Максим Горький
О детях

   [1]
   Вот какое письмецо недавно прислала мне одна дивчина с Украины:
   «А, слухайте, Горький, чи ви вмiете сердиться i лаяться як на своiх дiтей рассердитесь дак и бьете iх як мене бье дiд та батько? Коли приiдете до нас у Союз так може будете у Киiвi так це од нас близче, тiльки сто верст, так я отпрошусь у батька у Киiв будьто на богомiлля и може як небудь побачу вас.
   Скажете: якi гадкi i нiзьки люди, як був я бiдний тодi i не дивились на мене, а теперь кажуть, що хочби дали побачити, та мене ще тодi на свiтi не було, як ви були бiдни.»
   Не знаю, сколько лет Ганне, но не сладко живётся ей с «батьком i дiдом»! Наверное, такое же горькое житьишко внушило тринадцатилетней девице из Вятской губернии такое послание:
   «Дедушка Горький, я вас попрошу ответить на вопрос; я спорю с подружками и ребятами, что значит избавиться? Я говорю, это значит уйти из избы совсем из деревенской жизни, чтобы жить по-другому. И все смеются, что я выдумываю, учитель – тоже смеётся. Он старик, это ему можно простить, а когда свои смеютея, очень обидно. В деревне жить скучно, пионеров у нас четыре, и ничего нельзя делать. Пионеров не любят.»
   О той же скучной жизни, в которой «ничего нельзя делать», писал мне деткор Андрюша. К сожалению, первое письмо его я потерял, но помню, что в письме этом Андрюша жаловался: отец запрещает читать книги, бьёт, довёл до того, что Андрюша бежал из дома, но был пойман и жестоко избит. В письме он меня спрашивал: что же ему делать? Он хочет учиться, хочет «работать полезную работу». И сообщил, что, если его будут бить, он «подожгёт избу», а сам «убежит в беспризорники». Я написал письмо ему, не советуя избу поджигать, но, если уж другого выхода нет у него, – пусть, бежит в Москву. Написал и отцу его. Но на отца письмо моё не подействовало, как это видно из следующего письма Андрюши.
   «Здравствуйте, М. Горький!
   Пишет Вам Андрюша. Небойсь, вы меня знаете, я вам послал уже несколько писем и во всех письмах писал о беспризорных.
   Теперь я не думаю о беспризорных, я уже удрал от отца и мати с своего дома. Сейчас я нахожусь в детском колхозе «Гигант», о котором вы, может быть, читали в газетах. Колхоз этот находится от нашего дома за 800 вёрст, если не больше.
   Но теперь послушайте, как я попал в колхоз. Я хотел учиться – мать и отец меня не пускали, били за это и за то, что я был деткором. На отца я и на мать не жалился. Я знал, что мне хуже будет. Я всё время дружил с нашим учителем. Он мне давал разные советы. Но мне стало плохо, и я решил удрать из дома куда-либо, впрочем, в «Дружные ребята», рассказал я учителю.
   Учитель мне не советовал, но, впрочем, дал три рубля, да я у отца уворовал три рубля.
   Пошёл на станцию, прошу детский билет до Москвы, мне не дают – говорят: ты удираешь из дома. Тогда я беру билет до города Новозыбкова, подыскиваю там знакомых, они мне берут детский билет до Москвы. Едем, проверяют билеты. Задают мне вопрос, сколько лет? Отвечаю – десять. Говорят: пойдём в ОГПУ! Я начал плакать, притворяюсь ребёнком.
   В ОГПУ не ведут. Я веселюсь, но, конечно, никто не замечает. Дружу с беспризорными, но потом расстаюсь, – вижу из меня жулик выйдет. Отлучаюсь от беспризорных, еду к редактору «Дружные ребята» – я у неё жил, когда приезжал на съезд деткоров. Екатерина Евгеньевна хочет отправить домой. Сердиться начинаю я и плакать про себя. Живу в Москве больше месяца, но потом редакция направляет в детский колхоз.
Жизнь в детском колхозе
   Когда я приехал в колхоз, ребята меня боялись, сторонились, но через неделю привыкли ко мне и стали жить со мной дружно и весело. В ШКМ, в бывшем имении Гончарова, меня принимают в пятый класс, хотя январь на дворе. Учителя боятся меня. Не спрашивают, считают меня незнающим. Но вот пришла удобная минута. Нам задают писать сочинения. Пишем. Начинаем читать. Самое лучшее сочинение – это моё. Стали уж меня учителя спрашивать. Отвечаю. Идёт зачёт за первое полугодие. Сдаю. Становлюсь, можно сказать, примерным учеником нашей группы. Выбирают правление, меня в кандидаты.
О нашем хозяйстве
   У нас восемь га земли, две лошади, одна корова, четыре поросёнка. Скоро получим 24 кролика, 10 кур и другое.
   Одно плохо: нет библиотеки колхозной, может быть, вы пришлёте почитать чего-либо. Мы ждём.
Андрей.»
   Из этого письма видно, что мальчик немножко хвастается своими успехами, но успехи его подтвердили мне преподаватели школы колхозной молодёжи. Мне кажется, что мальчуган мог бы похвастаться и тем, что он – «избавился», преодолел силу того физического сращения с собственностью, которое очень рано и особенно глубоко развивается в детях крестьян.
   Недавно в одной из эмигрантских газет был опубликован такой факт:
   «Во Франции, на ферму Буалю Пу, возле Пуатьера, зашёл бродяга, попросивший у хозяйки разрешения переночевать на сеновале.
   Наутро случайный гость, желая отблагодарить за стол и приют, предложил свою помощь в работе на огороде. Услуга его была охотно принята, а затем, утомлённый жарой, бродяга забрался в кухню и принялся распивать бутылку вина, стоявшую на столе. Это увидел шестилетний[2] сын фермера и стал порицать бродягу. Тот, не обратив внимания на мальчика, рассмеялся и продолжал пить. Тогда разыгралась неожиданная и быстрая драма. Мальчик выбежал в соседнюю комнату, снял со стены висевшую там винтовку, сам её зарядил и, тихо подкравшись к двери, почти в упор выстрелил в бродягу. Пуля попала в сердце, и гость был убит наповал.
   Малолетний убийца настолько сохранил хладнокровие, что стал уверять родителей и прибежавших рабочих, что гость покончил с собой. Только позже он рассказал жандармам всю правду.»
   Как видите, это гораздо серьёзнее кражи трёх рублей и намерения поджечь избу родителя для того, чтоб выбежать туда, где можно научиться «работать полезную работу».
   Одно из неоспоримых и прекрасных достижений Октября – мальчики и девочки, которые уже инстинктивно чувствуют, что «большая глупость жить, как жили наши, батьки, когда теперь показывается, как можно лучше жить». Это – слова из письма двенадцатилетнего человека, который сильно пострадал за то, что пытался внушить отцу и дяде: если корову подкармливать картофелем, она даст более обильный удой. Отец не поверил ему, тогда молодой новатор начал красть картофель у дяди и тайно подкармливал корову. Удой стал действительно лучше, но дядя застиг новатора «на месте преступления» и побил его. Такие маленькие драмы, должно быть, становятся всё более частыми в деревне, где противоречия «отцов и детей» всё более решительно обостряются и должны обостряться. Дети отлично растут.
   Вот ещё письмо восемнадцати школьников первой ступени:
   «Дорогой т. Горький!
   Большое спасибо за тетради и учебники, которые вы нам прислали. Мы тоже посылаем вам в подарок облигацию 3 займа индустриализации, которую купили на деньги, вырученные от продажи утильсырья. А ещё посылаем свою карточку, это мы снимались на своей школьной выставке на праздник урожая и коллективизации. Тов. Горький! У нас есть к вам большая просьба: для детей-сирот и бедняков мы решили при школе открыть столовую (так как за последнее время ребята стали бросать учиться за неимением питания дома). Не имея средств и поддержки со стороны местных организаций нашего района, мы обращаемся к вам с просьбой: помогите нам в нашем деле, пришлите хоть немного денег. Тов. Горький! Мы знаем, что попрошайничать нехорошо, но мы обращаемся к вам как к товарищу и надеемся, что вы не откажете в нашей просьбе.
   Пришлите нам свою карточку и нарисуйте домик, в котором вы живёте.
   Мы хотели было вместо облигации послать вам коньки, да вспомнили, что зимы в Италии не бывает.
С тов. приветом! Ученики Ляховской школы 1 ступени.»
   Вот какие умные и хорошие чертенята! Один из таких – сибиряк, иркутянин – пишет «маленько о нашей школе»:
   «Я думаю – вам известно о дореволюционной школе. Новая школа совсем не то, в ней мы можем смело затронуть любой интересующий вопрос.»
   А с другого края Союза – с юга – маленький корреспондент сообщает:
   «Учит нас старушка слабого здоровья и смешно чихает, очки падают даже. Зато всё знает, как московский профессор, об чём ни спроси, рассказывает на большой палец. Читала нам твоё письмо и здорово рассказывала. Ты сам напиши нам, дедушка, мы твои книжки читаем.»
   Кстати, профессор А. Цингер сообщает:
   «Современный школьник проявляет гораздо более уважения к книге, чем это было раньше.»
   А вот ещё корреспонденты, эти живут «на Севере, в трёх километрах от Белого моря». Они шлют мне «радостный привет», желают «всего наилучшего, а главное – здоровья и успеха в весьма полезной для трудящихся работе». Сообщают:
   «Есть у нас и пионеротряд, но не всех детей родители отпускают, так как некоторые твёрдо держатся за религию.»
   Есть и такие письма:
   «Дорогой дедушка Горький!
   Посылаем мы потихоньку от папы с ним вместе снятым карточку. Он-то не даёт, а мне очень хотелось себя тебе послать. Как бы мы хотели тебя живым посмотреть, а не только на карточке. Смотри, живи дольше да напиши нам в школу какую-нибудь книжечку. Приезжай к нам в гости, вот был бы праздник. Будем ждать. Всева и Аркаша Царьковы.»
   Очень много пишут мне ребята. Разумеется, я горжусь этим и нахожу, что имею право гордиться. Уверен, что я не один литератор в Союзе Советов, что и другие пользуются не меньшим вниманием детей.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента