Густав Эмар
Атласная змея

Глава I. ВСТРЕЧА В ПУСТЫНЕ

   Солнце садилось за Аллеганскими горами, окрашивая в пурпур густые облака Сумерки, сгущавшиеся все более и более, окутывали долины.
   И только на вершинах гор все еще было довольно светло, хотя и их освещали уже последние лучи заходящего солнца.
   С заходом солнца поднялся холодный и резкий вечерний ветер, от которого вздрагивали древесные ветви и гнулась к земле высокая трава, росшая по берегам реки.
   Еще немного — и наступила ночь; все предметы слились и образовали одну массу, контуры которой, становившиеся все более и более смутными, наконец, совершенно пропали во мраке.
   Наступившая ночь не обещала хорошей погоды. Насыщенные электричеством густые тучи быстро проносились почти над самой землей. На небе не было видно ни одной звездочки, мрак, казавшийся еще гуще благодаря отсутствию луны, до такой степени сгустился, что ничего нельзя было различить в десяти шагах перед собой.
   Мы покинули двух из самых важных действующих лиц нашего рассказа, графа де Виллье и барона де Гриньи, в ту самую минуту, когда, встретившись с Бержэ и его краснокожим другом у бухты Мариго, они прыгнули в пирогу вместе с Золотой Ветвью и Смельчаком, двумя преданными им солдатами.
   Теперь как раз пора вернуться к обоим офицерам и до известной степени принять участие в их отважной экспедиции.
   Пирога быстро скользила по реке, рассекая носом бурные волны.
   Путешественники хранили молчание, невольно подчиняясь влиянию угрюмой природы, окружавшей их со всех сторон Они всецело положились на опытность индейского вождя и канадца И, по-видимому, в этом случае они смело могли положиться на них: оба проводника, несмотря на ночной мрак, продвигались вперед с такой же уверенностью, как если бы путь им освещало яркое солнце; они точно угадывали препятствия, встававшие перед ними на каждом шагу, и обходили их довольно легко.
   Прошло уже больше двух часов после того, как пирога покинула бухту Мариго, а путешественниками не было произнесено еще ни одного слова. Граф де Виллье решился, наконец, прервать это молчание, становившееся, как ему казалось, одинаково тягостным для всех.
   — Дорогой Бержэ, — сказал он охотнику, — неужели вы не боитесь сбиться с дороги, что так упрямо настаиваете продолжать путешествие, не обращая внимания ни на что? Здесь так же темно, как в преисподней.
   — Ив самом деле, — с хохотом заметил барон, — здесь так темно, что обезьяна могла бы наступить на собственный свой хвост. Я почти уверен, что, в конце концов, нам все-таки придется остановиться и ждать здесь, пока хоть немного рассеется мрак.
   — А зачем? — спокойно спросил Бержэ. — Неужели вы думаете, что мы, т. е. вождь и я, в первый раз путешествуем в такую темь? Кроме того, не мешает иметь в виду еще и следующее: если мы ничего не видим, значит, и нас никто не может увидать, а это для нас весьма важно.
   — Это правда, — согласился граф, — ну, а если мы собьемся с дороги?
   — Сбиться с дороги, господин Луи! Нет, этого нечего бояться, за это я вам ручаюсь, — возразил Бержэ смеясь.
   — Я готов вам верить, друг мой, а между тем, — может быть, впрочем, я и ошибаюсь, — но мне кажется, что мы удалились от средины реки и теперь держимся ближе к берегу, чем прежде.
   — Вы почти угадали, господин Луи, да, мы приближаемся к берегу.
   — Разве мы выйдем на берег?
   — Пока еще нет, но только река, на которой мы находимся в настоящую минуту, очень узка, и, хотя мы и держимся самой средины течения, все же мы очень недалеко от берега.
   — Что это значит, Бержэ? Разве мы плывем не по Огио?
   — Уже давно, господин Луи. После того мы успели уже покинуть и Манонгахэлу и теперь почти уже час плывем по одной очень глубокой, хотя и очень узкой реке, как это вы заметили недавно.
   — Как вы называете эту реку?
   — Французы ее не знают, краснокожие же дали ей индейское название, означающее Желтая Вода, потому что, как вы могли бы заметить, при свете луны вода в ней такая мутная и в ней так много желтого ила, что река вполне справедливо заслуживает это прозвище.
   — А долго будем мы плыть вверх по этой реке?
   — Нет, господин Луи, через несколько минут мы ее покинем и войдем в другую, по которой будем плыть около двух часов, а затем выйдем на берег. На этом и кончится наше путешествие водой.
   — Хорошо! А долго нам придется идти до тех пор, пока мы достигнем вашего жилища?
   — Нет, господин Луи, мы доберемся до него незадолго до восхода солнца.
   — Прекрасно! Мне, признаюсь вам, очень приятно слышать это. Но скажите мне, Бержэ, почему бы вместо того, чтобы утомлять себя этим ночным путешествием, в чем, по-моему, положительно нет никакой надобности, не переждать нам где-нибудь на берегу до тех пор, пока не рассветет? Это доставило бы нам несколько часов отдыха, а на заре мы снова тронулись бы в путь.
   — Я тоже держусь этого мнения, — подтвердил барон, зевая так ужасно, что можно было опасаться, как бы он не свихнул себе челюстей, — наши солдаты счастливее нас: эти молодцы, наверное, спят себе преспокойно.
   — При других обстоятельствах я, конечно, ничего не имел бы против того, чтобы исполнить ваше желание, господа, — холодно отвечал охотник, — но, к несчастью, это невозможно.
   — Почему? — спросили вместе оба молодых человека.
   — Тс! — произнес охотник, — говорите тише! Вы ведь не знаете, кто может подслушать наш разговор.
   — Как? — вскричал барон, — нас могут подслушать даже и в этой пустыне!
   — Сударь, у краснокожих есть одна очень разумная поговорка…
   — Ба! А что гласит эта поговорка?
   — Она гласит, сударь, что в пустыне деревья имеют глаза, а листья уши.
   — Черт возьми! Значит, вы боитесь каких-нибудь врагов? — спросил граф де Виллье.
   — Не совсем так, господин Луи, но я держусь настороже. Мы проезжаем в настоящую минуту охотничьи территории племен, враждебных французам, и, кто знает, может быть, некоторые из их воинов и сидят здесь в засаде?
   — О! Я теперь понимаю вашу осторожность, мой достойный друг, если только правда все, что вы говорите.
   В ту же минуту почти неуловимый шум, похожий на всплеск воды, послышался на небольшом расстоянии от пироги.
   Бержэ сжал руку графа, точно советуя ему молчать, и прислушался.
   Вождь поступил точно так же, как и охотник, и заставил умолкнуть барона.
   Прошли две или три минуты и снова повторился тот же шум, такой же слабый, но уже в другом направлении.
   Охотник нагнулся к индейцу, и канадец и гурон обменялись несколькими словами, приблизив губы к ушам, голосом таким тихим, как дыхание.
   Индейский вождь выпустил весло, снял с себя плащ из шкуры бизона, стянул пояс, в котором оставил только свои скальпель, и затем соскользнул в воду; Бержэ сейчас же приказал молодым людям взять весла для того, чтобы удерживать пирогу неподвижной на том же месте.
   Затем охотник, положив палец на курок ружья, подавшись всем корпусом вперед, насторожившись и устремив вперед неподвижный взор, казалось, хотел пронизать мрак, который, наподобие черного савана, простирался от одного края горизонта до другого, окутывая весь пейзаж своим непроницаемым покровом.
