– В наше время такого быть не может?
   – Еще как может! Ты не представляешь, ты никогда не был бедным, Марк. Когда у моей… – Я спохватилась. Он не сводил с меня глаз.
   – Когда что?
   – Когда у моей тети было варикозное расширение вен… – вовремя поправилась я. – Которая меня воспитывала, ты знаешь. Так вот, её положили в больницу; я работала тогда бухгалтером в Бристоле и поехала её навестить. За ней вообще почти не ухаживали. Мне пришлось устроить скандал, и это немного помогло, но я видела, что так к ней относятся потому, что она бедна и не может постоять за себя.
   – Насколько я понимаю, такое случается не часто. С человеком могут обойтись грубо и бесцеремонно, особенно, если он не слишком тяжело болен. Конечно, лучше, если ты можешь постоять за себя. Но в больнице нынче самое важное, чтобы у тебя обнаружил редкое и интересное заболевание. Если да, то к тебе отнесутся, как к королю. Если нет…
   – Зачем ты просишь меня рассказывать, если не веришь моим словам?
   – Вера тут не при чем. Я стараюсь взглянуть на вещи твоими глазами, а потом своими собственными…
   – Ну, я не знаю…
   – Да ты не обращай на меня внимания. Продолжай.
   – Ты думаешь, я защищаю нищету, горжусь, что была бедной? Никто не вправе осуждать меня, если сам этого не пережил.
   – По-моему, ты действительно что-то защищаешь, Марни, но что, не знаю. Хотя хотел бы знать. Вот психиатр определил бы. Но ты же не согласишься, правда?
   – На что?
   – На встречу с психиатром.
   – Нет.
   – Тебя это пугает?
   – Психиатр? Почему мне его бояться? Это просто пустая трата времени.
   – Может да, а может и нет.
   – Ты ходишь к врачу, когда совершенно здоров?
   – Думаешь, он ничего не найдет?
   – Они всегда что-нибудь придумывают, чтобы заработать себе на хлеб.
   Некоторое время Марк молчал. Потом встал, прошел к книжному шкафу и принялся листать книгу. Но смотрел он мимо.
   – Марни, скажи вот что… Ты может быть не представляешь даже, но… С тех пор, как мы женаты, ты совершенно ясно показала, что не выносишь физическую сторону любви. И я хотел бы знать – ты ненавидишь само это дело или именно меня? Могла бы ты получить удовольствие с другим мужчиной?
   – Нет.
   – Тогда психиатр мог бы помочь.
   – Спасибо. Мне и так хорошо.
   – В самом деле?
   – Но почему все люди должны быть одинаковы? Одни любят музыку, другие терпеть её не могут. Как скучен был бы мир, если бы все мы хотели одного и того же.
   – Но…
   – Ты совершил единственную ошибку, Марк: заставил меня выйти за тебя замуж. А я ошиблась в том, что попалась.
   Никогда ещё мы не подходили ближе к обсуждению тех ужасных вещей, которые были сказаны во время медового месяца. Но он, по-видимому, не мог с ними смириться.
   – Пока мы как-то держимся, но долго это продолжаться не может.
   – По-твоему, я должна уподобиться Этель?
   – По-моему, секс – это основной инстинкт, который никак нельзя сравнивать с любовью к музыке. Если он себя не проявляет, что-то не так.
   – Я не единственная женщина, которой это не нравится.
   – Конечно нет, Господи! Говорят даже о тридцати процентах. Но существуют разные степени отклонения, у тебя же – крайняя. И это при том, что и лицом, и фигурой ты совсем непохожа на фригидную женщину…
   – Они и внешне отличаются от прочих?
   – Думаю, да.
   – Тогда прости. Мне жаль, что ты обманулся.
   Воскресное утро выдалось дождливым, поэтому Марк занимался тем, что переставлял по-новому греческую керамику, собранную его женой. Но за обедом вновь вернулся к этой теме:
   – Я все время думаю о нашем вчерашнем разговоре. У меня есть знакомый – Чарльз Роумэн. Я хотел бы тебя с ним познакомить.
   – Кто он?
   – Психиатр. Хороший практик. Из тех людей, с которыми можно говорить.
   – Нет!
   – Можно было бы как-нибудь пригласить его на ужин. Ему под пятьдесят, он очень мудрый и простой.
   – Пригласи его, когда меня не будет.
   Несколько минут Марк ел молча.
   – Пожалуй, мы могли бы заключить договор.
   – Договор?
   – Да. Ты пойдешь навстречу мне, я – тебе… Допустим, я обещаю взять сюда Фьюри. Не так дорого обойдется переделать старый гараж в конюшню, а загон рядом все равно пустует. Тогда Фьюри будет здесь постоянно, и ты сможешь ездить верхом, когда захочешь.
   Я крошила хлеб, ожидая подвоха.
   – И что потребуешь взамен?
   – Согласиться ходить к Роумэну, скажем, дважды в неделю, чтобы понять, может ли он тебе помочь.
   – Да не нужна мне помощь, – возразила я, но мысли мои прыгали как блохи. Я ожидала, что Марк выставит такое условие, которое я не смогу принять.
   – Ты хотела бы привезти сюда Фьюри? – спросил он.
   – Ну конечно.
   – Тебе станет лучше?
   – Несомненно.
   – Ну, вот мое условие. Подумай.
   – Я бы лучше о тебе думала, Марк, разреши ты мне взять его без всяких условий.
   – Не сомневаюсь. Но без них не обойтись.
   После обеда я сама продолжила разговор:
   – Ты имеешь в виду, что я смогу оставить здесь Фьюри насовсем? И буду брать его, когда захочу? И ты сам будешь платить за его содержание?
   – Естественно.
   – А сколько времени мне придется ходить на прием?
   – Все будет зависеть от того, что он скажет. Возможно, он сразу решит, что ничем не сумеет тебе помочь. Но если Роумэн все же возьмется, нужно честно предупредить: лечение продолжительное.
   – Что он будет делать?
   – В основном, слушать тебя.
   – Но я говорила, что не люблю болтать.
   – Знаю. Это уже его проблемы.
   Тогда я больше не сказала ничего, но долго потом ломала голову, стоит ли соглашаться. И решила: если невозможно совсем отделаться от Марка, то надо попробовать хотя бы отключаться от него. А просто знать, что Фьюри рядом – все равно что иметь друга, к которому всегда можно прийти.
   Идея мне очень нравилась. И чем больше я о ней думала, тем больше она правилась. Но, соглашаясь, я шла на риск. Такие люди, как Роумэн, имеют обыкновение так влезать в твои мысли, что в конце концов и не заметишь, как что-нибудь выболтаешь. А мне только этого не хватало!
   Правда, всего два часа в неделю! Неужели я не продержусь пару часов перед каким-то врачом? Моя ненависть ко всей их братии только на пользу. Вопрос в том, кто кого перехитрит. Нужно все время быть настороже. Не так уж велика опасность, чтобы не рискнуть ради Фьюри.
   Весь понедельник я страдала, но во вторник утром решилась.
   – Марк, я думаю о твоем предложении.
   – Да? – слишком небрежно бросил он, а глаза выдавали волнение.
   – Да, я пока что не решила. Но если хочешь, пригласи доктора Роумэна на ужин. Мы познакомимся и я решу, смогу ли его вынести. Только помни, я пока ни на что не согласилась.
   – Не сомневаюсь, ему тоже захочется взглянуть на тебя. Он очень разборчив.
   – Что ты ему скажешь?
   – Пока не думал. Наверное, достаточно сказать, что тебе нужен курс лечения. Остальное – его дело.
   Я предупредила:
   – Только не вздумай рассказать ему, как я украла деньги.
   – Ты сама, милая, решишь, что говорить, что – нет. Все зависит от тебя. Я вообще не вмешиваюсь. Кроме того… ты же знаешь, меня беспокоит совсем другое.
   – Смотри, ты обещал.
