Евдокимов Леонид
'Дао Дэ Дзин' - пелись камни
Леонид Евдокимов
"ДАО ДЭ ДЗИН" - ПЕЛИСЬ КАМНИ
"Тук-тук тук. - сквозь узкие окна-бойницы Министерства в одну из комнат первого этажа с улицы проникли звуки ударяющихся друг о друга камней.
- Стукач явился,- осклабился младший клерк, носивший дробный номер. Глоб имел двузначный номер.
- Не понимаю, куда санитарно-милицейская служба смотрит? - продолжил "дробный",- говорят, он часто на железнодорожной станции дежурит: поезд подходит он первый к нему бросается, на платформы лезет, по камням стучит. Охрана трижды стреляла, дважды ранили. Псих...
Голос младшего клерка угас: невнимание старшего чревато для низших.
- По улице Дружбы народов кортеж Первого проследует в 10.03. Всем сотрудникам Министерства действовать строго в соответствии с Указом о порядке приветствия,- прошелестел в селекторе голос информатора.
"Дробный" вперился в часы. В 10.01 он приподнялся со стула; в 10.02 метнулся к окну, поднял раму, выглянул, и почтительно отодвинулся: ему дозволялось высовываться на одну восьмую.
Глоб Точно соотнес время с действиями младшего и встал у окна как раз тогда, когда головной автомобиль кортежа вынырнул из-за поворота. Маленькое происшествие на миг отвлекло внимание Глоба: двое "серых" из охранки завернули руки Стукачу, третий коротким ударом "выключил" его, и Стукача приткнули лицом к бетонной стене.
"Превентивная мера - параграф третий Указа о порядке приветствия,всплыло в феноменальной памяти Глоба.- Хорошо сработали" Кортеж.
Впереди - машина с откинутым верхом в лобовое стекло которой уперлись сложенные крестом ноги в красных тапочках. Юродивый.
Грегор.
Покачивает носком, лица не видать. Следом - ряд наглухо задраенных лимузинов - в каком-то из них находится Первый.
Моторизованное прикрытие.
- Своей дома расскажу - она плакать от счастья будет, что я видел Первого,- прохрипел "дробный" вдруг осипшим голосом: выражать приветствие восторженными криками Указом не возбранялось.
"Серые" отпустили Стукача, и тот безвольно осел, навалился на этюдник, из которого посыпались камни...
Экземпляр неноменклатурный - глаза карие, нос прямой, крупный; волосы пепельные, на пять-шесть сантиметров длиннее нормы. Только женщинам и юродивым дозволялась такая вольность..
Стукач понемногу стал оживать, нацепил на кончики дрожащих пальцев медные наперстки, поднял к уху камень, щелкнул по нему, и лицо его потекло в блаженной улыбке..
- Эй, как там тебя - окликнул полудурка Глоб, - оклемался?
Глоб мог позволить себе роскошь разговаривать с неноменклатурой, не опасаясь подчиненных... Но принять кого-либо к себе шутом - уже не мог, так как был двузначным. А им такое право предоставлялось в исключительных случаях.
- Эй,- прямо в карие глаза,- как тебя зовут-то?
- Трут.
"Хм, это знак: каждому кремню нужен трут" - Чем занимаешься?
- Творчеством...
Глоб усмехнулся.
- Стучать по камням - творчество?
- Собственно, стучать - техника, а вот слушать и понимать..
- Любопытно.
- Правда?.. Вы первый, кому интересно, остальные издеваются. Кстати, вы слышали, что Генеральная ассамблея постановила статус с нашего города снять? Мы больше не памятник истории середины двадцатого века... Правда, постановление еще не утвердили отцы города. А Первый...
- Ты-то откуда можешь это знать? - поспешно перебил нищего Глоб.
- Камни рассказали,- сощурился Трут.
- А не пришло ли время их собирать?
- Пришло, пришло, я уже начал, - простодушная улыбка заискрилась в глазах Стукача. Он присел и принялся осторожно складывать камни в этюдник.
- Поразительно, как мы глухи к окружающему, - бормотал он.- Если не слышим, как плачут во время рубки деревья, значит они не плачут. Если не слышим, как стонет от взрывов гора, значит она не страдает А результат? Мы не слышим, как кричит от боли человек, не сочувствуем его боли...
- Философия...- поморщился Глоб.
- Да, философия. Старая, но не стареющая, как модно было когда-то говорить...
- И что же дает тебе это... творчество?
- О-о, многое... Просмотрите, вот великолепный экземпляр - родонит. Прежде его находили в гнездах орлов, потому и название - орлец. Звуки песен его так же чудесны, как и переплетение прожилок на нем. Мне он поет иногда: "Дао дэ цзинь'. Возможно завезен к нам из Китая, но и по-сегодня хранит память о древних мудрецах.. А это - гранит таких у меня несколько экземпляров, но все звучат о разном. Вот мелодия "Ленинграда": "Бобэоби пелись губы",- тут конечное "ы" звучит кратко из-за скола - вот, видите? Другой ведет по восходящей "Русский Киплинг Николай". А вот так постучать "Аддис-Абеба, город роз..." Слышите? Только надо осторожно: дальше звуки выстрелов, гляньте,- след от пули, не зарастает. Или этот... Жалко, что все фрагментарно, раздроблено.. А вот здесь - мрамор Очень своенравный, гордый, к нему особый подхвд нужен. Познакомьтесь: каррарский экземпляр. И не какой-то безродный: кусочек руки микеланджеловского "Гиганта". Ах, сколько помнит! Только я поитальянски, увы, не понимаю. А вы?
- Ни к чему...
- Все равно, возьмите, прислушайтесь.
- До меня доносится только "тук-тук-тук".
- Это на первых порах со всеми так. Нужно большое желание. И еще душой соотнести себя с вечностью, ведь срок жизни камней - многие тысячелетия, а мы среди них - как бабочки-однодневки Я вам помогу.
Трут примкнул тусклого цвета металлическую цепочку к колечку, вкрученному в камень, конец подал Глобу в окно.
- Вот эту пластину - кстати, чистое серебро - зажмите зубами, а я постучу.
Мельком глянув на пустынную улицу, Глоб все же нерешительно взял пластину.
- Только губами не касаясь. Неизвестно, что может получиться.
"Вжж-вж-вжж-а-а",- в десяток передних зубов впились сверла десяти краснорожих дантистов. Глоб от неожиданности сомкнул губы, и тогда в его голове вдруг мелькнула какая-то картина.
- Вы слышали?!- восторженно воскликнул бродяга.- Я по лицу вижу!
Глоб еле удержался, чтобы не швырнуть камень промеж двух всевидящих карих глаз, притушил огоньки в собственных зрачках и кивнул.
- А вы слышали, что "Черный квадрат" Малевича потрескался, и трещинки сложились в лицо матери?!
"В лицо матери?!" - Чьей матери?
- Каждого, кто смотрит!
Это было уже чересчур.
- Говоришь, супрематизм потрескался? А, может, осыпался? Или, пока мы тут беседуем, квадрат стал совсем белым?! Идиот!
Трут медленно изменился в лице.
- А эту штуку я забираю,- Глоб качнул камнем на цепочке и отвернулся. Рама с треском захлопнулась.
Игнорируя "дробного" Глоб подошел к столу придвинул к себе пачку "исходящих" и набрал на селекторе код...
Через минуту-другую с улицы донесся визг тормозящих шин, вскрик, грохот рассыпающихся камней - слово двузначного весомо.
- Хорошо ребята работают,- одобрительно, чуточку виновато заметил "дробный". Услав подчиненного с пустяковым поручением, Глоб сделал то, к чему столь тщательно подготовился.
Зажал зубами пластину, сдавил ее губами и, держа камень на весу, постучал по нему кончиком костяного ножа. И тут же вихрем унесло мысли, закружились видения...
Отворенное окно Запах улицы... Шум приближающегося кортежа.
Прямо у лица - грудь матери в синих прожилках; на вздутом потрескавшемся соске - непроглоченная им капля молока. Выше - ее лицо; рот сведен судорогой в крике... Отец у окна, как положено, высунулся на одну восьмую: " Кричи, сынок, кричи - не запрещено!" И он орет, и от этого капля, белая капля становится багровой и срывается вниз...
Он чувствует, как дробятся кости и суставы, лопаются сосуды и капилляры, вздыбливаются ногти на левой кисти, подставленной им под падающую каплю... Мраморная капля раскачивается на серебряной цепочке в его правой руке... От боли Глоб сползает со стула на пол, скрючивается, прижимает прохладный камень к полыхающему лбу..
Из бордового марева проступает площадь Синьории, ослепительное солнце, низверженный "Гигант", лицо человека с раздробленным носом..
Значит, он все-таки ударил его? Бросил камень? Не сейчас, раньше... Давно...
Злобные зрачки "дробного" - дождался-таки своего часа...
Серые костюмы... Хорошо ребята работают..
Желтые комбинезоны - этим-то что здесь нужно?
Его тащат по коридору, вталкивают в желтую с черной полосой машину санитарно-медицинской службы. Его везут в желтый дом... Он кричит во всю мощь легких - не запрещено... и получает ребром ладони по горлу...
Глаза доктора, профессионально добрые... Умные глаза.
- Не волнуйтесь, мы вас вылечим... Надо только расписаться, вот здесь...
Глоб поднимает правую руку, удивляется: она туго забинтована, только кончики пальцев со вздыбленными ногтями - посиневшие...
Ухмылка желтого: ну как?
- Ничего-ничего,- примирительно произносит доктор.- Видите, как вы себя...
Глоб машинально кивает, но тут же запрокидывает голову.
- Доктор,- говорит он через силу.- вы слышали, что Генеральная ассамблея решила прекратить эксперимент в нашем городе?!
- Ну-у, вам-то, милейший, что до того? Наврали вам камешки-то, уж будьте покойны.. М-м-м, есть какие-то желания?
- Да... Я хотел бы попасть к... Стукачу... Трут.
- Хм, что ж, можем и вас усыпить. Кстати, - доктор тряхнул волосами, которые были на пять-шесть сантиметров длиннее нормы. - для кремня -трут не обязателен... А вот без огнива не обойтись. Кремень сам необходим для топоров...
Яркая вспышка света. Группа курсантов Министерства расширенными глазами смотрит на преподавателя. Тот, наслаждаясь эффектом, дает им время прийти в себя. Никто из них не снимает нейровидеофонов, они просто не помнят про шлемы на головах. То один, то другой поднимают вверх руки и разглядывают их, лица светлеют: целы. Но вот все зашевелились, закашляли: поверили, наконец, что происшедшее было не с ними...
- Как вы уже поняли, ситуация взята не из действительности, что и потребовало ряд условностей. Например, термин "творчество" был намеренно абстрагирован...
Куранты над головой лектора, перебивая его, отсчитывают десять. Курсанты настораживаются. 10.01 - они приподнимаются; 10.02 - они бросаются к окнам, каждый к своему, поднимают рамы, почтительно сторонятся и кричат, выражая ликование...
Преподаватель довольно кивает головой, стягивает сапоги и сует ноги в тапочки. Красные тапочки. Подносит к уху камень, заменяющий ему папье-маше, щелкает по нему наперстком. Взглядом находит картину на стене, выделяет в трещинах по черному полю знакомый силуэт...
"Циа-цинг-цвилью-ций, Цвилью-ций-ций-тюрль-ю"...повторяют вслед за камнем губы преподавателя. Вздохнув, он нехотя откладывает осколок гранита и закрывает коробку, где в одном отделении застыли у нарисованных окон бумажные курсанты, а второе как раз подходит для поющих камней.
"ДАО ДЭ ДЗИН" - ПЕЛИСЬ КАМНИ
"Тук-тук тук. - сквозь узкие окна-бойницы Министерства в одну из комнат первого этажа с улицы проникли звуки ударяющихся друг о друга камней.
- Стукач явился,- осклабился младший клерк, носивший дробный номер. Глоб имел двузначный номер.
- Не понимаю, куда санитарно-милицейская служба смотрит? - продолжил "дробный",- говорят, он часто на железнодорожной станции дежурит: поезд подходит он первый к нему бросается, на платформы лезет, по камням стучит. Охрана трижды стреляла, дважды ранили. Псих...
Голос младшего клерка угас: невнимание старшего чревато для низших.
- По улице Дружбы народов кортеж Первого проследует в 10.03. Всем сотрудникам Министерства действовать строго в соответствии с Указом о порядке приветствия,- прошелестел в селекторе голос информатора.
"Дробный" вперился в часы. В 10.01 он приподнялся со стула; в 10.02 метнулся к окну, поднял раму, выглянул, и почтительно отодвинулся: ему дозволялось высовываться на одну восьмую.
Глоб Точно соотнес время с действиями младшего и встал у окна как раз тогда, когда головной автомобиль кортежа вынырнул из-за поворота. Маленькое происшествие на миг отвлекло внимание Глоба: двое "серых" из охранки завернули руки Стукачу, третий коротким ударом "выключил" его, и Стукача приткнули лицом к бетонной стене.
"Превентивная мера - параграф третий Указа о порядке приветствия,всплыло в феноменальной памяти Глоба.- Хорошо сработали" Кортеж.
Впереди - машина с откинутым верхом в лобовое стекло которой уперлись сложенные крестом ноги в красных тапочках. Юродивый.
Грегор.
Покачивает носком, лица не видать. Следом - ряд наглухо задраенных лимузинов - в каком-то из них находится Первый.
Моторизованное прикрытие.
- Своей дома расскажу - она плакать от счастья будет, что я видел Первого,- прохрипел "дробный" вдруг осипшим голосом: выражать приветствие восторженными криками Указом не возбранялось.
"Серые" отпустили Стукача, и тот безвольно осел, навалился на этюдник, из которого посыпались камни...
Экземпляр неноменклатурный - глаза карие, нос прямой, крупный; волосы пепельные, на пять-шесть сантиметров длиннее нормы. Только женщинам и юродивым дозволялась такая вольность..
Стукач понемногу стал оживать, нацепил на кончики дрожащих пальцев медные наперстки, поднял к уху камень, щелкнул по нему, и лицо его потекло в блаженной улыбке..
- Эй, как там тебя - окликнул полудурка Глоб, - оклемался?
Глоб мог позволить себе роскошь разговаривать с неноменклатурой, не опасаясь подчиненных... Но принять кого-либо к себе шутом - уже не мог, так как был двузначным. А им такое право предоставлялось в исключительных случаях.
- Эй,- прямо в карие глаза,- как тебя зовут-то?
- Трут.
"Хм, это знак: каждому кремню нужен трут" - Чем занимаешься?
- Творчеством...
Глоб усмехнулся.
- Стучать по камням - творчество?
- Собственно, стучать - техника, а вот слушать и понимать..
- Любопытно.
- Правда?.. Вы первый, кому интересно, остальные издеваются. Кстати, вы слышали, что Генеральная ассамблея постановила статус с нашего города снять? Мы больше не памятник истории середины двадцатого века... Правда, постановление еще не утвердили отцы города. А Первый...
- Ты-то откуда можешь это знать? - поспешно перебил нищего Глоб.
- Камни рассказали,- сощурился Трут.
- А не пришло ли время их собирать?
- Пришло, пришло, я уже начал, - простодушная улыбка заискрилась в глазах Стукача. Он присел и принялся осторожно складывать камни в этюдник.
- Поразительно, как мы глухи к окружающему, - бормотал он.- Если не слышим, как плачут во время рубки деревья, значит они не плачут. Если не слышим, как стонет от взрывов гора, значит она не страдает А результат? Мы не слышим, как кричит от боли человек, не сочувствуем его боли...
- Философия...- поморщился Глоб.
- Да, философия. Старая, но не стареющая, как модно было когда-то говорить...
- И что же дает тебе это... творчество?
- О-о, многое... Просмотрите, вот великолепный экземпляр - родонит. Прежде его находили в гнездах орлов, потому и название - орлец. Звуки песен его так же чудесны, как и переплетение прожилок на нем. Мне он поет иногда: "Дао дэ цзинь'. Возможно завезен к нам из Китая, но и по-сегодня хранит память о древних мудрецах.. А это - гранит таких у меня несколько экземпляров, но все звучат о разном. Вот мелодия "Ленинграда": "Бобэоби пелись губы",- тут конечное "ы" звучит кратко из-за скола - вот, видите? Другой ведет по восходящей "Русский Киплинг Николай". А вот так постучать "Аддис-Абеба, город роз..." Слышите? Только надо осторожно: дальше звуки выстрелов, гляньте,- след от пули, не зарастает. Или этот... Жалко, что все фрагментарно, раздроблено.. А вот здесь - мрамор Очень своенравный, гордый, к нему особый подхвд нужен. Познакомьтесь: каррарский экземпляр. И не какой-то безродный: кусочек руки микеланджеловского "Гиганта". Ах, сколько помнит! Только я поитальянски, увы, не понимаю. А вы?
- Ни к чему...
- Все равно, возьмите, прислушайтесь.
- До меня доносится только "тук-тук-тук".
- Это на первых порах со всеми так. Нужно большое желание. И еще душой соотнести себя с вечностью, ведь срок жизни камней - многие тысячелетия, а мы среди них - как бабочки-однодневки Я вам помогу.
Трут примкнул тусклого цвета металлическую цепочку к колечку, вкрученному в камень, конец подал Глобу в окно.
- Вот эту пластину - кстати, чистое серебро - зажмите зубами, а я постучу.
Мельком глянув на пустынную улицу, Глоб все же нерешительно взял пластину.
- Только губами не касаясь. Неизвестно, что может получиться.
"Вжж-вж-вжж-а-а",- в десяток передних зубов впились сверла десяти краснорожих дантистов. Глоб от неожиданности сомкнул губы, и тогда в его голове вдруг мелькнула какая-то картина.
- Вы слышали?!- восторженно воскликнул бродяга.- Я по лицу вижу!
Глоб еле удержался, чтобы не швырнуть камень промеж двух всевидящих карих глаз, притушил огоньки в собственных зрачках и кивнул.
- А вы слышали, что "Черный квадрат" Малевича потрескался, и трещинки сложились в лицо матери?!
"В лицо матери?!" - Чьей матери?
- Каждого, кто смотрит!
Это было уже чересчур.
- Говоришь, супрематизм потрескался? А, может, осыпался? Или, пока мы тут беседуем, квадрат стал совсем белым?! Идиот!
Трут медленно изменился в лице.
- А эту штуку я забираю,- Глоб качнул камнем на цепочке и отвернулся. Рама с треском захлопнулась.
Игнорируя "дробного" Глоб подошел к столу придвинул к себе пачку "исходящих" и набрал на селекторе код...
Через минуту-другую с улицы донесся визг тормозящих шин, вскрик, грохот рассыпающихся камней - слово двузначного весомо.
- Хорошо ребята работают,- одобрительно, чуточку виновато заметил "дробный". Услав подчиненного с пустяковым поручением, Глоб сделал то, к чему столь тщательно подготовился.
Зажал зубами пластину, сдавил ее губами и, держа камень на весу, постучал по нему кончиком костяного ножа. И тут же вихрем унесло мысли, закружились видения...
