Николай Робертович Эрдман
Самоубийца

   Действующие лица
 
   Подсекальников Семен Семенович.
   Мария Лукьяновна – его жена.
   Серафима Ильинична – его теща.
   Александр Петрович Калабушкин – их сосед.
   Маргарита Ивановна Пересветова.
   Степан Васильевич Пересветов.
   Аристарх Доминикович Гранд–Скубик.
   Егорушка (Егор Тимофеевич).
   Никифор Арсентьевич Пугачев – мясник.
   Виктор Викторович – писатель.
   Отец Елпидий – священник.
   Клеопатра Максимовна.
   Раиса Филипповна.
   Старушка.
   Олег Леонидович.
   Молодой человек – глухой, Зинка Падес­пань, Груня, хор цыган, два официанта, модистка, портниха, два подозрительных типа, два мальчика, трое мужчин, церковные певчие – хор, факельщики, дьякон, две старушки, мужчины, жен­щины.

Действие первое

   Комната в квартире Семена Семеновича. Ночь.

Явление первое

   На двуспальной кровати спят супруги Подсекальниковы – Семен Семенович и Мария Лукьяновна.
 
   Семен Семенович. Маша, а Маша! Маша, ты спишь, Маша?
   Мария Лукьяновна (кричит). А-а-а-а-а…
   Семен Семенович. Что ты, что ты – это я.
   Мария Лукьяновна. Что ты, Семен?
   Семен Семенович. Маша, я хотел у тебя спросить… Маша… Маша, ты опять спишь? Маша!
   Мария Лукьяновна (кричит). А-а-а-а-а…
   Семен Семенович. Что ты, что ты – это я.
   Мария Лукьяновна. Это ты, Семен?
   Семен Семенович. Ну да, я.
   Мария Лукьяновна. Что ты, Семен?
   Семен Семенович. Маша, я хотел у тебя спросить…
   Мария Лукьяновна. Ну… Ну, чего ж ты, Семен… Сеня…
   Семен Семенович. Маша, я хотел у тебя спросить… что, у нас от обеда ливерной колбасы не осталось?
   Мария Лукьяновна. Чего?
   Семен Семенович. Я говорю: что, у нас от обеда ливерной кол­басы не осталось?
   Мария Лукьяновна. Ну знаешь, Семен, я всего от тебя ожида­ла, но чтобы ты ночью с измученной женщиной о ливерной колбасе разговаривал – этого я от тебя ожидать не могла. Это такая нечуткость, такая нечуткость. Целые дни я как лошадь какая-нибудь или муравей работаю, так вместо того, чтобы но­чью мне дать хоть минуту спокойствия, ты мне даже в кровати такую нервную жизнь устраиваешь! Знаешь, Семен, ты во мне этой ливерной колбасой столько убил, столько убил… Неуже­ли ты, Сеня, не понимаешь: если ты сам не спишь, то ты дай хоть другому выспаться… Сеня, я тебе говорю или нет? Семен, ты заснул, что ли? Сеня!
   Семен Семенович. А-а-а-а-а…
   Мария Лукьяновна. Что ты, что ты – это я.
   Семен Семенович. Это ты, Маша?
   Мария Лукьяновна. Ну да, я.
   Семен Семенович. Что тебе, Маша?
   Мария Лукьяновна. Я говорю, что если ты сам не спишь, то ты дай хоть другому выспаться.
   Семен Семенович. Погоди, Маша.
   Мария Лукьяновна. Нет уж, ты погоди. Почему же ты в нуж­ный момент не накушался? Кажется, мы тебе с мамочкой все специально, что ты обожаешь, готовим; кажется, мы тебе с мамочкой больше, чем всем, накладываем.
   Семен Семенович. А зачем же вы с вашей мамочкой мне боль­ше, чем всем, накладываете? Это вы незадаром накладываете, это вы с психологией мне накладываете, это вы подчеркнуть перед всеми желаете, что вот, мол, Семен Семенович нигде у нас не работает, а мы ему больше, чем всем, накладываем. Это я понял, зачем вы накладываете, это вы в унизительном смысле накладываете, это вы…
   Мария Лукьяновна. Погоди, Сеня.
   Семен Семенович. Нет уж, ты погоди. А когда я с тобой на суп­ружеском ложе голодаю всю ночь безо всяких свидетелей, тет-а-тет под одним одеялом, ты на мне колбасу начинаешь выгадывать.
   Мария Лукьяновна. Да разве я, Сеня, выгадываю? Голубчик ты мой, кушай, пожалуйста. Сейчас я тебе принесу. (Слезает с кровати. Зажигает свечку, идет к двери.) Господи, что же это такое делается? А? Это же очень печально так жить. (Уходит в другую комнату.)

Явление второе

   Темно. Семен Семенович молча лежит на двуспальной кровати.

Явление третье

   В комнату возвращается Мария Лукьяновна. В одной руке у нее свеча, в другой – тарелка.
   На тарелке лежат колбаса и хлеб.
 
   Мария Лукьяновна. Тебе, Сенечка, как колбасу намазывать: на белый или на черный?
   Семен Семенович. Цвет для меня никакого значения не име­ет, потому что я есть не буду.
   Мария Лукьяновна. Как – не будешь?
   Семен Семенович. Пусть я лучше скончаюсь на почве ливер­ной колбасы, а есть я ее все равно не буду.
   Мария Лукьяновна. Это еще почему?
   Семен Семенович. Потому что я знаю, как ты ее хочешь нама­зывать. Ты ее со вступительным словом мне хочешь намазы­вать. Ты сначала всю душу мою на такое дерьмо израсходу­ешь, а потом уже станешь намазывать.
   Мария Лукьяновна. Ну, знаешь, Семен…
   Семен Семенович. Знаю. Ложись.
   Мария Лукьяновна. Что?
   Семен Семенович. Ложись, я тебе говорю.
   Мария Лукьяновна. Вот намажу и лягу.
   Семен Семенович. Нет, не намажешь.
   Мария Лукьяновна. Нет, намажу.
   Семен Семенович. Кто из нас муж, наконец: ты или я? Ты это что же, Мария, думаешь: если я человек без жалованья, то меня уже можно на всякий манер регулировать? Ты бы луч­ше, Мария, подумала, как ужасно на мне эта жизнь отража­ется. Вот смотри, до чего ты меня довела. (Садится на кро­вати. Сбрасывает с себя одеяло. Кладет ногу на ногу. Реб­ром ладони ударяет себя под колено, после чего подбрасы­вает ногу вверх.) Видела?
   Мария Лукьяновна. Что это, Сеня?
   Семен Семенович. Нервный симптом.
   Мария Лукьяновна. Так, Семен, жить нельзя. Так, Семен, фо­кусы в цирке показывать можно, но жить так нельзя.
   Семен Семенович. Как это так нельзя? Что же мне, подыхать, по-твоему? Подыхать? Да? Ты, Мария, мне прямо скажи: ты чего домогаешься? Ты последнего вздоха моего домогаешь­ся? И доможешься. Только я тебе в тесном семейном кругу говорю, Мария – ты сволочь.
   Мария Лукьяновна. ?
   Семен Семенович. Сволочь ты! Сукина дочь! Черт!
 
   Подсвечник вываливается из рук Марии Лукьяновны, падает на пол и разбивается. В комнате снова совершенно темно. Пауза.

Явление четвертое

   В темноте в комнату входит Серафима Ильинична.
 
   Мария Лукьяновна (кричит). А-а-а-а-а…
   Серафима Ильинична. Что ты, что ты – это я.
   Мария Лукьяновна. Это ты, мамочка?
   Серафима Ильинична. Ну да, я.
   Мария Лукьяновна. Что тебе, мамочка?
   Серафима Ильинична. Объясни ты мне. Маша, пожалуйста, почему у вас ночью предметы падают? А? Вы всех в доме так перебудите. Маша! А, Маша! Маша, ты плачешь, что ли? Се­мен Семенович, что такое у вас здесь делается? Семен Семе­нович! Маша! Я тебя, Маша, спрашиваю. Почему ты, Мария, молчишь? Почему ты молчишь, Мария?
   Мария Лукьяновна. Принципиально.
   Серафима Ильинична. Господи боже ты мой, это что же за новые новости за такие? А?
   Мария Лукьяновна. Пусть Семен говорит, а я говорить не буду.
   Серафима Ильинична. Семен Семенович! А, Семен Семено­вич! Почему вы молчите, Семен Семенович?
   Мария Лукьяновна. Это он из нахальности, мамочка.
   Серафима Ильинична. Вы зачем же, Семен Семенович, пан­томиму такую устраиваете? А? Семен Семенович.
   Мария Лукьяновна. Сеня! Семен!
   Серафима Ильинична. Семен Семенович.
   Мария Лукьяновна. А вдруг с ним удар, мамочка.
   Серафима Ильинична. Ну что ты, Мария. С чего это? Что ты, Семен Семенович!
   Мария Лукьяновна. Я пойду посмотрю, мамочка.
 
   В темноте раздаются осторожные шаги Марии Лукьяновны.
 
   Сеня… Сеня!.. Мамочка!
   Серафима Ильинична. Что случилось?
   Мария Лукьяновна. Зажигай свечку.
   Серафима Ильинична. Боже мой, что с ним?
   Мария Лукьяновна. Зажигай свечку, тебе говорят.
   Серафима Ильинична. Где она? Где?
   Мария Лукьяновна. На полу она, мамочка, на полу. Шарь, мама, по полу. По полу шарь. Сеня, голубчик ты мой, не пу­гай ты меня, пожалуйста… Сеня… Мамочка, что же ты?
   Серафима Ильинична. Я, Маша, ползаю, ползаю.
   Мария Лукьяновна. Ты не там, мама, ползаешь. Ты у фикуса ползай, у фикуса.
 
   Наступает тишина, затем что-то падает.
 
   Господи, что это?
   Серафима Ильинична. Фикус, Машенька, фикус.
   Мария Лукьяновна. Я с ума сойду, мамочка, так и знай.
   Серафима Ильинична. Обожди, Машенька, обожди. Я еще у комода не ползала. Мать пресвятая богородица, вот она.
   Мария Лукьяновна. Зажигай ее, зажигай.
   Серафима Ильинична. Обожди, Машенька, я сейчас. (Чир­кает спичной.)
   Мария Лукьяновна. Я больше, мамочка, ждать не могу, пото­му что здесь ужас что делается.
   Серафима Ильинична (подбегая со свечкой). Что же с ним? Что?
   Мария Лукьяновна (откидывая одеяло). Видишь?
   Серафима Ильинична. Нет.
   Мария Лукьяновна. И я нет.
   Серафима Ильинична. Где же он?
   Мария Лукьяновна. Нет его, мамочка. И постель вся холод­ная. Сеня… Сеня… Ушел.
   Серафима Ильинична. Как ушел?
   Мария Лукьяновна. Так ушел. (Мечется по комнате.) Сеня… Сеня…
   Серафима Ильинична (со свечкой, заглядывая в соседнюю комнату). Семен Семенович!
   Мария Лукьяновна (подбегая к кровати). Свечку. Свечку сюда. (Выхватывает у Серафимы Ильиничны свечку, ставит ее на пол, становится на колени и смотрит под кровать.) Батюшки мои, у самой стенки! (Лезет под кровать.)
   Серафима Ильинична. Что ты, Маша? Куда ты? Очухайся!
   Мария Лукьяновна (из-под кровати). Я на улицу, мама, на улицу. (Вылезает с дамскими ботинками в руке.) Вот они. (На­чинает надевать.) Подавай, мама, юбку.
 
   Серафима Ильинична бросается к кровати, ставит свечку и снова бросается к комоду.
 
