Геммел Дэвид. Черная Луна

   Когда наступит мир — а это случится, как только я одержу окончательную победу, — ты, Карис, узнаешь, что такое страх.
   — Это вряд ли, Capo. Страх мне чужд. Да и в любом случае этот разговор совершенно беспредметен. Твои силы и силы твоих противников более или менее равны, так что вряд ли кто-то из вас сумеет одним ударом положить конец войне. Прибавь к этому еще и армии наемников — они служат тому, кто больше платит. Когда вы, благородные герцоги, решите покончить с войной — что, по-вашему, сделают эти люди? Добровольно сложат оружие и смиренно отправятся пахать землю? Нет, Capo. Ты и твои высокородные друзья и враги спустили с цепи истинных волков. Не так-то просто будет найти на них управу.
   Сарино пожал плечами.
   — Об этом мы подумаем как-нибудь потом. — Он не удержался и снова бросил взгляд на ее стройные, обтянутые шелком ноги.
   — Знаешь, Карис, — сказал он, — ты и вправду весьма привлекательная женщина. Когда-нибудь мы с тобой познакомимся поближе.
   — Возможно, — ровным голосом отозвалась Карис. На мгновение в комнате воцарилась тишина, потом Карис встала и наполнила свой бокал.
   — Ты уже открыл тайну Жемчужины? — спросила она.
   — Полагаю, мы близки к успеху, — ответил Сарино. — Скорее всего Жемчужина — источник некоей силы.
   — Ты и два месяца назад говорил то же самое, — напомнила ему Карис.
   — Терпение — моя добродетель, — ответил он. — До сих пор мы испытывали на Жемчужине чары возрастания силы. И ничего не добились. В эту самую минуту мои чародеи готовятся к ритуалу Авеи. Думаю, сегодня мы получим все ответы на наши вопросы. Это, кстати, одна из причин, по которой я просил тебя задержаться.
   Карис отхлебнула бренди и вернулась на кушетку, но на сей раз не стала принимать двусмысленной позы, а просто села на самый край сиденья.
   — Послушай, Capo, — сказала она, — я, конечно, ничего не смыслю в колдовстве, но разве заклинания Авеи не требуют человеческих жертв?
   — Увы, да. Но, как говорится, чего не сделаешь, чтобы отогнать демона!
   — И что же дает убийство жертвы?
   — Трудно сказать. Я склонен полагать, что, когда чародеи заговаривают о человеческой жертве, это значит, они зашли в тупик. Однако же я долго изучал колдовство и знаю, какие могучие чары способен породить ужас. А ведь нет для человека ничего ужаснее, чем приковать его к алтарю и занести над его сердцем нож.
   Карис хотела что-то сказать, но тут в дверь кабинета постучали.
   — Войдите! — бросил Сарино.
   Худой долговязый человек в длинной мантии из синего бархата вошел в кабинет и поклонился. Он был совершенно лыс, и его внушительный череп был обтянут пергаментно-желтой кожей.
   — Хорошо бы ты принес мне добрую весть, — сказал Сарино.
   — Государь, — ответил тот низким рокочущим голосом, — произошло нечто интересное. Полагаю, что вам бы стоило увидеть это собственными глазами.
   — Мы сейчас присоединимся к вам, — ответил Сарино и знаком велел чародею удалиться. Когда за ним закрылась дверь, Карис встала, собираясь тоже уйти.
   — Подожди! — велел Сарино.
   — Я не хочу этого видеть, — ответила она. — Человеческие жертвоприношения меня не интересуют.
   — Меня тоже, — кивнул Сарино. — И все же ты пойдешь со мной.
   — Это приказ, государь? — чуть насмешливо спросила она.
   — Это приказ, капитан, — подтвердил Сарино и, подойдя вплотную к Карис, положил руку ей на плечо. Наклонившись, он нежно коснулся губами ее щеки.
   — Мне нравится запах твоих волос, — прошептал он. Они прошли длинным коридором и по винтовой лестнице спустились в подземелья замка. На голых каменных стенах ярко горели факелы. Когда Сарино и Карис направились к двустворчатым дверям, дорогу им перебежала гладкая откормленная крыса. Сарино остановился.
   — По-моему, у этой крысы чересчур откормленный вид, — сказал он. — Когда мы закончим с делами здесь, напомни мне послать за каптенармусом.
   — Может, это ручная крыса, — с ухмылкой предположила Карис.
   — Возможно. Но скорее всего эта дрянь нашла лазейку на зерновые склады, которые я велел запечатать наглухо.
   Сарино толкнул створки дверей, и они вошли в большую круглую комнату, ярко освещенную двумя десятками ламп. Три чародея в бархатных мантиях стояли вокруг большого стола, на котором была привязана за руки и ноги обнаженная девушка. Рядом с алтарем, в когтях бронзового орла покоилась Жемчужина эльдеров. Карис прежде никогда не видела Жемчужины и теперь была ошеломлена ее красотой. Казалось, она переливается цветами живой радуги. Карис всем существом чуяла исходящее от нее тепло.
   — Пощадите! Господин мой, пощадите меня! — простонала девушка, привязанная к алтарю. Карис обернулась и посмотрела на нее. Девушка была с виду совсем юна — не старше четырнадцати.
   — Помолчи, дитя, — велел Сарино. И, круто повернувшись к лысому долговязому чародею, спросил:
   — Почему ритуал до сих пор не завершен?
   — Ритуал завершен, государь. Это-то и есть самое интересное.
   — Не говори загадками, Кализар.
   — Гляди же, государь!
   Долговязый вскинул руку и завел колдовской речитатив. Из пальцев его засочился багряный дым, направлявшийся к Жемчужине. Приближаясь к цели, дым, как почудилось Карис, постепенно принимал форму чудовищной лапы с четырьмя когтями, которые были нацелены на Жемчужину. В тот самый миг, когда багряные когти должны были вот-вот коснуться Жемчужины, из недр ее брызнула молния. Полыхнуло голубое пламя — и багряный дым исчез бесследно.
   Тогда чародей поднял правую руку. В ней блеснул кинжал — и изогнутое лезвие вонзилось в грудь девушки. Ее хрупкое тело выгнулось, с губ сорвался придушенный вскрик. Кализар выдернул кинжал. Из недр Жемчужины выплыло белое облако и накрыло убитую девушку, скрыв ее целиком. Комнату заполнил аромат роз. Сарино с интересом следил за происходящим. Карис стояла рядом с ним и не сводила глаз с девушки на алтаре — ее отвращение к сцене убийства сменилось вдруг поразительным предчувствием…
   Через несколько мгновений белое облако поднялось и неспешно втянулось в Жемчужину.
   — Не надо! — всхлипнула девушка. — Не надо больше меня убивать! Пожалуйста!
   Сарино подошел ближе, ладонью коснулся белоснежной кожи между ее маленькими грудями. Там не было ни пятнышка крови, ни следа того, что совсем недавно в эту грудь вонзили кинжал.
   — Сколько раз это произошло? — спросил Сарино.
   — Вместе с этим — четыре, государь. Жемчужина, судя по всему, не допускает человеческих жертв.
   — Поразительно! И что ты об этом думаешь, Кализар?
   — Для меня это непостижимо, государь.
   — Дай мне кинжал и начни все сначала.
   Кализар повиновался и вновь затянул заклинание. Девушка на алтаре заплакала. Сарино улыбнулся ей и погладил по голове, как ребенка.
   — Не убивайте меня! — взмолилась она.
   Герцог ничего не ответил. Снова багряный дым подобрался к Жемчужине, и снова сверкнула молния, вспыхнуло голубое пламя.
   — Ну же! — прошипел Кализар.
   Сарино повернулся… и по самую рукоять вонзил кинжал в грудь чародея. Кализар зашатался, рухнул на колени и, сложившись пополам, ударился лбом о стылый каменный пол.
   Снова белое облако вынырнуло из Жемчужины и поплыло к чародею — но, едва коснувшись его, содрогнулось и вернулось в Жемчужину, просочившись сквозь радужную оболочку.
   Сарино наклонился к убитому и сильным толчком перевернул его на спину.
   — Мне, — сказал он, — не нужны чародеи, которые не могут постичь новой магии. — Поднявшись, он повернулся к двоим оставшимся чародеям. — Для вас эта магия тоже непостижима?
   — Не совсем, государь, но она потребует долгого изучения, — ответил один из них. Его собрат по ремеслу согласно кивнул.
   — Отлично, — сказал Сарино. — Что же мы узнали сегодня?
   — Что Жемчужина разумна, — ответил первый чародей — низкорослый человечек с близко посаженными глазами и длинной узкой бородой.
   — Что еще?
   — Что мы можем отчасти управлять ею. Мы заставили ее исцелить девушку. Однако — да простит мне эти слова государь — я не понимаю… пока не понимаю, — быстро поправился он, — почему она воскресила девушку и не стала воскрешать моего брата Кализара.
   — Зато я понимаю, — сказал Сарино. — Продолжайте работать.
   — А что делать с девушкой, государь?
   — Пока довольно жертвоприношений. Дайте ей десять золотых и отошлите домой.
   С этими словами он повернулся спиной к чародеям и, выйдя из круглой комнаты, повел Карис наверх, в кабинет.
   — Ну, так что же? — спросила она. — Скажешь мне, почему Жемчужина исцелила девушку?
   — Она была невинна, — ответил Сарино.
   — И как это поможет тебе раскрыть тайны Жемчужины?
   — Она сделала выбор, моя радость. Неужели не понимаешь? Она разумна. И мы это используем. Мы предложим ей сделать еще не один выбор. И очень скоро я стану самым могущественным из всех людей, которые когда-либо существовали в мире.
 
   За шесть дней Карис ни разу не видела Сарино. В ночь на седьмой день, около полуночи, замок содрогнулся, как живой. Карис, которая лежала в кровати, обеими руками держа чашу с вином, вскочила и выбежала на балкон. В верхних окнах донжона горел яркий свет, а с вершины самой высокой башни била извилистая молния. Камни так и сыпались во внутренний двор, а иные даже пробили крышу конюшни.
   Нагой мужчина, который только что лежал в постели рядом с Карис, тоже вышел на балкон.
   — Его магия всех нас прикончит! — проворчал он, покрепче ухватившись за бронзовые перила. На его смуглом красивом, всегда таком мужественном лице сейчас был написан неподдельный страх. Неприглядное зрелище, мельком подумала Карис.
   — Он говорит, что вот-вот раскроет тайны Жемчужины, — отозвалась она.
   Гириак выругался.
   — То же самое ты сказала мне неделю назад. Вчера обвалился кусок главной стены — и пришиб троих моих людей. Если так пойдет и дальше, он разнесет вдребезги весь город. Видела ты беженцев? Люди толпами покидают город.
   Карис пожала плечами.
   — Тебе-то что до этого? — спросила она. — Тебе платят золотом.
   — Я бы предпочел дожить до того дня, когда смогу его истратить.
   Замок снова содрогнулся — и на стене, к которой прилепился балкон, появилась чуть заметная трещинка.
   — Шлюхин сын! — прошипел Гириак, поспешно отступая в комнату. Карис ухмыльнулась и, повернувшись к нему, призывно протянула руки.
   — Иди ко мне! — позвала она. — Займемся любовью на балконе, пока он не рухнул.
   — Не глупи! — сердито и жалобно попросил Гириак. Карис одним движением сбросила с плеч зеленый халат, и ее нагое тело залил лунный свет. Новый толчок — и трещина стала шире, зазмеилась вдоль всей стены.
   — Вернись в комнату! — крикнул Гириак.
   — Ну, иди же ко мне! — поддразнила его Карис. — Докажи, что ты мужчина!
   — Ты спятила, женщина! Хочешь умереть?
   — Собери свою одежду и убирайся, — бросила Карис, презрительно повернувшись к нему спиной. И без малейшего труда взобралась на бронзовые перила. Слегка покачиваясь, она прошлась по перилам, ощутила босыми ногами гладкий холодок металла. Случись еще один толчок — и она упадет. Карис понимала это, и ее охватило небывалое, восхитительное возбуждение. Вот это жизнь! Вскинув руки, женщина замерла на перилах.
