Эдуард Бабаев
Я хочу видеть укротителя
1
Неподалёку от нашего дома, на улице Южной, был зоосад. Я пропадал в нём целыми днями.
То, что я видел, казалось мне удивительным.
Орёл сидел на белом камне, надвинув на себя чёрные крылья, как бурку.
Волк ходил из угла в угол в своей сумрачной клетке, как будто он что-то забыл и никак не может вспомнить.
Пасть у бегемота открывалась, как саквояж. А губы у него были живые, розовые, нежные.
В научной библиотеке зоосада работал мой дядя, и меня к нему пускали в любое время. Хотя я ещё не умел читать как следует, я помогал ему расставлять на полках книги. Больше всего мне нравились басни с картинками.
Дома, просыпаясь, я слышал, как кричат павлины и обезьяны. Их голоса очень схожи.
А засыпая, слышал плач шакалов и рыканье льва — дикие звуки пустыни.
То, что я видел, казалось мне удивительным.
Орёл сидел на белом камне, надвинув на себя чёрные крылья, как бурку.
Волк ходил из угла в угол в своей сумрачной клетке, как будто он что-то забыл и никак не может вспомнить.
Пасть у бегемота открывалась, как саквояж. А губы у него были живые, розовые, нежные.
В научной библиотеке зоосада работал мой дядя, и меня к нему пускали в любое время. Хотя я ещё не умел читать как следует, я помогал ему расставлять на полках книги. Больше всего мне нравились басни с картинками.
Дома, просыпаясь, я слышал, как кричат павлины и обезьяны. Их голоса очень схожи.
А засыпая, слышал плач шакалов и рыканье льва — дикие звуки пустыни.
2
— Ты кто такой и зачем сюда ходишь каждый день? — спросил меня молодой нестрогий человек в светло-синем халате.
— Я здесь живу, рядом, — ответил я.
Он посмотрел на меня внимательно. Видно, ему хотелось поговорить с кем-нибудь не по делу, а просто так.
— Тебе что, нравится здесь? — спросил он.
— Нравится. Я привык.
— И я привыкаю…
Мы сели на скамейку возле бассейна с водоплавающей птицей. Здесь было прохладно, хотя и шумно. Утки-кряквы крякали, нырки ныряли…
Моего нового знакомого звали Сеня Зюкин. Он недавно вернулся из армии и собирался поступить в цирковое училище. А пока работал смотрителем у львов.
— Только фамилия у меня неподходящая, — сказал он. — Укротитель Сеня Зюкин! Смех… — Он посмотрел на меня своими спокойными зелёными глазами и спросил: — Вот твоя как фамилия, скажи?
Я сказал.
— Тоже не подходит, — задумчиво продолжал Сеня. — Я у всех спрашиваю. И всё не годится. Надо, чтобы звучало! Понимаешь? Это цирк!.. Про меня ещё, может быть, книжку напишут.
С тех пор я часто встречал Зюкина. Но не каждый день. Потому что он иногда болел. А болел он потому, что много закалялся и сильно простужался. Примет ледяной душ и заболеет. Поправится и говорит:
— Видно, надо повторить.
— Он упрямый, — говорила про него Зоя Пухова из медпункта.
Ледяной душ помог. Кожа на спине и на груди у Сени стала такая жёсткая, как на руках, и теперь ему не страшны были ни солнце, ни холод.
— Закаляйся и ты, — сказал мне Сеня Зюкин. — Ты что будешь делать, когда вырастешь?
— Я, может, книжку про вас напишу, — ответил я.
— Ну-ну, — протянул Сеня. — Посмотрим…
Читать я учился сам по табличкам на вольерах. Увидишь льва прочитаешь: лев; увидишь оленя — и прочитаешь: олень. Ещё лучше, чем по книге с картинками.
А Сеня Зюкин тем временем научился ходить на руках. Когда львица Дамаянти увидела, как он идёт по дорожке вверх ногами, она взяла своего львёнка за шиворот и утащила его в тёмный угол клетки и там спрятала за ящиками.
— Я здесь живу, рядом, — ответил я.
Он посмотрел на меня внимательно. Видно, ему хотелось поговорить с кем-нибудь не по делу, а просто так.
— Тебе что, нравится здесь? — спросил он.
— Нравится. Я привык.