   Любопытство обоих офицеров было сильно возбуждено; они ничего не понимали в движениях своих проводников. Они чувствовали невольное беспокойство, хотя они и не знали, чему приписать их странное поведение, но угадывали, что в эту минуту вблизи них происходит что-то очень важное и им, может быть, грозит серьезная опасность.
   Им очень хотелось узнать в чем тут дело; но как люди, совершенно незнакомые с индейскими нравами, а следовательно, и с опасностью, которой они могли подвергаться, они не смели вмешиваться из боязни, что это вмешательство может расстроить планы индейца и охотника.
   Вдруг в тишине пронесся сдавленный крик.
   Хотя крик этот был и очень слаб, но он был такой болезненный, такой раздирающий, что французы содрогнулись от ужаса.
   В ту же минуту вода закипела, точно ее с силой отталкивали; пирога накренилась слегка влево и в лодку прыгнул человек.
   Человек этот был Тонкий Слух. В одной руке он держал свой нож, а другой с победоносным видом размахивал окровавленными волосами.
   Вождь обменялся несколькими словами с Бержэ, затем взялся за весла и пирога снова поплыла против течения.
   — Ради Бога! — вскричал граф, — что такое случилось?
   — Не оставляйте нас дольше в неизвестности, — добавил барон де Гриньи.
   Солдаты проснулись, они тоже прислушивались, причем в них страх смешивался с любопытством. Они совершенно не знали того, что произошло во время их сна.
   — Ба! — равнодушно отвечал Бержэ, — тут не о чем особенно беспокоиться: случилось то, что я предвидел, вот и все!
   — Но, — сказал барон, — это ничего нам не объясняет.
   — Вот вам в двух словах описание того, что произошло. Англичане, которым, конечно, очень интересно знать все, что у нас происходит, держат разведчиков на всем протяжении нашей границы. Несмотря на нашу осторожность и все наши предосторожности, я был почти уверен, что нам не удастся пробраться за эту линию разведчиков без того, чтобы нас не заметили или, по крайней мере, не напали на наши следы. Так именно оно и случилось: один из разведчиков заметил нас и спустился с берега в воду, чтобы рассмотреть нас поближе. К несчастью для этого бедняги, и я и вождь
   — оба были настороже… И вот в то время, как он смело приближался к нам, не подозревая опасности, он вдруг очутился лицом к лицу с вождем, который убил его без милосердия и, кроме того, снял с него скальп по обычаю краснокожих.
   — Вот что значит быть слишком любопытным! — добавил он в заключение, смеясь.
   — Гм! — произнес граф, — но если крик, изданный этим человеком, слышал кто-нибудь и еще, кроме нас?
   — Этого нечего бояться.
   — Почему?
   — Потому что он был один.
   — Вы в этом уверены?
   — Совершенно. Этот индеец — делавар, а воины этого племени имеют обыкновение ходить в одиночку по тропинке войны, в особенности, когда дело касается засады.
   — Хорошо! Я это допускаю, — сказал граф, — а теперь что вы намерены делать?
   — То же, что мы делаем и сейчас и ничего другого: продолжать как можно быстрее наш путь водой.
   — А если мы натолкнемся еще на неприятельских разведчиков?
   — Тем хуже будет для них, но я не думаю, чтобы это случилось. Теперь мы находимся сравнительно в безопасности; линия эта пройдена, и было бы очень странно, если бы мы встретили здесь какого бы то ни было врага, белого или краснокожего.
   Но тут судьба как бы пожелала дать охотнику урок и доказать, что он ошибается; в воде послышался довольно сильный шум на небольшом расстоянии впереди лодки.
   — Э? — вскричал граф, — это еще что такое? Охотник прислушался всего одну или две секунды, а затем беспечно выпрямился и взглянул на индейца.
   — Еще один враг, — отвечал тот.
   — Ага! Значит, вы ошиблись? Вы сознаетесь?
   — Вовсе нет, — смеясь, отвечал охотник, — этому врагу я могу сказать только: добро пожаловать. Позвольте мне действовать по-своему.
