Дональд Гамильтон
На линии огня
Глава 1
Я посмотрел на расстояние от окна до желтого пожарного гидранта на перекрестке за три квартала от меня. На масштабной карте города оно составляло четыреста двадцать шесть ярдов, а если мерить шагами с учетом углов – четыреста двадцать два ярда. Не та разница, чтобы тревожиться. У меня был упорный мешок с песком на штативе и телескопический прицел с шестикратным увеличением, а само оружие, что мне подобрали, – «спрингфилд» звездного калибра, с кучностью рассеивания менее дюйма на сотню ярдов при стрельбе патронами, которые этой винтовке особенно по нутру. Большинство людей, по-видимому, не знают, что оружие весьма разборчиво к тому, чем его пичкают: то, что при стрельбе из одного мушкета окажется мечтой, воплотившейся в явь, из другого развеется как дым в окружающем ландшафте. Эта же газовая трубка, то бишь ствол, особенно жаловала пульки в сто восемьдесят гранн в передней части гильзы, набитой порохом «Хай Вел № 2», который выталкивает свинцовую пилюлю со скоростью, по моим прикидкам, превышающей двадцать восемь сотен футов в секунду.
Без четверти три я приоткрыл окно. Денек для работы выдался прекрасный. Небо хмурилось, что могло быть чревато неприятностями, доведись мне рассчитывать расстояние – в облачный день нелегко точно определить дистанцию. Но сейчас это не имело значения, ибо все было выверено заранее. Важнее было другое – отсутствие ветра. Я даже предупредил, что при бризе со скоростью, превышающей пять миль в час, работу, назначенную на нынешний день, придется отложить. Трудно надеяться сделать серию удачных выстрелов при сильном ветре – во всяком случае, не на городской улице, где его направление меняется несколько раз в минуту.
Шестерка, которого ко мне приставили, тянул сигарету за сигаретой. Время от времени упорно предлагал закурить и мне, но я не дурманю голову, когда предстоит стрелять. Достаточно небольшой практики зачетных стрельб, чтобы убедиться, как курение на старте влияет на результат – минимум шесть – восемь потерянных очков.
Без десяти минут три я приладил винтовку и уселся позади стола, припав к нему грудью. Большой оптический прицел четко и ярко поймал в объектив желтый гидрант. Шестерка – его имя было Сэм и как-то там еще, но все обращались к нему по кличке Уити – каждые пятнадцать секунд отворачивал манжету, чтобы взглянуть на часы.
– Смахивает на то, что эта маленькая сволочь опаздывает, – заявил он.
Я предпочел воздержаться от ответа. Есть такой тип людей, которые раз и навсегда вбили себе в голову, что дожди идут лишь тогда, когда они устраивают пикники, и разубеждать их в этом – дохлый номер. Без пяти три я достал патроны, четыре из них вставил в магазин, пятый загнал в патронник, закрыл затвор и снял предохранитель.
Шестерка закурил очередную сигарету, глянул на часы и уставился в окно. Он был весь какой-то нескладный, несуразно одетый, да еще с плохими зубами. Этот тип вытащил автоматический пистолет и теперь поигрывал им. Его пушка «Пи-38», полагаю, была доставлена сюда немецкими эмигрантами, так как не походила на ту грубую модель, которую клепали в Германии в конце войны, или же на одну из тех игрушек для юнцов, что впоследствии собирались на фабрике из оставшихся запчастей, чтобы обменивать их на американские сигареты. Пистолет выглядел солидным оружием и потому внушал доверие.
– Убери эту штуку подальше, – предложил я.
– Послушай...
Я щелкнул предохранителем на «спрингфилде», открыл затвор и, поднявшись, начал разряжать винтовку. Уити взмахнул своим военным сувениром:
– Черт побери, куда это ты собрался?
– Домой, – ответил я, – если ты сейчас же не уберешь эту игрушку с глаз долой.
– Послушай...
– Сам послушай, – перебил я его. – Не люблю, когда в одной комнате со мной играют заряженным оружием. Это заставляет меня нервничать. А когда я нервничаю, то не могу стрелять точно в цель. Убери пушку и держи от нее руки подальше, или вся сделка побоку.
– Ну, если ты так боишься... – начал было он.
– Любой, кто не боится заряженного оружия, – законченный болван, – заявил я, не дав ему закончить фразы.
– Но послушай...
– Уже без двух минут три, – напомнил я. – Решай скорее. Или – или.
– Ах, дьявольщина!.. – Через мгновение он убрал пушку в кобуру под мышкой. – Лучше тебе постараться сделать свое дело как следует – вот и все, что я хотел сказать.
– Тогда сядь где-нибудь так, чтобы я не дергался и мог все сделать в лучшем виде.
Снова защелкнув затвор, я устроился с винтовкой и поймал в прицел гидрант. Затем подал оружие немного вперед и назад, чтобы осмотреть будущее поле огня под другим ракурсом. Место было достаточно хорошее. Я сам его выбрал. Авеню, то, что пролегало подо мной, заканчивалось там на перекрестке, поэтому выпущенные пули должны были попасть в глухую стену окружного банка и расплющиться о нее или рассыпаться на кусочки, исходя из законов баллистики. При этом, возможно, кто-нибудь из ни в чем не повинных прохожих, оказавшихся поблизости, будет поцарапан осколком камня или металла, но уж никак не попадет под свист отлетающих рикошетом пуль.
Какая-то женщина прошествовала через поле моего обзора, позволив себе попасть точно в перекрестие прицела. Это вызвало у меня странное чувство, и я немного поднял винтовку, чтобы она не была нацелена прямо на проходящих там пешеходов. Ведь когда смотришь через прицел заряженного оружия, возникает отвратительное ощущение власти: легкое нажатие на спуск – и вот уже этот кто-то мертв, а все благодаря тебе.
Тут шестерка, который в это время уставился в бинокль, зашипел, обращаясь ко мне, – и мгновением позже в поле обзора моего прицела возник Мэйни вместе с неизвестным мне мужчиной. Невысокая квадратная фигура Мэйни не допускала возможности ошибиться – перепутать его с кем-либо; однако, несмотря на свои небольшие размеры, он заполнил собою весь прицел. Я видел его стоящим возле гидранта в тот момент, когда он в жарком споре со своим спутником, видимо, приводил какой-то аргумент. Этим утром Мэйни посетил окулиста, и теперь темные очки даже на таком расстоянии придавали его лицу слепое, неопределенное выражение.
