-----------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Заблудившийся человек, охотник, встал на пригорок и тревожно
осмотрелся вокруг. Повсюду, до самого леса, низко черневшего на горизонте,
тянулась незнакомая, зловещая равнина, поросшая желтовато-белым, угрюмым
мохом и редким осинником. Осенний ветер неистово гнул тоненькие деревца, с
унылым свистом прорезая их судорожно трепещущую листву. Беспрестанно,
нагибаясь почти до самой земли, кланялись они темнеющему, обложенному
тучами небу, и холодный дух воздуха шумно рвался над ними к багровому,
стынущему закату.
Мартышки носились над головой охотника с отчаянным,
безумно-пронзительным воплем убиваемого существа. Обитатели маленьких
болот, рассеянных по равнине, спрятались в камышах, зайцы исчезли,
тяжеловесные вороны, обессиленные вихрем, спустились на землю. Свистящий
плач ветра соединял небо с землей; все металось и гнулось; почерневшие
облака бурно текли вдаль, причудливо изменяя очертания, клубясь, как дым
невидимого пожара, разрываясь и сплющиваясь.
Охотник стоял, удерживая рукой шляпу. Сырой, резкий ветер стягивал
кожу на покрасневшем лице; озябшие ноги нетерпеливо ежились; тоскливая
пустота земли, поражаемой вихрем, сжимала сердце беспредметной боязнью.
Члены, оцепеневшие от усталости, требовали покоя. Незаметно окрепший голод,
из легкого, почти бессознательного желания есть превратился в жадный,
беззвучный крик тела. Неизвестность местонахождения путала мысли, близость
ночи пугала, сознание обессиливало, сменяясь инстинктивной потребностью
идти, чтобы идти, в слепой надежде выбраться к знакомым местам, успокоиться
и ориентироваться.
Охотник тронулся, придерживаясь прежде взятого направления. Он шел к
лесу поспешными, большими шагами. Тысячи голосов сопровождали его;
казалось, тысячи проклятых существ, превращенных в болотную поросль, плачут
вокруг тонкими, пронзительными рыданиями, кричат и молят, задыхаясь от
бессильного ужаса. Мартышки, чертя мглистый воздух истерическими зигзагами,
кидались то вправо, то влево, и расстроенное воображение человека
превращало их в таинственных птиц, наделенных скрытыми силами. Как духи
отчаяния, без устали бросали они свой безобразный, отвратительно резкий
крик, и лесной страх полз из темнеющего, взбаламученного пространства.
Охотник остановился, дрожа от холода. Черные угли туч заваливали
меркнущий очаг запада; солнце спешило скрыться, чтобы не видеть земли,
омраченной безумием. На бледной, чистой от облаков полосе неба метались
разъяренные ветви, в ушах гудело, сырость ломила мускулы. Человек напряг
легкие и крикнул; голос его жалобно утонул в хаосе звуков, несущихся над
землей. Он побрел снова, ощупью, с широко раскрытыми глазами, спотыкаясь о
пни.
Медленное, неудержимое отчаяние захватывало душу охотника. Все ожило,
все приняло грандиозные, пугающие размеры. Равнина казалась бесконечной;
границы ее терялись в воображении; земля становилась местом невыразимой
печали, заброшенности и проклятия. Взрослый превращался в ребенка; лицом к
лицу с ночью, сбившийся и голодный, бессильный и беззащитный, он воскрешал
древние предания, мысленно вызывая мохнатые образы лесных духов, судорожно
улыбался в темноте, силясь сбросить овладевшие им представления, и шел,
прислушиваясь с болезненным напряжением к малейшему треску сучка,
вздрогнувшего под ногой.
Ночь свирепствовала подобно душе преступника. Охотник тяжело дышал;
мысли его терялись в пространстве; одиночество обостряло чувства; ноги не
замечали земли; живые невидимые ветви хватали за одежду, молча били в лицо
и бешено выли за спиной, охваченной страхом. Охотник более не
останавливался. Ускоряя шаг, он инстинктивно стремился к лесу, чтобы в его
густой влажной сердцевине укрыться от разрушительного торжества бури.
Первый, шершавый ствол дерева, которого он коснулся в темноте
вытянутой рукой, показался ему живым существом, другом, вышедшим навстречу
измученному товарищу. С чувством тоскливого успокоения замечал он,
пробираясь дальше, как затихает вой ветра, превращаясь в шумное движение
хвойных вершин. Стонущий рокот, подобно невидимому водопаду, струился над
его головой; медленно скрипели стволы, их дикий оркестр щемил сердце;
полусгнившая хвоя мягко скользила под ногами, и черная сырость воздуха,
пропитанного запахом леса, напрягала невидящие глаза, бросая в них искры,
рожденные оцепеневшим мозгом.
И вот, в совершенной темноте, как маленький уголек, тлеющий на темной
материи, вспыхнул свет. Человек не поверил свету; он протер кулаком глаза и
пошел дальше. Красный уголек скрылся, заслоненный деревьями, мелькнул
снова, погас и вновь одиноким, кривым глазом блеснул во тьме.
Тогда неудержимая радость овладела охотником. Тело его как будто
переродилось, потеряло вес и усталость; бессознательная, блаженная улыбка
растопила лицо; желание опередило тихий человеческий шаг и, сорвавшись, как
обозленная лошадь, было уже там, где чувствовалось людское жилье.
С обостренной силой заворочался голод, и человек не сдерживал его, а
возбуждал и радовался, предчувствуя близкое удовлетворение. Десятки
виденных раньше, ночных, полных заманчивого уюта, окон всплыли в его
воображении. Но этот свет - не был ли он просто костром?
Приблизившись, сжигаемый любопытством и нетерпением, охотник различил
черный переплет рамы на фоне красноватых от огня стекол. Это было окно, это
был дом, произведение человеческих рук, успокоение и находка.
В туманной глубине света, наполнявшего внутренность помещения,
двигались неясные силуэты, желтые профили, беззвучно шевелящиеся губы и
руки. Тени, мгновенно вырастая, перебегали с потолка на стены и гасли.
Жизнь ночного окна, призрачная, странная, неизвестная смотрящему из темноты
человеку, сосредоточивалась в неуклюжем, ясном четыреугольнике.
И, по свойственной человеку привычке подходить к своему ближнему с
осторожностью большей, чем у диких зверей - друг к другу, - охотник
медленными, крадущимися шагами пошел вперед, стараясь рассмотреть
обитателей. Соблазнительные картины отдыха и горячих кушаний в кругу
мирной, трудолюбивой семьи толкали его быстрее, чем хотел он, охотник,
привыкший к осторожности и терпению. Мертвый сон под надежным кровом, под
стоголосый шум ветра, бушующего извне, приветливые улыбки гостеприимных
хозяев - разве не вправе был он ожидать этого?
С нервно бьющимся сердцем охотник прильнул к стеклу. Глаза его,
утомленные мраком, не сразу различали предметы, но скоро, сосредоточив
внимание, он рассмотрел всю обстановку и людей, живших за потным стеклом.
По-видимому, он наткнулся на хижину лесника. В стене, противоположной окну,
была дверь; над нею висели ружья, веревочная сетка для ловли перепелов,
дробовница, рог с порохом и пожелтевшие удилища. Вправо от двери, у
маленькой, плохо выбеленной печи, висел красный полог кровати. На полках
громоздилась глиняная посуда, разные предметы хозяйства; стены, увешанные
картинками сказочного и божественного содержания, были черны от копоти.
Налево от окна, в углу виднелся широкий, накрытый синей скатертью, стол, а
на нем горела дешевая жестяная лампа.
Людей было трое. Они, по-видимому, уже поужинали, потому что на
деревянной скамье лежала недоеденная краюха хлеба и желтел горшок,
обложенный разбросанными в беспорядке ложками. У печи на низеньком табурете
сидела маленькая, сгорбленная старуха; руки ее быстро перебирали вязальными
спицами, а за столом, погруженные в какое-то, на первый взгляд, непонятное
занятие, помещались - мальчик лет 11-ти и пожилой, коренастый мужик.
Мальчик сидел, облокотившись на руку; его задумчивое, не по-крестьянски
нежное лицо светилось веселой улыбкой. Иногда он встряхивал темными,
подстриженными в кружок волосами и беззвучно для охотника хохотал,
показывая ряд белых зубов. Мужик с расстегнутым воротом грязной, цветной
рубахи, с обветренным, угрюмо-добродушным лицом и спутанной окладистой
бородой, старательно выпячивал губы, моргал и весь был поглощен делом. Он
неторопливо ловил что-то, бегающее по столу, задерживал на мгновение в
своей широкой, заскорузлой ладони и отпускал.
Охотник посмотрел пристальнее и вздрогнул от отвращения. По столу,
трепыхая перебитым дробью крылом, бегал в судороге нестерпимого ужаса
маленький болотный кулик. Его тоненький клюв непрерывно открывался и
закрывался; черные, блестящие глазки выкатывались из орбит, перья,
смоченные засохшей кровью, топорщились, как разорванная одежда. Быстро
семеня длинными коричневыми ногами, пробегал он до края стола; мужик ловил
его, сдавливал пальцами окровавленную головку и, методически, аккуратно
целясь, протыкал птице череп толстой иглой. Кулик замирал; игла медленно,
уродуя мозг, выходила наружу, и птица, отпущенная лесником, стремительно
неслась прочь, бессильная крикнуть, ошеломленная болью и предсмертной
тоской, пока те же пальцы не схватывали ее вновь, протыкая в свежем месте
маленькую, беззащитную голову.
Охотник перестал дышать. Лесник повернулся, его прищуренные глаза
уперлись в то место окна, откуда из темноты ночи следил за ним неподвижный,
усталый взгляд. Лесник не видел охотника; отвернувшись, он продолжал
забаву. Куличок двигался все тише и тише, он часто падал, трепыхаясь всем
телом; вскакивал, пытаясь взлететь, и, совершенно обезумев, стукался о
стекло лампы.
Лес глухо гудел; сырой холод тьмы ронял капли дождя. Тоскливая,
неизмеримая ярость подняла руку заблудившегося человека. Охваченный
внезапным, жарким туманом, он вскинул ружье, прицелился, и оба ствола,
грянув перекатистым эхом, разбили стекла.
Крик раненого и грохот падающей скамьи был ему ответом. Лес ожил;
тысячи голосов разнеслись в нем, и внутренность дома, сразу соединенная с
охотником острым узором раздробленного стекла, стала действительностью.
Стоило протянуть руку, чтобы коснуться стола и всклокоченной головы,
рухнувшей на смятую скатерть. Мальчик трясся от ужаса и что-то кричал: он
был вне себя.
Охотник быстро уходил прочь, шатаясь, как пьяный. Стволы толкали его,
бесстрастный глухой лес поглощал одинокого человека, а он все шел, дальше и
дальше навстречу голодной, бессонной, полной зверями тьме.
Окно в лесу. Впервые - в газете "Слово", 1909, 11 (24) мая. Печатается
по изд.: Полное собрание сочинений А.С.Грина, т. 8, Л., "Мысль". 1929.
Ю.Киркин
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Заблудившийся человек, охотник, встал на пригорок и тревожно
осмотрелся вокруг. Повсюду, до самого леса, низко черневшего на горизонте,
тянулась незнакомая, зловещая равнина, поросшая желтовато-белым, угрюмым
мохом и редким осинником. Осенний ветер неистово гнул тоненькие деревца, с
унылым свистом прорезая их судорожно трепещущую листву. Беспрестанно,
нагибаясь почти до самой земли, кланялись они темнеющему, обложенному
тучами небу, и холодный дух воздуха шумно рвался над ними к багровому,
стынущему закату.
Мартышки носились над головой охотника с отчаянным,
безумно-пронзительным воплем убиваемого существа. Обитатели маленьких
болот, рассеянных по равнине, спрятались в камышах, зайцы исчезли,
тяжеловесные вороны, обессиленные вихрем, спустились на землю. Свистящий
плач ветра соединял небо с землей; все металось и гнулось; почерневшие
облака бурно текли вдаль, причудливо изменяя очертания, клубясь, как дым
невидимого пожара, разрываясь и сплющиваясь.
Охотник стоял, удерживая рукой шляпу. Сырой, резкий ветер стягивал
кожу на покрасневшем лице; озябшие ноги нетерпеливо ежились; тоскливая
пустота земли, поражаемой вихрем, сжимала сердце беспредметной боязнью.
Члены, оцепеневшие от усталости, требовали покоя. Незаметно окрепший голод,
из легкого, почти бессознательного желания есть превратился в жадный,
беззвучный крик тела. Неизвестность местонахождения путала мысли, близость
ночи пугала, сознание обессиливало, сменяясь инстинктивной потребностью
идти, чтобы идти, в слепой надежде выбраться к знакомым местам, успокоиться
и ориентироваться.
Охотник тронулся, придерживаясь прежде взятого направления. Он шел к
лесу поспешными, большими шагами. Тысячи голосов сопровождали его;
казалось, тысячи проклятых существ, превращенных в болотную поросль, плачут
вокруг тонкими, пронзительными рыданиями, кричат и молят, задыхаясь от
бессильного ужаса. Мартышки, чертя мглистый воздух истерическими зигзагами,
кидались то вправо, то влево, и расстроенное воображение человека
превращало их в таинственных птиц, наделенных скрытыми силами. Как духи
отчаяния, без устали бросали они свой безобразный, отвратительно резкий
крик, и лесной страх полз из темнеющего, взбаламученного пространства.
Охотник остановился, дрожа от холода. Черные угли туч заваливали
меркнущий очаг запада; солнце спешило скрыться, чтобы не видеть земли,
омраченной безумием. На бледной, чистой от облаков полосе неба метались
разъяренные ветви, в ушах гудело, сырость ломила мускулы. Человек напряг
легкие и крикнул; голос его жалобно утонул в хаосе звуков, несущихся над
землей. Он побрел снова, ощупью, с широко раскрытыми глазами, спотыкаясь о
пни.
Медленное, неудержимое отчаяние захватывало душу охотника. Все ожило,
все приняло грандиозные, пугающие размеры. Равнина казалась бесконечной;
границы ее терялись в воображении; земля становилась местом невыразимой
печали, заброшенности и проклятия. Взрослый превращался в ребенка; лицом к
лицу с ночью, сбившийся и голодный, бессильный и беззащитный, он воскрешал
древние предания, мысленно вызывая мохнатые образы лесных духов, судорожно
улыбался в темноте, силясь сбросить овладевшие им представления, и шел,
прислушиваясь с болезненным напряжением к малейшему треску сучка,
вздрогнувшего под ногой.
Ночь свирепствовала подобно душе преступника. Охотник тяжело дышал;
мысли его терялись в пространстве; одиночество обостряло чувства; ноги не
замечали земли; живые невидимые ветви хватали за одежду, молча били в лицо
и бешено выли за спиной, охваченной страхом. Охотник более не
останавливался. Ускоряя шаг, он инстинктивно стремился к лесу, чтобы в его
густой влажной сердцевине укрыться от разрушительного торжества бури.
Первый, шершавый ствол дерева, которого он коснулся в темноте
вытянутой рукой, показался ему живым существом, другом, вышедшим навстречу
измученному товарищу. С чувством тоскливого успокоения замечал он,
пробираясь дальше, как затихает вой ветра, превращаясь в шумное движение
хвойных вершин. Стонущий рокот, подобно невидимому водопаду, струился над
его головой; медленно скрипели стволы, их дикий оркестр щемил сердце;
полусгнившая хвоя мягко скользила под ногами, и черная сырость воздуха,
пропитанного запахом леса, напрягала невидящие глаза, бросая в них искры,
рожденные оцепеневшим мозгом.
И вот, в совершенной темноте, как маленький уголек, тлеющий на темной
материи, вспыхнул свет. Человек не поверил свету; он протер кулаком глаза и
пошел дальше. Красный уголек скрылся, заслоненный деревьями, мелькнул
снова, погас и вновь одиноким, кривым глазом блеснул во тьме.
Тогда неудержимая радость овладела охотником. Тело его как будто
переродилось, потеряло вес и усталость; бессознательная, блаженная улыбка
растопила лицо; желание опередило тихий человеческий шаг и, сорвавшись, как
обозленная лошадь, было уже там, где чувствовалось людское жилье.
С обостренной силой заворочался голод, и человек не сдерживал его, а
возбуждал и радовался, предчувствуя близкое удовлетворение. Десятки
виденных раньше, ночных, полных заманчивого уюта, окон всплыли в его
воображении. Но этот свет - не был ли он просто костром?
Приблизившись, сжигаемый любопытством и нетерпением, охотник различил
черный переплет рамы на фоне красноватых от огня стекол. Это было окно, это
был дом, произведение человеческих рук, успокоение и находка.
В туманной глубине света, наполнявшего внутренность помещения,
двигались неясные силуэты, желтые профили, беззвучно шевелящиеся губы и
руки. Тени, мгновенно вырастая, перебегали с потолка на стены и гасли.
Жизнь ночного окна, призрачная, странная, неизвестная смотрящему из темноты
человеку, сосредоточивалась в неуклюжем, ясном четыреугольнике.
И, по свойственной человеку привычке подходить к своему ближнему с
осторожностью большей, чем у диких зверей - друг к другу, - охотник
медленными, крадущимися шагами пошел вперед, стараясь рассмотреть
обитателей. Соблазнительные картины отдыха и горячих кушаний в кругу
мирной, трудолюбивой семьи толкали его быстрее, чем хотел он, охотник,
привыкший к осторожности и терпению. Мертвый сон под надежным кровом, под
стоголосый шум ветра, бушующего извне, приветливые улыбки гостеприимных
хозяев - разве не вправе был он ожидать этого?
С нервно бьющимся сердцем охотник прильнул к стеклу. Глаза его,
утомленные мраком, не сразу различали предметы, но скоро, сосредоточив
внимание, он рассмотрел всю обстановку и людей, живших за потным стеклом.
По-видимому, он наткнулся на хижину лесника. В стене, противоположной окну,
была дверь; над нею висели ружья, веревочная сетка для ловли перепелов,
дробовница, рог с порохом и пожелтевшие удилища. Вправо от двери, у
маленькой, плохо выбеленной печи, висел красный полог кровати. На полках
громоздилась глиняная посуда, разные предметы хозяйства; стены, увешанные
картинками сказочного и божественного содержания, были черны от копоти.
Налево от окна, в углу виднелся широкий, накрытый синей скатертью, стол, а
на нем горела дешевая жестяная лампа.
Людей было трое. Они, по-видимому, уже поужинали, потому что на
деревянной скамье лежала недоеденная краюха хлеба и желтел горшок,
обложенный разбросанными в беспорядке ложками. У печи на низеньком табурете
сидела маленькая, сгорбленная старуха; руки ее быстро перебирали вязальными
спицами, а за столом, погруженные в какое-то, на первый взгляд, непонятное
занятие, помещались - мальчик лет 11-ти и пожилой, коренастый мужик.
Мальчик сидел, облокотившись на руку; его задумчивое, не по-крестьянски
нежное лицо светилось веселой улыбкой. Иногда он встряхивал темными,
подстриженными в кружок волосами и беззвучно для охотника хохотал,
показывая ряд белых зубов. Мужик с расстегнутым воротом грязной, цветной
рубахи, с обветренным, угрюмо-добродушным лицом и спутанной окладистой
бородой, старательно выпячивал губы, моргал и весь был поглощен делом. Он
неторопливо ловил что-то, бегающее по столу, задерживал на мгновение в
своей широкой, заскорузлой ладони и отпускал.
Охотник посмотрел пристальнее и вздрогнул от отвращения. По столу,
трепыхая перебитым дробью крылом, бегал в судороге нестерпимого ужаса
маленький болотный кулик. Его тоненький клюв непрерывно открывался и
закрывался; черные, блестящие глазки выкатывались из орбит, перья,
смоченные засохшей кровью, топорщились, как разорванная одежда. Быстро
семеня длинными коричневыми ногами, пробегал он до края стола; мужик ловил
его, сдавливал пальцами окровавленную головку и, методически, аккуратно
целясь, протыкал птице череп толстой иглой. Кулик замирал; игла медленно,
уродуя мозг, выходила наружу, и птица, отпущенная лесником, стремительно
неслась прочь, бессильная крикнуть, ошеломленная болью и предсмертной
тоской, пока те же пальцы не схватывали ее вновь, протыкая в свежем месте
маленькую, беззащитную голову.
Охотник перестал дышать. Лесник повернулся, его прищуренные глаза
уперлись в то место окна, откуда из темноты ночи следил за ним неподвижный,
усталый взгляд. Лесник не видел охотника; отвернувшись, он продолжал
забаву. Куличок двигался все тише и тише, он часто падал, трепыхаясь всем
телом; вскакивал, пытаясь взлететь, и, совершенно обезумев, стукался о
стекло лампы.
Лес глухо гудел; сырой холод тьмы ронял капли дождя. Тоскливая,
неизмеримая ярость подняла руку заблудившегося человека. Охваченный
внезапным, жарким туманом, он вскинул ружье, прицелился, и оба ствола,
грянув перекатистым эхом, разбили стекла.
Крик раненого и грохот падающей скамьи был ему ответом. Лес ожил;
тысячи голосов разнеслись в нем, и внутренность дома, сразу соединенная с
охотником острым узором раздробленного стекла, стала действительностью.
Стоило протянуть руку, чтобы коснуться стола и всклокоченной головы,
рухнувшей на смятую скатерть. Мальчик трясся от ужаса и что-то кричал: он
был вне себя.
Охотник быстро уходил прочь, шатаясь, как пьяный. Стволы толкали его,
бесстрастный глухой лес поглощал одинокого человека, а он все шел, дальше и
дальше навстречу голодной, бессонной, полной зверями тьме.
Окно в лесу. Впервые - в газете "Слово", 1909, 11 (24) мая. Печатается
по изд.: Полное собрание сочинений А.С.Грина, т. 8, Л., "Мысль". 1929.
Ю.Киркин