Емец Дмитрий. Третий всадник мрака

   – Не тебя, а крыльев жалко! Ты не представляешь, сколько отхватил Тухломон, когда притащил два шнурка с золотыми крыльями! Вот ведь скотина! Все же знают, что крылышки-то не он у света оттяпал, а ты! Ты расправилась со златокрылыми, а он только шнурочки сорвал! – завистливо сказал суккуб. – А теперь эти двое бескрылых стражей небось шатаются где-то здесь, в человеческом мире.
   – Откуда ты знаешь? Я думала, они вернулись в Эдем, – сказала Дафна растерянно.
   – Вернуться в Эдем без крыльев? Опозоренными? Исключено! – хихикнул Хнык. – Мне тут приятели говорили, что встречали эту парочку где-то в городе. Ходят и ищут кого-то. Кого ищут, не знаешь?
   – Представления не имею, – сказала Даф. Ей захотелось еще раз превратить суккуба в гусеницу и на этот раз уже не вытаскивать из-под автобуса.
   – И правильно. Меньше знаешь – быстрее растешь по службе, – согласился Хнык. – Так что наша сделка? Крылья в обмен на верность Мефодия? А-а-а? И никакой ревности, нюня моя! Никогда! Хотя, говорят, ревность – бесплатное приложение к любви. Любители халявы ее ценят.
   – Нет! – сказала Даф.
   Суккуб не слишком огорчился. Легкомыслие в нем перевешивало интересы дела. Вздохнув для приличия, он уставился на ладони, выбирая, какой почесать нос. Мужская волосатая лапа его не устроила, он выбрал тонкую женскую и остался доволен своею распорядительностью.
   – Ну на «нет» и суда нет. Хочешь лишиться всего остального? Вечности и флейты? Значится, ни себе, ни духам тьмы? Что ж, мы еще вернемся к этому разговору. А пока разреши преподнести тебе подарок! Он ни к чему тебя не обязывает! Никаких сделок – просто подарок!
   – Я не принимаю даров у мрака! – отказалась Даф.
   Хнык быстро выдернул из петлицы мак и насильно сунул Дафне в руку.
   – Умоляю, нюня моя! Не надо глупить! Я же так, от кипения благородной души, без костей и рысти! – сказал он, сжимая Даф пальцы сильной мужской лапищей.
   – Чего-чего? – опешила Дафна.
   – Ну бескорыстно!.. Избавиться от цветка ты всегда успеешь. А пока приколи к одежде и запомни. Красный цвет мака – тебя любят, и все в шоколаде. Поводов для волнения нет. Розовый – легкое охлаждение, вызванное новыми эмоциями, магией и тырыпыры: уже надо начинать волноваться, но жить пока можно. А, дуся! Тонкость-то какая, я млею!
   И Хнык, крайне довольный, расцвел половинчатой улыбкой, которая в равной степени могла принадлежать и крутому положительному чубрику из фильма о государственной границе и победительнице конкурса красоты.
   – Пык, нюня моя! – сказал он и кокетливо дотронулся до кончика носа Даф наманикюренным пальчиком. Депресняк махнул лапой, но, увы, опоздал.
   – Дальше внимание! – продолжал суккуб. – Синий – цвет скуки. Он означает, что ты надоела. Увы и ах, все через это проходят. Мало кому известно, что и на ту сторону есть путь… Это, стало быть, следующий градус после розового. Мак коричневый – цвет презрения. Желтый – измены. Черный – ненависти, такой, что прям в клочья. Р-рр!.. Ну до этого, дуся, надо полагать, дело у вас не дойдет. Хотя страстишки-то у лопухоидов разные бывают! Порой красно-черный, черно-красный!.. Прям так мигает, что замучаешься. Не подрамшись – не помиримшись!..
   – Перестань! – сказала Даф, отворачиваясь. Слишком уж откровенно кривлялся суккуб.
   – Цветочек работает круглосуточно. Не вянет. Не требует батареек, поливки и удобрений. В огне не горит, в спирте не тонет: ты всегда будешь знать, как относится к тебе тот, кто рядом.
   – Мне не нужны артефакты мрака! – разглядывая мак, с сомнением произнесла Дафна.
   Суккуб мелко захихикал. Он хорошо умел улавливать нюансы. Даф почудилось, будто внутри у него гремит сухой горох.
   – Какие арты? Какие факты? Я тебя умоляю, нюня моя, не смеши человечество! Это так, безделка, милая ерундовинка!.. Захочешь – выбросишь. Я ни на чем не настаиваю. А теперь, извиняюсь, у меня свидание. Некий работник министерства собирается отдать эйдос за встречу со своей первой студенческой любовью!
   – А что за любовь? – спросила Даф.
   – А-а, ничего особенного! Пустоватая такая девица с зубами и ногами, – сказал суккуб с таким презрением, будто иметь зубы и ноги было чем-то предосудительным. – Интересно, он хотя бы поинтересуется, почему она не изменилась за тридцать лет? Кстати, оригинал с внуками и двумя собаками живет от него в трех улицах, но не представляет для нашего друга никакой ценности. Мечты, мечты! Порой они стоят больше, чем явь. Ну я полетел на крылышках любви! Не упусти Мефодия, нюня моя!
   – Не упущу! – под нос себе сказала Даф.
   – Твоя любовь – уж поверь мне на слово – на сопельке висит, волоском укрепляется! Нужна будет моя помощь – только свистни! Крылышки – и я твой!
   – Нет! – твердо сказала Даф.
   Суккуб сложил пальцы кольцом и посмотрел на Дафну сквозь дырочку.
   – Так и быть! Дам тебе совет! – сказал он великодушно. – Настолько же хороший, насколько бесплатный. Когда мак станет коричневым или желтым, ты еще сможешь вернуть ему прежний цвет и вместе с ним любовь Мефодия. Что, интересно?
   – Как? – невольно спросила Даф.
   Хнык воровато огляделся.
   – Достаточно будет окропить мак кое-чем алым! – сказал он громким шепотом.
   – Алым?
   – Именно, нюня моя! Алым! А что может быть алее крови смертного? Только кровь светлого стража!
   – Я не стану никого убивать! – с презрением сказала Даф.
   – А никого убивать и не надо. Вполне хватит крови из твоего пальца. А когда мак вновь станет красным, приколи его к рубашке Мефодия около ворота. Не будет рубашки – сойдет и майка. Ну мне пора, светлая! Чмоки-чпоки!
   – Чмоки-чпоки! – невольно улыбаясь, повторила Даф.
   – Не скучай! Я тебе как-нибудь приснюсь! Пока-пока, сладкая!
   Суккуб кокетливо пошевелил пальчиками. Даф поежилась. Увидеть суккуба во сне – недобрый знак. Сон – их стихия. Во сне они выпивают силы и душу.
   – Я сама тебе приснюсь, мой сладкий! – сказала Даф, не оставаясь в долгу.
   Хнык передернулся, точно у него разом заныли все зубы. Кто каким оружием разит – тот того оружия и страшится. Примерно так пугаются цыганки, слыша слова: «Я сама тебе погадаю!», произнесенные с нужным градусом убежденности. Обещание присниться суккубу действеннее любых проклятий. Суккуб, увидевший во сне светлого стража, долго потом не выберется из Тартара в человеческий мир.
   Хнык растаял в воздухе. Даф некоторое время задумчиво рассматривала мак, вложенный ей в руку. Избавиться от него или нет? Достав флейту, Даф проверила мак короткой маголодией, которая уничтожила бы цветок, представляй он для нее непосредственную опасность. Однако мак благополучно уцелел. Он лишь поменял цвет, запылав еще ярче.
   «Ага! Похоже, меня кто-то любит! Интересно, кто? Депресняк?» – с любопытством подумала Даф, покосившись на кота. Высунув страшный фиолетовый язык, он вылизывал заднюю лапу, и если любил ее, то в фоновом, чрезвычайно ненавязчивом режиме.
   Поразмыслив, Дафна не стала выбрасывать мак, равно как не стала и вставлять в петлицу. Вместо этого она сделала нечто среднее, а именно сунула его в карман. Средний путь всегда самый простой. Другое дело, что он редко ведет в правильном направлении.
