— Так, так, графиня, но еще лучше было бы, если б и он этого не знал. У мэтра Персеваля есть кое-какие маленькие грешки, хотя он очень хороший человек; он играет, например, а я, признаюсь, всегда остерегаюсь пьяниц и игроков; страсть, доведенная до высшей степени, делает в данную минуту самого рассудительного и честного человека безумцем.
   — О, неужели вы думаете?..
   — Я ничего не думаю, графиня; я только указываю на существующий факт. Но оставим это; сделанного не переменишь; если позволите, пойдемте теперь осмотреть ваше чудесное подземелье, которое почему-то сильно мне полюбилось.
   — Пойдемте, капитан; только предупреждаю вас, придется спуститься на шестьдесят три ступени вниз.
   — Morbleu! — воскликнул, улыбнувшись, капитан. — Довольно глубоко.
   — Благодаря этой глубине только, как мне сказал мэтр Персеваль, его до сих пор не открыли.
   — И я то же думаю, — отвечал авантюрист. — Дай Бог, — прибавил он про себя, — чтоб этого вскоре не случилось! Но я буду следить.
   Графиня прижала пружину, взяла лампу, и они втроем вошли в коридор.
   Он был довольно широк, но немножко сыроват вследствие недавних работ, которые тут производились. После нескольких поворотов начиналась винтовая лестница с железными перилами; ступени были широки, сухи и совершенно хорошо сохранились — все шестьдесят три. Спустившись вниз, они очутились на маленькой площадке, в нескольких шагах от которой было два выхода.
   Графиня пошла к правому; они в полном молчании быстро шли по небольшому узкому коридору. Сероватые стены казались одной из циклопических построек; пол был из мелкого, желтого, как золото, песка.
   — Мы идем теперь под Целестинским монастырем, — сказала через минуту графиня и, указывая на большой выход влево, пояснила: — Отсюда можно пройти в другую часть подземелья.
   — А! Понимаю, — заметил капитан.
   Через десять минут они вдруг очутились у большой каменной глыбы.
   — Вот мы и пришли! — засмеялся авантюрист. — Переход невелик.
   — Не правда ли? — проговорила графиня. — Теперь смотрите.
   Она взялась за приделанное к камню медное кольцо и слегка потрясла его. Глыба медленно опустилась под землю.
   — Прелюбопытная вещь, ей-Богу! — довольно произнес капитан.
   — Выйдите и посмотрите, нет ли кого на берегу, — промолвила графиня.
   Авантюрист вышел.
   Он очутился на берегу Сены; справа и слева поднимались высокие деревья; перед ним виднелся остров Лувье. Кругом было темно и безлюдно. Капитан осмотрелся и вернулся к графине.
   — Никого нет, — сообщил он.
   — Хорошо, идите же за мной. Они вышли из подземелья.
   Наклонившись, графиня отыскала на одном из деревьев грубо вырезанный почти у самой земли мальтийский крест и показала его капитану; потом разрыла немного землю под деревом и открыла плоский широкий камень, посредине которого был бронзовый гвоздь с круглой головкой. Она потянула его к себе; каменная глыба сейчас же выдвинулась из-под земли, и вход в подземелье герметически закрылся; невозможно было догадаться, что он тут существует.
   Затем графиня опять гвоздь.
   — Видите, — спросила она.
   — Вижу, вижу, графиня; это очень просто.
   Она вновь потянула гвоздь к себе, и каменная глыба скрылась под землю. Графиня опустила гвоздь, забросала камень землей и, спокойно войдя в подземелье, потрясла медное кольцо — каменная глыба сейчас же поднялась на свое место.
   — Какие чудеса! — прошептала Фаншета.
   — Теперь пойдемте к другому выходу, — сказала Жанна.
   — Ну, признаюсь, графиня, все это меня сильно заинтриговало! — воскликнул капитан.
   — Не правда ли? — отвечала она с улыбкой.
   Они отправились обратно той же дорогой, которой пришли, и вскоре достигли прохода, о котором мы говорили раньше.
   — Этим ходом мы наверстаем время, — произнесла графиня.
   Действительно, через пять минут они были уже во второй части подземелья, а десять минут спустя подошли к выходу, который был устроен так же, как и первый, только механизм находился посреди одного из сараев, которые ставят на полях, чтоб загонять туда дичь.
   Капитан хорошенько все рассмотрел, чтоб после не ошибиться, выход запер, и через двадцать минут наши трое героев снова сидели в будуаре графини.
   Обход подземелья занял всего час времени. Фаншета отперла задвижки у дверей.
   — Графиня, — обратился к ней авантюрист, взглянув на часы, — теперь двадцать минут десятого, а в десять мне непременно надо быть в одном месте; я могу остаться у вас еще только несколько минут; поэтому уговоримся сейчас же, как нам действовать.
   — Я жду ваших предложений, капитан; но мне жаль, что вы так скоро от меня уходите.
   — Я сегодня первый раз здесь, графиня; последующие мои посещения будут если не интересны, то все же подольше.
   — Надеюсь, — отвечала она, ласково улыбаясь.
   — Ведь, конечно, графиня, вы ничего не станете предпринимать, не предупредив меня, чтобы я, предоставляя вам полную свободу действий, мог в случае надобности явиться к вам на помощь сам или послать кого-нибудь из надежных людей, которых у меня есть несколько человек под рукой. Я ни о чем вас не расспрашиваю и готов помогать, что бы вы ни задумали, только мне надо иметь возможность следить за вашей личной безопасностью.
   — Совершенно ценю вашу скромность, капитан; так всегда поступают порядочные люди; даю вам слово исполнить ваше желание, но обещаю также в важных обстоятельствах — а они, к несчастью, могут очень скоро представиться—обратиться к вашему совету и поступать только по вашему указанию.
   — Моя рука и моя голова давно вам принадлежат, графиня; пользуйтесь ими, как угодно.
   — Ведь я и говорила, капитан, и опять повторю, — с жаром вскричала Фаншета, взяв его за руку, — что вы мужественный, благородный человек!
   — Ну, ну, дружок Фаншета, — добродушно заметил авантюрист, — право, можно подумать, что вы меня не знаете.
   — О, знаю, знаю, капитан! И Бог знает, что я вас люблю.
   — Да, полноте, Фаншета, черт возьми! Вы начнете говорить глупости.
   — Глупости, потому что расскажу графине, чем мы с мужем обязаны вам?
   — Ну вот! Так я и знал! Продолжайте, дружок мой, не стесняйтесь, только как кончите, так замолчите!
   — У! Гадкий вы, злой! — воскликнула она со слезами на глазах.
   — Вот так-то лучше! И вернее, надо признаться; ведь помимо моей преданности вам, графиня, — прибавил он, обращаясь к Жанне, — и моей дружбы к вашему мужу, я не знаю за собой ни одного порядочного качества; право, если бы я встретил самого себя на улице, ни за что бы не поклонился, черт меня возьми! Страшно было бы скомпрометироваться перед честными людьми.
   Это было сказано так серьезно, что графиня не выдержала и рассмеялась звонким смехом, от которого отвыкла в последние два месяца.
   — Что делать, графиня! Человек не совершенство, и меня надо принимать таким, каков я есть.
   — Что я и делаю от души, капитан.
   — В таком случае все пойдет хорошо, и как ни трудно наше дело, а я уверен, мы выйдем из него с честью.
   — Аминь! — заключила Фаншета.
   — Так, дочь моя. Но простите, графиня, время летит, и мне пора уходить. Позвольте только еще одно слово. Когда я понадоблюсь вам, я всегда буду проходить через подземелье и три раза постучу кинжалом в железную дверь; иначе ведь сейчас возбудишь подозрение, а парижане страшно любопытны и любят сплетничать. В случае особенной крайности я никогда не буду приходить раньше девяти часов вечера. Если же вам нужно будет говорить со мной, так дайте мне знать через Фаншету; это никому не покажется подозрительным. Но приходить я буду всегда подземельем. Впрочем, сегодня Фаншета, как видно, не собирается уходить?
   — Да, капитан, я думаю переночевать у графини.
   — Так, так, милое дитя! В этом сейчас видна доверчивость мэтра Грипнара. Честь имею кланяться, графиня, если вам ничего не угодно поручить мне.
   Он встал и почтительно поклонился.
   — Капитан, — с чувством сказала Жанна, — вы говорите, что любите меня, как отец, дайте мне вам сказать, что и я постараюсь любить вас, как дочь, а если верить сердцу, так это будет мне совсем не трудно.
   — Ах, графиня, этими словами вы положительно осуждаете меня на смерть, заставляя не щадить жизни для вас! Больше я ничего не могу сказать.
   Он отвернулся, чтобы скрыть невольно выступившую слезу.
   Графиня свистнула в серебряный свисток. Почти вслед за тем портьера поднялась и явился невозмутимый, важный мэтр Ресту.
   — До свидания, капитан, — промолвила Жанна, с милой улыбкой протянув ему руку.
   — До свидания, графиня, — сдавленным голосом отвечал авантюрист, почтительно целуя ей руку.
   — Проводите господина, — распорядилась Жанна. Капитан еще раз поклонился и вышел.
   — Все равно! — прошептал он, выйдя на улицу.—Фаншета, кажется, права, я так лучше сближусь со своей дочерью. Бедное, милое, кроткое создание! Она будет счастлива, даю себе в этом клятву!
   Он торопливо пошел по улице, опустив глаза и глубоко задумавшись. Сворачивая за угол, он вдруг наткнулся на двух прохожих, шедших ему навстречу.
   — Да тише, болван! Что вы, ослепли что ли! — сердито вскричал один из них.
   — Болван! — повторил авантюрист. — Это еще что такое, sang Dieu! Вы не знаете, с кем говорите!
   — Полноте, мэтр Персеваль, — удерживал товарища другой прохожий. — Ну что за ссоры с человеком, которого вы совсем не знаете, и в такую минуту! Кончим же прежде дело, ведь вот и дом!
   — Убирайтесь к черту! — грубо отрезал тот. — Да я и раздумал, меньше чем за сто тысяч ливров я вам ничего не скажу.
   — О, это уж слишком! Ведь мы условились!
   — Никаких условий нет, когда ничего еще не сделано. Кроме того, у меня еще остается несколько пистолей, я отыграюсь, да и я ведь дал клятву, а клятва священна, черт подери!
   При имени Персеваля капитан навострил уши.
   — Ого! — тихо проговорил он. — Неужели в самом деле сам Бог за нас! Ну, посмотрим, parbleu! Ничего нельзя знать наперед.
   Он стал прислушиваться к разговору, который вскоре сильно заинтересовал его.
   — Morbleu! — заключил авантюрист. — Нет, тут действительно сам черт вмешался!
   И,Подойдя с этими словами к двум прохожим, уже собиравшимся идти дальше, он загородил им дорогу.
   — Э, господа! — воскликнул он. — Это что же значит? Вы уходите, не извинившись за грубость?
   — Чего еще нужно этому пьянице? — вне себя крикнул архитектор.
   — Сам ты пьяница, скотина! Вынимай шпагу, или я тебе съезжу по физиономии!
   С этими словами капитан выхватил шпагу и приготовился драться.
   Мэтр Персеваль любил дуэли и был бурлив после выпивки, особенно когда у него в кармане свистело, а в настоящую минуту именно так и было. Он не заставил себя долго ждать. Но другой буржуа принял дело не так горячо. Бросившись между ними с распростертыми руками, он жалобным голосом запричитал:
   — Полноте, господа! Ради Бога, перестаньте! Неужели из-за одного слова вы станете резаться посреди улицы!
   — Оставьте нас в покое, мэтр Барбошон, черт вас возьми! — злобно закричал архитектор.
   — Не деритесь, друг мой! Теперь, по крайней мере, не деритесь! Ведь это можно отложить и до завтра, ночью вы рискуете выколоть себе глаза.
   — Полноте! — смеясь, заметил капитан. — Луна отлично светит.
   — Может быть, — вскричал мэтр Барбошон, продолжая стоять между противниками с распростертыми руками. — Но уверяю вас, вы должны совершать свои великие подвиги только при солнце!
   — Ну, ну, мэтр Барбошон, вы меня ведь не надуете! — посмеиваясь, произнес Персеваль. — Я догадываюсь, почему вы вдруг стали так заботиться обо мне. Вам бы очень хотелось, прежде чем меня убьют, узнать…
   — Ну что ж! Я и не отпираюсь. Подумайте, ведь секрет стоит сто тысяч ливров, вы ведь сами сказали. Разве не жалко выпустить из рук такую сумму?
   — Ладно, ладно! Убирайтесь, — насмешливо проворчал капитан. — А то…
   Он слегка кольнул ему руку.
   Этого было достаточно. Мэтр Барбошон отскочил, крича, как зарезанный.
   — Бог свидетель, — проговорил он торжественным голосом, дрожавшим немного от страха. — Я почти жизнью жертвовал, чтобы спасти вас! Вы остаетесь глухи. Так деритесь же, жестокие люди, и черт вас возьми!
   При таком неожиданном обороте фразы противники громко расхохотались, что, однако, не мешало им скрестить шпаги.
   — Судьба ваша решена! — трагически продолжал мэтр Барбошон. — Но, по крайней мере, никто не скажет, что я оставался равнодушным зрителем этого братоубийства! Убивайте же друг друга. Прощайте!..
   Он повернулся на каблуках и пустился бежать так, что только пятки засверкали.
   Между тем дуэль шла своим порядком. К несчастью архитектора, он был сильно пьян, да и противник его очень искусен.
   Капитан сразу увидел свое превосходство и воспользовался им.
   Дуэль недолго продолжалась. Вскоре Персеваль почувствовал, как шпага противника по самую рукоятку вошла ему вгрудь.
   — Уф! — вздохнул он, и кровь хлынула у него из горла.
   Он тяжело рухнул на землю. Авантюрист наклонился посмотреть. Архитектор умер. Удар ловко пришелся и положил его на месте.
   — Morbleu! Вот некстати-то подвернулся бедняга! — сказал капитан, обтирая лезвие шпаги и пряча ее в ножны. — Ну, кто бы мне ни помог — Бог или сатана, а помощь очевидна. Теперь я больше не боюсь измены. Все к лучшему!
   И он весело пошел дальше, насвистывая какой-то венгерский марш.

ГЛАВА VI. Читатель наконец вновь встречает графа де Сент-Ирема, который, однако, никуда не пропадал

   Капитан Ватан не ошибся: в особняк епископа Люсонского вошла действительно Диана де Сент-Ирем, скрывшая на несколько часов под костюм пажа свою чудесную красоту. Выйдя из особняка, молодая женщина легко вспрыгнула на лошадь, подведенную Магомом, и они уехали скорой рысью.
   Дни в ноябре коротки; несмотря на еще не позднее время, на улицах уже никого не было; в это время дурные мостовые и плохое освещение заставляли жителей рано прятаться по домам; поздними вечерами жизнь столицы сосредоточивалась исключительно в домах.
   Вероятно, боясь какого-нибудь ночного нападения, Магом ехал почти рядом со своей госпожой. Диана задумалась, но думы ее были не грустного свойства, судя по улыбке беспрестанно скользившей по ее губам.
   — Магом! — обратилась она наконец к слуге. — Исполнил ты мои поручения?
   — Мне не посчастливилось, госпожа; несмотря на все старания, я ничего не мог узнать.
   — Так ты не знаешь, кто эта женщина? — спросила она, слегка сдвинув брови.
   — Нет, госпожа, — хмуро отвечал он, опустив голову.
   — Глупец! — сказала Диана, презрительно пожав плечами.
   — Мне, кажется, сам сатана мешает, — продолжал Магом. — Во всем этом есть какое-то колдовство.
   — Болван!
   — Может быть, госпожа!
   — Так ты веришь чему-нибудь подобному?
   — Приходится, когда на глазах творятся такие вещи.
   — Объясни, пожалуйста, клянусь душой, ты начинаешь сердить меня.
   — О, объяснить недолго! Четыре раза я преследовал эту женщину, и четыре раза, когда я протягивал руку, чтобы сорвать с нее красную маску, она вдруг исчезала, как призрак.
   — Ну, это пустяки! Ты был пьян или одурел от страха.
   — Ни то ни другое, госпожа. Вина, вы знаете, я никакого не пью, а страха никогда не может существовать для человека, который не верит в загробную жизнь и знает, что звезде Альдебаран, управляющей мирами, нет никакого дела до ничтожных атомов, называемых людьми.
   — Ну, перестань, пожалуйста, говорить об этих глупостях, помни одно: ты должен во что бы то ни стало отыскать эту женщину и узнать, кто она, слышишь, Магом?
   — Слышу, госпожа, — произнес, с сомнением качая головой, Магом. — Но боюсь, что это невозможно.
   — Нет невозможного ничего! — гордо заявила Диана.
   — Для вас, госпожа, конечно, вы знатны, сильны, молоды, хороши, и все мужчины — рабы ваши.
   — Так ты отказываешься повиноваться мне?
   — О, нет! Я только не надеюсь добиться того, чего вы хотите.
   — Но когда ты встречал эту женщину, была она одна или с кем-нибудь?
   — Как будто одна.
   — А в ее костюме ты ничего не заметил особенного?
   — Ничего, госпожа. Она была так закутана в плащ и укрыта капюшоном, что невозможно было рассмотреть ее одеяние.
   — Одним словом, мне суждено ничего не узнать! — воскликнула девушка, презрительно поглядев на цыгана, ехавшего возле нее, смиренно опустив голову.
   Они помолчали.
   — Госпожа! — тихо окликнул Магом.
   — Чего тебе?
   — Госпожа, я зато узнал кое-что другое.
   — А! — рассеянно отозвалась она. — Что такое?
   — Я точно знаю, что за вами следят.
   — Ого! За мной? Следят?
   — Да, госпожа.
   — Но кого же может интересовать то, что я делаю?
   — Не знаю, госпожа, но это верно.
   — Когда же ты это заметил?
   — Сегодня, госпожа, часа два тому назад. Я по вашему приказанию ждал вас с лошадью. Едва вы успели завернуть за угол улицы Де-Пули и пошли по Королевской площади, из-за дерева вышел какой-то господин, закутанный в плащ, с надвинутой на глаза шляпой, и последовал за вами под арки. Я дал подержать лошадей одному из игравших на дороге мальчишек и пошел за незнакомым господином. Через несколько минут я увидел, как он шептался с каким-то другим человеком, но того я хорошо разглядел и не забуду, это был скорее какой-нибудь tirelaine или шалопай с Нового моста, чем господин. Они поговорили и вошли в богатый особняк в двух шагах от того места, где они стояли.
   — Ты знаешь, какой это особняк?
   — Да, госпожа, я спросил, и мне сказали, что это особняк епископа Люсонского.
   — Что! — вскричала, вздрогнув Диана. — Ты больше ничего не узнал, Магом?
   — Ничего, госпожа, я боялся, что мальчишка прозевает лошадей, и вернулся взять их у него.
