси. Сестры, упорно и энергично стремившиеся сделать из нее настоящего члена семьи, желали заполучить ее карточку в семейный альбом. Правительству ее фотография также была по каким-то причинам необходима: вероятно, кто-то посчитал, что возвращение семье украденного ребенка — случай исторической важности.
   Майор Хэрис прислал молодого лейтенанта в сопровождении того же переводчика со смазанными жиром волосами, чтобы обговорить все у нас. (На этот раз, проявив завидную предусмотрительность, тетя Маргарет постелила на стул в гостиной, предназначенный для переводчика, чистое полотенце.) Бесси во время этой встречи говорила очень мало, а мы, конечно, поняли лишь то, что передал нам переводчик.
   Нет, она не хотела, чтобы ее фотографировали. Нет.
   Но ваш сын согласился сняться. Хотите увидеть его фотографию? Они специально искушали ее этим предложением, и тетя Бесси наконец согласилась.
   Если мы покажем его фотографию, тогда вы согласитесь, чтобы и вас сняли?
   Все еще сомневаясь, она кивнула. Но потребовала большего: в том случае, если мне разрешат взять фотографию сына с собой. Тогда можете снимать и меня.
   Нет, можно будет только посмотреть на нее. Нам необходимо сохранить фотокарточку. Она принадлежит нам.
   Тогда моя индейская тетушка повысила ставку. Она пожала плечами и что-то сказала. Переводчик перевел:
   — Смотреть она не хочет. Она возьмет с собой или ничего.
   Маму забила дрожь, ведь она в отличие от прочих понимала, что Бесси надеялась выиграть, заявив «все или ничего».
   И Бесси победила. Может, тот, кто заказывал игру, этого и хотел. Ей позволили взять фотографию сына. Эту фотографию не раз потом перепечатывали в книгах по истории: с нее смотрит полубелый вождь, смелый предводитель, который оказался все же недостаточно могучим, чтобы освободить свой индейский народ.
   Снимали его уже в заточении, но по виду воина догадаться об этом невозможно. Голова высоко поднята, взгляд смелый, но без презрения, длинные волосы тщательно убраны — темная коса с одной стороны, а незаплетенная прядь с другой слегка курчавится, руки держат трубку как скипетр.
   Фотография этого взятого в плен, но непокоренного воина оказала на меня сильное воздействие. Памятуя о нем, и стал больше следить за собственными чувствами и языком, воспитывать в себе сдержанность, с годами учился встречать досаждавших мне людей взглядом смелым, но лишенным презрения. Повидаться с ним мне так и не довелось, но в душе я гордился своим двоюродным индейским братом — Головой Орла.
   Бесси держала снимок на комоде, когда ненадолго выпускала его из рук. И как-то ранним утром, когда на улицах еще мало зевак, послушно, как ребенок, отправилась в повозке с тетей Маргарет в фотоателье.
   Фотография Бесси вовсе не гордая, она вызывает жалость. Лишенное выражения лицо. Ни тени чувства, никакого вызова — просто лицо пожилой, коротко стриженной женщины, само долготерпение и покорность. Такой снимок тетушки и поместили в семейный альбом.
   Но их терпение иссякало. Тетя-индеанка стала в доме живым привидением. Ничем не занималась, потому что ей нечего было тут делать. Ее узловатые пальцы, наверное, были искусны во всякой женской работе, привычной для индейских скво: могли разделывать туши добытых охотниками животных, дубить шкуры, ставить типи и расшивать бисером праздничную одежду. Но в цивилизованном доме все эти навыки были бесполезны. Даже к шитью, когда мама принесла ей ткань, иголки и нитки, она не притронулась. Но держала эти вещи на комоде, рядом с фотографией сына.
   Она лишь ела (в своей комнате), спала (на полу) и стояла у окна. Больше ничего, и дальше так не могло продолжаться. Но терпеть приходилось, по крайней мере до тех пор, пока самочувствие не позволит наконец тете Мэри добраться до нас — той тете Мэри, старшей сестре Бэсси, которая только и помнила ее ребенком.
   Ежедневные визиты по долгу совести к тети Бесси все больше превращались в дежурство. Установилось более-менее сносное расписание посещений. Тетя Маргарет взяла на себя обязанность заставить тетю Бесси разговаривать. Именно заставить, а не научить. Она твердо верила, что несчастной ее упрямой сестре не хватало лишь побуждения со стороны волевой личности. Поэтому, напористо вторгаясь в комнату Бесси, тетя Маргарет говорила с ней как с ребенком:
   — Вот, дорогая, опять ты стоишь и глядишь в окно. Что там можно увидеть, в конце концов? Птицы летают — может, ты наблюдаешь за их полетом? Почему бы тебе не попробовать немного пошить? Или не прогуляться во дворе? Разве тебе не хочется прогуляться немного?
   Бесси на все это только моргала глазами.
   Маргарет могла понять, что индеанка не способна была бы сразу начать разговаривать на языке мировой цивилизации, но ее ведь родная сестра не была индеанкой. Бесси была белой, следовательно, и должна была разговаривать на том языке, что и остальные сестры. Для нее было неважно, что ни слова на этом языке ее сестра не слыхала с раннего детства.
   Ханна, на которой прочие тетки постоянно отыгрывались, тоже разговаривала с Бесси, но была просто счастлива выговориться, не получая никакого ответа. В свое дежурство она устраивалась в комнате Бесси с вышивкой и принималась изливать ей свои невзгоды. Бесси весь ее визит простаивала у окна, безотрывно глядя вдаль.
   Сабина, у которой проблем было не меньше (в чем, в свою очередь, были повинны Маргарет и Ханна), вступала в комнату с видом мученицы, сжимая в руках Библию, и все полчаса читала ее вслух. С собой она всегда приносила часики, чтобы со скуки не поддаться искушению и не пойти на обман.
   Несколько недель спустя прибыла тетя Мэри — бледная, дрожащая от переутомления, вызванного болезнью и долгим нелегким путешествием. Сестры попытались раздобыть переводчика, но на этот раз попытка не увенчалась успехом. (Тетя Маргарет долго переживала неудачу.) Когда тетя Мэри отдохнула с дороги, ее подготовили, чтобы шок от вида Бесси был не слишком силен. Я оказался свидетелем встречи этих двух сестер.
   Маргарет подошла к дверям комнаты индеанки и многословно возвестила о том, какая встреча ей предстоит — попытка бесполезная, но достойная. Когда Маргарет отступила в сторону, перед Бесси очутилась тетя Мэри с сияющим, хотя и покрытым морщинами, лицом. Она распростерла ей руки навстречу и воскликнула:
   — Бесси! Сестренка Бесси!
   Помедлив всего секунду, Бесси кинулась в ее объятия, и Мэри поцеловала ее загорелую обветренную щеку. Бесси заговорила. Она все повторяла:
   — Мэ-ри, Мэ-ри.
   Она стояла неподвижно, слезы текли по щекам, губы мучительно работали, стремясь высказать все, что накопилось за эти долгие годы. Столько страданий и страхов, и столько радостей и восторга можно наконец поведать сестре, имеющей истинное право все выслушать, той, что сможет все понять.
   Но единственным английским словом, которое Бесси еще помнила, было «Мэри», других она так и не дала себе труда выучить. Повернувшись к комоду, она с благоговением взяла в натруженные ладони фотографию сына и повернула ее к сестре. Глаза Бесси молили.
   Мэри вгляделась в спокойное, гордое, дикое лицо своего племянника и сказала именно то, что от нее ожидали:
   — Как он мужественен!
   Склонив голову сначала на один бок, потом на другой, Мэри одобрительно добавила:
   — Прекрасный юноша, сестра. Ты должна, — тут она было остановилась, но все же докончила, — должна страшно гордиться им, дорогая!
   Если Бесси не был понятен смысл слов, тон она уловила безошибочно. В нем сквозило восхищение. Сестра, чьим мнением она дорожила, приняла сына. Бесси посмотрела еще раз на фотографию, сказав что-то еле слышно, кивнула. И поставила снова на комод.
   Тетя Мэри не пыталась заставить Бесси говорить. День за днем она просто сидела с ней часами, а Бесси все говорила и говорила, хотя и не по-английски. Они сидели рядышком, нежно держась за руки, пока захваченная в плен девочка, а теперь уже бабушка рассказывала, что произошло с ней за минувшие сорок лет. Так, по крайней мере, говорила тетя Мэри. Ни слова из речей Бесси она не понимала, но этого и не требовалось.
   — У нее будет достаточно времени, чтобы вновь выучиться английскому, — говорила тетя Мэри. — Думаю, она понимает больше, чем кажется. Я спросила, не хотела бы она поехать жить ко мне, и Бесси кивнула. Потом она вполне овладеет английским, но терпеть дольше она не могла, а должна была рассказать мне именно теперь. О своей жизни и о сыне.
   — Мэри, дорогая, ты уверена, что тебе стоит брать на себя ответственность за ее содержание? — спросила тетя Маргарет, вне всякого сомнения внутренне трясясь от страха, что Мэри вдруг передумает, когда избавление уже так близко. — Мне кажется, с тобой она будет счастливее, хотя мы делали все, что в наших силах.
   Для Маргарет и остальных сестер было бы куда легче, если бы Бесси жила где-нибудь в другом месте. Сложилось так, что и правительство Соединенных Штатов подобный поворот дел устраивал.
   Для обсуждения деталей прибыл майор Хэрис вместе с переводчиком, и Бесси разрешили отправиться по ее желанию жить с Мэри за тысячи миль от нашего дома. Бесси была само терпение и согласие. С переводчиком она в тот раз беседовала гораздо дольше обычного. Он пространно ей отвечал, а потом объяснил присутствующим, что Бесси хотела подробнее узнать, каким образом они доберутся до тех дальних краев, куда ей предстояло последовать. По его словам, ей было трудно даже представить, насколько далеко отсюда ей придется уехать.
   Позже мы узнали, что у Бесси была еще более важная тема для обсуждения с переводчиком.
   На следующее утро, когда Сабина понесла завтрак в комнату Бесси, мы вдруг услышали ее испуганный крик. Сабина застыла с подносом в руках и все повторяла:
   — Она выпрыгнула из окна, она выпрыгнула из окна.
   Именно так тетя Бесси и поступила. Вечно застревавшая рама, которую никак не могли поднять больше, чем на фут, теперь оказалась поднята выше. С комода исчезла фотография сына Бесси. Все прочее осталось на месте. Кроме Бесси и темного платья, что было на ней вчера.
   Дяде Чарли так и не дали позавтракать в то утро. Повинуясь Маргарет, выкрикивавшей свои приказы, он вскочил на коня и поскакал на телеграфную станцию.
   Еще до прибытия майора Хэриса с полудюжиной кавалеристов по всей округе рассыпались добровольцы в поисках беглянки. Все опытные следопыты, чья жизнь порой зависела от того, правильно ли они истолкуют перевернутый камень, сломанный сучок или помятый лист. Они определили, что Бесси направилась от дома на юг. Десять миль они шли по ее следу. А потом потеряли его — ведь Бесси умела скрывать следы не хуже них. И ее жизнь порой зависела от того, сумеет ли она не потревожить за собой ни камешка, ни ветки, ни листика. Поначалу она двигалась быстро. А когда появилось чуть времени на осторожность, употребила его на то, чтобы сбить неизбежных преследователей со следа.
   Поступок тети Бесси поверг всех тетушек, а особенно Мэри, в стыд и уныние. Окна в доме были закрыты ставнями, все говорили вполголоса. Нас прежде жалели за то, что Бесси допустила трагическую ошибку, позволив индейцам превратить себя в дикарку. Теперь, дав ей сбежать, мы стали предателями.
   Тетя Мэри все жалобно вопрошала:
   — Ну почему, почему она ушла? Я думала, у меня ей будет хорошо и покойно!
   Другие же посчитали, что это, возможно, и к лучшему.
   Тетя Маргарет заявила:
   — Она вернулась к своим.
   И искренне верила в это, как, впрочем, и майор Хэрис.
   Мне причину бегства Бесси объяснила мама.
   — Помнишь, у нее была фотография индейского вождя, ее сына? Так вот, он бежал из тюрьмы. В форте об этом узнали и считают, что Бесси может навести их на место, где он скрывается. Поэтому они так и стараются отыскать ее. Они полагают, Бесси узнала о побеге сына раньше них. И думают, что ей об этом сказал переводчик, который приходил сюда. Больше неоткуда было ей узнать.
   Они прочесали все горы на юге в поисках Головы Орла и Бесси. Ее они так и не нашли, а сына схватили только через год, далеко к северу от нас. Живым он им больше не дался — погиб, сражаясь.
   Став взрослым, я сделался управляющим семейного магазина, день ото дня испытывая все более сильное отвращение к этому делу. Едва же получил право продать магазин — не преминул сделать это, занявшись скотоводством. И вот однажды, разыскивая в каньоне отбившихся бычков, думаю, я обнаружил тетю Бесси. Со мной в тот раз оказался один из наемных пастухов, наших ковбоев, иначе я бы никому не рассказал об этой находке.
   Вблизи ручейка мы увидали побелевшие кости. Эти безымянные человеческие останки, на которые мы случайно набрели, хранили в себе некую тайну. Казалось, меня коснулся знакомый призрак.
   — Верно, какой-то золотоискатель, — предположил пастух.
   И я так думал, пока не обнаружил за упавшим деревом пропитанные влагой лоскутки ткани, некогда бывшие темным приличным платьем. А в лоскутки оказался завернут размокший кусочек картона, похожий на фотографию.
   Мой спутник был молод, но, вероятно, он слыхал о плененной индейцами девочке. И тут же принялся пересказывать мне то, что знал. С прошествием лет, оказывается, легендарная эта история обрела поразительные подробности. Тетя Бесси вновь превратилась в белокурую красавицу, но бесконечно грустную и молчаливую. И ведь, действительно, она на самом деле была грустной и молчаливой.
   Я попытался затолкнуть лоскутки под бревно, но спутник мой оказался проворнее.
   — Ну-ка, совсем не похоже на рубаху. Да это платье! — воскликнул он. — Вовсе не золотоискатель это был, а женщина! — Немного помолчав, он с трепетом в голосе объявил. — Бьюсь об заклад, это была ваша индейская тетка!
   Я сердито глянул на него и ответил:
   — Чепуха. Мало ли кто это мог быть.
   Но малый не успокаивался.
   — Если бы это была моя тетя, — торжественно заявил он, — я непременно похоронил бы ее на семейном кладбище.
   — Нет, — отказался я, покачав головой.
   Так мы и оставили лежать те кости в каньоне, где они пробыли до того сорок с лишним лет, если принадлежали когда-то тете Бесси. Думаю, так оно и было. Но я не хотел снова брать ее в плен. Она есть в семейном альбоме. Лежать еще и на семейном кладбище ей вовсе ни к чему.
   Если я и не прав относительно причины, по которой она покинула наш дом, некому меня опровергнуть: она вовсе не намеревалась присоединяться к укрывшемуся где-то сыну. А бежала в противоположном направлении, чтобы отвести погоню от него.
   Что же произошло с ней в каньоне — ни меня, ни кого другого заботить не должно. Моей тете Бесси удалась ее затея. Для нее важно было сохранить жизнь не себе, а сыну. И ценой жизни она купила ему еще один год.