— И я привыкаю…
Мы сели на скамейку возле бассейна с водоплавающей птицей. Здесь было прохладно, хотя и шумно. Утки-кряквы крякали, нырки ныряли…
Моего нового знакомого звали Сеня Зюкин. Он недавно вернулся из армии и собирался поступить в цирковое училище. А пока работал смотрителем у львов.
— Только фамилия у меня неподходящая, — сказал он. — Укротитель Сеня Зюкин! Смех… — Он посмотрел на меня своими спокойными зелёными глазами и спросил: — Вот твоя как фамилия, скажи?
Я сказал.
— Тоже не подходит, — задумчиво продолжал Сеня. — Я у всех спрашиваю. И всё не годится. Надо, чтобы звучало! Понимаешь? Это цирк!.. Про меня ещё, может быть, книжку напишут.
С тех пор я часто встречал Зюкина. Но не каждый день. Потому что он иногда болел. А болел он потому, что много закалялся и сильно простужался. Примет ледяной душ и заболеет. Поправится и говорит:
— Видно, надо повторить.
— Он упрямый, — говорила про него Зоя Пухова из медпункта.
Ледяной душ помог. Кожа на спине и на груди у Сени стала такая жёсткая, как на руках, и теперь ему не страшны были ни солнце, ни холод.
— Закаляйся и ты, — сказал мне Сеня Зюкин. — Ты что будешь делать, когда вырастешь?
— Я, может, книжку про вас напишу, — ответил я.
— Ну-ну, — протянул Сеня. — Посмотрим…
Читать я учился сам по табличкам на вольерах. Увидишь льва прочитаешь: лев; увидишь оленя — и прочитаешь: олень. Ещё лучше, чем по книге с картинками.
А Сеня Зюкин тем временем научился ходить на руках. Когда львица Дамаянти увидела, как он идёт по дорожке вверх ногами, она взяла своего львёнка за шиворот и утащила его в тёмный угол клетки и там спрятала за ящиками.
3
— Этого львёнка мы назовём Добряк! — сказал Сеня Зюкин.
Львёнок раскрыл пасть и попытался зарычать. Сеня сунул ему бутылку с молоком. Львёнок зажмурился и стал тянуть молоко через соску, цепляясь за горлышко и за рукав Сениного халата то одной, то другой лапой.
— Пей, пей, — говорил Сеня. — Расти большой и умный.
Добряк рос быстро.
Каждое утро Сеня водил его на прогулку по главной аллее. Иногда Добряк убегал вперёд.
Так было и на этот раз.
Я качался один на деревянных качелях. Время было раннее. В тени под деревьями дремала Ведьма, рыжая дворняжка. Днём она всё больше спала, а ночью ходила по всему зоосаду, за что её и прозвали Ведьмой.
Вдруг из-за поворота показался Добряк. Он заметил меня издали, бросился ко мне и полез на качели. Ведьма подняла голову и насторожилась. Я не знал, что мне делать. В кармане моей куртки были бутерброды, завёрнутые в бумагу. Добряк зацепил зубами свёрток и тянул его к себе.
Ведьма вскочила на ноги и зарычала. А Добряк уже навалился на меня своими тяжёлыми лапами.
— Сеня! — закричал я. — Сенечка!
Свёрток вывалился из моего кармана, и бутерброды рассыпались по земле.
Добряк, сильно качнув доску, спрыгнул с качелей. В ту же минуту Ведьма вцепилась зубами в его ухо. Добряк отбивался от неё, мяукал и рычал.
Теперь я испугался, что Добряк обидится на меня из-за этой Ведьмы. А подойти было страшно.
Сеня Зюкин бежал к нам, перепрыгивая через клумбы и размахивая руками. Ведьма сразу отпустила Добряка и зарычала на Сеню. Но он ей сказал:
— Ну знаешь! Это уж слишком! Ты моих львов не трогай!
Ведьма что-то проворчала в ответ и ушла в кусты.
— А ты чего испугался? — сказал мне Сеня. — Он же Добряк, мухи не обидит.
Добряк съел мои бутерброды и смотрел на меня, зажмурившись. Правое ухо, за которое его оттрепала Ведьма, слегка оттопыривалось.
— Да я-то ничего, — сказал я, собравшись с духом, — только у меня все пуговицы отлетели.
