- В Синебрюховку! Мало ли на Руси Тьмутараканей. Я заточу вас, например, в какой-нибудь хороший санаторий!
   - Хорошо... А что будешь делать дальше?
   - Ждать.
   - Чего?
   - Пока Фита от неведения не дойдет до кондиции.
   - А потом?
   - Потом будет весело... Итак, договорились, - он встал, попрощался и вышел... Последующие десять дней он почти через день бывал у Скорино, привозил продукты, лекарства.
   Поездка в Южную Корею сложилась удачно, Перфильев вернулся с выгодным контрактом, знал, задержки с поставками не будет, значит, следовало поторопиться с приобретением двух-трех старых домов, чтобы снести их или, если возможно, капитально восстановить и начать строить цех, и салоны по приему заказов от населения на изготовление очков и стекол самых разных конфигураций, ходовых и дефицитных диоптрий. Нужен был немедленно Ушкуев, с которым договорился встретиться еще до отлета в Сеул.
   Филипп Матвеевич Ушкуев был дока в своем деле: он прошел, пожалуй, все этапы революции и эволюции коммунальной системы, и, наконец, медленно, но верно достиг того места, выше которого и не стремился, исповедуя справедливую теорию, что если полезешь выше уровня своей компетенции можешь сломать шею. Но не только это удерживало Ушкуева попробовать протолкаться куда-нибудь повыше, - место, которое занимал ныне, было необычайно прибыльным, и как человек тертый жизнью, он усвоил: от добра добра не ищут. А ведал Ушкуев "Горремстроем", а, значит старыми домами-развалюхами, которые подлежали капремонту. Но ремонтировать их Филипп Матвеевич не торопился, ссылаясь на отсутствие стройматериалов. Он "доводил" их до кондиции - чем сильнее они разваливались и ветшали, тем ниже становилась их балансовая стоимость, тем проще было дешевле передать здания на баланс коммерческим структурам, СП и всяким людишкам, жаждавшим купить не эти дома, а землю под ними, уплатив Ушкуеву приличную мзду. Конкуренция тут была большая. Побеждали богатые...
   Все это Перфильев знал, поскольку уже имел дело с Ушкуевым. Потому нынче снова запросто позвонил ему:
   - Филипп Матвеевич, добрый день. Это Перфильев. Как и уговорились, собираюсь к вам. Когда удобно?.. Хорошо, значит после обеда... Да, я приглядел три объекта... И после обеда Перфильев уже сидел в кабинете Ушкуева. Обсудили все подробности, уговорились встретиться через неделю...
   Теперь Желтовский многое понял. Ларчик, в котором лежали отрывочные факты: пребывание Фиты в Париже, в Бурже, иранец, фирмы "Улыбка" и "Лесной шатер", умолчание Фиты, когда узрел среди прочих фотографий себя с иранцем, - открылся теперь этот ларчик ключиком в виде бумаг Скорино. Не знал он только, кто такой рыжеволосый тип и какова его роль. Вечером, все скомпоновав, он написал небольшую корреспонденцию для одной из частных газет в Париже, чтобы опубликовать ее через Поля Берара, но как всегда анонимно. В редакционном комментарии должен быть крючок для читателей: мол, в ближайшее время мы сообщим новые подробности этого дела.
   Денег Желтовский не пожалел и отправил трехстраничную корреспонденцию из дому факсом на факс Поля Берара.
   Желтовский не знал, что теперь почти все его передвижения контролировались - с момента выезда с дачи до возвращения вечером - за ним следовала машина: либо "москвич-пирожок", либо бежевый потрепанный "жигуленок". После этого ежедневно составлялся график его маршрутов и остановок.
   И если бы сейчас, сидя в комнате у Евгении Францевны Скорино, он подошел к окну-эркеру и выглянул, то увидел бы среди прочих, припаркованных почти на тротуаре машин, бежевый "жигуленок"...
   - Я сделала все, что ты рекомендовал, - сказала Евгения Францевна Скорино.
   - Каково эхо? - спросил Желтовский.
   - Звонила его секретарша, сказала, что Фита срочно хочет со мной встретиться.
   - Значит прочитал, засуетился, - комментировал Желтовский.
   Он не сказал ей, что звонил Фите вчера и спросил, не сохранилась ли у него копия докладной в правительство, - и назвал, чья это докладная двухлетней давности. Фита тут же отрезал: "...Я копий не храню... Я ушел из того ведомства." Фита не удивился, не спросил, о чем докладная, какого черта она нужна Желтовскому, хотя знал, о чем речь, ведь среди прочих бумаг получил от Скорино и копию этой докладной. - Он теперь сидит в позе роденовского "Мыслителя", - сказал Желтовский, - думать ему есть о чем, он ведь не знает ваших дальнейших намерений: захотите ли передать это в отечественную прессу или будете шантажировать, требуя деньги за бумаги. Он сейчас мечется. Что вы ответили на его предложение о встрече?
   - Я сказала, что встречусь с ним через месяц после возвращения из Таганрога. Якобы еду туда к приятельнице.
   - Хорошо. Приготовьте все, что нужно не для Таганрога, а для проживания под Москвой. Завтра за вами заедет мой приятель и отвезет в хороший ведомственный санаторий.
   - Далеко?
   - Километров сто двадцать.
   - Ты матери говорил о наших делах?
   - Нет.
   - Ну и правильно. Она раскудахталась бы...
   Они прогуливались не спеша, от Верхней Масловки через Петровский парк до автобусной остановки и обратно. Было сумрачное сырое предвечерье, пошел дождь со снегом, время - час пик. Народ спешил, кто к метро "Динамо", кто из него, кто к остановке, откуда шли автобусы по пяти маршрутам.
   Они мирно беседовали - Филипп Матвеевич Ушкуев и худощавый, с болезненным серым лицом язвенника Евсей Николаевич Батров, глава фирмы "Улыбка".
   - Вам, вероятно, скоро позвонит Фита. Так что будьте готовы, - сказал со значением Батров, открывая зонтик.
   - Могут возникнуть некоторые осложнения, - ответил Ушкуев.
   - Какие?
   - Еще один человек хочет. Мне трудно ему отказать, тем более, что мы уже уговорились. А подряд две сделки проворачивать не хотелось бы.
   - Кто таков?
   - Некий Перфильев. Глава фирмы "Стиль-керамика".
   Батров никак не выразил своего интереса, только и сказал категорично-приказным голосом:
   - Отложите встречу с ним на время. На неопределенное.
   - Но есть обстоятельства, по которым я не могу это сделать.
   - Мы что, меньше вам платим?.. Какие еще тут обстоятельства?! Делайте, как я говорю.
   - Но...
   - Будем считать, что мы обо всем договорились... Всего доброго... Нет, нет, провожать меня не надо, - и Батров через парк зашагал к Верхней Масловке, в угловом молочном магазине купил кефир, сладкий сырок и двинулся к трамвайной остановке, чтобы сесть на двадцать седьмой...
   А Ушкуев плелся к метро в тяжких раздумьях: он не знал, то ли Батров ходит под Фитой, то ли Фита под ним, но это дела не меняло; оба были для Ушкуева страшны, хотя и не представлял себе, чем именно, однако интуитивно ощущал всем нутром, что обязан повиноваться. Но и Перфильев, за которым стоял Лебяхин, тоже не из детского сада, в особенности Лебяхин, однажды напомнивший Ушкуеву, на какое ведомство в молодости тот охотно трудился. Да, было над чем поразмыслить Филиппу Матвеевичу Ушкуеву: куда ни кинь клин, тем более, что у страха фантазия богатая...
   - С Ушкуевым сорвалось, отказался, заявил, что сейчас не может, произнес Перфильев, выжидательно посмотрев на Лебяхина.
   - Вот как?! С чего бы такая строптивость?
   - Если уж _в_а_с_ позволил себе ослушаться, значит кто-то крепко ухватил его за сонную артерию.
   - Похоже... Так что, еще раз поговорить с ним?
   - Нет. Только увязнем. Я попробую решить это дело через мэрию.
   - А хотелось бы знать, кто же это на Ушкуева такой аркан накинул.
   - Ладно, черт с ним, - махнул рукой Перфильев...
   И все же Лебяхин на следующий день поехал к Ушкуеву. Тот сидел за столом в своем кабинете. Лебяхин стоял спиной к окну, свет из окна обтекал его, обрисовывая только контуры фигуры, почти не попадая на лицо, это нервировало Ушкуева, потому что не видел он выражения лица Лебяхина.
   - Что это вы нас обижаете, Филипп Матвеевич? - спросил Лебяхин. - Я свое обещание не нарушил: ваша тайна сохраняется, как в сейфе.
   - Обстоятельства, Василий Кириллович. Как говорят, выше меня. Я очень ценю вашу порядочность, но это тот случай...
   - Мы, конечно, обойдемся без вас...
   - Я готов компенсировать вам такой вариант.
   - Вы что, взятку мне предлагаете?
   - Нет, но... как-то готов отблагодарить и вас, и Павла Александровича... В особенности вас, разумеется.
   - Я готов принять взятку от вас. Но знаете, в каком виде?
   - В каком?! - радостно ухватился Ушкуев, не предполагая, в какую мышеловку сунул голову.
   - Кто перебил нам эту сделку, кто этот человек, которого вы боитесь больше, чем меня?
   Ушкуев то ли всхлипнул, то ли поперхнулся. Он не хотел называть по многим причинам. Упоминать Фиту вообще убоялся, надеясь, что Фита в благодарность за это выручит его в случае чего.
   - Могу сказать лишь, что приходил человек от фирмы "Улыбка" и "Лесной шатер". Я пару раз уже имел с ними дело, - сказал Ушкуев. - Дома приобретают они.
   Как бы пропустив мимо ушей эту интересную информацию, Лебяхин спросил:
   - Чем же это они вас так прижали, что оказались страшнее меня? засмеялся Лебяхин.
   - Сугубо личное... поверьте... к вам это никаким боком...
   - Ладно, ладно, - подняв руку, остановил его Лебяхин.
   - Все образуется, наши контакты с вами и Павлом Александровичем не должны прерываться. Нас все-таки связывает...
   - Связывает, связывает, Филипп Матвеевич. Особенно вас со мной, хотя это и дела давно минувшие, - цинично напомнил Лебяхин.
   - Ну зачем так, Василий Кириллович! - взмолился Ушкуев.
   - А вы хотели как? - Лебяхин направился к двери. - В этот раз мы без вас обойдемся... О том, что я был у вас, о том, что вы назвали мне эти две фирмы, рекомендую не распространяться. Рекомендую из уважения к вам, - не прощаясь, он вышел.
   Ушкуев облизнул пересохшие от волнения губы, потер ладонью лоб, как бы пытался вернуть себя к иным реалиям...
   - Значит, опять "Улыбка" и "Лесной шатер"? - спросил Перфильев, выслушав информацию Лебяхина.
   - Как видишь. Будем что-нибудь предпринимать?
   - На сей раз оставим без внимания, но учтем.
   - И занесем в скрижали, - постучал пальцем по столу Лебяхин.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БОЛЬШАЯ СТРЕЛЬБА
   1. УБИЙЦЫ. МОСКВА. РИГА. СЕГОДНЯ
   Предзимье. Ноябрь нынче для Москвы и Подмосковья выдался редкий: с морозцами по ночам, но с безоблачным небом, солнышком днем и с плюсовой температурой, с бесснежьем. По сухим загородным шоссе как бы с удовольствием бежали машины, ощущая под колесами не опасную наледь, а надежную цепкость асфальта. Наслаждались последними погожими днями редкие уже любители тихих лесных прогулок.
   С востока доступ на территорию дачи напрочь перекрывало большое озеро - три километра поперек, - противоположный берег являл собою крутой обрыв, за которым шли леса. С севера, запада и юга тоже тяжелые запущенные леса, ближайшее жилье - небольшой поселок - прижалось к железнодорожному переезду в пяти километрах отсюда. Кроме того, дачный участок был обнесен высокой бетонной стеной с единственными могучими железными воротами, у которых при въезде торчала пустая сейчас будка, где некогда бдел милицейский пост. Когда-то это место называлось "госдачей", она была закреплена за каким-то завсектором ЦК КПСС. Но исчез завсектором, поскольку канул в небытие и сектор, и сам ЦК. Ушли милиционеры, разбежалась обслуга. Дача стала как бы бесхозной, ее арендовала фирма "Улыбка". Несколько раз поменялись люди, сдававшие в аренду подобные дачи. И вскоре об этом вообще как бы забыли. Новые владельцы из "Улыбки" врезали в мощные неприступные ворота секретные замки, сделанные по спецзаказу на каком-то оборонном заводе. Ключи от них имелись лишь у двоих. И один из них - Анатолий Иванович Фита, - подстелив кусок поролона, сидел сейчас на берегу у мостков, слушал, как облизывая сваи, мягко плещется вода, и нетерпеливо поглядывал на часы: он ждал второго обладателя ключа. Тот запаздывал. Было зябко, но Анатолий Иванович не хотел сидеть в одной из пяти комнат добротного двухэтажного сруба, - там давно царило запустение, жилой дух выветрился, ибо дачу посещали крайне редко, она служила теперь всего лишь местом для срочных, но кратких конфиденциальных встреч обоих обладателей ключей.
   Анатолий Иванович прибыл сюда не на служебной "Волге", не на собственных "жигулях", а доехав электричкой до платформы, протрусился пешочком пять верст. Таким же манером должен был добираться и человек, которого он ожидал: Анатолий Иванович любил повторять затасканную, но не случайно въевшуюся в его лексикон фразочку: "Береженого Бог бережет, сказала монашка, надевая презерватив на свечку..."
   Но вот лязгнули ворота, Анатолий Иванович направился к асфальтированной дорожке. Навстречу шел невысокий, плотный, очень сутулый человек, торс его и крупную голову с рыжеватыми волосами как бы с трудом поддерживали тоненькие ноги. "Наверное в детстве страдал рахитом", однажды решил Анатолий Иванович. Он хотел было двинуться, поприветствовать, однако передумал. "Надо сохранять дистанцию в прямом и переносном смысле, - Анатолий Иванович внутренне улыбнулся удачно сложившейся фразе, но лицо его, глаза, оставались при этом строгими, жесткими, какими их привыкли видеть его подчиненные в большом и важном Госкомитете, который он теперь возглавлял.
   Они пожали друг другу руки. Рыжеволосый извинился за опоздание. Уселись в удобные плетеные кресла на веранде.
   - Когда вы прилетели? - спросил Фита.
   - Позавчера... Слушаю вас, Анатолий Иванович, - рыжеволосый плохо произносил букву "л", она часто звучала, как "в" и получалось не "слушаю", а как-то гнусаво "свушаю".
   - Вы перевели? - спросил Фита.
   - Да.
   - Сколько?
   - Семьсот тысяч.
   - Куда?
   - В Люксембург.
   - Хорошо... Иранец доволен?
   - По-моему, вполне.
   - Какие новости?
   - Перфильев все-таки слетал в Сеул.
   - Что же это Субботин не мог еще попридержать его документы?
   - Перфильев начал показывать коготки: были избиты двое людей, которые "вели" Субботина, разгромлен радиотехнический фургон. Вроде, как хулиганство окрестной шпаны. Но, полагаю, это имитация.
   - Это что, сидя в Вене, вы все узнали? - усмехнулся Фита.
   - Как видите, я не в Вене, а здесь.
   - Надолго?
   - Не знаю.
   - Вот вам и Перфильев, инженеришка из "Экспорттехнохима".
   - Ушкуев отказал Перфильеву, - сказал рыжеволосый.
   - Значит и мытьем, и катаньем нам не "породниться" с Перфильевым.
   - Буду думать.
   - Думайте.
   - И вам не лишне напрячь мозги... Ну, а ваши новости?
   - Мои похуже, - сказал Фита. - Желтовский видел нас в Париже. Он преподнес мне фотографию, где все мы запечатлены. Но никаких вопросов, комментариев, интереса. Он снял нас...
   - В Бурже?
   - В гостинице точно, но, возможно, и в Бурже.
   - Вам не следовало приходить в гостиницу. Я же говорил вам, - жестко сказал рыжеволосый.
   - Но кто бы мог думать, что... такая случайность... чтоб в одной гостинице и он, и они... да еще в Париже! В Москве-то я с ними почти не встречаюсь, не разговариваю... Кто бы мог думать?!
   - Думать мог "господин случай". А ему я не доверяю, поэтому всячески избегаю, - сказал рыжеволосый. - Но есть кое-что еще в этом ряду: под видом предпринимателя Желтовский навестил "Лесной шатер", выследил иранца и был в посольстве, хотел с ним встретиться. Все это уже похоже на системный поиск, - рыжеволосый заметил, как напряглась кожа на лице Фиты и заметались глаза. - Последнее время он зачастил в довоенный кооперативный дом, - рыжеволосый назвал улицу. - Там в квартире номер пять проживает некая дама. По возрасту в любовницы ему не подходит. Фамилия ее, как выяснили мои люди, Скорино.
   Скулы Фиты побледнели. Рыжеволосый заметил, спросил:
   - Вам знакома эта фамилия?
   - Не припоминаю, - ложь эту он произнес с трудом, словно после крутого подъема переведя дыхание. Вспомнил и звонок Желтовского о докладной.
   "Врет, - понял рыжеволосый. - С чего бы такой перепуг?"
   - Вы уверены, что она вам незнакома? - спросил он. - Лучше что-то предпринять сейчас, чем потом пытаться лизнуть свою пятку.
   - Не припоминаю, - упавшим голосом повторил Фита, а мысли его метались: "Может сказать о бумагах?.. Нет, нельзя... Нельзя... Поймет, что и для него это - смертельная угроза... А он такой... Но может обойдется... договорюсь со Скорино, когда она приедет... Да, но Желтовский не зря зачастил к ней... И звонил мне не зря... Неужели она ему..."
   - Что же будем делать? - упавшим голосом спросил Фита, ощущая во всем теле вялость.
   - Будем делать, - неопределенно ответил рыжеволосый. - Может выпьете коньячку, чтоб взбодрится?
   - А валерьянку не порекомендуете?! - взорвался Фита, преодолевая страх и желая перехватить инициативу. - Да, Желтовский - это Желтовский. Что же он замыслил? Подсунул фотографию среди прочих безобидных или это случайность? Ожидал моей реакции?
   - С ним все ясно, - жестко сказал рыжеволосый.
   - Вам ясно, а мне нет, - буркнул Фита.
   - А вы все расположите последовательно, может и для вас прояснится, ухмыльнулся рыжеволосый. - Холодает, - посмотрел он на него, как бы завершая тему...
   Фита понял, потер озябшие пальцы.
   Слушая этот разговор, неосведомленный человек едва ли бы понял, кто их них старшинствует. Фита иногда говорил начальственным тоном, рыжеволосый же как бы упрятывал свое положение в этой сложной иерархии в сдержанные, иногда ироничные фразы.
   - В прошлый раз я говорил вам о людях... - Фита открыл тоненькую папочку, лежавшую на краю стола. - Вот еще один список и регионы. Особо н_а_с_ волнует, естественно, столица, затем Питер, Екатеринбург, Приморский край. Люди эти обнаглели. А нестриженый ноготь, как говорится, в мясо растет. Состригать надо вовремя. Это не только мое желание...
   Пока Фита говорил, рыжеволосый думал, глядя на папку, о том, что действительно замыслил все не Фита, вернее не один он, тут "разум коллективный", все просчитано, ошибочками тут не пахло; каждый из поименованных в списках имел по несколько фамилий, кличек; указывались возможные их адреса, места, которые они посещают; их фотографии: или из личного арестантского дела, или сделанные скрыто сильным объективом, или "наконец", снятые с видоискателя видеокамеры. На таких снимках люди эти, не зная, что их тайно снимают, были в непосредственных позах: в ресторанах, барах, казино, на пляже, за рулем стоящего автомобиля, в биллиардной с кием в руке, один даже у входа в коммерческую стоматологическую поликлинику.
   - Сильный у _в_а_с_ размах, - произнес рыжеволосый - проблема решаемая, но сложная. - Однако, если расчет на моих людей...
   - Я не знал, не знаю и знать не хочу никаких ваших людей, раздраженно перебил Фита. - Тут не самодеятельность. Заказчик не того уровня. Он знает, как потом пойдет розыск, следствие, возможность следствия. Все заранее оценено адекватно, - с намекающей интонацией сказал Фита. - Это вы понимаете?
   - Так кто же, если не мои? - спросил рыжеволосый.
   - Вы опять - "мои", "мой"! Не хочу знать их и слышать! - огрызнулся Фита. - Тут будут работать специалисты. Большие специалисты! Вы будете координировать во времени и пространстве. Они обеспечены всем, но денег понадобится много. Не жалейте, окупится. Все их просьбы выполнять неукоснительно.
   - И сколько же их... ваших специалистов?
   - С вами свяжется только руководитель групп.
   - Взрывоопасная затея...
   - Она будет иметь надежное прикрытие. Со стороны людей, официально располагающих такой возможностью.
   "Дурак, это я без тебя знаю и больше тебя знаю", - подумал рыжеволосый, но спросил:
   - Список фигурантов, - кивнул на папку, - тоже от этих официальных людей?
   - Это уже, простите, не ваше дело.
   - Я ведь не швейцар в баре, Анатолий Иванович, - мягко сказал рыжеволосый. - Хочу напомнить, что мы работаем друг на друга.
   - Сейчас не время выяснять отношения.
   - Но я хотел напомнить, что вы не князь, а я не ваш стремянный. Лошадка-то у нас одна на двоих.
   - Ладно, не лезьте в бутылку... С этой бумажкой осторожней, не мне вас учить, - сказал Анатолий Иванович.
   - Как с тем вопросом? - спросил рыжеволосый и уточнил: - С законопроектом.
   - О лицензировании?
   - Да.
   - Идея вашей поправки оригинальна и внешне безобидна, постараюсь протащить ее. Отдал в комиссию. Будут рассматривать, - сказал Фита.
   - Найдете союзников?
   - Надеюсь.
   - Надо, чтоб в итоговый документ - в постановление, в резолюцию или куда там еще, - она попала анонимно. Пусть автор - герой останется неизвестным, скромность вас украсит, - засмеялся рыжеволосый.
   - Без вас знаю, - буркнул Фита.
   - Но свой имидж вам надо укреплять, - с едва уловимой иронией сказал рыжеволосый.
   - Это каким образом?
   - Позвоните опять Ушкуеву. Батров присмотрел еще три развалюхи-пятиэтажки. Две возьмем себе, снесем, построим затем, скажем, казино или варьете.
   - Зачем нам влезать в эти шалманы?
   - А не будем влезать. Сдадим их тут же в аренду на очень выгодных условиях сопливой шантрапе. Если у них впоследствии возникнут конфликты с властями, с налоговой инспекцией, мы-то в стороне, мы сдали в аренду, весь спрос с арендаторов.
   - А при чем тут мой имидж? - спросил Фита, мысленно отмечая простоту и удобство комбинации, придуманной рыжеволосым.
   - Третью развалюху мы тоже снесем. Но на ее месте возникнет детская бесплатная стоматологическая поликлиника, оснащенная самым современным образом. Инициатором этого подарка для жителей района станет депутат Анатолий Иванович Фита. Он нашел спонсоров в лице фирм "Улыбка" и "Лесной шатер". Избиратели ваши, конечно же, должны узнать об этом из средств массовой информации. Но об этом позаботитесь уже сами. Я не большой любитель иметь с ними дело, предпочитаю оставаться безвестным.
   - Сколько же Ушкуев запросит в этот раз?
   - Батров с ним уладит. Вы только позвоните, скажите, что зайдет.
   Они вошли в дачу, в хорошо обставленную большую комнату-салон на первом этаже. На мебели лежала пыль, по разным мелочам можно было понять, что тут не живут постоянно.
   Фита устало опустился на диван, прикрытый несколькими старыми иссохшими газетами, зашуршавшими под его грузным задом.
   - Налейте, - попросил он.
   Рыжеволосый извлек из знакомого места в серванте початую бутылку коньяка и две низких, но широких рюмки. Обычно во время их встреч эту прощальную процедуру исполнял Фита. На сей раз, чувствуя странную слабость в теле и головную боль в затылке, он попросил рыжеволосого исполнить этот ритуал.
   Выпили они молча по одной рюмке, не чокаясь.
   - Я пошел, - сказал рыжеволосый, ставя на стол пустую рюмку.
   С трудом поднявшись, Фита проводил его до террасы...
   Рыжеволосый шел к железным воротам и рассуждал: "Ишь сукин сын, как разговаривать начал! Голова от успехов закружилась: депутат, неприкосновенность! А за чьи деньги ты туда влез, кто тебя всунул туда? Твоя депутатская неприкосновенность нужна прежде всего мне. И тогда я напомню, что голова должна кружиться не от успехов, а от поклонов мне. И отвесить тебе придется много..."
   Анатолий Иванович Фита какое-то время смотрел вслед рыжеволосому... "Экая мразь, - думал Анатолий Иванович. - Однако мастер, редкий мастер. Я имею с ним дело уже более шести лет, а так и не знаю, кто он, откуда, где живет, есть ли у него семья, даже не знаю настоящей его фамилии. Рудольф Петрович Якимов, - вот и все, что я знаю. Иди, проверь, так ли это..."
   Голова разболелась пуще прежнего. Он стал вспоминать все, что знал сам и все, что услышал сегодня от рыжеволосого Якимова; теперь это _в_с_е сложилось в нечто рукотворимое Желтовским. И Фита уже почти зримо увидел, куда Желтовский может увести весь сюжет. И стало страшно, он даже почувствовал тошноту. Утерев со лба испарину и глубоко вздохнув, чтоб унять ее, Фита хлебнул коньяка из горлышка бутылки, вышел на террасу, похватал открытым ртом холодного воздуха и вялыми от слабости ногами пошел к воротам, чтобы покинуть дачу, думая с тоской, что еще верст пять плестись пешком до электрички и сожалея, что приехал сюда не на своей машине...
   Между тем Якимов, подходя к железнодорожной платформе, все еще думал о сегодняшнем Фите - с трудом скрывавшем возникшую в нем вдруг суетливость, испуг, даже страх. Прежде такого не наблюдалось. Обычно самоуверен, нагловато-снисходителен. "Что-то он скрывал от меня, высчитывал Якимов. - Видимо, эту женщину - Скорино... Что ж, придется другим путем выяснять, какая тут связь и почему Фита соврал, что фамилия ее не знакома ему. А ведь соврал!"
   Якимов не любил и остерегался людей, которых вдруг хватал за глотку страх, ибо они непредсказуемы, воля их размягчается, как нагретый воск, и тогда они очень послушны... И опасны. Очень... Он всегда избавлялся от них загодя...
   Поздним осенним вечером рыжеволосый человек, именовавшийся Рудольфом Петровичем Якимовым, сидел в своей однокомнатной квартире, слушал последние известия по "Маяку". На нем была застиранная светлая сорочка без двух верхних пуговиц, серые помятые домашние брюки, на ногах суконные шлепанцы. Комната не то, что скромная, а просто бедная: дырявые полотнища штор на окне, прикрывали старую тюль занавески, простенький диван-кровать, отечественное происхождение которого выдавала тускло-зеленая обивка с идиотским узором, маленький полированный стол, два обычных деревянных стула, небольшой сервант из древесно-стружечной плиты со вздувшимся в разных местах шпоном, такой же платяной шкаф.
   Принеся из кухни стакан чая в подстаканнике, он извлек из серванта вазочку с засохшим кексом. И в это время раздался телефонный звонок. Он удивился: номер его телефона знали только два человека: Анатолий Иванович Фита в Москве и Артур Аузинь в Риге.
   - Слушаю, - тихо произнес Якимов.
   - Рудольф Петрович? - спросил четкий мужской голос.
   - Кто спрашивает? - осведомился Якимов.