Шестерка яростно зашипел, приказывая мне не тянуть резину. Я снова снял предохранитель, сделал глубокий вдох, задержал дыхание и навел перекрестие прицела. Выбрав слабину этого чертова спуска военного образца, я начал жать на него. Дело не в том, чтобы знать, когда из дула вырвется выстрел: это то, что должно быть ведомо лишь вашему подсознанию, но ни в коем случае не пальцу, иначе он дернется – и пиши пропало... В самый последний момент Мэйни подкрепил свой аргумент всем известным жестом, выбросив руку в воздух, как бы ловя что-то на лету. И тут оружие выстрелило.
Четыреста ярдов – путь неблизкий даже для пули, летящей со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. Винтовка отдала мне в плечо, отбросив прицел от мишени, а комната содрогнулась от взрыва заряда 30-го калибра. После всего этого я вновь навел прицел на прежнее место. Мэйни все еще стоял там. Затем, когда стихли последние отголоски выстрела, он развернулся и упал на тротуар. Я видел, как пуля ударила в стену банка, вплотную пройдя мимо того места, где только что находился Мэйни. «Ну, – подумал я, – похоже, все получилось».
– Ты попал в него! – заорал шестерка. – Влепил в него пулю! Он упал! – Бросив бинокль, Уити повернулся ко мне.
Я встал со стула. В ту же секунду открылась дверь и смущенный женский голос произнес:
– Что тут творится? Откуда этот ужасный шум?
Без четверти три я приоткрыл окно. Денек для работы выдался прекрасный. Небо хмурилось, что могло быть чревато неприятностями, доведись мне рассчитывать расстояние – в облачный день нелегко точно определить дистанцию. Но сейчас это не имело значения, ибо все было выверено заранее. Важнее было другое – отсутствие ветра. Я даже предупредил, что при бризе со скоростью, превышающей пять миль в час, работу, назначенную на нынешний день, придется отложить. Трудно надеяться сделать серию удачных выстрелов при сильном ветре – во всяком случае, не на городской улице, где его направление меняется несколько раз в минуту.
Шестерка, которого ко мне приставили, тянул сигарету за сигаретой. Время от времени упорно предлагал закурить и мне, но я не дурманю голову, когда предстоит стрелять. Достаточно небольшой практики зачетных стрельб, чтобы убедиться, как курение на старте влияет на результат – минимум шесть – восемь потерянных очков.
Без десяти минут три я приладил винтовку и уселся позади стола, припав к нему грудью. Большой оптический прицел четко и ярко поймал в объектив желтый гидрант. Шестерка – его имя было Сэм и как-то там еще, но все обращались к нему по кличке Уити – каждые пятнадцать секунд отворачивал манжету, чтобы взглянуть на часы.
– Смахивает на то, что эта маленькая сволочь опаздывает, – заявил он.
Я предпочел воздержаться от ответа. Есть такой тип людей, которые раз и навсегда вбили себе в голову, что дожди идут лишь тогда, когда они устраивают пикники, и разубеждать их в этом – дохлый номер. Без пяти три я достал патроны, четыре из них вставил в магазин, пятый загнал в патронник, закрыл затвор и снял предохранитель.
Шестерка закурил очередную сигарету, глянул на часы и уставился в окно. Он был весь какой-то нескладный, несуразно одетый, да еще с плохими зубами. Этот тип вытащил автоматический пистолет и теперь поигрывал им. Его пушка «Пи-38», полагаю, была доставлена сюда немецкими эмигрантами, так как не походила на ту грубую модель, которую клепали в Германии в конце войны, или же на одну из тех игрушек для юнцов, что впоследствии собирались на фабрике из оставшихся запчастей, чтобы обменивать их на американские сигареты. Пистолет выглядел солидным оружием и потому внушал доверие.
– Убери эту штуку подальше, – предложил я.
– Послушай...
Я щелкнул предохранителем на «спрингфилде», открыл затвор и, поднявшись, начал разряжать винтовку. Уити взмахнул своим военным сувениром:
– Черт побери, куда это ты собрался?
– Домой, – ответил я, – если ты сейчас же не уберешь эту игрушку с глаз долой.
– Послушай...
– Сам послушай, – перебил я его. – Не люблю, когда в одной комнате со мной играют заряженным оружием. Это заставляет меня нервничать. А когда я нервничаю, то не могу стрелять точно в цель. Убери пушку и держи от нее руки подальше, или вся сделка побоку.
– Ну, если ты так боишься... – начал было он.
– Любой, кто не боится заряженного оружия, – законченный болван, – заявил я, не дав ему закончить фразы.
– Но послушай...
– Уже без двух минут три, – напомнил я. – Решай скорее. Или – или.
– Ах, дьявольщина!.. – Через мгновение он убрал пушку в кобуру под мышкой. – Лучше тебе постараться сделать свое дело как следует – вот и все, что я хотел сказать.
– Тогда сядь где-нибудь так, чтобы я не дергался и мог все сделать в лучшем виде.
Снова защелкнув затвор, я устроился с винтовкой и поймал в прицел гидрант. Затем подал оружие немного вперед и назад, чтобы осмотреть будущее поле огня под другим ракурсом. Место было достаточно хорошее. Я сам его выбрал. Авеню, то, что пролегало подо мной, заканчивалось там на перекрестке, поэтому выпущенные пули должны были попасть в глухую стену окружного банка и расплющиться о нее или рассыпаться на кусочки, исходя из законов баллистики. При этом, возможно, кто-нибудь из ни в чем не повинных прохожих, оказавшихся поблизости, будет поцарапан осколком камня или металла, но уж никак не попадет под свист отлетающих рикошетом пуль.
Какая-то женщина прошествовала через поле моего обзора, позволив себе попасть точно в перекрестие прицела. Это вызвало у меня странное чувство, и я немного поднял винтовку, чтобы она не была нацелена прямо на проходящих там пешеходов. Ведь когда смотришь через прицел заряженного оружия, возникает отвратительное ощущение власти: легкое нажатие на спуск – и вот уже этот кто-то мертв, а все благодаря тебе.