   Свечку, свечку оставь. Стой, я сама. (Останавливает Сера­фиму Ильиничну, подбегает к стене и срывает с гвоздя юбку.)
   Серафима Ильинична. Да куда же ты, Машенька? Бог с то­бой.
   Мария Лукьяновна. Воротить его надо, обязательно воротить. Он в таком состоянии, в таком состоянии…. Он в кровати мне даже симптом показывал.
   Серафима Ильинична. Матерь божия!
   Мария Лукьяновна. Знаешь что?
   Серафима Ильинична. Ну?
   Мария Лукьяновна. Вдруг он что-нибудь над собою сде­лает.
   Серафима Ильинична. Что ж ты раньше, Мария, думала? Обувайся скорей. Обувайся.
   Мария Лукьяновна. Кофту, кофту давай.
   Серафима Ильинична. Слава господу богу – штаны.
   Мария Лукьяновна. Что штаны?
   Серафима Ильинична. Вот штаны. Раз штаны здесь, значит, и он здесь.
   Мария Лукьяновна. А что, если он без штанов ушел? Он в та­ком состоянии, в таком состоянии…
   Серафима Ильинична. Человек без штанов – что без глаз, никуда он уйти не может.
   Мария Лукьяновна. Ну а где же он, мамочка?
   Серафима Ильинична. Он, должно быть, по надобности.
   Мария Лукьяновна. Вот он там над собою и сделает.
   Серафима Ильинична. Как это? Что ты?
   Мария Лукьяновна. Очень просто. Пук – и готово.
   Серафима Ильинична. Мать пресвятая богородица!
   Мария Лукьяновна. Как же нам быть теперь? А? Вдруг он…
   Серафима Ильинична. Тише… Слышишь…
   Мария Лукьяновна. Нет… А ты?
   Серафима Ильинична. И я ничего не слышу.
   Мария Лукьяновна. Господи, ужас какой! Я пойду постучусь к нему, мамочка. Будь что будет.

Явление пятое

   Мария Лукьяновна уходит. Серафима Ильинична обращается лицом к иконе и осеняет себя крестом.
 
   Серафима Ильинична. Божии матери: Вутиванская, Ватопедская, Оковицкая, Купятицкая, Ново-Никитская, Арапетская, Псковская, Выдропусская, Старорусская, Святогорская, Венская, Свенская, Иверская и Смоленская, Абалацкое-Знамение, Братская-Киевская, Пименовская, Испанская и Казанская, помолите сына своего о добром здравии зятя моего. Милосер­дия двери отверзи нам, благословенная Богородица…

Явление шестое

   Вбегает Мария Лукьяновна.
 
   Мария Лукьяновна. Дверь на крючке и не открывается.
   Серафима Ильинична. А ты с ним разговаривала?
   Мария Лукьяновна. Разговаривала.
   Серафима Ильинична. Ну и что же он?
   Мария Лукьяновна. На вопросы не отвечает и звука не по­дает.
   Серафима Ильинична. Как же мы, Машенька? А?
   Мария Лукьяновна. Я сейчас Александра Петровича разбу­жу. Пусть он, мамочка, дверь выламывает.
   Серафима Ильинична. Александра Петровича беспокоить нельзя.
   Мария Лукьяновна. Как нельзя?
   Серафима Ильинична. Александр Петрович мужчина под впечатлением. Он на прошлой неделе жену схоронил.
   Мария Лукьяновна. Вот и чудно, что схоронил: значит, он по­нимать теперь должен, сочувствовать. (Подбегает к дверям.)
   Серафима Ильинична. Как бы, Машенька, хуже не вышло.
   Мария Лукьяновна. Все равно, нам мужчина необходим. Без мужчины нам, мама, не справиться. (Стучит в дверь.) А не может быть, мамочка…
   Серафима Ильинична. Что?
   Мария Лукьяновна. Что, что, я не знаю что, мало ли что. Ты сходила бы, мама, послушала. Вдруг он там зашевелится.
 
   Серафима Ильинична уходит.

Явление седьмое

   Мария Лукьяновна подбегает к двери.
 
   Мария Лукьяновна (стучит). Александр Петрович… Това­рищ Калабушкин… Товарищ Капабушкин…
   Александр Петрович (за дверью). Кто там?
   Мария Лукьяновна. Не сочтите за хамство, товарищ Калабушкин, это я.
   Александр Петрович (за дверью). А?
   Мария Лукьяновна. Это я, Подсекальникова.
   Александр Петрович (за дверью). Кто?
   Мария Лукьяновна. Подсекальникова, Мария Лукьяновна. Здравствуйте.
   Александр Петрович (за дверью). Что?
   Мария Лукьяновна. Вы мне очень необходимы, товарищ Калабушкин.
   Александр Петрович (за дверью). Как необходим?
   Мария Лукьяновна. Как мужчина.
   Александр Петрович (за дверью). Что вы, что вы, Мария Лукьяновна. Тише.
   Мария Лукьяновна. Вам, конечно, товарищ Калабушкин, не до этого, но подумайте только, товарищ Калабушкин, я одна, совершенно одна. Что ж мне делать, товарищ Кала­бушкин?
   Александр Петрович (за дверью). Вы холодной водой об­тирайтесь, Мария Лукьяновна.
   Мария Лукьяновна. Что?.. Товарищ Калабушкин… А товарищ Калабушкин.
   Александр Петрович (за дверью). Тише, черт вас возьми!
   Мария Лукьяновна. Мне придется, товарищ Калабушкин, дверь выламывать.
   Александр Петрович (за дверью). Ради бога. Послушайте. Стойте. Да стойте же!
 
   Дверь с шумом распахивается.

Явление восьмое

   В дверях возникает Маргарита Ивановна, огромная женщина в ночной рубашке.
 
   Маргарита Ивановна. Дверь выламывать? Интересное вре­мяпрепровождение для молоденькой дамочки. Ах вы, шкура вы эдакая, извиняюсь за выражение.
   Мария Лукьяновна. Это как же такое? Помилуйте… Алек­сандр Петрович!
   Маргарита Ивановна. Вы зачем Александру Петровичу на­биваетесь? Мы сидим здесь в глубоком трауре и беседуем о покойнице, а вы дверь в это время хотите выламывать.
   Мария Лукьяновна. Да я разве же эту хотела выламывать? Что я, жульница, что ли, какая-нибудь.
   Маргарита Ивановна. Современные дамочки хуже жуликов, прости господи; так и ходят и смотрят, где кто плохо лежит. Ах, вы…
   Александр Петрович (высунув голову). Маргарита Ивановна!
   Маргарита Ивановна. Что тебе?
   Александр Петрович. Если вы ее бить собираетесь, Марга­рита Ивановна, то я этого вам не советую, потому что вы здесь не прописаны.
 
   Голова Александра Петровича скрывается.
 
   Мария Лукьяновна. Но, позвольте, за что же вы…
   Маргарита Ивановна. А зачем вы чужого мужчину обха­живаете?
   Мария Лукьяновна. Вы не так меня поняли, уверяю вас. Я же замужем.
   Маргарита Ивановна. Понимать здесь особенно нечего – я сама замужем.
   Мария Лукьяновна. Но поймите, что он стреляется.
   Александр Петрович (высунув голову). Кто стреляется?
   Мария Лукьяновна. Семен Семенович.
   Александр Петрович. Где стреляется?
   Мария Лукьяновна. Не подумайте лишнего, Александр Пет­рович, в уборной.
 
   Голова Александра Петровича скрывается.
 
   Маргарита Ивановна. Кто ж, простите, в уборной стреляется?
   Мария Лукьяновна. А куда ж безработному больше пойти?

Явление девятое

   Из двери выскакивает Александр Петрович.
 
   Александр Петрович. Так чего же вы, черт вас возьми, про­хлаждаетесь? Надо что-нибудь делать, Мария Лукьяновна.
   Мария Лукьяновна. Вот за этим я к вам и пришла, Александр Петрович. Человек вы воинственный – тиром заведуете, по­могите нам с мамочкой дверь к нему выломать.
   Александр Петрович. Почему же вы сразу мне этого не ска­зали?
   Маргарита Ивановна. Что ж вы ждете?
   Александр Петрович. Идемте, Мария Лукьяновна. Мы к нему подкрадемся и разом, Мария Лукьяновна. Только тихо… вот так… на цыпочках. Тс…
   Мария Лукьяновна. Тс…
 
   Возле самой двери внезапно раздается крик: «А-а!»
 
   Все (отшатнувшись) . Ой!

Явление десятое

   В комнату вбегает Серафима Ильинична.
 
   Серафима Ильинична. Не ходите туда! Не ходите!
   Мария Лукьяновна. Боже мой!
   Александр Петрович. Что случилось?
   Серафима Ильинична. Вы представьте себе, пожалуйста, там совсем не Семен Семенович, а Володькина бабушка с той половины.
   Мария Лукьяновна. Что ты, мамочка?
   Серафима Ильинична. Честное слово. Я своими глазами ви­дела. Только что вышла. А я, Маша, как дура, стояла, подслу­шивала. Тьфу!
   Александр Петрович. Получается ляпсус, Мария Лукьяновна.
   Мария Лукьяновна. В этом, мамочка, ты виновата. Я тебе говорила, что он на улице. Умоляю вас, Александр Петрович, побежимте на улицу.
   Серафима Ильинична. Как же он без штанов – и на улице? Обратите внимание, Александр Петрович, что штаны его здесь.
   Мария Лукьяновна. Человек перед смертью в штанах не нуж­дается.
   Маргарита Ивановна. Все зависит от места, Мария Лукьяновна. Например, в центре города никому без штанов уме­реть не возволят. Это я гарантирую.
   Александр Петрович. А скажите: вы в доме везде искали?
   Мария Лукьяновна. Совершенно везде.
   Серафима Ильинична. Разве только на кухне…
   Мария Лукьяновна. Вот на кухне действительно не искали. Побежимте на кухню, товарищ Калабушкин.
 
   Бросаются к двери. Маргарита Ивановна устремляется за ними.
 
   Александр Петрович. Нет уж, вы не ходите за нами, Марга­рита Ивановна, – мы вдвоем.
 
   Убегают.

Явление одиннадцатое

   Серафима Ильинична, Маргарита Ивановна.
 
   Маргарита Ивановна. До чего он любитель вдвоем ухо­дить, это прямо психоз у него какой-то. Побежимте давайте и мы.
   Серафима Ильинична (бежит за ней). Нет, зачем же. По­слушайте. Стойте. Да стойте же!
 
   В этот момент в последовательном порядке раздаются: слово «стой», выкрикнутое Александром
   Петровичем, грохот захлопнув­шейся двери, визг Семена Семеновича и, наконец, шум падающего
   тела, после чего наступает совершенная тишина.
 
   Маргарита Ивановна. Это что же такое? Царица небесная.
   Серафима Ильинична. Кончен бал. Застрелился он, обяза­тельно застрелился.
   Маргарита Ивановна. Как же мы теперь? А?
   Серафима Ильинична. Я сейчас закричу или что-нибудь сделаю.
   Маргарита Ивановна. Ой, не делайте.
   Серафима Ильинична. Я боюсь.
   Маргарита Ивановна. Я сама боюсь.
   Серафима Ильинична. Ой! Идут.
   Маргарита Ивановна. Где идут?
   Серафима Ильинична. Ой, несут.
   Маргарита Ивановна. Что несут?
   Серафима Ильинична. Ой, его несут!
   Маргарита Ивановна. Ой, сюда несут.
   Серафима Ильинична. Так и есть, несут.
   Маргарита Ивановна. Ой!
   Серафима Ильинична. Несут.
   Маргарита Ивановна. Несут.
   Серафима Ильинична. Чтой-то будет. Чтой-то будет.

Явление двенадцатое

   Александр Петрович почти втаскивает перепуганного Семена Семеновича.
 
   Семен Семенович. Чтой-то было? Чтой-то было?
   Александр Петрович. Не волнуйтесь, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Вы зачем меня держите? Вы зачем… От­пустите. Пустите меня! Пустите!
   Серафима Ильинична. Не пускайте.
   Маргарита Ивановна. Держите его. Держите.
   Серафима Ильинична. Где же Машенька? Маша где?
   Александр Петрович. Маша ваша на кухне валяется.
   Серафима Ильинична. Как валяется?
   Александр Петрович. В крупном обмороке, Серафима Ильинична.
   Серафима Ильинична. Ой, да что ж это будет? Святые угод­ники. (Выбегает из комнаты. Маргарита Ивановна – за ней.)

Явление тринадцатое

   Александр Петрович, Семен Семенович.
 
   Семен Семенович. Виноват. Вы зачем же в карман ко мне ле­зете? Что вам нужно? Оставьте меня, пожалуйста.
   Александр Петрович. Вы сначала отдайте мне эту штуку.
   Семен Семенович. Что за штуку? Какую штуку? Нету, нету у меня ничего. Понимаете, нету.
   Александр Петрович. Я же видел, как вы ее в рот засовы­вали.
   Семен Семенович. Врете вы, ничего я себе не засовывал. От­пустите. Пустите меня, сейчас же.
   Александр Петрович. Хорошо, я пущу вас, Семен Семенович, но вы дайте мне слово, Семен Семенович, что пока вы всецело меня не выслушаете, вы себе над собой ничего не позволите. Я как друга прошу вас, Семен Семенович, только выслушайте, только выслушайте.
   Семен Семенович. Говорите. Я слушаю.
   Александр Петрович. Ну, спасибо. Садитесь, Семен Семенович. (Усаживает его. Встает перед ним в позу.) Гражданин Подсекальников… Подождите минуточку. (Подбегает к окну. Раздергивает занавеску. Нездоровое городское утро осве­щает развороченную постель, сломанный фикус и всю не­веселую обстановку комнаты.) Гражданин Подсекальников. Жизнь прекрасна.
   Семен Семенович. Ну, а мне что из этого?
   Александр Петрович. То есть как это что? Гражданин Подсекальников, где вы живете? Вы живете в двадцатом веке. В век просвещения. В век электричества.
   Семен Семенович. А когда электричество выключают за непла­теж, то какой же, по-вашему, это век получается? Каменный?
   Александр Петрович. Очень каменный, гражданин Под­секальников. Вот какой уже день как в пещере живем. Прямо жить из-за этого даже не хочется. Тьфу ты, черт! Как не хочется. Вы меня не сбивайте, Семен Семенович. Гражданин Подсе­кальников. Жизнь прекрасна.
   Семен Семенович. Я об этом в «Известиях» даже читал, но я думаю – будет опровержение.
   Александр Петрович. Вот напрасно вы думаете. Вы не ду­майте. Вы работайте.
   Семен Семенович. Безработным работать не разрешается.
   Александр Петрович. Вы все ждете какого-то разрешения. С жизнью надо бороться, Семен Семенович.
   Семен Семенович. Разве я не боролся, товарищ Калабушкин? Вот смотрите, пожалуйста. (Вынимает из-под подушки книжку.)
   Александр Петрович. Это что?
   Семен Семенович. Руководство к игранью на бейном басе.
   Александр Петрович. Как? На чем?
   Семен Семенович. Бейный бас – это музыка. Духовая тру­ба. Изучить ее можно в двенадцать уроков. И тогда открыва­ется золотое дно. У меня даже смета уже составлена. (Пока­зывает листок бумаги.) Приблизительно двадцать концер­тов в месяц по пяти с половиной рублей за штуку. Значит, в год получается чистого заработка тысяча триста двадцать рублей. Как вы сами, товарищ Калабушкин, видите, все уже приготовлено, чтоб играть на трубе. Есть желанье, есть сме­та, есть руководство – нету только трубы.
   Александр Петрович. Это общая участь, гражданин Подсекальников. Что же сделаешь, все-таки надо жить.
   Семен Семенович. Без сомнения, надо, товарищ Калабуш­кин.
   Александр Петрович. Вы согласны?
   Семен Семенович. Согласен, товарищ Калабушкин.
   Александр Петрович. Значит, я убедил вас. Спасибо. Ура! Отдавайте револьвер, гражданин Подсекальников.
   Семен Семенович. Как револьвер? Какой револьвер?
   Александр Петрович. Вы опять начинаете. Я же видел, как вы его в рот засовывали.
   Семен Семенович. Я?
   Александр Петрович. Вы.
   Семен Семенович. Боже мой! Я засовывал. Для чего?
   Александр Петрович. Вы зачем из меня идиота устраивае­те? Все же знают, что вы стреляетесь.
   Семен Семенович. Кто стреляется?
   Александр Петрович. Вы стреляетесь.
   Семен Семенович. Я?
   Александр Петрович. Вы.
   Семен Семенович. Боже мой! Подождите минуточку. Лично я?
   Александр Петрович. Лично вы, гражданин Подсекальников.
   Семен Семенович. Почему я стреляюсь, скажите пожалуйста?
   Александр Петрович. Что вы, сами не знаете?
   Семен Семенович. Почему, я вас спрашиваю?
   Александр Петрович. Потому что вы год как нигде не рабо­таете и вам совестно жить на чужом иждивении. Разве это не глупо, Семен Семенович?