   С башни хлестнула молния, и раскаты грома сотрясли замок. Карис потеряла равновесие, но удержалась и, круто развернувшись, прыгнула в комнату. Ударилась плечом об пол, покатилась, но тут же вскочила на ноги. За ее спиной раздался оглушительный треск, и остатки балкона рухнули во внутренний двор.
   Карис зябко поежилась и окинула взглядом спальню. Гириак ушел.
   Взяв кувшин с вином и чашу, она уселась на круглый вышитый коврик посреди комнаты. Гириак ее разочаровал. Как, впрочем, и все мужчины, которых она знала. Интересно, подумала Карис, сами они в этом виноваты или же я выбираю не тех мужчин? Или — дело во мне самой?
   Отец считал, что это именно так. Он объявил, что Карис одержима демоном, и много лет пытался избавить ее от этой одержимости. Он выволакивал дочь из дома и привязывал к столбу в амбаре. За этим следовали всегда одни и те же слова: «Покайся! Открой свою душу Истоку! Моли о прощении!» Как бы ни вела себя Карис, все заканчивалось одинаково. Если она твердила, что невиновна, отец избивал ее. Если же признавала свою вину и взывала к Истоку о прощении, ярости отца не было предела. «Лгунья, ты насмехаешься надо мной!»— вопил он. А потом избивал ее до крови розгами. В конце концов Карис предпочла стоять у столба молча, вскинув голову и твердо встречая его безумный взгляд.
   И никакой рыцарь не прискакал защитить ее, никакой герой не выехал из леса, чтобы увезти ее от напасти. Была только мать, усталая, преждевременно постаревшая женщина, измученная непосильным трудом и побоями мужа-изувера.
   «Когда-нибудь я вернусь и прикончу его», — подумала Карис, допивая остатки вина. Потом она легла навзничь и стала разглядывать покрытый фресками потолок. По нему во все стороны бежали трещинки. Гириак прав — Сарино разрушает свой собственный город.
   — А мне наплевать, — вслух сказала Карис.
   И тут же спросила себя: а на что тебе не наплевать? Или лучшее, что есть в твоей жизни, — блистательные победы на войне и в постели?
   — Это одно и то же, — вслух заявила Карис. Потолок над ней колыхнулся и поплыл куда-то вбок. Вначале она решила, что это новый толчок, но тут ее замутило, и Карис поняла, что слишком много выпила. Перекатившись на колени, она вынудила себя встать. Напившись воды, она добралась до постели и села. Сильное тело, как всегда, быстро справлялось с опьянением.
   На Карис нахлынула усталость, и она пожалела, что прогнала Гириака. Сейчас было бы приятно ощущать рядом живую теплоту мужского тела.
   Дверь спальни распахнулась, и лица Карис коснулся зябкий сквозняк. Она открыла глаза, почти уверенная, что это вернулся Гириак. И ошиблась.
   В дверях стоял Сарино, и Карис поразило то, как сильно он изменился. Красивое лицо герцога исхудало, осунулось, под запавшими глазами темнели мешки. Он был небрит, роскошные одежды из черного шелка измялись, покрылись пятнами пота и грязи, черные волосы слиплись и потемнели. Сарино подошел к кровати и устало улыбнулся.
   — Твоя нагота прекрасна, Карис, — сказал он. Слова эти в его устах прозвучали почти вынужденно — лишь слабое эхо того, что всего неделю назад было откровенным вожделением.
   — Ты выглядишь ужасно, — сказала Карис. — Когда ты в последний раз спал?
   — Не помню. Впрочем, я уже близок к цели. Защита Жемчужины тает. Если б у меня хватило силы, я бы и сегодня трудился всю ночь напролет. Заклятие Семи почти что достигло цели. Жемчужина уже не смогла оживить все жертвы. Тогда-то я и понял, что она слабеет.
   — И скольких же ты убил, Capo?
   — Убил? Ах да, девушки… Две погибли. Пять выжили. Но я уже почти добился своего, Карис.
   — Пока это случится, ты разрушишь собственный город, а заодно уничтожишь и себя самого. Тебе известно, что толчки уже распространились за пределы Моргаллиса? Сегодня прискакал гонец. Он сообщил, что за последний месяц в Кордуине было три землетрясения. Это все твоих рук дело? Сарино кивнул.
   — Не тревожься. Заполучив силу Жемчужины, я перестрою заново весь Моргаллис, и он будет в сотню раз краше прежнего. И у нас будет целая вечность, чтобы довести его до совершенства. В недрах Жемчужины заключено бессмертие.
   — Мы? — выразительно повторила Карис.
   — Мы с тобой. Почему бы и нет? Вечно молодые.
   — Может, я не хочу быть вечно молодой, — бросила Карис.
   — Ты говоришь так только потому, что не ощутила еще ледяную хватку костлявых пальцев старости.
   В глазах Сарино горел яркий, лихорадочный блеск. Карис поднялась с кровати, налила в кубок воды и протянула герцогу.
   — Вина, — сказал он хрипло. — Дай мне вина. Карис выплеснула воду на пол и налила в чашу остатки вина из кувшина. Сарино дрожащей рукой принял чашу и единым глотком осушил до дна.
   — Боги, как я устал, — пробормотал он.
   — Так иди к себе в спальню и поспи.
   С минуту герцог молчал, и взгляд его стал задумчив.
   — Я не глуп и не тщеславен, — наконец сказал он. — Я точно знаю, что ты находишь меня привлекательным. И я искренне считаю, что ты — великолепнейшая из женщин. Отчего же тогда мы ни разу еще не оказались в одной постели?
   — Сейчас не время говорить об этом, Capo, — сказала Карис.
   Сарино усмехнулся.
   — Я знаю ответ — просто хотел услышать это от тебя. Ты наемница, Карис. Когда срок твоего контракта истекает, ты переходишь на службу к тому, кто больше заплатит. Если бы ты сблизилась с одним из герцогов, это вызвало бы ненужные осложнения. Я прав?
   — Прав, — кивнула Карис. — Но если ты и так все это знаешь — к чему тогда такая настойчивость?
   — Я всегда стремлюсь к недостижимому, — сказал герцог. Его осунувшееся лицо странно смягчилось. — Карис, ты поверишь моему честному слову?
   — У меня нет причин сомневаться в его честности.
   — Тогда позволь мне остаться у тебя до утра. Я… мне просто хочется живого, человеческого тепла. Клянусь, я не стану приставать к тебе.
   — А как же твоя любовница, Capo? Она у тебя и живая, и теплая.
   — Можно мне остаться? — спросил Сарино. Карис посмотрела на него — и вздохнула.
   — Что ж, оставайся. До рассвета.
   Герцог встал, медленно стянул с себя одежды и рухнул на кровать. Откинув одеяло, Карис нырнула в постель и вытянулась рядом со своим нежданным гостем. Кожа у него была ледяная на ощупь. Карис обняла его и привлекла к себе.
   — Она мертва, Карис, — прошептал Сарино. — Она больше не живая и не теплая.
   — Ты принес ее в жертву?
   — Своей собственной рукой.
   Карис ничего не сказала. Герцог задышал тише, ровнее и скоро заснул. К Карис, однако, сон никак не шел. Девушке было никак не больше восемнадцати, и она всей душой обожала Сарино, никогда не сводила с него кротких карих глаз. Ради него она жила — а теперь ради него умерла.
   Некоторое время Карис лежала тихо, затем осторожно высвободилась из объятий спящего. Бесшумно поднявшись, она подошла к своей одежде, в беспорядке разбросанной на полу. Вынув из ножен кинжал, она вернулась к кровати. Один удар — и все будет кончено.
   В неярком свете лампы лицо Сарино казалось совсем юным, по-мальчишески невинным. «Нет, — подумала Карис, — ты вовсе не невинный мальчик. Ты убийца, предавшийся злу».
   И вдруг над кроватью вспыхнул ослепительно яркий свет, заливший лицо Сарино. Карис стремительно обернулась. Стена напротив кровати светилась, точно сама по себе. Из волн света выступил высокий хрупкий силуэт. Тонкое лицо пришельца было покрыто белоснежной шерстью — открытыми оставались лишь глаза и нос. Карис метнула в него кинжал. Оружие пролетело сквозь пришельца и со звоном ударилось о стену.
   — Не бойся, дитя, — прошелестел в ее мыслях бесплотный голос.
   — Кто ты такой? — громко спросила Карис. Сарино зашевелился и проснулся.
   — Я — Раналот, — ответил пришелец.
   — Дух Жемчужины, — сказал Сарино. — Ты готов дать мне то, чего я хочу?
   — Я не могу, и тебе не следует более этого добиваться.
   — Я сумею победить тебя, эльдер, так же как победил твой народ. Ты не можешь остановить меня.
   — Ошибаешься, дитя. Я мог бы остановить тебя. Я мог бы убить тебя. Вместо этого я призываю тебя, Сарино, прекратить свои опасные труды. Жемчужина гораздо важнее твоего неутоленного честолюбия. И если ты добьешься успеха, то выпустишь на волю ужас, который не сумеешь укротить.
   — Пустые слова! — усмехнулся Сарино.
   — Эльдеры не лгут, герцог Ромарк; мы разучились лгать еще тысячу лет назад. Ты считаешь Жемчужину оружием, которое поможет воплотить твои мечты о власти и бессмертии. Однако Жемчужина — не оружие. И даже если ты сумеешь проникнуть в ее тайны, она не даст тебе желаемого.
   — Не пытайся обмануть меня, старик! — бросил Сарино. — Я — чародей. Я чую в Жемчужине небывалую силу, и скоро эта сила станет моей.
   Раналот помолчал, затем снова заговорил:
   — Много веков назад эльдеры столкнулись с иным злом. Мы оградили его, исторгли из мира. Жемчужина не дает этому злу вернуться. Не надо…
   Яркий свет внезапно потускнел, замерцал, и силуэт старика пошатнулся.
   — Твои чародеи продолжают атаковать нас, — проговорил Раналот. И вдруг ссутулился, безнадежно развел руки. — Теперь, — сказал он с бесконечной печалью в голосе, — теперь слишком поздно. — Старик повернулся к Карис. — Беги из этого города и укройся в горах. Вашему миру пришел конец. Впереди у вас только смерть и разрушение.
   Свет погас, и призрачный силуэт пришельца исчез. С минуту люди, оставшиеся в спальне, молчали, затем Карис решительно встала.
   — Что ты натворил, Capo? Какое зло ты вызвал на наши головы?
   — Зло? — усмехнулся он. — Что есть зло? Людей, облеченных властью и силой, враги всегда клеймят этим словом. Но ведь это всего лишь слово.
   — Эльдер сказал, что нашему миру конец. Что впереди у нас только смерть и разрушение.
   — Он солгал!
   — Зачем бы ему лгать? Ради какой цели? — Карис покачала головой. — Нет, Сарино, старик говорил правду. Ты уничтожил эльдеров. Ты развязал войну. А теперь ты выпустил на волю зло, которое уничтожит всех нас.
   — Какое еще зло?! Говорю тебе — старик солгал, и я даже знаю почему. Потому что он понял — я победил! И теперь завладею всем!
   — Не думаю, — сказала Карис. — Уж во всяком случае — не мной. Я ухожу.
   — Ты подписала контракт!
   — Деньги тебе вернут. С рассветом я и мои люди уходим.
   — Как пожелаешь, Карис, — процедил Сарино. — Быть может, когда ты приползешь ко мне на коленях, я тебя и прощу.
   Она рассмеялась ему в лицо.
   — Чтоб дожить до этого дня, Capo, тебе и вправду надо бы стать бессмертным! А теперь, будь добр, оставь меня одну. Мне нужно выспаться.
   Дверь за Сарино закрылась, и Карис замерла, прислушиваясь к его удаляющимся шагам. Уверившись, что герцог не вернется, она стремительно метнулась к большому гардеробу и вынула свой дорожный костюм — кожаные штаны, рубашку из плотной светлой шерсти, ботфорты с высокими каблуками и кожаный жилет с кольчужными плечами и капюшоном. Подойдя к зеркалу у кровати, Карис зачесала назад свои черные до плеч волосы и туго стянула их на затылке в конский хвост. Такая прическа старила ее, и она без особой приязни взглянула на свое отражение. Темные глаза Карис видели в жизни чересчур много боли, и это отражалось в настороженном взгляде. Подавшись вперед, она потрогала пальцем висок. Среди черных прядей белел один-единственный седой волосок. Карис сердито выдернула его. Двадцать восемь лет, сказала она себе, это еще не старость.
   И прибавила вслух, глядя на себя в зеркало:
   — Пошевеливайся, подружка. У тебя нет времени глазеть на свою красоту.
   Едва только Сарино оправится от потрясения, он непременно захочет остановить ее. Среди всех наемных командиров Карис считалась лучшей — она это знала, как и Сарино. Он не допустит, чтобы Карис оказалась на службе у его врагов… а ей самой вовсе не хотелось, чтобы ее привязали к алтарю и принесли в жертву Жемчужине.
   Затянув на узкой талии пояс с мечом и запахнувшись в теплый дорожный плащ, Карис напоследок окинула взглядом комнату. Кинжал, который она метнула в призрачного эльдеpa, так до сих пор и валялся у дальней стены. Карис сунула его в потайные ножны в правом сапоге. Потом она открыла сундучок, стоявший в углу, извлекла из него увесистый кошель с сорока золотыми и спрятала его во внутренний карман жилета. Взяв охотничий лук и колчан, Карис вышла из комнаты и, бесшумно пройдя по коридору, спустилась по винтовой лестнице во внутренний двор.
   В конюшне она взнуздала и оседлала Варейна, самого быстрого и выносливого из трех своих коней. Карис досадно было бросать в Моргаллисе двух других, но они размещались в казарменных конюшнях, и на то, чтобы забрать их оттуда, уйдет добрый час — а этого она никак не могла себе позволить. Мышастый Варейн ткнулся мордой ей в плечо. Карис погладила его по лбу и вывела из стойла.
   Из груды соломы высунулся, сонно моргая, юный грум.
   — Вам помочь, сударь? — зевая, осведомился он. Карис наклонилась, двумя пальцами ухватила юнца за подбородок.
   — Разве я похожа на мужчину, мальчик? — вкрадчиво спросила она.
   Грум испуганно моргнул.
   — Прошу прощения, сударыня. Задремал я… вот и обознался.
   Карис покачала головой, злясь на себя за то, что помимо воли испытала возбуждение. Мальчишка, вероятней всего, еще не достиг возраста зрелости, и все же…
   — Принеси мне мешочек зерна, — отрывисто велела она. Мальчик опрометью бросился в дальний конец конюшни и мигом вернулся с мешком. Приторочив его к высокой луке седла, Карис потрепала грума по голове.
   — Не обижайся, дружок. У меня выдался нелегкий день.
   — Так ведь я, сударыня, видел снизу только сапоги да меч. А вы очень красивая, — галантно добавил он.
   — Скажи мне это через десять лет — и получишь незабываемую ночь! — Карис одним прыжком очутилась в седле, и грум распахнул перед нею двери конюшни. Пригнувшись к шее Варейна, Карис направила его к дверному проему. Варейн был ростом добрых шестнадцати ладоней в холке, и Карис, выезжая во двор, задела плечом о каменный косяк двери.
   Выпрямившись, она пустила коня шагом и по Длинной улице поехала к западным воротам. Карис бросила в Моргаллисе почти всю свою одежду, а также множество подарков и памятных вещиц, которые были бы дороги сердцу любого другого человека. Однако Карис не была сентиментальна. Жалела она только об одном — что не сможет проститься с Некленом, поседевшим в боях ветераном. Старик стал ей другом — а дружба с мужчиной была для Карис подлинной редкостью. Неклен любил ее как дочь… и при этой мысли давние гнев и боль разгорелись в Карис с новой силой. Если б только у нее был такой отец, как Неклен, она, быть может, была бы сейчас счастлива.