   — Сначала только объясните, в чем дело.
   — Это бесполезно. Вы сами увидите все, что произойдет, подождите.
   — В такую темноту мы все равно ничего не увидим, — заметил граф.
   — Да имейте же терпение, господин Луи. Господи Батюшка, какой вы нетерпеливый! — возразил охотник.
   — Не можем ли мы чем-нибудь помочь вам?
   — Может быть, и понадобитесь! Во всяком случае, будьте готовы стрелять, как только я вам скажу. Если окажется необходимым, я рискну и на это.
   — Но где? Как? Во что стрелять? В кого?
   — Увидите, увидите! Согласны?
   — Да, раз вы этого требуете! Ах! Вы ужасный человек!
   — Спасибо, господин Луи, но только обещайте мне, что бы ни произошло, не стрелять без моего приказания. Гораздо лучше, если только возможно, избегать выстрелов, потому что звук их может привлечь таких посетителей, которым нам совсем нежелательно сообщать, где мы находимся в настоящую минуту.
   — Согласен. Мы будем повиноваться вам и будем готовы стрелять по первому сигналу с вашей стороны.
   — Отлично.
   Во время этого разговора пирога не замедляла своего бега. Шум все усиливался и с каждой минутой слышался все ближе и ближе.
   Тем временем канадец, видимо, находившийся не только в прекрасном, но даже в веселом настроении, раскрыл свою охотничью сумку и вытащил оттуда небольшое полено с кулак, а длиной около пятнадцати дюймов; это было так называемое гнилое дерево, которое индейцы называют околь.
   Бержэ приладил полено на самом носу пироги.
   Молодые люди внимательно следили за всеми этими приготовлениями, в которых они ровно ничего не понимали.
   — Теперь будьте внимательнее, — сказал охотник, когда полено было крепко воткнуто в обшивку суденышка.
   — Внимательнее… в чем дело, старый охотник? — спросил барон.
   — Следите внимательно за тем, что вы увидите сейчас, — отвечал охотник, высекая огонь и кладя на полено пучок пакли, пропитанной водкой, которая сейчас же вспыхнула ярко пылающим факелом.
   Тогда над рекой протянулась широкая зона света, центр которой занимала пирога.
   — Смотрите, — проговорил Бержэ, протягивая руку, — видите вы, вон там?
   — Э! — вскричал граф, — в самом деле… но что же это такое? Мне кажется, там как будто что-то ворочается… Но только понять не могу, что это такое?
   — Это серый медведь переплывает через реку и больше ничего.
   — Так, так, так! — промолвил барон, потирая руки, — мясо серых медведей, говорят, очень вкусно.
   — Замечательно! Но сначала его надо убить.
   — Это верно! Он, по-видимому, направляется в эту сторону. Посмотрите-ка, Бержэ.
   — Обязательно, его тянет к свету.
   — Это настоящее чудовище, — сказал граф, — посмотрите какая у него громадная голова!
   — Серый медведь самое страшное животное в этих странах, — продолжал охотник, — когти его достигают иногда десяти и даже двенадцати дюймов длины. Сила его громадна, ловкость замечательна, а свирепость такова, что ягуары кажутся в сравнении с ним ягнятами.
   — Гм! — сказал барон, — значит, это враг серьезный.
   — И даже очень. Встреча с ним всегда оканчивается чьей-нибудь смертью. Если мы его не убьем, он сам нас убьет, предупреждаю вас.
   — . Черт возьми! Его не следует упускать. Слышите вы там, молодцы?
   Золотая Ветвь и Смельчак молча кивнули головой в знак согласия.
   — Постараемся, — продолжал Бержэ. — Выслушайте теперь меня внимательно: самое большее через пять минут он уже будет возле нас. Когда он подплывет на протяжение руки, я рассеку ему голову топором.
   — Хорошо! А если он не будет убит?
   — Вы будете стрелять все вместе, не думая обо мне, иначе мы все погибнем. Старайтесь целиться ему в глаза, потому что пули расплющатся об его череп. Поняли вы меня?
   — Вполне, а как же вы?
   — Я сумею выпутаться из беды, будьте спокойны. Теперь молчите! Вот он подплывает.
   Четыре француза зарядили ружья; индейский вождь продолжал грести, по-видимому, столь же спокойно, как если бы не случилось ничего особенного.
   Бержэ с топором в руке стоял прямо и твердо на носу пироги.
   Зверь был всего в нескольких футах от лодки.
   Над водой видна была его огромная голова; глаза блестели во мраке точно два горящих угля, а кровавая пасть, вооруженная страшными зубами, открывалась по временам, чтобы издать хриплый рык.
   Одна минута протекла в страшной тревоге для французов. Бержэ, откинув назад верх туловища, приподняв над головой руку, вооруженную топором и выставив вперед правую ногу, спокойно ждал приближения зверя.
   Индеец все продолжал грести, посматривая по временам на серого медведя без малейшего страха.
   — Вперед! Немного правее! — крикнул охотник. Индеец слегка повернул пирогу.
   В одну минуту одна из могучих лап свирепого зверя оперлась о край лодки и пригнула ее почти к уровню воды. Топор опустился вниз с быстротой молнии. Медведь издал ужасный рев, и пирога приподнялась.
   — Можете спрятать ваши ружья, — спокойно сказал Бержэ, — голова его рассечена до глаз.
   Медведь бился с ужасными хрипами в последних конвульсиях агонии, разбрасывая вокруг себя воду, которую он бил четырьмя гигантскими лапами.
   Тонкий Слух тихонько скользнул в реку, приблизился к хрипевшему чудовищу, затянул ему обе задние лапы в мертвую петлю и, таща его таким образом за собой, медленно поплыл к берегу.
   Пирога последовала за ним.
   Соединенных усилий шести человек оказалось едва достаточно для того, чтобы притянуть к земле труп страшного зверя.
   Это был один из самых крупных экземпляров; медведь весил около тысячи фунтов.
   Индеец и охотник, как только зверя вытащили на землю, сочли своей обязанностью содрать с него шкуру, что они проделали с ловкостью и быстротой, свидетельствовавшими об известной опытности в этом деле; затем они обрезали все четыре лапы, считающиеся лакомым кушаньем, вырезали несколько фунтов филея, срезали весь жир, а остальное кинули в добычу хищным птицам.
   — Вот теперь у нас есть чем позавтракать, — весело сказал охотник.
   — Да, и, по-моему, завтрак будет на славу, — подтвердил барон.
   — Какого вы мнения об этой дичи, господин Луи?
   — Сказать вам правду, я прежде всего думаю, что это дичь очень крупных размеров и убить ее, как оказывается, довольно-таки трудно.
   — Все зависит от того, как взяться за дело, — весело отвечал Бержэ.
   — Во всяком случае, этот завтрак обошелся нам не без волнений.
   Когда мясо и жир медведя были перенесены и тщательно уложены в пирогу, путешественники заняли в ней прежние места.
   Факел, в котором теперь уже не было надобности, потушили. Индеец и охотник снова взялись за весла, и пирога тронулась в путь.
   — Скоро мы доберемся до места? — спросил граф.
   — Через несколько минут мы войдем в реку, о которой я вам уже говорил, господин Луи, а затем не больше как через два часа мы будем у цели.
   — Отлично. А затем?
   — Путешествие по земле займет очень мало времени. Я ведь уже говорил вам, что вы доберетесь ко мне к рассвету.
   — К восходу солнца?
   — Да, господин Луи.
   Послышались два вздоха удовольствия. Охотник с улыбкой повернул голову.
   Это двое солдат дали невольную весточку о своем существовании.
   Очевидно, несмотря на свое удовольствие, доставленное им встречей с серым медведем, они ощущали желание продолжать свое путешествие по твердой почве.
   Граф де Виллье, разделяя их мнение, удовольствовался словами:
   — Ну, приятель Бержэ… мы надеемся на Бога и на тебя!
   — Послушайте, господин Луи! Вы, должно быть, забыли свое обещание обращаться со мной, как с другом вашего брата. Вы говорили мне «вы» всю дорогу.
   И канадец стал грести быстрее и веселей.

Глава II. НОЧНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

   Пирога, с самого выхода из бухты Мариго все время плывшая по средине реки, за исключением того времени, пока продолжалась охота на серого медведя, теперь взяла правее и приблизилась к берегу.
   Часам к трем утра, как и предсказывал это канадец, она пристала к выдававшейся остроконечности в виде мыса, которая была совершенно лишена деревьев и растительности.
   Путешественники вышли на берег с нескрываемой радостью.
   Длинный и утомительный переезд в узком и неудобном суденышке ужасно их утомил.
   Они стали ходить по берегу, чтобы восстановить в своих членах кровообращение, задержанное такой продолжительной неподвижностью.
   Небо стало проясняться.
   На горизонте показались бледные светлые полосы, верные предвестницы утренней зари.
   — Прежде всего, вождь, — сказал Бержэ, — мы уберем пирогу в безопасное место.
   Тонкий Слух, как и все индейцы, не принадлежал к числу людей болтливых и поэтому молча кивнул головой в знак согласия.
   — Здесь? — спросил граф.
   — Да, здесь.
   — Это кажется мне довольно трудным.
   — Совсем не так трудно, как вы думаете, господин Луи. Вы сейчас это, впрочем, увидите; мы спрячем ее таким образом, чтобы иметь возможность отыскать ее в случае надобности.
   Прежде всего из пироги выгрузили все, что в ней находилось.
   Различные предметы разделили на небольшого размера свертки и все это в строгом порядке разложили на берегу.
   Затем индеец и канадец вытащили пирогу из воды, перевернули ее вверх дном и ловко подняли к себе на плечи.
   Остальные забрали вещи и провизию, то есть все, что было сложено на берегу.
   Затем тронулись в путь.
   Не больше как через четверть часа они достигли опушки леса, куда повел всех индеец, служивший проводником; спутники его последовали за ним, и вскоре все шесть человек исчезли под лесистым сводом.
   Лес этот, как это довольно часто встречается в Америке, состоял только из одного вида деревьев, большей частью очень старых, покрытых мхом, прозванным бородой испанца, который ниспадает длинными фестонами с оконечностей ветвей, связанных между собой непреодолимой густотой лиан.
   Сначала казалось невозможным пробираться по этому лесу, — до такой степени был непроходим этот лес и так велики были встречавшиеся на каждом шагу препятствия.
   Несмотря на это, благодаря ловкости обоих проводников, путникам довольно легко удавалось преодолевать все затруднения; каким-то непонятным, одним им известным способом, или, лучше сказать, инстинктом отыскивали они дорогу в этом хаосе.
   Французы легко шли следом за проводниками по тропинке, проложенной хищными зверями, довольно-таки узкой и образовавшей бесконечные извилины, но все же такой, по которой можно было пройти без особого утомления.
   Таким образом, путешественники достигли прогалины, образовавшейся от падения нескольких деревьев, свалившихся от ветхости.
   Дойдя до этого места, проводники остановились.
   — Отдохнем, — сказал Бержэ, сбрасывая пирогу на землю.
   — Разве мы уже пришли? — спросил граф.
   — Нет еще, господин Луи, но теперь уже недалеко осталось. С вашего позволения мы здесь позавтракаем! Смотрите! Начальник уже собирается разводить огонь, я помогу ему.
   — Черт возьми! И мы тоже, — сказал Золотая Ветвь, — аппетит быстро растет во время таких прогулок! И хотя я и не могу считать себя особенно искусным поваром.
   — А я когда-то даже учился этому и одно время служил поваром, — заметил Смельчак.
   Солдат произнес это таким тоном, что все невольно рассмеялись, хотя им и было очень приятно слышать, что один из них обладает такими важными познаниями.
   — Ну, когда так, скорей за дело! — весело сказал Бержэ — Я, прежде всего, припрячу пирогу в такое место, где нам нетрудно будет отыскать ее потом, если встретится в этом надобность, и где — я готов поспорить — ее не найдет уже никто…
   И, оставив обоих солдат и вождя заниматься приготовлением завтрака, он направился к оконечности прогалины. Там он начал внимательно осматривать все деревья одно за другим.
   Огромный лес, в котором находились в эту минуту шестеро путешественников, состоял, как мы уже говорили, из одной и той же породы деревьев, именно cupressus disticha — одной из самых замечательных древесных пород, свойственной Северной Америке и заслуживающей особого описания.
   Cupressus disticha занимает первое место среди деревьев Нового Света и прежде всего заслуживает внимания своей гигантской высотой. Когда подходишь к такому дереву, невольно восхищаешься этим прямым и оголенным стволом, который возносит чуть не до самого неба огромную вершину, тень от которой падает на землю, точно от облака, низко проносящегося над землей; его своеобразные листья не имеют себе подобных ни в одном лесу ни Старого, ни Нового Света.
   Оно растет, обыкновенно, в воде или на местах низких, ровных, по соседству с озерами и большими реками и то только там, где эти земли большую часть года покрыты на два или на три фута водой.
   Часть ствола, погруженная в воду, и та часть, которая превышает ее на четыре или на пять футов, поддерживается отростками или подпорками.
   Эти столбы называют стропильными козлами.
   Когда дерево достигло полного развития, эти отростки раскидываются во все стороны, оставляя между собой пространства достаточно широкие для того, чтобы несколько человек могли свободно в них спрятаться.
   Каждый из пилястров оканчивается под землей большим и крепким корнем.
   Корень этот растет криво и разделяется и разветвляется во всех направлениях в слое земли, находящемся непосредственно под водой.
   Из этих корней образуются деревянные конусы, высотой от четырех до шести футов и от шести дюймов до двух футов в диаметре у основания. Большие конусы внутри обычно пусты. Индейцы делают из них ульи для пчел.
   Часть дерева, достигающая почти высоты пилястров, тоже пуста внутри.
   Но тут уже природа дерева точно изменяется.
   Оно поднимается прямо, как мраморная колонна, на восемьдесят или девяносто футов над поверхностью земли.
   Затем дерево разветвляется, раскидывается направо и налево, словом, во всех направлениях как бы затем, чтобы там образовать плоскую вершину, горизонтальную как балдахин, в котором орлы вьют свои гнезда и где иногда отдыхают журавли и аисты Что еще более прибавляет странной красоты этим деревьям, так это длинные перевязи крупных мхов, которые ниспадают с их высоких ветвей и развеваются по ветру.
   Никакое перо не в состоянии описать всю прелесть этого леса, состоящего исключительно из этих великолепных гигантов растительного царства!
   Граф де Виллье и его друг, которые впервые со дня прибытия своего в Америку находились среди настоящих пустынь, еще не изуродованных рукой человека, с восторгом любовались красотами девственного леса Граф де Виллье и барон де Гриньи с любопытством следили за всем, что делал канадец, которому удалось спрятать с необычайной ловкостью свою пирогу в пустом стволе одного дерева и так хорошо скрыть свой тайник, что, не зная, никому не удалось бы ее открыть; следуя за канадцем, оба друга незаметно для самих себя приблизились к опушке прогалины Голос Бержэ заставил их сразу остановиться