— Нам нужны дополнительные сведения. Это прежде всего.
   — Послушайте. — Таррант усилил свои слова земной Фэа, и они начали впечатываться в мозг Дэмьена подобно огненным письменам. — Не говорите ни с кем! Ни с кем! Вы меня поняли? Наш враг хитер, а его стратегия основана на многовековой практике. Даже вполне благонамеренные мужчины и женщины могут служить его целям, сами не подозревая об этом. И разве не с этим сталкиваемся мы здесь? Благие намерения, поставленные на службу недоброй цели! — Он встал, темный шелк заструился у него по бедрам. — В краю ракхов я позволил себе ослабить свою защиту — лишь один раз и менее чем на секунду — и в результате на восемь дней погрузился в геенну огненную. Наш враг хитер, Райс, потому-то он так и опасен. Не будь он так опасен, неужели здешние люди с ним не справились бы? Или, по меньшей мере, не признали бы самого его существования?
   — Он должен знать о нашем прибытии, — пробормотал священник. Образ прикованного ребенка все еще витал перед его мысленным взором. — И если его влияние столь всеохватно, как вы утверждаете…
   — Тем больше у нас причин действовать без промедления, — согласился Таррант. — Поскольку нам неизвестно, насколько далеко простирается его могущество или сколько людей находятся у него во власти. Мы должны выступить как можно скорее.
   Он подошел к двери, осторожно огибая разложенные по полу карты. Перед уходом он обернулся и вновь посмотрел на Дэмьена — и что-то в гримасе священника явно не понравилось посвященному, потому что глаза его прищурились.
   — В этих городах я совершил восемь убийств, — сообщил он. Его ноздри раздувались, словно он чувствовал и сейчас запах, которым сопровождались эти убийства. — Восемь женщин. И каждый раз идолы допускали меня к жертве, никак не отреагировав. Вспомните об этом, если вас одолеют сомнения. Если Мерсия вновь покажется вам земным раем. Задайте себе вопрос: что это за сила, готовая беспрепятственно допустить Охотника к его жертве?
   И с этими словами он стремительно вышел из комнаты. Даже не остановившись, чтобы вызвать Затемнение, но просто закутавшись в Фэа, как в тогу, и став тем самым незримым. Дэмьену внезапно захотелось запустить в него чем-нибудь, но ничего подходящего под рукой не нашлось, лишь здешний скарб: слишком драгоценный и к тому же принадлежащий не ему, а хозяину. В конце концов он увидел торчащие из-под кушетки башмаки, которые снял накануне. Схватил один и запустил им в дверь. Со всей силы. Изрядно грохнув, башмак упал на пол. Дэмьен дал выход малой толике своего гнева. Но только самой малой толике.
   — Из-за того, что он убил этих женщин? — поинтересовалась Хессет. — Или из-за того, что он рассказал нам об этом?
   — Ни то и ни другое.
   Дэмьен присел на край дивана, потер виски; он чувствовал, как пульсирует кровь под кончиками пальцев.
   — Потому что он прав, — хриплым шепотом признался он. — Черт бы его побрал. Потому что он прав относительно всего этого.


11


   Наступила полночь. Истинная полночь, когда силы заката и рассвета приходят в полное равновесие. Холодная воздушная волна шла навстречу теплой воздушной волне; линия столкновения пролегала как раз в районе Пяти Городов.
   Домина сияла над головой, Каска была на востоке, Прима уже закатилась за западный горизонт. В согласии с комплексной математической динамикой их взаиморасположения, включая массу, гравитацию и положение на орбите относительно планеты, они достигли полной геометрической гармонии.
   Верхнее течение в просторах неба всю ночь стремилось на восток. Сейчас оно стихло, готовясь повернуть на запад.
   Вода конденсировалась в тучах, превращаясь из пара в капли влаги.
   Невидимый и не воспринимаемый никакими чувствами Ангел Вины тихо плыл среди слабых потоков.
   Ветер начал меняться.
   …И сила излилась на землю, сила, порожденная не лунным светом, не землетрясениями, не приливами и отливами моря, но сочетанием всех этих стихий — и целой тысячей, и миллионом других… Сила, присущая планете Эрна, как присущи ей приливы и отливы, смена времен года, чередование дня и ночи. Сила, яркими полосами исчертившая континент, разноцветными силовыми линиями связующая город с городом, кафедральный собор с кафедральным собором…
   Мать с Матерью…
   Далеко на севере, где ожидают своего часа Учителя, некий разум сумел прикоснуться к хрупким нитям. Разноцветная паутина дрожала от напряжения, пока сообщение принималось, читалось, анализировалось и продумывалось.
   Прилив и отлив поменялись местами. Сила волнами прокатилась по континенту, включая в себя полный спектр света.
   Разум вновь сумел прикоснуться к паутине. И вновь его сообщение было принято.
   Но вот чудесное мгновение миновало. Луны вышли из гармонического противостояния. Ветер задул в одну сторону. Рассвет начал теснить закат, с неба полил дождь. Верхнее течение в стратосфере устремилось на запад, чтобы удержать это направление до рассвета.
   Сила рассеялась так же стремительно, как и излилась, так что от нее не осталось и следа. И какое бы сообщение она ни несла, оно тоже рассеялось в ночи, было теперь поглощено и стерто тенями забвения. Но не раньше, чем достигло адресата. Не раньше, чем его смысл оказался истолкован.
   — Я поняла, — прошептала Мать города Мерсия. — Да. Я все в точности поняла. — И пообещала: — С утра я первым делом позабочусь о них.


12


   Дэмьен не мог заставить себя открыть капитану Рошке истину. Не мог заставить себя лишить этого новообращенного его веры, такой пока еще хрупкой, взамен взвалив ему на плечи ношу своего неприятия. Да и с какой стати? Капитан уверовал в идеал, уверовал в Бога, а вовсе не в город или в социополитическую схему. «Пусть еще немного поблаженствует в неведении, — решил Дэмьен. — Пусть вкусит этой сладости, пока она ему отпущена, прежде чем истинная горечь этой парадоксальной страны поднимется на поверхность и все испортит».
   Зато он не утаил от капитана другого. Ничего другого. Да и нельзя было допустить, чтобы этот человек пошел на колоссальный риск, даже не осознав, что, собственно говоря, поставлено на карту; как можно было ожидать от него убедительного поведения в добровольно принятой на себя роли, если перед этим не ввести его в курс замысла священника, причем во всех деталях. Рошка воспринял все услышанное с достаточным спокойствием, задавая вопросы лишь в тех случаях, когда не понимал каких-то слов или фразеологических оборотов; а в остальном воспринял рассказ о ракхах и демонах, о мучении и возмездии почти точно так же, как выслушал бы за кружкой эля в портовой таверне рассказ какого-нибудь бывалого, как он сам, морехода. Случалось ему выслушивать истории и еще более безумные, пояснил он Дэмьену, хотя никогда раньше он сам не попадал в самую гущу событий в какой-нибудь из них. И все же он вроде бы вполне нормально отреагировал на новости. Возможно, человеку, посвятившему жизнь плаванию в смертоносных морях, удалось навидаться опасностей в таком объеме, что и эта новая — при всей своей непомерности — всего лишь вписалась для него в общий контекст жизни.
   Дэмьена это очень ободрило. И когда он попросил у капитана то, ради чего и пришел к нему, то, ради чего он пришел до рассвета в гавань и поднялся на борт «Золотой славы», — капитан лишь кивнул и сказал, что не видит в этом ни малейшей проблемы. Или, точнее, видит проблему — и вполне определенную, — но полагает, что способен с ней справиться. И озорно ухмыльнулся, давая понять, что Лио Рошка готов к любым испытаниям, которые поджидают их на заморском берегу.
   «Надеюсь, что так оно и есть», — мрачно подумал Дэмьен. И помолился за то, чтобы этому человеку не пришлось доказывать свою храбрость на деле уже совсем скоро.
   На корабль Дэмьен прибыл на взятой напрокат лодке. Обратно же поплыл на шлюпке с «Золотой славы»; матрос, сидевший на веслах, всю дорогу отчаянно зевал. В этот час в порту уже вовсю кипела работа — малый прилив должен был начаться через час, а вскоре вслед за ним — и большой прилив, обусловленный Доминой, — хорошо еще, что зевак и газетчиков, как правило, сшивающихся на причале, сейчас, к счастью, не было. У каждого и у каждой, кто трудился в этот ранний час в порту, имелось свое дело, и, соответственно, им не было никакого дела до Дэмьена, так что он при удаче мог проскользнуть незамеченным. И это было замечательно. Это обнадеживало. А ему сейчас позарез необходима была надежда любого рода.
