И тут Охотник сделал какой-то жест — и вода взорвалась. Обломки дерева и куски льда разлетелись во все стороны, рассыпались во прах и деревья, только что высившиеся возле моста. Град из щепок обрушился на головы путникам.
   — Этого хватит, — бросил Таррант и тут же вернулся к спутникам, чтобы возглавить процессию в глубь леса.
   Дэмьен испытал радость и облегчение. Если Владетель не пожалел времени и сил на то, чтобы разрушить мост, это означало, что он не перебил на острове всех до последнего. Настоящие дети остались живы.
   Позже, отведя Тарранта в сторонку, Дэмьен шепнул ему:
   — Спасибо.
   Охотник не ответил. Но Дэмьен не сомневался в том, что тот услышал и понял.
   Они ввели лошадей в лес. После суток с лишним, проведенных в темнице, и Дэмьену, и Хессет требовалось поразмяться. Что же до девочки, то она отчаянно пыталась поспеть за взрослыми, но в конце концов силы оставили ее. Дэмьен сказал Тарранту, что нужно остановиться, и вдвоем с Хессет посадил обмякшую девочку на кобылу. Спиной Дэмьен чувствовал яростный взгляд Тарранта, взбешенного внезапной задержкой. «Пока тебе везет, — думал он, покрепче привязывая Йенсени к седлу. — Вот и держись за свою удачу». Но когда они вновь тронулись в путь, он на всякий случай нашел время объяснить Тарранту, что девочка, возможно, имеет важную для них информацию. Это, конечно, объясняло ее участие в экспедиции лишь наполовину, но именно эту половину и надо было услышать Тарранту. Вне всякого сомнения, пощадив малолетних Терата, он исчерпал тем самым собственный запас милосердия.
   Когда они углубились в самую чащу, где переплетенные наверху ветви наряду с туманом обеспечивали полную защиту от солнечных лучей, Таррант, судя по всему, несколько расслабился. А вскоре после этого, когда к тому же уже начало темнеть, он сбросил с головы импровизированный капюшон. Кожа на лице у него обгорела и частично запеклась — и Йенсени, до того видевшая его лишь мельком, напряглась в седле и судорожно вздохнула. Но реакция Дэмьена и Хессет (а вернее, отсутствие какой бы то ни было реакции с их стороны) вроде бы успокоила ее — и она тут же обмякла в седле, вновь погрузившись в дремоту.
   — С вами все в порядке? — спросил Дэмьен у Тарранта, впрочем, не сомневаясь в том, что за ответ услышит.
   Охотник кивнул, при этом с виска у него упал лоскут обожженной кожи.
   — Завтра на полчаса настанет истинная ночь. Если к тому времени я не сумею полностью восстановиться, то она меня вылечит.
   Он остановился, обернулся, посмотрел на Йенсени. Измученная девочка спала вполне здоровым сном.
   — А у нее и впрямь есть информация? — несколько насмешливо осведомился он. — Которая действительно может нам понадобиться?
   Дэмьен замешкался с ответом.
   — Не исключено. И она, кажется, обладает Видением того или иного типа. — «Она ведь сразу поняла, что я священник. Кто знает, что еще она сумела Увидеть?» — А в чем дело? — резко спросил он у Тарранта. — Или вы полагаете, что я сказал это только затем, чтобы спасти ее?
   Губы Тарранта напряглись, при этом он потерял еще немного обожженной кожи. Трудно было сказать, улыбается он или же хищно ухмыляется.
   — В этом я вас бы не заподозрил, — заявил он.
   Они разбили лагерь уже глубокой ночью. Дэмьен не мог бы сосчитать, сколько миль они проехали и сколько часов длился путь. Он вспомнил, как они проходили через бурелом, причем Хессет прижимала девочку к себе, тогда как он сам раздвигал ветви дымом по методу, который подсмотрел у Терата. Его усилия оказались далеко не столь эффективными, потому что у него отсутствовал нужный навык. Вороной Тарранта сильно поцарапался. Но прибегнуть к Исцелению оказалось только приятным, ведь это было связано с Очищением, и Дэмьен проследил за тем, чтобы в ранах не осталось яда, и только после этого сшил их земной Фэа.
   На протяжении всего этого времени девочка наблюдала за ними. Она по-прежнему настороженно относилась к Дэмьену, хотя изначальный ужас вроде бы пошел на убыль. Таррант, казалось, и восхищал и отталкивал ее одновременно. Охотник же, в свою очередь, начисто игнорировал существование девочки, а если иногда и поглядывал на нее, то с плохо скрываемым раздражением, как будто ему хотелось сказать, что его жизнь и без того достаточно запутанная штука, чтобы в самую гущу внезапно врезалась явно сумасшедшая девчонка. Дэмьен чувствовал, что, как только девочка снова уснет или они с Охотником останутся с глазу на глаз, тот выскажет ему все, что у него накипело.
   «Но от нее и в самом деле может быть польза, — внушал он себе. — Она может владеть информацией. — Но за этой мыслью таилась другая. — Я просто не могу бросить ее на произвол судьбы».
   К тому времени, как они разбили лагерь, все тело у него разболелось и он мечтал лишь о том, чтобы присесть и больше никуда не идти. Поэтому он не возразил против того, чтобы девочка начала снимать с лошадей поклажу и разбирать ее. Конечно, многое они потеряли. Не самые нужные вещи и не самые главные, но тысячу полезных мелочей, прихваченных с собой именно на тот случай, что когда-нибудь они могут понадобиться. Ну да ладно. К такой экспедиции, как эта, готовишься заранее и запасаешься впрок всем необходимым, а потом судьба сдает карты по-своему и приходится довольствоваться тем, что у тебя осталось. По крайней мере, у них остались пледы и примитивная палатка, которую собрала Хессет. И кое-какая еда.
   Когда все оказалось на своих местах — и развели костер, и принесли с реки воду и поставили ее в котелке на огонь, и лошадей отвели в сторонку и привязали на ночь, и Йенсени забралась в палатку, чтобы по-настоящему поспать, — после всего этого он позволил себе вытянуться на траве в надежде отдохнуть. Но буквально через минуту к нему подсел Таррант.
   Они посмотрели друг другу в глаза. Дэмьена не интересовало, что означает взор Тарранта, — не интересовало потому, что он знал это и так.
   Охотник заговорил первым:
   — Вам неизвестно, кто она такая. Вам неизвестно, что она такое. Опасность, связанная с ее пребыванием среди нас…
   — В лесу? Что она нам сделает? — Усталой рукой Дэмьен смахнул со лба засохшую грязь. Губы пощипывал соленый пот. — Она дитя, Охотник. Очень усталое, невероятно напуганное дитя. Я хочу вывести ее из этого окаянного места. Когда прибудем в города, расположенные на побережье, тогда и решим, что с ней делать. — Он сцепил руки, мрачно уставился на них: грязь под ногтями, да и пальцы не намного чище. — Не здесь. Не сейчас. Не когда я настолько устал, что не могу думать как следует.
   — Она не просто дитя, и вы понимаете это. Если у нее дар Видения — в любой форме, — то у нее может оказаться и сила. Она ведь узнала в вас священника, мне сказала об этом Хессет. Неужели вы не понимаете, что из этого следует?
   — Понимаю. Прекрасно понимаю. Но если даже она посвященная…
   — Не все посвященные психически нормальны, — напомнил ему Таррант. — Строго говоря, нормальны лишь очень немногие из их числа. И даже при наличии нормальных предпосылок тяготы, которым она подверглась, настолько невыносимы, что… — Он покачал головой. — А она, как вы совершенно справедливо изволили заметить, всего лишь дитя. Лишенное необходимой стабильности, это уж как минимум, особенно при таких обстоятельствах. Кто возьмется сказать, что происходит в темных закоулках ее мозга, кто возьмется определить, как и когда проявит себя внезапное безумие? Вы, знаете ли, играете с огнем.
   — Давайте сформулируем так: я готов к огненной гибели.
   Он увидел, как напряглись скулы Охотника, глаза его вспыхнули — или это в них отразилось пламя костра?
   — Вы-то, может, и готовы, преподобный Райс. Будучи смельчаком и глупцом одновременно. Но я тоже участвую в экспедиции, да ведь и Хессет никуда не денешь. И наша миссия слишком важна и слишком опасна, чтобы рисковать подобным образом, даже если вы руководствуетесь отеческим инстинктом. — Гибким движением он поднялся с места, поудобней пристроил плащ на плечах. — Подумайте над этим.
   — Вы куда-то собрались?
   — У меня есть дела.
   — А мне казалось, на сегодня вы наубивались досыта.
   Охотник остался внешне невозмутим.
   — Потоки Фэа существуют независимо от того, замечаете вы их или нет. Мы уже достаточно далеко забрались на юг, так что имеется шанс на то, что теперь я сумею прочитать их и получить кое-какую информацию о нашем враге. И я предпочитаю не предпринимать Творений в непосредственной близости от нашей гостьи, если вы, конечно, не против.
   Дэмьен и сам не знал, что в голосе Тарранта довело его самого до грани нервного срыва. Слова сами по себе были ничуть не более высокомерны и презрительны, чем обычные высказывания Охотника, а вот тон… тон был каким-то странным. Совсем чуть-чуть отличающимся от обычного, чтобы это отличие поддавалось определению, и все же оно несомненно имелось. И по какой-то причине его это нервировало.
   — Разумеется, — выдавил он из себя. — Давайте.
   И когда Охотник покинул лагерь, священник подумал: «Он что-то скрывает».
   В лесной тьме, на маленькой поляне, настолько поросшей сверху ветвями, что вниз не пробивался даже лунный свет, Джеральд Таррант остановился. Подождал немного, собираясь с силами, а затем выкликнул имя Йезу. Как он и ожидал, формального Вызова на этот раз не понадобилось. Едва он произнес имя, как Кэррил материализовался из мрака.
   — Итак? — спросил он. — Ты принял решение?
   Плотно поджав губы, Охотник кивнул.
   Демон протянул ему руку. На ладони мерцала крошечная звезда, пульсируя на иллюзорной плоти.
   — Немного безвкусно, если вспомнить о твоих правилах, но он сказал, что в отсутствие материального контейнера он не в силах организовать ничего более достойного. А материальный контейнер не смог бы доставить я.
   — Сойдет, — буркнул Охотник.
   Он протянул руку за звездочкой. Та перелетела из ладони на ладонь, на белой коже Тарранта огонек разгорелся еще ярче.
   — Хочешь, чтобы я ушел? — поинтересовался демон.
   — Хочу, чтобы ты остался.
   Он медленно сомкнул пальцы на звездочке. Сила, пульсируя, заструилась из нее и сразу же начала примериваться к потокам Фэа. Ни грана из этой энергии не потекло на юг, заметил он, и это было добрым предзнаменованием. Или, по меньшей мере, признаком того, что он находится в безопасности. А ведь возможные ловушки по-прежнему страшили его.
   На поляне перед ним неторопливо сформировался некий образ. Сперва из тьмы проступили очертания человеческой фигуры — этот мужчина был ростом ниже самого Тарранта и выглядел далеко не столь молодо. Затем из плечей у призрака вырвалась алая субстанция и превратилась в тогу. В шелковую тогу, заметил Таррант, ничем не изукрашенную, но дорогую и искусно пошитую. А вот на тронутых старостью пальцах заблистали драгоценные перстни. И на седеющих висках вспыхнула золотая корона.
   Когда формирование образа завершилось, перед Таррантом предстал мужчина лет пятидесяти, светлокожий, в меру подтянутый. Человек, который заботится о поддержании своего тела в форме. Вновь прибывший какое-то время помолчал, наверное, затем, чтобы дать Тарранту возможность рассмотреть себя как следует. А потом заговорил:
   — Приветствую тебя, Владетель Меренты. — Он едва заметно, точно выверенным движением наклонил голову. — Мои слуги рассказали мне о твоих трудах и днях. Как мне выразить радость, охватившую меня, когда я узнал о прибытии сюда человека, настолько могущественного.
   Таррант промолчал, но по его глазам было видно, что ему не терпится покончить с формальностями.
   — Сейчас тебя, вне всякого сомнения, интересует, кто я такой и что я такое. Позволь ввести тебя в курс дела. Меня зовут Изо Раши, я владыка этого края и ношу титул Принца. Мои родители прибыли сюда пятьсот лет назад в составе Третьей экспедиции. Ты, несомненно, знаешь о том, что случилось с их кораблями. Воители Единого Бога не устают хвастаться своими завоеваниями, но когда речь заходит о неудачах, они становятся куда менее красноречивыми. Лишь около ста человек, мужчин и женщин, выжили после побоища, устроенного участникам Третьей экспедиции, и они бежали на юг. Потомки этих людей являются моими подданными. Наш народ родился в муках, и законом для него стала ненависть — ненависть к северным городам и ко всему, что они собой олицетворяют. Я не пытаюсь отрицать этот факт или как бы то ни было оправдывать его. Мы таковы, какими нас сделали приверженцы Единого Бога.
   Я решил вступить в союз с тобой, Джеральд Таррант, потому что мне кажется, что мы с тобой очень похожи друг на друга. И потому что таких, как мы, крайне мало. В твоей мощи я ощущаю отголоски своей собственной; в твоей целеустремленности и беспощадности я улавливаю приметы того же стиля, на котором зиждется моя власть. И мы оба победили смерть. Это для нас — родство совершенно особого рода. Сама длительность наших жизней кардинальным образом отличает нас от простых людей. Соответственно, и наши замыслы являются не в пример более амбициозными.
   Сделав паузу, он протянул руку навстречу Тарранту.
   — Я прибыл предложить тебе союзничество. Союз одного не-мертвого с другим не-умирающим. Мои демоны рассказали мне о твоем могуществе, ты видел достаточно свидетельств могущества моего. Можешь ли ты вообразить более идеальную пару, чем мы с тобой? Союз мощи с мощью, достаточный для того, чтобы потрясти весь мир.
   Ты спросишь, наверное, почему я ищу такого союза? Мне хочется оберечь мой народ от того, что может обернуться истребительной войной, мне хочется избежать конфликта, который может завершиться гибелью одного из нас, а то и обоих сразу. Дух Смерти испытывает особое отвращение к бессмертным, тебе, конечно, известно об этом, и я бы предпочел не искушать его. А что касается тебя, Владетель Меренты… Какую цену запросишь ты, чтобы отказаться от столкновения? Какая сила заставит тебя отказаться от самоизоляции, в которой ты провел столько веков?
   Принц улыбнулся, его холодные глаза засверкали.
   — Я могу назначить тебя богом. Мои ставленники контролируют церковную иерархию Севера. Я могу всецело передать ее тебе во власть. Ты можешь молниеносно захватить весь Север — мстительное божество, само появление которого заставит иерархов церкви Единого Бога трепетать от ужаса. Но ты можешь сыграть и в игру, куда более изысканную. По истечении десятилетий тщательно продуманной пропаганды в мир вернется Пророк. Лет через двадцать после этого можно будет обожествить его самого. А лет через сто… — Он широко развел руками. — Но едва ли надо рассказывать именно тебе, какую мощь может набрать всенародное обожание. Подумай об этом, Владетель. Мощь божества. Возможности божества. И что скажут владыки ада, когда ты раз и навсегда вырвешься из расставленных ими силков?
   Он сделал паузу, его руки опустились.
   — Вот в чем сущность моего предложения, Джеральд Таррант. Истинный союз между двумя самопровозглашенными бессмертными, как это и подобает существам столь властным и столь могущественным. Моя миссия требует от меня покорения Севера, но уничтожать его я не обязан. На этом континенте хватит всевозможного добра и на двоих таких, как мы, и я предлагаю тебе разделить его по справедливости. Что же касается демонов, которые начнут путаться у нас под ногами, хотя бы те же Йезу… но порождения Фэа созданы затем, чтобы служить человеку, а не затем, чтобы он служил им. Слуг можно и поменять. И твоих, и моих. — Он презрительно усмехнулся. — Думаю, ты понимаешь меня. Так что подумай об этом, Владетель. Подумай хорошенько. Я жду твоего ответа.
   Закончив послание, фигура медленно растворилась во мраке. Последним растаял блеск золотой короны.
   Таррант раскрыл руку. На ладони ничего не было.
   Ночь стояла тихая.
   — Ответишь? — спросил Кэррил.
   — Да. — Таррант заговорил врастяжку, тщательно выбирая слова. Чувствовалось, что он и впрямь погрузился в размышления. — Я ему отвечу.
   Глаза его смотрели в пустоту. Перед его взором проплывали пейзажи и открывались возможности, воспринимаемые только воображением. Осы желаний начали виться вокруг Охотника — только затем, чтобы исчезнуть в темных глубинах его души.
   — Когда приму решение, — добавил он после некоторой паузы.


28


   Йенсени проснулась в странном месте.
   Какое-то время она пролежала во тьме, свернувшись в клубок и будучи не в силах вспомнить, где находится. Затем, постепенно, она вспомнила все. Девочка испытывала ощущение какой-то диковинной немоты, словно все ее существо жило до сих пор под бременем невыносимого страха — и вот это бремя исчезло, но не потому, что она перестала бояться, а потому, что сил бояться у нее не осталось. Или, может быть, она наконец почувствовала себя в безопасности. Может быть, именно такова и есть безопасность во внешнем мире.
