Музы, о вы, что Олимп попираете гулко стопами!

Музами греки вас называют – для нас вы Камены
[1].

Песни мои широко по земле и средь дальних народов

Будут греметь.


 


 
   
[В первой книге своих «Анналов» Энний передаёт рассказ о легендарных основателях Рима – Ромуле и Реме – так, как впоследствии он был передан историком Ливием. Вот один из отрывков: Дева Илия видит вещий сон, в котором ей свыше ниспосылается откровение об её судьбе, сначала горестной, а затем славной, о двух её сыновьях – Ромуле и Реме. Ужасен и загадочен этот пророческий сон. Илия просыпается и взволнованным голосом рассказывает о грозном видении:]


 


 

Встала старушка; внесла рукою дрожащей лампаду.

Илия с плачем ей молвит, виденьем испугана грозным:

«Выслушай, дочь Евридики! родителя милой супруги;

Страшен мой сон! Смертельной тоскою сжимается сердце.

Берег реки неизвестной, пышною ивой одетый,

Кто-то прекрасный меня увлекает… потом одиноко

Там я блуждаю, сестрица; стопою неверной дорогу

Тщетно пытаюсь найти, призываю тебя, но напрасно.

Замерло сердце… Не видно пути… Куда же идти мне?

Вдруг родителя голос – он имя моё называет:

«Милая дочь! Сулит тебе рок несчастье в грядущем,

Но из этой реки твоё счастье сугубо воспрянет».

Так он сказал мне, родная, и вдруг от глаз он сокрылся.

Сердцем стремлюсь я к нему, но увы! его нет предо мною.

В горе к лазурному небу не раз простирала я руки,

В слёзной мольбе призывая отца, но напрасно молила…

Здесь я проснулась, в тревоге смертельной, покой свой

утратив.


 


 
   
[Далее, вероятно, идёт всё так, как изложено у Ливия, и первая книга кончалась славословием Ромула, в момент кончины ставшего богом:]


 


 

Сладкой тоскою их сердце пронзилось: царя славословят

Речью такой: «О Ромул божественный, Ромул – владыка,

Страх и блюститель отчизны, бессмертных славная отрасль.

Ты наш отец, ты родитель, божественной крови потомство,

Вывел на свет лучезарный ты нас из мрака забвенья.


 


 
   
[Там же (кн. I, ст. 55) Энний рассказывает о гадании Ромула и Рема, кому быть царём:]


 


 

Царскою властью прельстившись, безмерно престола желая,

Братья решают судьбу вопросить пернатых полётом.

Вот на холме Палатинском 
[2]с вершин его наблюдает

Рем со вниманием жадным; крылатого вестника ждёт он;

Ромул прекрасный тогда с высоты твердынь Авентинских

В той же надежде свой взор устремляет в безмолвное небо.

Ждёт и народ напряжённо, владыкой кто должен назваться.

Городу имя кто даст и будет он Рим иль Ремор.

Ждёт он, подобно толпе, устремившей на консула взоры.

Знак он подаст – и мгновенно арены затворы цветные

Настежь – и в бой полетят колесницы к победе желанной.

Так и теперь, в ожиданье безмолвном толпа цепенеет.

Братский тут жребий решался; и царский венец был

наградой.

Тою порою низверглась в Аид колесница ночная.

Радостным утром блеснуло на тверди дневное светило,

И понеслися с небес величавым слева 
[3]полётом

Стаи пернатых, в лучах утопая сверкающих солнца.

Трижды четыре священных спустилось вестника с неба,

К счастливым быстро местам они устремилися разом.

Видит Ромул, что стал он богам бессмертным любезен,

Царственный трон и земля – всё ему уж готово достаться.


 


 
   
[В третьей книге рассказывается о войнах с Пирром {Пирр, царь Эпира, ведший свой род от Ахиллеса (Эакид), пошёл на помощь городу Таренту, но после ряда побед был разбит римлянами.}, в уста которого вкладываются следующие слова, по выражению Цицерона, «истинно царские и достойные потомка Эакидов» («Об обязанностях», 1, 12, 38). Римляне предложили разменяться пленными или получить за них выкуп. Пирр с достоинством отвечает:]


 


 

Злата не требую я, и выкупа мне не давайте:

Мы не торгуем, войну мы ведём, и жребий о жизни

Нам подобает железом решать, а не златом презренным.

Вас ли владыка-Судьба, меня ль пожелает возвысить.

Храбростью нашей решим. Теперь моё слово послушай:

Ваших героев, кого и счастье войны пощадило,

Должно и мне пощадить – я решил даровать им свободу:

В дар их примите, того и великие боги желают.

[Пирр предлагает римлянам мир, но его послам возражает цензор Аппий

Клавдий Слепой, упрекая сенаторов, готовых было уступить:]

Где же рассудок у вас, что верной стезёю доселе

Шествовал? О вы, безумцы! Зачем вы с дороги свернули?


 


 
   
[Война возобновляется, и римские воины-герои жертвуют собой за родину с восклицанием:]


 


 

В битве отважной за римский народ умереть я готовлюсь;

Я добровольно жертвой паду за отчизну святую!


 


 
   
[В книге XVIII «Анналов» Энний приближался уже к своим временам; он сам говорит:]


 


 

Ибо для нас недостаточно петь старинные войны…


 


 
   
[В рассказе об Истрийской войне {С жителями Истрии (на границе Иллирии).} он описывает храбрость одного трибуна:]


 


 

Словно как дождь на трибуна отвсюду сыплются стрелы,

Щит прокололи, звенит вместе с ним от вражеских копий

Медный весь шлем, но не может никто поразить его тела;

Целые тучи он копий ломает и прочь сотрясает.

Тело всё покрывается потом в трудах его тяжких,

Некогда даже вздохнуть: стремительно снова и снова

Истряне стрелы бросают, ему не давая покоя.


 


 
   
[Энний во введении к главной части своей поэмы о Пунических войнах пишет:]


 


 

Писали другие поэты стихами

Теми, что Фавны когда-то и вещие люди сложили;

К музам они не взбирались в высокие дебри Парнаса,

В гладкий стих свою речь уложить до меня не старались
[4].

Этой науки тайник мы первые вскрыли отныне.