Тут шестерка, который в это время уставился в бинокль, зашипел, обращаясь ко мне, – и мгновением позже в поле обзора моего прицела возник Мэйни вместе с неизвестным мне мужчиной. Невысокая квадратная фигура Мэйни не допускала возможности ошибиться – перепутать его с кем-либо; однако, несмотря на свои небольшие размеры, он заполнил собою весь прицел. Я видел его стоящим возле гидранта в тот момент, когда он в жарком споре со своим спутником, видимо, приводил какой-то аргумент. Этим утром Мэйни посетил окулиста, и теперь темные очки даже на таком расстоянии придавали его лицу слепое, неопределенное выражение.
Шестерка яростно зашипел, приказывая мне не тянуть резину. Я снова снял предохранитель, сделал глубокий вдох, задержал дыхание и навел перекрестие прицела. Выбрав слабину этого чертова спуска военного образца, я начал жать на него. Дело не в том, чтобы знать, когда из дула вырвется выстрел: это то, что должно быть ведомо лишь вашему подсознанию, но ни в коем случае не пальцу, иначе он дернется – и пиши пропало... В самый последний момент Мэйни подкрепил свой аргумент всем известным жестом, выбросив руку в воздух, как бы ловя что-то на лету. И тут оружие выстрелило.
Четыреста ярдов – путь неблизкий даже для пули, летящей со скоростью, вдвое превышающей скорость звука. Винтовка отдала мне в плечо, отбросив прицел от мишени, а комната содрогнулась от взрыва заряда 30-го калибра. После всего этого я вновь навел прицел на прежнее место. Мэйни все еще стоял там. Затем, когда стихли последние отголоски выстрела, он развернулся и упал на тротуар. Я видел, как пуля ударила в стену банка, вплотную пройдя мимо того места, где только что находился Мэйни. «Ну, – подумал я, – похоже, все получилось».
– Ты попал в него! – заорал шестерка. – Влепил в него пулю! Он упал! – Бросив бинокль, Уити повернулся ко мне.
Я встал со стула. В ту же секунду открылась дверь и смущенный женский голос произнес:
– Что тут творится? Откуда этот ужасный шум?
Глава 2
Конечно же появление кого-либо здесь, на третьем этаже, в субботний полдень никоим образом не предполагалось – это было проверено и перепроверено. Я лично обошел все соседние помещения, перед тем как сюда пожаловал. Один соседний офис принадлежал страховой компании, другой занимался почтовыми заказами, и обе конторы были закрыты на уик-энд. К тому же предполагалось, что дверь заперта. Но расшалившиеся нервишки и большое количество выпитого накануне виски, участившее позывы мочеиспускания, вынудили шестерку спуститься вниз. Должно быть, возвращаясь, он забыл задвинуть засов.
Как бы там ни было, но в дверях стояла хрупкого телосложения и невысокого роста девушка в очках. Она выглядела бодрой, свежей, не страдающей от жары в летнем костюме из материала в сине-белую полоску, который также идет на пошив и летних мужских костюмов. Небольшая круглая шляпка из того же материала была надвинута на темные волосы. На ее руках красовались белые перчатки, на ногах – нейлоновые чулки и бело-синие туфельки. Девушка держала белую сумочку и несколько свертков, которые, открывая дверь, ей, видимо, пришлось заново перехватить.
В последующее мгновение Уити втащил ее вовнутрь. Пакеты посыпались на пол, и шестерке пришлось один из них отшвырнуть пинком, чтобы снова закрыть дверь. Девушка открыла рот для гневного протеста, и он наотмашь заехал ей тыльной стороной ладони по лицу, да так, что с нее слетели очки, а сама она ударилась спиной о стену, выронив из рук сумочку. Девушка скорчилась, глотая ртом воздух. Мне хватило времени лишь на то, чтобы осознать надвигающуюся беду. Операция уже начала скисать, но сейчас она свернулась, как молоко, простоявшее на солнце всю последнюю неделю августа. Рука Уити уже отправилась в привычный путь – себе под мышку.
– Уити! – завопил я, но шестерка наконец-то оказался у дел. Весь день он готовил себя к этому. И сейчас его уже было невозможно остановить.
Ситуация моментально приобрела все качества подлинного ночного кошмара: одно прямиком вело к другому, словно катишься в преисподнюю на роликовых коньках. Я увидел, как на свет божий был вновь извлечен пресловутый «Пи-38». Немцы славно потрудились над конструкцией этой пушки: насколько мне известно, это единственный автоматический пистолет в мире, который можно держать при себе со взведенным курком. При этом для владельца он представляет опасность не более, чем кусок сыра. Но все же при необходимости его можно заставить произвести выстрел за счет двойного ударно-спускового механизма простым нажатием на спусковой крючок. И Уити был уже готов это сделать, даже еще не вытащив толком пушку из куртки. Девушка у стены в оцепенении смотрела на него. По недоуменному и невинному взгляду ее глаз, лишенных очков, было ясно, что она почти еще ребенок. Все, казалось, происходило как в замедленной киносъемке.
Полагаю, мне следовало бы огреть чем-нибудь Уити. Возможно, это его вразумило бы. Но в том-то вся и беда, когда у тебя под рукой огнестрельное оружие: оно всегда подсказывает самый простой и единственный выход из любой ситуации. Не могу утверждать, что на дальнейшее развитие событий не повлиял и тот факт, что я уже по горло был сыт этой сволочью, хотя тяжелый «спрингфилд» развернулся в моих руках еще до того, как такая мысль пришла мне в голову. Это оружие уже стало частью меня самого – я неделями не расставался с ним, готовясь к нынешней работе. Я даже не осознал, что передернул затвор, чтобы выбросить стреляную гильзу. И времени, чтобы вскинуть приклад к плечу, тоже уже не было – его едва хватало на то, чтобы открыть огонь. А на таком расстоянии все прочее уже не имеет значения. Винтовка дернулась назад в моих руках. Пуля угодила Уити ниже подмышки со скоростью двадцать восемь сотен– футов в секунду и силой около трех тысяч фунтов. Человек, застреленный из мощного оружия с такого близкого расстояния, не просто умирает, он расползается по швам. Уити перестал существовать в тот же миг, когда пуля 30-го калибра его поразила. Еще до того, как упасть, он был мертв. Комната содрогнулась от грохота выстрела, с потолка посыпалась штукатурка. Я продолжал следить за этим чертовым «Пи-38», хотя и ничего не смог бы сделать, чтобы предотвратить его выстрел, если бы проклятая пушка того пожелала. Однако пистолет безвредно шмякнулся на пол и отскочил в угол.
Девушка плотно прижала ладони ко рту, чтобы сдержать крик. Она не сводила глаз с тела на полу. Похоже, никогда не видела мертвого человека, кроме как по телевидению. Но Уити не двигался, а то, что было размазано по стене, лишь по виду напоминало кетчуп. Я взглянул на оружие в моих руках. Ну, вряд ли лишь оно стало причиной случившегося...
В этот момент на улице завыла сирена: наверняка полиция и карета «Скорой помощи» для Мэйни. Самое время делать ноги. Я убрал «спрингфилд» в длинный черный кожаный футляр. Не знаю, делают ли тромбоны длиной в сорок шесть дюймов, да это и не важно, главное, что большинство людей, подобно мне, об этом тоже не имеют понятия. Потом уложил две коробки с зарядами. Подобрал стреляную гильзу и бросил ее туда же. Нашлось место в футляре и для бинокля. После чего я его закрыл.
Малышка по-прежнему сидела на том же месте, словно приклеенная. Обеими локтями она прижималась к стене, как бы для того, чтобы удержаться, но, несмотря на это, понемногу сползала вниз, собирая в складки пиджак на спине. Девушка выглядела так, будто кто-то подвесил ее на крючок за воротник.
Я четко себе представил, как будет обыграна ситуация. То, что Уити мертв, пожалуй, пойдет лишь на пользу. Можно даже сказать, что я тем самым оказал им услугу: сейчас декорации на сцене выглядели куда убедительнее, чем в начале этого шоу. Однако я не мог рассчитывать на одобрение моих действий по отношению к девушке. Было очевидно, что ее нельзя оставлять в живых. Более того, мне следовало бы позволить Уити пристрелить невольную свидетельницу. Она видела слишком много, чтобы рассчитывать на пощаду.
Обнаружив, что ее очки не разбились, я водрузил их ей на нос. Затем вложил в руки сумочку, свертки, и она робко их взяла. Поднял футляр для тромбона, вспомнил про «Пи-38», поднял пистолет, заткнул его себе за пояс и повернулся, чтобы взять малышку за руку. Она шарахнулась от меня в сторону. Тот факт, что я спас ее от смерти, до нее еще не дошел. Просто тут оказались два мерзких типа с оружием, и один из них пристрелил другого. Шум, дым, кровь и насилие. Она, естественно, была в шоке и напугана до такой степени, что не могла ни думать, ни действовать. На ее взгляд, на данный момент вся разница между Уити и мной заключалась лишь в том, что первый был мертв. Слава богу, хоть это до нее дошло.
– Забудь обо всем, – распорядился я. – Веди себя хорошо, и с тобой ничего не случится.
Девушка облизнула губы и выпрямилась. Казалось, она удивлена, что может стоять на ногах, не держась за стену. Потом двинулась со мной к двери, но так неловко, словно училась ходить заново после долгой болезни.
Снаружи на авеню вновь завыла сирена. Полиция даром времени не теряла. Да им ничего другого и не оставалось – на карту было поставлено слишком многое. Это была далеко не заурядная стрельба. Ведь стреляли в Мэйни.
В холле я свернул налево, направляясь к пожарной лестнице.
– У тебя есть машина? – спросил я малышку. Казалось весьма вероятным, что копы заметят любой отъезжающий поблизости автомобиль. Все патрульные получат номер и описание подозрительной машины, как только ребята из полиции разберутся, что к чему, и засядут за телефоны. Не думаю, что они станут колебаться хоть минуту, чтобы меня тормознуть, – копы этого города мне никогда особенно не доверяли.
Малышка так и не ответила на мой вопрос. Я остановился и резко встряхнул девушку. Шляпка слетела с ее головы.
– Машина, – прошипел я. – У тебя есть?
– Д-да.
– Где?
– Поза... позади... «О'Харна».
Я подобрал шляпку и нахлобучил ей на голову. При этом, обремененный оружием, был вынужден отпустить девушку, чтобы это сделать, и она тут же робко попыталась сбежать. Я сграбастал ее снова и заставил маршировать рядом через пустой холл.
Снаружи опять взвыли сирены. Пришлось моей спутнице растолковать:
– Я только что спас твою жизнь и теперь пытаюсь спасти ее снова. Не делай для меня эту задачу слишком трудной. Я легко падаю духом.
Не последовало ни малейшего признака, что мне удалось ее убедить. Она тащилась подле меня, спотыкаясь. В конце холла я поставил футляр с ружьем на пол, левой рукой открыл шпингалет и распахнул створки окна. Девушка покорно подчинилась моему безмолвному указанию лезть первой, но ей мешала узкая юбка, потребовалось сделать паузу, чтобы натянуть ее повыше, прежде чем она смогла перекинуть ногу через подоконник. Я вылез следом за ней, все еще придерживая ее, затем переправил футляр с ружьем и закрыл створки окна, чтобы не оставлять слишком очевидного следа. Наконец мы спустились по железной лестнице, наделав немало шума. К счастью, внизу, во дворе, никого не было.
Перед тем как выйти на улицу, я остановил малышку. Она прислонилась к кирпичной стене здания, тяжело переводя дыхание. Вид у нее был такой, словно ее вынули из мешка для прачечной: казалось, девушка пережила труднейшие сутки вместо тех пяти страшных минут, которые прошли на самом деле.
– Одерни юбку как следует, – потребовал я. – У тебя выглядывает комбинация.
Она сделала несколько механических движений.
– Так-то лучше, – одобрил я. – Теперь поправь волосы и надень прямо шляпку.
Малышка выполнила мои указания. Результат на диво оказался хорошим: это то самое, что женщина в состоянии совершать даже во сне.
– О'кей, – восхитился я. – А сейчас посмотрим на твою улыбку. Иди со мной рядом и помни, что у меня за поясом не водяной пистолетик...
Мы вышли на авеню и пошли по тротуару налево. Со стороны ничем не примечательная пара: молодой человек (ну, тридцать лет ведь еще не древний возраст) с музыкальным инструментом и юная леди с покупками, сделанными после полудня. Патрульный автомобиль проследовал мимо, время от времени ненадолго включая сирену – так, на всякий случай. Я даже не удостоил его взглядом. Некоторые копы знали меня по долгу службы из-за моего бизнеса.
– Говорю тебе, – громко обратился я к моей спутнице, – это была та еще потеха, дорогая. Тебе следовало бы быть там. Ларри набрался до поросячьего визга и начал приставать к каждой юбке. Ларри – тот еще фрукт. Самый забавный тип из всех, кого я знаю. Скверно, конечно, что он сорвался с люстры и повредил себе позвонок. Говорят, теперь ему не один месяц валяться в больнице.
До универмага «О'Харна» надо было миновать по авеню пять зданий. Мне казалось, они никогда не кончатся.
Муниципальная стоянка за магазином оказалась набита битком. Девушка провела меня вдоль рядов припаркованных по диагонали автомобилей к «шеви» с открытым верхом, стоящему в заднем углу. Мы поспели вовремя: вот-вот должен был выскочить красный флажок за просрочку времени парковки. Еще минута, и малышка налетела бы на доллар штрафа.
Она остановилась и вопросительно посмотрела на меня. Прогулка явно пошла ей на пользу. В глазах появилось осмысленное выражение: презрение ко мне и всему, чем я занимаюсь.
Нет, не то чтобы она знала об этом, просто вообразила, что в состоянии догадаться.
– О'кей, – заявил я. – Доставай ключ и садись за руль.
Она перетасовала свои свертки с тем, чтобы сумочка оказалась сверху. На авеню взвыла сирена, и еще одна машина пронеслась мимо. Вой резко оборвался, когда патрульный автомобиль остановился за пять зданий от нас, у того места, откуда мы пришли. К нему присоединилась другая полицейская тачка. Я глянул на свои часы. Восемь минут четвертого. Ребята в голубом работали быстро: по-видимому, то, что ситуация кардинально изменилась, еще не просочилось через официальные каналы.
Девушка тоже прислушивалась. Неожиданно взглянув на меня, она сделала резкое движение. Все свертки выпали у нее из рук, а белая сумочка отлетела так далеко, что очутилась под соседним автомобилем. Малышка выпрямила плечи и геройски глянула мне в лицо, ожидая пулю. Она помогала полиции, сделав все возможное, чтобы отсрочить мое бегство, а сейчас приготовилась умереть.
Я ухмыльнулся, вытащил «Пи-38» и приказал:
– Пойди и достань!
– Что? – Девушка выглядела шокированной.
– Полезай под машину и подбери сумочку.
– Не стану! Вы не осмелитесь стрелять. Шум привлечет полицию.
– Давай-ка, сестренка, делай так, как тебе велено, – проникновенно проговорил я.
Пришлось демонстративно взвести курок. Необходимости в этом не было – пушка выстрелила бы и при простом нажатии на спуск, но при взводе раздался характерный щелчок. Глаза девушки увлажнились. Логика должна была бы ей подсказать, что я спас ее от Уити вовсе не ради удовольствия самому наделать в ней дырок, но логика в тот момент не выглядела для малышки убедительной. Мимо прошествовала какая-то супружеская пара, нагруженная свертками. Я повернулся так, чтобы им не была видна пушка. Они не обратили на нас никакого внимания. Отсюда казалось, что сирены воют по всему городу. В сложившейся ситуации я не мог питать никаких надежд, хотя не питал их вот уже некоторое время, а если быть точным – последние два с половиной года. Мне нечего было терять, протянув руку помощи малышке, а для нее это означало сохранить жизнь. В желании спасти ее вопреки ей самой было что-то от извращенного удовольствия. Оно уменьшилось бы наполовину, если бы девушка вдруг поверила мне и стала доверять. Человек в моем положении вынужден искать развлечения там, где только можно, не отказываясь от того немногого, что жизнь ему предлагает. Мне было приятно сознавать, что она в благородном порыве приносит себя в жертву, не ведая того, что этот верзила-садист, каким я являлся в ее представлении, на самом деле пытается спасти ей жизнь.
– Вставай на колени и лезь за сумочкой! – хрипло повторил я.
Малышка, видимо, вспомнила, как выглядел Уити, когда схлопотал пулю, поэтому беспрекословно присела на корточки и постаралась дотянуться до сумочки. Затем беспомощно взглянула на меня. Я слегка шевельнул пушкой и направил ее вниз, как бы прицеливаясь. Девушка облизнула губы, подняла выше юбку, опустилась на колени, затем резко, со вздохом, растянулась на земле. Наконец, извиваясь, подлезла под машину, достала сумочку и выползла обратно. Я взял у нее сумочку. Малышка встала, начала было себя отряхивать, но прекратила это занятие, заметив грязь на перчатках.
– Вот и ладно, – сказал я. – А теперь залезай в машину, садись за руль и веди себя хорошо. – Я положил футляр со «спрингфилдом» на заднее сиденье и побросал туда же все свертки. А усевшись подле нее, распорядился: – По Линкольн-авеню до Вестерн и по Вестерн, пока я не скажу тебе остановиться. Не нарушать правил движения. Не подмигивать полисменам. Поехали!
Как бы там ни было, но в дверях стояла хрупкого телосложения и невысокого роста девушка в очках. Она выглядела бодрой, свежей, не страдающей от жары в летнем костюме из материала в сине-белую полоску, который также идет на пошив и летних мужских костюмов. Небольшая круглая шляпка из того же материала была надвинута на темные волосы. На ее руках красовались белые перчатки, на ногах – нейлоновые чулки и бело-синие туфельки. Девушка держала белую сумочку и несколько свертков, которые, открывая дверь, ей, видимо, пришлось заново перехватить.
В последующее мгновение Уити втащил ее вовнутрь. Пакеты посыпались на пол, и шестерке пришлось один из них отшвырнуть пинком, чтобы снова закрыть дверь. Девушка открыла рот для гневного протеста, и он наотмашь заехал ей тыльной стороной ладони по лицу, да так, что с нее слетели очки, а сама она ударилась спиной о стену, выронив из рук сумочку. Девушка скорчилась, глотая ртом воздух. Мне хватило времени лишь на то, чтобы осознать надвигающуюся беду. Операция уже начала скисать, но сейчас она свернулась, как молоко, простоявшее на солнце всю последнюю неделю августа. Рука Уити уже отправилась в привычный путь – себе под мышку.
– Уити! – завопил я, но шестерка наконец-то оказался у дел. Весь день он готовил себя к этому. И сейчас его уже было невозможно остановить.
Ситуация моментально приобрела все качества подлинного ночного кошмара: одно прямиком вело к другому, словно катишься в преисподнюю на роликовых коньках. Я увидел, как на свет божий был вновь извлечен пресловутый «Пи-38». Немцы славно потрудились над конструкцией этой пушки: насколько мне известно, это единственный автоматический пистолет в мире, который можно держать при себе со взведенным курком. При этом для владельца он представляет опасность не более, чем кусок сыра. Но все же при необходимости его можно заставить произвести выстрел за счет двойного ударно-спускового механизма простым нажатием на спусковой крючок. И Уити был уже готов это сделать, даже еще не вытащив толком пушку из куртки. Девушка у стены в оцепенении смотрела на него. По недоуменному и невинному взгляду ее глаз, лишенных очков, было ясно, что она почти еще ребенок. Все, казалось, происходило как в замедленной киносъемке.
Полагаю, мне следовало бы огреть чем-нибудь Уити. Возможно, это его вразумило бы. Но в том-то вся и беда, когда у тебя под рукой огнестрельное оружие: оно всегда подсказывает самый простой и единственный выход из любой ситуации. Не могу утверждать, что на дальнейшее развитие событий не повлиял и тот факт, что я уже по горло был сыт этой сволочью, хотя тяжелый «спрингфилд» развернулся в моих руках еще до того, как такая мысль пришла мне в голову. Это оружие уже стало частью меня самого – я неделями не расставался с ним, готовясь к нынешней работе. Я даже не осознал, что передернул затвор, чтобы выбросить стреляную гильзу. И времени, чтобы вскинуть приклад к плечу, тоже уже не было – его едва хватало на то, чтобы открыть огонь. А на таком расстоянии все прочее уже не имеет значения. Винтовка дернулась назад в моих руках. Пуля угодила Уити ниже подмышки со скоростью двадцать восемь сотен– футов в секунду и силой около трех тысяч фунтов. Человек, застреленный из мощного оружия с такого близкого расстояния, не просто умирает, он расползается по швам. Уити перестал существовать в тот же миг, когда пуля 30-го калибра его поразила. Еще до того, как упасть, он был мертв. Комната содрогнулась от грохота выстрела, с потолка посыпалась штукатурка. Я продолжал следить за этим чертовым «Пи-38», хотя и ничего не смог бы сделать, чтобы предотвратить его выстрел, если бы проклятая пушка того пожелала. Однако пистолет безвредно шмякнулся на пол и отскочил в угол.
Девушка плотно прижала ладони ко рту, чтобы сдержать крик. Она не сводила глаз с тела на полу. Похоже, никогда не видела мертвого человека, кроме как по телевидению. Но Уити не двигался, а то, что было размазано по стене, лишь по виду напоминало кетчуп. Я взглянул на оружие в моих руках. Ну, вряд ли лишь оно стало причиной случившегося...
В этот момент на улице завыла сирена: наверняка полиция и карета «Скорой помощи» для Мэйни. Самое время делать ноги. Я убрал «спрингфилд» в длинный черный кожаный футляр. Не знаю, делают ли тромбоны длиной в сорок шесть дюймов, да это и не важно, главное, что большинство людей, подобно мне, об этом тоже не имеют понятия. Потом уложил две коробки с зарядами. Подобрал стреляную гильзу и бросил ее туда же. Нашлось место в футляре и для бинокля. После чего я его закрыл.
Малышка по-прежнему сидела на том же месте, словно приклеенная. Обеими локтями она прижималась к стене, как бы для того, чтобы удержаться, но, несмотря на это, понемногу сползала вниз, собирая в складки пиджак на спине. Девушка выглядела так, будто кто-то подвесил ее на крючок за воротник.
Я четко себе представил, как будет обыграна ситуация. То, что Уити мертв, пожалуй, пойдет лишь на пользу. Можно даже сказать, что я тем самым оказал им услугу: сейчас декорации на сцене выглядели куда убедительнее, чем в начале этого шоу. Однако я не мог рассчитывать на одобрение моих действий по отношению к девушке. Было очевидно, что ее нельзя оставлять в живых. Более того, мне следовало бы позволить Уити пристрелить невольную свидетельницу. Она видела слишком много, чтобы рассчитывать на пощаду.
Обнаружив, что ее очки не разбились, я водрузил их ей на нос. Затем вложил в руки сумочку, свертки, и она робко их взяла. Поднял футляр для тромбона, вспомнил про «Пи-38», поднял пистолет, заткнул его себе за пояс и повернулся, чтобы взять малышку за руку. Она шарахнулась от меня в сторону. Тот факт, что я спас ее от смерти, до нее еще не дошел. Просто тут оказались два мерзких типа с оружием, и один из них пристрелил другого. Шум, дым, кровь и насилие. Она, естественно, была в шоке и напугана до такой степени, что не могла ни думать, ни действовать. На ее взгляд, на данный момент вся разница между Уити и мной заключалась лишь в том, что первый был мертв. Слава богу, хоть это до нее дошло.
– Забудь обо всем, – распорядился я. – Веди себя хорошо, и с тобой ничего не случится.
Девушка облизнула губы и выпрямилась. Казалось, она удивлена, что может стоять на ногах, не держась за стену. Потом двинулась со мной к двери, но так неловко, словно училась ходить заново после долгой болезни.
Снаружи на авеню вновь завыла сирена. Полиция даром времени не теряла. Да им ничего другого и не оставалось – на карту было поставлено слишком многое. Это была далеко не заурядная стрельба. Ведь стреляли в Мэйни.
В холле я свернул налево, направляясь к пожарной лестнице.
– У тебя есть машина? – спросил я малышку. Казалось весьма вероятным, что копы заметят любой отъезжающий поблизости автомобиль. Все патрульные получат номер и описание подозрительной машины, как только ребята из полиции разберутся, что к чему, и засядут за телефоны. Не думаю, что они станут колебаться хоть минуту, чтобы меня тормознуть, – копы этого города мне никогда особенно не доверяли.
Малышка так и не ответила на мой вопрос. Я остановился и резко встряхнул девушку. Шляпка слетела с ее головы.
– Машина, – прошипел я. – У тебя есть?
– Д-да.
– Где?
– Поза... позади... «О'Харна».
Я подобрал шляпку и нахлобучил ей на голову. При этом, обремененный оружием, был вынужден отпустить девушку, чтобы это сделать, и она тут же робко попыталась сбежать. Я сграбастал ее снова и заставил маршировать рядом через пустой холл.
Снаружи опять взвыли сирены. Пришлось моей спутнице растолковать:
– Я только что спас твою жизнь и теперь пытаюсь спасти ее снова. Не делай для меня эту задачу слишком трудной. Я легко падаю духом.
Не последовало ни малейшего признака, что мне удалось ее убедить. Она тащилась подле меня, спотыкаясь. В конце холла я поставил футляр с ружьем на пол, левой рукой открыл шпингалет и распахнул створки окна. Девушка покорно подчинилась моему безмолвному указанию лезть первой, но ей мешала узкая юбка, потребовалось сделать паузу, чтобы натянуть ее повыше, прежде чем она смогла перекинуть ногу через подоконник. Я вылез следом за ней, все еще придерживая ее, затем переправил футляр с ружьем и закрыл створки окна, чтобы не оставлять слишком очевидного следа. Наконец мы спустились по железной лестнице, наделав немало шума. К счастью, внизу, во дворе, никого не было.
Перед тем как выйти на улицу, я остановил малышку. Она прислонилась к кирпичной стене здания, тяжело переводя дыхание. Вид у нее был такой, словно ее вынули из мешка для прачечной: казалось, девушка пережила труднейшие сутки вместо тех пяти страшных минут, которые прошли на самом деле.
– Одерни юбку как следует, – потребовал я. – У тебя выглядывает комбинация.
Она сделала несколько механических движений.
– Так-то лучше, – одобрил я. – Теперь поправь волосы и надень прямо шляпку.
Малышка выполнила мои указания. Результат на диво оказался хорошим: это то самое, что женщина в состоянии совершать даже во сне.
– О'кей, – восхитился я. – А сейчас посмотрим на твою улыбку. Иди со мной рядом и помни, что у меня за поясом не водяной пистолетик...
Мы вышли на авеню и пошли по тротуару налево. Со стороны ничем не примечательная пара: молодой человек (ну, тридцать лет ведь еще не древний возраст) с музыкальным инструментом и юная леди с покупками, сделанными после полудня. Патрульный автомобиль проследовал мимо, время от времени ненадолго включая сирену – так, на всякий случай. Я даже не удостоил его взглядом. Некоторые копы знали меня по долгу службы из-за моего бизнеса.
– Говорю тебе, – громко обратился я к моей спутнице, – это была та еще потеха, дорогая. Тебе следовало бы быть там. Ларри набрался до поросячьего визга и начал приставать к каждой юбке. Ларри – тот еще фрукт. Самый забавный тип из всех, кого я знаю. Скверно, конечно, что он сорвался с люстры и повредил себе позвонок. Говорят, теперь ему не один месяц валяться в больнице.
До универмага «О'Харна» надо было миновать по авеню пять зданий. Мне казалось, они никогда не кончатся.
Муниципальная стоянка за магазином оказалась набита битком. Девушка провела меня вдоль рядов припаркованных по диагонали автомобилей к «шеви» с открытым верхом, стоящему в заднем углу. Мы поспели вовремя: вот-вот должен был выскочить красный флажок за просрочку времени парковки. Еще минута, и малышка налетела бы на доллар штрафа.
Она остановилась и вопросительно посмотрела на меня. Прогулка явно пошла ей на пользу. В глазах появилось осмысленное выражение: презрение ко мне и всему, чем я занимаюсь.
Нет, не то чтобы она знала об этом, просто вообразила, что в состоянии догадаться.
– О'кей, – заявил я. – Доставай ключ и садись за руль.
Она перетасовала свои свертки с тем, чтобы сумочка оказалась сверху. На авеню взвыла сирена, и еще одна машина пронеслась мимо. Вой резко оборвался, когда патрульный автомобиль остановился за пять зданий от нас, у того места, откуда мы пришли. К нему присоединилась другая полицейская тачка. Я глянул на свои часы. Восемь минут четвертого. Ребята в голубом работали быстро: по-видимому, то, что ситуация кардинально изменилась, еще не просочилось через официальные каналы.
Девушка тоже прислушивалась. Неожиданно взглянув на меня, она сделала резкое движение. Все свертки выпали у нее из рук, а белая сумочка отлетела так далеко, что очутилась под соседним автомобилем. Малышка выпрямила плечи и геройски глянула мне в лицо, ожидая пулю. Она помогала полиции, сделав все возможное, чтобы отсрочить мое бегство, а сейчас приготовилась умереть.
Я ухмыльнулся, вытащил «Пи-38» и приказал:
– Пойди и достань!
– Что? – Девушка выглядела шокированной.
– Полезай под машину и подбери сумочку.
– Не стану! Вы не осмелитесь стрелять. Шум привлечет полицию.
– Давай-ка, сестренка, делай так, как тебе велено, – проникновенно проговорил я.
Пришлось демонстративно взвести курок. Необходимости в этом не было – пушка выстрелила бы и при простом нажатии на спуск, но при взводе раздался характерный щелчок. Глаза девушки увлажнились. Логика должна была бы ей подсказать, что я спас ее от Уити вовсе не ради удовольствия самому наделать в ней дырок, но логика в тот момент не выглядела для малышки убедительной. Мимо прошествовала какая-то супружеская пара, нагруженная свертками. Я повернулся так, чтобы им не была видна пушка. Они не обратили на нас никакого внимания. Отсюда казалось, что сирены воют по всему городу. В сложившейся ситуации я не мог питать никаких надежд, хотя не питал их вот уже некоторое время, а если быть точным – последние два с половиной года. Мне нечего было терять, протянув руку помощи малышке, а для нее это означало сохранить жизнь. В желании спасти ее вопреки ей самой было что-то от извращенного удовольствия. Оно уменьшилось бы наполовину, если бы девушка вдруг поверила мне и стала доверять. Человек в моем положении вынужден искать развлечения там, где только можно, не отказываясь от того немногого, что жизнь ему предлагает. Мне было приятно сознавать, что она в благородном порыве приносит себя в жертву, не ведая того, что этот верзила-садист, каким я являлся в ее представлении, на самом деле пытается спасти ей жизнь.
– Вставай на колени и лезь за сумочкой! – хрипло повторил я.
Малышка, видимо, вспомнила, как выглядел Уити, когда схлопотал пулю, поэтому беспрекословно присела на корточки и постаралась дотянуться до сумочки. Затем беспомощно взглянула на меня. Я слегка шевельнул пушкой и направил ее вниз, как бы прицеливаясь. Девушка облизнула губы, подняла выше юбку, опустилась на колени, затем резко, со вздохом, растянулась на земле. Наконец, извиваясь, подлезла под машину, достала сумочку и выползла обратно. Я взял у нее сумочку. Малышка встала, начала было себя отряхивать, но прекратила это занятие, заметив грязь на перчатках.
– Вот и ладно, – сказал я. – А теперь залезай в машину, садись за руль и веди себя хорошо. – Я положил футляр со «спрингфилдом» на заднее сиденье и побросал туда же все свертки. А усевшись подле нее, распорядился: – По Линкольн-авеню до Вестерн и по Вестерн, пока я не скажу тебе остановиться. Не нарушать правил движения. Не подмигивать полисменам. Поехали!
Глава 3
Окольный путь вывел нас на шоссе 401 за Аннандейлом. Около десяти миль мы проехали на запад, потом по узкой дороге, по которой, как мне говорили, продолжается городская троллейбусная линия, – на север, наконец, направились на восток по трассе 54 федерального значения, приведшей нас обратно в Кэпитал-Сити через его коммерческую южную сторону, с ее фабриками, бензоколонками и мотелями. Никто не проявил к нам никакого интереса. Я заставил малышку снова свернуть на юг на Дивишн-стрит. И мы ехали по ней до тех пор, пока она не превратилась в проселочную дорогу, которая через пару миль поднырнула под новую автомагистраль, после чего опять свернули на восток. Я знаю эти окрестности лучше многих, несмотря на то, что живу здесь всего два года. Поневоле изучишь местность, когда колесишь по ней с ружьем в поисках перепелов, белок и кроликов в охотничий сезон, а в остальное время года – за воронами и сурками. Выскочив на дорогу, ведущую на Тополиный остров, я заставил малышку свернуть на юг, так как решил про себя, что копы меньше всего рассчитывают встретиться со мной в этих местах.
Вскоре я переместил футляр от тромбона на переднее сиденье. По первоначальному плану «спрингфилд» надлежало оставить в той самой комнате на третьем этаже. Предполагалось, что по нему полицейские быстрее выйдут на след одной мелкой сошки по имени Тони, который к этому времени должен был находиться на пути в Мексику, как следует засветившись по дороге. Ну, если не сразу, то очень скоро. Дело в том, что у Тони был мотив: Мэйни отказал его брату в помиловании, и тот угодил в камеру смертников в тюрьме штата. Тони хорошо заплатили за предстоящий «отдых» за решеткой. Правда, он изъявил готовность самолично расстрелять Мэйни за небольшую добавочную плату, но по причине недостаточного мастерства в обращении с огнестрельным оружием ему не доверили. Эти гангстеры-психопаты не могут с расстояния пятидесяти ярдов попасть с первого выстрела даже в дом.
Открыв футляр, я извлек винтовку. Вообще-то, как мне кажется, я немного помешан на оружии: для меня нет в мире ничего прекраснее его. Разумеется, при этом я не имею в виду инкрустацию или там отделку, а именно само оружие – то, как ствол крепится к ложу, то, как затвор ходит в полированной стали ударно-спускового механизма, то, как... Впрочем, к дьяволу все эти дифирамбы! Как бы то ни было, но я был несказанно рад, что не оставил мою любимицу винтовку ржаветь и пылиться в качестве вещественного доказательства под каким-нибудь индексом "А".
Малышка слегка заерзала рядом со мной на сиденье: я понял, что краем глаза она видела, как я погладил ложе из орехового дерева. Возможно, подумала, что я поздравляю себя с тем, как расправился с Уити, и, может быть, у меня уже слегка текут слюнки в предвкушении того, что сделаю с ней. Я разрядил винтовку – собственно, для этого ее и вынул. Привычка – странная вещь. Мне довелось пройти хорошую школу во всем, что касается огнестрельного оружия, и я чувствую себя не в своей тарелке, когда знаю, что отложил в сторону пистолет или пушку с патронами в магазине. Протерев металлические части промасленной ветошью, я закрыл футляр и вновь переложил его на заднее сиденье.
Вскоре я переместил футляр от тромбона на переднее сиденье. По первоначальному плану «спрингфилд» надлежало оставить в той самой комнате на третьем этаже. Предполагалось, что по нему полицейские быстрее выйдут на след одной мелкой сошки по имени Тони, который к этому времени должен был находиться на пути в Мексику, как следует засветившись по дороге. Ну, если не сразу, то очень скоро. Дело в том, что у Тони был мотив: Мэйни отказал его брату в помиловании, и тот угодил в камеру смертников в тюрьме штата. Тони хорошо заплатили за предстоящий «отдых» за решеткой. Правда, он изъявил готовность самолично расстрелять Мэйни за небольшую добавочную плату, но по причине недостаточного мастерства в обращении с огнестрельным оружием ему не доверили. Эти гангстеры-психопаты не могут с расстояния пятидесяти ярдов попасть с первого выстрела даже в дом.
Открыв футляр, я извлек винтовку. Вообще-то, как мне кажется, я немного помешан на оружии: для меня нет в мире ничего прекраснее его. Разумеется, при этом я не имею в виду инкрустацию или там отделку, а именно само оружие – то, как ствол крепится к ложу, то, как затвор ходит в полированной стали ударно-спускового механизма, то, как... Впрочем, к дьяволу все эти дифирамбы! Как бы то ни было, но я был несказанно рад, что не оставил мою любимицу винтовку ржаветь и пылиться в качестве вещественного доказательства под каким-нибудь индексом "А".
Малышка слегка заерзала рядом со мной на сиденье: я понял, что краем глаза она видела, как я погладил ложе из орехового дерева. Возможно, подумала, что я поздравляю себя с тем, как расправился с Уити, и, может быть, у меня уже слегка текут слюнки в предвкушении того, что сделаю с ней. Я разрядил винтовку – собственно, для этого ее и вынул. Привычка – странная вещь. Мне довелось пройти хорошую школу во всем, что касается огнестрельного оружия, и я чувствую себя не в своей тарелке, когда знаю, что отложил в сторону пистолет или пушку с патронами в магазине. Протерев металлические части промасленной ветошью, я закрыл футляр и вновь переложил его на заднее сиденье.