Пока Зоя Пухова пришивала пуговицы к моей куртке, Сеня рассказывал, какой номер он покажет на манеже.
— Я поднимусь с Добряком под купол цирка, — говорил Сеня. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил я.
— Нет, ты послушай! Я поставлю два самолёта на карусель. Мы с Добряком сядем в машины, а они — круг за кругом — будут подниматься выше и выше!
Я ещё никогда не видел Сеню Зюкина таким. Он поднял правую руку, как бы приветствуя публику.
— Представьте! — продолжал Сеня, обращаясь ко мне и к Зое. — Цирк полон. У кассы, возле которой толпятся люди, висит объявление: «Билетов нет».
Зоя Пухова, опустив на колени мою куртку, молча и внимательно смотрела на Сеню.
— Но я хочу видеть укротителя! — сказала Зоя Пухова.
— Я тоже хочу видеть укротителя! — сказал я.
Сеня засмеялся.
— Это и есть настоящий цирк, когда все хотят видеть укротителя…
Он вздохнул.
Он всегда вздыхал, когда говорил о цирке. Это была его мечта — цирк, зажжённые огни, толпа у входа.
И Добряк на арене.
— Да, друзья, — сказал Сеня Зюкин, — на свете есть тысяча дорог. Но где-то на перекрёстке сверкает огнями цирк. И мы с вами непременно встретимся, если вы к тому времени не забудете Добряка с улицы Южной.
Добряк зарычал и ударил себя хвостом по бокам.
Львёнок раскрыл пасть и попытался зарычать. Сеня сунул ему бутылку с молоком. Львёнок зажмурился и стал тянуть молоко через соску, цепляясь за горлышко и за рукав Сениного халата то одной, то другой лапой.
— Пей, пей, — говорил Сеня. — Расти большой и умный.
Добряк рос быстро.
Каждое утро Сеня водил его на прогулку по главной аллее. Иногда Добряк убегал вперёд.
Так было и на этот раз.
Я качался один на деревянных качелях. Время было раннее. В тени под деревьями дремала Ведьма, рыжая дворняжка. Днём она всё больше спала, а ночью ходила по всему зоосаду, за что её и прозвали Ведьмой.
Вдруг из-за поворота показался Добряк. Он заметил меня издали, бросился ко мне и полез на качели. Ведьма подняла голову и насторожилась. Я не знал, что мне делать. В кармане моей куртки были бутерброды, завёрнутые в бумагу. Добряк зацепил зубами свёрток и тянул его к себе.
Ведьма вскочила на ноги и зарычала. А Добряк уже навалился на меня своими тяжёлыми лапами.
— Сеня! — закричал я. — Сенечка!
Свёрток вывалился из моего кармана, и бутерброды рассыпались по земле.
Добряк, сильно качнув доску, спрыгнул с качелей. В ту же минуту Ведьма вцепилась зубами в его ухо. Добряк отбивался от неё, мяукал и рычал.
Теперь я испугался, что Добряк обидится на меня из-за этой Ведьмы. А подойти было страшно.
Сеня Зюкин бежал к нам, перепрыгивая через клумбы и размахивая руками. Ведьма сразу отпустила Добряка и зарычала на Сеню. Но он ей сказал:
— Ну знаешь! Это уж слишком! Ты моих львов не трогай!
Ведьма что-то проворчала в ответ и ушла в кусты.
— А ты чего испугался? — сказал мне Сеня. — Он же Добряк, мухи не обидит.
Добряк съел мои бутерброды и смотрел на меня, зажмурившись. Правое ухо, за которое его оттрепала Ведьма, слегка оттопыривалось.
— Да я-то ничего, — сказал я, собравшись с духом, — только у меня все пуговицы отлетели.
Пока Зоя Пухова пришивала пуговицы к моей куртке, Сеня рассказывал, какой номер он покажет на манеже.
— Я поднимусь с Добряком под купол цирка, — говорил Сеня. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил я.
— Нет, ты послушай! Я поставлю два самолёта на карусель. Мы с Добряком сядем в машины, а они — круг за кругом — будут подниматься выше и выше!
Я ещё никогда не видел Сеню Зюкина таким. Он поднял правую руку, как бы приветствуя публику.
— Представьте! — продолжал Сеня, обращаясь ко мне и к Зое. — Цирк полон. У кассы, возле которой толпятся люди, висит объявление: «Билетов нет».
Зоя Пухова, опустив на колени мою куртку, молча и внимательно смотрела на Сеню.
— Но я хочу видеть укротителя! — сказала Зоя Пухова.
— Я тоже хочу видеть укротителя! — сказал я.
Сеня засмеялся.
— Это и есть настоящий цирк, когда все хотят видеть укротителя…
Он вздохнул.
Он всегда вздыхал, когда говорил о цирке. Это была его мечта — цирк, зажжённые огни, толпа у входа.
И Добряк на арене.
— Да, друзья, — сказал Сеня Зюкин, — на свете есть тысяча дорог. Но где-то на перекрёстке сверкает огнями цирк. И мы с вами непременно встретимся, если вы к тому времени не забудете Добряка с улицы Южной.
Добряк зарычал и ударил себя хвостом по бокам.
4
Сеня Зюкин сидел на солнышке возле клетки Добряка, завтракал и читал учебник алгебры. Он готовился к экзаменам. Алгебра давалась ему нелегко. Гораздо легче было управляться со львами.
Добряк смотрел на Сеню и вздыхал. Сеня не обращал на него внимания. Тогда Добряк зарычал. Сеня удивлённо поднял глаза. Лев подошёл к решётке и подставил ему свою большую рыжую голову. Правое ухо у него слегка оттопыривалось.
— Не даёшь заниматься! — сказал Сеня и почесал ему за ухом карандашиком.
Добряк закрыл глаза от удовольствия: от Сени пахло хлебом и молоком.
Когда Сеня начал работать в зоосаду, он курил. Но привычку эту скоро бросил, потому что Добряк не выносил табачного запаха. Он отворачивался, закрывал глаза лапами и даже кашлял. От дыма у него кружилась голова. И вообще он не доверял человеку, у которого изо рта идёт дым.
— Добряк прав! Что я, в самом деле, дракон, что ли, чтобы дым изрыгать, — сказал однажды Сеня и решительно забросил пачку папирос в мусорный ящик.
Сеня внёс в клетку Добряка лестницу и влез на неё, чтобы вычистить верхние брусья. А свой учебник положил на нижнюю ступеньку.
Добряк попробовал лапами, крепкая ли это лестница.
— Ничего, — сказал Сеня, — лестница крепкая, выдержит!
Добряк поднялся на одну ступеньку, потом — на вторую…
И вот Сеня Зюкин стоит на верху лестницы, а Добряк карабкается к нему по ступенькам. В зубах он держит учебник алгебры.
Добряк смотрел на Сеню и вздыхал. Сеня не обращал на него внимания. Тогда Добряк зарычал. Сеня удивлённо поднял глаза. Лев подошёл к решётке и подставил ему свою большую рыжую голову. Правое ухо у него слегка оттопыривалось.
— Не даёшь заниматься! — сказал Сеня и почесал ему за ухом карандашиком.
Добряк закрыл глаза от удовольствия: от Сени пахло хлебом и молоком.
Когда Сеня начал работать в зоосаду, он курил. Но привычку эту скоро бросил, потому что Добряк не выносил табачного запаха. Он отворачивался, закрывал глаза лапами и даже кашлял. От дыма у него кружилась голова. И вообще он не доверял человеку, у которого изо рта идёт дым.
— Добряк прав! Что я, в самом деле, дракон, что ли, чтобы дым изрыгать, — сказал однажды Сеня и решительно забросил пачку папирос в мусорный ящик.
Сеня внёс в клетку Добряка лестницу и влез на неё, чтобы вычистить верхние брусья. А свой учебник положил на нижнюю ступеньку.
Добряк попробовал лапами, крепкая ли это лестница.
— Ничего, — сказал Сеня, — лестница крепкая, выдержит!
Добряк поднялся на одну ступеньку, потом — на вторую…
И вот Сеня Зюкин стоит на верху лестницы, а Добряк карабкается к нему по ступенькам. В зубах он держит учебник алгебры.
5
Повадилась Ведьма ходить на виноградник.
Вся морда у неё, и грудь, и лапы перепачканы виноградным соком.
— Ах, Ведьма, — говорит Сеня Зюкин, — опять ночью на виноградник летала?
А Ведьма возле него прыгает, скачет. Весёлая такая Ведьма!
И вдруг она загрустила, перестала есть, пить. Целый день только скулит и лает. Задремлет — и залает, проснётся — и заскулит. Никто не мог понять, что с ней случилось.
Сеня привёл доктора Тарантьева.
— Зверя надо понимать, — объяснял мне Сеня. — Он ведь сам сказать ничего не может. А Тарантьев понимает. Он, может быть, и есть самый лучший укротитель. Давеча у слона из хобота занозу вытащил. И слон стоял перед ним как миленький. Вот у кого учиться надо.
Тарантьев посмотрел на собаку, на то, как она щёку на лапу укладывает, и сказал:
— Это у неё зуб болит. Ну-ка, Ведьма, раскрой пасть!
Он взял Ведьмину голову, заглянул ей в пасть и добавил:
— Так и есть. Поранила десну какой-то колючкой. Всё виноград не даёт ей покоя. Пойдём, Ведьма!
Ведьма вздохнула и поплелась за доктором Тарантьевым. У него в зоосаду была своя лечебница для зверей.
Рану залечили. Но на виноградник Ведьма больше не летала: боялась колючек.
Вся морда у неё, и грудь, и лапы перепачканы виноградным соком.
— Ах, Ведьма, — говорит Сеня Зюкин, — опять ночью на виноградник летала?
А Ведьма возле него прыгает, скачет. Весёлая такая Ведьма!
И вдруг она загрустила, перестала есть, пить. Целый день только скулит и лает. Задремлет — и залает, проснётся — и заскулит. Никто не мог понять, что с ней случилось.
Сеня привёл доктора Тарантьева.
— Зверя надо понимать, — объяснял мне Сеня. — Он ведь сам сказать ничего не может. А Тарантьев понимает. Он, может быть, и есть самый лучший укротитель. Давеча у слона из хобота занозу вытащил. И слон стоял перед ним как миленький. Вот у кого учиться надо.
Тарантьев посмотрел на собаку, на то, как она щёку на лапу укладывает, и сказал:
— Это у неё зуб болит. Ну-ка, Ведьма, раскрой пасть!
Он взял Ведьмину голову, заглянул ей в пасть и добавил:
— Так и есть. Поранила десну какой-то колючкой. Всё виноград не даёт ей покоя. Пойдём, Ведьма!
Ведьма вздохнула и поплелась за доктором Тарантьевым. У него в зоосаду была своя лечебница для зверей.
Рану залечили. Но на виноградник Ведьма больше не летала: боялась колючек.
6
— Ой, Сенечка! Говорят, кабан из вольера убежал! — крикнула Зоя Пухова.
— Как это убежал? — удивился Сеня. — Этого не может быть.
— Говорят, убежал. В орешнике хрюкает.
— Показалось, — сказал Сеня.
Но всё же он побежал к кабаньему вольеру. И мы с Зоей бросились за ним.
Чёрный кабан с продольными полосами на спине преспокойно лежал в тени возле кормушки в своём загоне.
— Ну вот! — сказал Сеня. — Что я говорил?
В это время у нас за спиной раздалось хриплое кабанье хрюканье.
— Слышишь? — сказала Зоя Пухова и вцепилась в Сенин рукав.
— Слышу, — ответил Сеня и поднял голову.
Хрюканье раздавалось откуда-то сверху.
— Ты когда-нибудь слышала, чтобы кабан на дереве хрюкал? — спросил Сеня.
— Нет, — ответила Зоя.
— Послушай.
Хрюканье перелетало с места на место. Мы смотрели на деревья и вдруг увидели, что прямо перед нами на ветке сидит большой скворец.
«Хрюк-хрюк, — сказал скворец и поглядел сверху на Сеню, на Зою Пухову и на меня. — Хрюк-хрюк!»
— Молодец! — похвалил его Сеня. — Покажи нам теперь, что ты ещё умеешь?
«Ха-ха-ха!» — скрипучим голосом прокричал скворец и полетел над деревьями.
— Шутник, — сказала Зоя Пухова, держа Сеню за руку.
— Как клоун! — с восхищением заметил Сеня.
Заслонив глаза от солнца, он с улыбкой глядел на улетающего скворца.
— Как это убежал? — удивился Сеня. — Этого не может быть.