   — Ах, глупый! Что за важность — лошади! Я бы новых могла купить, и дело с концом! Ты должен был следить за этими двумя людьми, узнать, кто они.
   — Я их после видел в толпе, но они нас не видали, теперь я спокоен, они нас не преследуют.
   — Да что из этого? Ведь и мы не можем следить за ними? Ты, пожив в Мовере, совсем потерял ловкость и догадливость.
   — Это правда, госпожа. Клянусь исправить все свои оплошности.
   — Дай Бог! Будь же вдвое зорче прежнего, наше положение становится затруднительным, малейшая неловкость может погубить нас.
   — Будьте спокойны, госпожа.
   В это время они подъехали к дому, где жил Жак де Сент-Ирем. Диана спрыгнула с лошади, достала из кармана ключ и, отперев дверь, вошла. В то время всегда так делали, привратников не было. Диана жила на одной лестнице с братом, в кокетливо убранной квартире из трех или четырех комнат; секретная дверь в спальне вела в квартиру Жака. Таким образом они всегда могли видеться, не возбуждая подозрений, и в случае крайней опасности скрыться от врагов.
   Знаком велев камеристкам следовать за собой, она вошла в уборную и уже хотела начать переодеваться в женское платье, как за перегородкой послышался легкий шорох. Диана прислушалась и сказала камеристкам, что раздумала.
   — Я сначала отдохну немного, можете уйти. Девушки ушли.
   Диана вошла в спальню. Там на подушках сидел, небрежно развалившись, ее брат.
   — Наконец-то, сестрица! — сказал он, нисколько не удивившись костюму молодой женщины. — Давно ты вернулась?
   — Нет, — отвечала она, садясь возле. — Я приехала минут пять тому назад. Ты меня ждал?
   — Нет, но рад, что ты вернулась.
   — Это отчего?
   — Признаюсь, я не люблю, когда ты по вечерам бываешь одна на улице.
   — Со мной был Магом.
   — Это правда, но, несмотря на его храбрость и желание всегда оградить тебя, ему все-таки не справиться, если нападут двое-трое.
   — Что у тебя за мысли!
   — Милая Диана, ты такая смелая, что я всегда в душе боюсь за тебя, когда ты уезжаешь.
   — Ты шутишь!
   — Клянусь душой, и не думаю! Я одну тебя люблю на свете, случись что-нибудь с тобой, право, я, кажется, никогда не утешусь.
   — Ну, так успокойся, — произнесла она, засмеявшись. — Видишь, я здорова и невредима! Так у тебя не было другой причины радоваться моему возвращению?
   — Нет.
   — Тебе не любопытно даже знать, где я была?
   — Ведь мы условились, Диана, что я должен предоставлять тебе полную свободу действий?
   — Но я все-таки думала, что ты бы не прочь узнать, что меня заставило выехать сегодня в мужском костюме?
   — Ах, сестрица, я так привык к твоим причудам, — проговорил он, смеясь, — что всего от тебя ожидаю.
   — Даже того, что я привезла тебе тысячу пистолей?
   — А?.. Что?.. Что ты это говоришь, милочка?
   — Что у меня есть тысяча пистолей.
   — Для меня?
   — Dame! Конечно, или ты, может быть, откажешься?
   — Я откажусь от тысячи пистолей? Разве ты забыла, Диана, что я проиграл вчера все до последнего экю в «Клинке шпаги»?
   — Конечно, помню, братец, поэтому-то я и хочу наполнить твой кошелек.
   — Ах, Диана, душечка! Неужели же я откажусь? Ты, наверное, отыскала клад. Скажи, где ты взяла столько денег?
   — Что тебе за дело, если они перед тобой? — воскликнула Диана, высыпав золото на подушку.
   — О, как хороши эти золотые монеты! — вскричал, рассмеявшись, молодой человек. — И это все наше?
   — Да, с одним условием.
   — Знаю, знаю, всегда ведь при этом есть условие. Какое же?
   — Ты, конечно, поверишь, что мне было очень трудно добиться денег, милый Жак?
   — Конечно, я уж давно теперь знаю, что добиться денег страшно трудно.
   — Так вот, видишь ли, лицо, от которого я получила их, знает тебя… и обвиняет в мотовстве.
   — О, какая клевета! Потому что я играю…
   — Именно в этом-то и обвиняет тебя этот человек, Жак.
   — Но, сестрица, я ведь дворянин! Как же мне отставать от знатных товарищей? Не могу же я держаться между ними, как какой-нибудь tirelaine Они играют, и я играю. Что тут дурного?
   — Я, Жак, и не вижу в этом ничего дурного, и, поверь, не я упрекаю тебя.
   — Знаю, это тот, другой?
   — Да.
   — Что же надо сделать?
   — Пусть… — помни, что не я тебе говорю… «Пусть, — сказал мне этот человек, — граф де Сент-Ирем пореже ходит по кабакам и поменьше кутит, его оргии недостойны дворянина, пусть лучше побольше занимается делом, которое на себя взял. Я не хочу, — прибавил он, — так дорого платить человеку, до сих пор не оказавшему мне никакой существенной услуги».
   — Он сказал «платить»?
   — Да, братец.
   — Гм! Резко это слово звучит в ушах дворянина, а я ведь, кажется, один раз не задумался рискнуть жизнью.
   — Да, но без всякого результата.
   — Ну, хорошо, хорошо, не стану огорчать такого любезного человека, мне довольно двухсот пистолей, возьми остальное. Клянусь, если проиграю и в этот раз, я на всю жизнь покончу с картами!
   — На клятву пьяницы и игрока нельзя положиться, братец, — произнесла она, с улыбкой покачав головой.
   — Ну, ей-Богу, ты уж слишком требовательна, Диана! Чего же тебе еще нужно? Я ведь даю клятву. Если она окажется невозможной, так и всякий другой ее бы не сдержал.
   Девушка звонко расхохоталась.
   — Боюсь, что ты неисправим, Жак!
   — Да ведь и я боюсь, — подтвердил он, опуская деньги в карман. — Ну, скажи же, однако, что мне конкретно надо делать?
   — Видел ты графа дю Люка? — спросила Диана.
   — Parbleu! Мы с ним особенно дружны теперь.
   — Так ты точно знаешь, что он не признал в тебе своего противника в «Клинке шпаги»?
   — Как ты наивна, Диана!
   — Я? — повторила она, удивляясь такому замечанию.
   — Sang Dieu! Конечно, ты! Хотя я и очень искусно был загримирован, но, признаюсь, немножко беспокоился на этот счет, и, знаешь ли, что придумал? В одно прекрасное утро я отправился в гостиницу «Единорог», где живет граф, и прехладнокровно объявил ему: «Милый граф, я пришел извиниться перед вами». Граф стоял, как ошеломленный. — «Несколько дней тому назад, — продолжал я, — случай заставил меня быть секундантом одного человека, которого ни я, ни вы не знали, вы дрались с ним, и мне таким образом пришлось быть в числе ваших противников». — «Решительно ничего подобного не помню, милый мой де Сент-Ирем, — приветливо отвечал граф, — вы, верно, ошибаетесь». — «Нисколько, вы не помните этого, потому что я был переодет… Дело касалось репутации одной дамы, вы позволите, конечно, умолчать об этом…» — «О!» — воскликнул граф, махнув в знак согласия. — «Так вы не сердитесь на меня?» — «В доказательство вот вам моя рука!» — «Я очень счастлив, милый граф!» — вскричал я, горячо пожав протянутую руку. — С этой минуты, милая сестрица, мы с ним лучшие друзья. Да, этот граф дю Люк делает быстрые успехи, он теперь один из первых между нашими утонченными.