Емец Дмитрий Александрович
Ярослав Мудрый

   Дмитрий Емец
   ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ
   СКОРБЬ ВЕЛИКАЯ
   У недавно отстроенных каменных стен Десятинной церкви Пресвятой Богородицы в Киеве толпился народ. Начал стекаться он сюда еще с рассветом, а теперь к полудню стало совсем не протолкнуться. Как гороху насыпало люда киевского: и ремесленники с закопченных приднепровских проулков, и купеческие приказчики с торговых рядов, и челядь из Детинца. Переговариваются, галдят, теснят друг друга, ругаются. Внутрь храма никого не пускают: у дверей плотно сомкнулись дружинники. На суровых бородатых лицах застыло новое, какое-то непонятное выражение. То ли торжественность, то ли затаенная скорбь - поди разбери. Но важное что-то, страшное - это ощущалось всеми.
   - Что стряслось, соколики? Али умер кто? А? Страсть знать охота! изнывала от любопытства дородная купчиха.
   - Ступай, мать. Прочь пошла! Не велено сказывать! - глухо ответил ей пожилой дружинник. Его щеку до самого глаза пробороздил длинный шрам. В глубине шрама, у глаза, что-то странно поблескивало.
   Другие дружинники тоже отмалчивались.
   Да разве скроешь правду?! Всеведающие побирушки уже разносили слухи.
   - Святополк-то, окаянный, хотел утаить смерть отца! Как умер Владимир наш, Солнышко Красное, разобрал Святополк потолок между клетьми, в ковер спрятал тело отцово, а ночью на санях свез его в Киев. Не хотел, чтоб ведали о его смерти.
   Стон пронесся по толпе. Волнами раскатился страшный шепот: умер, почил старый князь Владимир, надёжа русской земли. Вот зарыдала в голос молодуха, вот торопливо закрестился монашек, вот чумазый подручный кузнеца неуклюже стянул заскорузлой ручищей баранью шапку.
   - Неужто умер старый князь? А где положили его? - спросил у побирушки молодой боярич.
   - В Десятинной церкви, батюшка! Помилуй, Господи, нас, грешных! За грехи, за грехи наши! - побирушка притворно вздохнула, не сводя глаз с кошелька.
   Цепкая рука, схватив монету, мгновенно перестала трястись. Нищенка сунула денежку за щеку и, юрко, словно салом намазанная, протискиваясь, скрылась в толпе. Добычливый нынче день у побирушки, такой день целый год кормит.
   Внезапно толпа расступилась, словно тесто, по которому провели острым ножом. Киевляне молчаливо смотрели, как к храму, ни на кого не глядя, двигался старший сын Владимира Святополк. Сквозь притворную скорбь проглядывала озабоченность. Между бровями залегла складка. Перед Святополком, грубо расталкивая киевлян, колотя замешкавшихся мечами в ножнах, шли его телохранители варяги.
   Шептала неодобрительно толпа:
   - Гля, иноземцами себя окружил... варягами. Мало они нам крови перепортили.
   - И то правда. Русская дружина у него не в чести. Недаром отец в заточении его держал. Сказывают за то, что поддавался Святополк католичество принять, полякам отдать город свой Туров... Жена-то его самого Болеслава Польского дочь. Она ему и нашептыват...
   - Вот горе-то, не в отца сын пошел. На кого оставил нас князь Владимир?
   СВЯТОЙ КНЯЗЬ БОРИС
   Ни много ни мало двенадцать сыновей осталось у почившего князя Владимира крестителя и заступника земли русской. Еще при жизни раздал Владимир сыновьям уделы во владение. Старший Святополк сидел в Турове, любимец отца Борис - в Ростове, Глеб - в Смоленске, Ярослав - в Новгороде, Святослав - в стороне древлянской. Грузный телом Мстислав сидел в Тмутаракани, единокровный, от Рогнеды же, брат его Всеволод во Владимире-Волынском, Судислав - во Пскове.
   Когда пробил час и умер Владимир, в Киеве оказался один только корыстный Святополк. Любимец отца князь Борис незадолго до этого был вызван из Ростова и с дружиной киевской послан вдогон печенегов. Опустошили печенеги окраинные русские земли и, стремясь сохранить захваченную добычу, ушли в степи. Им-то вослед и отправил Владимир сына Бориса, недавно лишь вышедшего из юношеского возраста, но уже славного своею доблестью.
   Перед тем, как вскочить на коня, Борис зашел в терем к отцу. Вздрагивал слабый огонек свечи перед иконой Спаса. Старый князь Владимир, Владимир Красное Солнышко, как с любовью называли его в народе, сидел в глубоком деревянном кресле. Несмотря на теплую весну, в комнатах было жарко натоплено, а на плечах у Владимира был еще и меховой плащ.
   У окошка звенел склянками лекарь-грек. Увидев сына, князь Владимир слабо махнул рукой. Перед тем как скользнуть в дверь, грек коротко, но очень внимательно взглянул на Бориса из-под тонких белесых бровей.
