Страница:
2 О старообрядчестве Гончаровых и о присутствии вследствие этого эсхатологического начала в психоклимате семьи пишет Ю. М. Алексеева (см.: Гончаровский летописец. Ульяновск, 1996. Вып. 1. С. 374). Это несколько усложняет представление о «людях „Летописца”», о «незлобивой усмешке» Гончарова над «тяжеловесным укладом» которых писал Ю. М. Лощиц ( Лощиц. С. 95). А. Н. Гончаров говорил впоследствии о «византийской» обстановке, царившей в симбирском доме (см.: Ляцкий 1920. С. 69). Ср. упоминавшееся выше его письмо к М. М. Стасюлевичу от 26 октября – 4 ноября 1891 г., в котором он рассказывает о няне Аннушке, жившей в семье: когда Владимир Кирмалов, один из племянников Гончарова, пугавший окружающих нигилистическими выходками, обещал «выбросить „пенатов” ее (иконы. – Ред.) за окно», то «хитрая старушка вставала очень рано, молилась угодникам и на целые сутки запирала их в свой тяжелый, железом окованный, сундук. Кирмалов уверял меня, что его нянюшка ему очень напоминает придворных монахинь времен Византии» (ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, № 453, л. 12).
Сноски к стр. 167
1 «Необходимо полностью выпасть из времени и российского пространства, чтобы в 30-е годы XIX в. успокоиться, прочитав фамилию „Радищев”» (Криволапов В. Н. «Типы» и «Идеалы» Ивана Гончарова. Курск, 2000. С. 81). Следует, вероятно, обратить внимание на интересное сближение. Летом 1849 г. Гончаров, будучи в Симбирске, мог посещать Л. В. и А. В. Киндяковых (А. В. Киндякова, как полагают некоторые исследователи, послужила одним из прототипов бабушки в задуманном тем летом «Обрыве»). Факт этот не отмечен в «Летописи жизни и творчества И. А. Гончарова» А. Д. Алексеева, вероятно потому, что, впервые упомянутый в «Воспоминаниях» Г. Н. Потанина, он, подобно «Воспоминаниям» в целом, является весьма спорным и, по видимости, опровергается приведенными М. Ф. Суперанским воспоминаниями симбирских родственников Гончарова о том, что писатель никогда на даче в Киндяковке не жил (см.: ВЕ. 1908. № 11. С. 22), хотя, вообще говоря, Гончаров мог бывать в Киндяковке и не живя там на даче. К тому же знакомство Гончарова с Киндяковыми могло состояться в более раннее время: А. О. Киндякова была крестной матерью сестры будущей жены Н. А. Гончарова, который женился в 1842 г. (см.: Алексеева Ю. М. Был ли Андрей Карлом? С. 5). М. Ф. Суперанский приводит свидетельство Е. А. Гончаровой (жены А. Н. Гончарова) о том, что, «будучи в Симбирске, Иван Александрович часто бывал в семействе Рудольф, где были две сестры жены его брата – девицы» ВЕ. 1908. ( № 12. С. 420). Фамилия «Радищев» возникает в этом сюжете в связи с тем, что тетка Л. В. Киндякова М. И. Аргамакова одновременно приходилась двоюродной теткой А. Н. Радищеву (см.: Блохинцев А. Приверженцы вольности // Памятники Отечества. 1998. № 5-6(41). С. 96).
Сноски к стр. 168
1 Указание на количество поколений есть в первоначальной редакции части первой романа: «Этот рыцарь был двумя или тремя поколениями моложе («русских Калебов». – Ред.)…» (наст. изд., т. 5, с. 122). Можно дополнить это наблюдение тем, что подьячие, рассказы которых слушал Тарантьев, названы «рыцарями Фемиды семидесятых годов» (там же, с. 50).
2 Ардатовский уезд вошел в состав Симбирского наместничества после 15 сентября 1780 г. (см.: Рябушкин М. От уезда до области // Памятники Отечества. 1998. № 5-6(41). С. 64-67). Можно упомянуть здесь интересную деталь: слова Захара о барине («наш-то столбовой») могли иметь как реальное, так и легендарное основания. С одной стороны, столбовыми дворянами, как известно, назывались потомки древних родов, занесенных в родословные книги (столбцы). С другой стороны, существует местная легенда, попавшая в краеведческие издания (см., например: Семенов-Тян-Шанский П. П. Географическо-статистический словарь Российской империи. СПб., 1868. Т. 4. С. 601, а также упомянутый выше «Сборник исторических и статистических материалов Симбирской губернии: Приложение к Памятной книжке на 1868 год» (с. 33)), согласно которой коренные дворяне приволжского края писались в документах именно «столбовыми», так как Симбирску, взамен старого герба, льва с мечом в лапе, Екатериной II (за то, что город остался верным престолу, когда восстание под руководством Емельяна Пугачева охватило все Поволжье) был пожалован 22 декабря 1780 г. новый герб: в синем поле белый столб с золотой короной на нем. Краткую справку о бытовании эмблемы, положенной в основу герба, см.: Симбирск и его прошлое: Хрестоматия краеведческих текстов / Сост. В. Ф. Шевченко. Ульяновск, 1993. С. 62, 107.
Сноски к стр. 169
1 Бейсов П. С. Новые материалы для биографии И. А. Гончарова // Известия научного совета Государственного архива Ульяновской области. Ульяновск, 1959. Вып. 1. С. 157.
2 Бейсов П. С. Гончаров и родной край. С. 60.
3 См.: Селиванов К. А. Литературные места Ульяновской области. Саратов, 1969. С. 176.
4 У А. Г. Цейтлина ошибочно – Антонович (см.:Цейтлин. С. 19).
Сноски к стр. 170
1 См.: Суперанский М. Ф. 1) Воспитание И. А. Гончарова. С. 17-19; 2) Материалы для биографии И. А. Гончарова. С. 171-172. Жена Троицкого, немка (в девичестве Лицман), преподавала немецкий и французский языки. Гончарову приписывалось использование факта ее национальности: «…немцу Штольцу соответствовала немка ‹…› жена священника, учившая детей немецкому и французскому языку», причем Верхлёво – это имение княгини Хованской (Ляцкий 1920. С. 66). П. С. Бейсов констатировал, что содержателями симбирских пансионов были в основном иностранцы, чаще всего французы (первый пансион для дворянства был официально разрешен в 1803 г. – см.: Бейсов П. С. Гончаров и родной край. С. 9).
Сноски к стр. 171
1 См.: наст. изд., т. 1, с. 634-635. «В ранней повести предсказаны не только приемы создания портрета Обломова, но и сами эпизоды начала романа. В „Лихой болести” фигурирует верный слуга-нянька, которому Тяжеленко приказывает: „Эй, Волобоенко! ‹…› воды! Окати мне голову, опусти сторы и не беспокой меня ничем до самого обеда”. Конец Никона Устиновича от удара на руках верного слуги прямо соотносится уже с грустным концом Ильи Ильича» (Краснощекова. С. 226).
2 См.: Mazon. P. 46, а также: наст. изд., т. 1, с. 651.
3 См.: Ляцкий 1920. С. 203-204; Mazon. P. 93-94; наст. изд., т. 1, с. 661-662.
4 См.: наст. изд., т. 1, с. 791-792, 806-807.
Сноски к стр. 172
1 Энгельгардт Б. М. Избр. труды / Под ред. А. Б. Муратова. СПб., 1995. С. 261.
2 См. также близкое к мнению Лощица наблюдение Т. Б. Зайцевой, считающей, что «пассивная созерцательность Обломова близка идее древних философов Востока о Недеянии как идеале человеческой жизни» (Зайцева Т. Б. А. П. Чехов и И. А. Гончаров: Проблемы поэтики: Автореф. дис. на соиск. учен. степени канд. филол. наук. СПб., 1996. С. 9). Ср.: Краснощекова. С. 184-188, 257. См. также: наст. изд., т. 3, с. 467-468, 505-506, 525-526.
Сноски к стр. 173
1 Сенанкур Э. Оберман. М., 1963. С. 155. См.: Mazon. P. 129.
Сноски к стр. 174
1 «Самое дорогое для Обермана – „быть самим собой”, самое важное – естественные потребности личности, а не требования общества, следование которым лишает человека целостности» (Отрадин. С. 122). Герой Сенанкура в определенном смысле является последователем Ж.-Ж. Руссо; его «бегство» от общества преследует одну чрезвычайно важную цель – сохранение своей внутренней независимости, он в соответствии с философско-педагогической установкой Руссо желает оставаться «прежде всего человеком» (Руссо Ж.-Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж.-Ж. Пед. соч.: В 2 т. М., 1981. Т. 1. С. 30). Эта «руссоистская линия» присутствует и в романе Гончарова, иногда прямолинейно выражаясь в патетической риторике «философа» Обломова: «Где же тут человек? Где его целость? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?» (наст. изд., т. 4, с. 172-174). Но, конечно, здесь мы имеем дело с отраженными руссоистскими мотивами (огромная литературно-философская перспектива), в их «гоголевском» варианте, несколько ослабленном, отчасти даже с комическим оттенком, заставляющим вспомнить ораторские упражнения Фомы Фомича Опискина, героя повести Ф. М. Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели», благожелательным цензором которой был Гончаров.
2 Сю фигурирует и в тексте романа (ср. ироническую реплику Ольги: «Эти слова я недавно где-то читала… у Сю, кажется…» – наст. изд., т. 4, с. 260). В черновой рукописи романа сказано определеннее: «Ах, эти слова я вчера читала у Сю» (наст. изд., т. 5, с. 313, вариант к с. 260, строки 41-42).
Сноски к стр. 175
1 См. также ниже, с. 563-564.
2 ОЗ. 1856. № 4. С. 523-524. Характерно, что в оригинале слову «барин» соответствует слово «джентльмен», так же как и в современном переводе (см.: Диккенс Ч. Собр. соч.: В 30 т. М., 1960. Т. 20. С. 18). Ср.: Mazon. P. 326. О семантических различиях в тексте «Обломова» между словами «барин» и «джентльмен» см. ниже, с. 546-548, примеч. к с. 177.
Сноски к стр. 176
1 Но отмечались критиками и принципиальные различия: Г. И. Шнейдер писал о разной природе юмора у Гончарова и Диккенса (Шр. Гр. Гончаров, Короленко и Чехов в итальянском переводе: (Письмо из Италии) // Рус. вед. 1909. № 135. 14 июня. С. 3); анонимный рецензент «Русского вестника» – о разных типах психологизма у этих писателей (1895. № 9. С. 327).
2 Л. Н. Толстому Гончаров писал 2 августа 1887 г. о Диккенсе как о создателе «великих картин жизни для всех». В письме к С. А. Никитенко от ноября-декабря 1869 г. он восторгался: «Я недавно перечитал кое-что у Диккенса: какая громадная фигура». В личной библиотеке Гончарова были книги Диккенса на русском и английском языках (см.: Библиотека. С. 37, 110; № 54, 251). См. также: наст. изд., т. 3, с. 559.
3 См.: наст. изд., т. 4, с. 181. В первоначальной редакции части первой романа еще сильнее подчеркиваются увлечения Обломова историей, политической экономией, переводами Сея; Штольц с укором напоминает другу юношеские занятия и порывы: «…хотел изучать камеральные науки, бредил политической экономией. Где у тебя груды переводов? Ведь ты почти всего Сея перевел. Помнишь, ты читал Робертсона, Юма? Где у тебя всё это?» (наст. изд., т. 5, с. 205).
Сноски к стр. 177
1 Сей Ж.-Б. Основание счастия // Моск. телеграф. 1825. Ч. 2. № 8. с. 273-274. Об этой публикации см.: Отрадин. С. 105.
2 Муратов А. Б. И. А. Гончаров в Министерстве финансов // И. А. Гончаров: Новые материалы о жизни и творчестве писателя. Ульяновск, 1976. С. 47.
3 Там же. С. 51.
Сноски к стр. 178
1 См.: наст. изд., т. 5, с. 105; Штейн В. М. Очерки развития русской общественно-экономической мысли XIX-XX веков. Л., 1948. С. 105.
Сноски к стр. 179
1 Цит. по: И. А. Гончаров. Его жизнь и сочинения: Сб. историко-литературных статей / Сост. В. Покровский. СПб., 1912. С. 155.
2 См. об этом подробнее ниже, с. 288.
3 М. В. Отрадин пишет о «гамлетовской ситуации», в которой ощущают себя Обломов и герои других романов Гончарова: «Сомнения Ильи Ильича, как и сомнения шекспировского героя, касаются и мира, и человеческой натуры, и его самого. Постепенно Обломов, как и Александр Адуев, как и Райский, начинает обнаруживать неожиданное в себе самом. Это приводит его к особому состоянию „атрофии воли”, которая и есть главный признак гамлетовской ситуации» (Отрадин. С. 117). Ю. М. Лощиц, напротив, резко противопоставляет «обломовский» вопрос гамлетовскому, утверждая, что в герое Гончарова нет «никакого гамлетовского раздвоения, никакого метания между бытием и небытием» (Лощиц. С. 186).
4 Райский, герой последнего романа писателя, так размышляет над невольно родившимся литературным сопоставлением: «Над сравнением себя с Гамлетом он не смеялся. Всякий, казалось ему, бывает Гамлетом иногда!». Но сопоставление Ульяны Андреевны с Офелией Райский тут же отклоняет: «…он закатился смехом от этого сравнения».
5 Критики сопоставляли иногда с Гамлетом и самого Гончарова. Так, Л. Н. Войтоловский писал, что Гончаров был «Гамлет до сокровеннейших изгибов души», и обнаруживал суть «духовной личности» писателя в ее «двойственности», в «гамлетизме». Критик пришел и к такому фантастическому заключению: «Под конец жизни он, подобно Гамлету, даже притворялся сумасшедшим» (Войтоловский Л. Н. И. А. Гончаров // Киевская мысль. 1912. № 155. 6 июня). Но раздавались и другие голоса. Ю. Н. Говоруха-Отрок, к примеру, считал, что «гамлетовские вопросы не коснулись Гончарова» (Говоруха-Отрок. С. 334).
Сноски к стр. 180
1 Возможно, Гончаров почувствовал некоторую искусственность сравнения Ольги Ильинской с Корделией. Во всяком случае, он счел необходимым пояснить столь неожиданное сопоставление особым эмоциональным состоянием героя: «Обломову нужды в сущности не было, являлась ли Ольга Корделией и осталась ли бы верна этому образу или пошла бы новой тропой и преобразилась в другое видение, лишь бы она являлась в тех же красках и лучах, в каких она жила в его сердце, лишь бы ему было хорошо. ‹…› И потому в мелькнувшем образе Корделии, в огне страсти Обломова отразилось только одно мгновение, одно эфемерное дыхание любви, одно ее утро, один прихотливый узор» (наст. изд., т. 4, с. 246). Позднее Корделию вытесняют другие женские образы; «жаркая улыбка» смущает Обломова: «Он где-то видал эту улыбку; он припомнил какую-то картину, на которой изображена женщина с такой улыбкой… только не Корделия…» (там же, с. 271). В черновой рукописи этой женщиной была Клеопатра (см.: наст. изд., т. 5, с. 325, вариант к с. 271, строки 26-28). Но в окончательном тексте романа Гончаров воздержался назвать Клеопатру среди предшественниц-спутниц Ольги.
Сноски к стр. 181
1 См. ниже, с. 563, примеч. к с. 243. В сознании Обломова возникают безусловно не только слова Корделии, но и весь ее идеально-поэтический образ. А. В. Дружинин в предисловии к переводу трагедии писал: «По объему своему роль Корделии меньше, чем роль второстепенной любовницы в небольшой скрибовской комедии, а между тем, по сознанию знатоков дела, ни один театр в мире не имел в лучшей своей актрисе настоящей Корделии. Лучшие героини Шекспира вообще говорят немного; но из них Корделия – самая молчаливая, стыдливая, самая скупая на речи» (Шекспир В. Король Лир. СПб., 1858. С. 33). Словесная скупость в высшей степени оправдана, она в гармоническом согласии с натурой героини: «Главное, основное достоинство молодой принцессы, – достоинство, слитое со всей ее жизнью, со всеми ее словами и помыслами, есть беспредельная честность сердца. Прямота всех поступков, истекающая из этой честности, совокупившаяся со всею поэзиею юности, красоты, преданности, добра, бескорыстия, как будто разливает небесное сияние вокруг всей фигуры Корделии. ‹…› По натуре своей Корделия богата нежной гибкостью и терпимостью ума, составляющими высшую силу женщины. ‹…› Но женственно кроткая вообще, она, по временам, бывает склонна к тихому, несокрушимому упрямству натур честных. ‹…› Слова не слушаются ее сердца, и ее сердце возмущается невинной фразой, будто преступлением» (Там же. С. 34-35).
Сноски к стр. 182
1 Тенденциозное отношение Гончарова к романам Тургенева ощутимо и в этом отклике, но оно здесь очень смягчено и затенено. Отметим также, что сравнение дочерей главного героя с «головками», «бежавшими из грезовских рамок», представляется неудачным.
Сноски к стр. 184
1 Логично рождающиеся и, по сути, неотразимые возражения Гончаров в той же «Необыкновенной истории» отклоняет, отказывая Тургеневу в праве на творческую перелицовку «чужих» сюжетов: «Да ведь и Шекспир, и Пушкин, и Гоголь, – скажут мне, – делали то же самое, что сделал Тургенев, то есть брали у бездарных или малодаровитых писателей (как Шекспир, например, взял у кого-то из своих товарищей сюжет «Лира»), потом он, а за ним Пушкин почерпали из легенд, летописей, предания, и Байрон делал то же; Гоголю, говорят, Пушкин дал сюжет „Мертвых душ”!». Создается впечатление, что Гончаров считал «заимствования» у бездарных и малодаровитых писателей (равно и из фольклора, летописей, хроник) делом законным и во всяком случае допустимым в отличие от переделок сюжетов великих мастеров (мысль в высшей степени спорная, которую многократно опровергает история мировой литературы). Гончаров полагал, что перечисленные им «великие мастера делали из взятого материала великие произведения, вдыхая в них свою творческую силу, и притом, уж конечно, ни чужой манеры, ни чужих картин и сцен не брали! Если они брали у других что-нибудь, так знали сами, как делать!». Но как раз такого творческого дара, по его мнению, был лишен Тургенев, который «переделывает не по-шекспировски, не по-пушкински и не по-гоголевски, а по-тургеневски, миниатюрно, и не создает, а сочиняет, то есть подведет маленьких человечков, едва намеченных, под большие фигуры, да, сняв ниткой мерку с плана, разобьет по этому и скудную фабулу, а чего не сможет дорисовать, то доскажет умом…».
2 В черновой рукописи романа Штольц обращается к тени Шекспира с интимными и страстными вопросами: «Открывая глубокую сокровищницу тайн сердца человеческого, проследя ряд тайн, добытых Шекспиром со дня колодезя, он обращался к тени поэта, спрашивая с ироническими вопросами: „А всё ли тут? А как тебе достались эти знания? А билось ли сердце твое уже ровно и не обливалось кровью после того, как ты добыл и отдал свету свою последнюю тайну из глубоких недр сердца?”» (наст. изд., т. 5, с. 255, вариант к с. 162, строка 34; см. также с. 254, вариант к с. 162, строка 24).
Сноски к стр. 185
1 См. об этом ниже, с. 249-253. В современной критической литературе Ольга Ильинская противопоставляется как предтеча эмансипированной и сильной женщины будущего «консервативным» героиням знаменитых русских романов («Евгений Онегин», «Война и мир»). Б. Холмгрен, в частности, особенно впечатляет ее «беспрецедентная» неудовлетворенность счастливой семейной жизнью с почти идеальным и очень современным Штольцем: «Когда Ольга жалуется, что ее монотонная домашняя рутина является „концом дороги”, она напоминает Константина Левина Толстого, а не Китти Щербацкую и, уж конечно, не Наташу Ростову» (Holmgren B. Questions of Heroism in Goncharov's «Oblomov» // Goncharov's «Oblomov»: A Critical Companion / Ed. by G. Diment. Evanston: Northwestern University Press, 1998. P. 85-86). Существует и противоположная точка зрения, восходящая к Ап. Григорьеву (см.: Лощиц. С. 180-183).
Сноски к стр. 186
1 В письме к великому князю Константину Константиновичу от 27 июня 1884 г. Гончаров выражал надежду на то, что остзейские немцы «научат нас, русских, своим в самом деле завидным племенным качествам, недостающим славянским расам, – это persev?rance во всяком деле ‹…› и систематичности. Вооружась этими качествами, мы тогда и только тогда покажем, какими природными силами и какими качествами обладает Россия!».
Сноски к стр. 187
1 «Именно в романе „Обломов” проблемам воспитания принадлежит центральная роль. Образы Обломова и Штольца демонстрируют результаты двух диаметрально противоположных „систем воспитания”» ( Тирген. С. 23).
2 Гончаров так писал великому князю Константину Константиновичу в упомянутом выше письме: «Германская культура и интеллигенция, конечно, старее, обширнее, пожалуй, выше русской; но она есть всеобщее европейское достояние вместе с французской, английской, другими культурами, и между прочим также и русской, внесшей и вносящей значительные вклады в общую сокровищницу европейской цивилизации!».
3 В. Н. Криволапов в статье «Вспомним о Штольце…» обнаруживает параллели и ассоциации с романом Гончарова в ряде работ М. Вебера, особенно в том, что касается «протестантской этики и духа капитализма» (см.: РЛ. 1997. № 3. С. 42-67).
Сноски к стр. 188
1 Гончаров неоднократно упоминает Винкельмана в письме разных лет к С. А. Толстой, великому князю Константину Константиновичу, А. Ф. Кони. Так, последнему он писал о своих литературных занятиях в юности 24 июня 1880 г.: «Я для себя, – без всяких целей, -писал, сочинял, переводил, изучал поэтов и эстетиков. Особенно меня интересовал Винкельман».
2 П. Тирген даже считает, что «авторский замысел романа „Обломов” не может быть понят без знания Шиллера» (Тирген. С. 21). В. И. Мельник полагает также, что в романе (особенно в «Сне Обломова») своеобразно преломились и идеи («антифеодальный пафос») педагогического трактата Ж.-Ж. Руссо «Эмиль…» (1759) (Мельник 1985. С. 20-21). Эту точку зрения оспаривает Тирген, считая, что она «требует основательной проверки» (Тирген. С. 29). Е. А. Краснощекова, напротив, не только соглашается с тезисами Мельника, но и развивает их, высказывая предположение: «Возможно, что „Сон Обломова” был задуман с дидактической целью – как своего рода „Анти-Эмиль”» (Краснощекова. С. 261). Краснощекова также полагает, что рассказ о воспитании Андрея Штольца «соотнесен с идеями Руссо ‹…› как русская вариация на темы из „Эмиля, или О воспитании”» (Там же. С. 270). Но Штольца отец воспитывал, разумеется, не по идеям Руссо, а по установившимся рекомендациям системной практической немецкой педагогики в ее бюргерском варианте. Другое дело, что знакомство с сочинениями Руссо дополнило позднее (это относится и к Обломову) его образование. Примечательно, что именно Штольц напоминает Обломову о его увлечении в юности произведениями Руссо, Шиллера, Гете, Байрона, которые тот «носил» сестрам в Кудрино, улучшая их литературный вкус (наст. изд., т. 5, с. 208, сноска 3). Сомнительно, однако, что Обломов носил им педагогический трактат «Эмиль…». Скорее всего, это был роман «Новая Элоиза».
Сноски к стр. 189
1 Но причисление Штольца к «обломкам» разрушает заветную мысль автора, постоянно подчеркивающего контраст между Штольцем и Обломовым. Это главная антитеза в романе, суть которой П. Тирген, возводя ее к трактату Шиллера, передает так: «В жизненной норме Штольца отражается идеал „цельного человека”, как он прежде всего описывается в шиллеровском триптихе о физическом, эстетическом и нравственном совершенствовании. В противовес Обломову – человеку-обломку – здесь воплощается идеал цельности» (Тирген. С. 25).
2 То обстоятельство, что И. Кант не упомянут ни в окончательном тексте романа, ни в черновой рукописи, не меняет сути дела; П. Тирген имеет в виду не только общую философскую традицию, но и прямое влияние сочинений Канта на Шиллера: «Размышления Шиллера, как он сам указывает, непосредственно связаны с Кантом, и прежде всего с его статьей „Ответ на вопрос: что есть просвещение?” 1783 года. Знаменитое кантовское определение – превосходное объяснение „обломовского вопроса” и его причин: „Просвещение есть выход человека из несовершеннолетия, в котором он сам повинен. Несовершеннолетие – это невозможность жить собственным разумом, без чужого руководства. Вина этого несовершеннолетия не в недостатке разума, но в недостатке решительности и мужества обойтись без чьей-либо помощи. Sapere aude! ‹Имей смелость знать! – лат.› Имей мужество обходиться собственным разумом – таков девиз просвещения. Леность и трусость – причины того, что большая часть людей ‹…› в течение всей жизни охотно пребывают в несовершеннолетии”» (Там же. С. 26; см. также: Краснощекова. С. 354).
Тирген называет в связи с проблематикой романа (физический упадок Обломова) и другую работу Ф. Шиллера «О грации и достоинстве» (1793), в которой тот пишет о тесной связи духа и материи, «деятельном духе» и «бездеятельном духе» (Тирген. С. 27-28). Штольц, как образцовый герой, по мнению ученого, «выдерживает высшее испытание характера», о котором шла речь в трактате Шиллера «О возвышенном» (1793) (Там же. С. 31). Работу Шиллера «О наивной и сентиментальной поэзии» (1795), анализируя источники идиллической картины мира в «Сне Обломова», вслед за Х. Роте и И. Клейном, упоминает Ю. Манн в статье «Гончаров как повествователь» (см.: Leben, Werk und Wirkung. S. 87-88).
Сноски к стр. 190
1 Louria Iv., Seiden M. I. Ivan Goncharov’s Oblomov: The Anti-Faust as Christian // Canadian Slavic Studies. 1969. Vol. 3. N 1. P. 49. Можно согласиться с таким сопоставлением «Фауста» и «Обломова»: «В том и другом произведении автор занят конфликтом между двумя радикально противоположными путями жизни: жизнь как действие и жизнь как бездействие; жизнь как становление (или утилитарное служение чему-то) и жизнь как простое существование». Но невозможно согласиться как с тем, что увлечение Фауста материальным прогрессом трансформировалось в романе Гончарова в «отрицание любого прогресса такого рода и в воспевание христианской жизни», так и с тем, что Обломов, подавивший в себе «деятельные желания Фауста, переведя их в сферу созерцания, в итоге становится святой фигурой» (Ibid.). Эти мысли канадских ученых прозвучали ранее, но в более мягком варианте в статье М. Мэйса (см.: Mays M. A. Oblomov as Anti-Faust // Western Humanities Review. 1967. Vol. 21. N 2; ср. полемические возражения: Краснощекова. С. 338, 476).
Сноски к стр. 191
1 Rothe H. Goethes Spuren im Beginn des russischen Realismus (1845-1860) // Goethe und die Welt der Slaven / Hrsg. v. H.-B. Harder und H. Rothe. Giessen, 1981. S. 158-173.
2 Setchkarev V. Andrej ?tols in Gon?arov’s «Oblomov»: An attempted reinterpretation // To Honor Roman Jakobson: Essays on the occasion of his seventieth birthday. The Hague; Paris, 1967. Vol. 3. P. 1804. См. также: Bayer J. T. Arthur Schopengauer und russische Literatur der sp?ten 19. und fr?hen 20. Jahrhunderts. M?nchen, 1980. S. 7-19.