Страница:
– Чисто, Игорь Максимович.
Парень говорил почти без акцента и профессионалом, судя по отрывочным наблюдениям, являлся подготовленным.
– Да, он частный сыщик, – хмыкнул хозяин, бросая документы на столик. – Можете взять, любезный.
– А вы не могли бы мне их передать? – взмолился Турецкий. – Страсть как не хочется вставать. Вам бы побывать в моем состоянии.
Хозяин, как ни странно, засмеялся, сделал знак Салиму. Телохранитель забрал со стола документы, бросил Турецкому на колени. Хозяин, поджав губы, пристально разглядывал незнакомца. Минотавр сомнений терзал его душу.
– Какая правдивая история, – заметила дама в шляпке. – Ты веришь ему, Игорек? На вид он вроде нормальный человек. Грамотная речь, самоирония, высшее образование на похмельной физиономии…
– Проверим, – пожал плечами хозяин. – По его словам, он проснулся в той каюте, которая как раз не используется. Удачно он попал.
– Вранье, Игорь Максимович, – заявил Манцевич, – вранье от первого до последнего слова. Мог бы выдумать что-нибудь пооригинальнее.
– Нормально выдумал, – возразил Турецкий, – в кои-то веки сказал чистую правду.
Засмеялась одиноко сидящая девушка. Хрюкнула, хотела что-то сказать, но ничего не сказала иностранка с демонической внешностью.
– Да нет, он, кажется, не врет, – махнул рукой смутно знакомый толстяк. – Посмотрите внимательно на этого господина. Не хотел бы я сейчас оказаться в его страдающей шкуре. Такое похмелье может быть только после литра паленой водки. А он не похож на человека, употребляющего паленую водку. Да и на глупца он не похож.
– Больше врешь – умнее станешь, – задумчиво вымолвила особа в черных очках.
– Больше врешь – сильнее хочется, – фыркнула девушка.
– Бр-р, какая гадость – эта ваша паленая водка, – передернул плечами морщинистый мужчина. – Хлебнул – и в ящик. Помнится, в прошлом году случайно взяли суррогат, продававшийся под видом всемирно известного бренда…
Дама в черных очках толкнула его ногой. Мужчина смутился и замолчал.
– Послушайте, господа, – с сильным акцентом произнес мужчина иноземной наружности, – может, у вас, у русских, это и в порядке вещей, но все-таки как-то странно… Хорошо, пусть все, что он говорит, чистая правда. Но как он попал на судно? Мы отшва… отшва…
– Отшвартовались, – подсказал толстяк.
– В одиннадцать часов вечера. Или почти в одиннадцать. Разве можно было незаметно попасть на яхту и спрятаться в пустой каюте? Нужно знать, что она пустая. А в его состоянии… – мужчина сделал круглые глаза, видно, представил себя в его состоянии.
Захохотал толстяк.
– Русский человек, уважаемый Робер, может решить любую проблему в любом состоянии, если не будет задаваться глупыми вопросами, типа «зачем».
– А если без шутка?.. – насупился иноземец.
– А если «без шутка» – это не ко мне, – отрезал толстяк. – Откуда я знаю, как он попал на это судно?
– Прошу прощения, что вмешиваюсь, господа, в вашу беседу, – пробормотал Турецкий, – но данная часть моих приключений остается загадкой и для меня. Будучи человеком здравомыслящим и всячески неспособным к посягательству на чужую собственность, я никак не мог по доброй воле забраться на судно. Оказавшись на пристани, я бы, скорее всего, просто рухнул замертво и валялся до тех пор, пока меня не подобрала сочинская милиция. Можете поверить на слово, я не из тех людей, которым доставляет удовольствие нарушать чужую приватность.
– Что вы этим хотите сказать? – насупился Игорь Максимович.
– Он хочет этим сказать, Игор, – дама западных кровей произнесла имя на французский манер, проигнорировав мягкий знак, – что только с посторонней помощью он мог пробраться на «Антигону». Даже не пробраться… нет, другое слово… – дама раздраженно щелкнула пальцами, – О, мой бог, когда же вы начнете понимать по-французски?
– Размечталась, Николь, – хрюкнул толстяк. – Для этого нам национальность менять надо. Хирургическим путем. Лично я из вашего великого и могучего французского языка знаком лишь с одной фразой: «комбьен са ва кутэ» – «сколько стоит вот это?» Наша Николь, видимо, хочет сказать, что кто-то из присутствующих помог нашему гостю не потерять вертикаль и затащил на яхту, когда никто другой не видел. Этот человек знал про пустующую каюту и про то, что в нее никто не сунется. Он почти не рисковал. А по виду господина было ясно, что до утра он точно не проснется. А если умрет, то вообще не проснется.
– Спасибо, – кивнул Турецкий, – вы сказали именно то, что я хотел сказать.
– Я сказал лишь то, что хотела сказать Николь, – блеснул белозубой улыбкой Феликс. – И это не значит, что я разделяю ее мнение.
– О, уи, – сказала Николь, – глупость страшная, но это так. Кто это сделал, посмотрел его документы, в которых написано, что он детектив… Я не знаю, зачем ему здесь детектив.
– О, мой бред!.. – схватился за голову Игорь Максимович. – Провели, называется, уикенд в кругу родных и близких…
– Да ерунда это все, – махнула рукой дама в шляпке, исподтишка мазнув взглядом Турецкого. – Никому из нас не пришло бы в голову пойти на такое хулиганство…
– Конечно, ерунда, – процедил Манцевич, – вы можете распорядиться, Игорь Максимович, и мы с удовольствием выбросим этого забулдыгу за борт. Пусть плывет куда хочет. Не возвращаться же нам из-за него в Сочи?
Мысль была интересная. Люди приумолкли, стали анализировать поступившее предложение. Игорь Максимович мучительно обдумывал детали технического свойства, его супруга скромно потупилась, поигрывала трубочкой для питья. Морщинистый мужчина по имени Иван Максимович – судя по отчеству и отдельно брошенным словам, брат хозяина яхты – нерешительно поглядывал то на Турецкого, то на женщину в темных очках, которая вообще непонятно на что смотрела – сидела, сомкнув колени, с брезгливо поджатыми губами. Девушка глазела на нового пассажира, не скрывая любопытства. Мужчина по имени Робер потянулся к бутылке, закованной в плетеную соломенную сетку, плеснул себе в бокал бордовой жидкости. «Мерси», – сказала француженка, отобрала у мужа емкость, выпила. Француз вздохнул, вторично наполнил бокал, осушил, причмокивая.
– Благодарю за «забулдыгу», господин Манцевич, – пробормотал Турецкий. – А к Игорю Максимовичу у меня единственная просьба. Позвольте позвонить? Дело в том, что жена на берегу страшно волнуется. Она оставила меня в недвусмысленном положении и критическом состоянии. Не удивлюсь, если она поставила на ноги всю сочинскую милицию. Всего один звонок, Игорь Максимович. Не откажите. Если вам жалко своего телефона, то, может быть, кто-нибудь из добрых самаритян сжалится? А после разговора можете выбрасывать меня за борт.
Физиономии некоторых присутствующих зацвели улыбками.
– А не хрен спать с проститутками, – простодушно высказалась девушка. – Не случись с вами этого казуса – если не врете, конечно, – и жена бы сейчас радовалась, и мы бы были избавлены от вашего присутствия.
– Мадемуазель, – Турецкий поморщился, – вы невнимательно слушали мой рассказ. Ситуация случилась форс-мажорная, и вешаться на проститутку никто не собирался. Классическая подстава – и не говорите, что не знаете такого слова. Человек, отправленный мною однажды в тюрьму на длительный срок, не устоял перед соблазном растоптать мое человеческое достоинство. Дайте же кто-нибудь телефон, в конце концов…
– Ну, хватит, довольно! – Игорь Максимович выпрыгнул легким движением из кресла. Брови сомкнулись на переносице. – Я решу, что с вами делать. Позднее. Возможно, вы получите право на один телефонный звонок. Или нет. Для начала мы должны позавтракать, а вас, уж не обессудьте, изолируют от нашего добропорядочного общества. Надеюсь, вы не претендуете на то, чтобы усесться за стол вместе с нами?
– О, боже упаси, конечно, нет, – успокоил его Турецкий. – Зачем вам смотреть, как меня рвет на ваши чистые скатерти?
Засмеялись двое – толстяк Феликс и француженка Николь. Еще девица загадочно улыбнулась. Остальные сделали такие лица, словно сами собрались проблеваться.
– Салим, убери отсюда этот инертный материал, – выплюнул «распорядитель бала». – Я начинаю уставать от него. Посади в каюту и не спускай с него глаз.
– Добрый вы, Игорь Максимович, – процедил Манцевич. – А может, все-таки, лучше?..
– Не спорь с начальником – денег не будет, – отрезал хозяин. – Сказал же, позднее решу. Мы еще разберемся, что у него на уме.
Железная длань Салима сжала предплечье, поволокла из кресла. Говорить какие-то слова, видимо, было бессмысленно.
– Прошу за стол, господа, – объявил хозяин, – в кают-компании давно накрыто, и наша добрейшая Герда уже грызет от злости свою поварешку.
– Господи, а Николашу-то не разбудили, – спохватился морщинистый мужчина.
– Он такой у нас засоня, – покачала головой дама в черных очках.
– Да оставьте вы в покое своего отпрыска, Иван Максимович и Ольга Андреевна! – пафосно воскликнул Феликс. – Проснется – придет, похватает какие-нибудь объедки.
– Нет, я, пожалуй, разбужу его, – девица начала выбираться из кресла. – Такое поведение уже становится неприличным.
– Хотелось бы промолчать, господа, – сказал Турецкий. – Эй, парень, не тяни ты меня, я же тебе не баржа… Но врожденная порядочность не позволяет этого сделать. Дело в том, что после пробуждения я немного походил по нижней палубе. Жаль такое сообщать, но в одной из кают я обнаружил молодого человека без признаков жизни. Возможно, и даже наверняка – это ваш Николай.
Вздрогнула дама в черных очках. Помедлила и приподняла на лоб свои очки, открыв обеспокоенный взор. Когда-то у нее были красивые глаза, а сейчас их окружала паутина морщин, портя всю красоту.
– Что вы этим хотите сказать? Ваша фраза – «без признаков жизни»…
– Спит мертвым сном, – отрубила девушка. – Сейчас мы его воскресим. Вы позволите жесткий захват, Ольга Андреевна?
Но материнский инстинкт обмануть было трудно. Сказанное Турецким уже невозможно было вырубить никаким топором. Она смотрела на него, и взгляд ее проникал в глубины мозга. Женщина медленно поднялась.
– Мне очень жаль, – сказал Турецкий (ох уж эта ненавистная фраза, почерпнутая из иностранных фильмов), – но молодой человек, судя по всему, мертв.
А далее была форменная катавасия. Люди дружно загалдели, стали возмущаться – почему самозванцу сходят в рук такие слова! Да кто он такой, что он себе позволяет! Пышущий злобой Манцевич тряс кулаком у его физиономии. Возмущалась прислуга с интересной прической, высунувшаяся из кают-компании – что-то гневно вещала, грозила кулачком. Ругался последними культурными словами морщинистый мужчина. Только девушка, собравшаяся будить своего жениха, вдруг резко остановилась, повернулась и воззрилась на Турецкого долгим немигающим взглядом. А еще женщина с водруженными на лоб черными очками вдруг стала смертельно бледнеть, взялась за сердце, сделала глотающее движение, робко, неуверенно улыбнулась – дескать, что за чушь. Покачнулась. Морщинистый мужчина подхватил ее, усадил в кресло. Хозяин поманил Манцевича, прошептал ему что-то на ухо. Манцевич умчался на запредельной скорости. Пошевелиться Турецкому не давали: красноречивый взгляд босса – и Салим швырнул его в шезлонг, сжал за воротник.
Манцевич оказался не их тех, кого следует посылать за смертью, примчался пулей, начал шепотом докладывать шефу. За лицом последнего занятно было наблюдать. Гневный румянец сходил на нет, причем – частями, а освободившиеся места стали приобретать бледно-зеленый колорит. Он закрыл глаза, переваривая услышанное, скрипнул зубами, что-то пробормотал. Манцевич резко повернулся, пригвоздив Турецкого взглядом к шезлонгу.
– Минуточку, господа, – запротестовал Турецкий, – уж не собираетесь ли вы предъявить мне обвинение? Должен вас огорчить, это не я убил вашего…
Он мог бы многое сказать, но подлетел Манцевич, хлестнул по щеке. Вдвоем с охранником они подхватили его за локти, куда-то поволокли. Внезапно громко взвыла женщина. Он точно помнил, что с внешнего трапа на нижнюю палубу его не сбрасывали – видимо, тащили через кают-компанию, где имелась короткая дорога вниз. Его швырнули в каюту, где он провел ночь, и чтобы не сломать о пол свой единственный нос, пришлось изворачиваться в процессе падения. Хлопнула дверь, провернулся ключ в замке. Он очнулся, посмотрел зачем-то на часы – всего лишь половина первого, поднялся, доковылял до койки, рухнул плашмя… и то ли уснул, то ли чувств лишился. Вернулся к жизни минут через сорок, доскрипел до санузла, напился до отвала. Постоял у зеркала, свыкаясь с мыслью, что отражение негативно сказывается на его устоявшемся имидже, стащил с себя одежду, втиснулся в душевую кабинку, отыскал под ногами жалкий обмылок, помылся под тоненькой струйкой. В шкафчике отыскал худенькое вафельное полотенце, на соседней полке – расческу, которой, видимо, пользовались несколько поколений пассажиров «Антигоны», привел себя худо-бедно в порядок. Вернулся в каюту, почистил брюки, протер ботинки. Оценил себя в зеркале – до устоявшегося образа отражение немного не дотягивало, но сериал «Возвращение Турецкого» уже можно продолжать. К испытаниям готов. Он сел, задумался. Вероятность того, что все закончится быстро и благополучно, была исчезающе мала. Умникам вроде Манцевича не сложно убедить босса, что именно Турецкий повинен в смерти Николая. Подтвердить эту версию нечем. Но нечем и опровергнуть. Пиши пропало, Александр Борисович. Очень кстати ты помылся…
Сидеть без дела было скучно. Он размял кости, сделал несколько упражнений – видимо, рано: голова радостно среагировала. Он плюхнулся на койку, сжал виски, ждал, пока отпустит. Придвинул стульчик к иллюминатору, стал смотреть на море. Но тупое созерцание айвазовской массы без конца и без края тоже удовольствие на любителя. Он сделал два открытия. Первое – облака на небе разбежались, сбылись пророчества насчет ясного дня. Второе – «Антигона» никуда уже не плывет. Двигатели не работали. Либо стоит на якоре, либо потихоньку дрейфует в открытое море по воле стихии. Он подошел к двери, приложил к ней ухо. Из коридора доносился истеричный женский визг. Соло сменилось дуэтом – подключилась мужская партия. Потом настала тишина. Продолжения концерта не последовало. Турецкий добрел до кровати, принялся восстанавливать в памяти все увиденное. Реакцию людей на известие о смерти парня, обстановку в каюте, где тот лежал. Профессия напоминала о себе даже в интересные жизненные моменты.
За ним пришли в начале третьего. Кто-то вставил ключ в замочную скважину, провернулась собачка, распахнулась дверь. Турецкий лежал на кровати и не видел, кого там принесло. Скрипнул пол, образовался Манцевич. Встал, скрестив руки на груди, надменно обозрел арестанта. Сыщик лежал, забросив руки за голову, демонстрируя здоровый пофигизм.
– Вставай, проходимец, – процедил Манцевич.
– А священник будет? – Турецкий вздохнул, почесался, начал неторопливо выбираться из кровати. – Кстати, если уж у нас такие доверительные отношения, может, я тоже буду обращаться к вам на «ты»? Не против? Итак, дружище, какого хрена тебе надо?
– Пошли, – раздраженно повторил Манцевич, – люди собрались в кают-компании, ждут.
– Оригинально, – пробормотал Турецкий, запуская пальцы в шевелюру. – «Антигона» уже вернулась в Сочи? Вызвана милиция, составлены протоколы, проведены положенные процедуры, допрошены свидетели? Сомнительно, Манцевич. Яхта стоит, никто не собирается обращаться в милицию. Сколько отсюда, говорите, до Сочи? Тридцать морских миль? Ага, умножаем тридцать на один и восемь…
– Ты пойдешь или нет, умник? – вскипел Манцевич. – Или повторим упражнение?
Он встал, выходя из каюты, мельком глянул на себя в зеркало – кардинальная смена имиджа еще не произошла, но если ему повторно не начистят физиономию, он вернется в привычное тело.
– Направо, – проворчал в спину Манцевич. Турецкий послушно повернул. Лестница из машинного отделения завершалась площадкой на нижней палубе, но не обрывалась, а переходила в другую. Поднявшись, он оказался в узком коридоре с дверями – наверное, камбуз, материальный и продуктовый склад, еще какие-то помещения сугубо специфического свойства, а уж из коридора, минуя резную дверь, был проход в кают-компанию. «Титаник» какой-то», – думал Турецкий, отгибая бархатную штору.
В кают-компании царило гробовое молчание, невзирая на то, что здесь собралось практически все население «Антигоны». Помещение было небольшим, но уютным. Стены обиты мореным дубом, мягкие кресла из крашеной кожи «под леопарда» стояли полукругом. Поблескивал глянцевый паркет. Шкафчики с орнаментом, бар, стеклянные столики, плазменная панель, снабженная DVD-проигрывателем и коллекцией компакт-дисков. Боковые окна были задернуты шторами, зато из фронтальных открывался «живописный» вид на стальную мачту, верхнюю палубу, где уже навели порядок и шезлонги были расставлены в ряд, и кусочек пронзительно синего моря. По каюте плавал вишневый аромат сгоревшего табака – владелец яхты Игорь Максимович, погруженный в кресло с деревянными подлокотниками, курил сигару. Остальные терпели.
В затылок дышал Манцевич, создавая дополнительный дискомфорт. Всхлипнула женщина с глазами, окруженными сеточкой морщин. Но не расплакалась, закрыла глаза ладонью, а когда убрала руку, глаза были сухи, бесцветны и лишены всяческих намеков на то, что они являются частью живой материи. Морщинистый мужчина сидел рядом с ней. Он окончательно сморщился, потупил голову, судорожно поглаживал по плечу жену. Турецкий поискал глазами невесту покойника. Девушка и на этот раз сидела особняком – с высоко поднятой головой, сжатыми губами. Она смотрела на Турецкого, не мигая, теребила поясок платья. Ноготок большого пальца вгрызался в указательный. Ей, наверное, было больно. Еще немного, и могла пролиться кровь.
– Присаживайтесь, Александр Борисович, – нейтральным голосом проговорил Игорь Максимович, кладя сигару на плоскую бронзовую пепельницу. – Это кресло для вас.
Он сел. Из кресла он видел всех, а все прекрасно видели его. Теперь чесался не только затылок, чесалось все тело – от макушки до мизинца на левой ноге.
– Рад, что вы похожи на человека, – поведал хозяин. – Вы не голодны, Александр Борисович?
– Признаться, нет, – пробормотал Турецкий. – Но, думаю, через пару часов остатки токсинов покинут организм, и самое время будет подумать о хлебе насущном.
– Отлично, – кивнул хозяин, – через пару часов Герда принесет вам в каюту обед.
– Я еще подозреваемый? – на всякий случай уточнил Турецкий. – Мне нужен адвокат? Или священник?
Хозяин раздраженно поморщился. Дыхание Манцевича сделалось прерывистым, участилось, он чувствовал его затылком. Обычно такое происходит, когда хотят что-то сказать. Или сделать. Но вроде обошлось, Манцевич покинул пост за спиной, лисьим шагом добрался до свободного сиденья, сел, сложив руки на колени.
– Небольшая вводная лекция, Александр Борисович, если позволите, – вкрадчиво начал Игорь Максимович. – Итак, вы находитесь на борту круизной яхты «Антигона», принадлежащей Голицыну Игорю Максимовичу, то есть вашему покорному слуге. Нетрудно догадаться, что я предприниматель, занимаюсь крупным бизнесом в портовых городах России. О характере своих занятий сообщать не буду, скажу лишь, что проживаю на постоянной основе в Москве, хотя имею чуток недвижимости в других частях страны и света.
От внимания не укрылось, как при последних словах неясная тень пробежала по челу бизнесмена. Причин тому могла быть масса – например, тяжелый финансовый кризис, коснувшийся буквально всех, а кое-кого и скрутивший в бараний рог.
– Я не олигарх, – усмехнулся Голицын, – все гораздо проще. Или сложнее. Впрочем, вас это не касается.
«А я и не претендую», – подумал Турецкий.
– Итак, вчера вечером в двадцать три часа сорок минут по местному времени яхта «Антигона» отошла от пирса в районе Медянки. Столь позднее время отплытия обусловлено тем, что кое-кому из моих гостей не хватает собранности и дисциплинированности. В десять вечера с яхты на причал был переброшен трап, а через полтора часа убран. В данный промежуток времени вы, очевидно, и попали на яхту. Матросам Глотову и Шорохову вменялось в обязанность следить за трапом, но они не уследили. В текущий момент эти парни здесь не присутствуют, выполняют свои обязанности, но с ними уже поговорили. Они уверяют, что ничего такого не видели. Показания нуждаются в проверке, но, думаю, с этим не горит. Куда важнее другое. Намечался банальный уикенд, отдых, два дня бездумного ничегонеделания в компании друга, родственников и семьи делового партнера, с которым нас много лет связывают приятельские отношения… Оленька, ты уверена, что с тобой все в порядке и ты хочешь здесь сидеть?
Женщина не сразу поняла, что к ней обращаются. Супругу пришлось наклониться, что-то шепнуть на ухо. Она вздрогнула, подняла на Голицына пустые глаза. Голицын повторил вопрос. Женщина равнодушно пожала плечами.
– Какая мне разница, где сидеть… – Словно ветерок прошелестел по стенам и вылетел в открытую дверь.
– Хорошо, – сочувственно кивнул Голицын, – займемся представлением присутствующих. Моя жена Ирина.
Женщина уже избавилась от своей соломенной шляпки. Без головного убора ей было гораздо лучше. Она заметно волновалась – подвижное лицо отражало то беспокойство, то страх, то какую-то нелепую обреченность. У нее не все в порядке было с нервами, хотя она старалась выглядеть спокойной. Женщина была достаточно привлекательной. Овальное лицо, пепельные волосы, красиво обрамляющие голову, трогательная ямочка на щеке. Она быстро взглянула на Турецкого и кивнула.
– Ириша нервничает, – прокомментировал Голицын, – но это именно то, что сейчас делаем все мы. Лаврушин Иван Максимович, мой родной брат. Он старше меня на восемь лет.
Морщинистый мужчина отрывисто кивнул и спрятал от Турецкого глаза.
– Ольга Андреевна Лаврушина – его супруга.
До женщины снова не дошло. Мужчина прошептал ей что-то ухо, она устремила сквозь Турецкого водянистый взор. Он невольно подумал, что лучше бы она вернула на глаза свои черные очки – в помещении сразу бы стало уютнее. Такое ощущение, что вместе с живыми в кают-компании присутствует покойник.
– Николай, о безвременной кончине которого мы все скорбим, был ее сыном.
«Видимо, не все скорбят, – подумал Турецкий. – В противном случае, его не настигла бы безвременная кончина».
– Мой брат Иван – отчим Николая. Когда он женился на Ольге Андреевне, Николаю было шесть лет.
– Я давно уже забыл, что он мне не родной, – пробормотал Лаврушин. – Он был мне настоящим сыном…
– Иван Максимович занимается мелким бизнесом в Дагомысе, – продолжал Голицын, – Ольга Андреевна помогает ему – у нее высшее экономическое образование, она ведет в фирме бухгалтерию. Николай окончил юридический институт, работал по специальности в одном из моих отделений в Красной Поляне. Работал хорошо, я подумывал о том, не назначить ли парня начальником юридического отдела… – Голицын виновато покосился на Лаврушину. – Прости, Оленька. Понимаю, как тебе это больно. Мне тоже больно, я потерял племянника…
– Но, строго говоря, Николай не был вашим племянником? – заметил Турецкий.
– Не будем говорить строго, – возразил Голицын. – Мы все – большая дружная семья. Ксюша – невеста Николая, очень хорошая девушка. Когда Николай сказал, что хочет взять ее с собой на уикенд, я охотно согласился.
Ксения устремила на говорящего странный взгляд – словно испугалась, что Голицын ляпнет что-то лишнее. Но бизнесмен держался в рамках этикета. Ему нравилось находиться в центре внимания.
– Ксения живет в Краснодаре, работает в инвестиционной компании. Финансами не занимается, она психолог в коллективе. Специализация… напомни, пожалуйста, Ксюша.
– Конфликтология, – вздохнула девушка, – поддерживаю парниковую температуру в дендрарии…
– Ты хотела сказать, в серпентарии, – поправил Голицын. – Держись, Ксюша…
– Спасибо, Игорь Максимович, я держусь, – прошептала девушка.
– Пэрмэтэ муа де ме прэзэнтэ… – блеснул отрывочными познаниями французского бизнесмен, – а проще говоря, позвольте представить вам – Робер Буи и его дражайшая половина Николь. Мои давнишние друзья и деловые партнеры. Вернее, партнер – Робер, – Голицын сдержанно улыбнулся. – Мой друг – мон ами. Даже правильнее сказать: мон майер ами – мой лучший друг. А Николь хозяйничает в лавке по продаже финтифлюшек на Елисейских Полях. Очень продвинутая личность. Актриса, музыкант, художница, домохозяйка…
– О, да-да, – картаво забормотала француженка. – Актрис, мюзисьен, пэнтр, мэнажэр… Финти… Как ты сказал, Игор? – женщина вскинула стреловидные ресницы. – Флюшки? Это что такое?
Парень говорил почти без акцента и профессионалом, судя по отрывочным наблюдениям, являлся подготовленным.
– Да, он частный сыщик, – хмыкнул хозяин, бросая документы на столик. – Можете взять, любезный.
– А вы не могли бы мне их передать? – взмолился Турецкий. – Страсть как не хочется вставать. Вам бы побывать в моем состоянии.
Хозяин, как ни странно, засмеялся, сделал знак Салиму. Телохранитель забрал со стола документы, бросил Турецкому на колени. Хозяин, поджав губы, пристально разглядывал незнакомца. Минотавр сомнений терзал его душу.
– Какая правдивая история, – заметила дама в шляпке. – Ты веришь ему, Игорек? На вид он вроде нормальный человек. Грамотная речь, самоирония, высшее образование на похмельной физиономии…
– Проверим, – пожал плечами хозяин. – По его словам, он проснулся в той каюте, которая как раз не используется. Удачно он попал.
– Вранье, Игорь Максимович, – заявил Манцевич, – вранье от первого до последнего слова. Мог бы выдумать что-нибудь пооригинальнее.
– Нормально выдумал, – возразил Турецкий, – в кои-то веки сказал чистую правду.
Засмеялась одиноко сидящая девушка. Хрюкнула, хотела что-то сказать, но ничего не сказала иностранка с демонической внешностью.
– Да нет, он, кажется, не врет, – махнул рукой смутно знакомый толстяк. – Посмотрите внимательно на этого господина. Не хотел бы я сейчас оказаться в его страдающей шкуре. Такое похмелье может быть только после литра паленой водки. А он не похож на человека, употребляющего паленую водку. Да и на глупца он не похож.
– Больше врешь – умнее станешь, – задумчиво вымолвила особа в черных очках.
– Больше врешь – сильнее хочется, – фыркнула девушка.
– Бр-р, какая гадость – эта ваша паленая водка, – передернул плечами морщинистый мужчина. – Хлебнул – и в ящик. Помнится, в прошлом году случайно взяли суррогат, продававшийся под видом всемирно известного бренда…
Дама в черных очках толкнула его ногой. Мужчина смутился и замолчал.
– Послушайте, господа, – с сильным акцентом произнес мужчина иноземной наружности, – может, у вас, у русских, это и в порядке вещей, но все-таки как-то странно… Хорошо, пусть все, что он говорит, чистая правда. Но как он попал на судно? Мы отшва… отшва…
– Отшвартовались, – подсказал толстяк.
– В одиннадцать часов вечера. Или почти в одиннадцать. Разве можно было незаметно попасть на яхту и спрятаться в пустой каюте? Нужно знать, что она пустая. А в его состоянии… – мужчина сделал круглые глаза, видно, представил себя в его состоянии.
Захохотал толстяк.
– Русский человек, уважаемый Робер, может решить любую проблему в любом состоянии, если не будет задаваться глупыми вопросами, типа «зачем».
– А если без шутка?.. – насупился иноземец.
– А если «без шутка» – это не ко мне, – отрезал толстяк. – Откуда я знаю, как он попал на это судно?
– Прошу прощения, что вмешиваюсь, господа, в вашу беседу, – пробормотал Турецкий, – но данная часть моих приключений остается загадкой и для меня. Будучи человеком здравомыслящим и всячески неспособным к посягательству на чужую собственность, я никак не мог по доброй воле забраться на судно. Оказавшись на пристани, я бы, скорее всего, просто рухнул замертво и валялся до тех пор, пока меня не подобрала сочинская милиция. Можете поверить на слово, я не из тех людей, которым доставляет удовольствие нарушать чужую приватность.
– Что вы этим хотите сказать? – насупился Игорь Максимович.
– Он хочет этим сказать, Игор, – дама западных кровей произнесла имя на французский манер, проигнорировав мягкий знак, – что только с посторонней помощью он мог пробраться на «Антигону». Даже не пробраться… нет, другое слово… – дама раздраженно щелкнула пальцами, – О, мой бог, когда же вы начнете понимать по-французски?
– Размечталась, Николь, – хрюкнул толстяк. – Для этого нам национальность менять надо. Хирургическим путем. Лично я из вашего великого и могучего французского языка знаком лишь с одной фразой: «комбьен са ва кутэ» – «сколько стоит вот это?» Наша Николь, видимо, хочет сказать, что кто-то из присутствующих помог нашему гостю не потерять вертикаль и затащил на яхту, когда никто другой не видел. Этот человек знал про пустующую каюту и про то, что в нее никто не сунется. Он почти не рисковал. А по виду господина было ясно, что до утра он точно не проснется. А если умрет, то вообще не проснется.
– Спасибо, – кивнул Турецкий, – вы сказали именно то, что я хотел сказать.
– Я сказал лишь то, что хотела сказать Николь, – блеснул белозубой улыбкой Феликс. – И это не значит, что я разделяю ее мнение.
– О, уи, – сказала Николь, – глупость страшная, но это так. Кто это сделал, посмотрел его документы, в которых написано, что он детектив… Я не знаю, зачем ему здесь детектив.
– О, мой бред!.. – схватился за голову Игорь Максимович. – Провели, называется, уикенд в кругу родных и близких…
– Да ерунда это все, – махнула рукой дама в шляпке, исподтишка мазнув взглядом Турецкого. – Никому из нас не пришло бы в голову пойти на такое хулиганство…
– Конечно, ерунда, – процедил Манцевич, – вы можете распорядиться, Игорь Максимович, и мы с удовольствием выбросим этого забулдыгу за борт. Пусть плывет куда хочет. Не возвращаться же нам из-за него в Сочи?
Мысль была интересная. Люди приумолкли, стали анализировать поступившее предложение. Игорь Максимович мучительно обдумывал детали технического свойства, его супруга скромно потупилась, поигрывала трубочкой для питья. Морщинистый мужчина по имени Иван Максимович – судя по отчеству и отдельно брошенным словам, брат хозяина яхты – нерешительно поглядывал то на Турецкого, то на женщину в темных очках, которая вообще непонятно на что смотрела – сидела, сомкнув колени, с брезгливо поджатыми губами. Девушка глазела на нового пассажира, не скрывая любопытства. Мужчина по имени Робер потянулся к бутылке, закованной в плетеную соломенную сетку, плеснул себе в бокал бордовой жидкости. «Мерси», – сказала француженка, отобрала у мужа емкость, выпила. Француз вздохнул, вторично наполнил бокал, осушил, причмокивая.
– Благодарю за «забулдыгу», господин Манцевич, – пробормотал Турецкий. – А к Игорю Максимовичу у меня единственная просьба. Позвольте позвонить? Дело в том, что жена на берегу страшно волнуется. Она оставила меня в недвусмысленном положении и критическом состоянии. Не удивлюсь, если она поставила на ноги всю сочинскую милицию. Всего один звонок, Игорь Максимович. Не откажите. Если вам жалко своего телефона, то, может быть, кто-нибудь из добрых самаритян сжалится? А после разговора можете выбрасывать меня за борт.
Физиономии некоторых присутствующих зацвели улыбками.
– А не хрен спать с проститутками, – простодушно высказалась девушка. – Не случись с вами этого казуса – если не врете, конечно, – и жена бы сейчас радовалась, и мы бы были избавлены от вашего присутствия.
– Мадемуазель, – Турецкий поморщился, – вы невнимательно слушали мой рассказ. Ситуация случилась форс-мажорная, и вешаться на проститутку никто не собирался. Классическая подстава – и не говорите, что не знаете такого слова. Человек, отправленный мною однажды в тюрьму на длительный срок, не устоял перед соблазном растоптать мое человеческое достоинство. Дайте же кто-нибудь телефон, в конце концов…
– Ну, хватит, довольно! – Игорь Максимович выпрыгнул легким движением из кресла. Брови сомкнулись на переносице. – Я решу, что с вами делать. Позднее. Возможно, вы получите право на один телефонный звонок. Или нет. Для начала мы должны позавтракать, а вас, уж не обессудьте, изолируют от нашего добропорядочного общества. Надеюсь, вы не претендуете на то, чтобы усесться за стол вместе с нами?
– О, боже упаси, конечно, нет, – успокоил его Турецкий. – Зачем вам смотреть, как меня рвет на ваши чистые скатерти?
Засмеялись двое – толстяк Феликс и француженка Николь. Еще девица загадочно улыбнулась. Остальные сделали такие лица, словно сами собрались проблеваться.
– Салим, убери отсюда этот инертный материал, – выплюнул «распорядитель бала». – Я начинаю уставать от него. Посади в каюту и не спускай с него глаз.
– Добрый вы, Игорь Максимович, – процедил Манцевич. – А может, все-таки, лучше?..
– Не спорь с начальником – денег не будет, – отрезал хозяин. – Сказал же, позднее решу. Мы еще разберемся, что у него на уме.
Железная длань Салима сжала предплечье, поволокла из кресла. Говорить какие-то слова, видимо, было бессмысленно.
– Прошу за стол, господа, – объявил хозяин, – в кают-компании давно накрыто, и наша добрейшая Герда уже грызет от злости свою поварешку.
– Господи, а Николашу-то не разбудили, – спохватился морщинистый мужчина.
– Он такой у нас засоня, – покачала головой дама в черных очках.
– Да оставьте вы в покое своего отпрыска, Иван Максимович и Ольга Андреевна! – пафосно воскликнул Феликс. – Проснется – придет, похватает какие-нибудь объедки.
– Нет, я, пожалуй, разбужу его, – девица начала выбираться из кресла. – Такое поведение уже становится неприличным.
– Хотелось бы промолчать, господа, – сказал Турецкий. – Эй, парень, не тяни ты меня, я же тебе не баржа… Но врожденная порядочность не позволяет этого сделать. Дело в том, что после пробуждения я немного походил по нижней палубе. Жаль такое сообщать, но в одной из кают я обнаружил молодого человека без признаков жизни. Возможно, и даже наверняка – это ваш Николай.
Вздрогнула дама в черных очках. Помедлила и приподняла на лоб свои очки, открыв обеспокоенный взор. Когда-то у нее были красивые глаза, а сейчас их окружала паутина морщин, портя всю красоту.
– Что вы этим хотите сказать? Ваша фраза – «без признаков жизни»…
– Спит мертвым сном, – отрубила девушка. – Сейчас мы его воскресим. Вы позволите жесткий захват, Ольга Андреевна?
Но материнский инстинкт обмануть было трудно. Сказанное Турецким уже невозможно было вырубить никаким топором. Она смотрела на него, и взгляд ее проникал в глубины мозга. Женщина медленно поднялась.
– Мне очень жаль, – сказал Турецкий (ох уж эта ненавистная фраза, почерпнутая из иностранных фильмов), – но молодой человек, судя по всему, мертв.
А далее была форменная катавасия. Люди дружно загалдели, стали возмущаться – почему самозванцу сходят в рук такие слова! Да кто он такой, что он себе позволяет! Пышущий злобой Манцевич тряс кулаком у его физиономии. Возмущалась прислуга с интересной прической, высунувшаяся из кают-компании – что-то гневно вещала, грозила кулачком. Ругался последними культурными словами морщинистый мужчина. Только девушка, собравшаяся будить своего жениха, вдруг резко остановилась, повернулась и воззрилась на Турецкого долгим немигающим взглядом. А еще женщина с водруженными на лоб черными очками вдруг стала смертельно бледнеть, взялась за сердце, сделала глотающее движение, робко, неуверенно улыбнулась – дескать, что за чушь. Покачнулась. Морщинистый мужчина подхватил ее, усадил в кресло. Хозяин поманил Манцевича, прошептал ему что-то на ухо. Манцевич умчался на запредельной скорости. Пошевелиться Турецкому не давали: красноречивый взгляд босса – и Салим швырнул его в шезлонг, сжал за воротник.
Манцевич оказался не их тех, кого следует посылать за смертью, примчался пулей, начал шепотом докладывать шефу. За лицом последнего занятно было наблюдать. Гневный румянец сходил на нет, причем – частями, а освободившиеся места стали приобретать бледно-зеленый колорит. Он закрыл глаза, переваривая услышанное, скрипнул зубами, что-то пробормотал. Манцевич резко повернулся, пригвоздив Турецкого взглядом к шезлонгу.
– Минуточку, господа, – запротестовал Турецкий, – уж не собираетесь ли вы предъявить мне обвинение? Должен вас огорчить, это не я убил вашего…
Он мог бы многое сказать, но подлетел Манцевич, хлестнул по щеке. Вдвоем с охранником они подхватили его за локти, куда-то поволокли. Внезапно громко взвыла женщина. Он точно помнил, что с внешнего трапа на нижнюю палубу его не сбрасывали – видимо, тащили через кают-компанию, где имелась короткая дорога вниз. Его швырнули в каюту, где он провел ночь, и чтобы не сломать о пол свой единственный нос, пришлось изворачиваться в процессе падения. Хлопнула дверь, провернулся ключ в замке. Он очнулся, посмотрел зачем-то на часы – всего лишь половина первого, поднялся, доковылял до койки, рухнул плашмя… и то ли уснул, то ли чувств лишился. Вернулся к жизни минут через сорок, доскрипел до санузла, напился до отвала. Постоял у зеркала, свыкаясь с мыслью, что отражение негативно сказывается на его устоявшемся имидже, стащил с себя одежду, втиснулся в душевую кабинку, отыскал под ногами жалкий обмылок, помылся под тоненькой струйкой. В шкафчике отыскал худенькое вафельное полотенце, на соседней полке – расческу, которой, видимо, пользовались несколько поколений пассажиров «Антигоны», привел себя худо-бедно в порядок. Вернулся в каюту, почистил брюки, протер ботинки. Оценил себя в зеркале – до устоявшегося образа отражение немного не дотягивало, но сериал «Возвращение Турецкого» уже можно продолжать. К испытаниям готов. Он сел, задумался. Вероятность того, что все закончится быстро и благополучно, была исчезающе мала. Умникам вроде Манцевича не сложно убедить босса, что именно Турецкий повинен в смерти Николая. Подтвердить эту версию нечем. Но нечем и опровергнуть. Пиши пропало, Александр Борисович. Очень кстати ты помылся…
Сидеть без дела было скучно. Он размял кости, сделал несколько упражнений – видимо, рано: голова радостно среагировала. Он плюхнулся на койку, сжал виски, ждал, пока отпустит. Придвинул стульчик к иллюминатору, стал смотреть на море. Но тупое созерцание айвазовской массы без конца и без края тоже удовольствие на любителя. Он сделал два открытия. Первое – облака на небе разбежались, сбылись пророчества насчет ясного дня. Второе – «Антигона» никуда уже не плывет. Двигатели не работали. Либо стоит на якоре, либо потихоньку дрейфует в открытое море по воле стихии. Он подошел к двери, приложил к ней ухо. Из коридора доносился истеричный женский визг. Соло сменилось дуэтом – подключилась мужская партия. Потом настала тишина. Продолжения концерта не последовало. Турецкий добрел до кровати, принялся восстанавливать в памяти все увиденное. Реакцию людей на известие о смерти парня, обстановку в каюте, где тот лежал. Профессия напоминала о себе даже в интересные жизненные моменты.
За ним пришли в начале третьего. Кто-то вставил ключ в замочную скважину, провернулась собачка, распахнулась дверь. Турецкий лежал на кровати и не видел, кого там принесло. Скрипнул пол, образовался Манцевич. Встал, скрестив руки на груди, надменно обозрел арестанта. Сыщик лежал, забросив руки за голову, демонстрируя здоровый пофигизм.
– Вставай, проходимец, – процедил Манцевич.
– А священник будет? – Турецкий вздохнул, почесался, начал неторопливо выбираться из кровати. – Кстати, если уж у нас такие доверительные отношения, может, я тоже буду обращаться к вам на «ты»? Не против? Итак, дружище, какого хрена тебе надо?
– Пошли, – раздраженно повторил Манцевич, – люди собрались в кают-компании, ждут.
– Оригинально, – пробормотал Турецкий, запуская пальцы в шевелюру. – «Антигона» уже вернулась в Сочи? Вызвана милиция, составлены протоколы, проведены положенные процедуры, допрошены свидетели? Сомнительно, Манцевич. Яхта стоит, никто не собирается обращаться в милицию. Сколько отсюда, говорите, до Сочи? Тридцать морских миль? Ага, умножаем тридцать на один и восемь…
– Ты пойдешь или нет, умник? – вскипел Манцевич. – Или повторим упражнение?
Он встал, выходя из каюты, мельком глянул на себя в зеркало – кардинальная смена имиджа еще не произошла, но если ему повторно не начистят физиономию, он вернется в привычное тело.
– Направо, – проворчал в спину Манцевич. Турецкий послушно повернул. Лестница из машинного отделения завершалась площадкой на нижней палубе, но не обрывалась, а переходила в другую. Поднявшись, он оказался в узком коридоре с дверями – наверное, камбуз, материальный и продуктовый склад, еще какие-то помещения сугубо специфического свойства, а уж из коридора, минуя резную дверь, был проход в кают-компанию. «Титаник» какой-то», – думал Турецкий, отгибая бархатную штору.
В кают-компании царило гробовое молчание, невзирая на то, что здесь собралось практически все население «Антигоны». Помещение было небольшим, но уютным. Стены обиты мореным дубом, мягкие кресла из крашеной кожи «под леопарда» стояли полукругом. Поблескивал глянцевый паркет. Шкафчики с орнаментом, бар, стеклянные столики, плазменная панель, снабженная DVD-проигрывателем и коллекцией компакт-дисков. Боковые окна были задернуты шторами, зато из фронтальных открывался «живописный» вид на стальную мачту, верхнюю палубу, где уже навели порядок и шезлонги были расставлены в ряд, и кусочек пронзительно синего моря. По каюте плавал вишневый аромат сгоревшего табака – владелец яхты Игорь Максимович, погруженный в кресло с деревянными подлокотниками, курил сигару. Остальные терпели.
В затылок дышал Манцевич, создавая дополнительный дискомфорт. Всхлипнула женщина с глазами, окруженными сеточкой морщин. Но не расплакалась, закрыла глаза ладонью, а когда убрала руку, глаза были сухи, бесцветны и лишены всяческих намеков на то, что они являются частью живой материи. Морщинистый мужчина сидел рядом с ней. Он окончательно сморщился, потупил голову, судорожно поглаживал по плечу жену. Турецкий поискал глазами невесту покойника. Девушка и на этот раз сидела особняком – с высоко поднятой головой, сжатыми губами. Она смотрела на Турецкого, не мигая, теребила поясок платья. Ноготок большого пальца вгрызался в указательный. Ей, наверное, было больно. Еще немного, и могла пролиться кровь.
– Присаживайтесь, Александр Борисович, – нейтральным голосом проговорил Игорь Максимович, кладя сигару на плоскую бронзовую пепельницу. – Это кресло для вас.
Он сел. Из кресла он видел всех, а все прекрасно видели его. Теперь чесался не только затылок, чесалось все тело – от макушки до мизинца на левой ноге.
– Рад, что вы похожи на человека, – поведал хозяин. – Вы не голодны, Александр Борисович?
– Признаться, нет, – пробормотал Турецкий. – Но, думаю, через пару часов остатки токсинов покинут организм, и самое время будет подумать о хлебе насущном.
– Отлично, – кивнул хозяин, – через пару часов Герда принесет вам в каюту обед.
– Я еще подозреваемый? – на всякий случай уточнил Турецкий. – Мне нужен адвокат? Или священник?
Хозяин раздраженно поморщился. Дыхание Манцевича сделалось прерывистым, участилось, он чувствовал его затылком. Обычно такое происходит, когда хотят что-то сказать. Или сделать. Но вроде обошлось, Манцевич покинул пост за спиной, лисьим шагом добрался до свободного сиденья, сел, сложив руки на колени.
– Небольшая вводная лекция, Александр Борисович, если позволите, – вкрадчиво начал Игорь Максимович. – Итак, вы находитесь на борту круизной яхты «Антигона», принадлежащей Голицыну Игорю Максимовичу, то есть вашему покорному слуге. Нетрудно догадаться, что я предприниматель, занимаюсь крупным бизнесом в портовых городах России. О характере своих занятий сообщать не буду, скажу лишь, что проживаю на постоянной основе в Москве, хотя имею чуток недвижимости в других частях страны и света.
От внимания не укрылось, как при последних словах неясная тень пробежала по челу бизнесмена. Причин тому могла быть масса – например, тяжелый финансовый кризис, коснувшийся буквально всех, а кое-кого и скрутивший в бараний рог.
– Я не олигарх, – усмехнулся Голицын, – все гораздо проще. Или сложнее. Впрочем, вас это не касается.
«А я и не претендую», – подумал Турецкий.
– Итак, вчера вечером в двадцать три часа сорок минут по местному времени яхта «Антигона» отошла от пирса в районе Медянки. Столь позднее время отплытия обусловлено тем, что кое-кому из моих гостей не хватает собранности и дисциплинированности. В десять вечера с яхты на причал был переброшен трап, а через полтора часа убран. В данный промежуток времени вы, очевидно, и попали на яхту. Матросам Глотову и Шорохову вменялось в обязанность следить за трапом, но они не уследили. В текущий момент эти парни здесь не присутствуют, выполняют свои обязанности, но с ними уже поговорили. Они уверяют, что ничего такого не видели. Показания нуждаются в проверке, но, думаю, с этим не горит. Куда важнее другое. Намечался банальный уикенд, отдых, два дня бездумного ничегонеделания в компании друга, родственников и семьи делового партнера, с которым нас много лет связывают приятельские отношения… Оленька, ты уверена, что с тобой все в порядке и ты хочешь здесь сидеть?
Женщина не сразу поняла, что к ней обращаются. Супругу пришлось наклониться, что-то шепнуть на ухо. Она вздрогнула, подняла на Голицына пустые глаза. Голицын повторил вопрос. Женщина равнодушно пожала плечами.
– Какая мне разница, где сидеть… – Словно ветерок прошелестел по стенам и вылетел в открытую дверь.
– Хорошо, – сочувственно кивнул Голицын, – займемся представлением присутствующих. Моя жена Ирина.
Женщина уже избавилась от своей соломенной шляпки. Без головного убора ей было гораздо лучше. Она заметно волновалась – подвижное лицо отражало то беспокойство, то страх, то какую-то нелепую обреченность. У нее не все в порядке было с нервами, хотя она старалась выглядеть спокойной. Женщина была достаточно привлекательной. Овальное лицо, пепельные волосы, красиво обрамляющие голову, трогательная ямочка на щеке. Она быстро взглянула на Турецкого и кивнула.
– Ириша нервничает, – прокомментировал Голицын, – но это именно то, что сейчас делаем все мы. Лаврушин Иван Максимович, мой родной брат. Он старше меня на восемь лет.
Морщинистый мужчина отрывисто кивнул и спрятал от Турецкого глаза.
– Ольга Андреевна Лаврушина – его супруга.
До женщины снова не дошло. Мужчина прошептал ей что-то ухо, она устремила сквозь Турецкого водянистый взор. Он невольно подумал, что лучше бы она вернула на глаза свои черные очки – в помещении сразу бы стало уютнее. Такое ощущение, что вместе с живыми в кают-компании присутствует покойник.
– Николай, о безвременной кончине которого мы все скорбим, был ее сыном.
«Видимо, не все скорбят, – подумал Турецкий. – В противном случае, его не настигла бы безвременная кончина».
– Мой брат Иван – отчим Николая. Когда он женился на Ольге Андреевне, Николаю было шесть лет.
– Я давно уже забыл, что он мне не родной, – пробормотал Лаврушин. – Он был мне настоящим сыном…
– Иван Максимович занимается мелким бизнесом в Дагомысе, – продолжал Голицын, – Ольга Андреевна помогает ему – у нее высшее экономическое образование, она ведет в фирме бухгалтерию. Николай окончил юридический институт, работал по специальности в одном из моих отделений в Красной Поляне. Работал хорошо, я подумывал о том, не назначить ли парня начальником юридического отдела… – Голицын виновато покосился на Лаврушину. – Прости, Оленька. Понимаю, как тебе это больно. Мне тоже больно, я потерял племянника…
– Но, строго говоря, Николай не был вашим племянником? – заметил Турецкий.
– Не будем говорить строго, – возразил Голицын. – Мы все – большая дружная семья. Ксюша – невеста Николая, очень хорошая девушка. Когда Николай сказал, что хочет взять ее с собой на уикенд, я охотно согласился.
Ксения устремила на говорящего странный взгляд – словно испугалась, что Голицын ляпнет что-то лишнее. Но бизнесмен держался в рамках этикета. Ему нравилось находиться в центре внимания.
– Ксения живет в Краснодаре, работает в инвестиционной компании. Финансами не занимается, она психолог в коллективе. Специализация… напомни, пожалуйста, Ксюша.
– Конфликтология, – вздохнула девушка, – поддерживаю парниковую температуру в дендрарии…
– Ты хотела сказать, в серпентарии, – поправил Голицын. – Держись, Ксюша…
– Спасибо, Игорь Максимович, я держусь, – прошептала девушка.
– Пэрмэтэ муа де ме прэзэнтэ… – блеснул отрывочными познаниями французского бизнесмен, – а проще говоря, позвольте представить вам – Робер Буи и его дражайшая половина Николь. Мои давнишние друзья и деловые партнеры. Вернее, партнер – Робер, – Голицын сдержанно улыбнулся. – Мой друг – мон ами. Даже правильнее сказать: мон майер ами – мой лучший друг. А Николь хозяйничает в лавке по продаже финтифлюшек на Елисейских Полях. Очень продвинутая личность. Актриса, музыкант, художница, домохозяйка…
– О, да-да, – картаво забормотала француженка. – Актрис, мюзисьен, пэнтр, мэнажэр… Финти… Как ты сказал, Игор? – женщина вскинула стреловидные ресницы. – Флюшки? Это что такое?