Дед остался в своем Бретвиле. Но у него нашлись друзья, которые напомнили королю о виновнике победы при Арке. И вот в тысяча шестисотом году дед получил собственноручное письмо короля, гласившее:
«Приезжай, мой старый боевой товарищ, в Париж, чтобы ты мог поздравить Нас со вступлением в брак и чтобы Мы могли формальным чествованием герцогского сана отметить заслуги перед троном и отечеством победителя при Арке».
Прочитав это письмо, дед неодобрительно покачал головой. Правда, в письме еще чувствовалась прежняя непринужденность, но наряду с этим уже ярко сказывалось желание сразу проложить границу между собой и друзьями прежних тяжелых лет, – границу, которой и без того никто не забывал! И дед невольно вспомнил письмо, написанное Генрихом после сражения при Арке Крильону и обошедшее в списках всех старых приверженцев наваррского короля. Письмо это было немногословно:
«Повесься, храбрый Крильон, мы победили при Арке, а тебя с нами не было».
Всего только одиннадцать лет тому назад было написано это письмо, а как разнилось оно по непринужденному тону с письмом, полученным тем самым, из-за храбрости которого должен был повеситься герой Крильон!
Тем не менее дед, разумеется, стал собираться в Париж: не последовать такому прямому приглашению было невозможно. Как осторожный человек, он приказал вделать письмо короля в рамку, так как в этом клочке бумажки заключалось признание за ним лично права на герцогский титул. Затем надо было приняться за сборы. Дед не хотел прибыть оборвышем на свадьбу своего короля, а потому ему пришлось кое-что продать и позаложить. Это задержало деда, и, как он ни гнал, на самое празднование свадьбы он опоздал.
Дед прибыл в Париж поздно вечером и остановился у одного из старых боевых товарищей. За стаканом вина былые соратники разговорились, и вот тут-то мой дед узнал много неприятного про новую королеву. Мария Медичи была не так уже молода (ей шел двадцать восьмой год). Она очевидно «засиделась», была зла, горда и… Ну, из песни слова не выкинешь! Не умна была она от рожденья, это в один голос твердили и дед, и отец!
Старые приверженцы короля Генриха были в былое время избалованы лаской и приветливостью королевы Маргариты. Тем оскорбительнее казалась им пренебрежительная надменность обращения королевы Марии, еще более оттеняемая явным покровительством итальянскому сброду, целой стаей налетевшему за ней из ее родной Флоренции. На короля в этом отношении надежда была плоха – он ведь всегда увлекался свежинкой и чувствовал себя искренне влюбленным в молодую жену. Конечно, это продолжалось недолго, но в то время это как раз было так.
На следующее утро дед явился к королю. Генрих принял его в официальной аудиенции и торжественно приветствовал его словами:
– Добро пожаловать, герцог д'Арк!
Это было сказано очень торжественно, официально и даже напыщенно.
Но тут же король вдруг отбросил всякую торжественность, подбежал к деду, хлопнул его по плечу и укоризненно сказал:
– Не мог ты, старая свинья, поспеть к моей свадьбе?
Дед откровенно рассказал королю, что его задержало; Генрих растрогался, обнял его, обещал ему поместья и ренту, соответствующую герцогскому достоинству, а потом повел представлять королеве. Мария Медичи обошлась с моим дедом более чем холодно и пренебрежительно. Вечером был бал, во врем которого королева еще более оттенила свое презрение к боевым товарищам мужа и французской аристократии. Дед готов был уехать сейчас же на родину, но вопрос о поместьях и ренте еще не получил категорического разрешения, а ведь на родине у деда были молодая жена, маленький сын и… разоренное имение! И он решил потерпеть и выждать.
Случилось так, что Генрих задумал порадовать старых товарищей холостой пирушкой. И вот, на беду король, уже немало выпивший, пристал к деду с тем, чтобы тот высказал ему свое мнение относительно молодой королевы. И на что это только ему нужно было, право!
Дед попытался увернуться от прямого ответа, отделывался ничего не значащими фразами, вроде того что, дескать, всякий истинный верноподданный с глубочайшим уважением преклонит колено перед женщиной, которой король вручил корону, но Генрих Четвертый, почему-то уверенный, что Мария Медичи должна всех приводить в восторг, потребовал, чтобы дед высказал свое мнение прямо и без всяких отговорок, как надлежит честному солдату. К тому же король еще подтрунил над тем, что с годами дед разучился прежней прямоте. У моего деда и без того накипело на сердце, да и выпито было немало, и он воскликнул:
– Ну, что же, ваше величество, раз вы этого требуете, так я должен высказать свое мнение начистоту! Только не взыщите, я – солдат, тонкостей языка не знаю!
– Говори, говори, не бойся, старый товарищ! – смеясь, ободрил деда король Генрих.
– Ну, так я прямо скажу вашему величеству, что вы променяли одноглазую лошадь на слепую![17] Прежняя королева, какова она ни была, все же являлась дочерью исконных французских королей и отпрыском святого Людовика, благодетеля нашей страны. К тому же она была умна и, будучи француженкой, умела ценить верноподданных, составляющих опору трона! А новая королева держит себя так, будто она не замуж за французского короля вышла, а попросту завоевала вооруженной силой всю Францию! Француз от нее доброго слова не услышит, зато итальянец, будь он хоть последним прохвостом, станет ей любезным другом. Ну, и то сказать: недаром она – Медичи! Мать королевы Маргариты тоже была Медичи, и как только это не отбило у вас охоты связываться с этим родом! Мало вы, ваше величество, натерпелись от Екатерины Медичи? Разве не чудом спасались вы от кинжала и яда ее любимчика, Ренэ Флорентинца? Впрочем, и то сказать: королева Маргарита была вам верной опорой! Ради любимого мужа и короля она пошла против родной матери, а то не сдобровать бы вам, как не избегла добрая королева Жанна, ваша матушка, отравленных перчаток! Ой, не жду я добра для Франции от новой Медичи!
Конечно, речь деда пришлась по сердцу всем старым боевым товарищам короля. Но тем более испугались они за самого деда. Уже с первых его слов воцарилась мертвая тишина, а к концу даже мертвецки пьяные протрезвились от страха.
Король Генрих выслушал слова деда, не перебивал его. Несколько раз он менялся в лице, вспыхивал, судорожно хватался за рукоятку кинжала, но к концу успокоился и сидел не двигаясь, причем ироническая улыбка не сбегала с его лица.
Кончил дед. Гробовое молчание последовало за его речью. Сколько продолжалось это молчание, дед не знал, но ему тогда казалось, что прошли целые часы, пока король Генрих заговорил:
– Эх, Крепин, Крепин! Всегда я говорил, что поп, нарекая тебе во святом крещении имя, ошибся на одну букву![18] Ну, что же, насильно мил не будешь!
Жаль мне, что не понравилась тебе моя жена, но изменить тут я ничего из могу. Придется мне выбирать между вами двумя, но, так как жену-то я отослать домой не могу, то… – король Генрих не договорил, однако смысл его слов был и без того ясен.
Затем король продолжал как ни в чем не бывало шутить и угощать своих гостей, но веселье не клеилось, и вскоре пирушка кончилась.
Было часов двенадцать ночи. Крильон,[19] очень любивший деда и с обычной неустрашимостью сам всегда говоривший правду в глаза всем без исключения, увел деда к себе. Но не прошло и часа, как явился посланный короля и передал королевскую волю: маркиз де Тарб должен до восхода солнца покинуть Париж. Дед и Крильон оба подметили, что при встрече мой дед именовался «герцог д'Арк», а при проводах – «маркиз де Тарб». Но Крильон дал деду обещание, что найдет случай напомнить Генриху о подвиге маркиза де Тарба и о королевском слове, не подлежащем отмене. Он высказал твердую уверенность, что чувство справедливости восторжествует в его величестве над личным недовольством…
Однако он ошибся. Через год пришло от Крильона письмо, в котором этот истинный «рыцарь без страха и упрека» сообщал, что на попытку заговорить о герцоге д'Арке король Генрих холодно заметил, что ему «неизвестно о существовании во Франции дворян с таким именем». Сказано это было тоном, раз навсегда лишавшим возможности снова заговорить об этом предмете. Однако герцог Крильон нашел способ заменить патент на сан герцога д'Арк иным путем. Он собрал у себя сподвижников сражения при Арке и предложил им составить протокол, в котором ими клятвенно подтверждаюсь, что король Генрих Четвертый после сражения при Арке возвел Крепина Бретвиля, маркиза де Тарб, в сан герцога д'Арка со всем его нисходящим потомством, с тем чтобы герцогский сан переходил лишь к старшему в роде. Протокол был составлен, подписан очевидцами и подлинность его засвидетельствована подписью и печатью герцога Крильона. Последнее было, конечно, очень важно, потому что сам Крильон не был участником аркского боя, а его имя значило больше любого патента. Однако перед подписью Крильон оговорил вдобавок, что при нем лично король Генрих, встречая маркиза де Тарба, титуловал его именно этим саном.
– Вот так и случилось, ваше величество, – закончил свой рассказ Ренэ, – что моему деду не удалось получить патента и что имя герцогов дАрк не было внесено в геральдические книги. Тем не менее и дед, и отец, и я – мы всегда считали, что письмо короля Генриха и протокол, подписанный очевидцами, вполне удостоверяют наше право на этот титул. Королевская милость была оказана за прямые заслуги, при свидетелях и назад прямо взята не была. Пожаловано было, разжалования не было. Но из описанных мной обстоятельств становится ясно, почему ваше величество не знали о существовании герцогов дАрков!
– Да-с, нечего сказать, ваш рассказ отлично иллюстрирует обычную королевскую неблагодарность! – задумчиво сказал Людовик. – Но как трудно королю быть всегда благодарным! Вот хотя бы взять историю вашего деда. Я всецело на стороне этого храброго, честного воина. Я искренне считаю, что трону необходимы такие слуги, умеющие безбоязненно говорить правду в лицо. Но… будь я на месте своего деда, я поступил бы совершенно так же, если только не хуже! Ну, подумайте сами! Если бы король Генрих сдержал слово и на другой день пожаловал вашему деду обещанный патент, поместья и ренту, все остальные стали бы открыто поносить жену короля, которая – как-никак – была французской королевой!
Король хотел дальше развить свое оригинальное утверждение, но в этот момент ему доложили, что его высочество Филипп Орлеанский желает видеть его величество.
Людовик приказал впустить брата.
VII
«Приезжай, мой старый боевой товарищ, в Париж, чтобы ты мог поздравить Нас со вступлением в брак и чтобы Мы могли формальным чествованием герцогского сана отметить заслуги перед троном и отечеством победителя при Арке».
Прочитав это письмо, дед неодобрительно покачал головой. Правда, в письме еще чувствовалась прежняя непринужденность, но наряду с этим уже ярко сказывалось желание сразу проложить границу между собой и друзьями прежних тяжелых лет, – границу, которой и без того никто не забывал! И дед невольно вспомнил письмо, написанное Генрихом после сражения при Арке Крильону и обошедшее в списках всех старых приверженцев наваррского короля. Письмо это было немногословно:
«Повесься, храбрый Крильон, мы победили при Арке, а тебя с нами не было».
Всего только одиннадцать лет тому назад было написано это письмо, а как разнилось оно по непринужденному тону с письмом, полученным тем самым, из-за храбрости которого должен был повеситься герой Крильон!
Тем не менее дед, разумеется, стал собираться в Париж: не последовать такому прямому приглашению было невозможно. Как осторожный человек, он приказал вделать письмо короля в рамку, так как в этом клочке бумажки заключалось признание за ним лично права на герцогский титул. Затем надо было приняться за сборы. Дед не хотел прибыть оборвышем на свадьбу своего короля, а потому ему пришлось кое-что продать и позаложить. Это задержало деда, и, как он ни гнал, на самое празднование свадьбы он опоздал.
Дед прибыл в Париж поздно вечером и остановился у одного из старых боевых товарищей. За стаканом вина былые соратники разговорились, и вот тут-то мой дед узнал много неприятного про новую королеву. Мария Медичи была не так уже молода (ей шел двадцать восьмой год). Она очевидно «засиделась», была зла, горда и… Ну, из песни слова не выкинешь! Не умна была она от рожденья, это в один голос твердили и дед, и отец!
Старые приверженцы короля Генриха были в былое время избалованы лаской и приветливостью королевы Маргариты. Тем оскорбительнее казалась им пренебрежительная надменность обращения королевы Марии, еще более оттеняемая явным покровительством итальянскому сброду, целой стаей налетевшему за ней из ее родной Флоренции. На короля в этом отношении надежда была плоха – он ведь всегда увлекался свежинкой и чувствовал себя искренне влюбленным в молодую жену. Конечно, это продолжалось недолго, но в то время это как раз было так.
На следующее утро дед явился к королю. Генрих принял его в официальной аудиенции и торжественно приветствовал его словами:
– Добро пожаловать, герцог д'Арк!
Это было сказано очень торжественно, официально и даже напыщенно.
Но тут же король вдруг отбросил всякую торжественность, подбежал к деду, хлопнул его по плечу и укоризненно сказал:
– Не мог ты, старая свинья, поспеть к моей свадьбе?
Дед откровенно рассказал королю, что его задержало; Генрих растрогался, обнял его, обещал ему поместья и ренту, соответствующую герцогскому достоинству, а потом повел представлять королеве. Мария Медичи обошлась с моим дедом более чем холодно и пренебрежительно. Вечером был бал, во врем которого королева еще более оттенила свое презрение к боевым товарищам мужа и французской аристократии. Дед готов был уехать сейчас же на родину, но вопрос о поместьях и ренте еще не получил категорического разрешения, а ведь на родине у деда были молодая жена, маленький сын и… разоренное имение! И он решил потерпеть и выждать.
Случилось так, что Генрих задумал порадовать старых товарищей холостой пирушкой. И вот, на беду король, уже немало выпивший, пристал к деду с тем, чтобы тот высказал ему свое мнение относительно молодой королевы. И на что это только ему нужно было, право!
Дед попытался увернуться от прямого ответа, отделывался ничего не значащими фразами, вроде того что, дескать, всякий истинный верноподданный с глубочайшим уважением преклонит колено перед женщиной, которой король вручил корону, но Генрих Четвертый, почему-то уверенный, что Мария Медичи должна всех приводить в восторг, потребовал, чтобы дед высказал свое мнение прямо и без всяких отговорок, как надлежит честному солдату. К тому же король еще подтрунил над тем, что с годами дед разучился прежней прямоте. У моего деда и без того накипело на сердце, да и выпито было немало, и он воскликнул:
– Ну, что же, ваше величество, раз вы этого требуете, так я должен высказать свое мнение начистоту! Только не взыщите, я – солдат, тонкостей языка не знаю!
– Говори, говори, не бойся, старый товарищ! – смеясь, ободрил деда король Генрих.
– Ну, так я прямо скажу вашему величеству, что вы променяли одноглазую лошадь на слепую![17] Прежняя королева, какова она ни была, все же являлась дочерью исконных французских королей и отпрыском святого Людовика, благодетеля нашей страны. К тому же она была умна и, будучи француженкой, умела ценить верноподданных, составляющих опору трона! А новая королева держит себя так, будто она не замуж за французского короля вышла, а попросту завоевала вооруженной силой всю Францию! Француз от нее доброго слова не услышит, зато итальянец, будь он хоть последним прохвостом, станет ей любезным другом. Ну, и то сказать: недаром она – Медичи! Мать королевы Маргариты тоже была Медичи, и как только это не отбило у вас охоты связываться с этим родом! Мало вы, ваше величество, натерпелись от Екатерины Медичи? Разве не чудом спасались вы от кинжала и яда ее любимчика, Ренэ Флорентинца? Впрочем, и то сказать: королева Маргарита была вам верной опорой! Ради любимого мужа и короля она пошла против родной матери, а то не сдобровать бы вам, как не избегла добрая королева Жанна, ваша матушка, отравленных перчаток! Ой, не жду я добра для Франции от новой Медичи!
Конечно, речь деда пришлась по сердцу всем старым боевым товарищам короля. Но тем более испугались они за самого деда. Уже с первых его слов воцарилась мертвая тишина, а к концу даже мертвецки пьяные протрезвились от страха.
Король Генрих выслушал слова деда, не перебивал его. Несколько раз он менялся в лице, вспыхивал, судорожно хватался за рукоятку кинжала, но к концу успокоился и сидел не двигаясь, причем ироническая улыбка не сбегала с его лица.
Кончил дед. Гробовое молчание последовало за его речью. Сколько продолжалось это молчание, дед не знал, но ему тогда казалось, что прошли целые часы, пока король Генрих заговорил:
– Эх, Крепин, Крепин! Всегда я говорил, что поп, нарекая тебе во святом крещении имя, ошибся на одну букву![18] Ну, что же, насильно мил не будешь!
Жаль мне, что не понравилась тебе моя жена, но изменить тут я ничего из могу. Придется мне выбирать между вами двумя, но, так как жену-то я отослать домой не могу, то… – король Генрих не договорил, однако смысл его слов был и без того ясен.
Затем король продолжал как ни в чем не бывало шутить и угощать своих гостей, но веселье не клеилось, и вскоре пирушка кончилась.
Было часов двенадцать ночи. Крильон,[19] очень любивший деда и с обычной неустрашимостью сам всегда говоривший правду в глаза всем без исключения, увел деда к себе. Но не прошло и часа, как явился посланный короля и передал королевскую волю: маркиз де Тарб должен до восхода солнца покинуть Париж. Дед и Крильон оба подметили, что при встрече мой дед именовался «герцог д'Арк», а при проводах – «маркиз де Тарб». Но Крильон дал деду обещание, что найдет случай напомнить Генриху о подвиге маркиза де Тарба и о королевском слове, не подлежащем отмене. Он высказал твердую уверенность, что чувство справедливости восторжествует в его величестве над личным недовольством…
Однако он ошибся. Через год пришло от Крильона письмо, в котором этот истинный «рыцарь без страха и упрека» сообщал, что на попытку заговорить о герцоге д'Арке король Генрих холодно заметил, что ему «неизвестно о существовании во Франции дворян с таким именем». Сказано это было тоном, раз навсегда лишавшим возможности снова заговорить об этом предмете. Однако герцог Крильон нашел способ заменить патент на сан герцога д'Арк иным путем. Он собрал у себя сподвижников сражения при Арке и предложил им составить протокол, в котором ими клятвенно подтверждаюсь, что король Генрих Четвертый после сражения при Арке возвел Крепина Бретвиля, маркиза де Тарб, в сан герцога д'Арка со всем его нисходящим потомством, с тем чтобы герцогский сан переходил лишь к старшему в роде. Протокол был составлен, подписан очевидцами и подлинность его засвидетельствована подписью и печатью герцога Крильона. Последнее было, конечно, очень важно, потому что сам Крильон не был участником аркского боя, а его имя значило больше любого патента. Однако перед подписью Крильон оговорил вдобавок, что при нем лично король Генрих, встречая маркиза де Тарба, титуловал его именно этим саном.
– Вот так и случилось, ваше величество, – закончил свой рассказ Ренэ, – что моему деду не удалось получить патента и что имя герцогов дАрк не было внесено в геральдические книги. Тем не менее и дед, и отец, и я – мы всегда считали, что письмо короля Генриха и протокол, подписанный очевидцами, вполне удостоверяют наше право на этот титул. Королевская милость была оказана за прямые заслуги, при свидетелях и назад прямо взята не была. Пожаловано было, разжалования не было. Но из описанных мной обстоятельств становится ясно, почему ваше величество не знали о существовании герцогов дАрков!
– Да-с, нечего сказать, ваш рассказ отлично иллюстрирует обычную королевскую неблагодарность! – задумчиво сказал Людовик. – Но как трудно королю быть всегда благодарным! Вот хотя бы взять историю вашего деда. Я всецело на стороне этого храброго, честного воина. Я искренне считаю, что трону необходимы такие слуги, умеющие безбоязненно говорить правду в лицо. Но… будь я на месте своего деда, я поступил бы совершенно так же, если только не хуже! Ну, подумайте сами! Если бы король Генрих сдержал слово и на другой день пожаловал вашему деду обещанный патент, поместья и ренту, все остальные стали бы открыто поносить жену короля, которая – как-никак – была французской королевой!
Король хотел дальше развить свое оригинальное утверждение, но в этот момент ему доложили, что его высочество Филипп Орлеанский желает видеть его величество.
Людовик приказал впустить брата.