— Говорят, убежал. В орешнике хрюкает.
— Показалось, — сказал Сеня.
Но всё же он побежал к кабаньему вольеру. И мы с Зоей бросились за ним.
Чёрный кабан с продольными полосами на спине преспокойно лежал в тени возле кормушки в своём загоне.
— Ну вот! — сказал Сеня. — Что я говорил?
В это время у нас за спиной раздалось хриплое кабанье хрюканье.
— Слышишь? — сказала Зоя Пухова и вцепилась в Сенин рукав.
— Слышу, — ответил Сеня и поднял голову.
Хрюканье раздавалось откуда-то сверху.
— Ты когда-нибудь слышала, чтобы кабан на дереве хрюкал? — спросил Сеня.
— Нет, — ответила Зоя.
— Послушай.
Хрюканье перелетало с места на место. Мы смотрели на деревья и вдруг увидели, что прямо перед нами на ветке сидит большой скворец.
«Хрюк-хрюк, — сказал скворец и поглядел сверху на Сеню, на Зою Пухову и на меня. — Хрюк-хрюк!»
— Молодец! — похвалил его Сеня. — Покажи нам теперь, что ты ещё умеешь?
«Ха-ха-ха!» — скрипучим голосом прокричал скворец и полетел над деревьями.
— Шутник, — сказала Зоя Пухова, держа Сеню за руку.
— Как клоун! — с восхищением заметил Сеня.
Заслонив глаза от солнца, он с улыбкой глядел на улетающего скворца.
7
Сеня Зюкин умел играть на губной гармошке.
У него была песенка про Добряка, и он её пел на свой лад, подбирая по слуху мелодию.
Это была целая история в стихах и с музыкой, целый номер для циркового представления.
Начиналось всё с того, что лев будто бы убежал из цирка.
У него была песенка про Добряка, и он её пел на свой лад, подбирая по слуху мелодию.
Это была целая история в стихах и с музыкой, целый номер для циркового представления.
Начиналось всё с того, что лев будто бы убежал из цирка.
Тут, конечно, все вспоминают про укротителя и призывают его скорее:
Прекрасный лев сбежал из цирка,
А где его искать?
Бегут пожарные по крыше,
А зверя нет нигде.
И приходит добродушный укротитель, внимательный ко всем.
— А где, скажите, укротитель?
— Он чай в буфете пьёт.
— Пусть он придёт сюда скорее
И нас спасёт от льва.
Сеня Зюкин замечательно изображал укротителя в новеньком костюме с платочком в верхнем кармане пиджака.
И тут явился укротитель,
Спросил: — Что здесь за шум?
И снял соломенную шляпу,
И сел на венский стул.
Все вокруг волнуются, кричат про льва, которого нет в клетке.
Достал сиреневый платочек,
Взмахнул своей рукой.
— Какая чудная погода,
На улице весна!
Но это всё были напрасные страхи.
А все кричат: — Сбежал из цирка
Огромный страшный лев,
Стоят пожарные на крыше,
А зверя нет нигде!
Сеня Зюкин готовил песенку про Укротителя и верного льва к приёмному экзамену в цирковое училище. И мы с Зоей Пуховой были её первыми слушателями.
И укротитель рассмеялся,
Сказал: — Напрасный шум!
Мой верный лев везде со мною,
Он чай в буфете пьёт!
8
Прошло много лет. Я учился в университете. Но жил по-прежнему на улице Южной.
Как-то я встретил Зою Пухову. Она сказала мне, что в зоосаду, как всегда летом, обновляют таблички на вольерах и на клетках, что работы много и нужны помощники.
У меня только что начались каникулы. Было много свободного времени, и я взялся писать таблички — какие звери где живут и чем питаются.
В зоосаду многое переменилось. Ведьмы уже никто не помнил. Качели давно убрали. Добряка взяли в другой город, откуда, говорят, он лопал в цирк. В библиотеке, где когда-то работал мой дядя, я видел вырезку из вечерней газеты, где было напечатано несколько строчек о Добряке.
Зоя Пухова всё вспоминала Сеню Зюкина.
— Он цирковое училище окончил, — говорила она. — Добился своего. Может, ты его где увидишь или узнаешь что о нём, тогда скажи мне, не забудь. Я за него порадуюсь. Он-то, наверное, забыл меня.