   Медленно — так, словно только что обретенное чувство собственной безопасности можно было спугнуть одним неосторожным движением, — она приподнялась на локте и огляделась по сторонам. Она лежала в норе неправильной формы, стены которой ограждали кое-как сшитые шерстяные одеяла, — это явно была самодельная примитивная палатка. Имелось здесь и несколько отверстий, через которые пробивался солнечный свет, а одно из них — треугольное и подпертое палкой — явно служило дверью. В дальнем углу палатки были сложены какие-то припасы, но там было слишком темно, чтобы ей удалось рассмотреть поподробнее. Напротив от Йенсени на точно таком же ложе из нескольких пледов мирным сном спала ракханка.
   Молча, с осторожностью встревоженного зверька, Йенсени выбралась из постели. Присутствие ракханки, пусть она и спала, подействовало на девочку успокоительно, она жалела только о том, что та не проснулась, — тогда можно было бы подлечь и прижаться к ней. Недавний страх перед ракханкой уже успел позабыться, он казался ей теперь чем-то нереальным, чем-то из другой жизни. Потому что тот момент, когда Хессет притянула ее к себе, спасая от колдуна в белых перьях, этот порыв оказался настолько искренним, настолько по-матерински трепетным, что Йенсени сразу же разучилась думать о ней как о соплеменнице тех ракхов, с которыми ей довелось столкнуться здесь, на юге. Хессет стала чем-то другим, каким-то совершенно особым существом, настолько проникнутым теплом и опекой, что девочке не терпелось вновь припасть к ней и окунуться в это тепло. В руках у ракханки она чувствовала себя в полной безопасности, она могла зарыться в теплую щетину и начисто позабыть о существовании внешнего мира, потому что обо всем позаботится и со всем разберется Хессет. А с чем и как — это уж ее дело.
   Затихнув и замерев, Йенсени смогла расслышать голоса, доносившиеся из золотистой щетины, песни жизни, проведенной вдали от покрытых туманом джунглей и человеческого колдовства. Иногда, если она особенно замирала, а Сияние становилось особенно ярким, ей удавалось увидеть лагерь, полный ракхене, похожих на Хессет, лагерь с расписными шатрами и певучими орнаментами, лагерь, полный мохнатых детенышей, перебегающих от шатра к шатру, играющих и возящихся и резвящихся, как могли бы резвиться котята. И эти детеныши ракхов очень нравились ей. И ей становилось жаль, когда Сияние пропадало и вместе с ним исчезала и чудесная картинка. И становилось вдвойне жаль, потому что в такие минуты она чувствовала себя особенно одинокой. Ее отец хорошо относился к ней, как и те немногие слуги, с которыми ей доводилось иметь дело, были неизменно ласковы и добры, но как ей хотелось оказаться в компании сверстников и сверстниц! И на что это оказалось бы похоже — смеяться и кричать с ними, не заботясь о том, что кто-нибудь может тебя услышать, не боясь этого, зная, что ты находишься в этом мире по праву, и никто не явится за тобой, никто не заберет тебя только потому, что он тебя увидел или услышал… Ей было больно следить за играми этих детенышей. Было больно хотеть оказаться среди них, оказаться одной из них, — и знать, что этого никогда не случится.
   Но по меньшей мере она избавилась от Терата. И с нею была теперь ракханка. И этот странный священник. Она еще не поняла, следует ли его бояться или нет. Ее отец внушил ей, что все священники являются ее врагами и что, если кому-нибудь из служителей Единого Бога станет известно о ее существовании, они заберут ее и убьют, а возможно, убьют и его самого за то, что он ее прятал. Но этот священник не таков, разве не правда? Когда он сказал ей, что люди его склада скорее умрут, чем обидят ребенка, ей показалось, что он сам верит в собственные слова, и — хотя Сияние было в тот миг особенно сильным — она не услышала в его голосе ни одной фальшивой ноты, которая подсказала бы, что священник кривит душой. Но это же просто невероятно! Служитель самого злобного из богов планеты Эрна оказался таким благородным. Может быть, он все-таки поклоняется какому-то другому богу? Может быть, их народ дал своему богу то же самое имя, а бог-то у них совершенно другой! Да. Наверное, именно так и обстоит дело.
   Йенсени медленно подошла к выходу из палатки, где один из пледов был откинут и закреплен с помощью палки. Настороженно выглянула наружу. Туман был редок, и лучи солнца падали наземь, но звучали они сейчас как-то невнятно. Она оглянулась в поисках опасности, но ничего не заметила. Примерно в десяти футах от палатки горел небольшой костер, со всех сторон обложенный плоскими камнями. На треноге над огнем висел котелок, из которого доносился весьма аппетитный запах. Внезапно она почувствовала острый голод и подумала о том, имеет ли она право взять что-нибудь из съестного. Наверняка никто на нее не обидится. Не для того же священник и ракханка спасали ее, чтобы морить голодом, верно? А она была по-настоящему голодна.
   Но только-только она двинулась к котелку — осторожно, как хорек, выскочивший на открытое место, — как за спиной у нее послышались шаги, заставившие ее сердце отчаянно забиться, да так, что перехватило дыхание. Подпрыгнув на месте, она собралась было пуститься наутек, когда ласковый голос произнес:
   — Полегче, малышка! Лагерь надежно защищен, и Таррант говорит, что на несколько миль вокруг никакой опасности.
   Она развернулась и увидела перед собой священника. Он был раздет до пояса и весь в воде, а в одной руке у него был целый ворох простиранной одежды.
   — Дай похлебке немного остынуть, а то обожжешься. Гляди-ка. — Он подошел к костру, снял с огня подвешенный на крючке котелок и поставил его в сторонку, на камни. Девочка держалась на безопасном расстоянии от него. — Здесь рядом река, так что можешь, если тебе хочется, помыться. — Он кивнул в ту сторону, откуда только что пришел. Затем принялся развешивать выстиранную одежду по ветвям деревьев, выбирая такие, чтобы дующий в эту сторону ветер поскорее просушил его вещи. Она увидела рубашку, нижнюю сорочку, куртку, подштанники… и обнаружила, что он выстирал всю одежду, кроме шерстяных брюк, которые были сейчас на нем.
   «А их он не снял из-за меня, — подумала она. — Чтобы я не застеснялась». Эта мысль немного успокоила ее, недавняя тревога схлынула.
   Священник, должно быть, заметил это, потому что весело ухмыльнулся.
   — Ну как, стало получше? — Он присел рядом с котелком и достал из сумки маленькую чашку. Тут же невесть откуда взялась деревянная ложка, и он принялся помешивать ею похлебку. — Я подумал, что тебе не помешает как следует выспаться. На, попробуй.
   И священник подал ей чашку. Первым побуждением девочки было желание избежать прямого контакта с ним, но затем, закусив губу, она протянула руку за чашкой и постаралась ни о чем не думать. В миг передачи чашки их руки соприкоснулись… и не произошло ничего страшного. На ощупь он оказался таким же добрым, как и его повадка. Йенсени еще больше расслабилась и, дуя на горячую похлебку, внимательно посмотрела на него.
   Он был очень крупным мужчиной. Не просто высоким, подобно ее отцу, но широкоплечим и вообще могучим. Лицо и руки у него были буро-коричневыми, но там, где тело в обычных условиях скрывалось под одеждой, кожа была светлей — почти такой же светлой, как у нее самой. Мокрые курчавые волосы топорщились на груди и на руках — но недостаточно густо, чтобы скрыть полдюжины страшных шрамов, которыми был испещрен могучий торс, и множества мелких, ставших со временем не более чем едва заметными алыми ниточками. Особенно страшный шрам был на левой руке — багровая вздувшаяся полоса от локтя до запястья. Увидев, что она смотрит на этот шрам, он улыбнулся:
   — Это из последней экспедиции. Кожа, знаешь ли, заживает долго.
   А по его груди проходило несколько параллельных шрамов — возможно, следы когтей, — происхождения же огромного шрама на спине она определить не смогла. Йенсени чуть ли не радовалась тому, что Сияние было сейчас недостаточно сильным, потому что иначе она разглядела бы куда большее, а ей в данный момент с лихвой хватило и уже увиденного. Лучше привыкать ко всему этому постепенно, решила она.
   Священник передал ей деревянную ложку, и она зачерпнула самую малость уже немного остывшей похлебки. Аромат вареных овощей и какого-то особо вкусного мяса…
   — Хессет ходила на охоту, — объяснил он.
   Это оказалось горячо. Очень горячо. Но вкусно, ужасно вкусно… Горячая и вкусная еда буквально вернула ее к жизни, никогда еще она не чувствовала себя так хорошо с тех пор, как убежала из дому.
   Дэмьен, усевшись напротив нее, мрачно потер щеку.