   Голод, отогнанный на время вторжением суккуба, вновь вернулся и принялся настойчиво покашливать у Даф за спиной. Растущий организм требовал цемента и кирпичей для дальнейшего строительства себя, любимого.
   «А не зайти ли мне к Эде Хаврону? Он тут где-то недалеко работает!» – подумала Даф. Карта Москвы подробно соткалась у нее в памяти со всеми потертостями на сгибах и пестротой мелких шрифтов на тех маленьких переулках, что были гораздо короче своих названий.
   Однако волею судеб свидание с Эдей Хавроном состоялось позже и совсем даже не в «Дамских пальчиках». Пока же Дафну ждала еще одна встреча.

* * *

   Отыскивая дорогу к Хаврону, Дафна начала петлять по переулкам. Первое время переулочки сохраняли какое-то достоинство: чванились старинными домами, чугунными оградами посольств и идиллическими будочками с дремавшими в них милицейскими фуражками. Но по мере того как Дафна удалялась от центра, переулки становились все ничтожнее. Мусорные контейнеры, прежде прятавшиеся по углам, теперь прыгали прямо в глаза. Из потрескавшихся стен домов кое-где, дурея от собственной веселой наглости, торчали березки.
   Когда же Даф, наскучив переулками, свернула во дворы, пошла уже полная околесица. Между сверкавшими иномарками ржавели заброшенные мастодонты, сгнившие колеса которых были неизменно подперты кирпичами. На подоконниках нижних этажей мирно лысели герани, и лишь новые водосточные трубы хорохорились, что, мол, мы тут, в глуши, тоже не в рукав сморкаемся. Сложно было поверить, что это центр города.
   Даф пересекла еще два-три переулка и вышла на оживленную улицу. Когда она отыскивала глазами синий прямоугольник вывески, соображая, куда ей идти дальше, справа послышались выстрелы. Депресняк поджал уши. Пока воображению Даф рисовались всевозможные уголовно-романтические картины на тему вооруженных до зубов гномиков, удиравших из банка с мешками денег, к ней, окутанный сизым дымом, подлетел мотоцикл. Это его глушитель – а точнее его отсутствие – производил громкие хлопки, которые Даф приняла за стрельбу.
   Немного не доехав до Даф, мотоцикл мнительно чихнул и умолк. С мотоцикла торопливо слез широкоплечий великан. Когда он перекидывал ногу, на поясе блеснул ремень с пряжкой в форме руки скелета.
   – Привет, Эссиорх! – сказала Дафна, переводя взгляд с мотоцикла на своего хранителя и с хранителя на мотоцикл. Она никак не могла определиться, чье появление поразило ее сильнее. Эссиорх как будто заслуживал больше внимания. С другой стороны, мотоцикл она видела впервые.
   Подбежав к Дафне, хранитель недоуменно огляделся. Его громадные ручищи были сжаты в кулаки. Но, увы, сражаться было совершенно не с кем. Разве что с обклеенной рекламными бумажками водосточной трубой, но она вполне могла дать сдачу, свалившись на голову.
   – Где? – крикнул Эссиорх.
   – Что «где»? – не поняла Даф.
   – Враги! Я ощутил, что тебе грозит опасность, и сразу примчался. К сожалению, в дороге у меня заглох мотоцикл.
   Даф присела на корточки, разглядывая то, что Эссиорх назвал мотоциклом.
   – М-да, – сказала она, – никогда бы не подумала, что из старого лома можно собрать такую чудную тачку для перевозки хлама! Та еще шутка пьяного Кулибина!
   – Это не тачка! – оскорбился Эссиорх. – Мотоцикл отличный! За основу взят «Урал», а все остальное сплошная импровизация. Рама, например, переварена под «жигулевское» колесо. Денег сюда вложено немного, зато любви вагоны. А только любовь и имеет значение в определении истинной стоимости предметов. Жаль только, что батарея дохлая!.. А глушитель я сам снял.