Работал я в мастерской с художником. Он рисовал фигурку животного, а я писал печатными буквами текст. Два раза в день к нам приходил молодой научный работник Брагин. Он приносил тексты, напечатанные на пишущей машинке, и строго проверял нашу работу.
Однажды писали мы табличку для клетки с мартышкой. Художник нарисовал обезьянку и вышел покурить на свежем воздухе. А я стал писать текст, букву за буквой, строчку за строчкой. Написал и задумался.
Чего-то не хватало на табличке. Как-то она скучно выглядела.
Тогда я взял кисточку и нарисовал, как мог, очки на хвосте обезьянки. Сразу стало веселее. Мартышка и очки.
Как в басне Крылова.
Вечером, когда зоосад уже был закрыт для посетителей, мы с художником пошли к клетке, чтобы привинтить табличку.
Мартышка в это время чистила свою тарелочку, разглядывала её со всех сторон и не обращала на нас внимания.
Вдвоём мы перешли за барьер, отделяющий клетку от зрителей. Я достал из кармана винты и стал осторожно прикреплять табличку к деревянной перекладине.
В это время к нам подошёл Брагин.
— Что это такое? — воскликнул он, указывая на рисунок.
Художник удивился, вынул трубку изо рта и сказал:
— Это не моя работа.
Я молчал.
— Поймите, — сказал мне Брагин, — зоосад не имеет никакого отношения ни к басням, ни к сказкам, ни даже к цирку! Здесь изучают зоологию, так что басни тут ни при чём!
Мартышка бросила свою тарелочку, схватилась за голову и прыгнула на трапецию. Она раскачивалась и кричала что-то очень сердито.
— Она, кажется, с вами не согласна, — сказал я.
Брагин смутился. Он снял очки, сунул их в верхний карман пиджака.
— Осторожно! — сказал художник.
И в ту же секунду мартышка метнулась к решётчатой стенке и выхватила очки Брагина.
С криком и хохотом, размахивая очками, она взлетела на трапецию и стала кривляться, показывая зубы.
Брагин бросился искать смотрителя.
— Брагин! — крикнул я ему вслед. — Вы только взгляните! Это же мартышка из басни.
Мы с художником пошли в нашу мастерскую, унося с собой злополучную табличку.
— Этого нарочно не придумаешь, — говорил художник, раскуривая свою трубку. — Цирк! Настоящий цирк!
Как-то я встретил Зою Пухову. Она сказала мне, что в зоосаду, как всегда летом, обновляют таблички на вольерах и на клетках, что работы много и нужны помощники.
У меня только что начались каникулы. Было много свободного времени, и я взялся писать таблички — какие звери где живут и чем питаются.
В зоосаду многое переменилось. Ведьмы уже никто не помнил. Качели давно убрали. Добряка взяли в другой город, откуда, говорят, он лопал в цирк. В библиотеке, где когда-то работал мой дядя, я видел вырезку из вечерней газеты, где было напечатано несколько строчек о Добряке.
Зоя Пухова всё вспоминала Сеню Зюкина.
— Он цирковое училище окончил, — говорила она. — Добился своего. Может, ты его где увидишь или узнаешь что о нём, тогда скажи мне, не забудь. Я за него порадуюсь. Он-то, наверное, забыл меня.
Работал я в мастерской с художником. Он рисовал фигурку животного, а я писал печатными буквами текст. Два раза в день к нам приходил молодой научный работник Брагин. Он приносил тексты, напечатанные на пишущей машинке, и строго проверял нашу работу.
Однажды писали мы табличку для клетки с мартышкой. Художник нарисовал обезьянку и вышел покурить на свежем воздухе. А я стал писать текст, букву за буквой, строчку за строчкой. Написал и задумался.
Чего-то не хватало на табличке. Как-то она скучно выглядела.
Тогда я взял кисточку и нарисовал, как мог, очки на хвосте обезьянки. Сразу стало веселее. Мартышка и очки.
Как в басне Крылова.
Вечером, когда зоосад уже был закрыт для посетителей, мы с художником пошли к клетке, чтобы привинтить табличку.
Мартышка в это время чистила свою тарелочку, разглядывала её со всех сторон и не обращала на нас внимания.
Вдвоём мы перешли за барьер, отделяющий клетку от зрителей. Я достал из кармана винты и стал осторожно прикреплять табличку к деревянной перекладине.
В это время к нам подошёл Брагин.
— Что это такое? — воскликнул он, указывая на рисунок.
Художник удивился, вынул трубку изо рта и сказал:
— Это не моя работа.
Я молчал.
— Поймите, — сказал мне Брагин, — зоосад не имеет никакого отношения ни к басням, ни к сказкам, ни даже к цирку! Здесь изучают зоологию, так что басни тут ни при чём!
Мартышка бросила свою тарелочку, схватилась за голову и прыгнула на трапецию. Она раскачивалась и кричала что-то очень сердито.
— Она, кажется, с вами не согласна, — сказал я.
Брагин смутился. Он снял очки, сунул их в верхний карман пиджака.
— Осторожно! — сказал художник.
И в ту же секунду мартышка метнулась к решётчатой стенке и выхватила очки Брагина.
С криком и хохотом, размахивая очками, она взлетела на трапецию и стала кривляться, показывая зубы.
Брагин бросился искать смотрителя.
— Брагин! — крикнул я ему вслед. — Вы только взгляните! Это же мартышка из басни.
Мы с художником пошли в нашу мастерскую, унося с собой злополучную табличку.
— Этого нарочно не придумаешь, — говорил художник, раскуривая свою трубку. — Цирк! Настоящий цирк!
9
Однажды осенью я приехал в Ленинград. Вечером шёл по набережной реки Фонтанки и вдруг увидел перед собой старое здание ленинградского цирка.
Смеркалось. Низко над домами ползли серые тучи. А перед цирком ярко горели цветные фонари. Было очень людно, и многие спрашивали, нет ли у кого-нибудь лишнего билетика на представление.
И меня потянуло в цирк. Я подошёл к кассе и увидел объявление: «Билетов нет».
— Что вы! — сказала мне кассирша. — Билетов нет и не будет! Разве вы не знаете, что сегодня на манеже укротитель львов Александр Южный?
— Укротитель? — спросил я. — А льва как зовут?
— А льва зовут Добряк! — сказала кассирша и закрыла окошко.
Так вот оно что! Я посмотрел на афишу. На ней был изображён огромный лев. Правое ухо его слегка оттопыривалось…
На другой афише был нарисован Сеня Зюкин с губной гармошкой. Рядом со львом на взлётной площадке. Я сразу его узнал. У ног его стоял чемодан с цветными наклейками. А за спиной серебрилось крыло самолёта. А ещё была одна афиша, на которой, как в мультиках, были изображены укротитель и лев, мирно беседующие за чайным столом. И две нотные строки песенки Сени Зюкина…
Накрапывал дождик. В цирке зажигались огни. Народ толпился у входа. Я поднял воротник плаща, подошёл к уличному фонарю, достал записную книжку, вырвал из неё листок и написал: «Я хочу видеть укротителя!»
Смеркалось. Низко над домами ползли серые тучи. А перед цирком ярко горели цветные фонари. Было очень людно, и многие спрашивали, нет ли у кого-нибудь лишнего билетика на представление.
И меня потянуло в цирк. Я подошёл к кассе и увидел объявление: «Билетов нет».
— Что вы! — сказала мне кассирша. — Билетов нет и не будет! Разве вы не знаете, что сегодня на манеже укротитель львов Александр Южный?
— Укротитель? — спросил я. — А льва как зовут?
— А льва зовут Добряк! — сказала кассирша и закрыла окошко.
Так вот оно что! Я посмотрел на афишу. На ней был изображён огромный лев. Правое ухо его слегка оттопыривалось…
На другой афише был нарисован Сеня Зюкин с губной гармошкой. Рядом со львом на взлётной площадке. Я сразу его узнал. У ног его стоял чемодан с цветными наклейками. А за спиной серебрилось крыло самолёта. А ещё была одна афиша, на которой, как в мультиках, были изображены укротитель и лев, мирно беседующие за чайным столом. И две нотные строки песенки Сени Зюкина…
Накрапывал дождик. В цирке зажигались огни. Народ толпился у входа. Я поднял воротник плаща, подошёл к уличному фонарю, достал записную книжку, вырвал из неё листок и написал: «Я хочу видеть укротителя!»