Когда он поднимался, в его кошельке звякнули золотые экю, которые он только что получил от Молина, и приятный этот звон подбодрил его.
   Он подозвал коня и, придав своему взгляду суровость, посмотрел на задумавшуюся Анжелику.
   — Постарайся забыть все, что я рассказал тебе, и займись своим гардеробом. На сей раз, дочь моя, решено: ты отправляешься в монастырь.
***
   Итак, Анжелика начала собираться в дорогу. Ортанс и Мадлон тоже уезжали. Ранмон и Гонтран должны были в Пуатье завезти своих сестер к урсулинкам, а сами отправиться к монахам-иезуитам, которые слыли отличными воспитателями.
   Намеревались было включить в этот список отъезжающих и девятилетнего Дени, но тут уж взбунтовалась кормилица. Сначала на нее навалили девятерых детей, а теперь хотят забрать сразу всех! Нет, так нельзя бросаться из одной крайности в другую! И Дени остался. Остался вместе с Мари-Агнесс, Альбером и младшим в семье, которого называли просто Бебе, заполнять «досуги» Фантины Лозье.
   Однако за несколько дней до отъезда одно происшествие чуть не изменило судьбу Анжелики.
   Сентябрьским утром барон де Сансе вернулся из замка Плесси крайне возбужденный.
   — Анжелика! — крикнул он, входя в гостиную, где, поджидая его, собралась уже вся семья, чтобы сесть за стол. — Анжелика, ты здесь?
   — Да, отец.
   Он критически осмотрел свою дочь, которая за последние месяцы сильно вытянулась и теперь ходила с чистыми руками, аккуратно причесанная. По всеобщему мнению, Анжелика наконец-то образумилась.
   — Ну что ж, ничего, — словно про себя пробормотал барон и, обратившись к жене, сказал:
   — Представьте себе, маркиз дю Плесси только что прибыл в замок со всеми чадами и домочадцами — с маркизой, сыном, пажами, слугами и псарней. У них — именитый гость, принц Конде со своей свитой. Я столкнулся там с ними, и это меня даже несколько огорчило. Но мой кузен проявил по отношению ко мне крайнюю любезность. Подозвал меня, справился о вас, и знаете, о чем попросил? Привезти к нему Анжелику, чтобы она заменила одну из фрейлин маркизы. Маркизе пришлось оставить в Париже почти всех девушек, которые ее причесывают, развлекают и играют ей на лютне. Она очень взбудоражена приездом принца Конде, и ей, она уверяет, просто необходимы в помощь миловидные девушки.
   — А почему Анжелику, а не меня? — с вызовом воскликнула Ортанс.
   — Потому что он сказал «миловидные», — без обиняков отрезал отец.
   — Однако ведь маркиз нашел, что у меня тонкий ум.
   — А маркиза желает видеть вокруг себя хорошенькие мордочки.
   — Это уж слишком! — воскликнула Ортанс и бросилась к сестре с явным намерением исцарапать ей лицо.
   Но Анжелика, предвидя маневр сестры, проворно увернулась. С бьющимся сердцем поднялась она в большую комнату, где жила теперь только вдвоем с Мадлон. В окно она кликнула мальчика-слугу и приказала ему принести ведро воды и таз.
   Она тщательно вымылась и долго расчесывала щеткой свои прекрасные волосы, которые ниспадали ей на плечи шелковистой пелериной. Тетушка Пюльшери поднялась к ней и принесла самое лучшее платье из тех, что Анжелике сшили для монастыря. Анжелика восторгалась им, хотя было оно довольно тусклого, серого цвета. Но зато оно сшито из новой материи, специально купленной у известного суконщика в Ниоре, и его оживляет белый воротник! Это было ее первое длинное платье. Надевая его, она даже пританцовывала от радости. Тетушка Пюльшери в умилении сложила ладони.
   — Маленькая моя Анжелика, да тебя там примут за взрослую девушку. Может, тебе сделать настоящую прическу?
   Но Анжелика отказалась. Женское чутье подсказало ей, что не следует скрывать под пудрой свое единственное украшение.
   Она села на гнедого красавца мула, которого отец приказал оседлать для нее, и вместе с бароном отправилась в замок дю Плесси.
   Замок пробудился от своего зачарованного сна. Когда барон с дочерью, оставив мула и коня у Молина, шли по главной аллее, навстречу им неслась музыка. На лужайках резвились длинноногие борзые и маленькие грифоны. Сеньоры в локонах и дамы в переливающихся всеми цветами радуги платьях прогуливались по аллеям. Некоторые из них с удивлением поглядывали на жалкого дворянчика в темной одежде из грубого сукна и девочку-подростка в платье монастырской воспитанницы.
   — Одета нелепо, но хорошенькая, — заметила одна из дам, обмахиваясь веером.
   «Уж не обо мне ли они говорят? — подумала Анжелика. — Но чем же нелепо она одета?» — Анжелика внимательнее оглядела яркие, роскошные туалеты, украшенные кружевами, и ее серое платье вдруг показалось ей неуместным здесь.
   Барон Арман не разделял смущения дочери. Все его мысли были поглощены предстоящим разговором, о котором он собирался просить маркиза дю Плесси. Добиться отмены налога на четверть будущего табуна мулов и четверть добытого свинца для такого знатного родом дворянина, как барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу, наверняка не составит труда. Но обнищавший дворянин понимал лишь одно: живя вдали от двора, он стал похож на простого виллана, и сейчас все эти господа в напудренных локонах, с благовонным дыханием, с их жеманной болтовней ошеломили его. Да, помнится, при Людовике XIII всячески подчеркивались простота и суровость нравов. Разве не сам король, шокированный слишком большим декольте у юной красавицы из Пуатье, без всяких церемоний плюнул в этот нескромный… и соблазнительный вырез?
   Арман де Сансе лично был свидетелем знаменитого королевского плевка и теперь, пробираясь с Анжеликой сквозь эту разряженную толпу, с грустью вспоминал о былых временах.
   С невысокого помоста доносились нежные, пленительные звуки — там сидели музыканты с рылями, лютнями, гобоями и флейтами. В большой зеркальной зале танцевала молодежь. Анжелика подумала, что, может, среди танцующих находится и ее кузен Филипп.
   Тем временем барон де Сансе добрался до последней валы и, сняв видавшую виды шляпу с жалким пером, склонился в почтительном поклоне. Это больно кольнуло Анжелику. «При нашей бедности было бы уместнее вести себя надменно», — подумала она. И вместо того чтобы присесть в глубоком реверансе, который тетушка Пюльшери заставила ее повторить трижды, она застыла, как деревянная кукла, устремив взгляд в пространство. Она почти не различала лиц окружающих, их словно окутывал туман, но она знала, что глядя на нее, каждый с трудом сдерживается, чтобы не хихикнуть. И когда лакей объявил: «Мессир барон де Ридуэ де Сансе де Монтелу!» — наступило внезапное молчание, прерываемое лишь приглушенными смешками.
   Прикрытое веером лицо маркизы дю Плесси стало пунцовым, а в глазах заискрилось сдержанное веселье. Маркиз дю Плесси спас положение, приветливо поспешив к барону.
   — Дорогой кузен, — вскричал он, — как любезно с вашей стороны, что вы столь быстро откликнулись на наше приглашение и привели с собой вашу очаровательную дочь. Анжелика, вы еще больше похорошели с тех пор, как я видел вас. Разве не так? — И, повернувшись к своей жене, он спросил:
   — Не правда ли, она похожа на ангела?
   — Сущий ангел! — согласилась маркиза, которой уже удалось взять себя в руки. — Если ее приодеть, она будет просто божественна. Душенька, сядьте на этот табурет, чтобы мы могли налюбоваться вами в свое удовольствие.
   — Дорогой кузен, — сказал Арман де Сансе, и его хрипловатый голос странно прозвучал в этом жеманном салоне, — я хотел бы неотлагательно побеседовать с вами о важных делах.
   Маркиз изумленно поднял брови.
   — Вот как? Я вас слушаю.
   — Простите, но это сугубо приватный разговор. Маркиз дю Плесси бросил на присутствующих покорный взгляд, в котором, однако, сквозила насмешка.
   — Прекрасно! Прекрасно, дорогой кузен. Коли так, пройдемте ко мне в кабинет. Сударыни, извините нас… Мы скоро вернемся.
   Анжелика осталась одна на своем табурете под перекрестными взглядами окружавших ее дам. Она постепенно справилась с овладевшим ею поначалу мучительным волнением. Теперь она уже ясно различала лица вокруг. Большинство дам были ей незнакомы, до рядом с маркизой она увидела очень красивую женщину, которую узнала по белоснежной, с перламутровым отливом шее.
   «Графиня де Ришвиль», — вспомнила Анжелика.
   Глядя на расшитое золотом с усеянной бриллиантами шемизеткой платье графини, Анжелика особенно ясно почувствовала, насколько уродливо ее серое платье. Все дамы сверкали с ног до головы. На поясе у них болтались разные безделушки: зеркальца, черепаховые гребни, бонбоньерки, часики. Нет, она, Анжелика, никогда не будет одета так роскошно. Никогда не сумеет так высокомерно смотреть, разговаривать таким тоненьким и кокетливым голоском, точно во рту у тебя леденец.
   — Дорогая, — пропищала одна из дам, — у нее же прелестные волосы, но они не знали настоящего ухода.
   — А грудь для пятнадцати лет чересчур мала.
   — Но, милая моя, ей только-только тринадцать.
   — Если вы желаете знать мое мнение, Анриетта, то прямо скажу вам: ее уже не обтесать!
   «Что я мул, выставленный на продажу, что ли?» — думала Анжелика. Она была так поражена, что даже не слишком оскорбилась.
   — Как хотите, но у нее зеленые глаза, — воскликнула графиня де Ришвиль, — а зеленые глаза, как и изумруд, приносят несчастье!
   — Это же такой необычный цвет, — возразила другая дама.
   — Но они лишены обаяния. Посмотрите, какой холодный взгляд у этой девочки. Нет, право, я не терплю зеленые глаза.
   «Неужели они обесценят единственное мое богатство — волосы и глаза?» — думала девочка.
   — Конечно, сударыня, — неожиданно сказала она вслух, — спору нет, голубые глаза настоятеля Ньельского аббатства нежнее… и приносят вам счастье, — тише добавила она.
   Наступила мертвая тишина. Несколько дам прыснули со смеху, но тут же замолкли. Все растерянно переглядывались, словно не веря, что такие слова смогла произнести эта сидевшая с невозмутимым видом девочка.
   Краска залила лицо и даже шею графини де Ришвиль.
   — Да я же ее знаю! — воскликнула она, но тут же от досады прикусила губу.
   Все в изумлении уставились на Анжелику. Маркиза дю Плесси, славившаяся своим злоязычием, снова прикрыла лицо веером, скрывая насмешливую улыбку. Но теперь уже она прятала ее от соседки.
   — Филипп! Филипп! — позвала она, чтобы выйти из неловкого положения. — Где мой сын? Мессир де Бар, будьте так добры, пригласите сюда полковника.
   И когда шестнадцатилетний полковник явился, маркиза сказала:
   — Филипп, эта твоя кузина де Сансе. Проводи ее к танцам. В обществе молодых людей ей будет веселее, чем с нами.
   Не дожидаясь приглашения кузена, Анжелика встала. Сердце ее отчаянно заколотилось, и она обозлилась на себя за это. Юный сеньор смотрел на мать с нескрываемым возмущением. «Как, — казалось, говорил он, — как осмеливаетесь вы навязывать мне так дурно одетую девчонку!»
   Но, видимо, по выражению лиц находящихся в гостиной дам он понял, что здесь произошла какая-то неловкость, и, протянув Анжелике руку, процедил сквозь зубы:
   — Идемте, кузина.
   Она вложила в его открытую ладонь свои маленькие пальчики, о красоте которых она даже не подозревала. Филипп молча довел ее до входа в галерею, где пажам и молодым сеньорам его возраста было разрешено резвиться в свое удовольствие.
   — Расступитесь! Расступитесь! — неожиданно крикнул юный маркиз. — Друзья, представляю вам мою кузину, баронессу Унылого платья!
   Раздался дружный хохот, их окружили молодые люди. Пажи были в туфлях на высоких каблуках, в коротких до колен штанах с буфами, из-под которых смешно торчали длинные и тощие ноги, и все они показались Анжелике похожими на цапель.
   «В общем-то, я в своем унылом платье выгляжу не смешнее, чем они с этими тыквами вокруг бедер», — подумала Анжелика.
   Она бы, пожалуй, охотно поступилась своим самолюбием, лишь бы побыть еще рядом с Филиппом, но один из подростков спросил ее:
   — Вы умеете танцевать, мадемуазель?
   — Немного.
   — Правда? А какие танцы?
   — Бурре, ригодон, умею водить хоровод…
   Ее слова вызвали новый взрыв хохота.
   — Ха-ха-ха! Филипп, что за птицу ты нам привел? А ну-ка, мессиры, давайте тянуть жребий! Кто будет танцевать с этой пастушкой? Есть любители бурре? Уф!.. Уф!.. Уф!..
   Анжелика выдернула свою руку из руки Филиппа и бросилась прочь.
   Она прошла через большие залы, где сновали слуги и толпились сеньоры, через холл с мозаичным полом, где на бархатных подстилках спали собаки. Она искала отца, изо всех сил удерживая слезы. Все это пустяки! Надо забыть об этом, как о нелепом, кошмарном сне. Перепелке не следует вылетать из своей чащи. Вспомнив наставления тети Пюльшери, к которым она все же прислушивалась, Анжелика твердила про себя, что наказана поделом, что незачем было из пустого тщеславия соблазняться лестным, на первый взгляд, предложением маркизы дю Плесси.
   Наконец она услышала пронзительный голос маркиза, доносившийся из маленькой комнаты, расположенной в стороне от других.
   — Ничего подобного! Ничего подобного! Мой бедный друг, вы совершенно не в курсе дела, — сокрушенным тоном говорил маркиз. — Вы напрасно воображаете, что нам, дворянам, — а у нас столько расходов! — легко получить льготы. К тому же ни я, ни принц Конде не в состоянии освободить вас от налогов.
   — Я вас прошу лишь замолвить за меня словечко перед суперинтендантом финансов мессиром де Треманом, ведь вы лично знакомы с ним. А дело не лишено интереса и для него. Я прошу освободить меня от налогов и всех подорожных пошлин только при перевозке товара от Пуату до побережья. И прошу, кстати, сделать это исключение только для четверти своих мулов и добытого свинца. В возмещение военное интендантство короля оставляет за собой право купить остальных мулов по рыночной цене, а королевская казна получит возможность приобретать свинец и серебро по официальному курсу. А ведь государству выгоднее иметь нескольких надежных поставщиков различных товаров у себя в стране, чем ввозить эти товары из-за границы. У меня, к примеру, для тяги пушек есть великолепные мулы, крепкие и сильные…
   — От ваших слов разит навозом и потом, — возмущенно воскликнул маркиз, брезгливым жестом поднося руку к носу. — И знаете, я не поручусь, что, занимаясь такого рода делами, которые — простите мою откровенность — сильно смахивают на торговлю, вы не унижаете своего звания дворянина.
   — Торговля это или нет, но мне надо жить, — отрезал Арман де Сансе твердым голосом, что весьма обрадовало Анжелику.
   — А мне, — воскликнул маркиз, вздымая руки к небу, — вы думаете, мне легко жить! И все же, смею вас заверить, никогда не опорочу я своего дворянского звания никаким низменным занятием.
   — Ваши доходы несравнимы с моими, кузен. Собственно говоря, я нищий и для короля, который отказывает мне в помощи, и для ростовщиков из Ниора, которые заживо сжирают меня.
   — Знаю, знаю, дорогой Арман. Но вы когда-нибудь задумывались над тем, как я, будучи придворным, занимая две важные должности при короле, свожу концы с концами? Убежден, что нет. А между тем, да будет вам известно, мои расходы неизменно превышают доходы. Я отношу сюда, естественно, и доходы от моего имения Плесси, и доходы от имения моей жены в Турени, а также те примерно сорок тысяч ливров, которые мне приносит Моя должность камергера короля и полковника Пуатевенской бригады, что в среднем составляет тысяч сто шестьдесят в год…
   — Я бы довольствовался и десятой частью, — вставил барон.
   — Терпение, мой деревенский кузен. Да, у меня сто шестьдесят тысяч ливров дохода. Но поймите, что расходы моей жены, полк моего сына, особняк в Париже, дом, который я снимаю в Фонтенбло, переезды вместе с двором в его скитаниях, проценты, которые надо погашать по различным займам, приемы, гардероб, экипажи, прислуга и прочее — все это обходится мне в триста тысяч ливров.
   — Иными словами, у вас ежегодно не хватает примерно ста пятидесяти тысяч?
   — Вы только что сами убедились в этом, дорогой кузен. И если я позволил себе изложить вам все эти утомительные подробности, то лишь затем, чтобы вы поняли меня, почему в данный момент я не могу обратиться к суперинтенданту финансов мессиру де Треману.
   — Но вы же знакомы с ним лично.
   — Знаком, но больше с ним не встречаюсь. Я уже устал повторять вам, что мессир де Треман остался верен королю, регентше и даже готов посвятить себя Мазарини…
   — Ну что ж, как раз…
   — Как раз по этой-то причине мы с ним больше и не встречаемся. Разве вы не знаете, что принц Конде, которому я предан до конца, в ссоре с двором?..
   — Откуда же мне знать это? — ответил ошеломленный Арман де Сансе. — Ведь когда мы виделись с вами несколько месяцев назад, у регентши не было более верного слуги, чем принц Конде.
   — Да, но с тех пор много воды утекло, — с досадой вздохнул маркиз дю Плесси. — Я не стану пересказывать вам здесь всю историю в подробностях. Но знайте только одно: если королева, оба ее сына и этот дьявол в красной мантии смогли вернуться в Лувр, в Париж, то лишь благодаря принцу Конде. Но вместо благодарности с этим великим человеком обращаются самым недостойным образом. Вот уже несколько недель, как между ними произошел полный разрыв. А сейчас Испания сделала принцу весьма заманчивые предложения, и он приехал ко мне, чтобы разобраться, имеют ли они под собой реальную почву.
   — Предложения со стороны Испании? — переспросил барон Арман.
   — Да. И представьте себе — только дайте слово дворянина, что это останется между нами, — король Филипп IV идет даже на такой шаг: предлагает нашему прославленному полководцу, а также и мессиру де Тюренну по десятитысячной армии каждому.
   — Но для чего?
   — Да для того, чтобы ограничить власть регентши и главным образом власть этого вора кардинала! Принц Конде во главе испанских армий войдет в Париж, и Гастон Орлеанский, брат короля, брат покойного Людовика XIII, взойдет на престол. Монархия будет спасена и наконец избавлена от женщин, детей и чужестранца, который бесчестит ее. А что в свете этих прекрасных перспектив, по-вашему, должен делать я? Чтобы вести такой образ жизни, о каком я вам говорил сейчас, я не могу делать ставку на того, кто обречен на поражение. Народ, парламент, двор — все ненавидят Мазарини. А королева продолжает за него цепляться и никогда от него не откажется. Просто Невозможно описать, какое жалкое существование влачат последние два года двор и малолетний король. Они живут как цыгане: бесконечные бегства, возвращения, ссоры, войны
   — и так без конца…
   Все имеет свои пределы! Дело малолетнего короля Людовика XIV проиграно. И добавлю еще, что дочь Гастона Орлеанского, герцогиня де Монпансье — вы знаете эту высокую шумную девицу, — ярая сторонница Фронды. Год назад она уже сражалась на стороне бунтовщиков. И теперь снова рвется в бой. Моя жена обожает ее, и та платит ей тем же. Но на сей раз я не допущу, чтобы мы с Алисой оказались в разных лагерях. Перепоясаться голубым шарфом и воткнуть в шляпу колос вроде бы не так уж страшно, если подобные разногласия не приведут к другим разногласиям между супругами. Вообще Алиса просто в силу своего характера вечно восстает против чего-нибудь, за что-нибудь борется. Против лент на чулках и за ленты на портупеях, против челки и за открытый лоб и тому подобное. Словом, оригиналка. Сейчас она против регентши Анны Австрийской, ибо та сказала, что пастилки, которые употребляет моя жена, чтобы освежить рот, напоминают слабительные таблетки. Ничто не заставит Алису вернуться ко двору, где, как она уверяет, всем опостылели набожность королевы и выходки малолетних принцев. Короче говоря, если моя жена не желает следовать за мной, придется мне последовать за ней. У меня есть маленькая слабость я нахожу, что моя жена весьма пикантна, обладает даром любви, и это мне по душе… А в общем, Фронда — премилая игра…
   — Но… но неужели хотите сказать, что и мессир де Тюренн… тоже? — растерянно пробормотал Арман де Сансе.
   — Подумаешь, мессир де Тюренн! Мессир де Тюренн! Он такой же, как и все. Тоже не любит, когда недооценивают его заслуги. Он просил, чтобы ему пожаловали Седан. Ему отказали. Как и следовало ожидать, он разгневался. Даже ходят слухи, что он уже принял предложения испанского короля. Принц Конде — тот более осмотрителен. Он не сделает такого шага, пока не получит известий от своей сестры герцогини де Лонгвиль, которая отправилась вместе с принцессой Конде поднимать на борьбу Нормандию. Надо вам сказать, что здесь находится герцогиня де Бофор, к чарам которой неравнодушен наш великий герой… Поэтому на сей раз он не так уж рвется в бой. И вы его, конечно, извините, когда увидите эту богиню… у нее такая нежная кожа, дорогой мой…
   Анжелика, которая стояла, прислонясь к стене, заметила издали, как отец достал огромный платок и вытер влажный лоб.
   «Ничего он не добьется, — подумала она, и у нее сжалось сердце. — Что им до наших мулов и нашего свинца с серебром?»
   Сердце ее разрывалось от жалости к отцу. Не в силах больше слушать, она выбежала в окутанный голубыми сумерками парк. Из окон гостиных, словно перекликаясь, доносились звуки скрипок и гитар, цепочка лакеев пронесла канделябры, другие слуги, взобравшись на табуреты, зажигали свечи в бра, висящих у зеркал, в которых дрожало пламя.
   «Подумать только, — размышляла Анжелика, медленно бредя по аллеям парка,
   — подумать только, бедный папа потерял покой из-за того, что Молин собирается продать Испании, с которой мы воюем, нескольких мулов. Он считает это предательством. А вот принцам все безразлично, хотя они-то и пользуются милостями двора. Неужели они и правда собираются воевать против короля?..»
   Анжелика обошла замок и оказалась у той стены, на которую она когда-то не раз залезала, чтобы полюбоваться сокровищами волшебной комнаты. Здесь было пустынно, потому что даже парочки, не боявшиеся вечернего тумана, какого-то особенно промозглого в этот осенний день, предпочитали прогуливаться по лужайкам перед замком.
   Привычным движением Анжелика скинула туфли и, несмотря на свое длинное платье, проворно залезла на карниз второго этажа. Уже совсем стемнело, и вряд ли кто-нибудь, проходя мимо, мог заметить девочку, тем более что она укрылась в тени башенки, украшавшей правое крыло замка.
   Окно комнаты оказалось открытым. Анжелика заглянула туда. В комнате золотистым огоньком горел ночник, и Анжелика поняла, что наконец-то здесь кто-то живет. Сейчас, при свете ночника, прекрасная мебель и ковры казались еще таинственнее. Словно снежинки, поблескивали перламутровые инкрустации на шифоньерке красного дерева.
   Анжелика взглянула в ту сторону, где стояла высокая кровать, покрытая камчатым одеялом, и вдруг ей почудилось, будто картина, изображавшая богов, ожила.
   На кровати, среди скомканных простынь со свисавшими на пол кружевами, белели два обнаженных тела. Они так крепко сжимали друг друга в объятиях, что сначала Анжелика подумала, что это борются подростки, два бесстыдных драчливых пажа, и только потом она сообразила, что перед нею мужчина и женщина.
   Темные локоны мужчины закрывали лицо женщины, а своим длинным телом он, казалось, хотел совсем расплющить ее. Однако мужчина двигался медленно и ритмично, с каким-то сладострастным упорством, и в колеблющемся свете ночника видно было, как напрягались все его великолепные мускулы.
   Полумрак скрывал женщину — Анжелика различила лишь согнутую тонкую ногу, прижатую к бедру мужчины, грудь под мужской ладонью да белую руку, которая порхала легко, словно бабочка, почти машинально лаская мужское тело, а потом вдруг, расслабленная, падала, свисая с постели, и до Анжелики доносился глубокий стон.
   В те мгновения, когда наступала тишина, Анжелика слышала их слившееся воедино дыхание, оно становилось все чаще, напоминая порывы знойного ветра. Потом вдруг снова наступало затишье, и снова среди ночи раздавался жалобный стон женщины, а ее рука, словно срезанный цветок, бессильно падала на белую простыню.
   Анжелика была до боли потрясена и в то же время словно околдована этим зрелищем… Она столько раз любовалась картиной, изображавшей Олимп, столько раз упивалась красотой открывшегося ей мира, исполненного какого-то страстного, величественного порыва, что в конце концов сцена, которую она сейчас наблюдала и смысл которой ей был ясен, как всякой девочке, выросшей на лоне природы, показалась ей прекрасной.
   «Так вот она какая — любовь!» — думала Анжелика, и по ее телу пробегала дрожь ужаса и восторга.
   Наконец любовники разжали объятия. Теперь они отдыхали, лежа рядом, бледные, словно мертвецы, погребенные в темном склепе. В блаженном предчувствии приближающегося сна их дыхание становилось все спокойнее. Оба они молчали. Первой шевельнулась женщина. Протянув белоснежную руку, она достала с консоли у кровати графин, где поблескивало темно-красное вино, и виновато улыбнулась.
   — О, дорогой мой, я изнемогаю, — прошептала она. — Давайте выпьем русильонского вина, право, ваш лакей оказался весьма предусмотрителен. Налить вам бокал?
   Мужчина что-то пробормотал из глубины алькова, выражая, видимо, свое согласие.
   Дама, к которой, казалось, уже вернулись силы, наполнила вином два бокала и, протянув один мужчине, осушила свой с явным наслаждением. И вдруг Анжелика подумала, что и она бы не прочь сейчас лежать там, на этой постели, и смаковать жгучее вино Юга.