   Я видела, что Марк доволен, хотя совсем не собиралась доставлять ему удовольствие. Но я уже решилась. Неужели он считал, что из этого что-то получится? Неужели рассчитывал, что несколько бесед с психиатром превратят меня в любящую жену? Неужели, человек никогда не теряет надежду?
   Хотя жизнь с Марком должна была избавить меня от необходимости заботиться о деньгах, это совсем не значило, что с денежными проблемами покончено. Последние три года я посылала маме не меньше пятисот фунтов, а то и больше. Они с Люси могли существовать только на то, что я давала. Я обязалась это делать, когда с трудом уговорила мать оставить работу в магазине в Плимуте и купила первый дом в Торки. Удайся дело с Ротлэндами, я бы легко могла продержаться года полтора. Теперь от денег почти ничего не осталось, к тому же они разбросаны были по всей стране. Двести девяносто один фунт десять шиллингов.
   В четверг зашел Терри. Я как раз подсчитала все свои резервы на листке бумаги, поспешно спрятала его и попросила миссис Ленард проводить гостя ко мне.
   На Терри был твидовый пиджак для верховой езды, желтый шелковый шарф и бежевые бриджи. С виду не окажешь, что Терри так сметлив, как на самом деле; не подумаешь, что хитер и пронырлив; зато создавалось обманчивое впечатление уверенности в себе. Никакого сравнения с Марком, таким скромным с виду, но действительно уверенным.
   Мы немного поговорили немного, он как всегда шутил, но я знала, что Терри явился не для того, чтобы болтать глупости. Через некоторое время он поднялся, прошелся по комнате и ткнул пальцем в одну из греческих ваз.
   – Ну, и каково быть замужем за Марком?
   – Нормально.
   – Ну-ну. Ты сама знаешь, что ничего не выйдет.
   – Что не выйдет?
   – Толку из вашего брака, милая. Я уже говорил тебе. Но зачем тебе это понадобилось?
   – Ты думаешь, я стану отвечать?
   – Я сам отвечу. Прежде чем стукнет пятьдесят, ты получишь самый модный невроз и кучу денег, истратить которые тебе не хватит времени.
   – Не думаю, что у нас с Марком все будет так.
   – А, это поначалу. Вот поживи тут года два, подыхая со скуки. Для таких, как ты, моя милая, жизнь – золотая клетка. Чего женщины действительно ждут от жизни? Я тебе скажу. Массу новых тряпок, бездну свободного времени, всеобщего поклонения и уйму секса. Но два первых пункта не заменят двух последних, это ты сама скоро увидишь. Женщины по своей природе не более моногамны, чем мужчины.
   – Спасибо, что предупредил.
   Терри ухмыльнулся.
   – И все равно мне жаль, что не увижу тебя у меня на вечеринке в следующее воскресенье.
   – Что за вечеринка?
   – Разве Марк не сказал? Я пригласил вас обоих на ужин, немного выпить, перекинуться в картишки. Он заявил, что не сможет.
   Я подобрала под себя ноги, потом, заметив взгляд Терри, одернула юбку.
   – Он отвечал только за себя.
   – Хочешь сказать, что приедешь без него?
   – Нет, не хочу.
   – Жаль. У тебя здорово пошло в прошлый раз.
   – Что пошло?
   – Покер. Придут Макдональды и ещё три-четыре человека. Знаешь, у тебя талант от Бога. Ты по природе игрок.
   Минуту мы оба молчали. Терри уставился на какой-то черепок. Я вспомнила, как в прошлый раз, едва научившись, выиграла двадцать два фунта.
   – Не понимаю, – заметил Терри. – Что тут находят люди? На любой свалке такого добра сколько угодно. В жизни не видел женщины претенциозней, чем Этель, с её раскопками курганов бронзового века. Зачем это женщине?
   – Расскажи про Этель, – попросила я.
   – Я и рассказываю. Вечно ходила в нескладных брюках, губы покрасит только, когда солнце зайдет. Марк был от неё совершенно без ума. Какой прок от бронзового века в постели?