VII
– Здравствуй, милый Филипп, рад тебя видеть! – приветливо сказал король Людовик, выходя в кабинет, где его ожидал брат. – Ну, присаживайся! Как ты поохотился?
– Не могу похвастать удачей! – мрачно ответил Филипп.
– Что же так? Или ты, может быть, гонялся за слишком крупным зверем?
Филиппу показалось, что в тоне голоса короля слышится иронический, торжествующий намек. Он резко поднял голову. Но лицо короля оставалось спокойным, только где-то глубоко, в самых уголках умных глаз, еле заметно искрилась тень насмешки.
– Извиняюсь, ваше величество, – глухо сказал Филипп, снова опуская глаза. – Я с удовольствием поговорю с вами в следующий раз на охотничьи темы, а теперь… мне нездоровится. Кроме того, я явился к вам не за тем: я пришел просить справедливости!
– И ты ее получишь! – с жаром подхватил Людовик. – В чем дело, милый Филипп? Кто тебя обидел?
– Меня лично – никто, но один из дворян моей свиты лежит, тяжело раненный дерзким авантюристом. Я имею сведения, что последний прибыл в Париж с целью искать службы при королевском дворе. Поэтому его нетрудно найти, и я надеюсь, что ваше величество прикажете…
– По порядку, милый Филипп, по порядку! Сначала: кто – дворянин твоей свиты и кто – «дерзкий авантюрист»?
– Пострадавший – маркиз де Вард, обидчик – некто, именующий себя герцогом д'Арком.
– Так-с! Ну, а при каких обстоятельствах Вард был ранен Арком?
– Дерзкий проходимец напал на маркиза…
– Как? Так, попросту, напал и ранил? И ты был сам свидетелем этого?
– Нет, но маркиз де Вард…
– А! Ну, это – другое дело! Я уверен, что ты введен в заблуждение, милый брат! Но по счастливой случайности мы можем разобрать это дело тут же, на месте! – Людовик подошел к двери соседней комнаты и крикнул: – Герцог д'Арк, пожалуйте сюда! – и, искоса посмотрев на брата, со злорадством заметил, как вытянулось лицо Филиппа.
– Ваше величество! – испуганно и злобно заговорил последний, – мне кажется, что очная ставка между принцем крови и каким-то проходимцем совершенно недопустима уже принципиально…
– Но кто же говорит здесь об очной ставке, милый Филипп? Ты обвиняешь человека в совершении преступления, я сейчас же требую обвиненного тобой к ответу. А, вот и герцог! – перебил сам себя Людовик, когда Ренэ появился в дверях. – Герцог д Арк, его высочество герцог Филипп Орлеанский обвиняет вас в нападении на дворянина его свиты, маркиза де Барда. Что вы можете оказать в свое оправдание?
– Ничего, ваше величество! – спокойно ответил Ренэ.
– Ничего? – повторил король, с явным недоумением глядя на юношу. – Значит, вы… сознаетесь?
– В совершении явно позорного деяния? В том, что я, герцог д'Арк, напал на проезжего как разбойник? Извините меня, ваше величество, да вам, очевидно, благоугодно шутить!
– Ну, так объяснитесь! – с нетерпением и явным неудовольствием сказал король.
– Мне легче всего будет объяснить свою мысль сравнением, ваше величество! Если бы я обвинял его высочество герцога Орлеанского в краже платка из кармана или в нечестной игре, что мог бы сказать в свое оправдание его высочество? Мне кажется – ничего. Даже больше – его высочество, не унижая себя, не мог бы вообще оправдываться! Ведь существуют обвинения, которые настолько нелепы, вздорны и неправдоподобны, что позорят не обвиняемого, а обвинителя!
– Не забывайся, хам! – крикнул бледный от гнева, давно бешено покусывавший губы, Филипп.
– За это слово вы мне ответите как дворянин дворянину! – крикнул Ренэ и ринулся вперед, наполовину обнажая шпагу.
– Тише, герцог! – спокойно сказал Людовик, но это спокойствие тона было таково, что сразу охладило и остановило пылкого гасконца. – Вы забываетесь! В присутствии короля никто не смеет сводить личные счеты, а тем более – обнажать оружие! Но и вы, ваше высочество, забылись! Как могли вы решиться произнести такое оскорбительное слово? Герцог д'Арк принадлежит к старинной французской знати, его родословная лишь немногим отстает от нашей, даже если мы возьмем главную ветвь, то есть дом Капетингов вообще![20] Дед этого юного герцога оказал неоценимые услуги нашему деду, королю Генриху! Ваше высочество! После меня вы – первый дворянин во Франции! Относясь так презрительно к представителю древнего рода, вы унижаете всю французскую знать. Но таким образом вы прежде всего унижаете самого себя! Право, ваше высочество, я не видел бы никакого оправдания вашему поведению, если бы с самого начала не заметил, что вы находитесь в угнетенном состоянии духа. Вы, кажется, жаловались на нездоровье? Будем надеяться, что нездоровье коснулось только тела, а не духа! Ну, так постарайтесь же держать себя в надлежащих границах. Итак, вы продолжаете настаивать, что герцог д'Арк совершил противозаконное нападение на маркиза да Варда?
– Раз дуэли запрещены, – сумрачно, растерянно ответил Филипп, – значит, вызов на дуэль есть противозаконное нападение!
– А, так, значит, там состоялась дуэль! Об этом вы мне не сказали раньше! Но дуэль все-таки – не нападение!
– Герцог д'Арк принудил маркиза де Варда драться с ним!
– Простите, ваше высочество, но вы пришли требовать наказания только для герцога, если же дуэль, как я вполне согласен с вами, – преступление, то в этом преступлении повинны и герцог, и маркиз. Значит, вы хотите, чтобы я наказал герцога д'Арка и маркиза де Варда за нарушение королевского запрещения поединков?
– Я вижу, что вашему величеству во что бы то ни стало хочется оправдать герцога, – ответил Филипп, от злости сам плохо понимавший, что говорит.
– Еще раз ставлю на вид вашему высочеству, что вы забываетесь! – строго заметил Людовик.
– Извините, ваше величество, но ведь в самом деле… герцог д'Арк не будет отрицать, что вызвавшей стороной был он, а не маркиз. Значит, главной виновной стороной, вынудившей маркиза переступить закон, был герцог!
– Я не знал, что маркиза де Варда так лето вынудить совершить преступление! Значит, герцог мог вынудить Варда совершить кражу? Нет, как хотите, это – не оправдание для маркиза! А, главное, ваше высочество, вы должны были бы знать, что наш державный отец,[21] издавая указы против дуэлей, хотел лишь ограничить дворян в их задоре, хотел лишь уменьшить количество глупых, вздорных, необоснованных стычек. Но едва ли вы сами будете отрицать, что бывают положения, когда вопрос чести иначе, как дуэлью, решить нельзя. Значит, в данном случае вы неправильно подходите к интересующему нас событию. Важно не то, кто кого вызвал на дуэль, а важно, кто своим поведением вызвал необходимость самой дуэли. Ни вас, ни меня там не было. Предоставим же слово одному из участников поединка. Герцог д'Арк, расскажите нам, как и почему произошла дуэль. Но, под страхом тягчайшей кары и моей немилости, приказываю вам дать самый добросовестный отчет о происшедшем, отнюдь не прикрывая себя и не искажая истины!
– В этом мне нет надобности, ваше величество, – ответил Ренэ, – и клянусь, что, если в маркизе де Варде есть хотя капля чести, он дословно подтвердит мой рассказ. Я спокойно ужинал в харчевне. Какой-то нарядный дворянин, которого именовали маркизом, все врем подтрунивал над моим костюмом. Я не обращал внимания. Тогда маркиз кинул оскорбительную фразу, обращаясь лично ко мне. Я встал и попросил маркиза назвать себя, так как не имею привычки разговаривать с незнакомыми. Маркиз ответил мне, что таких оборванцев, как я, бьют палками, но им не представляются. Я подошел к маркизу, назвал себя и прибавил, что раз теперь он знает, кто я, ему будет не трудно взять свои слова обратно, так как ясно, что подобные слова не могут относиться к герцогу д'Арку. Маркиз категорически отказался извиниться, прибавив еще новые оскорбления, и тогда я потребовал, чтобы дело было решено шпагами. Маркиз согласился и просил окружающих быть свидетелями того, как он меня проучит. С первых ударов я заметил, что маркиз совершенно неопытен в искусстве владения шпагой. Убить его мне ничего не стоило бы, но я не убиваю беззащитных. Поэтому я нанес маркизу на память совершенно неопасную рану, которая, однако, достаточно мучительна, чтобы страдания научили его на следующий раз быть не столь заносчивым и более осторожным!
– Знаете что, ваше высочество, – сказал Людовик, – а ведь, поскольку я знаю Варда, этот рассказ очень смахивает на истину! Во всяком случае не может быть и речи о наказании Арка за Варда, если только маркиз не принесет мне прямой жалобы! Вы были введены в заблуждение. Впрочем, если вы настаиваете на суде, то мы подождем выздоровления Варда и тогда допросим обоих вместе. А пока… Благодарю вас, герцог, можете уйти!
Ренэ с поклоном удалился обратно в соседнюю комнату. Филипп тоже поднялся, желая уйти, но Людовик удержал его.
– Нет, Филипп, посиди еще немного! Теперь мне придется поговорить с тобой на другую тему. Скажи пожалуйста, знаешь ли ты, о чем со смехом говорит сегодня весь Париж?
– Откуда мне знать, если я вернулся лишь поздно ночью! – мрачно ответил Филипп.
– События, о которых я говорю, произошли именно глубокой ночью и как раз после твоего возвращения, милый Филипп! – спокойно возразил Людовик. – Так ты не знаешь, что дало богатый материал для шуток парижанам? Ну, так я тебе расскажу! Один высокопоставленный муж решил уличить свою жену в измене. Для этого он прибегнул к старому, уже не раз описанному романистами всех веков и народов, способу: он сделал вид, будто уезжает на охоту, сам же тайно вернулся домой и стал ломиться к жене в спальню, требуя, чтобы она открыла ему дверь. Слыша по разговору мужа, что он отдал чрезмерную дань дарам бога Вакха, и зная, что в таком состоянии – кстати сказать, слишком частом – он бывает непомерно груб, жена, сославшись на то, что она раздета, отказалась впустить его. Тогда хмельной ревнивец собрал друзей и слуг, приказал выломать дверь и… застал жену в обществе фрейлины. Муж пригласил людей, чтобы они стали свидетелями позора жены, им же пришлось стать свидетелями весьма пикантной картины в несколько ином духе: жена градом хлестких пощечин выгнала невежу-мужа вон из своих апартаментов! Что ты скажешь, милый Филипп, относительно этого нелепого, пошлого происшествия?
– Ваше величество! – задыхаясь от бешенства, крикнул Филипп, уже при первых словах короля вскочивший с кресла. – Это – мое личное, семейное дело, которое никого…
– Совершенно верно, ваше высочество: это – ваше семейное дело, но глава семьи – я. Я не могу допустить, чтобы имена членов французской королевской семьи трепались чернью с презрением и насмешками, я не могу допустить, чтобы мой родной брат публично разыгрывал роль пошлого, балаганного шута…
– Ваше величество! – снова крикнул Филипп.
– Молчите, ваше высочество, и слушайте! – с холодной надменностью перебил его Людовик. – Или вы все еще не вытрезвились со вчерашнего дня, что решаетесь перебивать меня? Еще раз повторяю вам: как глава первой дворянской семьи во Франции, я не могу допустить подобное недостойное поведение моих ближайших родственников. Кроме того, как король, я не могу допустить поведение, грозящее прямой опасностью интересам страны. Должно быть, вы изволили забыть, что ваша супруга – сестра английского короля, государя страны, в союзе с которой Франция обретает удовлетворение своих насущнейших нужд? Я знаю, Генриетта – добрая, хорошая и рассудительная женщина. Но всякая другая на ее месте после вчерашнего скандала уехала бы в Англию и потребовала бы развода. Разве Англия простила бы нам оскорбление, нанесенное сестре ее короля? Несчастный! – Людовик тоже встал и, все возвышая голос, осыпал брата молниями искрившихся гневом взглядов. – Если вы носите рога, то это – достойный вас убор! Если Генриетта изменяет вам – вы это заслужили! Что вы такое? Пьяница, грубый солдат, невежда, ошибочно родившийся в благородной и знатной семье! Неужели вы могли хоть на минуту вообразить, что я потерплю подобное безобразие? И вы еще осмелились заявить, что это – ваше личное дело, которое никого не касается? Французского короля все касается во Франции! Франция – это я! – и с этими последними словами, при которых голос дошел до громового крика, король с такой силой ударил кулаком по маленькому, украшенному инкрустацией, резному столику, что верхняя доска лопнула и с грохотом упала на пол, увлекая за собой хрустальный кувшин с прохладительным питьем.
Этот шум несколько охладил гнев Людовика. Он замолчал и, заложив руки за спину, стал сумрачно ходить взад и вперед по кабинету.
Филипп не осиливался поднять голову и только изредка, украдкой кидал косые, испуганные взгляды.
– По существу вас следовало бы жестоко наказать за такую недостойную выходку, – снова начал король уже значительно успокоившимся тоном. – Но я, ей-богу, не вижу, какое наказание может быть для вас ощутительнее финала вчерашней сцены! Поэтому на этот раз я готов поставить крест на всей истории. Помните только, что в следующий раз вы не отделаетесь так дешево! Но тем не менее на некоторое время вам необходимо уехать из Парижа, потому что скандал получит слишком большую огласку. Пусть сначала улягутся все сплетни и толки! Так вот, щадя ваше самолюбие больше, чем это делаете вы сами, и отнюдь не желая, чтобы ваш отъезд имел вид моей немилости, я придумал для вас ответственное и почетное поручение. Вам известно, что я решил реорганизовать наши пограничные крепости и Вобан[22] уже приступил к работам на нашей восточной границе. Однако в самое последнее время начинает выясняться, что Испания интригует против нас, и нам надо быть готовыми ко всему. Правда, наши южные крепости всегда были предметом особенного внимания, но… как знать! Так вот первой половиной вашей миссии будет тщательный осмотр пиренейских крепостей. Но одновременно с этим вы исполните еще одно тайное поручение. Дело в следующем. Мы с Кольбером[23] работаем над вопросом об укреплении финансов, и вот этой дельной голове пришла очень удачная мысль. В прежнее время короли удивительно легкомысленно раздаривали земли, и этим особенно отличался наш дед, король Генрих. Между тем зачастую на эти земли нет ни малейших документов, а в архивах нет ни малейших убедительных доказательств заслуг пред государством тех, кому эти земли были подарены. Кольбер составил большой список таких сомнительных владельцев. Часть земель должна быть попросту возвращена обратно в казну, часть будет закреплена за владельцами, но при условии уплаты в казну известной суммы, а часть будет откуплена у теперешних владельцев, но по земельным ценам того времени, когда и земля была дешевле, в деньги дороже. Конечно, ко всему этому надо приступить исподволь и очень осторожно. Прежде всего надо получить точные сведения на местах об имущественном положении владельцев, о состоянии их поместий, о качествах почвы – словом, полную картину значения данного владения как для самого владельца, так и для нас. Поясню вам на примере. У виконта Лулей имеется земля в Гюйене. Сам Лулей никогда там не был, да и не интересуется этим поместьем, потому что оно почти бездоходно. Его управляющий вечно жалуется на бесплодность почвы, на неурожаи и тому подобное. Лулей не имеет тысячи ливров дохода с этого большого имения. Значит, он нисколько не будет горевать, если мы отберем у него эту землю по бездоказательности его прав на владение ею. Но, прежде чем мы приступим к этому, нам важно знать, почему имение бездоходно. Может быть, и в самом деле почва и климатические условия там безнадежно плохи, может быть, там просто ведется не тот род хозяйства, который был бы выгоднее всего, а, может быть, – это вероятнее всего! – управляющий попросту обкрадывает своего господина! В первом случае мы вообще не станем трогать Лулея, потому что к чему мы будем бесполезно возбуждать хотя бы легкое недовольство? Во втором случае мы отберем землю, вознаградим Лулея какой-нибудь безделицей и продадим его имение в руки непривилегированного лица, причем нашей выгодой будут хотя бы подати.[24] В третьем случае мы, может быть, даже сами купим землю у Лулея, но стоимость имения исчислим исходя из доходности, которая в этом случае окажется во много раз ниже настоящей. Вы поняли мою мысль? Так вот: ваша официальная миссия – осмотр южных крепостей, а наряду с этим вы путешествуете якобы для собственного удовольствия и соберете все нужные нам справки. В помощь вам будут командированы два секретаря – один по военной, другой – по финансовой части. Кольбер даст вам список интересующих нас имений и подробную инструкцию; он сегодня же займется с вами, а завтра вы должны отправиться в путь. Я надеюсь, что вы оправдаете возлагаемое мной на вас доверие и с честью выполните это поручение. Пробыть в командировке вам придется месяцев пять-шесть; когда вы вернетесь, все будет забыто, и мы торжественно в радостно встретим успешного исполнителя наших королевских предначертаний! Ну, а теперь ступайте, милый Филипп, и приготовьтесь к своей важной миссии!
– Не могу похвастать удачей! – мрачно ответил Филипп.
– Что же так? Или ты, может быть, гонялся за слишком крупным зверем?
Филиппу показалось, что в тоне голоса короля слышится иронический, торжествующий намек. Он резко поднял голову. Но лицо короля оставалось спокойным, только где-то глубоко, в самых уголках умных глаз, еле заметно искрилась тень насмешки.
– Извиняюсь, ваше величество, – глухо сказал Филипп, снова опуская глаза. – Я с удовольствием поговорю с вами в следующий раз на охотничьи темы, а теперь… мне нездоровится. Кроме того, я явился к вам не за тем: я пришел просить справедливости!
– И ты ее получишь! – с жаром подхватил Людовик. – В чем дело, милый Филипп? Кто тебя обидел?
– Меня лично – никто, но один из дворян моей свиты лежит, тяжело раненный дерзким авантюристом. Я имею сведения, что последний прибыл в Париж с целью искать службы при королевском дворе. Поэтому его нетрудно найти, и я надеюсь, что ваше величество прикажете…
– По порядку, милый Филипп, по порядку! Сначала: кто – дворянин твоей свиты и кто – «дерзкий авантюрист»?
– Пострадавший – маркиз де Вард, обидчик – некто, именующий себя герцогом д'Арком.
– Так-с! Ну, а при каких обстоятельствах Вард был ранен Арком?
– Дерзкий проходимец напал на маркиза…
– Как? Так, попросту, напал и ранил? И ты был сам свидетелем этого?
– Нет, но маркиз де Вард…
– А! Ну, это – другое дело! Я уверен, что ты введен в заблуждение, милый брат! Но по счастливой случайности мы можем разобрать это дело тут же, на месте! – Людовик подошел к двери соседней комнаты и крикнул: – Герцог д'Арк, пожалуйте сюда! – и, искоса посмотрев на брата, со злорадством заметил, как вытянулось лицо Филиппа.
– Ваше величество! – испуганно и злобно заговорил последний, – мне кажется, что очная ставка между принцем крови и каким-то проходимцем совершенно недопустима уже принципиально…
– Но кто же говорит здесь об очной ставке, милый Филипп? Ты обвиняешь человека в совершении преступления, я сейчас же требую обвиненного тобой к ответу. А, вот и герцог! – перебил сам себя Людовик, когда Ренэ появился в дверях. – Герцог д Арк, его высочество герцог Филипп Орлеанский обвиняет вас в нападении на дворянина его свиты, маркиза де Барда. Что вы можете оказать в свое оправдание?
– Ничего, ваше величество! – спокойно ответил Ренэ.
– Ничего? – повторил король, с явным недоумением глядя на юношу. – Значит, вы… сознаетесь?
– В совершении явно позорного деяния? В том, что я, герцог д'Арк, напал на проезжего как разбойник? Извините меня, ваше величество, да вам, очевидно, благоугодно шутить!
– Ну, так объяснитесь! – с нетерпением и явным неудовольствием сказал король.
– Мне легче всего будет объяснить свою мысль сравнением, ваше величество! Если бы я обвинял его высочество герцога Орлеанского в краже платка из кармана или в нечестной игре, что мог бы сказать в свое оправдание его высочество? Мне кажется – ничего. Даже больше – его высочество, не унижая себя, не мог бы вообще оправдываться! Ведь существуют обвинения, которые настолько нелепы, вздорны и неправдоподобны, что позорят не обвиняемого, а обвинителя!
– Не забывайся, хам! – крикнул бледный от гнева, давно бешено покусывавший губы, Филипп.
– За это слово вы мне ответите как дворянин дворянину! – крикнул Ренэ и ринулся вперед, наполовину обнажая шпагу.
– Тише, герцог! – спокойно сказал Людовик, но это спокойствие тона было таково, что сразу охладило и остановило пылкого гасконца. – Вы забываетесь! В присутствии короля никто не смеет сводить личные счеты, а тем более – обнажать оружие! Но и вы, ваше высочество, забылись! Как могли вы решиться произнести такое оскорбительное слово? Герцог д'Арк принадлежит к старинной французской знати, его родословная лишь немногим отстает от нашей, даже если мы возьмем главную ветвь, то есть дом Капетингов вообще![20] Дед этого юного герцога оказал неоценимые услуги нашему деду, королю Генриху! Ваше высочество! После меня вы – первый дворянин во Франции! Относясь так презрительно к представителю древнего рода, вы унижаете всю французскую знать. Но таким образом вы прежде всего унижаете самого себя! Право, ваше высочество, я не видел бы никакого оправдания вашему поведению, если бы с самого начала не заметил, что вы находитесь в угнетенном состоянии духа. Вы, кажется, жаловались на нездоровье? Будем надеяться, что нездоровье коснулось только тела, а не духа! Ну, так постарайтесь же держать себя в надлежащих границах. Итак, вы продолжаете настаивать, что герцог д'Арк совершил противозаконное нападение на маркиза да Варда?
– Раз дуэли запрещены, – сумрачно, растерянно ответил Филипп, – значит, вызов на дуэль есть противозаконное нападение!
– А, так, значит, там состоялась дуэль! Об этом вы мне не сказали раньше! Но дуэль все-таки – не нападение!
– Герцог д'Арк принудил маркиза де Варда драться с ним!
– Простите, ваше высочество, но вы пришли требовать наказания только для герцога, если же дуэль, как я вполне согласен с вами, – преступление, то в этом преступлении повинны и герцог, и маркиз. Значит, вы хотите, чтобы я наказал герцога д'Арка и маркиза де Варда за нарушение королевского запрещения поединков?
– Я вижу, что вашему величеству во что бы то ни стало хочется оправдать герцога, – ответил Филипп, от злости сам плохо понимавший, что говорит.
– Еще раз ставлю на вид вашему высочеству, что вы забываетесь! – строго заметил Людовик.
– Извините, ваше величество, но ведь в самом деле… герцог д'Арк не будет отрицать, что вызвавшей стороной был он, а не маркиз. Значит, главной виновной стороной, вынудившей маркиза переступить закон, был герцог!
– Я не знал, что маркиза де Варда так лето вынудить совершить преступление! Значит, герцог мог вынудить Варда совершить кражу? Нет, как хотите, это – не оправдание для маркиза! А, главное, ваше высочество, вы должны были бы знать, что наш державный отец,[21] издавая указы против дуэлей, хотел лишь ограничить дворян в их задоре, хотел лишь уменьшить количество глупых, вздорных, необоснованных стычек. Но едва ли вы сами будете отрицать, что бывают положения, когда вопрос чести иначе, как дуэлью, решить нельзя. Значит, в данном случае вы неправильно подходите к интересующему нас событию. Важно не то, кто кого вызвал на дуэль, а важно, кто своим поведением вызвал необходимость самой дуэли. Ни вас, ни меня там не было. Предоставим же слово одному из участников поединка. Герцог д'Арк, расскажите нам, как и почему произошла дуэль. Но, под страхом тягчайшей кары и моей немилости, приказываю вам дать самый добросовестный отчет о происшедшем, отнюдь не прикрывая себя и не искажая истины!
– В этом мне нет надобности, ваше величество, – ответил Ренэ, – и клянусь, что, если в маркизе де Варде есть хотя капля чести, он дословно подтвердит мой рассказ. Я спокойно ужинал в харчевне. Какой-то нарядный дворянин, которого именовали маркизом, все врем подтрунивал над моим костюмом. Я не обращал внимания. Тогда маркиз кинул оскорбительную фразу, обращаясь лично ко мне. Я встал и попросил маркиза назвать себя, так как не имею привычки разговаривать с незнакомыми. Маркиз ответил мне, что таких оборванцев, как я, бьют палками, но им не представляются. Я подошел к маркизу, назвал себя и прибавил, что раз теперь он знает, кто я, ему будет не трудно взять свои слова обратно, так как ясно, что подобные слова не могут относиться к герцогу д'Арку. Маркиз категорически отказался извиниться, прибавив еще новые оскорбления, и тогда я потребовал, чтобы дело было решено шпагами. Маркиз согласился и просил окружающих быть свидетелями того, как он меня проучит. С первых ударов я заметил, что маркиз совершенно неопытен в искусстве владения шпагой. Убить его мне ничего не стоило бы, но я не убиваю беззащитных. Поэтому я нанес маркизу на память совершенно неопасную рану, которая, однако, достаточно мучительна, чтобы страдания научили его на следующий раз быть не столь заносчивым и более осторожным!
– Знаете что, ваше высочество, – сказал Людовик, – а ведь, поскольку я знаю Варда, этот рассказ очень смахивает на истину! Во всяком случае не может быть и речи о наказании Арка за Варда, если только маркиз не принесет мне прямой жалобы! Вы были введены в заблуждение. Впрочем, если вы настаиваете на суде, то мы подождем выздоровления Варда и тогда допросим обоих вместе. А пока… Благодарю вас, герцог, можете уйти!
Ренэ с поклоном удалился обратно в соседнюю комнату. Филипп тоже поднялся, желая уйти, но Людовик удержал его.
– Нет, Филипп, посиди еще немного! Теперь мне придется поговорить с тобой на другую тему. Скажи пожалуйста, знаешь ли ты, о чем со смехом говорит сегодня весь Париж?
– Откуда мне знать, если я вернулся лишь поздно ночью! – мрачно ответил Филипп.
– События, о которых я говорю, произошли именно глубокой ночью и как раз после твоего возвращения, милый Филипп! – спокойно возразил Людовик. – Так ты не знаешь, что дало богатый материал для шуток парижанам? Ну, так я тебе расскажу! Один высокопоставленный муж решил уличить свою жену в измене. Для этого он прибегнул к старому, уже не раз описанному романистами всех веков и народов, способу: он сделал вид, будто уезжает на охоту, сам же тайно вернулся домой и стал ломиться к жене в спальню, требуя, чтобы она открыла ему дверь. Слыша по разговору мужа, что он отдал чрезмерную дань дарам бога Вакха, и зная, что в таком состоянии – кстати сказать, слишком частом – он бывает непомерно груб, жена, сославшись на то, что она раздета, отказалась впустить его. Тогда хмельной ревнивец собрал друзей и слуг, приказал выломать дверь и… застал жену в обществе фрейлины. Муж пригласил людей, чтобы они стали свидетелями позора жены, им же пришлось стать свидетелями весьма пикантной картины в несколько ином духе: жена градом хлестких пощечин выгнала невежу-мужа вон из своих апартаментов! Что ты скажешь, милый Филипп, относительно этого нелепого, пошлого происшествия?
– Ваше величество! – задыхаясь от бешенства, крикнул Филипп, уже при первых словах короля вскочивший с кресла. – Это – мое личное, семейное дело, которое никого…
– Совершенно верно, ваше высочество: это – ваше семейное дело, но глава семьи – я. Я не могу допустить, чтобы имена членов французской королевской семьи трепались чернью с презрением и насмешками, я не могу допустить, чтобы мой родной брат публично разыгрывал роль пошлого, балаганного шута…
– Ваше величество! – снова крикнул Филипп.
– Молчите, ваше высочество, и слушайте! – с холодной надменностью перебил его Людовик. – Или вы все еще не вытрезвились со вчерашнего дня, что решаетесь перебивать меня? Еще раз повторяю вам: как глава первой дворянской семьи во Франции, я не могу допустить подобное недостойное поведение моих ближайших родственников. Кроме того, как король, я не могу допустить поведение, грозящее прямой опасностью интересам страны. Должно быть, вы изволили забыть, что ваша супруга – сестра английского короля, государя страны, в союзе с которой Франция обретает удовлетворение своих насущнейших нужд? Я знаю, Генриетта – добрая, хорошая и рассудительная женщина. Но всякая другая на ее месте после вчерашнего скандала уехала бы в Англию и потребовала бы развода. Разве Англия простила бы нам оскорбление, нанесенное сестре ее короля? Несчастный! – Людовик тоже встал и, все возвышая голос, осыпал брата молниями искрившихся гневом взглядов. – Если вы носите рога, то это – достойный вас убор! Если Генриетта изменяет вам – вы это заслужили! Что вы такое? Пьяница, грубый солдат, невежда, ошибочно родившийся в благородной и знатной семье! Неужели вы могли хоть на минуту вообразить, что я потерплю подобное безобразие? И вы еще осмелились заявить, что это – ваше личное дело, которое никого не касается? Французского короля все касается во Франции! Франция – это я! – и с этими последними словами, при которых голос дошел до громового крика, король с такой силой ударил кулаком по маленькому, украшенному инкрустацией, резному столику, что верхняя доска лопнула и с грохотом упала на пол, увлекая за собой хрустальный кувшин с прохладительным питьем.
Этот шум несколько охладил гнев Людовика. Он замолчал и, заложив руки за спину, стал сумрачно ходить взад и вперед по кабинету.
Филипп не осиливался поднять голову и только изредка, украдкой кидал косые, испуганные взгляды.
– По существу вас следовало бы жестоко наказать за такую недостойную выходку, – снова начал король уже значительно успокоившимся тоном. – Но я, ей-богу, не вижу, какое наказание может быть для вас ощутительнее финала вчерашней сцены! Поэтому на этот раз я готов поставить крест на всей истории. Помните только, что в следующий раз вы не отделаетесь так дешево! Но тем не менее на некоторое время вам необходимо уехать из Парижа, потому что скандал получит слишком большую огласку. Пусть сначала улягутся все сплетни и толки! Так вот, щадя ваше самолюбие больше, чем это делаете вы сами, и отнюдь не желая, чтобы ваш отъезд имел вид моей немилости, я придумал для вас ответственное и почетное поручение. Вам известно, что я решил реорганизовать наши пограничные крепости и Вобан[22] уже приступил к работам на нашей восточной границе. Однако в самое последнее время начинает выясняться, что Испания интригует против нас, и нам надо быть готовыми ко всему. Правда, наши южные крепости всегда были предметом особенного внимания, но… как знать! Так вот первой половиной вашей миссии будет тщательный осмотр пиренейских крепостей. Но одновременно с этим вы исполните еще одно тайное поручение. Дело в следующем. Мы с Кольбером[23] работаем над вопросом об укреплении финансов, и вот этой дельной голове пришла очень удачная мысль. В прежнее время короли удивительно легкомысленно раздаривали земли, и этим особенно отличался наш дед, король Генрих. Между тем зачастую на эти земли нет ни малейших документов, а в архивах нет ни малейших убедительных доказательств заслуг пред государством тех, кому эти земли были подарены. Кольбер составил большой список таких сомнительных владельцев. Часть земель должна быть попросту возвращена обратно в казну, часть будет закреплена за владельцами, но при условии уплаты в казну известной суммы, а часть будет откуплена у теперешних владельцев, но по земельным ценам того времени, когда и земля была дешевле, в деньги дороже. Конечно, ко всему этому надо приступить исподволь и очень осторожно. Прежде всего надо получить точные сведения на местах об имущественном положении владельцев, о состоянии их поместий, о качествах почвы – словом, полную картину значения данного владения как для самого владельца, так и для нас. Поясню вам на примере. У виконта Лулей имеется земля в Гюйене. Сам Лулей никогда там не был, да и не интересуется этим поместьем, потому что оно почти бездоходно. Его управляющий вечно жалуется на бесплодность почвы, на неурожаи и тому подобное. Лулей не имеет тысячи ливров дохода с этого большого имения. Значит, он нисколько не будет горевать, если мы отберем у него эту землю по бездоказательности его прав на владение ею. Но, прежде чем мы приступим к этому, нам важно знать, почему имение бездоходно. Может быть, и в самом деле почва и климатические условия там безнадежно плохи, может быть, там просто ведется не тот род хозяйства, который был бы выгоднее всего, а, может быть, – это вероятнее всего! – управляющий попросту обкрадывает своего господина! В первом случае мы вообще не станем трогать Лулея, потому что к чему мы будем бесполезно возбуждать хотя бы легкое недовольство? Во втором случае мы отберем землю, вознаградим Лулея какой-нибудь безделицей и продадим его имение в руки непривилегированного лица, причем нашей выгодой будут хотя бы подати.[24] В третьем случае мы, может быть, даже сами купим землю у Лулея, но стоимость имения исчислим исходя из доходности, которая в этом случае окажется во много раз ниже настоящей. Вы поняли мою мысль? Так вот: ваша официальная миссия – осмотр южных крепостей, а наряду с этим вы путешествуете якобы для собственного удовольствия и соберете все нужные нам справки. В помощь вам будут командированы два секретаря – один по военной, другой – по финансовой части. Кольбер даст вам список интересующих нас имений и подробную инструкцию; он сегодня же займется с вами, а завтра вы должны отправиться в путь. Я надеюсь, что вы оправдаете возлагаемое мной на вас доверие и с честью выполните это поручение. Пробыть в командировке вам придется месяцев пять-шесть; когда вы вернетесь, все будет забыто, и мы торжественно в радостно встретим успешного исполнителя наших королевских предначертаний! Ну, а теперь ступайте, милый Филипп, и приготовьтесь к своей важной миссии!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента