К вечеру в доме Симеона Хеллидэя начались неторопливые сборы. Рахиль спокойно ходила из комнаты в комнату, отбирая из своих запасов то, что можно было уложить в небольшой баул и дать с собой путникам, которые ночью должны были оставить их дом. Вечерние тени протянулись на восток, багровый шар солнца словно в раздумье медлил на горизонте, засылая свои мягкие желтоватые лучи в маленькую спальню, где сидели Элиза с мужем Джордж держал ребенка на коленях, рука жены лежала в его руке. Лица у них были задумчивые, серьезные, на щеках еще не успели высохнуть слезы.
   – Да, Элиза, – говорил Джордж, – в твоих словах сама правда. Ты лучше, гораздо лучше меня. Я постараюсь сделать по-твоему. Постараюсь быть достойным своей свободы.
   – Когда мы попадем в Канаду, – сказала Элиза, – я тоже буду работать. Ведь я умею шить, умею стирать и гладить самое тонкое белье. Вдвоем мы как-нибудь перебьемся.
   – Да! Пока мы вместе, нам ничто не страшно. Элиза, если б мои враги знали, какое это счастье иметь семью! Я теперь чувствую себя таким богачом, таким сильным, а ведь нам не на что надеяться, кроме как на собственные руки. Я работал всю свою жизнь, но у меня нет ни цента в кармане, ни клочка земли, ни крыши над головой. И все же я ни на что не жалуюсь, лишь бы нас оставили в покое. Я буду работать и уплачу мистеру Шелби за тебя и сына. А мой хозяин давно окупил все свои расходы на меня. Я ему ничего не должен.
   – Мы еще не избавились от опасности, – напомнила Элиза, – Канада еще далеко.
   – Это верно, но мне уже кажется, что я чувствую ветер свободы у себя на лице, и если б ты знала, сколько у меня теперь сил!
   В соседней комнате послышались голоса, потом в дверь постучали. Элиза вздрогнула и пошла открывать.
   На пороге стоял Симеон Хеллидэй и с ним какой-то долговязый рыжий детина, судя по виду – человек хитрый и с большой сметкой.
   – Это наш друг Финеас Флетчер, – представил его Хеллидэй, – он привез кое-какие новости, важные для тебя и для твоих спутников, Джордж. Послушай, что он рассказывает.
   – Да, я кое-что узнал, – сказал Флетчер. – Иной раз бывает невредно держать ушки на макушке. Нынче ночью заехал я в одну маленькую захолустную гостиницу. Помнишь, Симеон, мы в прошлом году продали там яблоки хозяйке. Она толстая такая, с большими серьгами. Ну вот! С дороги я устал, поужинал поскорее, укрылся буйволовой шкурой и прилег на мешках в углу, покуда мне готовили постель. И что вы думаете? Заснул крепким сном!
   – А ушки на макушке, Финеас? – спокойно спросил Симеон.
   – Нет, часа два я спал как убитый, уж очень умаялся, а потом приоткрыл глаза и вижу – сидит за столом компания, винцо попивает. Дай-ка, думаю, послушаю, о чем у них беседа идет. Один и говорит: «Они здесь неподалеку, в ближайшем поселке». Вот тут-то я и навострил уши и вскорости понял, что речь идет о нас, о квакерах. Мало-помалу они выложили все свои планы и намерения. Молодого мулата, видите ли, надо отправить в Кентукки, к хозяину, который так его проучит, что это и у других рабов отобьет охоту бегать. Его жену двое из этой компании отвезут в Новый Орлеан на рынок и продадут за тысячу шестьсот – тысячу восемьсот долларов, а ребенком завладеет торговец, который его купил. Джима со старухой тоже вернут хозяину в Кентукки. Все это они собираются обделать с помощью двух полисменов из соседнего городка, причем женщину сначала потащат в суд, и там один из этих молодцов, плюгавый такой, зато самый речистый, присягнет, что она принадлежит ему. Они прекрасно знают, какой дорогой мы поедем, и собираются напасть на нас вшестером, а то и больше. Так вот, что же нам теперь делать?
   Группа, молча слушавшая Финеаса, поистине была достойна кисти художника. Рахиль Хеллидэй бросила месить тесто и в ужасе воздела кверху белые от муки руки. Симеон стоял, глубоко задумавшись. Элиза обняла мужа и не отрывала глаз от его лица. Джордж стиснул кулаки, глаза у него горели недобрым огнем, но чего же можно ждать от человека, который узнал, что его жену собираются продать с аукциона, а сына – отдать работорговцу, и все с благословения законов этой «богоспасаемой» страны!
   – Что же нам теперь делать, Джордж? – прошептала Элиза.
   – Я знаю, что мне делать, – сказал Джордж и, выйдя в соседнюю комнату, стал осматривать свои пистолеты.
   – Э-э, Симеон! – Финеас мотнул головой в сторону Джорджа. – Видишь, к чему дело клонится?
   – Вижу, – вздохнул тот. – Молю бога, чтобы до этого не дошло.
   – Я никого не хочу впутывать в свои дела, – сказал Джордж. – Дайте мне тележку, укажите дорогу, и мы одни доедем до следующей станции. Джим – силач, храбрец, меня тоже никто не назовет трусом…
   – Это все хорошо, друг, – перебил его Финеас, – но без провожатого тебе не обойтись. Подраться ты сможешь, в этом мы не сомневаемся, а что касается дороги – положись лучше на меня.
   – Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, – сказал Джордж.
   – Неприятности? – повторил Финеас, и в глазах у него мелькнул лукавый огонек. – А ты меня заранее уведоми, когда они начнутся, эти неприятности.
   – Финеас человек умный, бывалый, – сказал Симеон. – Послушайся его и… – ласково тронув Джорджа за плечо, он показал на пистолеты, – и не торопись пускать это в ход. Молодая кровь горяча.
   – Я не стану нападать первым, – сказал Джордж. – Я прошу только одного: чтобы эта страна отпустила меня с миром. Но… – Он замолчал, сдвинув брови, и лицо его передернулось. – В Новом Орлеане продали на рынке мою сестру, теперь и жену мою ждет та же участь. Неужели же я покорюсь этому? Нет! Я буду бороться за жену и сына до последнего вздоха! И кто из вас осудит меня?
   – Тебя никто не осудит, Джордж. Ты повинуешься голосу сердца и крови, – сказал Симеон.
   – Так давайте же трогаться в путь, надо торопиться!
   – Я поднялся ни свет ни заря и лошадей не жалел. Думаю, что часа два-три у нас есть в запасе, если эти молодцы выедут, как собирались. Во всяком случае, засветло ехать опасно, надо ждать темноты. В поселках, через которые нам придется проезжать, есть дрянные люди. Чего доброго, привяжутся с расспросами. Уж лучше здесь задержаться часа на два, чем в дороге. Я сейчас сбегаю к Майклу Кроссу, скажу, чтобы выезжали немного погодя после нас. Он, если увидит погоню, предупредит. Конь у него добрый, другого такого коня ни у кого нет. Джиму со старухой тоже надо сказать, чтобы собирались, а заодно я и лошадей достану. Время у нас есть, успеем добраться до места без всякой помехи. Так что не беспокойся, друг Джордж. Мне не в первый раз выручать таких, как ты. – И с этими словами Финеас вышел.
   – Финеас – стреляный воробей, – сказал Симеон. – Можешь на него положиться, Джордж, он все сделает, что нужно.
   – Я только одного боюсь: как бы вас не подвести.
   – Сделай мне такое одолжение, друг мой, не говори больше об этом! Мы не можем поступать иначе – так велит нам совесть… Мать, – обратился он к Рахили, – а ты поторапливайся – не отпускать же нам гостей голодными!
   И пока Рахиль и дети пекли пирог, жарили курицу, свинину и тому подобную снедь, Джордж и Элиза сидели, обнявшись, в своей маленькой комнатке и говорили так, как могут говорить муж и жена, когда они знают, что им угрожает разлука на всю жизнь.
   – Элиза, – говорил Джордж, – люди, у которых есть друзья, дом, земля, деньги, не могут любить друг друга сильнее, чем любим мы с тобой. Ведь у нас больше ничего нет. Меня любили мать и сестра, обе несчастные, истерзанные горем. Я помню Эмили в то утро, когда работорговец должен был увезти ее. Она прокралась ко мне тайком и сказала: «Бедный Джордж, последний твой друг уходит от тебя! Что с тобой станет?» Я обнял ее, заплакал, и она тоже заплакала. И это были последние ласковые слова, которые мне пришлось услышать. За десять лет, что протекли с тех пор, сердце мое очерствело, высохло, но потом я встретил тебя, и твоя любовь дала мне новую жизнь. С тех пор я стал другим человеком. И теперь, Элиза, я буду отстаивать тебя до последней капли крови. Тот, кто захочет отнять у меня жену, должен будет переступить через мой труп.
   – Господи, сжалься над нами! – рыдая, проговорила Элиза. – Дай нам уйти вместе из этой страны – больше мы ничего не просим!
   Вошла Рахиль и, ласково взяв Элизу за руку, повела ее ужинать. Когда все уселись за стол, в дверь негромко постучали. Появилась Руфь.
   – Я на минутку, – сказала она. – Принесла чулки мальчику. Вот смотрите – три пары, теплые, шерстяные. Ведь в Канаде холодно. А вам не страшно ехать? – Руфь подошла к Элизе, горячо пожала ей руку и сунула Гарри мятный пряник. – Я ему много напекла таких пряников, – сказала она, вытаскивая из кармана целый пакет. – Дети любят сласти.
   – Спасибо вам! Какая вы добрая!
   – Руфь, садись поужинай с нами, – сказала Рахиль.
   – Нет, никак не могу. Я оставила на попечение Джона ребенка и пирожки. Разве мне можно задерживаться? Пирожки у него сгорят, а малыш непременно объестся сахаром. Прощайте, Элиза, прощайте, Джордж! Счастливого пути! – И с этими словами Руфь упорхнула.
   Вскоре после ужина к двери подъехал большой крытый фургон. Ночь была безоблачная, звездная. Финеас спрыгнул с передка в ожидании своих пассажиров. Джордж появился на крыльце вместе с Элизой, неся на руках ребенка. Шаг у него был твердый, взгляд смелый, решительный. Следом за ними вышли Рахиль и Симеон.
   – Сойдите на минуточку, – обратился Финеас к тем, кто сидел в фургоне. – Я сначала устрою женщин и ребенка.
   – Финеас, возьми вот эти две шкуры, – сказала Рахиль. – Уложи их там поудобнее. Ведь ехать придется всю ночь.
   Джим вылез из фургона и заботливо высадил свою старуху мать, которая цеплялась за него, испуганно озираясь по сторонам, словно погоня вот-вот должна была нагрянуть.
   – Джим, пистолеты у тебя заряжены? – тихо спросил Джордж.
   – Заряжены, – ответил Джим.
   – Ты твердо знаешь, что тебе надо делать, если нас настигнут?
   – Сомневаться не приходится, – сказал Джим, с глубоким вздохом расправляя свои могучие плечи. – Неужто я расстанусь с матерью во второй раз?
   Пока они говорили между собой, Элиза успела проститься со своим добрым другом Рахилью Хеллидэй и, забравшись с помощью Симеона в фургон, села вместе с Гарри в самую его глубь на буйволовые шкуры. Следом за ней усадили старуху; Джим и Джордж поместились на деревянном сиденье лицом к ним, а Финеас вскочил на передок.
   – В добрый час, друзья! – крикнул Симеон.
   – Да благословит вас бог! – хором ответили ему путники.
   Фургон тронулся, громыхая колесами по подмерзшей дороге. Грохот и тряска не располагали к разговору, и наши беглецы молча ехали темными перелесками, широкими голыми полями, поднимались на холмы, спускались в долины. Часы бежали один за другим. Ребенок вскоре заснул у матери на коленях, несчастная старуха мало-помалу успокоилась, и даже Элиза забыла о своих страхах и закрыла в дремоте глаза. Один Финеас был бодр по-прежнему и коротал время, насвистывая какую-то веселую песенку.
   Но часов около трех Джордж уловил вдали быстрое цоканье подков и тронул Финеаса за локоть. Тот остановил лошадей, прислушался и сказал:
   – Это Майкл, его лошадь так скачет.
   Джордж и Джим, не раздумывая, выскочили из фургона и замерли в напряженном молчании. Цоканье приближалось с каждой минутой. И наконец на вершине холма они увидели всадника.
   – Так и есть, он! – сказал Финеас и крикнул: – Майкл!
   – Это ты, Финеас?
   – Я! Ну, что скажешь – догоняют?
   – Совсем близко. Человек восемь-десять, пьяные, горланят, злющие, как волки.
   И не успел он договорить, как ветер донес издали еле слышный топот мчащихся во весь опор лошадей.
   – Садись, живо! – крикнул Финеас. – Если уж вы решили драться, так надо отъехать подальше.

 

 
   Джордж и Джим в мгновенье ока очутились на своих местах. Финеас стегнул лошадей, и фургон в сопровождении Майкла загрохотал по дороге, подскакивая на кочках. Погоня приближалась. Женщины услышали ее и, выглянув из фургона, увидели вдали, на гребне холма, группу всадников, которая четко вырисовывалась на фоне розовеющего неба. Через несколько минут преследователи, очевидно, разглядели фургон с белым брезентовым верхом, и беглецы услышали их торжествующие крики. Элиза, почти теряя сознание, припала к ребенку, старуха с громкими стонами бормотала слова молитв, а Джордж и Джим сжимали в руках пистолеты. Погоня была уже совсем близко. И вдруг фургон круто свернул к подножию отвесной скалы, которая одиноко возвышалась над длинной каменистой грядой, чернея на светлеющем небе. Финеас с давних пор знал это место и спешил добраться до него в надежде, что здесь беглецы найдут спасение.
   – Вылезайте! – крикнул он, разом осаживая лошадей и соскакивая на землю. – Все за мной вон на ту скалу. Майкл, привяжи своего коня к фургону, мчись к Амарии, пусть он со своими ребятами гонит сюда – побеседовать с этими молодчиками.
   Фургон опустел мгновенно.
   – Помогайте женщинам! – командовал Финеас, хватая на руки Гарри. – И бегите, бегите что есть сил!
   Уговаривать их не пришлось. Быстрее, чем это можно передать словами, беглецы перелезли через изгородь и бросились к тропинке. Майкл спрыгнул с седла, привязал повод своего коня к задку фургона и пустил лошадей вскачь.
   – За мной! – крикнул Финеас, когда при слабом свете тускнеющих звезд перед ними обозначилась тропинка, поднимавшаяся между скал.
   С ребенком на руках Финеас прыгал с камня на камень, словно горный козел. Джим бежал следом за ним, неся на спине старуху мать, Джордж и Элиза не отставали от них. Верховые с криками и бранью подскакали к изгороди и спешились. Но беглецы были уже у самой вершины каменистой гряды. Отсюда тропинка шла узким ущельем. Они двигались поодиночке, и вдруг перед ними открылась расселина шириной по меньшей мере в три фуга. Финеас легко перепрыгнул через нее и опустил Гарри на поросшую кудрявым белым мхом плоскую вершину скалы.
   – За мной! – повторил он. – Прыгайте, кому жизнь дорога!
   И все, один за другим, перепрыгнули через расселину. Глыбы камней, окаймлявших площадку, скрыли их с головой.
   – Ну, вот и добрались! – сказал Финеас, заглядывая вниз на карабкающихся по тропинке преследователей. – Они хотят изловить нас, ну что ж, посмотрим, что из этою выйдет. Тем, кто сунется сюда, придется идти гуськом между вот этими двумя скалами, и они будут у вас на прицеле, друзья. Видите?
   – Вижу, – сказал Джордж, – и поскольку речь идет о нашей судьбе, мы и схватимся с ними, а вы не вмешивайтесь.
   – Схватывайся, Джордж, сколько твоей душе угодно, – сказал Финеас, – но ведь полюбоваться на вашу драку не возбраняется? Смотри, они, видно, держат между собой совет, поглядывая сюда, точно куры на нашест. Ты бы лучше предупредил этих молодцев повежливее, что их здесь ждет.

 

 
   Группа на тропинке, ясно различимая теперь, при свете утренней зари, состояла из наших старых знакомцев – Тома Локкера и Мэркса, двух полисменов и нескольких забулдыг, которых нанимают за бутылку спиртного на веселую охоту за неграми.
   – Ну, Том, теперь твои черномазые не улизнут, – послышалось снизу.
   – Я видел, как они туда карабкались, – сказал Том. – Вот по этой тропинке. Ну, пошли! Оттуда, небось, не спрыгнешь. Мы их всех переловим.
   – А что, если они будут стрелять из-за камней? – сказал Мэркс. – Это ведь грозит неприятностями.
   – Гм! – хмыкнул Локкер. – Мэркс только о своей шкуре и думает. Не бойся! У этих негров, должно быть, душа в пятки ушла от страха.
   – Почему бы мне и не думать о своей шкуре? – сказал Мэркс. – Это лучшее, что у меня есть. А дерутся они иной раз, как черти.
   В эту минуту Джордж появился на вершине скалы и заговорил спокойно и отчетливо:
   – Джентльмены, кто вы такие и что вам нужно?
   – Нам нужны беглые негры, – сказал Том Локкер. – А именно: Джордж Гаррис, Элиза Гаррис, их сын, Джим Селден и старуха негритянка. Мы не одни, а с полисменами, и у нас есть ордер на арест. Слышал? Ты, наверно, и есть Джордж Гаррис, невольник мистера Гарриса из округа Шелби, штат Кентукки?
   – Да, я Джордж Гаррис, и некий мистер Гаррис из штата Кентукки действительно считал меня своей собственностью. Но теперь я свободный человек, стою на свободной земле, и со мной здесь моя жена и мой ребенок. Джим с матерью тоже здесь. При нас оружие, и мы будем защищаться. Поднимитесь сюда, если сможете, но предупреждаю вас: первый, кто приблизится к нам на расстояние выстрела, получит пулю, и мы перестреляем вас всех до одного.
   – Брось, брось, голубчик! – сказал толстый, коротконогий полисмен, выступая вперед и громко сморкаясь. – Не годится так разговаривать. Мы блюстители порядка. На нашей стороне закон, власть и тому подобное, так что советую тебе не тянуть и сдаваться сразу.
   – Я прекрасно понимаю, что закон и власть на вашей стороне, – с горечью воскликнул Джордж. – Вы намереваетесь продать мою жену на новоорлеанском невольничьем рынке, моего сына посадить, как теленка, в загон, а мать Джима отошлете хозяину, который бил ее, издевался над ней, вымещая на старухе свою злобу, потому что не мог добраться до ее сына. Вы хотите, чтобы мы с Джимом покорились тем, кого вы называете нашими господами, и претерпели от них муки. Что ж, таков закон! Но попробуйте возьмите нас! Мы не признаем ваших законов, мы отказываемся от вашей страны. Мы свободные люди и будем отстаивать свою свободу до последней капли крови!
   Провозглашая эту декларацию независимости, Джордж стоял у всех на виду. Заря бросала розовые отблески на смуглое лицо молодого мулата, отчаяние и горечь зажгли огнем его темные глаза.
   Горделивая осанка, взгляд и голос Джорджа, видимо, произвели впечатление на стоявших внизу, ибо они замолчали. Отвага и решительность действуют даже на самые грубые натуры. Один только Мэркс остался верен себе. Он не спеша взвел курок и выстрелил в Джорджа.
   – В Кентукки за него заплатят одинаково – что за мертвого, что за живого, – хладнокровно сказал он, вытирая пистолет о рукав.
   Джордж отпрянул назад, Элиза вскрикнула. Пуля пролетела на волосок от них обоих и угодила в ствол дерева.
   – Ничего, Элиза, – быстро проговорил Джордж.
   – Уж если ты хочешь разглагольствовать, стань так, чтобы тебя не видели! – проворчал Финеас. – С кем ты имеешь дело? С подлецами.
   – Ну, Джим, – сказал Джордж, – проверь пистолеты и держи тропинку под прицелом. В первого, кто на ней покажется, стреляю я, во второго – ты, и так далее. По два выстрела на одного тратить нельзя.
   – А если ты промахнешься?
   – Не промахнусь, – спокойно сказал Джордж.
   – Вот это я понимаю – характер! – пробормотал Финеас.
   После того как Мэркс выстрелил, внизу наступило некоторое замешательство.
   – Кажется, попал, – проговорил кто-то из его подручных. – Мне послышалось, будто крикнули.
   – Ну, я полезу, – сказал Том Локкер. – Негров я никогда не боялся и сейчас не испугаюсь. Кто за мной? – И он стал карабкаться вверх по камням.
   Джордж ясно слышал эти слова. Он вынул из-за пояса пистолет и прицелился в ожидании первой мишени.
   Какой-то смельчак полез на скалу следом за Локкером и показал пример остальным. Прошла минута, и на самом краю расселины выросла грузная фигура Тома.
   Джордж выстрелил. Пуля попала Тому в бедро, но он не хотел отступать и, взревев, словно бешеный бык, перепрыгнул через расселину.
   – Тебя сюда не звали, приятель, – сказал Финеас, быстро подавшись вперед и толкая его своими длинными руками.
   И Локкер полетел в пропасть сквозь кусты, деревья, по острым камням. Падение с высоты тридцати футов кончилось бы для него плохо, но он зацепился одеждой за ветку большого дерева и только благодаря этому и уцелел.
   – Помилуй нас бог, да это сущие дьяволы! – крикнул Мэркс и со всех ног бросился вниз, проявляя при спуске гораздо большую прыткость, чем при подъеме.
   Остальные, в том числе и окончательно запыхавшийся толстяк полисмен, гурьбой устремились за ним.
   – Знаете что, ребята, – сказал Мэркс, – вы обойдите кругом и подберите Тома, а я поеду за подмогой.
   И, не обращая внимания на крики и улюлюканье своих товарищей, он вскочил в седло и был таков.
   – Вот прохвост бесстыжий! – возмутился один из полисменов. – Мы сюда по его же милости приехали, а он дал тягу и бросил нас!
   – Все-таки того подобрать надо, – сказал другой. – Хотя, по правде говоря, мне все равно, жив он или подох.
   Прислушиваясь к стонам и ругани Локкера, они добрались до него сквозь густые заросли кустарника, поваленные деревья и обломки скал.
   – Ты что так кричишь, Том? Сильно тебя ранило? – спросил один из них.
   – Ох, не знаю… Будь он проклят, этот квакер! Что же вы стали! Поднимите меня!
   Поверженного героя подняли с большим трудом и повели под руки к лошадям.
   – Помогите мне добраться до гостиницы. Кровь так и хлещет… дайте платок, что ли… перевязать рану.
   Выглянув из-за скалы, Джордж увидел, что полисмены стараются посадить Локкера в седло. После двух-трех неудачных попыток тот зашатался и тяжело рухнул на землю.
   – Неужели умер? – воскликнула Элиза, которая вместе со всеми наблюдала за тем, что делалось внизу.
   – Ну что ж, и поделом ему, – сказал Финеас. – Смотрите! Да они, кажется, решили его бросить!
   И в самом деле, постояв несколько минут в нерешительности и посовещавшись между собой, подручные Локкера и Мэркса вскочили на лошадей и ускакали. Как только они скрылись из виду, Финеас заторопился.
   – Я послал Майкла за подмогой, – сказал он. – Надо выйти ему навстречу. В такой ранний час его никто не задержит. Поскорее бы он вернулся! Ведь нам остались сущие пустяки – каких-нибудь две мили. Будь дорога немного получше, они бы нас ни за что не догнали.
   Спустившись вниз, к изгороди, беглецы увидели вдали свой фургон и несколько верховых.
   – Ну, вот и Майкл, а с ним Амария и Стивен! – радостно воскликнул Финеас. – Теперь наше дело в шляпе!
   – Подождите, – сказала Элиза. – Надо помочь этому несчастному. Слышите, как он стонет?
   – Давайте донесем его до фургона, – предложил Джордж.
   – А потом что же – прикажете выхаживать его? Недурно! Впрочем, дело ваше. Только давайте сначала посмотрим, что с ним. – Финеас опустился на колени рядом с раненым и стал внимательно осматривать его.
   – Мэркс! – еле внятно проговорил Том. – Это ты, Мэркс?
   – Нет, приятель, это не Мэркс, – сказал Финеас. – Станет он о тебе заботиться! Ему лишь бы свою шкуру спасти. Твой Мэркс давно улепетнул.
   – Ну, теперь мне конец, – пробормотал Том. – Собака… Бросил меня на верную смерть. Мать всегда мне пророчила, что так оно и будет.
   – Ах ты, господи! У него, у горемыки, мать еще жива! – жалобно проговорила старуха негритянка. – Ну, как ему не посочувствовать!
   – Тихо, тихо, приятель, не рычи, не лязгай зубами, – сказал Финеас, когда Локкер сморщился и оттолкнул его руку. – Если кровь не остановить, плохо будет твое дело. – И он принялся мастерить ему повязку из носовых платков, собранных у всех по карманам.
   – Это ты меня столкнул вниз? – слабым голосом проговорил Том.
   – Я. А спросишь зачем? Затем, чтобы ты сам нас не столкнул, – ответил Финеас. – Стой! Дай наложить повязку. Мы народ не злопамятный, ничего плохого тебе не сделаем. Отвезем к добрым людям, они за тобой ходить будут лучше родной матери.
   Том охнул и закрыл глаза.
   Тем временем подоспел фургон. Сиденья из него вынули, буйволовые шкуры сложили к одному краю, и четверо мужчин с трудом подняли грузного Тома. Он был уже без сознания. Сердобольная старушка села рядом с ним. Джим и Элиза примостились тут же.
   – Тяжелая у него рана? – спросил Джордж, вскакивая на передок рядом с Финеасом.
   – Слов нет, глубокая, и растрясло его порядком, пока он валился вниз. Обессилел совсем от потери крови. Да ничего, поправится. Может, это ему на пользу пойдет. Научится уму-разуму.
   – Куда же мы с ним денемся?
   – Отвезем к Амарии. Там у него есть старушка, по имени Доркас, – великая мастерица за больными ходить.
   Примерно через час усталые путешественники подъехали к чистенькой ферме, где их ожидал сытный завтрак. Тома Локкера бережно уложили в такую опрятную и мягкую постель, какой ему, вероятно, за всю свою жизнь не приходилось видеть. Рану промыли, перевязали, и он лежал, глядя сквозь полузакрытые веки на белые занавески и на людей, которые бесшумно двигались около его кровати.



ГЛАВА XVIII


Наблюдения и взгляды мисс Офелии


   Бережливость не принадлежала к числу добродетелей Сен-Клера. До сих пор все закупки для дома делал Адольф, который не уступал хозяину в расточительности, и деньги текли у них между пальцев с необычайной быстротой. Том, привыкший беречь хозяйское добро, как свое собственное, огорчался, видя такое мотовство, и иной раз осторожно высказывал то, что он думает по этому поводу.
   На первых порах к Тому лишь изредка обращались с какими-нибудь поручениями, но, выполняя их, новый слуга проявил столько здравого смысла и деловитости, что Сен-Клер вскоре переложил на него все хозяйственные заботы.
   – Нет, нет, Адольф, – сказал он однажды своему лакею, когда тот начал жаловаться, что власть ускользает из его рук, – оставь Тома в покое. У тебя на уме только твои прихоти, а Том человек бережливый. Мы с тобой должны поручить кому-то свои денежные дела, иначе нас ждет разорение.
   Пользуясь неограниченным доверием хозяина, который давал ему деньги не глядя и совал сдачу в карман не считая, Том вполне мог бы плутовать, и только душевная чистота удерживала его от такого искушения.