   – Ага, бывает: Эдя Хаврон тоже недавно снял дверцу от стиральной машины. Ему надо было достать что-то с верхней полки, и он додумался встать на дверцу ногой. Теперь стирают у соседки. Платят ей продуктами: по картофелине за каждую наволочку. Носки идут по отдельному тарифу, – похлопав мотоцикл по седлу, миролюбиво заметила Даф.
   Эссиорх побагровел. Даф подумала, что, додумайся кто-нибудь дотронуться до его лба незажженной сигаретой, она вспыхнула бы сама собой.
   – Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО сам снял глушитель, – пылая гневом, сказал Эссиорх.
   – Ладно-ладно. Разве я спорю? Депресняк, этот глушитель дядя Эссиорх открутил сам! Собственными ручками!.. Ему нравится ездить на мотоцикле так, чтобы все думали, будто в городе идут боевые действия. Ой-ой-ой! Депресняк, караул! Дядя Эссиорх сейчас открутит мне голову! Я буду первым в мире светлым стражем, которого прикончил его хранитель!
   Спохватившись, Эссиорх отступил на шаг назад и с ужасом уставился на свои руки.
   – Хм. Я, кажется, погорячился!.. Так что с тобой стряслось? Где негодяй или негодяи, которые на тебя напали? – спросил он убитым голосом.
   – Негодяи ушли, презентовав мне цветочек! – пояснила Даф, демонстрируя Эссиорху мак.
   Тот взял его, критически осмотрел, повертел в пальцах и, пожав плечами, передал Дафне. Мак остался красным.
   – Признаться, я ожидал иного, – произнес Эссиорх.
   – Чего именно? И почему ты сказал «негодяи»? Это ведь был всего-навсего суккуб. С ним бы я и сама справилась, – проговорила Даф.
   – Один суккуб? Неужели? Ты уверена? – недоверчиво уточнил Эссиорх.
   – Да. Я отлично считаю до одного. Ни разу еще не ошиблась, – похвасталась Дафна.
   Эссиорх отошел к мотоциклу и ручищами провел по лицу, точно пытаясь привести мысли в порядок. Когда он отнял ладони, на лице у него остались следы машинного масла.
   – Ну не знаю я, не знаю! У меня было прозрение – это особое чувство, доступное лишь хранителю, – что тебе грозит смертельная опасность. Рядом с суккубом мог прятаться кто-нибудь еще? Возможно, суккуб попросту отвлекал тебя? А?
   Дафна честно попыталась припомнить, но так ничего и не вспомнила.
   – Кто его знает? Не исключено. Суккуба я проверила руной, вроде он был чистый. А больше я не сканировала… Как-то не догадалась! – призналась она.
   – Вот видишь! – сказал Эссиорх, грозно, точно пистолет, наставляя на нее палец. – О небо, с какой деревенщиной мне приходится иметь дело! Ее чуть не прибили, а она все проморгала!
   – Ладно-ладно. Нечего меня с прахом смешивать! Меньше надо глушители отламывать! Был бы рядом со мной, и все дела!.. Ты кого вообще охраняешь? Меня или свой трехколесный велосипед? – огрызнулась Даф.
   Страж пристыженно замолк. Упрек был обоснованным.
   – Эссиорх! Еще вопрос. У тебя деньги есть? – продолжала Дафна.
   Хранитель посмотрел на нее с возмущением.
   – Что за вопрос? Разумеется, нет. С каких это пор явившимся из Прозрачных Сфер выдают командировочные?.. Зачем тебе деньги?
   – Я хочу есть. Просто до жути. Мое тело надумало расти. Порой мне кажется, что я и Депресняка бы съела, будь у меня подходящий соус, – призналась Даф.
   Два красных глаза с укором уставились на нее.
   – Утихни, кошмар практикующего ветеринара! Без обид! Это был такой речевой оборот, – заверила его Даф.
   Страж задумался, разглядывая переднее колесо своего мотоцикла. У Дафны возникло подозрение, что думает он совсем не на высокие темы.
   – Ау! – напомнила она. – Ребенок голодает!
   – Да уж. Голод не тетка. Он дядька. Сердитый дядька с вилками вместо зубов, наждачным языком и кипящим желудком, – важно изрек Эссиорх, неохотно отворачиваясь от мотоцикла. – А ты не пыталась найти где-нибудь старую железку и превратить ее в золото?
   – Издеваешься? – спросила Даф. – Любая магия преображений под контролем у златокрылых. Мне как-то не очень улыбается, чтобы меня накрыли. Я ведь еще в розыске?
   Эссиорх уныло кивнул.
   – Боюсь, пока эйдос Буслаева в подвешенном состоянии и не достался ни свету, ни мраку, ничего изменить не удастся. Прозрачные Сферы не рискнут вмешаться, чтобы своим заступничеством не засветить тебя мраку. Так что златокрылые продолжают искать тебя. Для них это дело принципа. Пуплия и Руфина любили, а ведь именно ты лишила их крыльев.
   – Вроде того, – сказала Даф невесело.
   Эссиорх хотел ободряюще погладить ее по голове, но покосился на Депресняка и вместо волос Дафны погладил сиденье своего мотоцикла.
   – Пожалуй, кое-что я все-таки могу для тебя сделать, – решился он, касаясь своих серебряных крыльев.
   Перед носом у Даф материализовался поднос с едой: жареная картошка, хрустящие куриные окорочка, соленые сухарики, тарелка с сушеными кальмарами и большой стакан с апельсиновым соком.
   – Ну как? Можешь сесть вон там! По-моему, подходящая скамейка. Мамаши с детьми, влюбленные и старушки отсутствуют, – сказал Эссиорх, оглядываясь и производя разведку местности.
   – Ты его купил? Что-то я не видела, как ты расплачивался, – произнесла Даф с сомнением. Своровать обед у лопухоидов она могла и сама. Другое дело, что это не лучшее занятие для светлого стража. Каждый поступок такого рода – как минимум одно потемневшее перо.
   Эссиорх удрученно поцокал языком.
   – Нет, я не платил. Но меня оправдывает, что это был неудачливый обед, – сказал он.
   – В каком смысле неудачливый? По-моему, вполне такой удачный обедик, – сказала Даф, созерцая поднос и его содержимое.
   – О, Прозрачные Сферы! – воскликнул Эссиорх в ужасе. – И чему тебя учили десять тысяч лет? Разве вы не занимались предсказанием судеб простейших предметов?
   – А что, должны были? Наверное, я в это время болела, – легкомысленно заверила его Даф.
   – Ну и слабое же у тебя здоровье! Предсказание судеб проходят триста лет и еще семьдесят лет отводится на повторение!
   Даф это не слишком впечатлило.
   – Не занудствуй! – сказала она. – А то снова буду поливать грязью твой мотоцикл!.. Так что с обедом-то? Почему он неудачливый?
   – Речь идет о прозрении судеб. Согласно теории всеобщего пространства, поднос с этим обедом должен был грохнуться около кассы, когда хозяйку окликнул бы ее приятель. Хозяйка подноса подскользнулась бы и сломала себе лодыжку. Пока она лежала бы в больнице, ее четырнадцатилетняя дочь бросила бы школу, муж по ошибке выпил бы рюмку укуса и сжег бы желудок, а любимую собаку переехал бы грузовик. Теперь всего этого не случится. Так что, рассуждая логически, я сделал доброе дело.
   – То есть ты мало того, что прикарманил обед, еще и сделал доброе дело? Сразу виден подход светлого стража: совместить полезное с приятным и при этом не остаться внакладе! – насмешливо уточнила Даф, запуская в апельсиновый сок трубочку.
   – А ну отдай!.. – рассердился Эссиорх, вскакивая и пытаясь отнять у нее поднос. – Свинья неблагодарная! Отдай сейчас же!
   – Не надо! Ой!.. Все-все-все! Больше не буду! – переполошилась Даф, закрывая поднос своим телом.
   Негодующе сопя, Эссиорх убрал руки.
   – Ты рассуждаешь как темная! Барышня, вы уверены, что ничего не напутали? Что проходили обучение не в Тартаре, а в Эдеме? – спросил он с гневом.
   – Замяли! – отмахнулась Даф. – Как бы там ни было, а ты спас меня от голодной смерти. Пошли прикончим твой обед, пока он снова не надумал свалиться под ноги бедной женщине, у которой родственники склонны пить укус и бросать школу.
   Даф взяла куриный окорочок и почти откусила от него, когда перед ее глазами мелькнула когтистая лапа. В следующий миг окорочок попросту исчез.
   – Опаньки! Кому-то не хватило вороны! Это уже наглость, молодой человек! Еще большая наглость будет, если кости от этой курицы обнаружатся потом у меня в волосах, – сказала Дафна.
   Они заняли скамейку. Пока Даф расправлялась с картошкой, окуная ее в кетчуп, Эссиорх подкатил мотоцикл и поставил рядом. Даф на всякий случай отодвинулась. Она опасалась, что мотоцикл сорвется с подставки и отдавит ей ногу. Учитывая общую неудачливость ее хранителя, это был более чем вероятный исход.
   – По-моему, ты чаще сам катаешь свой мотоцикл, чем он катает тебя, – заметила Даф.
   – Неправда! – возмутился Эссиорх. – У нас с ним договоренность. Он глохнет строго на светофоре. Но довольно послушно заводится, когда потом его разгоняешь.
   – А твой мотоцикл – он тоже неудачливый мотоцикл? Или ты его банально угнал?
   – Обижаешь, – сказал Эссиорх, негодуя. – Сегодня вечером на этом мотоцикле должны были увезти чужую жену. А еще два дня спустя мотоцикл должны были угнать, ограбить на нем обменный пункт, а потом утопить его в болоте за городом. Какой вандализм! Какое жестокое обращение с мотоциклами!
   – Но теперь, конечно, всего этого не случится. Ты опять сделал доброе дело, не так ли? – поинтересовалась Даф.
   Эссиорх закашлялся. Было похоже, что вопрос ему не слишком понравился..
   – Кх-кхх… Ну как тебе сказать… – промычал он.
   – Так и скажи, как есть.
   – Э-э… ну… Вообще-то, если честно, реальность изменится мало. Обменник ограбят на «Жигулях» пятой модели, а чужую жену увезут на метро. Причем за карточку на проезд она заплатит сама.
   – Но мотоцикл в болоте не утопят?
   – Разумеется, нет. Пусть только попытаются! – произнес Эссиорх с вызовом.
   Даф доела картошку и разочарованно захлюпала трубочкой в пустом стакане с соком. Депресняк тем временем разобрался с сушеными кальмарами. От обеда остался один поднос, не представлявший гастрономического интереса.
   – Значит, чужую жену увезут на метро! Фи, как неромантично! Похищением на мотоцикле эта дамочка худо-бедно гордилась бы, а теперь будет только фыркать! – сказала Даф. Эта мысль беспокоила ее уже минуты две.
   – Это ее проблемы! А вообще пусть скажут спасибо. Рельсовый транспорт гораздо безопаснее колесного! – сурово парировал Эссиорх. Свой мотоцикл он явно собирался отстаивать от всяческих поползновений.
   – Да ну, фигня это все! – сказала Даф, успевшая уже попасть под вербальное обаяние Эди Хаврона.
   – Что такое фигня? – непонимающе спросил Эссиорх.
   – Ну, фигня – это типа… м-м… лабуда, – авторитетно пояснила Даф.
   – А что такое лабуда?
   – Лабуда – это фигня! Чего ты, не понимаешь, что ли? – сказала Даф не менее авторитетно.
   Она готова была к новым вопросам, но ее хранитель уже утолил любопытство и только протянул глубокомысленно:
   – А-а-а!
   Тема была исчерпана.
   Мимо них, перескакивая в панике через скамейки, промчалась группа фанатов человек в пятнадцать. За ними в некотором отдалении неслась толпа человек в пятьдесят.
   – Как замечательно! – сказал Эссиорх одобрительно. – Вместо того чтобы сидеть перед телевизором, эти юноши занимаются спортом.
   – Ты уверен, что спортом? – усомнилась Даф.
   – А чем же еще? У тебя есть другие предположения?.. Молодцы, друзья, удачи вам в вашем групповом забеге с препятствиями!
   Первая группа фанатов пробежала, и на Даф с ее хранителем нахлынула другая, более многочисленная. Не разбирая дороги, она ломилась прямо по скверу, заскакивая на автомобили. Скамейка, на которой сидели Дафна и Эссиорх, была опрокинута. Оба вынуждены были вскочить.
   – Эй-эй, друзья! Не уроните мой мотоцикл! – всполошился Эссиорх, цепляясь за руль своего железного лошака.
   Один из преследователей мимоходом попытался сгрести с плеча у Дафны Депресняка, но с воплем отдернул руку. В пяти свежих царапинах медленно проступала кровь. Депресняк задумчиво облизал когти, определяя уровень гемоглобина.
   Первая группа фанатов добежала до переулка, где внезапно получила солидное подкрепление человек в сто. На минуту схлестнувшись, толпы поменялись ролями. Теперь первая толпа преследовала, а вторая удирала.
   И снова обе толпы промчались мимо удивленных стражей. На этот раз у Даф и Эссиорха, правда, хватило ума прижаться к стене дома.
   – Пожалуй, я съезжу посмотрю, куда они бегут! Какой задор, какая экспрессия! Уверен, для меня это будет познавательно. Пока, Даф! – сказал Эссиорх.
   Он снял мотоцикл с подставки и побежал, толкая его. Затем, ловко запрыгнув в седло, включил передачу и умчался, стреляя, окутанный сизым дымом.
   – Возьму мозги напрокат. Б/у не предлагать! – сказала Даф ему вслед. Ей представилось, что она дает объявление в газету.
   Ее страж-хранитель был непроходимым идеалистом. Однако Дафне это даже нравилось. Каждому достается тот хранитель, которого он достоин.

* * *

   Распрощавшись с Эссиорхом, Даф, более или менее заморившая червячка, решила не искать больше Эдю Хаврона, а просто пройтись. Однако внезапно Депресняк зашипел, сорвался у Даф с плеча и, на бегу стараясь высвободить из-под комбинезона крылья, нырнул в подворотню. Первой мыслью Дафны было, что он увидел собаку. Второй, что встретил большую и светлую любовь, семьдесят пятую по счету, которая непосредственно предшествует мимолетной семьдесят шестой и неповторимой семьдесят седьмой.
   Она кинулась за Депресняком, но сразу за подворотней с одной стороны помещался дом, а с другой – красный кирпичный забор неведомой фабрики. Не пытаясь перебраться через стену, кот скользнул в лаз и исчез, оставив хозяйку в замешательстве.
   «Бегство перегревшихся котиков! Когда отправляешь мозги в починку, выписывай квитанцию на возврат!» – подумала Дафна.
   Она решила было последовать за котом, использовав магию прохождения сквозь предметы, но вовремя вспомнила, чем это чревато. Весь недавно съеденный обед, как это не малоэстетично, остался бы на стене снаружи, ибо обыденное, немагическое по природе своей вещество, не обладает способностью проходить сквозь предметы.
   Всерьез Даф не беспокоилась. Депресняк убегал от нее такое количество раз, что это тяготело уже к дурной бесконечности. Один раз он пропадал двенадцать лет. Правда, случилось это в Эдеме, а не в мире лопухоидов. Однако и здесь волноваться было не о чем. Дафна не завидовала той машине, под которую он попадет, той собаке, которая попытается его придушить, и тому камикадзе на службе у города, который попытается затолкать Депресняка в котоловку.
   Все же расставаться с котом ей не улыбалось. Крылатые коты, пусть даже со скверным характером, на дороге не валяются. Дафна хотела перелететь через забор и схватилась уже за рюкзачок, чтобы в нем не запутались материализовавшиеся крылья, когда внезапно испытала острую, непонятного происхождения тревогу. Тревога была гораздо более сильной, чем в случае с суккубом. Если тогда речь шла лишь о размытом беспокойстве, то сейчас Даф просто места себе не находила. Сердце дважды прыгнуло, точно на резинке, а затем, осмелев, пропустило два такта.
   «Беги! Прячься! Сделай что-нибудь! Аа-а, мама, заставьте эту соню соображать быстрее! Ее же прикончат, и меня вместе с ней!» – в панике вопил ее внутренний голос.