   - Борис!
   Услышав хриплый слабый голос отца, так не похожий на прежний, зычный его голос, который Борис помнил с младенчества, юный князь вздрогнул.
   Сухие губы Владимира усмехнулись.
   - Жалко тебе меня? Видишь, мерзну, а бывало в походах, что и поздней осенью ночевывал на одном войлоке. Просыпаешься поутру - а на войлоке лед... Подойти ближе, Борис!
   Жаркий ломкий шепот отца втискивается в уши юному князю.
   - Борис, найди печенегов, отбей у них русский полон и возвращайся! Стар я уже, нужна мне опора. Когда придется умирать, отдам тебе престол Киевский. Знаю я, ретив ты к вере православной, как и мать твоя царевна греческая Анна. Ведай, нет у меня надежды на Святополка. Когда дал я ему Туров, едва не ушел он к полякам, запрудил город латинскими попами. Не вмешайся я - перешел бы в католичество... Всё понял? А теперь поцелуй меня и ступай! Ступай же!
   Прыгающими губами коснулся князь Борис отцовой бороды и, сдерживая слезы, выскользнул из терема.
   - Скоропослушливый он у меня! Боюсь за него! - глядя на закрывшуюся дверь, тихо сказал князь Владимир.
   * * *
   Мать князя Бориса и князя Глеба греческая царевна Анна была ревностной христианкой и детей воспитала истинными христианами - не внешними только, но и по духу. С детства знакома им была книжная премудрость. Окруженные священниками, больше времени проводили они не в седле и не в упражнениях ратных, но в храме либо в тереме отца своего Владимира, слушая, как решает он дела государственные.
   А вечерами, читая вслух младшему брату Глебу о страданиях святых мучеников, Борис обливался слезами и, падая на колени, горячо молил: "Господи Иисусе Христе! Удостой меня участвовать в произволении Святых Твоих; научи меня идти по их следам. Молю тебя, Господи, да не увлечется душа моя суетой мира сего; просвети сердце мое, чтобы оно знало Тебя и Твои заповеди; даруй мне дар, какой даровал Ты угодникам своим".
   "И Глебушке тоже! И для меня попроси!" - глядя на брата смышленными глазенками, повторял за ним маленький Глеб.
   Не ведали тогда братья, что, и правда, сбудется по мольбе их...
   * * *
   Погоня за печенегами оказалась напрасной. Дружина Бориса разминулась с ними в степях. Сколько русичи не всматривались вдаль, ничего не видно было, кроме ковыля и знойного марева, висевшего в воздухе от полудня до самого заката.
   - Опоздали! Проведали о нас печенеги, ушли на края степей своих! Разве найдешь их теперь? - хмуро говорили усатые киевские дружинники.
   Возвращаясь из похода, дружина остановилась для отдыха на берегу реки Альты. Здесь и нашел князя Бориса прискакавший на взмыленном коне гонец, привезший ему весть о смерти отца его князя Владимира.
   Велика была скорбь Бориса. Целый день не выходил юный князь из шатра, молился, оплакивал отца. Тем временем известие о смерти Владимира облетело лагерь. Собравшись вокруг шатра, дружина обратилась к Борису через своих воевод:
   - Не время сейчас скорбеть, княжич! Здесь с тобою войско! Иди в Киев и садись на отчий стол, как тебя все желают!
   Предложение было заманчивым, но Борис знал: чтобы ему сесть в Киеве придется обойти старшего брата и, возможно, пролить его кровь. "Да не увлечется душа моя суетой мира сего", - всплыли в его памяти слова детской молитвы, столь глубоко запавшей ему в душу.
   - Ступайте от меня, искусители! Не могу поднять руки на Святополка. Пусть он будет мне вместо отца, - твердо отвечал Борис своим воеводам.
   - Не доверяй ему, княжич! Темная душа у Святополка. Не простит тебе брат любви киевлян. Пока ты жив, не сможет он надежно сидеть в Киеве, - загудела дружина.
   Не слушая возмущенного гула голосов, Борис ушел в шатер. Ум подсказывал ему, что воеводы правы и Святополка нужно опасаться, но христианская душа протестовала против пролития родной крови.
   - Ведаю, что без воли Господней и волос единый не упадет с головы моей! успокаивая себя, говорил Борис.
   Наутро, чтобы отнять у старшего брата все поводы к опасению, княжич распустил дружину и войско и остался один со своими слугами.
   Иначе действовал Святополк. Никому не доверяя, он от всех своих братьев ожидал коварного шага и желал лишь опередить их. Черная мысль о братоубийстве пришла к нему в ночь, когда умер Владимир, и Святополк тайно перевез его тело в Десятинную церковь Пресвятой Богородицы.
   "Перебью братьев своих и один приму власть на Руси! Коли я не поспешу, то братья мои поднимутся на меня!" - помыслив так, Святополк послал гонца к Борису.
   - Скажешь, что желаю я иметь с ним любовь. Пускай приходит ко мне без страха: дам я ему волостей более тех, что наследовал он от отца. Скачи же! велел он гонцу.
   Гонец еще был в пути, а Святополк уже поспешил в Вышгород и тайно призвал к себе вышгородских боярцев - Тальца, Еловита, Лешька и Путшу.
   - Привержены ли вы мне всем сердцем? - испытующе обратился к ним Святополк.
   - Можем головы свои сложить за тебя! - поблескивая маленькими кабаньими глазками, отвечал Путша.
   - Тогда не говоря никому ни слова, ступайте и убейте брата моего Бориса! Щедро награжу вас!
   - Исполним, князь! - ответили боярцы и, избегая смотреть в водянистые глаза князю Святополку, сели на коней.
   Скача без устали, Путша с товарищами прискакал на реку Альту и, подкравшись к шатру Бориса, услышал, что юный князь слушает заутреню и читает шестопсалмие и канон. Было это 24 июля 1015 года, на девятый день, как умер князь Владимир.
   - О чем он молится? Поди послушай! - велел Путша юркому Тальцу. Тот ужом скользнул к шатру и приник к нему ухом.
   Остальные убийцы, притаившись в камыше, с нетерпением ждали его возвращения. Талец вернулся бледный, с прыгающими губами.
   - Князю Борису ведомо, что мы пришли! - сказал он в страхе. - Я слышал, как он молится. "Господи, - говорит Борис. - Ты постадал за грехи наши; удостой и меня пострадать за Тебя. Умираю не от врагов, а от брата; не поставь ему того во грех".
   - Ох ты, Господи! Не по своей воле творим, заставили нас... - Еловит пугливо хотел перекреститься, но не закончил крестного знамения: рука отказалась повиноваться.
   - Надо скорее покончить с делом! Подождем, когда князь ляжет, тогда и убьем его, - сумрачно сказал Лешок.
   Тем временем, причастившись Святых Таин и простясь со всеми, князь Борис спокойно лег в постель. Выждав некоторое время, убийцы все разом кинулись к шатру и, страшась войти в него, стали пронзать шатер копьями.
   Вместе с князем они поразили и его верного слугу - отрока Георгия, родом венгра. Славный отрок, почуяв беду, попытался своим телом прикрыть Бориса и погиб, пронзенный со своим господином одним копьем. Уже мертвому Георгию Путша отсек голову и сорвал у него с шеи золотую гривну - подарок князя.
   Затем, завернув еще живого Бориса в полотно от шатра, убийцы положили его на воз и повезли в Киев, послав прежде сказать Святополку, что дело сделано. Проведав, что брат его еще дышит, испуганный Святополк послал двух варягов. Варяги встретили воз с Борисом у киевского бора и, пронзив сердце раненого князя своими мечами, положили его тело в церкви Святого Василия.
   Когда убийцы вернулись, Святополк велел позвать к себе Путшу.
   - Говорил ли что перед смертью Борис? - глядя в сторону, спросил он у него.
   Ожидая обещанной награды, Путша самодовольно поправил на шее золотую гривну, лишь недавно обтертую от крови.
   - Разве все упомнишь? Говорил, умираю, мол, от брата. Не поставь ему того во грех... - сказал он.
   Услышав это, Святополк покачнулся, потемнел лицом.
   - Вон! Пошел вон, пес, пока я не велел тебя повесить! - заорал он на Путшу.
   Пугливо втянув голову в плечи, точно каждый миг мог ее лишиться, вышгородский боярец выскочил из терема.
   СВЯТОЙ КНЯЗЬ ГЛЕБ
   Запятнав единожды руки братской кровью, Святополк совсем утратил разум.
   - Бориса я убил, хочу теперь убить Глеба, дабы, выросши, не стал мстить он мне за брата своего единокровного, - сказал он своим приближенным варягам.
   - Как хотешь ты убить Глеба? Он далеко, в Муроме. Если пойдем мы в Муром, не пустит нас туда его дружина, - отвечали ему варяги.
   - Не тревожьтесь! Я выманю Глеба из Мурома. Ведомо мне, как любит он отца. Узнав, что его зовет отец, сам выйдет он нам навстречу, - сказав так, коварный брат послал к Глебу гонца с письмом:
   "Глеб! Отец наш Владимир болен и зовет тебя. Поспеши же к нему!"
   Едва получив такую грамоту, юный князь Глеб, совсем еще отрок годами, спешно стал собираться в Киев.
   - Идти ли нам с тобой, княже? - обратилась к нему муромская дружина.
   - Спешу я к отцу моему. С дружиной путь мой будет долог, отец же мой слаб, - отвечал юный Глеб.
   Взяв с собой лишь нескольких отроков, Глеб отправился в Киев. Когда он пришел на Волгу, то у нынешней Твери конь его упал в рытвину. Юный княжич не успел освободиться из стремени и сильно ушиб себе ногу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента