Ана Феррейра
Амадора. Та, что любит…

    Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно духу Моему быть пренебрегаемым человеками; потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди.
БЫТИЕ VI, 2–4

Он

   – Николь Кидман или Деми Мур?
   – Что?
   – Которую бы ты выбрал?
   – Для чего?
   – Для ночи любви… или среди дня…
   – И я обеим нужен?
   – Они с ума по тебе сходят.
   – А я должен выбрать одну…
   – Кто тебе больше нравится?
   – Николь Кидман или Деми Мур?
   – Кого из них?
   – Николь Кидман.
   – Конечно. Жюльетту Бинош или Винону Райдер?
   – М-м-м… Жюльетту Бинош.
   – Миру Сорвино или Джулию Робертс?
   – Миру Сорвино.
   – Мадонну или Шерон Стоун?
   – Мадонну.
   – Кейт Мосс или Гизеллу Бюндхен?
   – Кейт Мосс.
   – Мне больше нравится Гизелла Бюндхен.
   – А мне Кейт Мосс.
   – Лаура на нее немножко похожа…
   – Ты думаешь?!
   – Она так думает…
   – Ничего похожего. Тома Круза или Кияну Ривза?
   – Ты же отвечаешь!
   – Нет, теперь твоя очередь… Тома Круза или Кияну Ривза?
   – Ну, ладно…
   – Ну так Тома Круза или Кияну Ривза?
   – Кияну Ривза.
   – Брэда Пита или Джонни Деппа?
   – Джонни Деппа.
   – Брюса Виллиса или Антонио Бандераса?
   – Брюса Виллиса!
   – Лени Кравица или Максвелла?
   – Обоих.
   – Выбери одного.
   – Кравица.
   – Раи или Эйлера?
   – Эйлера я не знаю…
   – Эйлер из «Пальм», Сын Ветра – его часто показывают…
   – Пожалуй, Раи.
   – Майка Тайсона или Холлифилда?
   – Майка Тайсона.
   – Вуди Алена или Стивена Спилберга?
   – Вуди Алена.
   – Боба Дилана или Боба Марли?
   – Не припомню его лица… Боба Дилана, пожалуй…
   – Билла Клинтона или Билла Гейтса?
   – Клинтона.
   – Принца Чарлза или Фиделя Кастро?
   – Ни того, ни другого.
   – Выбери одного, а то оба тебя изнасилуют.
   – Тогда Фиделя…
   – Малуфа или Саплиси?
   – Конечно, Саплиси.
   – Тони Рамоса или Веру Фишер?
   – Веру Фишер.
   – Анжела!!
   – Ты спросил – я и ответила…
   – Улисса или Флавиу?
   – Друг не считается.
   – Считается. Так Улисса или Флавиу?
   – Может, назовешь кого получше?
   – Получше?! Алешандри?..
   – Да он же не просыхает!
   – А Андре?
   – Ничтожество! Надоел он мне…
   – Зря ты так думаешь. Алешандри или Андре?
   – Тебя.
   Он притворяется, что не расслышал. Рисует звезду на обложке блокнотика…
   – Кроме Лауры, кого ты еще любил?
   – А что?..
   – Интересно!
   – Я любил только тебя.
   – Врун. Расскажи о своей первой любви…
   – Я уже рассказывал.
   – Тогда о второй…
   – Не помню.
   – Которую ты соблазнил…
   – Ни в коем случае.
   – Обожаю, когда рассказывают, как соблазняют.
   – Тогда почитай книжку или сходи в кино…
   – Я же тебе рассказываю про всех, кто у меня был…
   Он смотрит на дверь, скрестив руки.
   – Я знаю достаточно, больше ничего не хочу знать. Это меня не возбуждает.
   – Не похоже. Вон что у тебя в штанах…
   – Да, встал.
   – Был у меня один любовник, который дарил мне только такие подарки, которые действуют на воображение…
   – Очень интересно!
   – Я умирала от возбуждения, представляя других женщин с ним…
   – Пощади меня, я не хочу этого знать.
   – Я тебя обожаю!
   – А я тебя…
   – Последний, кто у меня был до тебя – самая большая моя ошибка. Но с ним было хорошо… Сказать, как его зовут?
   – Как хочешь.
   – Я никак не хочу.
   – Вот это меня и бесит.
   Он идет к двери. Потом возвращается. Обхватывает мне лицо ладонями и впивается долгим поцелуем, не сомневаясь, что от постели нас отделяют всего несколько шагов. Я продолжаю.
   – Мне ужасно хочется знать о тебе все-все – каждую секунду твоей жизни.
   – Лучше пользоваться мгновением – в нем так всего много…
   Он сгребает меня в объятия, сжимает так, что не вырваться, и трется о мое тело.
   – Не скажу, как его зовут.
   – Лучше скажи, а то я совсем дураком себя чувствую. Кто же этот подонок, с которым ты была в последний раз?
   – Ты его знаешь.
   – Ну, говори!
   – Андре!
   – Черт! Ты была с Андре?
   – Это же было до тебя. И все было нормально.
   – Нормально?!
   – Ну да, это же до тебя было…
   – Ладно, извини.
   Он встает и смотрится в зеркало.
   – Когда?
   – Недели две назад.
   – Черт!!
   Он сует руки в карманы брюк.
   – Ладно… Кто еще?!
   – Никого, успокойся.
   – Нет, говори! И пошли их всех подальше, чтобы я успокоился.
   – Любовь проходит… Это же глупо.
   – Любовь?! Так ты любила Андре?
   – Любила, страдала, потом перестала.
   – Хватит.
   Он садится на кровать и снимает с меня блузку, лижет мне соски…
   – Одних я хорошо помню, других не очень, некоторых забыла…
   – Не хочу этого знать.
   – Некоторых помню по запаху, по вкусу…
   – Перестань.
   Он снимает с меня трусики.

Дон-Жуан

   Я умею говорить только о любви.
   Проснувшись, я услышала незнакомую мне прежде музыку. Не знаю, взаправду это была музыка или это было во сне. Сна я не помню, но проснулась я влюбленной… это была музыка любви, и онпоявляется под белым потолком моей спальни. Он прикасается ко мне. Дон-Жуан в поисках идеальной женщины, и она – это я.
   Между соблазнителями и бабниками большая разница. На этот счет у меня теория – я собираюсь писать об этом диссертацию. Бабник хочет обладать всеми – соблазнитель хочет встретить любовь. Бабнику важно количество – соблазнителю качество. Соблазнитель – романтик, а бабник – просто подонок. Соблазнитель по-настоящему глубок… Дон-Жуан – это соблазнитель. Буду звать его Дон-Жуаном. Он всегда приносил розу, похищенную из вазы у матери или с работы… я никогда не спрашивала, откуда розы, но знала, что они краденые. Перед тем, как заняться сексом – обязательно запоминающаяся прогулка. Он непременно хотел, чтобы она запомнилась – да, так оно и бывало… Когда мы в первый раз были близки, на мне были голубые трусики. Я и не думала, какие надеть – голубые, черные, белые… Эти простые, уже не новые голубые трусики, которые я стащила у Вероники, ему страшно понравились.
   – Ты такая красивая в одних голубых трусиках…
   – У меня есть и других цветов.
   – Но без трусиков лучше.
   – Ладно…
   Я их сняла, и он приник ко мне губами и языком. Мне было мучительно сладостно, и я умоляла, чтобы он вошел в меня.
   – Я хочу…
   – Спокойно…
   – Пожалуйста!
   – Подожди немножко…
   – Я хочу сейчас!
   Мне казалось, что я умираю от наслаждения, и если бы он этого не сделал, настал бы мне конец. Он вошел в меня спокойно, целиком, до самого конца. Так разворачивалась наша эротическая симфония… Andante, allegro moderato, потом адский галоп…
   Мне все время кажется, что я слишком много говорю.
   Точно не припомню, когда мы увиделись впервые. Он говорит, что в Страстную пятницу в ресторане неподалеку от радио. Я работала ведущей на радио и каких только передач не вела: как оставаться красивой, мода, гороскопы, а еще в моих программах читались любовные истории, присланные слушателями. Они пользовались успехом, сюжет у них был цветистый, а девица, которая их читала без особого выражения, была какая-то странная, зато обладала очень чувственным голосом. Эта передача, которая называлась «Солнце в зените», была самой продолжительной и выходила в эфир с понедельника по пятницу от полудня до двух часов. Платили прилично.
   Я предпочитала обедать после передачи, когда ничто не отвлекало и не беспокоило. Очень уютно было в полуфранцузском-полуитальянском ресторане рядом с радио, где подавали отличные салаты. Когда я приходила, он уже уходил. По крайней мере, пару раз мы встречались, когда я приступала к закуске, а он доедал десерт. То он сидел в одиночестве, то со стриженой брюнеткой, то с блондинкой, от которой несло духами, то с каким-то парнем с эспаньолкой. Я тоже бывала в различных компаниях – Лурдинья, Андре, Эужения, Висенте… Мне всегда безумно хотелось продолжить беседу, завязавшуюся в коридорах радио – только не в этот день. Он тоже сидел один, а вместо тарелки перед ним лежала большая раскрытая книга.
   Я сижу за своим столом у окна, он поднимает глаза и просит счет у того же официанта, который принял у меня заказ, и снова смотрит в книгу. Какой красивый… Будь здесь Лурдинья – наверняка решила бы, что он бабник… Я-то знала, что это соблазнитель. Дон-Жуан. Он смотрел на женщин – они ему явно нравились, – но со мною он был не таким, потому что и я не такая, как они.
   Тропической зной. Кондиционера в ресторане не было. Вентиляторы колыхали скатерти на двух столах, в том числе на том, где сидел он – и я увидела, что на нем бермуды. Какие коленки! Они мне безумно понравились… Мне и в голову не приходило, что от пары коленок может так подняться кровяное давление. Я решила переключиться на книгу. Попыталась разобрать заглавие, но тут он захлопнул книгу, не заложив страницы. Я увидела, что это «Божественная комедия». У меня дома была эта книга и даже, судя по обложке, то же издание. Мне принесли еду, а ему счет. Он заполняет чек, но не трогается с места. Я начинаю есть, а он не трогается с места. Мне хочется посмотреть на него, но я ограничиваюсь картиной на стене. Надо сказать, что изображала она склонившуюся над книгой Франческу, которую вот-вот одарит запретным поцелуем ее деверь Паоло… Всякий раз, когда я хоть на долю секунды задерживала взгляд на этой картине, мне вспоминались двое братьев, которых я любила. Николау и Никодемуса. Особенно Никодемуса. А онвсе сидит на месте.
   В «Божественной комедии» Данте встречается с Франческой в аду.
   Ясное дело! Он ищет повода познакомиться и наверняка заговорит о картине или о книге… Боковым зрением замечаю, что он смотрит на меня, и скольжу взглядом по стенам, по людям, по столам и стульям, по двери, по его коленкам и по нему самому. Отвожу взгляд, Боже мой! Он созерцал мой обед, словно картину. «Франческа да Римини» – копия с картины Уильяма Дайса – справа от меня. Жую, а он умоляюще глядит на меня… Я допила кока-колу и решила сделать встречный шаг – так ведь обычно поступают. Беру книгу, притворяюсь, что читаю, делаю бессмысленные пометки – а он сидит, как сидел. Набираюсь смелости и пристально смотрю на него. Он глядит на меня со смущенной улыбкой… Наконец поднимается. Я облегченно вздыхаю.
   – Можно присесть?
   – Можно, если объяснишь, почему ты на меня так смотрел…
   – Хотелось познакомиться. Извини…
   – Я думала, ты меня с кем-то спутал.
   – Ни в коем случае. Тебя ни с кем не спутаешь.
   Его коленки тоже не спутаешь. Я помолчала, он тоже.
   – Я все время тебя тут вижу. Знаю, что ты работаешь на радио, и слушаю твои передачи за обедом. И все их слушают.
   – Да знаю, у меня есть постоянные слушатели.
   – Хорошая передача. Умная, с юмором… Я тоже сделаю заявку на любовную историю.
   – Можешь вручить прямо мне.
   – Нет, я как-нибудь по почте…
   Какой формализм! Он встает и протягивает мне руку.
   – Очень приятно с тобой познакомиться.
   – Мне тоже.
   Я в последний раз гляжу на его коленки. Он берет книгу и уходит.
   «Божественная комедия». Раза три или четыре я ее искала, да так и не нашла. Я была уверена, что у меня дома есть эта книга. Сколько раз я ее листала, перечитывала отрывки из «Ада»… Встреча Данте с Франческой, которая осуждена за любовь… Николау и Никодемус. Я ощущала себя немножко Франческой, когда любила обоих братьев. «Когда-нибудь я все-все расскажу Дон-Жуану», – думала я, пока искала книгу. Да, я любила обоих. Изменила я Николау. Никодемус был как Паоло. У меня уже был Ромео, Джеймс Бонд, Че Гевара, Кунг-фу, Дон-Жуан… «Божественная комедия». Ее не было ни у матери, ни у братьев. Я подумала, не позвонить ли друзьям, которым давала книги, но решила, что это не дело. Кто брал книги, должен возвращать их без напоминания. Люди не ангелы, да и ангелы, наверное, не без слабостей… Я заметила несколько чужих книг на моих полках… Да ладно: пара коленок – это всего лишь пара коленок.
   Дон-Жуан необыкновенно изящно вошел в мою жизнь. Осмотрительный молодой человек – не из тех, кто действует нахрапом. Он был безупречен с моими сослуживцами, обсуждал с ними передачи, задавал вопросы, чтобы произвести на меня впечатление, и больше ни разу не появился ни со стриженой брюнеткой, ни с надушенной блондинкой. Лурдинья изменила бы свое суждение о нем – выходило, что он не бабник, а очень интересный молодой человек…Я была очарована, особенно после того, как он поиграл на фортепьяно в ресторане. Музыка любви… Он разжег мое воображение, а потом исчез. Прошел месяц. Я спрашиваю официанта. «Он все разъезжает…» Вот, оказывается, почему его нет. «Он забыл книгу на фортепьяно». Официант словоохотлив. Есть за что зацепиться. Просто ли так он оставил книгу?.. Ясно! Я попросила знакомого официанта принести книгу. Конечно… Это моя книга! Книга моей матери!
   Ноги у меня подкосились. Я села. На фронтисписе – пятиконечная звездочка, которой моя мать помечала все свои книги – ее экслибрис. Полистала страницы. На сто девятнадцатой – сиреневая закладка, на триста пятьдесят седьмой – визитная карточка его отца: Мигел Фонсека.Откуда у него моя книга? Какой подлец ему дал ее? Я взяла под руку официанта и сказала, что это очень ценная книга и что дома она будет сохраннее. Он согласился без разговоров. Постоянный слушатель!
   Целый день я размышляла. Может быть, он шел за мной и проник ко мне в квартиру… Замки-то у нас ни к черту не годятся… Может, он вошел под видом разносчика пиццы, водопроводчика, электрика, что-нибудь в этом роде… Может, подсматривал за мной в щелку, дурачок. Подслушивал, как я говорю сама с собой, смотрел, как я сплю… А сплю я всегда голая… А может, он приходил на какой-нибудь праздник?.. Не может быть – я бы его заметила. Наверное, я кому-то дала эту книгу, а тот дал ему… Нет… Может, я где-то ее забыла, а кто-то нашел, продал букинисту, а он купил… Чего только я не передумала! Настолько мне это было любопытно, что я целые часы проводила в бдениях. Наконец, потребовала назад книги, которые давала сто лет назад – и ни у одного из моих друзей «Божественной комедии» не оказалось. Это могла быть только моя книга. Вернее, моей матери. Я стала ждать. Дон-Жуан вернется и раскроет тайну.
   Он казался мне таким знакомым, таким похожим на кого-то… У него даже был вид какой-то знаменитости. И так хотелось опять увидеть его коленки…
 
   Две ассистентки помогали мне подбирать любовные истории. Почти полтораста писем в день – и такие нелепые, что дальше некуда. В первую очередь ассистентки прочитывали те письма, которые отличались разборчивым почерком и непристойным содержанием, но я настаивала, чтобы они читали все подряд… То, что долгие годы я расшифровывала написанные в темноте записки матери, где она описывала свои сны, научило меня разбирать все, вплоть до врачебных рецептов, и поэтому иногда я выявляла перлы, пропущенные ассистентками.
   Я созерцаю две кучи писем у меня на столе. Решаю, что начать надо с прочитанных. Нахожу несколько любопытных историй, потом еще две, которые привлекли мое внимание одинаковым почерком и одинаковым началом.
   « Наверное, они знали друг друга в иной жизни, если таковая существовала. Вновь узнали они друг друга. Они условились, что он встретит ее в Страстную пятницу. Когда она вошла в этот небольшой ресторан, он понял, что получает наивысший дар в своей жизни – любимую…»
   Среди выбранных писем мне попадается еще одно, уже третье, написанное тою же рукой и начинающееся точно так же. Ассистентки уже собирались выбросить его в мусор. Ясно, что эти три письма были написаны и присланы одним и тем же лицом. Первый абзац был одинаковым во всех трех, дальнейшее было различным.
   Вкратце, дело было так:
   В первом письме они влюбляются, женятся и всю жизнь проводят вместе в розовом домике.
   Во втором варианте они просто смотрят друг на друга – и так проходит вся их жизнь. Только в старости они отдают себе отчет, что поезд ушел.
   В третьем – они выходят из ресторана, проводят вместе бурную ночь и больше никогда не встречаются.
   Написал их он.Дон-Жуан. Никакого сомнения.
   Ассистентки отобрали третье, подумав, что первые два – это просто копии. Некоторые корреспонденты присылали одну и ту же историю по два-три раза. Я убедилась, что мои помощницы читали только начало писем. Только я смогла выбрать первый вариант.
   Запыхавшись, я влетела в ресторан. За моим столиком сидел он.По-прежнему красивый. Я улыбнулась и села. Он подарил мне розу (ее лепестки я храню до сих пор). Мы поговорили о жизни. Он так и не раскрыл мне тайну книги. Сказал, что взял ее в отцовской библиотеке и не обратил ни малейшего внимания на звездочку на форзаце.
    – Все рисуют звездочки, –пояснил он, – звездочки, сердечки, квадратики, цветочки.
   Черт побери! Не могло это быть простым совпадением… Какое разочарование! Я ожидала героического повествования, тщательного описания стратегии, разработанной для того, чтобы добыть мою книгу… Ничего подобного! Потом я подумала, что он начнет разговор о картине из ресторана и о встрече Данте с Франческой в аду, описанной в «Божественной комедии»… Не было и этого. Может быть, он еще даже не дошел до этого круга ада, а может быть, не знал, что это за мужчина и женщина на картине. Это уж я такая дура, что пытаюсь объяснить и связать всевозможные факты… Я готова была прийти к выводу, что он забавляется со мной, что все продумано, что карты судьбы он тщательно изучил и перетасовал – картина, книга, молчание… Нет. Быть может, он знаком с Николау? И с Никодемусом? Мир-то тесен… Нет. Неважно, какая мне разница, мне просто хотелось видеть его, и он здесь… Так хотелось… Этой ночью мы не предавались любви, но, сев в машину, обнимались и целовались, как только могли.
   Наутро Дон-Жуан звонит, просит книгу, и я подавилась пирожком, узнав, что он уже в подъезде моего дома.
   – Заходи.
   Я открыла дверь. Он ничего не заметил. Я задыхалась, слезы текли у меня по щекам. Тут он понял, что мне что-то не в то горло попало. Постучал мне по спине, поднял голову и руки, чтобы избавить меня от удушья. Вскоре я пришла в себя и выпила стакан воды.
   – Прошло?
   – Прошло.
   – Теперь нормально?
   – Нормально. Я уж думала, помру… Пирожком подавилась. Хочешь кусочек?
   – Нет, спасибо.
   – Извини, что так тебя принимаю…
   – Мне не терпелось тебя увидеть.
   – Хочешь соку, кофе?
   – Хочу тебя.
   Не сдержавшись, он стал торопливо целовать меня.
   – Хочу тебя…
   – Прямо сейчас?..
   – Этому бесполезно противиться, иначе будет только хуже…
   Он был совершенно прав. Из кухни – прямо в спальню. Он сбросил одежду, я тоже, оставшись в одних голубых трусиках. Как покраснел его вздыбившийся член! Как приятно сжимать его рукой!.. Он нежно вошел в меня, и мы оставались в той же позиции, пока не исчерпали всех своих возможностей. Обычно я начинаю спереди, глаза в глаза… Когда он в меня входил, лицо его было необыкновенным – рот приоткрыт, веки смежены… Ни в какой другой ситуации у него не было такого выражения лица. Я вздыхаю. Ему нравилось, когда я сверху, в позе наездницы. Анданте, аллегро модерато, адский галоп… Я обожала стоять на четвереньках, когда он кусал мне затылок. Мы почти всегда кончали в этой триумфальной и в то же время животной позиции, и его зубы вонзались мне в плоть! Я ощущала себя волчицей или львицей, или самкой тапира…
   Но вскоре он сказал, что ему надо уехать за границу на пару месяцев. У его отца были дела в Майами, и он частенько наезжал туда. В последнее время ездил чуть ли не каждую неделю… Но звонил мне каждый день, где бы он ни был – вот как он меня любил. Я не собиралась перебираться в Майами, но побывать там хотелось, и я взяла отпуск на радио.
   – Я взяла отпуск…
   – Что, устала?
   – Да нет, просто хочется съездить с тобой в Майами…
   – Ты же говоришь, что тебе не нравится Майами…
   – Зато мне нравишься ты…
   – Но мне там будет не до тебя…
   – Признайся, ты там будешь не один.
   – Не совсем так…
   – Ну, говори!
   – У меня своя жизнь.
   – Я тебе тоже не чужая.
   Он ничего не ответил. Не счел нужным. Я поднялась, сказала, что схожу в туалет, и вышла из ресторана в боковые двери. И не обернулась. Остановила такси и поехала домой. Когда я вошла, телефон настойчиво звонил, но я включила автоответчик… Он – Дон-Жуан, а я – не идеальная женщина. Я уменьшила громкость, чтобы не слышать, что он говорит, взяла ключ от машины и решила затаиться у подруги, которая живет в пятидесяти километрах от города, пока он не уедет.
   Отпуск мой был плохо воспринят на радио, и руководство закрыло мою передачу. Я решила, что оно и к лучшему. Воспользовавшись этим, я круто изменила жизнь: переселилась в западную часть города, осветлила волосы, купила новую кровать и записалась на курсы фотографии и эстрадного танца. В том ресторане я больше не появлялась. Я изнывала от любви. Не один месяц проплакала. Больно.
   Дон-Жуан разыскал меня только года через три. Увидел мое имя в журнале, где я работала, и позвонил. Ясно, что я готова была бежать к нему навстречу. Но, сама не зная отчего, сдержала порыв, и сказала, что вышла замуж… До сих пор не могу объяснить своего поступка. Чего только со мной не приключалось! И мне изменяли, и сама я изменяла, и молча страдала, и причиняла обиды, то побеждала, то терпела поражение в любовных баталиях – но в случае с Дон-Жуаном я решила просто устраниться. Поняла, что ничего у нас не получится… А о «Божественной комедии», которая вернулась в мою библиотеку, я и теперь не все знаю.

Желтая папка

   Я все-таки не какая-то там сексуально озабоченная дамочка, для которой ничего в жизни нет, кроме секса. Нет – я романтичная, сентиментальная, влюбленная… Я убедилась, что миссия моя на этом свете – любить, мой немалый жизненный опыт – это прежде всего любовь, и для меня это Божие благоволение, если моя жизнь хоть чего-нибудь стоит. Я не только дщерь Божия, но и внучка Ему. Когда пытаются объяснить человеческую личность средой или генетикой – это, по-моему, сказки. У меня совсем другое. Чтобы меня постичь, необходимо выяснить мое происхождение.
   Когда я была девочкой, во всем доме оплавлялись свечи, а мать моя вечно умывалась слезами. Она крепко обнимала меня, словно в кино, целовала и подолгу глядела в глаза, словно силясь увидеть в них глаза моего отца, которого никогда не переставала любить.
   Нам обычно не всё рассказывают – везде есть семейные тайны. Ты можешь никогда не узнать того, что твои родители таят за семью замками.
   Я всегда знала, что мои братья и я рождены от разных отцов. Мама рассказывала, что мой отец – не такой, как все… Он просто ангел. В моем свидетельстве о рождении вместо имени отца – ангельские письмена: черточка, крестик, черточка, крестик, черточка.
* * *
   Как и все исполины, я была выношена всего за три месяца. Так, во всяком случае, говорила мне мать, и не только мне, а и тем, кто осмеливался спрашивать, кто отец этой девочки…
    «Ангелы имеют пол, и тот, кого я любила, был более мужчиной, чем кто-нибудь другой… Исполины – это дети ангелов и земных женщин, потому и беременность длится недолго… Сподобил их Бог такого дара… Библия повествует об исполинах…»
   Злые языки рассказывали, что мама так туго стягивала живот, что умудрялась скрывать беременность до шести месяцев. Будь они прокляты, эти злые языки! И пусть никто не подумает, что я говорю об этом, чтобы оправдать распутство. Такова моя история – истинная или нет. Мой отец – ангел.
   Я много размышляла об исполинах. Читала книги, смотрела фильмы, расспрашивала священников, пасторов, даже с кардиналом побеседовала. На самом деле никто ничего толком не знал о гигантах, которые населяли Землю до потопа и развратили ее. «Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал».Хитрецы пленились красавицами, а тем понравились ангелы, от которых они произвели новое племя – исполинов. Чувственных, настойчивых, могучих. Они были плодами любви сынов Неба и земных красавиц.
   Я выше матери, до гиганта мне далеко. У меня, правда, гигантская храбрость и сексуальный аппетит. Может быть… Я пришла к выводу, что мать и не догадывалась, что значит жить с исполином под одной крышей, но у нее на все был готов ответ, и она говорила, что я просто очень развитая, утонченная… В общем, вешала лапшу на уши. И лишь когда подруги стали обзывать меня лгуньей, мама сообщила, что отец погиб в результате несчастного случая незадолго до моего рождения. Он был ангелом – вот Бог и призвал его к Себе. Я его не знала, но мне были известны малейшие подробности их короткого и безумного романа. Лакомый кусочек для романтиков, психологов… Даже теологи заинтересовались бы.
   Мама была такая красивая! У меня уже было двое сводных братьев, когда муж променял ее на секретаршу только из-за того, что она терпеть не могла анального секса. Это был конец! Мама плакала, не притрагивалась к еде, но через пару недель после того, как они расстались, возблагодарила Господа за то, что Он избавил ее от этого изменника и сексуального маньяка. Он чуть ли не сто раз пытался вернуться, просил прощения, умолял, присылал цветы, подарил кольцо, уверял, что будет заниматься только традиционным сексом… Но она не захотела – сказала, что