   – У мужчин только одна мысль в голове, верно?
   – Но зато какая замечательная!
   Конечно, двадцать два фунта – совсем немного. Моих проблем они не решат.
   – Правда?
   – Что правда? – переспросила я.
   – Ладно, дорогая, можешь меня не слушать. Просто скажи, придешь в воскресенье?
   Но я не люблю азартных игр. У меня сердце начинает колотиться.
   – Не знаю. Посмотрим.
   – Ну ладно, к десяти, если сможешь.
   Вскоре он собрался уходить. Я его проводила.
   – Не говори Марку, что я приходил, – попросил Терри. – Я смылся якобы по делам фирмы, и ему не понравится, что я был у тебя. Я вообще ему не нравлюсь, ты же знаешь.
   Глядя вслед, я подумала, что и мне это тоже не правится. Он чего-то добивался, но совсем не того, что я; у нас разные цели, тут он ошибается.

11

   Вечером Марк сообщил:
   – Я позвонил Роумэну, он придет на ужин в пятницу.
   – Так скоро? И что он сказал?
   – Мы почти не разговаривали. Сначала он не хотел встречаться с тобой в гостях.
   – Почему?
   – Считает, что пациента лучше принимать у себя.
   – Что ты сказал обо мне?
   – Самое основное. Но объяснил, что ты охотнее пойдешь к нему, если сначала познакомишься с ним здесь.
   Теперь, когда это реально повисло над моей головой, я стала беспокоиться. Марк это понял, поскольку тут же добавил:
   – Я позвонил в строительную фирму, завтра утром они пришлют человека, можешь показать ему, как переделать старый гараж. Фьюри привезут через неделю.
   Фьюри… Мне не нравилось, что Марк заговорил о нем. Фьюри был моим, моим товарищем и другом. Я хотела, чтобы он был здесь и оставался только моим.
   – Он придет один? – спросила я, имея в виду Роумэна.
   – Может быть, нам пригласить маму? Она не была у нас после приезда, и больше будет похоже на дружеский визит.
   – Боюсь, я стану чувствовать себя, как муха под микроскопом.
   – Он человек совсем другого склада.
   – Лучше бы я тебе ничего не обещала…
   – Если он тебе совсем не понравится, всегда можно найти кого-то другого.
   Я посмотрела на Марка. Не попытаться ли мне переубедить его? Заявить, что не хочу я целыми днями думать о какой-то своей болезни, что люди вроде Роумэна приносят больше вреда, чем пользы. Но знала: он напомнит мне про уговор.
   – Марк, я хотела бы провести субботний вечер сама. Сходим куда-нибудь с Донной Уитерби. Мы ведь с ней дружили, прежде чем я вышла замуж. Я не могу так сразу взять её и бросить.
   – Конечно, я не против. Куда вы собираетесь?
   – Пока не решили. Может, просто посидим у нее. Но я могу задержаться.
   – Я отклонил приглашение на субботу к Терри. Он приглашал нас обоих.
   – Почему? Не хотел идти?
   – На свете немного людей, которые действуют мне на нервы, но Терри из их числа. Тебе он нравится? А я просто видеть его не могу, да ещё каждый день встречаюсь с ним на работе. Так что у меня нет никакого желания растягивать это удовольствие ещё и в свободный вечер.
   Он отошел налить себе выпить.
   – Неплохо было бы пригласить на пятницу ещё и Рекса с матерью, если не возражаешь. Это было бы не только любезно, но и полезно: на в фирме нужна моральная поддержка.
   – Поддержка?
   – Да, у Ньютон-Смитов не слишком много акций, но с их помощью я обретаю достаточную власть, чтобы делать то, что хочу. На лиц со стороны приходится лишь восемнадцать процентов капитала, они, как правило, на собрания не ходят и не голосуют. Остальные тридцать пять процентов – в руках Холбруков.
   – Выходит, ты практически в безопасности.
   – Это не вечно. Последнее время цена акций резко подскочила и началось движение акций среди держателей со стороны. Мне известно, что Ньютон-Смиты получили предложение от одного коммерческого банка продать свою долю, их соблазняли наличными. Я стараюсь уговорить их не делать этого. Коммерческий банк может действовать по поручению какой-то крупной фирмы.
   – А Холбруки знают?
   – Ну конечно, ведь они члены правления и члены семьи, хотя иногда я об этом очень сожалею…
 
   Всю пятницу я пребывала в смятении. Если учесть, как я росла, понятно, что я мало подхожу для светской жизни. За столом с солидными людьми у меня поджилки трясутся сильнее, чем когда я забираю семьсот сорок шесть фунтов из сейфа кинотеатра «Рокси» в Манчестере.
   Одно совершается тайно, никто ничего не знает, что потом – тебя не волнует. Но здесь… Нужно ли встречать гостей у двери, когда они придут? Нужно ли ждать, пока они разденутся? О чем с ними говорить – не все же время о погоде? Кто должен предлагать выпить и когда? Когда все сядут за стол, мне первой приниматься за еду или подождать, пока начнет миссис Ротлэнд?
   В конце концов, я как-то справилась. Большую часть забот, как обычно, взяла на себя миссис Ленард. В последний момент, когда в дверь уже кто-то звонил, заело молнию на моем платье; обращаться к Марку за помощью я не хотела, поэтому пришлось, отчаянно извиваясь, вылезать из полузастегнутого платья, тянуть молнию вверх и забираться в него тем же манером. И суп оказался пересолен, и камин в гостиной дымил.
   Принимать у себя родственников Марка – ещё куда ни шло, но ещё и Роумэн… Мне пришлось впервые разыгрывать хозяйку перед знатными родственниками и одновременно бдительно следить за ним.
   Правда, когда дошло до виски со льдом, доктор Роумэн уже не казался таким страшным. Я ожидала увидеть настоящего Дракулу и даже отлегло от сердца, когда вошел лысеющий мужчина с усталым лицом, в поношенном коричневом костюме. Говорил он о своих детях, об отпуске, проведенном за границей, о своей диете, и говорил не для отвода глаз, а так, словно только это его и интересовало. Раз пять за вечер мы с ним разговаривали, и, похоже, я не вызывала у него никакого особого любопытства. Казалось, он просто выбрался из дому ради хорошего ужина – и только, а ел он и правда с аппетитом.
   Если бы мне действительно был нужен всепонимающий исповедник, конечно, Роумэна в расчет брать не следовало. Но посещать его, выполняя свою часть уговора с Марком, казалось мне вполне приемлемым.
   Я вновь испытала невольную симпатию к миссис Ротлэнд, несмотря на то, что она была матерью Марка. Оставаясь доброй и приветливой, она относилась ко мне без малейшего покровительства, и хотя в ней безошибочно угадывалась порода, держалась она без той ужасной церемонности и чопорности, которые отличают пожилых женщин её круга. Зато миссис Ньютон-Смит была полной её противоположностью, и мне пришлось выдержать суровое испытание, когда я повела их наверх привести себя в порядок. Боже, как я была рада, что закончила в свое время курсы правильной речи, хотя это, пожалуй, делало меня самой фальшивой из нас троих.
   Когда мы опять спустились вниз, Марк рассказывал о моем скакуне, и оказалось, что Рекс помешан на лошадях и немедленно хочет все знать о Фьюри. История о том, как я купила его на торгах и держала на ферме в Глостершире оказалась очень к месту – это ставило меня в один ряд с ними. Оказалось, что Рекс регулярно охотится – Боже мой, каких же размеров должна быть лошадь, чтобы нести его на себе – а поскольку это всего в восемнадцати милях от нашего дома, он пригласил и нас с Марком. Я из любезности согласилась, подумав, что найду потом предлог отказаться, потому что никогда не охотилась и не люблю этого.
   Когда последние гости ушли, Марк сказал:
   – Совсем неплохо, Марни.
   – Неплохо? – переспросила я, выискивая в его голосе нотки сарказма.
   – Да. Думаю, лучше быть не могло. Как тебе?
   – Я боялась до смерти.
   – Никто этого не заметил.
   – Нужно почистить дымоход, – сказала я, вороша угли в камине.
   – Знаешь, – заметил Марк, – званые ужины Этель никогда не удавались Я рад, что у тебя получилось.
   Я выпрямилась, испугавшись на миг, что он собирается меня обнять. Отойдя подальше, я спросила:
   – Доктор Роумэн что-нибудь говорил?
   Марк был слишком проницателен, чтобы не заметить моего маневра; лицо его погасло.
   – Он назначил встречу на вторник в два часа.
   – И только?
   – Да. Пойдешь?
   – Еще не решила.
   – Он предлагает пять-шесть недель для подготовки. К тому времени он уже сможет сказать, сумеет помочь или нет.
   Я поправила фото Этель на фортепиано. Хоть мне и не нужен её муж, приятно все же знать, что отнюдь не во всем она была идеальна.
   – Как насчет акций? – поинтересовалась я. – Удалось тебе убедить Рекса с матерью не продавать свою долю?
   – Я убедил их пока подождать. Думаю, если они все же решатся, придется купить самому. Тогда нужно брать большой кредит в банке, учитывая нынешние взвинченные цены.
   – Ты говоришь, акции растут в цене. Почему? Ведь прошлый год вы свели с убытками?
   – Мы потерпели убытки в позапрошлом году. По новым расчетам просматривается довольно приличная прибыль. Просто стоимость всех наших фондов, помещений и имущества сильно занижена – вот в чем дело. Продается лишь небольшая часть акций, попавших на рынок.
   И я вспомнила про те письма, которые однажды тайком прочитала у Холбрука.
 
   Когда в субботу вечером я пришла к Терри, играла все та же музыка, но я никого не знала, кроме Макдональдсов.
   – Что же вы, дорогая, так надолго пропали? – рассеянно спросила Гейл, потрепав свою по-мальчишески стриженную голову.
   Алистер только поднял брови, выглядывая из-за нагромождения бутылок и бутербродов. Терри представил мне остальных. Их было шестеро, компания весьма разношерстная. Еврей-кинорежиссер с такой разочарованной миной, словно он перечислил все буквы алфавита и не нашел нужной; две плотные женщины средних лет с лицами, которые казались очень старыми, потому что им хотелось выглядеть молодо. И ещё трое мужчин, у которых была масса денег, это сразу бросалось в глаза.
   Как только около десяти мы сели за карточный стол, я поняла, что игра идет совсем не так, как в прошлый раз. Тогда собралась обычная небогатая публика, которая просто хотела развлечься. На этот раз игра всерьез. И среди игроков не было начинающих вроде меня.
   Максимально ставку можно было повышать на один фунт. Я принесла с собой пять фунтов, но, увидев количество денег у других, поняла, что их не хватит, чтобы рассчитаться, если я проиграю. Поэтому начала я очень осторожно, выходя из игры всякий раз, когда не хватало денег её продолжить, и вообще не блефуя. Я наблюдала за соседями, училась и старалась рассчитывать шансы, как раньше. Но все это действовало на нервы, и когда приходили не очень удачные карты, я неизбежно должна была проигрывать. Я разозлилась, когда попала в очень опасное положение, играя против кинорежиссера, нутром чувствовала, что у меня карта лучше, чем у него, но так и не решилась сблефовать.
   К часу ночи у меня стало на два фунта больше, а к трем я выиграла почти девять. Потом я совершила два ужасных промаха, и во второй раз, когда была уверена, что кинорежиссер опять блефует, и ошиблась, мне пришлось сразу выложить одиннадцать фунтов. После этого я играла чрезвычайно осмотрительно, и когда мы закончили к четырем, в кармане оставалось всего тридцать шиллингов. Но чувствовала я себя скверно, и даже тридцать шиллингов казались мне целым состоянием.
   Я совершенно забыла о времени, о Марке и, глянув на часы, спохватилась, вскочила и заявила, что немедленно должна уйти.
   Терри вкрадчиво покосился на меня.
   – Муж уже рвет и мечет? Надеюсь, дело того стоило?
   – Да, я получила большое удовольствие. Спасибо.
   – Приходи еще. У меня собираются раз в неделю. Не было случая, чтобы сюда не пустили желающего.
   Домой я ехала в машине Этель, стараясь убедить себя, что проигрыш меня не огорчил.
 
   – Садитесь, миссис Ротлэнд, – сказал доктор Роумэн. – Сюда, если не возражаете. Позвольте ваше пальто. Вот так будет лучше. Сегодня день не из приятных. Вы приехали на машине?
   Он жил в одном из узких, высоких домов, что выходят на Риджент-Парк. Все ими восторгаются, а я понять не могу, почему.
   – Отнеситесь к нашей первой встрече, скорее, как к дружеской беседе, чем как к консультации. И вообще, думаю, вы понимаете, что наше общение будет в основном неформальным.
   Здесь, у себя, Роумэн был совсем иным. Перед тем, как принять пациента, он явно настраивался в определенной манере. Вывеска перед входом указывала, что он делит этот дом с другим врачом-хирургом. В кабинет меня провел слуга, и я подумала, во сколько же все это обходится Марку.
   – Что вам сказал мой муж?
   – Совсем немного, миссис Ротлэнд. Просто, что вам нужно у меня проконсультироваться.
   – Я пошла только потому, что он хотел.
   – Да, я понял, что идея его. Но вы, надеюсь, не против?
   В выходные мы привезли Фьюри.
   – Нет…
   – Конечно, с самого начала считаю нужным честно предупредить: я не смогу вам помочь, если вы сами не захотите. Я сяду здесь, недалеко, позади вас. Никаких записей я не веду, поэтому ничего из ваших рассказов не сохранится. Сегодня, если не возражаете, я бы хотел в общих чертах услышать про основные события вашей жизни. Это позволит мне представить общую картину.
   Я подумала, что он наверняка захочет сам время от времени спрашивать. Нынче никто иначе не разговаривает. Обычный черный кожаный диван оказался довольно широким, две зеленые подушки должны были скрыть его чисто медицинское предназначение.
   – Ну что, начинать?
   – Если вы готовы. Не торопитесь. Спешить не надо.
   Естественно, зачем спешить, когда каждый визит стоит несколько гиней!
   И вспомнила Фьюри. Мы поехали на ферму Гаррода в воскресенье утром, я даже не успела как следует проснуться. Марк явно догадался, что я вернулась домой поздно, но не сказал ни слова. Поездка вышла чудная, светило солнце и с каждой церкви, мимо которой мы проезжали, несся колокольный звон. Словно королевский выезд.
   – Мне двадцать три года, – начала я. – Родилась в Девонпорте. Отец мой работал в порту. Он умер от рака, когда я была совсем маленькой. На следующий год, умерла мать. Меня вырастила женщина по имени Люси Пай, которая была мне вроде тети. Я ходила в Норт-Роудскую среднюю школу для девочек. Потом мой дядя Стивен заплатил за мое обучение в техническом колледже Сент-Эндрюс, где я изучала стенографию, машинопись и бухгалтерское дело.
   Мне не очень правилось, что Роумэн сидит за спиной. Я рассказывала ему ту же историю из правды и вымысла, которую выдала Марку, но не видела, как он её воспринимает. Когда я умолкла, Роумэн не заговорил, поэтому я подождала, и молчала, пока часы не пробили четверть часа. Я подумала: вот уже и прошли пятнадцать минут моего первого визита.
   Это меня воодушевило, и я продолжила в том же духе: как пошла работать, как Люси Пай умерла и оставила мне дом, как я работала в Бристоле. Потом деньги кончились, и я приехала искать место в Лондоне. Затем перешла в фирму Ротлэндов, встретила Марка, и мы поженились. Все это звучало так правдиво, что я сама поверила.