Отворенное окно Запах улицы... Шум приближающегося кортежа.
Прямо у лица - грудь матери в синих прожилках; на вздутом потрескавшемся соске - непроглоченная им капля молока. Выше - ее лицо; рот сведен судорогой в крике... Отец у окна, как положено, высунулся на одну восьмую: " Кричи, сынок, кричи - не запрещено!" И он орет, и от этого капля, белая капля становится багровой и срывается вниз...
Он чувствует, как дробятся кости и суставы, лопаются сосуды и капилляры, вздыбливаются ногти на левой кисти, подставленной им под падающую каплю... Мраморная капля раскачивается на серебряной цепочке в его правой руке... От боли Глоб сползает со стула на пол, скрючивается, прижимает прохладный камень к полыхающему лбу..
Из бордового марева проступает площадь Синьории, ослепительное солнце, низверженный "Гигант", лицо человека с раздробленным носом..
Значит, он все-таки ударил его? Бросил камень? Не сейчас, раньше... Давно...
Злобные зрачки "дробного" - дождался-таки своего часа...
Серые костюмы... Хорошо ребята работают..
Желтые комбинезоны - этим-то что здесь нужно?
Его тащат по коридору, вталкивают в желтую с черной полосой машину санитарно-медицинской службы. Его везут в желтый дом... Он кричит во всю мощь легких - не запрещено... и получает ребром ладони по горлу...
Глаза доктора, профессионально добрые... Умные глаза.
- Не волнуйтесь, мы вас вылечим... Надо только расписаться, вот здесь...
Глоб поднимает правую руку, удивляется: она туго забинтована, только кончики пальцев со вздыбленными ногтями - посиневшие...
Ухмылка желтого: ну как?
- Ничего-ничего,- примирительно произносит доктор.- Видите, как вы себя...
Глоб машинально кивает, но тут же запрокидывает голову.
- Доктор,- говорит он через силу.- вы слышали, что Генеральная ассамблея решила прекратить эксперимент в нашем городе?!
- Ну-у, вам-то, милейший, что до того? Наврали вам камешки-то, уж будьте покойны.. М-м-м, есть какие-то желания?
- Да... Я хотел бы попасть к... Стукачу... Трут.
- Хм, что ж, можем и вас усыпить. Кстати, - доктор тряхнул волосами, которые были на пять-шесть сантиметров длиннее нормы. - для кремня -трут не обязателен... А вот без огнива не обойтись. Кремень сам необходим для топоров...
Яркая вспышка света. Группа курсантов Министерства расширенными глазами смотрит на преподавателя. Тот, наслаждаясь эффектом, дает им время прийти в себя. Никто из них не снимает нейровидеофонов, они просто не помнят про шлемы на головах. То один, то другой поднимают вверх руки и разглядывают их, лица светлеют: целы. Но вот все зашевелились, закашляли: поверили, наконец, что происшедшее было не с ними...
- Как вы уже поняли, ситуация взята не из действительности, что и потребовало ряд условностей. Например, термин "творчество" был намеренно абстрагирован...
Куранты над головой лектора, перебивая его, отсчитывают десять. Курсанты настораживаются. 10.01 - они приподнимаются; 10.02 - они бросаются к окнам, каждый к своему, поднимают рамы, почтительно сторонятся и кричат, выражая ликование...
Преподаватель довольно кивает головой, стягивает сапоги и сует ноги в тапочки. Красные тапочки. Подносит к уху камень, заменяющий ему папье-маше, щелкает по нему наперстком. Взглядом находит картину на стене, выделяет в трещинах по черному полю знакомый силуэт...
"Циа-цинг-цвилью-ций, Цвилью-ций-ций-тюрль-ю"...повторяют вслед за камнем губы преподавателя. Вздохнув, он нехотя откладывает осколок гранита и закрывает коробку, где в одном отделении застыли у нарисованных окон бумажные курсанты, а второе как раз подходит для поющих камней.