   Разговор с Таррантом, состоявшийся этой ночью, глубоко потряс священника. Он практически не спал, а в те недолгие минуты, на которые ему все-таки удалось забыться, его одолевали кошмары, причем хорошо знакомые ему кошмары. И дело было не в том, что сказал Таррант, и даже не в том, как он это сказал. Дело было в том, что сам Дэмьен внезапно осознал, с какой недопустимой беспечностью он здесь держится. С беспечностью и с доверчивостью. Внезапно он понял, какому колоссальному риску подверг себя и своих товарищей, сосредоточившись на радостях веры, а вовсе не на собственной миссии. Но он ни за что не отказался бы от незабываемых мгновений, пережитых здесь. Они теперь стали частью его самого, стали костным мозгом его веры — и он отныне всегда сможет припасть к этому источнику. Однако ему следовало смотреть в оба. Следовало задавать правильные вопросы. Надо было… о Господи, сколько всего ему надо было делать.
   Но сейчас не оставалось времени на сожаления и раскаяние. Можно было только надеяться, что он еще не опоздал. Пять дней прошло после того, как корабль вывели из карантина, а это в общем течении событий срок весьма небольшой. Хотя и достаточный для того, чтобы мобилизовать армию, если у тебя есть солдаты и им не терпится в битву…
   С учетом бессонницы он сделал лучшее из всего, на что был способен. С первыми проблесками зари на небе отправился в порт на поиски Рошки. Сейчас эта часть его плана была уже выполнена — и он чувствовал себя в относительной безопасности. Позже он поговорит с Мелсом и Тирией Лестер и выяснит, готовы ли они помочь ему, сыграв роль куда менее рискованную, чем та, которая предстояла капитану, но столь же важную, — и тогда, если все пройдет нормально, Дэмьен со товарищи окажется под прикрытием. Они смогут покинуть Мерсию в любое мгновение по собственному выбору, и никто не догадается об этом, а погоня, которую смогут снарядить задним числом, неизбежно останется далеко позади.
   «Мания преследования в действии», — подумал он. Что ж, весьма эффективный источник сил.
   Таррант наверняка гордился бы им.
   Когда Дэмьен вернулся во дворец регента, все еще было раннее утро. Он отказался от прямого пути, предпочтя другой, кружной, через рынок. С самого утра здесь уже теснились тележки, полные рыбы, дичи и свежих овощей, — и трактирщики вперемешку с покупателями из богатых кварталов Мерсии уже пробирались вдоль рядов к облюбованным товарам. Здесь пахло рыбой и кровью, и на мгновение Дэмьену почудилось, будто он вновь оказался в горах в стране ракхов, а в руке у него чаша, в которую собрана кровь Сиани. Проваливаясь по колени в снег и в лед, он несет кровь, чтобы напоить Охотника… Он покачал головой, с трудом прогоняя от себя воспоминание. Если бы не Таррант, его самого уже не было бы в живых. Тот несколько раз спасал его от верной смерти. Правда, иногда бывало и наоборот. И вот это следовало припомнить перед марш-броском в глубь неизведанных земель, где не на что было положиться, кроме как на союз и взаимовыручку.
   Дорога с рынка вилась вкруговую, так что ко дворцу регента он подошел с задней стороны. Возможно, появись Дэмьен у главного входа, он так и прошел бы в центральный зал, не заметив никаких перемен, настолько он был погружен сейчас в собственные размышления. Возможно. Но что-то с обходной дороги привлекло его внимание во дворце и в его охране и заставило в нерешительности остановиться.
   Что-то тут было не так.
   Священник остановился под сенью дерева, удивляясь, что не может сразу разобраться, что, собственно говоря, его так встревожило. «Мания преследования в действии, — еще раз напомнил он себе, однако чувство волнения и тревоги не исчезало. — Никакая это не мания преследования, если на тебя и впрямь началась охота». Он осмотрел прилегающие улочки, осмотрел само здание, посмотрел на гвардейцев, застывших у ворот…
   Гвардейцы, вот оно что!
   Сердце в груди отчаянно забилось. Гвардейцы, их мундиры… Дэмьен отчаянно пытался вспомнить, во что они были одеты, когда он выходил из дворца. Красные туники, мечи, эполеты…
   Вот оно что, эполеты…
   Он не мог точно вспомнить, каковы они были прежде. Да и никогда не всматривался в них как следует. Но эти, нынешние, определенно отличались от прежних: более раззолоченные, более роскошные. Как будто гвардейцы, стоящие на страже у дворцовых ворот, не меняя полка, внезапно получили резкое повышение по званию.
   Те, прежние, были из личной охраны регента. И выше их по статусу могли быть охранники только одной особы. И если не считать такой возможности, что в стране произошла революция, то единственной причиной, по которой здесь могли оказаться гвардейцы Матери…
   «Ах ты, дьявол!»
   Он завернул в ближайший переулок, стараясь не сбиться на слишком быструю — и потому вызывающую подозрение походку. Стараясь идти в одном темпе с остальными прохожими — в хорошем, но не в чересчур стремительном. Он позволил человеческому потоку унести себя прочь от дворца, он шел в толпе, пока белые стены здания не пропали из виду. И только здесь осмелился остановиться. Остановиться, чтобы как следует поразмыслить.
   Все, что он видел и слышал в этом городе, свидетельствовало о том, что Мать и Тошида исключительно хорошо ладят друг с другом, как в личном, так и в политическом плане. И сколько бы сдавленной горечи не припас лорд-регент в связи с ограниченностью собственной власти, Дэмьен не сомневался, что тот не осмелится дать волю этому чувству. Да ведь Тошида чуть ли не принудил его поклясться никому не говорить о своих догадках. Так почему же Мать прислала своих гвардейцев, наказав им сменить личную охрану регента? Что за задачу возложила она на них, которую сам регент не мог — или не хотел — выполнить?
   Чем дольше Дэмьен размышлял на эту тему, тем менее утешительными становились выводы. Он вспомнил обвинения, брошенные Таррантом, часть из которых была адресована самому институту матриархии. Могло ли случиться так, что правительница Мерсии оказалась союзницей их врага? Таррант, конечно, посчитал бы такое вполне возможным. Но если так, и если ее гвардейцы появляются на рассвете и окружают дворец регента…
   «А где же Хессет?» — внезапно подумал он. И похолодел от ужаса при одной мысли о том, что ее могли арестовать. Черт побери, как ему это выяснить?
   Отдышавшись, священник попробовал привести мысли в порядок. Прикидывая возможные варианты и вероятность каждого из них. И в конце концов вновь тронулся с места и пошел на этот раз в восточном направлении.
   Безлюдное место в этом городе отыскать было просто невозможно. Никакой приватности, если он только не осмелится снять комнату в какой-нибудь гостинице или на постоялом дворе. Но это означало необходимость назвать свое имя и подразумевало немалый риск. Поэтому он решил воздержаться от гостиниц. В городе, в конце концов, имелось несколько парков с бесчисленными аллеями и тропинками, и он направился в самый большой из них в надежде найти укромный уголок, в котором ему не станут досаждать бесцеремонные взоры.
   Удача сопутствовала ему. В парке почти никого не было, разве что несколько любителей пробежаться трусцой да одна нянюшка с целой оравой детишек. Дэмьен выбрал заросшую, стилизованную под дикую природу тропу, решив, что любителей бега она не привлечет, и прошел по ней довольно далеко — пока остальные дорожки не потерялись из виду и к нему не пришла уверенность в том, что никто ему здесь не помешает.
   Тогда священник осторожно опустился на колени и попытался расслабиться. Короткая молитва помогла ему сфокусировать сознание, а элементарное Творение — обрести Видение. Теперь он видел клубящееся вокруг него земное Фэа — силу, которую человеческой воле так и не удалось приручить. Фэа текло на запад, что нельзя было счесть удобным, — теперь, чтобы получить информацию из дворца, ему придется Творить против течения. Но такое ему удавалось не раз, и раньше, порой в неизмеримо худших условиях. Он позволил словам Познания сорваться с губ, проследил их полет мысленным оком и увидел, как Фэа начинает собираться в одной точке, отреагировав на заклинание. Собираться в одной точке, формируя образ, который способен воспринять только он, формируя звуки, картины и смыслы, внятные его припавшему к силам земной энергии разуму.
   «Хессет? — мысленно спросил он. — Где она?»
   И увидел, как красти пробуждается на заре, услышав во дворце какой-то шум. Увидел чуть ли не звериную настороженность в каждом ее движении. Ее руки с когтями подхватили несколько вещиц, которые она сочла ценными, завернули их в простыню, а саму простыню она нацепила на себя как пояс. Теперь голоса слышались уже в коридоре, близко и страшно. Он почувствовал, как ракханка напряглась, почувствовал, как она испугалась, увидел, как она схватила географические карты и спрятала их в тот же самодельный пояс. Балансируя между риском и необходимостью по мере того, как голоса в коридоре звучали все ближе и ближе. Строго говоря, не голоса, а всего лишь шепот. Дэмьен невольно подумал о том, уловило бы это человеческое ухо. Возможно, они полагали, что никто их и впрямь не услышит, не подозревая ни о его колдовских способностях, ни о слухе ракханки. Но вот они собрались уже у самых дверей. Хессет припала к окну и с кошачьей ловкостью вскочила на подоконник. И как раз когда дверь с грохотом вышибли, она уже выбралась из окна и повисла снаружи, впившись в деревянную раму сильными когтями.
   Голоса в комнате, возгласы звучат с непривычным акцентом. Дэмьен услышал, как едва заметно дышит ракханка, затаившись на внешней стене здания. И вот она решила спуститься на землю, осторожно цепляясь когтями за немногие деревянные части облицовки, попадающиеся ей по дороге. Один раз ей пришлось спрятаться за колонну, потому что внизу, прямо под нею, проследовал гвардеец. Но никому не пришло в голову посмотреть на внешнюю стену дворца. Священник увидел, как Хессет спрыгнула наземь, взобралась на высокое дерево, растущее у стены, полезла по ветвям, которым ни за что не решил бы довериться человек, перепрыгнула через стену, а оттуда, перебираясь с ветки на ветку, с дерева на дерево, отправилась куда подальше от дворца…
   Дэмьен почувствовал страшное облегчение, поняв, что ей удалось ускользнуть целой и невредимой. Но если Мать и впрямь бросила против них свою гвардию, то в переделку они попали серьезную. Слава Богу, Таррант так разозлил его прошлой ночью, что он так и не смог уснуть. Слава Богу, что он вышел из дворца до рассвета и таким образом разминулся с гвардейцами Матери.
   Целую минуту он отдыхал, ожидая, пока не уляжется охватившая его паника. Сейчас-то все в порядке. Матери ничего не известно о его колдовских способностях и о специфических умениях Хессет, а это обеспечивает им хоть какое-то преимущество. И к тому времени, как Мать что-нибудь придумает, уже сделает свой ход Рошка, а это наверняка на достаточно долгое время отвлечет внимание от беглецов… Дэмьен почувствовал, что разрозненные детали его плана сходятся воедино, как фрагменты головоломки, взаимодействуя со все большей гармонией. Первым делом ему необходимо найти Хессет. Затем — закончить начатое. А потом, когда все приготовления будут завершены, когда ему удастся компенсировать хоть какую-то часть времени из бездарно потраченного за последние пять дней…
   Пора было убираться отсюда к чертовой матери.
   Тошиде не понравилось, когда его на рассвете разбудил гвардеец Матери. Не понравилось, когда он обнаружил, что его собственных солдат отослали, а на смену им прислали чужих. Еще меньше сановнику понравилось, что его призвали к ней незамедлительно, всего через несколько минут после пробуждения, так что время, которое могло бы быть с толком использовано на то, чтобы собраться с мыслями, ушло на путь в ее покои в сопровождении, если не под караулом ее четырех личных гвардейцев.
   По крайней мере, она не заставила его долго ждать. «Слава Богу, повезло хоть в этом», — подумал Тошида, когда один из служек предложил ему проследовать в зал для аудиенций. Он попытался взять себя в руки, с тем чтобы хотя бы с виду нельзя было определить, в каком бешенстве он пребывает; годы практики увенчались успехом, и теперь при любых обстоятельствах на его лице нельзя было прочесть ничего другого, кроме того, что ему самому хотелось выразить. Ни бешенства. Ни унижения. Ни одного из прочих чувств, которые он на самом деле испытывал.
   — Ваша Святость, — поздоровался он.
   И даже отдал ей легкий поклон. Поцеловал руку, разве что без особого воодушевления. Хотя и дал ей тем самым понять, что она его оскорбила. Дал понять, что на этот раз она зашла слишком далеко.
   Но если она и заметила не слишком явные проявления его обиды, то не придала этому никакого значения.
   — У вас во дворце двое гостей, — без обиняков заявила она. — Священник с корабля, пришедшего с Запада, и его Святительница. — Последнее слово она произнесла столь презрительно, что было ясно: она считает, что заморская гостья не заслуживает этого титула. — Так вот, они мне нужны.
   — Они гости города, — невозмутимо ответил регент. И столь же невозмутимо добавил: — И мои гости.
   Мать пренебрежительно отмахнулась от этих слов.
   — Они представляют для нас опасность, мой лорд-регент, и поэтому ими следует заняться. Я уверена, что вы осознаете необходимость этого.
   Тошида сохранил хладнокровие — и лицо, и голос остались безмятежными, — но далось ему это нелегко.
   — Пока я осознал, что вы уже послали за ними, Ваша Святость. Ваши гвардейцы взяли под свою стражу мои личные и служебные помещения; так почему вы просите у меня разрешения на то, чтобы предпринять и следующий шаг? Странное вы выбрали время для подобной церемонности.
   — Мы сделали то, что было необходимо, — столь же спокойно ответила она. — Ничего оскорбительного за этим не кроется. Нам надо было действовать как можно быстрее, чтобы не спугнуть их.
   — Ну, и это вам, я полагаю, удалось?
   Женщина несколько замешкалась с ответом, что было для нее совершенно нехарактерно.
   — Нет, — призналась она в конце концов. — Когда мои люди прибыли, обоих не оказалось на месте. И я надеялась на то, что вы, возможно, знаете, где они находятся.
   — Они свободны передвигаться без каких бы то ни было ограничений, — напомнил регент. — Или, по меньшей мере, так обстояло дело до нынешнего утра. И, как правило, они не ставили меня в известность о своих планах.
   «Они гости, а не узники», — подумал Тошида. Он почувствовал, как гнев поднимается из глубин его души, и из последних сил преградил ему дорогу.
   — К сожалению, ничем не могу вам помочь.
   Возникла долгая пауза, на протяжении которой Мать в упор смотрела на него. Он ожидал привычного головокружения, которое ассоциировалось у него с ее могуществом, но на этот раз все прошло благополучно.
   — Хорошо, — в конце концов кивнула она. — Их имущество по-прежнему во дворце, а это означает, что они за ним, по всей вероятности, вернутся. Я хочу, чтобы их арестовали. Вы меня поняли? Ваши гвардейцы или мои, но как только они появятся, оба должны быть схвачены.
   — А на каком основании? — спокойно спросил он.
   Ее глаза превратились в две янтарные щелки.
   — Мне явилось Божественное Видение, Эндир. Откровение. Эти люди злы и представляют для нас великую опасность. Их следует арестовать немедленно и затем предать на Общематеринский суд. Так что сперва арестуйте, а уж потом подыщите этому какое-нибудь законное основание. Но главное, арестуйте как можно быстрее. Такова Воля Господа. Я…
   Ее перебил внезапный, крайне деликатный, стук в дверь.
   — Да? В чем дело?
   В комнату вошел служка:
   — Прошу прощения у Вашей Святости, но только что поступило донесение.
   Войдя, он передал ей сложенный лист бумаги, затем низко поклонился и вышел. Мать быстро развернула и прочла письмо. Тошиде удалось увидеть лишь то, что оно было написано торопливым почерком.
   Разгневавшись, она не столько заговорила, сколько зашипела:
   — Двое моряков с «Золотой славы» пришли во дворец за вещами священника и женщины. Утверждают, будто им ничего не известно о местопребывании обоих, а они всего лишь выполняют поручение, отданное какое-то время назад. И гвардейцы, не имея применительно к такой ситуации никакого приказа, позволили им сделать это. — Она посмотрела снизу вверх на Тошиду. — Если они на корабле, их надо арестовать. Если не на корабле, надо арестовать их на причале. Вам это ясно?
   Он едва заметно поклонился. Скорее даже сымитировал поклон.
   — Как прикажете, Ваша Святость.
   — Мне понятно, что это необычный приказ, Эндир. Но и обстоятельства экстраординарные. Мы пошли на риск, допустив на берег иностранцев, и, возможно, мы с этим поторопились. — «Может быть, ты поторопился, — вот что она хотела сказать на самом деле. — Это ты своим решением снял карантин». — Возьмите этих двоих, чего бы это ни стоило. С формальностями можно разобраться позже, когда они уже не смогут причинить нам никакого вреда. А на свободе они могут вытворить… все, что угодно.