Страница:
— Понимаешь, Владимир, это же клад, а не голова. Так быстро и просто разработать противоатомную защиту экипажа самолета мог только несомненный талант, — говорил Степанковский. — Вот тебе и легкомысленный Олег. А ведь он еще не совсем поправился после болезни. Движения шейных позвонков ограничены. Не прошли головные боли. Ах, если бы любвеобильные папа и мама не баловали его, а уделяли бы серьезное внимание воспитанию сына…
— Не будем укорять их за прошлые ошибки. Мы тоже делали их, — мягко прервал его Матвеев.
Степанковский подавленно молчал.
— Ты прав, конечно, — грустно произнес он немного погодя, — Мой грех особенно велик. Я не уверен, имею ли право на твою дружбу после всего…
— Ну, это ты, Валентин, уже зря. Никто из нас не сомневается, что ты собственной жизни не пожалел бы, чтобы отвести грозившее несчастье. Случившееся — скорее твоя беда, чем вина. Ведь ты искренне любил. Ну, впредь будешь осмотрительнее…
— О, — воскликнул Степанковский, — это для меня урок на всю жизнь! У меня ни на минуту не выходят из головы слова Крылова. Вы увидите, я заглажу свою вину, я построю такой самолет, что они там, за океаном, задохнутся от злости.
Наступила пауза. Друзья задумались.
— Я счастлив, — нарушил молчание Матвеев, — что Майя выжила. Мы тут хоть вместе все. А у нее, бедняжки, никого из родных. К сожалению, с душевной раной ей, видимо, справиться труднее…
Валентин Александрович мучительно покраснел при этих словах.
— До чего несовершенна человеческая натура, — с усилием вымолвил он. — Сколько счастья принесла бы любовь такой девушки, как Майя. А вот поди ж ты, душа потянулась к жестокому бесчеловечному чудовищу… — Лицо Степанковского исказила гримаса боли. — Ну, пусть я поделом наказан. А за что должна страдать эта кроткая, нежная девочка…
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Ольга.
— Володя, ну что же это? Опять? Немедленно, слышишь, немедленно в постель. А вас, — обратилась она к Степанковскому, — сколько надо просить не мучать его делами? — притворно сердито выговаривала Ольга. — Дайте человеку выздороветь, тогда и загружайте работой.
И она принялась энергично взбивать подушки.
— Мы не о работе, Олюша, — мягко возразил Матвеев. — Мы с Валентином о Майе говорили…
— Поздно спохватились, — озорно глядя на Степанковского, сказала она. — Да, дружок, опоздали вы. Ее любит такой сказочный принц… В плечах — косая сажень, глаза — небо голубое, к тому же храбр, как лев.
— Оля, перестань балагурить, смутился Матвеев.
— Нисколько я не балагурю, — присев на кровать мужа, продолжала Ольга. — Это правда. Да Валентин скоро и сам узнает. Так ему и надо, недогадливому.
Степанковский не ответил на шутку, вдруг схватил Шляпу и, не прощаясь, вышел.
— Эх, Оля, ну зачем ты так? — укоризненно сказал Матвеев.
Ольга посерьезнела, опустила глаза и, обняв мужа, спрятала лицо у него на груди.
В кабинете было душно. Под потолком сизыми прядями плавал табачный дым. Владимир Петрович поднялся и распахнул окно. Но от этого в кабинете не стало свежее — на дворе было пасмурно, безветренно.
Совещание затянулось дольше, чем предполагав Матвеев. До болезни после таких совещаний он свобод, но мог работать еще сутки. Теперь же его охватила неимоверная усталость. Владимир Петрович жадно вдыхал воздух, потирая виски. Казалось, этому первому после его выздоровления совещанию не будет конца.
Кроме Матвеева, здесь были Валентин Александрович Степанковский и старший плановик завода Алексей Иванович Нюхов, временно замещающий заведующего плановым отделом. На диване сидел парторг завода Крылов. Он изредка останавливал взгляд на Нюхове, отчего тот беспокойно ерзал на стуле.
— Позвольте, Алексей Иванович, — негромко заговорил Крылов, — вы должны были предусмотреть все: и экспериментальные работы, и испытания нового сплава, и возможность новых затрат. Вы обязаны были проверить смету до того, как направить на утверждение в Москву.
— Да, да, вы правы, — умеряя свой бас, оправдывался Нюхов, — я не проверил как следует смету Это мол вина…
— Вот что, — прервал Нюхова Матвеев. — Сейчас об этом говорить — только время попусту терять. Нужно искать выход из создавшегося положения. Завтра в четыре часа доложите о принятых мерах. Кстати, проверьте смету объекта № 29/91. Там вырисовывается довольно крупная экономия. Уточните суммы, свяжитесь с Москвой и добейтесь разрешения использовать сэкономленные средства для окончания работ группы Степанковского.
— Хорошо, Владимир Петрович, — кивнул лысой головой Нюхов. — Я могу идти?
— Да.
— Всего хорошего.
Нюхов собрал папки и вышел.
ГЛАВА XIII
ГЛАВА XIV
— Не будем укорять их за прошлые ошибки. Мы тоже делали их, — мягко прервал его Матвеев.
Степанковский подавленно молчал.
— Ты прав, конечно, — грустно произнес он немного погодя, — Мой грех особенно велик. Я не уверен, имею ли право на твою дружбу после всего…
— Ну, это ты, Валентин, уже зря. Никто из нас не сомневается, что ты собственной жизни не пожалел бы, чтобы отвести грозившее несчастье. Случившееся — скорее твоя беда, чем вина. Ведь ты искренне любил. Ну, впредь будешь осмотрительнее…
— О, — воскликнул Степанковский, — это для меня урок на всю жизнь! У меня ни на минуту не выходят из головы слова Крылова. Вы увидите, я заглажу свою вину, я построю такой самолет, что они там, за океаном, задохнутся от злости.
Наступила пауза. Друзья задумались.
— Я счастлив, — нарушил молчание Матвеев, — что Майя выжила. Мы тут хоть вместе все. А у нее, бедняжки, никого из родных. К сожалению, с душевной раной ей, видимо, справиться труднее…
Валентин Александрович мучительно покраснел при этих словах.
— До чего несовершенна человеческая натура, — с усилием вымолвил он. — Сколько счастья принесла бы любовь такой девушки, как Майя. А вот поди ж ты, душа потянулась к жестокому бесчеловечному чудовищу… — Лицо Степанковского исказила гримаса боли. — Ну, пусть я поделом наказан. А за что должна страдать эта кроткая, нежная девочка…
Дверь распахнулась, и на пороге появилась Ольга.
— Володя, ну что же это? Опять? Немедленно, слышишь, немедленно в постель. А вас, — обратилась она к Степанковскому, — сколько надо просить не мучать его делами? — притворно сердито выговаривала Ольга. — Дайте человеку выздороветь, тогда и загружайте работой.
И она принялась энергично взбивать подушки.
— Мы не о работе, Олюша, — мягко возразил Матвеев. — Мы с Валентином о Майе говорили…
— Поздно спохватились, — озорно глядя на Степанковского, сказала она. — Да, дружок, опоздали вы. Ее любит такой сказочный принц… В плечах — косая сажень, глаза — небо голубое, к тому же храбр, как лев.
— Оля, перестань балагурить, смутился Матвеев.
— Нисколько я не балагурю, — присев на кровать мужа, продолжала Ольга. — Это правда. Да Валентин скоро и сам узнает. Так ему и надо, недогадливому.
Степанковский не ответил на шутку, вдруг схватил Шляпу и, не прощаясь, вышел.
— Эх, Оля, ну зачем ты так? — укоризненно сказал Матвеев.
Ольга посерьезнела, опустила глаза и, обняв мужа, спрятала лицо у него на груди.
В кабинете было душно. Под потолком сизыми прядями плавал табачный дым. Владимир Петрович поднялся и распахнул окно. Но от этого в кабинете не стало свежее — на дворе было пасмурно, безветренно.
Совещание затянулось дольше, чем предполагав Матвеев. До болезни после таких совещаний он свобод, но мог работать еще сутки. Теперь же его охватила неимоверная усталость. Владимир Петрович жадно вдыхал воздух, потирая виски. Казалось, этому первому после его выздоровления совещанию не будет конца.
Кроме Матвеева, здесь были Валентин Александрович Степанковский и старший плановик завода Алексей Иванович Нюхов, временно замещающий заведующего плановым отделом. На диване сидел парторг завода Крылов. Он изредка останавливал взгляд на Нюхове, отчего тот беспокойно ерзал на стуле.
— Позвольте, Алексей Иванович, — негромко заговорил Крылов, — вы должны были предусмотреть все: и экспериментальные работы, и испытания нового сплава, и возможность новых затрат. Вы обязаны были проверить смету до того, как направить на утверждение в Москву.
— Да, да, вы правы, — умеряя свой бас, оправдывался Нюхов, — я не проверил как следует смету Это мол вина…
— Вот что, — прервал Нюхова Матвеев. — Сейчас об этом говорить — только время попусту терять. Нужно искать выход из создавшегося положения. Завтра в четыре часа доложите о принятых мерах. Кстати, проверьте смету объекта № 29/91. Там вырисовывается довольно крупная экономия. Уточните суммы, свяжитесь с Москвой и добейтесь разрешения использовать сэкономленные средства для окончания работ группы Степанковского.
— Хорошо, Владимир Петрович, — кивнул лысой головой Нюхов. — Я могу идти?
— Да.
— Всего хорошего.
Нюхов собрал папки и вышел.
ГЛАВА XIII
Большая комната планового отдела казалась тесной. Непомерно много места занимал громоздкий стол Нюхова. Грузный, высокий, чуть сутуловатый, с большой лысой головой, крупным мясистым носом и усами ежиком, Нюхов любил все массивное, прочное. Чернильный прибор, кресло, пресс-папье, толстенный «Справочник планирования» — все говорило о широком размахе старшего плановика.
Нюхова на заводе не любили и слегка побаивались. Никто не мог пожаловаться на то, что он кого-нибудь обидел. И все же каждый, кто обращался к старшему плановику, испытывал к нему какую-то безотчетною неприязнь.
Когда грузная фигура Нюхова показалась в дверях, все притихли. Он не проронил ни слова, сел за свой стел, машинально смахнув невидимые пылинки. Затем достал из сейфа смету и долго изучал ее. Также молча Нюхов поднялся, запер сейф и вышел.
Вот уже два месяца тревожные думы не оставляли Алексея Ивановича. Его единственная дочь Наташа влюбилась в молодого техника Анатолия Зыбина. Недавно она со слезами призналась матери, что беременна, а Анатолий избегает ее. Время шло, и не сегодня—завтра положение дочери станет ясным каждому. Жена наказала Нюхову уговорить Анатолия замять скандал женитьбой. И вот сегодня он решил поговорить с Анатолием.
Несмотря на грозный вид и хриплый бас, Алексей Иванович был человеком безвольным, слабохарактерным; его безволие и привело к тому, что он женился па Клавдии Игнатьевне, нелюбимой, жадной и скупой женщине. Используя бесхарактерность Нюхова, жена уговорила его не эвакуироваться. Так Нюхов остался на временно оккупированной гитлеровцами территории.
Ожидая у проходной будки Анатолия, Нюхов вдруг почувствовал капли влаги на лице: он так задумался что не заметил, когда начался дождь. Приходилось отложить разговор до более удобного случая. Алексей Иванович поспешил домой. Но дождь вдруг хлынул как из ведра. Нюхов уже стал искать взглядом крытый подъезд, когда рядом с ним затормозила машина. Шофер услужливо распахнул заднюю дверцу.
Выяснять, кто это так вовремя выручил его, было некогда. Нюхов с размаху плюхнулся на сиденье.
Машина свернула влево и понеслась по асфальтированной улице. Нюхов положил руку на плечо водителя.
— Вы знаете, куда везти?
Шофер молча продолжал гнать машину.
— Послушайте, товарищ, — слегка раздраженно проговорил Нюхов, — вы знаете, куда везти?
— Улица Котовского, дом № 76, — не оборачиваясь, ответил шофер.
— Верно, — несколько успокоился Нюхов.
Машина вдруг свернула вправо. Это дорога вела к шоссе на Приморск.
— Куда вы меня везете? — вновь забеспокоился Нюхов. Шофер молчал. Низко надвинутая на лоб кепка и понятый воротник плаща скрывали его лицо.
Потоки воды бежали по смотровому и боковым стеклам. Дождь барабанил по крыше. Улица была сплошь залита водой.
Нюхову стало жутко.
— Если вы не остановите машину, я выпрыгну! — крикнул он и схватил шофера за плечи.
— Сидите спокойно, — сказал шофер, — ничего с вами не случится, Алексей Иванович. Немного покатан вас, потолкуем кое о чем…,
— Кто… кто вы такой? — холодея от страха и заикаясь, спросил Нюхов. — Я не знаю вас…
— Это не имеет значения. Достаточно того, что знаю вас.
Нюхов рванул рушу дверцы, но тут же замер.
— Генрих Кригер, — раздельно произнес водитель, — передает вам привет. Он гораздо лучшего мнения о вас, чем вы того заслуживаете… Надо полагать, в те годы вы были благоразумнее и не пытались выскакивать из машины на полном ходу. Ну, вот мы и приехали. — Шофер остановил машину. — Вам, конечно, будет интересно узнать, как поживает ваш старый друг, — в голосе слышалась нескрываемая насмешка. — Да, кстати, он вам прислал памятный подарок. — Водитель через плечо протянул фотоснимок. При неярком свете вспыхнувшей лампочки Алексей Иванович расширенными от ужаса глазами уставился на фотографию. Его грузное тело беспомощно осело. Нижняя челюсть отвисла…
…Небывало сильные морозы сковали землю. Снег выпадал так часто и обильно, что сгоняемые для очистки города жители выбивались из сил. Алексею Ивановичу казалось, что ему приходится тяжелее всех. Каждое утро он под дулом автомата поднимался, шел на работу и чувствовал, что завтра уже не сможет подняться. Но наступало очередное завтра — и неизменный автомат заставлял одолевать смертельную усталость и браться за лопату. А снег валил и валил…
В один из таких дней появился Кригер. Бесцеремонно обошел дом и велел отвести себе лучшие комнаты.
Семья Нюхова перебралась в маленькую полутемную пристройку. Каким-то образом Кригеру стало известно, что Нюхов хорошо знает автодело и даже имел права шофера второго класса. Тотчас же во дворе появилась легковая автомашина. Для ее ремонта Кригер освободил Нюхова от расчистки снега.
Нюхов быстро и хорошо отремонтировал машину. Запчасти и нужные инструменты ему доставил Кригер. После этого в просторный двор дома Нюхова пригнали военнопленных. В несколько дней они выстроили каменный гараж.
С этого времени Нюхов постоянно был занят ремонтом машин, доставляемых Кригером. Кригер перепродавал отремонтированные автомобили и крупно наживался на этом.
Однажды группа партизан совершила налет на город. Были убиты на своих квартирах начальник гестапо и начальник лагеря военнопленных. Весь город взбудоражился: первая весточка от своих. Люди ходили с посветлевшими лицами, тайком поздравляли друг друга.
Кригер не появлялся на квартире несколько ночей подряд. Все немецкие чины спали в помещении гестапо, боясь мести партизан.
Алексей Иванович, как обычно, работал в гараже, когда его неожиданно вызвали в гестапо. Дрожа всем телом от страха, теряясь в догадках., подходил Нюхов к выкрашенному в серый цвет зданию, где раньше помещалась средняя школа. Заплетающимся языком спросил он, как пройти к Кригеру. Часовой проводил его в кабинет, где за большим столом сидел Кригер и двое других гестаповцев. На подоконнике примостился военный с фотоаппаратом в руках. Чуть дальше в почтительной позе застыл какой-то мужчина в штатском. У стола стоял босой окровавленный человек в изорванной одежде, со связанными за спиной руками.
При виде этой сцены Нюхов в страхе попятился назад.
— Стоять! Ни с места! Узнаете этого партизана? — крикнул Кригер, указывая пальцем на допрашиваемого.
На Нюхова взглянул человек со спутавшимися волосами, весь в синяках. Алексей Иванович видел его в первый раз.
— Я… я не знаю его. — запинаясь проговорил он.
— Что? — завопил Кригер. — Отпираться?! Вы сами указывали на этого большевика…
— Этого человека? — Нюхов протянул руку в сторону пленного. — Впервые вижу…
В эту же минуту сверкнула яркая вспышка света и раздался щелчок.
Немцы сразу загалдели по-своему, вытолкнули пленного и все вышли из комнаты.
— Подойдите поближе, — с улыбкой пригласил Кригер точно в столбняке застывшего Нюхова. — Неужели вы никогда в жизни не фотографировались, что та, перепугались? А может быть, вам жаль этого партизана?
— Да… нет… — забормотал Нюхов.
— Да перестаньте трястись и слушайте внимательно. Сегодня в гараж доставят легковую автомашину. К утру она должна быть на ходу, даже если для этого вам придется проработать всю ночь, Учтите, машина принадлежит генералу и должна быть в безупречном порядке. Да смотрите, аккуратно. Генерал не терпит грязи. Ну, вот и все… Жене передайте, что я разрешил покормить вас из моих запасов, чтобы вы могли работать. Идите!
Как пьяный шел домой Нюхов. Он чувствовал: произошло нечто ужасное, хотя не понимал, что именно. Машина к утру была починена.
Страшная и непонятная сцена в гестапо вскоре получила разгадку. Помогая прибирать комнаты Кригера, Алексей Иванович увидел на столе газету, издававшуюся в Берлине. На первой странице был помещен снимок допроса, на котором Нюхов пальцем указывал на связанного партизана. У Алексея Ивановича похолодело в груди от недоброго предчувствия. Он оглянулся, не видит ли его кто, и сунул газету в карман. Предчувствие не обмануло. Адъютант Кригера перевел ему подпись под снимком. Вот что гласила она: «Алексей Иванович Нюхов — сторонник нового порядка. Он, как и другие сознательные граждане, сам приводит в гестапо партизан и коммунистов, которых ненавидит».
Алексей Иванович слег. Три недели метался в сильном жару… Как только ему становилось немного легче, он вытаскивал спрятанную под тюфяком газету, сердце его обмирало от страха. Что будет, когда снимок увидят горожане? Кто поверит в невиновность Нюхова?
После выздоровления он выходил на улицу с опасением, что каждый знакомый отвернется от него. Но ничего такого он не заметил. Тогда Нюхов отважился спросить в киоске эту газету. Продавец с удивлением посмотрел на него и ответил, что ее получают непосредственно из Берлина только немецкие чины.
Нюхов немного успокоился. Когда освободили город, он с облегчением убедился, что никто не знает о злополучном снимке. Алексей Иванович начал работать, и жизнь потекла нормально.
И вот теперь, когда минуло столько лет, и прошлое, казалось, полностью забыто, появился этот шофер с фотографией.
— Вы, понятно, догадываетесь, что не ради привета я прибыл сюда… — Жесткий смысл этих слов вернул Нюхова к действительности. — Приступим же к делу… От вас требуется пустяковая услуга, — продолжал сидевший за рулем человек. — Но с самого начала твердо запомните: или мы сейчас договоримся полюбовно, или… Не шарахайтесь, я руки пачкать о вас не собираюсь. Вами займутся советские органы. Уж об этом я позабочусь. А Кригер…
Трясущимися руками Алексей Иванович достал платок и вытер градом катившийся пот.
— Что вам от меня нужно? — спросил Нюхов и не узнал свой, ставший каким-то чужим, голос.
— Всего только автомашина. В машинах вы толк знаете, Кригер очень ценил это… Вы купите машину… для себя.
— Я?.. Но откуда?..
— Слушайте внимательно и вам все станет ясно.. Машина, в которой вы находитесь, продается. Завтра, в девятнадцать часов, пойдете по адресу: Казанский переулок, дом девять. Спросите Никудышина. Для виду пару дней поторгуетесь, затем покупайте. Гараж, насколько мне известно, у вас сохранился. Освободите его от хлама. Вторую пару ключей от ворот и гаража передадите человеку, который явится к вам завтра с деньгами. Он косит и слегка хромает. Машиной можете пользоваться сколько угодно, но только до одиннадцати часов ночи. Остальное время она должна быть на месте, всегда в полной исправности и заправлена. Если в одно прекрасное утро вдруг не обнаружите ее в гараже — не удивляйтесь. Жене скажете, что купили машину вдвоем с товарищем: он дал деньги, а вы отремонтировали.
Завтра после работы отправляйтесь в городской парк. Войдете с центральною входа и сядете на первую скамейку справа. К вам подсядет описанный мной человек. Уходя, он «забудет» на скамейке папку для бумаг. В папке — деньги. На второй день после «покупки» машины оставьте ключи от «Победы» и гаража в том же месте, только уйдете первым вы.
— Как мне сообщить вам… об этой покупке? — сдавленным голосом спросил Нюхов.
— Пусть это вас не тревожит. Да, через некоторое время машина нам не понадобится и останется вам в полную собственность. Кроме того, получите денежное вознаграждение…
— Не нужны мне деньги! Обещайте, что… что больше ничего от меня не потребуете…
— Прикажете отвезти вас домой? — не отвечая, с усмешкой осведомился «шофер».
Нюхова на заводе не любили и слегка побаивались. Никто не мог пожаловаться на то, что он кого-нибудь обидел. И все же каждый, кто обращался к старшему плановику, испытывал к нему какую-то безотчетною неприязнь.
Когда грузная фигура Нюхова показалась в дверях, все притихли. Он не проронил ни слова, сел за свой стел, машинально смахнув невидимые пылинки. Затем достал из сейфа смету и долго изучал ее. Также молча Нюхов поднялся, запер сейф и вышел.
Вот уже два месяца тревожные думы не оставляли Алексея Ивановича. Его единственная дочь Наташа влюбилась в молодого техника Анатолия Зыбина. Недавно она со слезами призналась матери, что беременна, а Анатолий избегает ее. Время шло, и не сегодня—завтра положение дочери станет ясным каждому. Жена наказала Нюхову уговорить Анатолия замять скандал женитьбой. И вот сегодня он решил поговорить с Анатолием.
Несмотря на грозный вид и хриплый бас, Алексей Иванович был человеком безвольным, слабохарактерным; его безволие и привело к тому, что он женился па Клавдии Игнатьевне, нелюбимой, жадной и скупой женщине. Используя бесхарактерность Нюхова, жена уговорила его не эвакуироваться. Так Нюхов остался на временно оккупированной гитлеровцами территории.
Ожидая у проходной будки Анатолия, Нюхов вдруг почувствовал капли влаги на лице: он так задумался что не заметил, когда начался дождь. Приходилось отложить разговор до более удобного случая. Алексей Иванович поспешил домой. Но дождь вдруг хлынул как из ведра. Нюхов уже стал искать взглядом крытый подъезд, когда рядом с ним затормозила машина. Шофер услужливо распахнул заднюю дверцу.
Выяснять, кто это так вовремя выручил его, было некогда. Нюхов с размаху плюхнулся на сиденье.
Машина свернула влево и понеслась по асфальтированной улице. Нюхов положил руку на плечо водителя.
— Вы знаете, куда везти?
Шофер молча продолжал гнать машину.
— Послушайте, товарищ, — слегка раздраженно проговорил Нюхов, — вы знаете, куда везти?
— Улица Котовского, дом № 76, — не оборачиваясь, ответил шофер.
— Верно, — несколько успокоился Нюхов.
Машина вдруг свернула вправо. Это дорога вела к шоссе на Приморск.
— Куда вы меня везете? — вновь забеспокоился Нюхов. Шофер молчал. Низко надвинутая на лоб кепка и понятый воротник плаща скрывали его лицо.
Потоки воды бежали по смотровому и боковым стеклам. Дождь барабанил по крыше. Улица была сплошь залита водой.
Нюхову стало жутко.
— Если вы не остановите машину, я выпрыгну! — крикнул он и схватил шофера за плечи.
— Сидите спокойно, — сказал шофер, — ничего с вами не случится, Алексей Иванович. Немного покатан вас, потолкуем кое о чем…,
— Кто… кто вы такой? — холодея от страха и заикаясь, спросил Нюхов. — Я не знаю вас…
— Это не имеет значения. Достаточно того, что знаю вас.
Нюхов рванул рушу дверцы, но тут же замер.
— Генрих Кригер, — раздельно произнес водитель, — передает вам привет. Он гораздо лучшего мнения о вас, чем вы того заслуживаете… Надо полагать, в те годы вы были благоразумнее и не пытались выскакивать из машины на полном ходу. Ну, вот мы и приехали. — Шофер остановил машину. — Вам, конечно, будет интересно узнать, как поживает ваш старый друг, — в голосе слышалась нескрываемая насмешка. — Да, кстати, он вам прислал памятный подарок. — Водитель через плечо протянул фотоснимок. При неярком свете вспыхнувшей лампочки Алексей Иванович расширенными от ужаса глазами уставился на фотографию. Его грузное тело беспомощно осело. Нижняя челюсть отвисла…
…Небывало сильные морозы сковали землю. Снег выпадал так часто и обильно, что сгоняемые для очистки города жители выбивались из сил. Алексею Ивановичу казалось, что ему приходится тяжелее всех. Каждое утро он под дулом автомата поднимался, шел на работу и чувствовал, что завтра уже не сможет подняться. Но наступало очередное завтра — и неизменный автомат заставлял одолевать смертельную усталость и браться за лопату. А снег валил и валил…
В один из таких дней появился Кригер. Бесцеремонно обошел дом и велел отвести себе лучшие комнаты.
Семья Нюхова перебралась в маленькую полутемную пристройку. Каким-то образом Кригеру стало известно, что Нюхов хорошо знает автодело и даже имел права шофера второго класса. Тотчас же во дворе появилась легковая автомашина. Для ее ремонта Кригер освободил Нюхова от расчистки снега.
Нюхов быстро и хорошо отремонтировал машину. Запчасти и нужные инструменты ему доставил Кригер. После этого в просторный двор дома Нюхова пригнали военнопленных. В несколько дней они выстроили каменный гараж.
С этого времени Нюхов постоянно был занят ремонтом машин, доставляемых Кригером. Кригер перепродавал отремонтированные автомобили и крупно наживался на этом.
Однажды группа партизан совершила налет на город. Были убиты на своих квартирах начальник гестапо и начальник лагеря военнопленных. Весь город взбудоражился: первая весточка от своих. Люди ходили с посветлевшими лицами, тайком поздравляли друг друга.
Кригер не появлялся на квартире несколько ночей подряд. Все немецкие чины спали в помещении гестапо, боясь мести партизан.
Алексей Иванович, как обычно, работал в гараже, когда его неожиданно вызвали в гестапо. Дрожа всем телом от страха, теряясь в догадках., подходил Нюхов к выкрашенному в серый цвет зданию, где раньше помещалась средняя школа. Заплетающимся языком спросил он, как пройти к Кригеру. Часовой проводил его в кабинет, где за большим столом сидел Кригер и двое других гестаповцев. На подоконнике примостился военный с фотоаппаратом в руках. Чуть дальше в почтительной позе застыл какой-то мужчина в штатском. У стола стоял босой окровавленный человек в изорванной одежде, со связанными за спиной руками.
При виде этой сцены Нюхов в страхе попятился назад.
— Стоять! Ни с места! Узнаете этого партизана? — крикнул Кригер, указывая пальцем на допрашиваемого.
На Нюхова взглянул человек со спутавшимися волосами, весь в синяках. Алексей Иванович видел его в первый раз.
— Я… я не знаю его. — запинаясь проговорил он.
— Что? — завопил Кригер. — Отпираться?! Вы сами указывали на этого большевика…
— Этого человека? — Нюхов протянул руку в сторону пленного. — Впервые вижу…
В эту же минуту сверкнула яркая вспышка света и раздался щелчок.
Немцы сразу загалдели по-своему, вытолкнули пленного и все вышли из комнаты.
— Подойдите поближе, — с улыбкой пригласил Кригер точно в столбняке застывшего Нюхова. — Неужели вы никогда в жизни не фотографировались, что та, перепугались? А может быть, вам жаль этого партизана?
— Да… нет… — забормотал Нюхов.
— Да перестаньте трястись и слушайте внимательно. Сегодня в гараж доставят легковую автомашину. К утру она должна быть на ходу, даже если для этого вам придется проработать всю ночь, Учтите, машина принадлежит генералу и должна быть в безупречном порядке. Да смотрите, аккуратно. Генерал не терпит грязи. Ну, вот и все… Жене передайте, что я разрешил покормить вас из моих запасов, чтобы вы могли работать. Идите!
Как пьяный шел домой Нюхов. Он чувствовал: произошло нечто ужасное, хотя не понимал, что именно. Машина к утру была починена.
Страшная и непонятная сцена в гестапо вскоре получила разгадку. Помогая прибирать комнаты Кригера, Алексей Иванович увидел на столе газету, издававшуюся в Берлине. На первой странице был помещен снимок допроса, на котором Нюхов пальцем указывал на связанного партизана. У Алексея Ивановича похолодело в груди от недоброго предчувствия. Он оглянулся, не видит ли его кто, и сунул газету в карман. Предчувствие не обмануло. Адъютант Кригера перевел ему подпись под снимком. Вот что гласила она: «Алексей Иванович Нюхов — сторонник нового порядка. Он, как и другие сознательные граждане, сам приводит в гестапо партизан и коммунистов, которых ненавидит».
Алексей Иванович слег. Три недели метался в сильном жару… Как только ему становилось немного легче, он вытаскивал спрятанную под тюфяком газету, сердце его обмирало от страха. Что будет, когда снимок увидят горожане? Кто поверит в невиновность Нюхова?
После выздоровления он выходил на улицу с опасением, что каждый знакомый отвернется от него. Но ничего такого он не заметил. Тогда Нюхов отважился спросить в киоске эту газету. Продавец с удивлением посмотрел на него и ответил, что ее получают непосредственно из Берлина только немецкие чины.
Нюхов немного успокоился. Когда освободили город, он с облегчением убедился, что никто не знает о злополучном снимке. Алексей Иванович начал работать, и жизнь потекла нормально.
И вот теперь, когда минуло столько лет, и прошлое, казалось, полностью забыто, появился этот шофер с фотографией.
— Вы, понятно, догадываетесь, что не ради привета я прибыл сюда… — Жесткий смысл этих слов вернул Нюхова к действительности. — Приступим же к делу… От вас требуется пустяковая услуга, — продолжал сидевший за рулем человек. — Но с самого начала твердо запомните: или мы сейчас договоримся полюбовно, или… Не шарахайтесь, я руки пачкать о вас не собираюсь. Вами займутся советские органы. Уж об этом я позабочусь. А Кригер…
Трясущимися руками Алексей Иванович достал платок и вытер градом катившийся пот.
— Что вам от меня нужно? — спросил Нюхов и не узнал свой, ставший каким-то чужим, голос.
— Всего только автомашина. В машинах вы толк знаете, Кригер очень ценил это… Вы купите машину… для себя.
— Я?.. Но откуда?..
— Слушайте внимательно и вам все станет ясно.. Машина, в которой вы находитесь, продается. Завтра, в девятнадцать часов, пойдете по адресу: Казанский переулок, дом девять. Спросите Никудышина. Для виду пару дней поторгуетесь, затем покупайте. Гараж, насколько мне известно, у вас сохранился. Освободите его от хлама. Вторую пару ключей от ворот и гаража передадите человеку, который явится к вам завтра с деньгами. Он косит и слегка хромает. Машиной можете пользоваться сколько угодно, но только до одиннадцати часов ночи. Остальное время она должна быть на месте, всегда в полной исправности и заправлена. Если в одно прекрасное утро вдруг не обнаружите ее в гараже — не удивляйтесь. Жене скажете, что купили машину вдвоем с товарищем: он дал деньги, а вы отремонтировали.
Завтра после работы отправляйтесь в городской парк. Войдете с центральною входа и сядете на первую скамейку справа. К вам подсядет описанный мной человек. Уходя, он «забудет» на скамейке папку для бумаг. В папке — деньги. На второй день после «покупки» машины оставьте ключи от «Победы» и гаража в том же месте, только уйдете первым вы.
— Как мне сообщить вам… об этой покупке? — сдавленным голосом спросил Нюхов.
— Пусть это вас не тревожит. Да, через некоторое время машина нам не понадобится и останется вам в полную собственность. Кроме того, получите денежное вознаграждение…
— Не нужны мне деньги! Обещайте, что… что больше ничего от меня не потребуете…
— Прикажете отвезти вас домой? — не отвечая, с усмешкой осведомился «шофер».
ГЛАВА XIV
Михаил Дроздов рано лишился родителей. Его приютил Степан Круглов, брат матери. Дядя работал лесничим в тридцати пяти километрах от города. Он жил бобылем и был даже доволен, что есть с кем коротать длинные зимние вечера в одиноко стоявшей на опушке леса избе. Степан воспитывал племянника по-своему, прививал ему свои взгляды и понятия о чести и совести.
Когда Михаилу исполнилось восемь лет, его взяла к себе тетка, старшая сестра отца, проживавшая в том же городе, где раньше жили родители Михаила. Мальчику пора было посещать школу. «Лесное» воспитание дяди не замедлило сказаться. В школе Миша вел себя плохо, его несколько раз исключали. Тетка не находила сладу с племянником, и Степан охотно вернул его к себе.
Когда кончилась война, Михаилу было шестнадцать лет. А год спустя он по настоянию дяди принял участие в убийстве. Степан втолковал племяннику, что убийство есть якобы справедливая месть за какую-то кровную обиду. Михаил и не подозревал, что действует заодно с врагами своей Родины. После этого преступления дядя отсиживался в лесу, точно зверь в берлоге. Под страхом разоблачения было запрещено и Михаилу отлучаться из лесу. По ночам Степан тайком исчезал куда-то. Михаил догадывался, что в лесу есть потайное место, куда прятался дядя, но проследить его не сумел.
Полгода спустя, по настоянию того же дяди, Михаил вместе с другими тремя парнями покушался на жизнь неизвестного ему человека, но попался и был осужден.
Только на следствии узнал Михаил, что принимал участие во вражеских диверсиях. После отбытия срока наказания он к Степану не вернулся, а поселился у тетки. Специальность шофера, которую он успел приобрести, дала ему возможность начать честную самостоятельную жизнь.
В коллективе вскоре заметили, что Михаил Дроздов перестал по всякому пустяку лезть в драку, стал прилежным работником, подтянулся, внимательнее относился к своей внешности. Виновницей таких перемен оказалась хорошенькая табельщица Галя. Совершенно не подозревая об этом, она с любопытством наблюдала за интересным парнем, который как бы невзначай часто попадался ей на глаза.
Однажды он решился пригласить ее в кино, а спустя две недели все в гараже уже знали, что Михаил и Галя — влюбленная пара. Никто не подозревал, что этот крепко сколоченный парень невыносимо страдал. Его терзали воспоминания о прошлом, о котором Галя ничего не знала. Как-то вечером, не в силах больше сносить гнет этих страшных мыслей, он рассказал подруге все. Девушка погрустнела, не стало слышно ее беззаботного смеха. Она не избегала Михаила, но больше молчала и слушала горячие заверения Михаила в том, что с прошлым покончено навсегда… Наконец, по-видимому, Галя поверила Михаилу, снова стала веселой, и счастье их не омрачалось сомнениями.
В это-то время появился посыльный от Степана. Дядя требовал, чтобы Михаил в этот же вечер был у него, Михаил хотел прежде повидаться с Галей, он заявил посыльному — огромного роста человеку, воровато посматривающему на дверь, — что придет утром, благо завтра воскресенье.
Вечером Михаил всё не решался сказать подруге о неприятной вести и подавленно молчал. Галя старалась развеселить его и говорила за двоих. Но Михаила угнетало предстоящее свидание с дядей и томило чувство какой-то еще не осознанной им своей вины перед Галей. Хорошее настроение не приходило.
…Угрюмо встретил племянника Степан Круглое. С минуту они молча смотрели друг на друга.
— Зачем звал, дядя Степа? — нарушил молчание Михаил.
Лицо Степана, заросшее небольшой бородкой, вдруг перекосилось от злобы. Темные безбровые глаза подозрительно сощурились. Вместо ответа Степан, размахнувшись, занес над Михаилом кулак. Племянник перехватил его руку и сжал, как в тисках. Степан рванулся. Михаил подался вперед, но руки не выпускал. Степан покраснел от натуги. Вдруг левой рукой он нанес Михаилу сильный удар в живот. От резкой боли тот вскрикнул, выпустил руку дяди и в ту же минуту очутился на полу. Здоровенный мужик, что приходил за Михаилом, легко отстранил дядю, помог Михаилу подняться и усадил на стул.
— Напрасно, Степа, горячишься, — вполголоса сказал он, — племянник все же. Молод еще. Было время, и мы с тобой шалили.
Все еще тяжело дыша, Степан зло косился на Михаила.
— Почитать старших перестал, — прохрипел он. — Про мою хлеб-соль, стервец, забыл?..
— Не забыл, дядя, а драться не позволю, не маленький уже.
— Да что ты! Самостоятельным, значит, стал? С каких это пор? Не с тех ли, как арестантского хлеба попробовал?
— С тех самых, дядя. А своим хлебом вам попрекать нечего. Кровью и потерей совести оплатил я ваш кусок. Но больше ни на какие уговоры не пойду. Баста! Честно жить буду!
— Это ты-то? Да кабы не Дашка, так голодранцем и ходил бы. Даром, дурная, смотрит за тобой, вот ты и перебиваешься на свои-то жалованные.
— Вы тетю Дашу не трогайте! Она одна у меня на свете.
— О тебе же, дураке, забочусь, — уже мягче заговорил Степан. — Со мной большие тысячи заработать можешь. И горб гнуть не надо.
— Приберегите ваши тысячи для кого-нибудь другого. От них за версту кровью несет…
— Перестань дурака валять, — прикрикнул Степан. — О какой крови болтаешь? Ты честно заработаешь свои деньги. Это я тебе слово даю. А если увидишь, что я обманул, — самовольно бросай и никаких! Да и делов-то всего пустяк. Идет? — хитрые глазки дяди впились в лицо Михаила.
Молчание племянника Степан истолковал по-своему: колеблется, видать, парень; Надо попробовать с другого конца подойти к нему.
Указывая на портрет Мишиного отца, висевший на стене в грязной рамочке, дядя торжественно сказал:
— Клянусь тебе, Мишка, памятью твоего отца, что правду говорю, честно заработаешь эти деньги.
Михаил хорошо знал, с кем имеет дело: стоит ему сейчас согласиться и сделать первый шаг, и уже не вырваться из цепких рук дяди и его сообщников — начнут запугивать, угрожать, а то и просто убьют.
— За какую же работу такие деньги платить будут? — угрюмо спросил он.
— Вот это другой разговор, парень, — вмешался долговязый. — Давно бы так. А то грызетесь, точно и не родня. Да и ты, Степан, хорош — на племянника руку поднимаешь. Срамота, прости господи!
— Ладно, Тимофей, оставь эту проповедь, — отмахнулся Степан и обратился к племяннику: — Работу, Миша, менять не придется. Ту же шоферскую исполнять будешь. Только у частного лица. Человек состоятельный, хорошо платить будет.
— Это откуда же такие добряки взялись? — недоверчиво спросил Михаил.
— Ну, хватит болтать! Кто да откуда? Работать пойдешь, куда велю! — резко оборвал Степан. — Завтра же бери расчет. В крайнем случае подай заявление и отработай положенный срок, дней десять—двенадцать потерпеть можно. А пока возьми вот задаток, — и он протянул сверток с деньгами. Миша не шелохнулся. Опираясь ладонями о колени, он думал над тем, что сказал дядя. Михаил знал цену всем этим клятвам, заверениям и обещаниям. Он понимал, что дядя опять тянет его в свои сети, снова старается вовлечь в какое-то преступление, а сам норовит остаться в тени. Так было и тогда, когда Михаил «завалился». — Ни те трое, ни тем более он сам — не выдали Степана. Но зачем все это понадобилось дяде? Ради чего он связался с темными людьми? Только ли ради денег? Живя одиноко в лесу, он был хорошо обеспечен, даже слишком хорошо. Значит, существовали другие причины. Как быть? Он посмотрел на дядю и долговязого. Вид у обоих не предвещал ничего хорошего… Если сейчас отказаться — живым отсюда не уйти.
И Михаил принял решение…
Всю обратную дорогу мысли Михаила были заняты страшными минутами, проведенными в лесу. Полученные от Степана деньги жгли ему грудь. Итак, опять эта ужасная жизнь, вредительство среди своих людей? Нет, на это он больше не пойдет. Но что ждет его впереди? Не такие люди Степан и его дружки, чтобы оставить в покое Михаила.
Тетя Даша, предчувствовавшая недоброе, встретила племянника тревожными вопросами. Он угрюмо молчал. Вечер Михаил надеялся провести с Галей, но пойти к ней не решался и пробродил по улицам города до двух часов ночи. С тяжелой головой отправился на работу. Как-то встретит его Галя? А она, видно, обиделась, что Михаил не зашел вчера, и даже не смотрела в его сторону. Он вырулил за ворота гаража и вздохнул с облегчением. До вечера есть время обдумать все. Однако вечером Гали в гараже не было. Она жаловалась на сильную головную боль и за час до конца работы ушла домой.
На следующий день Михаил на работу не вышел: заболела тетя Даша.
Рано овдовев, пожилая женщина всей душой привязалась к оставшемуся сиротой племяннику. Степана она давно недолюбливала, не прощала ему, что он толкнул Михаила на дурной путь и довел до тюрьмы. После ареста племянника тетю Дашу сразило тяжелое заболевание сердца. Догадываясь, что Степан вызвал Михаила не зря, она очень разволновалась, и с ней случился острый сердечный приступ.
Три дня Михаил не отходил от постели больной. Даже за лекарством в аптеку ходила соседская девочка.
На четвертые сутки тете Даше стало легче, и Михаил вышел пройтись. Он долго бродил по улицам города и наконец принял твердое решение. Да, он не имеет права поступить иначе. Медлить нельзя.
Когда Михаилу исполнилось восемь лет, его взяла к себе тетка, старшая сестра отца, проживавшая в том же городе, где раньше жили родители Михаила. Мальчику пора было посещать школу. «Лесное» воспитание дяди не замедлило сказаться. В школе Миша вел себя плохо, его несколько раз исключали. Тетка не находила сладу с племянником, и Степан охотно вернул его к себе.
Когда кончилась война, Михаилу было шестнадцать лет. А год спустя он по настоянию дяди принял участие в убийстве. Степан втолковал племяннику, что убийство есть якобы справедливая месть за какую-то кровную обиду. Михаил и не подозревал, что действует заодно с врагами своей Родины. После этого преступления дядя отсиживался в лесу, точно зверь в берлоге. Под страхом разоблачения было запрещено и Михаилу отлучаться из лесу. По ночам Степан тайком исчезал куда-то. Михаил догадывался, что в лесу есть потайное место, куда прятался дядя, но проследить его не сумел.
Полгода спустя, по настоянию того же дяди, Михаил вместе с другими тремя парнями покушался на жизнь неизвестного ему человека, но попался и был осужден.
Только на следствии узнал Михаил, что принимал участие во вражеских диверсиях. После отбытия срока наказания он к Степану не вернулся, а поселился у тетки. Специальность шофера, которую он успел приобрести, дала ему возможность начать честную самостоятельную жизнь.
В коллективе вскоре заметили, что Михаил Дроздов перестал по всякому пустяку лезть в драку, стал прилежным работником, подтянулся, внимательнее относился к своей внешности. Виновницей таких перемен оказалась хорошенькая табельщица Галя. Совершенно не подозревая об этом, она с любопытством наблюдала за интересным парнем, который как бы невзначай часто попадался ей на глаза.
Однажды он решился пригласить ее в кино, а спустя две недели все в гараже уже знали, что Михаил и Галя — влюбленная пара. Никто не подозревал, что этот крепко сколоченный парень невыносимо страдал. Его терзали воспоминания о прошлом, о котором Галя ничего не знала. Как-то вечером, не в силах больше сносить гнет этих страшных мыслей, он рассказал подруге все. Девушка погрустнела, не стало слышно ее беззаботного смеха. Она не избегала Михаила, но больше молчала и слушала горячие заверения Михаила в том, что с прошлым покончено навсегда… Наконец, по-видимому, Галя поверила Михаилу, снова стала веселой, и счастье их не омрачалось сомнениями.
В это-то время появился посыльный от Степана. Дядя требовал, чтобы Михаил в этот же вечер был у него, Михаил хотел прежде повидаться с Галей, он заявил посыльному — огромного роста человеку, воровато посматривающему на дверь, — что придет утром, благо завтра воскресенье.
Вечером Михаил всё не решался сказать подруге о неприятной вести и подавленно молчал. Галя старалась развеселить его и говорила за двоих. Но Михаила угнетало предстоящее свидание с дядей и томило чувство какой-то еще не осознанной им своей вины перед Галей. Хорошее настроение не приходило.
…Угрюмо встретил племянника Степан Круглое. С минуту они молча смотрели друг на друга.
— Зачем звал, дядя Степа? — нарушил молчание Михаил.
Лицо Степана, заросшее небольшой бородкой, вдруг перекосилось от злобы. Темные безбровые глаза подозрительно сощурились. Вместо ответа Степан, размахнувшись, занес над Михаилом кулак. Племянник перехватил его руку и сжал, как в тисках. Степан рванулся. Михаил подался вперед, но руки не выпускал. Степан покраснел от натуги. Вдруг левой рукой он нанес Михаилу сильный удар в живот. От резкой боли тот вскрикнул, выпустил руку дяди и в ту же минуту очутился на полу. Здоровенный мужик, что приходил за Михаилом, легко отстранил дядю, помог Михаилу подняться и усадил на стул.
— Напрасно, Степа, горячишься, — вполголоса сказал он, — племянник все же. Молод еще. Было время, и мы с тобой шалили.
Все еще тяжело дыша, Степан зло косился на Михаила.
— Почитать старших перестал, — прохрипел он. — Про мою хлеб-соль, стервец, забыл?..
— Не забыл, дядя, а драться не позволю, не маленький уже.
— Да что ты! Самостоятельным, значит, стал? С каких это пор? Не с тех ли, как арестантского хлеба попробовал?
— С тех самых, дядя. А своим хлебом вам попрекать нечего. Кровью и потерей совести оплатил я ваш кусок. Но больше ни на какие уговоры не пойду. Баста! Честно жить буду!
— Это ты-то? Да кабы не Дашка, так голодранцем и ходил бы. Даром, дурная, смотрит за тобой, вот ты и перебиваешься на свои-то жалованные.
— Вы тетю Дашу не трогайте! Она одна у меня на свете.
— О тебе же, дураке, забочусь, — уже мягче заговорил Степан. — Со мной большие тысячи заработать можешь. И горб гнуть не надо.
— Приберегите ваши тысячи для кого-нибудь другого. От них за версту кровью несет…
— Перестань дурака валять, — прикрикнул Степан. — О какой крови болтаешь? Ты честно заработаешь свои деньги. Это я тебе слово даю. А если увидишь, что я обманул, — самовольно бросай и никаких! Да и делов-то всего пустяк. Идет? — хитрые глазки дяди впились в лицо Михаила.
Молчание племянника Степан истолковал по-своему: колеблется, видать, парень; Надо попробовать с другого конца подойти к нему.
Указывая на портрет Мишиного отца, висевший на стене в грязной рамочке, дядя торжественно сказал:
— Клянусь тебе, Мишка, памятью твоего отца, что правду говорю, честно заработаешь эти деньги.
Михаил хорошо знал, с кем имеет дело: стоит ему сейчас согласиться и сделать первый шаг, и уже не вырваться из цепких рук дяди и его сообщников — начнут запугивать, угрожать, а то и просто убьют.
— За какую же работу такие деньги платить будут? — угрюмо спросил он.
— Вот это другой разговор, парень, — вмешался долговязый. — Давно бы так. А то грызетесь, точно и не родня. Да и ты, Степан, хорош — на племянника руку поднимаешь. Срамота, прости господи!
— Ладно, Тимофей, оставь эту проповедь, — отмахнулся Степан и обратился к племяннику: — Работу, Миша, менять не придется. Ту же шоферскую исполнять будешь. Только у частного лица. Человек состоятельный, хорошо платить будет.
— Это откуда же такие добряки взялись? — недоверчиво спросил Михаил.
— Ну, хватит болтать! Кто да откуда? Работать пойдешь, куда велю! — резко оборвал Степан. — Завтра же бери расчет. В крайнем случае подай заявление и отработай положенный срок, дней десять—двенадцать потерпеть можно. А пока возьми вот задаток, — и он протянул сверток с деньгами. Миша не шелохнулся. Опираясь ладонями о колени, он думал над тем, что сказал дядя. Михаил знал цену всем этим клятвам, заверениям и обещаниям. Он понимал, что дядя опять тянет его в свои сети, снова старается вовлечь в какое-то преступление, а сам норовит остаться в тени. Так было и тогда, когда Михаил «завалился». — Ни те трое, ни тем более он сам — не выдали Степана. Но зачем все это понадобилось дяде? Ради чего он связался с темными людьми? Только ли ради денег? Живя одиноко в лесу, он был хорошо обеспечен, даже слишком хорошо. Значит, существовали другие причины. Как быть? Он посмотрел на дядю и долговязого. Вид у обоих не предвещал ничего хорошего… Если сейчас отказаться — живым отсюда не уйти.
И Михаил принял решение…
Всю обратную дорогу мысли Михаила были заняты страшными минутами, проведенными в лесу. Полученные от Степана деньги жгли ему грудь. Итак, опять эта ужасная жизнь, вредительство среди своих людей? Нет, на это он больше не пойдет. Но что ждет его впереди? Не такие люди Степан и его дружки, чтобы оставить в покое Михаила.
Тетя Даша, предчувствовавшая недоброе, встретила племянника тревожными вопросами. Он угрюмо молчал. Вечер Михаил надеялся провести с Галей, но пойти к ней не решался и пробродил по улицам города до двух часов ночи. С тяжелой головой отправился на работу. Как-то встретит его Галя? А она, видно, обиделась, что Михаил не зашел вчера, и даже не смотрела в его сторону. Он вырулил за ворота гаража и вздохнул с облегчением. До вечера есть время обдумать все. Однако вечером Гали в гараже не было. Она жаловалась на сильную головную боль и за час до конца работы ушла домой.
На следующий день Михаил на работу не вышел: заболела тетя Даша.
Рано овдовев, пожилая женщина всей душой привязалась к оставшемуся сиротой племяннику. Степана она давно недолюбливала, не прощала ему, что он толкнул Михаила на дурной путь и довел до тюрьмы. После ареста племянника тетю Дашу сразило тяжелое заболевание сердца. Догадываясь, что Степан вызвал Михаила не зря, она очень разволновалась, и с ней случился острый сердечный приступ.
Три дня Михаил не отходил от постели больной. Даже за лекарством в аптеку ходила соседская девочка.
На четвертые сутки тете Даше стало легче, и Михаил вышел пройтись. Он долго бродил по улицам города и наконец принял твердое решение. Да, он не имеет права поступить иначе. Медлить нельзя.