Главы из книги Р. ФЕЙНМАНА
Перевод доктора физико-математических наук
М. ШИФМАНА.
Ричард Филипс Фейнман - американский физик-теоретик, внесший выдающийся
вклад в развитие современной физики. Вряд ли найдется такое направление или
область исследований в этой науке, которые не испытали бы его влияния. От
новой формулировки квантовой механики (интегрирование по путям для получения
вероятности процессов, происходящих с элементарными частицами) до загадки
жидкого гелия, от создания теории слабых взаимодействий до партонной модели,
которая вскоре выросла в кварк-глюонную картину строения вещества, - вот
лишь некоторые этапы пройденного им пути. В конце 40-х годов Фейнману,
независимо от Швингера и Томонаги, удалось разрешить фундаментальные
трудности, существовавшие в квантовой электродинамике, теории, описывающей
взаимодействие заряженных частиц с излучением. Так называемые фейнмановские
диаграммы стали универсальным языком, на котором говорит сегодня
теоретическая физика. За эти работы в 1965 году ему была присуждена
Нобелевская премия.
С именем Фейнмана связаны глубокие изменения в преподавании физики.
Более 20 лет тому назад он прочел курс лекций, который до сих пор остается
образцом того, как надо учить этому предмету. Фейнмановские лекции по
физике, которые проникнуты глубокой и поэтической любовью к науке, были
изданы на многих языках, в том числе и на русском.
Ниже мы предлагаем вниманию читателей журнала отрывки из книги
воспоминаний Ричарда Фейнмана, выпущенной издательством Нортон в 1985 году.
Эта книга во многом отличается от обычных мемуаров, отчасти потому, что
писалась она не за письменным столом. На протяжении семи лет автор
рассказывал своему другу Ральфу Лейтону о забавных историях, героем которых
он был, великих людях, встретившихся на его пути, и, главное, о своей
работе. Некоторые из этих сюжетов были записаны, собраны и изданы Лейтоном.
При переводе на русский язык я постарался избежать литературного
приглаживания, сохранив особенности живого, яркого и выразительного языка
Фейнмана, языка, которым пользуются физики и при обсуждении профессиональных
вопросов и в повседневной жизни.
Трудно представить себе человека, который столь серьезно вкладывал бы
свои интеллектуальные силы и талант в столь разные вещи-от тонкостей
барабанной игры до анализа рукописей майа, от секретов взломщиков сейфов до
балетной музыки. Но как бы далеко ни заводило Фейнмана его безграничное
любопытство и тяга к приключениям, он непременно возвращается к физике,
главному стержню своей жизни. Замечания о физике, мысли о физике,
соображения о методах научных исследований отдельными вкраплениями
разбросаны по всей книге. Они вводят читателя в атмосферу исследовательской
лаборатории с ее характерными взлетами и падениями, пьянящей радостью успеха
и горечью неудач, с бесконечной чередой попыток понять сначала одно, затем
другое, а там уже встают новые задачи и проблемы. По-видимому, ощущение
радости научной работы, которое мы получаем из первых рук, от человека, чьи
идеи на протяжении двух десятилетий во многом определяли лицо теоретической
физики, и составляет самое ценное содержание книги.
Я часто слушал моих соседей по комнате - оба они были
студентами-старшекурсниками - во время их занятий теоретической физикой.
Однажды они работали очень усердно над чем-то, что казалось мне совершенно
ясным, поэтому я сказал: "Почему бы вам не использовать уравнение
Бароналлаи?"
- Что это? - воскликнули они. - О чем ты говоришь?
Я объяснил им, что я имел в виду и как применять это уравнение в данном
случае, и решил их задачу. Оказалось, что я имел в виду уравнение Бернулли,
Однако, обо всех таких вещах я прочел в энциклопедии. Мне еще не приходилось
ни с кем обсуждать это уравнение, и поэтому я не знал, как произносится имя
Бернулли.
Все в комнате очень поразились и с тех пор стали обсуждать со мной свои
физические задачки. Не всегда при решении этих задач мне сопутствовала
удача, однако на будущий год, когда я слушал курс физики, я продвигался
вперед очень быстро. Это был очень хороший способ образования - работать над
задачами старшекурсников и учить, как произносятся разные слова.
По вечерам во вторник я любил ходить в одно заведение, которое
называлось "Рэймор и Плэймор Болрум". Это были два танцзала, соединенные
друг с другом. Мои собратья по студенческому сообществу не ходили на эти
"открытые" танцы, они предпочитали свои собственные, где девушки, которых
они приводили, были из верхней прослойки общества и с которыми нужно было
встречаться "по правилам". Когда я встречался с какой-либо девушкой, мне
было все равно, откуда она и каково ее происхождение, поэтому я ходил на
танцы, хотя мои друзья и не одобряли меня. Я очень хорошо проводил там
время.
Однажды я танцевал с девушкой несколько раз подряд, но разговаривали мы
мало. Наконец, она сказала мне: "Хы анцуш оэнь хаашоо".
Я не мог разобрать слова - у нее были какие-то трудности с
произношением, - однако я решил, что она сказала: "Ты танцуешь очень
хорошо".
- Спасибо, - ответил я, - это честь для меня.
Мы подошли к столику, куда подружка этой девушки привела юношу, с
которым танцевала, и мы сели вчетвером. Когда девушки разговаривали друг с
другом, они очень быстро обменивались большим количеством знаков и немного
мычали. Одна девушка слышала с трудом, а другая была почти совсем глухая.
Это не смущало меня: моя партнерша прекрасно танцевала, и мне было с ней
хорошо.
После нескольких танцев мы опять сидели за столиком, и девушки вновь
интенсивно обменивались знаками - туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, пока,
наконец, моя девушка не сказала мне что-то, означавшее, как я сообразил, что
она хотела бы, чтобы мы проводили их до какой-то гостиницы.
Я спросил парня, согласен ли он, чтобы мы проводили девушек.
- Зачем они хотят, чтобы мы пошли в эту гостиницу? - спросил он.
- Черт возьми, я не знаю. Нам довольно трудно было разговаривать. - Но
мне и не хотелось этого знать. Было интересно посмотреть, что же все-таки
произойдет? Ведь это же приключение!
Парень испугался и сказал "нет", и тогда я один в сопровождении двух
девушек поехал на такси в гостиницу и обнаружил там танцы, организованные
глухими и немыми, хотите верьте, хотите нет. Все танцующие принадлежали к
какому-то клубу. Оказалось, что многие из них могут чувствовать ритм
достаточно хорошо для того, чтобы танцевать под музыку и аплодировать
оркестру в конце каждого номера.
Это было очень, очень интересно. Я чувствовал себя так, как будто бы я
был в другой стране и не мог разговаривать на языке этой страны. Я мог
сколько угодно говорить, но никто меня не слышал. Все разговаривали друг с
другом с помощью знаков, и я ничего не мог понять! Я попросил мою девушку
научить меня нескольким знакам и ради удовольствия научился немного, как
иногда учат иностранный язык.
Все были так счастливы, чувствовали себя свободно друг с другом, все
время шутили и улыбались. По-видимому, они не испытывали никаких трудностей
при общении. Все было точно так же, как с любым другим языком, за одним
исключением: они все время делали друг другу знаки и вертели головами из
стороны в сторону. Я понял, почему. Когда кто-либо хотел сделать замечание
или прервать вас, он не мог завопить: "Эй, Джек!" Он мог только сделать
знак, который вы бы не уловили, если бы у вас не было привычки оглядываться
вокруг.
Все присутствующие были совершенно довольны друг другом. Это была моя
задача - вписаться. И вообще это был замечательный вечер.
Танцы продолжались долго, а когда они закончились, мы спустились в
кафетерий. Если люди что-нибудь заказывали, то они показывали на предметы
пальцами. Я помню, как кто-то спросил знаками: "Откуда вы?" И моя девушка
просигнализировала:
"Из Н-ь-ю-Й-о-р-к-а".
Еще я помню парня, который показал мне знаками: "Хорошее развлечение",
- он поднял вверх свой большой палец, а затем дотронулся до вымышленного
лацкана пиджака для того, чтобы обозначить "развлечение". Прекрасная
система.
Все сидели вокруг, шутили и постепенно вовлекали меня в их мир. Решив
купить бутылку молока, я поднялся к парню за стойкой и губами изобразил, не
произнося вслух, слово "молоко". Парень не понял. Я изобразил молоко
символически, двигая руками так, как будто дою корову. До парня опять не
дошло. Я постарался указать на этикетку, на которой была написана цена
молока, но он вновь не уловил смысл. Наконец, какой-то посторонний человек,
стоявший возле меня, заказал молоко, и я показал на него. "А,
молоко!"-сказал парень. И я кивнул головой в знак согласия.
Он протянул мне бутылку, и я сказал:
"Большое спасибо!"
- Ах ты, стервец! - сказал он, улыбаясь.
Когда я был в Массачусетском технологическом институте, я часто любил
подшучивать над людьми. Однажды в кабинете черчения какой-то шутник поднял
лекало (кусок пластмассы для рисования гладких кривых - забавно выглядящая
штука в завитушках) и спросил: "Имеют ли кривые на этих штуках какую-либо
формулу?"
Я немного подумал и ответил: "Несомненно. Это такие специальные кривые.
Дай-ка я покажу тебе. - Я взял свое лекало и начал его медленно
поворачивать. - Лекало сделано так, что, независимо от того, как ты его
повернешь, в наинизшей точке каждой кривой касательная горизонтальна".
Все парни в кабинете начали крутить свои лекала под различными углами,
подставляя карандаш к нижней точке и по-всякому прилаживая его. Несомненно,
они обнаружили, что касательная горизонтальна. Все были крайне возбуждены от
этого открытия, хотя уже много прошли по математике и даже "выучили", что
производная (касательная) в минимуме (нижней точке) для любой кривой равна
нулю (горизонтальна). Они не совмещали эти факты. Они не знали даже того,
что они уже "знали".
Я плохо представляю, что происходит с людьми: они не учатся путем
понимания. Они учатся каким-то другим способом - путем механического
запоминания или как-то иначе. Их знания так хрупки!
Ту же самую шутку я проделал четыре года спустя в Принстоне,
разговаривая с опытным физиком, ассистентом Эйнштейна, который все время
работал с гравитацией. Я дал ему такую задачу: вы взлетаете в ракете с
часами на борту, а другие часы остаются на земле. Задача состоит в том, что
вы должны вернуться, когда по земным часам пройдет ровно один час. Кроме
того, вы хотите, чтобы ваши часы за время полета ушли вперед как можно
больше. Согласно Эйнштейну, если взлететь очень высоко, часы пойдут быстрее,
потому что, чем выше находишься в гравитационном поле, тем быстрее идут
часы. Однако если вы попытаетесь лететь слишком быстро, а у вас только час в
запасе и вы должны двигаться быстро, чтобы успеть вернуться, то ваши часы
из-за большой скорости замедлятся. Поэтому вы не можете лететь слишком
высоко. Вопрос сводится к следующему: по какой программе должны меняться
скорость и высота, чтобы обеспечить максимальный уход вперед ваших часов?
Ассистент Эйнштейна довольно долго работал над этой задачей, прежде чем
понял, что ответ - это просто свободное движение материи. Если вы выстрелите
вверх так, что время, необходимое снаряду, чтобы пролететь и упасть,
составляет ровно час, это и будет правильное движение. Это - фундаментальный
принцип эйнштейновский гравитации, гласящий, что для свободного движения
собственное время максимально. Но когда я поставил задачу в такой форме -
ракета с часами - физик не узнал этого закона. Все произошло так же, как с
парнями в кабинете черчения, но на этот раз это не был оробевший новичок.
Значит, такой вид непрочных званий может быть достаточно распространенным
даже у весьма образованных людей.
Когда я был студентом, я обычно ходил есть в один ресторанчик в
Бостоне. Я забредал туда один, часто по нескольку вечеров подряд. Ко мне
привыкли, и меня обслуживала одна и та же официантка,
Я заметил, что официантки всегда спешат, носятся вокруг. Поэтому
однажды, просто удовольствия ради, я оставил под двумя стаканами чаевые -
обычные для тех дней десять центов, два пятицентовика. Я наполнил каждый
стакан доверху, опустил монетку, накрыл плотным листком бумаги и перевернул,
так что верхняя часть стакана оказалась на столе. Затем я вытащил бумагу
(вода не вытекала, потому что воздух в стакан пройти не мог-ободок стакана
плотно прилегал к столу).
Я оставил чаевые под стаканами, потому что знал, что официантки всегда
спешат, Если бы десятицентових был в одном стакане, официантка, торопясь
подготовить стол для Других посетителей, перевернула бы стакан, вода
вылилась бы, и на этом бы все кончилось. Но после того, как она все это
проделает с первым стаканом, что, черт возьми, она будет делать со вторым?
Не может же она взять и поднять его?
Уходя, я сказал официантке: "Осторожно, Сью. Вы дали мне сегодня
удивительные стаканы - у них донышко наверху, а дырка внизу!"
На следующий день, когда я пришел, у меня уже была другая официантка.
Моя обычная не хотела меня обслуживать. "Сью очень сердится на вас, -
сказала новая официантка. -После того, как она взяла первый стакан и всюду
разлилась вода, она позвала хозяина. Они поразмышляли над этим немного, но
не могли же они стоять весь день, раздумывая, что делать? Поэтому в конце
концов они подняли и второй стакан, и вода опять разлилась по всему полу.
Была ужасная грязь, а потом Сью поскользнулась в луже. Они безумно сердиты".
Я засмеялся.
Она сказала: "Вовсе не смешно! А как бы вам понравилось, если бы с вами
так поступили? Что бы вы делали?"
- Я принес бы глубокую тарелку и медленно и осторожно двигал бы стакан
к краю стола. Вода вылилась бы в тарелку- ей вовсе не обязательно вытекать
на пол. Тогда я взял бы и монетку.
- А, это хорошая идея, - сказала она. В этот вечер я оставил чаевые под
кофейной чашкой, которую перевернул кверху дном.
На следующий день меня опять обслуживала та же новая официантка.
- Зачем вы оставили вчера чашку перевернутой кверху дном?
- Ну, я подумал, что даже хотя вы очень спешите, вам придется пойти на
кухню и взять тарелку. Затем вы медленно и сосредоточенно подвинете чашку к
краю стола...
- Я так и сделала, - призналась она, - но воды там не было!
Шедевром моих проказ был случай в студенческом общежитии. Однажды я
проснулся очень рано, около пяти утра, и не мог снова заснуть. Тогда я
спустился из спальни вниз и обнаружил записку, висящую на веревочках,
которая гласила:
"Дверь, дверь, кто стащил дверь?" Оглядевшись, я увидел, что кто-то
снял дверь с петель, а на ее место повесил табличку с надписью: "Пожалуйста,
закрывайте дверь", -табличку, которая обычно висела на пропавшей двери.
Я немедленно догадался, в чем дело. В этой комнате жил парень по имени
Пит Бернэйтс и еще двое других. Если вы забредали в их комнату, ища
чего-либо или чтобы спросить, как они решили такую-то задачу, вы всегда
слышали стон этих парней: "Пожалуйста, закрывай дверь!"
Кому-то, несомненно, это надоело, и дверь унесли.
Надо сказать, что в этой комнате было две двери, уж так она была
построена. И тогда у меня возникла мысль: я снял с петель и другую дверь,
отнес ее вниз и спрятал в подвале за цистерной с мазутом. Затем я тихо
поднялся к себе и лег в постель.
Позднее утром я притворился, что просыпаюсь, и спустился с небольшим
опозданием вниз. Другие студенты вертелись тут же, и Пит и его ДРУЗЬЯ были
крайне расстроены; дверей в их комнате не было, а им надо было заниматься и
т. д. и т. п. Когда я спускался вниз по лестнице, они спросили: "Фейнман, ты
взял двери?"
- Хм, да, - ответил я. - Я взял дверь. Видите царапины у меня на
пальцах, я их заработал, спуская дверь в подвал, когда мои руки скреблись о
стену.
Мой ответ их не убедил, они мне так и не поверили.
Парни, которые взяли первую дверь, оставили так много улик - почерк на
записке, например, -что их очень скоро разыскали. Моя идея состояла в том,
что, когда найдут тех, кто украл первую дверь, все будут думать, что они же
украли и вторую.
Это сработало в совершенстве: все пинали и пытали этих парней, пока,
наконец, с большим трудом они не убедили своих мучителей, что взяли только
первую дверь, как это ни казалось невероятным.
Я наблюдал за событиями и был счастлив.
Второй двери недоставало целую неделю, и для ребят, которые пытались
заниматься в комнате без двери, найти ее становилось все более и более
необходимо.
Наконец, чтобы решить эту проблему, президент студенческого объединения
сказал за обеденным столом: "Мы должны что-то придумать насчет второй двери.
Я не в состоянии сделать это сам, поэтому хотел бы услышать предложения
остальных, как это исправить. Ведь Питу и другим надо заниматься".
Кто-то выступил с предложением, потом кто-то еще. Вскоре поднялся и я.
"Хорошо, - сказал я саркастическим голосом. - Кто бы вы ни были, укравшие
дверь, мы знаем, что вы замечательны. Вы так умны! Мы не можем догадаться,
кто вы, должно быть, что-то вроде супергения. Вам вовсе не нужно говорить о
себе, все, что нам нужно, - это знать, где дверь. Поэтому, если вы оставите
где-нибудь записку, сообщающую об этом, мы будем чествовать вас и признаем
навсегда, что вы сверхпрекрасны. Вы так хороши, что сможете забрать любую
дверь, а мы не в состоянии будем установить, кто вы. Но, ради бога, оставьте
где-нибудь записку, и мы будем навсегда вам за это благодарны".
Тут вносит свое предложение следующий студент. Он говорит: "У меня
другая идея. Я думаю, что вы, наш президент, должны взять с каждого честное
слово перед нашим студенческим братством, что он не брал дверь".
Президент говорит: "Это очень хорошая мысль. Честное слово нашего
братства!" Потом он идет вокруг стола и спрашивает каждого, одного за
другим: "Джек, вы брали дверь?"
- Нет, сэр, я не брал ее.
- Тим, вы взяли дверь?
- Нет, сэр, я не брал дверь.
- Морис, вы брали дверь?
- Нет, я не брал дверь, сэр.
- Фейнман, вы брали дверь?
- Да, я взял дверь.
- Прекрасно, Фейнман, я серьезно! Сэм, вы брали дверь?.. - и все пошло
дальше, по кругу. Все были шокированы. В наше содружество, должно быть,
затесалась настоящая крыса, которая не уважала честное слово братства!
Этой ночью я оставил записку с маленькой картинкой, на которой была
изображена цистерна с мазутом и дверь за ней. И на следующий день дверь
нашли и приладили обратно.
Позднее я признался, что взял вторую дверь, и меня все обвинили за
ложь. Они не могли вспомнить, что именно я сказал. Все, что осталось в
памяти от того эпизода, когда президент обходил вокруг стола и всех
спрашивал, так это то, что никто не признался в краже двери. Запомнилась
общая идея, но не отдельные слова.
Люди часто думают, что я обманщик, но я обычно честен, в определенном
смысле, причем так, что часто мне никто не верит.
После окончания Массачусетского технологического института (МТИ) я
решил получить работу на лето. Я дважды или трижды обращался в Лабораторию
"Белл" и несколько раз ездил туда. Билл Шокли, знавший меня по лабораториям
МТИ, каждый раз водил меня повсюду. Мне ужасно нравились эти визиты, однако
работу там я так и не получил.
У меня были рекомендательные письма от моих профессоров в две компании.
Одно из них было в компанию "Бош и Ломб", занимавшуюся трассировкой лучей
через линзы, второе - в Лабораторию электрических испытаний в Нью-Йорке. В
то время никто даже не знал, что такое физик, и в промышленности никаких
рабочих мест для физиков не было. Инженеры-о'кей, но физики - никто не знал,
как их использовать. Интересно, что очень скоро, после войны, все стало
наоборот: физики требовались везде. Но в последние годы Кризиса [*Имеется в
виду экономический кризис 1930-х годов в США] как физик я не имел никаких
шансов устроиться на работу.
Примерно в это же время на пляже в моем родном городе Фар Рокауэй я
встретил моего старого друга, с которым мы выросли. Мы вместе ходили в
школу, когда были подростками 11-12 лет, и стали добрыми друзьями. У нас
обоих была научная жилка. У него в детстве была своя "лаборатория" и у меня
тоже. Мы часто играли вместе и обсуждали друг с другом разные проблемы.
Обычно мы устраивали волшебные представления - химические чудеса - для
ребят из квартала. Мой друг был в этом силен, и мне это тоже нравилось. Мы
проделывали на маленьком столе разные трюки с зажженными бунзеновскими
горелками, стоявшими на столе напротив друг друга. На горелках - стеклышки
от часов (плоские стеклянные диски), на них капельки йода, из которого
получался прекрасный пурпурный пар, поднимавшийся с обоих концов стола во
время всего представления. Это было великолепно! Мы делали множество трюков,
например, превращение "вина" в воду и другие химические опыты с изменением
цвета. Под занавес мы проделывали один трюк, используя эффект, который сами
обнаружили. Я незаметно опускал руки сначала в раковину с водой, а затем в
бензин. Потом, как бы случайно, я касался одной из бунзеновских горелок, и
рука загоралась. Я хлопал в ладоши, и обе руки вспыхивали (это безвредно,
поскольку бензин сгорает быстро, а рука благодаря воде остается холодной).
Тогда я, размахивая руками, бегал вокруг и вопил: "Пожар, пожар!" - и
зрители приходили в сильное возбуждение. Они выбегали из комнаты, и на этом
представление кончалось.
Позднее я рассказал эту историю в колледже моим собратьям по
студенческому объединению, и они сказали: "Чепуха! Ты не мог этого сделать!"
Я часто сталкивался с такой же сложностью: как продемонстрировать людям
что-нибудь такое, во что они не верят. Например, однажды разгорелся спор,
вытекает ли моча просто под действием силы тяжести, и я вынужден был
продемонстрировать, что это не так, показав, что можно помочиться стоя на
голове. Или был другой случай, когда кто-то утверждал, что если принять
аспирин и кока-колу, то немедленно упадешь в смертельной слабости. Я сказал
им, что это чистейший вздор, и предложил выпить аспирин и кока-колу вместе.
Затем они затеяли спор, нужно ли пить аспирин перед кока-колой, сразу после
или вместе. Тогда я выпил 6 таблеток аспирина и три стакана кока-колы, один
за другим. Сначала я принял две таблетки аспирина и запил стаканом
кока-колы, потом мы растворили две таблетки в стакане, и я выпил и это, и,
наконец, я выпил еще стакан кока-колы и две таблетки аспирина. И каждый раз
эти верящие идиоты стояли вокруг меня в ожидании, чтобы подхватить, когда я
начну падать. Но ничего не случилось. Я, правда, помню, что плохо спал той
ночью, но утром я нормально поднялся, сделал много рисунков и работал над
какими-то формулами, относящимися к тому, что называется дзета-функцией
Римана.
- Хорошо, ребята, - сказал я. - Пойдем и достанем немного бензина.
Они легко нашли бензин, я сунул руки в воду в раковине, затем в бензин
и поджег его... Это было чертовски больно. Дело в том, что за это время на
внешней стороне рук у меня отросли волосы. Они действовали как фитили и
удерживали горящий бензин на месте, а когда я делал свой фокус раньше, волос
на руках не было. После того как я проделал этот эксперимент для моих
студенческих товарищей, волосы на руках навсегда исчезли.
Итак, мой приятель и я встречаемся на пляже, и он рассказывает мне, что
знает способ покрытия пластмасс тонкой металлической пленкой. Я говорю, что
это невозможно, потому что пластмассы не проводят ток и к ним не приделаешь
провода. Но он утверждал, что может покрывать металлом все, что угодно, и я
еще помню, как он поднял персиковую косточку, всю в песке, и сказал, что
может покрыть металлом и это, стараясь произвести на меня впечатление.
Что было замечательно, так это то, что он предложил мне работу в его
небольшой компании, располагавшейся в верхнем этаже здания в Нью-Йорке. В
компании было всего 5 человек. "Президентом", как я думаю, был его отец,
который собирал все деньги вместе. Мой приятель был "вице-президентом", так
же как и еще один парень, который отвечал за продажу. Я был главным
"химиком-исследователем", а брат моего друга, которого нельзя было назвать
особенно умным, мыл бутылки. Всего у нас оказалось шесть ванн для
металлизации.
Компания и в самом деле изобрела способ металлизации пластмасс, а схема
была такова. Сначала предмет серебрился путем осаждения серебра из ванны с
азотнокислым серебром и восстанавливающим агентом (вроде того, как делаются
зеркала); затем посеребренный предмет, ставший проводником тока, погружался
в гальваническую ванну, и серебро покрывалось металлической пленкой.
Весь вопрос был в том, будет ли серебро прочно прилипать к предмету.
Но серебро не прилипало. Оно легко отшелушивалось. Необходимо было
сделать какой-то промежуточный шаг, чтобы заставить серебро прилипать к
предмету. Все зависело от покрываемого серебром вещества. Мой друг
Перевод доктора физико-математических наук
М. ШИФМАНА.
Ричард Филипс Фейнман - американский физик-теоретик, внесший выдающийся
вклад в развитие современной физики. Вряд ли найдется такое направление или
область исследований в этой науке, которые не испытали бы его влияния. От
новой формулировки квантовой механики (интегрирование по путям для получения
вероятности процессов, происходящих с элементарными частицами) до загадки
жидкого гелия, от создания теории слабых взаимодействий до партонной модели,
которая вскоре выросла в кварк-глюонную картину строения вещества, - вот
лишь некоторые этапы пройденного им пути. В конце 40-х годов Фейнману,
независимо от Швингера и Томонаги, удалось разрешить фундаментальные
трудности, существовавшие в квантовой электродинамике, теории, описывающей
взаимодействие заряженных частиц с излучением. Так называемые фейнмановские
диаграммы стали универсальным языком, на котором говорит сегодня
теоретическая физика. За эти работы в 1965 году ему была присуждена
Нобелевская премия.
С именем Фейнмана связаны глубокие изменения в преподавании физики.
Более 20 лет тому назад он прочел курс лекций, который до сих пор остается
образцом того, как надо учить этому предмету. Фейнмановские лекции по
физике, которые проникнуты глубокой и поэтической любовью к науке, были
изданы на многих языках, в том числе и на русском.
Ниже мы предлагаем вниманию читателей журнала отрывки из книги
воспоминаний Ричарда Фейнмана, выпущенной издательством Нортон в 1985 году.
Эта книга во многом отличается от обычных мемуаров, отчасти потому, что
писалась она не за письменным столом. На протяжении семи лет автор
рассказывал своему другу Ральфу Лейтону о забавных историях, героем которых
он был, великих людях, встретившихся на его пути, и, главное, о своей
работе. Некоторые из этих сюжетов были записаны, собраны и изданы Лейтоном.
При переводе на русский язык я постарался избежать литературного
приглаживания, сохранив особенности живого, яркого и выразительного языка
Фейнмана, языка, которым пользуются физики и при обсуждении профессиональных
вопросов и в повседневной жизни.
Трудно представить себе человека, который столь серьезно вкладывал бы
свои интеллектуальные силы и талант в столь разные вещи-от тонкостей
барабанной игры до анализа рукописей майа, от секретов взломщиков сейфов до
балетной музыки. Но как бы далеко ни заводило Фейнмана его безграничное
любопытство и тяга к приключениям, он непременно возвращается к физике,
главному стержню своей жизни. Замечания о физике, мысли о физике,
соображения о методах научных исследований отдельными вкраплениями
разбросаны по всей книге. Они вводят читателя в атмосферу исследовательской
лаборатории с ее характерными взлетами и падениями, пьянящей радостью успеха
и горечью неудач, с бесконечной чередой попыток понять сначала одно, затем
другое, а там уже встают новые задачи и проблемы. По-видимому, ощущение
радости научной работы, которое мы получаем из первых рук, от человека, чьи
идеи на протяжении двух десятилетий во многом определяли лицо теоретической
физики, и составляет самое ценное содержание книги.
Я часто слушал моих соседей по комнате - оба они были
студентами-старшекурсниками - во время их занятий теоретической физикой.
Однажды они работали очень усердно над чем-то, что казалось мне совершенно
ясным, поэтому я сказал: "Почему бы вам не использовать уравнение
Бароналлаи?"
- Что это? - воскликнули они. - О чем ты говоришь?
Я объяснил им, что я имел в виду и как применять это уравнение в данном
случае, и решил их задачу. Оказалось, что я имел в виду уравнение Бернулли,
Однако, обо всех таких вещах я прочел в энциклопедии. Мне еще не приходилось
ни с кем обсуждать это уравнение, и поэтому я не знал, как произносится имя
Бернулли.
Все в комнате очень поразились и с тех пор стали обсуждать со мной свои
физические задачки. Не всегда при решении этих задач мне сопутствовала
удача, однако на будущий год, когда я слушал курс физики, я продвигался
вперед очень быстро. Это был очень хороший способ образования - работать над
задачами старшекурсников и учить, как произносятся разные слова.
По вечерам во вторник я любил ходить в одно заведение, которое
называлось "Рэймор и Плэймор Болрум". Это были два танцзала, соединенные
друг с другом. Мои собратья по студенческому сообществу не ходили на эти
"открытые" танцы, они предпочитали свои собственные, где девушки, которых
они приводили, были из верхней прослойки общества и с которыми нужно было
встречаться "по правилам". Когда я встречался с какой-либо девушкой, мне
было все равно, откуда она и каково ее происхождение, поэтому я ходил на
танцы, хотя мои друзья и не одобряли меня. Я очень хорошо проводил там
время.
Однажды я танцевал с девушкой несколько раз подряд, но разговаривали мы
мало. Наконец, она сказала мне: "Хы анцуш оэнь хаашоо".
Я не мог разобрать слова - у нее были какие-то трудности с
произношением, - однако я решил, что она сказала: "Ты танцуешь очень
хорошо".
- Спасибо, - ответил я, - это честь для меня.
Мы подошли к столику, куда подружка этой девушки привела юношу, с
которым танцевала, и мы сели вчетвером. Когда девушки разговаривали друг с
другом, они очень быстро обменивались большим количеством знаков и немного
мычали. Одна девушка слышала с трудом, а другая была почти совсем глухая.
Это не смущало меня: моя партнерша прекрасно танцевала, и мне было с ней
хорошо.
После нескольких танцев мы опять сидели за столиком, и девушки вновь
интенсивно обменивались знаками - туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, пока,
наконец, моя девушка не сказала мне что-то, означавшее, как я сообразил, что
она хотела бы, чтобы мы проводили их до какой-то гостиницы.
Я спросил парня, согласен ли он, чтобы мы проводили девушек.
- Зачем они хотят, чтобы мы пошли в эту гостиницу? - спросил он.
- Черт возьми, я не знаю. Нам довольно трудно было разговаривать. - Но
мне и не хотелось этого знать. Было интересно посмотреть, что же все-таки
произойдет? Ведь это же приключение!
Парень испугался и сказал "нет", и тогда я один в сопровождении двух
девушек поехал на такси в гостиницу и обнаружил там танцы, организованные
глухими и немыми, хотите верьте, хотите нет. Все танцующие принадлежали к
какому-то клубу. Оказалось, что многие из них могут чувствовать ритм
достаточно хорошо для того, чтобы танцевать под музыку и аплодировать
оркестру в конце каждого номера.
Это было очень, очень интересно. Я чувствовал себя так, как будто бы я
был в другой стране и не мог разговаривать на языке этой страны. Я мог
сколько угодно говорить, но никто меня не слышал. Все разговаривали друг с
другом с помощью знаков, и я ничего не мог понять! Я попросил мою девушку
научить меня нескольким знакам и ради удовольствия научился немного, как
иногда учат иностранный язык.
Все были так счастливы, чувствовали себя свободно друг с другом, все
время шутили и улыбались. По-видимому, они не испытывали никаких трудностей
при общении. Все было точно так же, как с любым другим языком, за одним
исключением: они все время делали друг другу знаки и вертели головами из
стороны в сторону. Я понял, почему. Когда кто-либо хотел сделать замечание
или прервать вас, он не мог завопить: "Эй, Джек!" Он мог только сделать
знак, который вы бы не уловили, если бы у вас не было привычки оглядываться
вокруг.
Все присутствующие были совершенно довольны друг другом. Это была моя
задача - вписаться. И вообще это был замечательный вечер.
Танцы продолжались долго, а когда они закончились, мы спустились в
кафетерий. Если люди что-нибудь заказывали, то они показывали на предметы
пальцами. Я помню, как кто-то спросил знаками: "Откуда вы?" И моя девушка
просигнализировала:
"Из Н-ь-ю-Й-о-р-к-а".
Еще я помню парня, который показал мне знаками: "Хорошее развлечение",
- он поднял вверх свой большой палец, а затем дотронулся до вымышленного
лацкана пиджака для того, чтобы обозначить "развлечение". Прекрасная
система.
Все сидели вокруг, шутили и постепенно вовлекали меня в их мир. Решив
купить бутылку молока, я поднялся к парню за стойкой и губами изобразил, не
произнося вслух, слово "молоко". Парень не понял. Я изобразил молоко
символически, двигая руками так, как будто дою корову. До парня опять не
дошло. Я постарался указать на этикетку, на которой была написана цена
молока, но он вновь не уловил смысл. Наконец, какой-то посторонний человек,
стоявший возле меня, заказал молоко, и я показал на него. "А,
молоко!"-сказал парень. И я кивнул головой в знак согласия.
Он протянул мне бутылку, и я сказал:
"Большое спасибо!"
- Ах ты, стервец! - сказал он, улыбаясь.
Когда я был в Массачусетском технологическом институте, я часто любил
подшучивать над людьми. Однажды в кабинете черчения какой-то шутник поднял
лекало (кусок пластмассы для рисования гладких кривых - забавно выглядящая
штука в завитушках) и спросил: "Имеют ли кривые на этих штуках какую-либо
формулу?"
Я немного подумал и ответил: "Несомненно. Это такие специальные кривые.
Дай-ка я покажу тебе. - Я взял свое лекало и начал его медленно
поворачивать. - Лекало сделано так, что, независимо от того, как ты его
повернешь, в наинизшей точке каждой кривой касательная горизонтальна".
Все парни в кабинете начали крутить свои лекала под различными углами,
подставляя карандаш к нижней точке и по-всякому прилаживая его. Несомненно,
они обнаружили, что касательная горизонтальна. Все были крайне возбуждены от
этого открытия, хотя уже много прошли по математике и даже "выучили", что
производная (касательная) в минимуме (нижней точке) для любой кривой равна
нулю (горизонтальна). Они не совмещали эти факты. Они не знали даже того,
что они уже "знали".
Я плохо представляю, что происходит с людьми: они не учатся путем
понимания. Они учатся каким-то другим способом - путем механического
запоминания или как-то иначе. Их знания так хрупки!
Ту же самую шутку я проделал четыре года спустя в Принстоне,
разговаривая с опытным физиком, ассистентом Эйнштейна, который все время
работал с гравитацией. Я дал ему такую задачу: вы взлетаете в ракете с
часами на борту, а другие часы остаются на земле. Задача состоит в том, что
вы должны вернуться, когда по земным часам пройдет ровно один час. Кроме
того, вы хотите, чтобы ваши часы за время полета ушли вперед как можно
больше. Согласно Эйнштейну, если взлететь очень высоко, часы пойдут быстрее,
потому что, чем выше находишься в гравитационном поле, тем быстрее идут
часы. Однако если вы попытаетесь лететь слишком быстро, а у вас только час в
запасе и вы должны двигаться быстро, чтобы успеть вернуться, то ваши часы
из-за большой скорости замедлятся. Поэтому вы не можете лететь слишком
высоко. Вопрос сводится к следующему: по какой программе должны меняться
скорость и высота, чтобы обеспечить максимальный уход вперед ваших часов?
Ассистент Эйнштейна довольно долго работал над этой задачей, прежде чем
понял, что ответ - это просто свободное движение материи. Если вы выстрелите
вверх так, что время, необходимое снаряду, чтобы пролететь и упасть,
составляет ровно час, это и будет правильное движение. Это - фундаментальный
принцип эйнштейновский гравитации, гласящий, что для свободного движения
собственное время максимально. Но когда я поставил задачу в такой форме -
ракета с часами - физик не узнал этого закона. Все произошло так же, как с
парнями в кабинете черчения, но на этот раз это не был оробевший новичок.
Значит, такой вид непрочных званий может быть достаточно распространенным
даже у весьма образованных людей.
Когда я был студентом, я обычно ходил есть в один ресторанчик в
Бостоне. Я забредал туда один, часто по нескольку вечеров подряд. Ко мне
привыкли, и меня обслуживала одна и та же официантка,
Я заметил, что официантки всегда спешат, носятся вокруг. Поэтому
однажды, просто удовольствия ради, я оставил под двумя стаканами чаевые -
обычные для тех дней десять центов, два пятицентовика. Я наполнил каждый
стакан доверху, опустил монетку, накрыл плотным листком бумаги и перевернул,
так что верхняя часть стакана оказалась на столе. Затем я вытащил бумагу
(вода не вытекала, потому что воздух в стакан пройти не мог-ободок стакана
плотно прилегал к столу).
Я оставил чаевые под стаканами, потому что знал, что официантки всегда
спешат, Если бы десятицентових был в одном стакане, официантка, торопясь
подготовить стол для Других посетителей, перевернула бы стакан, вода
вылилась бы, и на этом бы все кончилось. Но после того, как она все это
проделает с первым стаканом, что, черт возьми, она будет делать со вторым?
Не может же она взять и поднять его?
Уходя, я сказал официантке: "Осторожно, Сью. Вы дали мне сегодня
удивительные стаканы - у них донышко наверху, а дырка внизу!"
На следующий день, когда я пришел, у меня уже была другая официантка.
Моя обычная не хотела меня обслуживать. "Сью очень сердится на вас, -
сказала новая официантка. -После того, как она взяла первый стакан и всюду
разлилась вода, она позвала хозяина. Они поразмышляли над этим немного, но
не могли же они стоять весь день, раздумывая, что делать? Поэтому в конце
концов они подняли и второй стакан, и вода опять разлилась по всему полу.
Была ужасная грязь, а потом Сью поскользнулась в луже. Они безумно сердиты".
Я засмеялся.
Она сказала: "Вовсе не смешно! А как бы вам понравилось, если бы с вами
так поступили? Что бы вы делали?"
- Я принес бы глубокую тарелку и медленно и осторожно двигал бы стакан
к краю стола. Вода вылилась бы в тарелку- ей вовсе не обязательно вытекать
на пол. Тогда я взял бы и монетку.
- А, это хорошая идея, - сказала она. В этот вечер я оставил чаевые под
кофейной чашкой, которую перевернул кверху дном.
На следующий день меня опять обслуживала та же новая официантка.
- Зачем вы оставили вчера чашку перевернутой кверху дном?
- Ну, я подумал, что даже хотя вы очень спешите, вам придется пойти на
кухню и взять тарелку. Затем вы медленно и сосредоточенно подвинете чашку к
краю стола...
- Я так и сделала, - призналась она, - но воды там не было!
Шедевром моих проказ был случай в студенческом общежитии. Однажды я
проснулся очень рано, около пяти утра, и не мог снова заснуть. Тогда я
спустился из спальни вниз и обнаружил записку, висящую на веревочках,
которая гласила:
"Дверь, дверь, кто стащил дверь?" Оглядевшись, я увидел, что кто-то
снял дверь с петель, а на ее место повесил табличку с надписью: "Пожалуйста,
закрывайте дверь", -табличку, которая обычно висела на пропавшей двери.
Я немедленно догадался, в чем дело. В этой комнате жил парень по имени
Пит Бернэйтс и еще двое других. Если вы забредали в их комнату, ища
чего-либо или чтобы спросить, как они решили такую-то задачу, вы всегда
слышали стон этих парней: "Пожалуйста, закрывай дверь!"
Кому-то, несомненно, это надоело, и дверь унесли.
Надо сказать, что в этой комнате было две двери, уж так она была
построена. И тогда у меня возникла мысль: я снял с петель и другую дверь,
отнес ее вниз и спрятал в подвале за цистерной с мазутом. Затем я тихо
поднялся к себе и лег в постель.
Позднее утром я притворился, что просыпаюсь, и спустился с небольшим
опозданием вниз. Другие студенты вертелись тут же, и Пит и его ДРУЗЬЯ были
крайне расстроены; дверей в их комнате не было, а им надо было заниматься и
т. д. и т. п. Когда я спускался вниз по лестнице, они спросили: "Фейнман, ты
взял двери?"
- Хм, да, - ответил я. - Я взял дверь. Видите царапины у меня на
пальцах, я их заработал, спуская дверь в подвал, когда мои руки скреблись о
стену.
Мой ответ их не убедил, они мне так и не поверили.
Парни, которые взяли первую дверь, оставили так много улик - почерк на
записке, например, -что их очень скоро разыскали. Моя идея состояла в том,
что, когда найдут тех, кто украл первую дверь, все будут думать, что они же
украли и вторую.
Это сработало в совершенстве: все пинали и пытали этих парней, пока,
наконец, с большим трудом они не убедили своих мучителей, что взяли только
первую дверь, как это ни казалось невероятным.
Я наблюдал за событиями и был счастлив.
Второй двери недоставало целую неделю, и для ребят, которые пытались
заниматься в комнате без двери, найти ее становилось все более и более
необходимо.
Наконец, чтобы решить эту проблему, президент студенческого объединения
сказал за обеденным столом: "Мы должны что-то придумать насчет второй двери.
Я не в состоянии сделать это сам, поэтому хотел бы услышать предложения
остальных, как это исправить. Ведь Питу и другим надо заниматься".
Кто-то выступил с предложением, потом кто-то еще. Вскоре поднялся и я.
"Хорошо, - сказал я саркастическим голосом. - Кто бы вы ни были, укравшие
дверь, мы знаем, что вы замечательны. Вы так умны! Мы не можем догадаться,
кто вы, должно быть, что-то вроде супергения. Вам вовсе не нужно говорить о
себе, все, что нам нужно, - это знать, где дверь. Поэтому, если вы оставите
где-нибудь записку, сообщающую об этом, мы будем чествовать вас и признаем
навсегда, что вы сверхпрекрасны. Вы так хороши, что сможете забрать любую
дверь, а мы не в состоянии будем установить, кто вы. Но, ради бога, оставьте
где-нибудь записку, и мы будем навсегда вам за это благодарны".
Тут вносит свое предложение следующий студент. Он говорит: "У меня
другая идея. Я думаю, что вы, наш президент, должны взять с каждого честное
слово перед нашим студенческим братством, что он не брал дверь".
Президент говорит: "Это очень хорошая мысль. Честное слово нашего
братства!" Потом он идет вокруг стола и спрашивает каждого, одного за
другим: "Джек, вы брали дверь?"
- Нет, сэр, я не брал ее.
- Тим, вы взяли дверь?
- Нет, сэр, я не брал дверь.
- Морис, вы брали дверь?
- Нет, я не брал дверь, сэр.
- Фейнман, вы брали дверь?
- Да, я взял дверь.
- Прекрасно, Фейнман, я серьезно! Сэм, вы брали дверь?.. - и все пошло
дальше, по кругу. Все были шокированы. В наше содружество, должно быть,
затесалась настоящая крыса, которая не уважала честное слово братства!
Этой ночью я оставил записку с маленькой картинкой, на которой была
изображена цистерна с мазутом и дверь за ней. И на следующий день дверь
нашли и приладили обратно.
Позднее я признался, что взял вторую дверь, и меня все обвинили за
ложь. Они не могли вспомнить, что именно я сказал. Все, что осталось в
памяти от того эпизода, когда президент обходил вокруг стола и всех
спрашивал, так это то, что никто не признался в краже двери. Запомнилась
общая идея, но не отдельные слова.
Люди часто думают, что я обманщик, но я обычно честен, в определенном
смысле, причем так, что часто мне никто не верит.
После окончания Массачусетского технологического института (МТИ) я
решил получить работу на лето. Я дважды или трижды обращался в Лабораторию
"Белл" и несколько раз ездил туда. Билл Шокли, знавший меня по лабораториям
МТИ, каждый раз водил меня повсюду. Мне ужасно нравились эти визиты, однако
работу там я так и не получил.
У меня были рекомендательные письма от моих профессоров в две компании.
Одно из них было в компанию "Бош и Ломб", занимавшуюся трассировкой лучей
через линзы, второе - в Лабораторию электрических испытаний в Нью-Йорке. В
то время никто даже не знал, что такое физик, и в промышленности никаких
рабочих мест для физиков не было. Инженеры-о'кей, но физики - никто не знал,
как их использовать. Интересно, что очень скоро, после войны, все стало
наоборот: физики требовались везде. Но в последние годы Кризиса [*Имеется в
виду экономический кризис 1930-х годов в США] как физик я не имел никаких
шансов устроиться на работу.
Примерно в это же время на пляже в моем родном городе Фар Рокауэй я
встретил моего старого друга, с которым мы выросли. Мы вместе ходили в
школу, когда были подростками 11-12 лет, и стали добрыми друзьями. У нас
обоих была научная жилка. У него в детстве была своя "лаборатория" и у меня
тоже. Мы часто играли вместе и обсуждали друг с другом разные проблемы.
Обычно мы устраивали волшебные представления - химические чудеса - для
ребят из квартала. Мой друг был в этом силен, и мне это тоже нравилось. Мы
проделывали на маленьком столе разные трюки с зажженными бунзеновскими
горелками, стоявшими на столе напротив друг друга. На горелках - стеклышки
от часов (плоские стеклянные диски), на них капельки йода, из которого
получался прекрасный пурпурный пар, поднимавшийся с обоих концов стола во
время всего представления. Это было великолепно! Мы делали множество трюков,
например, превращение "вина" в воду и другие химические опыты с изменением
цвета. Под занавес мы проделывали один трюк, используя эффект, который сами
обнаружили. Я незаметно опускал руки сначала в раковину с водой, а затем в
бензин. Потом, как бы случайно, я касался одной из бунзеновских горелок, и
рука загоралась. Я хлопал в ладоши, и обе руки вспыхивали (это безвредно,
поскольку бензин сгорает быстро, а рука благодаря воде остается холодной).
Тогда я, размахивая руками, бегал вокруг и вопил: "Пожар, пожар!" - и
зрители приходили в сильное возбуждение. Они выбегали из комнаты, и на этом
представление кончалось.
Позднее я рассказал эту историю в колледже моим собратьям по
студенческому объединению, и они сказали: "Чепуха! Ты не мог этого сделать!"
Я часто сталкивался с такой же сложностью: как продемонстрировать людям
что-нибудь такое, во что они не верят. Например, однажды разгорелся спор,
вытекает ли моча просто под действием силы тяжести, и я вынужден был
продемонстрировать, что это не так, показав, что можно помочиться стоя на
голове. Или был другой случай, когда кто-то утверждал, что если принять
аспирин и кока-колу, то немедленно упадешь в смертельной слабости. Я сказал
им, что это чистейший вздор, и предложил выпить аспирин и кока-колу вместе.
Затем они затеяли спор, нужно ли пить аспирин перед кока-колой, сразу после
или вместе. Тогда я выпил 6 таблеток аспирина и три стакана кока-колы, один
за другим. Сначала я принял две таблетки аспирина и запил стаканом
кока-колы, потом мы растворили две таблетки в стакане, и я выпил и это, и,
наконец, я выпил еще стакан кока-колы и две таблетки аспирина. И каждый раз
эти верящие идиоты стояли вокруг меня в ожидании, чтобы подхватить, когда я
начну падать. Но ничего не случилось. Я, правда, помню, что плохо спал той
ночью, но утром я нормально поднялся, сделал много рисунков и работал над
какими-то формулами, относящимися к тому, что называется дзета-функцией
Римана.
- Хорошо, ребята, - сказал я. - Пойдем и достанем немного бензина.
Они легко нашли бензин, я сунул руки в воду в раковине, затем в бензин
и поджег его... Это было чертовски больно. Дело в том, что за это время на
внешней стороне рук у меня отросли волосы. Они действовали как фитили и
удерживали горящий бензин на месте, а когда я делал свой фокус раньше, волос
на руках не было. После того как я проделал этот эксперимент для моих
студенческих товарищей, волосы на руках навсегда исчезли.
Итак, мой приятель и я встречаемся на пляже, и он рассказывает мне, что
знает способ покрытия пластмасс тонкой металлической пленкой. Я говорю, что
это невозможно, потому что пластмассы не проводят ток и к ним не приделаешь
провода. Но он утверждал, что может покрывать металлом все, что угодно, и я
еще помню, как он поднял персиковую косточку, всю в песке, и сказал, что
может покрыть металлом и это, стараясь произвести на меня впечатление.
Что было замечательно, так это то, что он предложил мне работу в его
небольшой компании, располагавшейся в верхнем этаже здания в Нью-Йорке. В
компании было всего 5 человек. "Президентом", как я думаю, был его отец,
который собирал все деньги вместе. Мой приятель был "вице-президентом", так
же как и еще один парень, который отвечал за продажу. Я был главным
"химиком-исследователем", а брат моего друга, которого нельзя было назвать
особенно умным, мыл бутылки. Всего у нас оказалось шесть ванн для
металлизации.
Компания и в самом деле изобрела способ металлизации пластмасс, а схема
была такова. Сначала предмет серебрился путем осаждения серебра из ванны с
азотнокислым серебром и восстанавливающим агентом (вроде того, как делаются
зеркала); затем посеребренный предмет, ставший проводником тока, погружался
в гальваническую ванну, и серебро покрывалось металлической пленкой.
Весь вопрос был в том, будет ли серебро прочно прилипать к предмету.
Но серебро не прилипало. Оно легко отшелушивалось. Необходимо было
сделать какой-то промежуточный шаг, чтобы заставить серебро прилипать к
предмету. Все зависело от покрываемого серебром вещества. Мой друг
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента