Максим Горький
Сирота
В туманный и дождливый день у ворот кладбища маленькая группа людей, стоя в луже грязи, торговалась с извозчиками.
– Пятиалтынный! – густым басом восклицал высокий и тучный священник в ответ на дружные крики извозчиков, просивших по четвертаку.
– Ах, какие вы бесстыжие! – укоряла их одна из четырёх женщин, окружавших священника.
Одна держала зонт над его головой и сама плотно жалась к его боку, стараясь укрыться от дождя, мелкого, как пыль.
– Погоди, мать, не толкайся! – говорил священник, внушительно приподнимая кверху правую руку. – Ну, за пятиалтынный везёте?
– Ах, какие вы жадные! – огорчённо восклицала матушка, нетерпеливо переступая по грязи с ноги на ногу. На её худом лице с большими круглыми глазами пылало негодование, и она, высоко подобрав свою юбку, так нетерпеливо дёргала её, точно хотела бежать.
– Далеко ли тут? – говорила она, убедительно качая головой. – Вы подумайте – далеко ли?
Но извозчики не хотели думать. Ожесточённо дёргая вожжами и раскачиваясь на козлах, они кричали, перебивая друг друга:
– Помилуйте, батюшка! Не торгуйтесь, матушка! Пожалуйте! Притом же – за упокой души…
Дьякон, псаломщик с крестом в руках и ещё три женщины, укутанные в большие платки, тоже возмущались жадностью извозчиков и ревностно поддерживали оживление торга. Они очень шумели пред входом в обитель вечного покоя, и холодный ветер, точно желая скорее прогнать их, сбрасывал им на плечи крупные капли дождя с ветвей берёз и лип, уныло осенявших каменную ограду кладбища…
Нищие, в грязных и мокрых лохмотьях, окружали этих людей и, разбрызгивая грязь своей тяжёлой обувью, болезненно и назойливо ныли:
– Подайте Христа-а ра-ади…
– Копеечку за упокой её душеньки – пода-айте!
– Поминаючи усопшую…
– Фу, какие ненасытные! – кричала матушка, высовывая голову из-под зонта. – Да ведь вам уже подали… ведь получили вы по баранке… Ай-я-яй! Как вам не стыдно!
– Пятиалтынный! – густым басом восклицал высокий и тучный священник в ответ на дружные крики извозчиков, просивших по четвертаку.
– Ах, какие вы бесстыжие! – укоряла их одна из четырёх женщин, окружавших священника.
Одна держала зонт над его головой и сама плотно жалась к его боку, стараясь укрыться от дождя, мелкого, как пыль.
– Погоди, мать, не толкайся! – говорил священник, внушительно приподнимая кверху правую руку. – Ну, за пятиалтынный везёте?
– Ах, какие вы жадные! – огорчённо восклицала матушка, нетерпеливо переступая по грязи с ноги на ногу. На её худом лице с большими круглыми глазами пылало негодование, и она, высоко подобрав свою юбку, так нетерпеливо дёргала её, точно хотела бежать.
– Далеко ли тут? – говорила она, убедительно качая головой. – Вы подумайте – далеко ли?
Но извозчики не хотели думать. Ожесточённо дёргая вожжами и раскачиваясь на козлах, они кричали, перебивая друг друга:
– Помилуйте, батюшка! Не торгуйтесь, матушка! Пожалуйте! Притом же – за упокой души…
Дьякон, псаломщик с крестом в руках и ещё три женщины, укутанные в большие платки, тоже возмущались жадностью извозчиков и ревностно поддерживали оживление торга. Они очень шумели пред входом в обитель вечного покоя, и холодный ветер, точно желая скорее прогнать их, сбрасывал им на плечи крупные капли дождя с ветвей берёз и лип, уныло осенявших каменную ограду кладбища…
Нищие, в грязных и мокрых лохмотьях, окружали этих людей и, разбрызгивая грязь своей тяжёлой обувью, болезненно и назойливо ныли:
– Подайте Христа-а ра-ади…
– Копеечку за упокой её душеньки – пода-айте!
– Поминаючи усопшую…
– Фу, какие ненасытные! – кричала матушка, высовывая голову из-под зонта. – Да ведь вам уже подали… ведь получили вы по баранке… Ай-я-яй! Как вам не стыдно!
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента