А тем временем Ласточкин докладывал в советские руководящие органы: «Имеем теперь связь с Главным штабом Добровольческой армии… Кроме того, имеем связь со всеми штабами». Так оно и было. Только одного не знал Ласточкин, лично занявшийся разведработой, что одна из этих связей специально подставлена ему Орловым — это был офицер контрразведки, которого сам Ласточкин окрестил псевдонимом Барин. 15 марта руководитель большевистского подполья должен был получить от Барина список офицеров Добровольческой армии, переходящих на сторону советской власти и готовых примкнуть к подпольщикам в случае вооруженного восстания. На встрече Ласточкина арестовали и, боясь попыток со стороны большевиков отбить своего вождя, передали под охрану французов. Они церемониться не стали и, предчувствуя скорую эвакуацию из Одессы, утопили Ласточкина в море. В отместку подпольщики ликвидировали Барина, предприняли попытку убийства и самого Орлова.
   Организуя борьбу с нелегальными организациями, в том числе и нацеленными на пропаганду коммунистических идей среди иностранных войск, предвидя, что посеянные большевиками семена, несомненно, дадут всходы далеко за пределами бывшей Российской империи, Орлов укрепился в мысли о необходимости противодействия большевизму не только в своей стране, а и там, где революционные процессы уже набирали силу, прежде всего, конечно же в Европе.
   Одним из первых, если вообще не первым, он выдвигает проект создания Международного бюро по регистрации и сбору материалов о лицах, прикосновенных к деятельности большевистского правительства. В объяснительной записке Орлов указывает:
 
   «Одним из способов борьбы с мировым большевизмом Державы Согласия наметили блокаду большевистского очага. Необходимо не дать этой заразе просачиваться в другие страны Европы, для чего все страны, стремящиеся предохранить себя от большевизма, должны объединить и координировать свои действия в этом направлении».
 
   Международное бюро, по замыслу автора записки, должно действовать по директивам главного союзного командования и каждая страна, вошедшая в соглашение, иметь своего представителя в центральном аппарате бюро. Идея создания подобного рода организации не оставит Орлова многие годы, но все его усилия разобьются о каменные лбы политиков и руководителей национальных специальных служб.
   Но тогда, в Одессе, он искренне полагал, что все буржуазные деятели верно оценили состоявшиеся в Москве в начале марта 1919 года учредительный конгресс Коминтерна, осознали, какими методами Интернационал будет действовать, опираясь не на слегка ожиревших от спокойной жизни членов социал-демократических партий, а на преданных коммунистической идее людей, готовых на все ради ее воплощения в жизнь во всемирном масштабе.
   Со своим проектом Орлов в первую очередь, конечно же, ознакомил французов, рассчитывая, что уж они-то, убедившиеся в действенности большевистских мероприятий, прежде всего в области пропаганды, пойдут ему навстречу. Позднее он вспоминал:
 
   «Принимая во внимание большевистское проникновение в союзные страны, майор Порталь направил в Париж план моей работы по наблюдению за большевистскими агентами за рубежом с отдельной припиской. Было даже решено направить меня в Париж для организации Центрального бюро регистрации и установления связей с Советской Россией и различными зарубежными резидентурами».
 
   И какова же была реакция высокопоставленных парижских чиновников? Чтобы оценить ее, приведем записку директора службы безопасности Франции — «Сюрте женераль» на имя военного министра, совершенно недавно найденную в архиве и любезно предоставленную нам историком Валерием Авдеевым.
   Вот текст данной записки:
 
   «…Вы запросили мое мнение о проекте господина Вальдемара Орлова, русского действительного статского советника, по поводу создания антибольшевистской разведывательной службы. Имею честь сообщить Вам, что не могу дать положительного отзыва на создание организации, которая, по всей вероятности, будет состоять из русских и ответвления которой будут в соседних странах, и в частности в Берлине, поскольку, как мне кажется, есть опасения, что проектируемая организация будет служить не тем целям, которые заложены в проект для оправдания целесообразности ее создания…
   С другой стороны, деятельность разведывательной службы повлечет за собой постоянные передвижения русских агентов между Россией и Францией, а это, на мой взгляд, доставит нам больше неудобств, нежели выгоды».
 
   Конечно же Орлов не читал этого документа, но в последующих контактах с французами понял, что особой поддержки он не получит и стоит пока налаживать работу, опираясь на штабные структуры Добровольческой армии.
   Есть сведения, что одна из копий проекта создания Международного бюро сказалась в руках советских властей после стремительной и плохо организованной эвакуации интервентов, а с ними и белогвардейских частей из Одессы. Это был сигнал для чекистов. Он указывал на то, что своевременно не разоблаченный и не отловленный «товарищ Орлинский» не застрелен при переходе границы, как явствовало из помещенной его тайными сподвижниками заметки в петроградской газете, а жив и здоров, активно работает против органов советской власти и Коминтерна. Охота за Орловым, видимо, еще не началась, но в Особом отделе ВЧК и в Разведупре Красной Армии учетные карточки на него завели, а следовательно, положили начало созданию информационной базы для последующих активных мероприятий.
   4 апреля 1919 года вооруженные рабочие отряды заняли банк, телеграф, помещения полиции, а через два дня советские войска вошли в город Одессу. На борту одного из последних пароходов, покидающих одесский порт, находился и Орлов, теперь уже бывший начальник контрразведывательного отделения. Штурман взял курс на Новороссийск. В штабе Добровольческой армии в Екатеринодаре, куда Орлов прибыл в начале мая 1919 года, конкретной должности поначалу ему не нашли. Свои услуги он предложил работавшей комиссии, призванной упорядочить систему органов разведки и контрразведки, определить направления и формы их деятельности. На основе рекомендаций комиссии, в которых было учтено и письменно зафиксировано мнение Орлова, произошла реорганизация белогвардейских спецслужб. Общее руководство разведкой и контрразведкой вне зоны боевых действий возлагалось теперь на отдел Генерального штаба Военного управления при главнокомандующем генерале Антоне Ивановиче Деникине. В указанном отделе Орлов стал заведовать «особо секретной разведывательной политической сетью на западной границе Совдепии» в районе Финляндии, Прибалтики, Польши, Украины и Румынии. Слова «политическая сеть» означали, что ему удалось, пусть только частично, реализовать давно созревшие замыслы. В своем письме Владимиру Бурцеву он сообщал, что еще надеется на контакт с французами, и даже намечает поездку в Париж. В связи с этим просит отыскать бывшего начальника французской контрразведки в Одессе майора Порталь, который обещал представить его к награждению орденом Почетного легиона за оказанные союзникам услуги. Напомним, что аналогичное обещание давали офицеры Вакье и Фо-Па в период работы Орлова в Петрограде. Вполне вероятно, что они, так же как и Порталь, сдержали слово, однако руководители спецслужб в Париже принимали иные решения.
   Забегая несколько вперед, отметим, что Орлову удалось лишь единожды побывать в столице союзного государства. Транзитную визу ему выдали в Варшаве, во французской миссии, за что, кстати, ответственного за это чиновника отстранили от должности. И было за что. Ведь врангелевского контрразведчика зачислили не только в немецкие, но уже и в английские шпионы. В одном из архивных документов читаем:
 
   «Владимир Григорьевич Орлов недавно прибыл в Париж. …Занимая важный официальный пост в правительстве Врангеля, Орлов в то же время являлся английским агентом. Деятельность Орлова была направлена непосредственно против Франции… Как он сам говорит, деятельность Орлова направлена против немцев и большевиков, но она очень подозрительная, и поэтому за Орловым надо установить плотное наблюдение».
 
   Французы не поддержат — к такому выводу Орлов приходит к концу 1919 года. Остаются англичане, и в частности Сидней Рейли. Последний побывал в Одессе со специальной военной миссией, повстречался там с «товарищем Орлинским», не раз выручавшим его в 1918 году в Петрограде. «Я все надеюсь, — писал Орлов через год Сиднею Григорьевичу, — что и Вы не оставляете мысли об организации того Международного регистрационного бюро, о котором мы с Вами мечтали. Теперь это больше нужно, чем когда-нибудь. Делаете ли Вы по этому поводу что-либо? У меня в Совдепии работа кипит. Остается только санкция цивилизованных государств».
   Всплеск активности действительного статского советника (это звание было пожаловано В. Г. Орлову главнокомандующим Деникиным. — А. 3.) зафиксировали и в ВЧК. Соприкасавшийся с ним офицер, перейдя на сторону красных, рассказал чекистам о деятельности особого разведывательного отдела. Вновь завербованный агент сообщил, что Орлов занимается установлением и прослеживанием деятельности лиц, посланных из Советской России за границу, а также за теми, кто вредит интересам Добровольческой армии, включая А. Ф. Керенского. Сотрудники разведки выезжали в европейские страны, снабженные ценностями и иностранной валютой. Им удалось, по сведениям агента ВЧК, завербовать одного из секретарей советского полпреда в Эстонии Максима Максимовича Литвинова (Баллах). На советской территории имеются явочные квартиры в Москве и Харькове, куда прибывают привлеченные Орловым офицеры, имеющие задания на внедрение в государственные и партийные структуры. Через своих коллег-контрразведчиков Орлов внедрял агентов в подпольные большевистские организации, и после отступления белогвардейских войск те занимали официальные посты при новой власти.
   К середине 1919 года для многих генералов и офицеров Белой армии стало ясно, что победа будет не за ними. Учитывая, что Орлов владел более полной информацией, чем большинство военных, то он мог составить наиболее точный прогноз. Несомненно, предстояло продолжать борьбу за Россию, какой он ее представлял, находясь в эмиграции, а следовательно, подлежало укрепить разведывательную работу с позиций иностранных государств. В лице своего шефа — начальника Военного управления «Вооруженных сил Юга России» генерала Никольского он находит полную поддержку, и всем военным агентам в Европе была направлена телеграмма следующего содержания:
 
   «Мною командирован в Западную Европу начальник разведывательной части отдела Генерального штаба, действительный статский советник Орлов для выяснения постановки агентурного дела в военных агентурах (т. е. атташатах. — А. 3.), организации тайной противобольшевистской разведывательной сети за границей и связи ее с Генеральным штабом».
 
   Летом 1920 года Владимир Григорьевич Орлов покинул родину, не зная еще, как и большинство будущих эмигрантов, что не вернется сюда никогда. До отъезда он писал Владимиру Бурцеву:
 
   «С приходом нас в Москву Вам необходимо приехать в Россию — все объединимся, силы хватит».
 
   Надеждой жив человек.

В БЕРЛИНСКОЙ РЕЗИДЕНЦИИ

   Объехав ряд европейских столиц, включая и Париж, где, как мы знаем, его не особенно желали видеть, Орлов получил приказание направиться в Ригу и организовать сбор информации о ходе советско-польских мирных переговоров, возобновленных в конце сентября 1920 года. Члены московской делегации (а в составе ее, несомненно, находились сотрудники ВЧК или Разведупра Красной Армии) не отфиксировали появление Орлова в городе, а он тем временем вел тайные переговоры с советским военным экспертом, генералом Федором Федоровичем Новицким. Чем их встречи закончились, Орлов никогда не упоминал, как, кстати, и о других лицах из числа военных и гражданских лиц, с которыми имел деловые, а тем более конспиративные отношения. Даже несколько лет спустя, когда к архиву Орлова получат доступ агенты иностранного отдела ОГПУ, они не смогут найти свидетельств против связанных с ним советских граждан. Свою агентуру он берег как зеницу ока. В конфиденциальной переписке с Бурцевым мы найдем следующее:
 
   «Пожалуйста, не давайте моих материалов французам. Они обязательно провалят мою агентуру. Уже некоторые из моих материалов попали к французам, а от них немедленно к большевикам, и я очень боюсь за своих агентов».
 
   Главным эмигрантским центром первой половины 20-х годов, несомненно, была Германия. Наибольшее число русских беженцев концентрировалось в ее столице. Берлинский этап эмиграции был, естественно, неслучайным явлением. Сравнительно быстрое восстановление отношений между Советской Россией и Германией, относительная географическая близость последней с покинутой родиной, схожесть жизненных условий в разоренной в ходе мировой, а затем и Гражданской войны России и поверженной союзниками Германии. Набирала обороты взаимная торговля, укреплялись хозяйственные и культурные связи.
   Все это учитывалось штабом генерала Врангеля. По данным, собранным Всероссийской ЧК на 1921 год, врангелевская разведка предстает в следующем виде. Главный ее орган пока оставался в Константинополе и руководился Генерального штаба полковником Александром Игнатьевичем Гаевским. Своей задачей он имел не только «чистую» разведку и контрразведку, но и проведение активных акций против большевиков в самой России и в европейских странах, вступая в контакты с различными антисоветскими организациями и правительственными структурами. Наиболее активной, подчиненной Гаевскому резидентурой являлась берлинская. Она состояла почти из десятка бывших офицеров и военных чиновников и возглавлялась Орловым, который действовал под псевдонимами Орбанский и Боровой.
   Интересную, на наш взгляд, оценку в этот период времени дает бывшему следователю и его работе один из советских закордонных секретных сотрудников:
 
   «После развала армии Врангеля руководитель его заграничной разведывательной агентуры действительный статский советник Владимир Григорьевич Орлов не ликвидировал своей организации, а продолжает ею руководить, располагая весьма большими средствами и полномочиями, данными ему французским правительством (в этом чекистский информатор явно заблуждался. — А. 3.). Личность и значение деятельности Орлова всеми, с кем мне приходилось сталкиваться, характеризовалась в качестве первоклассной по своему разведывательно-политическому значению. В. Г. Орлов, будучи скрытой пружиной, которой приводились в исполнение и движение разного рода начала дел разведывательного характера, потом махинации политического свойства, с течением времени стал автономным выполнителем своих собственных планов… поставив себе целью борьбу с коммунистами и советской властью… Особенно интенсивной была работа Орлова в Польше. Здесь его задачей было управление работой Савинкова. Последний никак не мог сговориться с представителем Врангеля генералом Махровым, и Орлов, приехав в Варшаву, добился того, что Савинков подчинился Врангелю. В настоящее время Орлов подготовляет новый план атаки на Советскую Россию. В основание этого плана положен польско-румынский военный договор относительно совместных действий против России. Считается лишь необходимым спровоцировать войну России, и тогда Польша автоматически начинает войну».
 
   Добавим к этому, что Орлов принял действенное участие, вероятно в контакте с англичанами, в организации «Петроградской боевой организации», во главе которой стоял профессор В. Н. Таганцев.
   Реально осознав, что объединить усилия спецслужб европейских государств вряд ли удастся, Орлов изменил свою тактику, но остался в глазах многих эмигрантов и ВЧК как разработчик проекта и ярый сторонник реального создания так называемого «Белого Интернационала».
   На сводке, из которой мы процитировали выше характеристику бывшего следователя и его акций, рукой заместителя начальника Особого отдела ВЧК Артура Христиановича Артузова начертано указание подчиненному сотруднику: «Завести агентурное дело на Орлова и разведку Врангеля». Это уже не просто учетная карточка, далеко не на всех деятелей эмиграции чекисты собирали досье, на основе материалов которых планировались и проводились специальные мероприятия. Орлов попал в разряд наиболее опасных врагов советской власти. После Гражданской войны ВЧК-ОГПУ — это уже не машина, перемалывающая противоправительственные элементы и тех, кто заподозрен в принадлежности к ним. Быстрыми темпами укреплялся и расширялся агентурный аппарат органов безопасности, в том числе и за границей, росло мастерство контрразведчиков и разведчиков, оттачивались новые приемы борьбы. И Орлов ощутил их на себе.
   Выстроенная чекистами программа действий базировалась на абсолютно реальном прогнозе — у Врангеля постепенно начнет нарастать нехватка денежных средств, пойдут сокращения расходов по всем линиям, включая и разведку. А агентам, как известно, нужно регулярно платить: дешевые тайные службы могут стать источником повышенной опасности для их хозяев. Старые агенты, разочарованные безденежьем резидентов, отойдут от дел либо станут прирабатывать на другие структуры. Учитывая деятельную натуру Орлова и даже некоторую азартность в работе, он, несомненно, будет искать новых, менее требовательных источников информации, в число которых возможно продвинуть своих людей, действующих якобы исключительно из идейных соображений. В результате врангелевский резидент окажется в плену тех сведений, которые направят из ВЧК или ее берлинской резидентуры.
   Так или почти так и происходило.
   Как мы показали ранее, дела Орлова пока шли неплохо. Врангелевский представитель в Берлине генерал-лейтенант Иван Алексеевич Хольмсен докладывал руководству, что действительный статский советник работает не покладая рук и деятельность его «заслуживает быть отмеченной по своей интенсивности и плодотворности в части, касающейся обследования деятельности большевиков и III Интернационала». Хольмсен высказался против создания дублирующего разведцентра неким полковником Поляковым, стремившимся не столько протянуть агентурные линии на Россию, сколько тратить деньги в Европе, и, прежде всего в Берлине. Генерал удивлялся, что со дня вступления его в должность был совершенно прекращен отпуск денег на разведку, а Орлов, «отлично ориентированный в круге возложенных на него задач, дает блестящие результаты…». Секрета здесь не было — работали экономно расходуемые резидентом деньги. Но дальше положение менялось к худшему. Орлов принужден заняться «разведывательным товарообменом». Он писал неустановленному лицу, будучи в командировке в Лондоне:
 
   «Меня интересуют только следующие данные: 1) внешняя политика московского правительства; 2) организация, состав, расположение и передвижение Красной Армии и 3) работа III Интернационала в Западной Европе и в Польше. Такие же материалы и я могу давать Вам. Если Вы сговоритесь с Генеральным штабом о таком „товарообмене“, то я с удовольствием устрою его».
 
   В начале 1924 года, отчитываясь за истраченные на разведку средства, Орлов убеждал своих шефов, что дороговизна в Германии растет, естественно, что платная агентура повышает свои требования, а количество присылаемых денег уменьшилось почти в два раза. «Я сократил до минимума количество работающих у меня лиц, — сообщалось из Берлина, — и сократил всем содержание».
   Еще через год Орлов уведомляет своего конфидента Бурцева, что вообще не получает жалованья уже много месяцев и добавляет:
 
   «Мало того, работая юрисконсультом, приходится часть своего заработка приплачивать на противобольшевистскую работу, и это Кутепову хорошо известно, так как он является моим контролером. Можете себе представить, что мне приходится приплачивать до 100 долларов в месяц. Конечно, напрягаешь все силы и тратишь массу времени на побочные заработки, сам живешь как истинный пролетарий, но все свои денежные возможности расходуешь на борьбу с большевиками».
 
   А ведь на руках у Орлова в ту пору была почти недвижимая после неудачной операции жена и дети.
   Скорее всего, к 1923 году Орлов отказался от своей идеи фикс — создание «Белого Интернационала». Денег ни одна страна на это не выделила, а тем более не хотела ставить в какую-либо зависимость свои национальные контрразведывательные и полицейские органы от некоего Международного бюро. Орлов соглашался уже и на меньшее. Он готов был давать информацию от своих источников в России в обмен на сведения о всех лицах, прибывающих в эти страны из Республики Советов. Предполагалось, что он будет регистрировать указанных лиц, и когда восстановится монархический строй, то ни один из зарегистрированных не возвратится в Россию, не пройдя процедуру специальной проверки на причастность деяниям большевистского режима. Заниматься этим, по мысли Орлова, станет верховная следственная комиссия во главе с ним самим.
   Но все призывы тонули в пустоте. Во Франции его сторонниками были лишь некоторые, пусть даже известные, эмигранты, такие, как Владимир Бурцев и великий князь Дмитрий Павлович. По сведениям чекистской агентуры, Орлов остался в восторге от приема в Лондоне, где на встречу его пригласил руководитель британской контрразведки. На дело регистрации большевистских деятелей он даже получил некоторые финансовые средства. Но дальше этого дело не пошло. Несколько лучше складывалась обстановка в самой Германии — установились и окрепли связи с берлинским Полицей-Президиумом и Статскомиссариатом — Государственным комитетом по охране общественной безопасности, где заведующим иностранным отделом состоял спасший Орлова в 1918 году в Петрограде Бартельс. Германские власти усиленно конспирировали свои контакты с русским эмигрантом, поскольку избегали в тот период негативных моментов в развивающихся отношениях с РСФСР, а затем СССР. В то же время они ощущали приближение «красной опасности» и готовы были использовать любые источники информации из коммунистических кругов, а тем более получать сведения о замыслах руководства Коминтерна Орлов представлялся им очень важным осведомителем и наиболее квалифицированным экспертом. История показала, что эксперт не ошибся — он громче других говорил о попытке коммунистов взять власть путем вооруженного восстания, и она имела место осенью 1923 года. Это он сигнализировал о создании при участии прибывших из Москвы коминтерновских групп, наличие которых подтвердил лейпцигский судебный процесс по так называемому делу «германской ЧК». Основным обвиняемым был некий «Скоблевский» — в действительности Вольдемар Розе, командир Красной Армии.
   Как утверждал позднее чиновник тайной полиции Бартельс, денег за работу эксперта и предоставленные сведения Орлов не получал, действовал исключительно из идейных соображений, Единственное, что его интересовало, — так это материал полиции и контрразведки для пополнения своего обширного архива.
   Некоторым деятелям эмиграции картотека и прочие орловские бумаги казались своеобразным складом забытых вещей, а их хранитель — маньяком, сдвинувшимся на идее всеобщего документирования большевистской деятельности в области внешней политики, подрывных действий, пропаганды и шпионажа, в том числе и в эмигрантской среде.
   В ОГПУ, однако, так не считали. Когда агенту иностранного отдела эмигранту Николаю Кротко удалось подобраться к архивам Орлова, а последний продемонстрировал ему фото резидента советской разведки, с которым Кротко и был связан, все слухи о запыленных и никому не нужных архивных папках рассеялись. Резидент вынужден был срочно покинуть Германию, но чекисты с удвоенной энергией принялись за Орлова.
   К 1925 году окончательно выяснилось, что бывший следователь в разведывательном «товарообмене» использует фальшивые документы. Сведения об этом стали поступать из разных источников. По большому счету, это было даже выгодно сотрудникам ОГПУ — дурил-то Орлов враждебные Москве спецслужбы, отвлекая их порой на ложный объект, заставляя раскошеливаться на «пустышку». Но фальшивки — вещь обоюдоострая, рано или поздно они могут ударить по самому их изготовителю. Чекисты решили лишь ускорить «полет бумеранга».
   В 20-е годы в европейских столицах, и особенно в Берлине, объявилась масса людей и так называемых Информационных бюро, продукция которых, внешне очень правдоподобная, улавливалась разведками, контрразведками и полицейскими службами многих стран. Порой зная, что покупают подделку, «бойцы невидимого фронта» не скупились на деньги, поставляя правительственным либо партийным структурам материал для серьезных шагов в отношении своих оппонентов и откровенных противников. Есть спрос — расширяется и предложение.