Гриневский Олег
Тайна Великого Посольства Петра Великого
Олег Гриневский
Тайна Великого Посольства Петра Великого
дипломатический детектив
* ГЛАВА 1 ГОСПОДИН БРАТ
* ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО
* ГЛАВА III "ТАРАРА, ТАРАРА КРУГОМ!"
* ГЛАВА IV КОНЧЕН БАЛ
* ГЛАВА V ВОЗНИЦЫН И ЗАКОН ПУШКИ
* ГЛАВА VI ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КОРОЛЬ
* ГЛАВА VII ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ БУДНИ
* ГЛАВА VIII НУЖНА ЛИ БОРОДА ДИПЛОМАТУ
* ГЛАВА IX ПЕРВЫЕ ПОДВИЖКИ
* ГЛАВА X ДЫБА, КНУТ И ОГОНЬ
* ГЛАВА XI ПРИДНЕПРОВСКИЕ ГОРОДКИ
* ГЛАВА XII ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ
* ГЛАВА XIII ПОДПИСАНИЕ
* ГЛАВА XIV ТЯЖЕЛА ДОРОГА К ДОМУ
* ГЛАВА XV УПРЯМАЯ ГОЛОВА
ГЛАВА 1 ГОСПОДИН БРАТ
Австрийскую границу Петр проскочил рано утром 5 июня 1698 г. и стал на почтовом дворе Питершфельд, замешкавшись с переменой лошадей. Царь спешил в Вену и потому ехал налегке с небольшой свитой - 18-20 человек. Почтовых лошадей гнал во всю мочь, проводя день и ночь в дороге. В Праге не останавливались, перекусили только в пригородной корчме. Названия мелькали, как верстовые столбы, - Иглава, Буде°вице, Знаемо, Холлбрун...
Неожиданно пришлось задержаться в 28 верстах от Вены в местечке под названием Штокерау. Петр тотчас отправил в Вену эмиссара объявить о приезде Великого посольства. При посольстве, добавлялось вполголоса, сам русский царь. Инкогнито. Он желает запросто, без церемоний, встретиться с цесарем.
Не тут-то было. Целый сонм имперских советников, историков, протоколистов стали ломать голову, как принять Петра. Для них было непреложной истиной, что, какими бы обширными владениями ни обладал русский царь, его нельзя считать ровней австрийскому императору. Дело осложнялось еще и тем, что царь в Вену вроде бы и не въезжал, во всяком случае формально. Однако нужно было иметь в виду, что молодой верзила по имени Петр Михайлов, числившийся бомбардиром Преображенского полка, был не кто иной, как сам царь всея Руси.
Решение такой немыслимой, не предусмотренной никаким протоколом проблемы, понятно же, требовало времени. Четыре дня ушло на то, чтобы составить процедуру торжественного въезда Великого посольства в Вену, и еще целый месяц на разработку протокольных мероприятий приема послов у императора.
Неожиданная и, прямо скажем, унизительная задержка в Штокерау вызвала у энергичного Петра чувство досады. Лишний день без дела казался ему тягостным. Не для того он спешил в Вену, чтобы сидеть целых четыре дня у ее запертых ворот. Придворные перешептывались: император держит Петра в деревушке перед Веной, как некогда византийский император продержал киевскую княгиню Ольгу у ворот Константинополя!
Из Штокерау в Вену летит жалоба, что послам "стоять в том местечке и задерживать их не для чего, потому что посланы они Его Царским Величеством к его Цесарскому Величеству для нужных дел".
Но время шло, и Петру ничего не оставалось делать, как смирить гордыню и заняться почтой. Он принялся за письма, на которые давно собирался ответить.
Наконец, 15 июня посольство тронулось, но, проехав с десяток верст, снова остановилось, правда, уже "на подхожем стане" в деревне Лангенцерсдорф. Торжественный въезд в Вену был назначен на четыре часа дня 16 июня.
* * *
Красавица Вена лежала у ног Петра - такая близкая и все же недоступная. Ее часами можно было разглядывать с близлежащих холмов.
Трудно было найти лучшее место для постройки столицы. Там, где голубой Дунай, сбегая с гор, резко поворачивает к Будапешту, образуется излучина. В ней-то и расположился небольшой город, обнесенный мощной крепостной стеной с башнями*. В центре его - величественный собор Св. Стефана, гордо вознесший к небу свои готические шпили. А рядом неуклюже, как черепаха, распластался императорский дворец Хофбург. Вокруг него церкви и дворцы поменьше. На западе виднеются убегающие вдаль холмы Венского леса, а с востока город опоясывает Дунай. За рекой голая, безлесая низменность. Столетие спустя Меттерних скажет: Азия начинается прямо за моими окнами.
Однако, несмотря на красоту и удобное расположение, Вена не шла в сравнение ни с Лондоном, ни с Амстердамом, ни с Парижем, ни даже с Москвой. Она не была ни портовым городом, ни промышленным или торговым центром. Вена прославилась другим - она была столицей императорского дома Габсбургов. Количеством дворцов и числом придворных Вена превосходила все европейские столицы. Не слишком утруждая себя элегантной службой при дворе или в армии, придворные развлекались охотой, балами, маскарадами, танцами, музыкальными и иными представлениями. Вена, по сути дела, жила тем, что обслуживала их. Они определяли стиль города, его красоту и безалаберность, страсть к прекраснословию и показухе. Нравы знати очень скоро пронизали всю городскую среду, создав тот самый неповторимый облик Вены - немного чопорный, немного фривольный, но удивительно легкий, который существует и по сей день, именуясь венским стилем.
Центром этого своеобразного мирка был дворец Хофбург - беспорядочный лабиринт зданий, сооружавшихся столетиями, связанных между собой длинными коридорами, темными лестницами, тихими двориками и огромными залами**. В это беспорядочное нагромождение каменных зданий, не обладавших ни симметрией, ни элегантностью Версальского дворца, с которым Хофбург, конечно же, соперничал, были втиснуты покои императорской семьи, бесчисленные правительственные кабинеты, музей, театр и даже госпиталь. Их переполнял двор из двух тысяч знатных персон и 30 тысяч слуг.
Император же был в этом дворце скорее рабом, чем правителем установленного им самим строжайшего протокола, больше напоминавшего византийский, чем версальский. Леопольд постоянно должен был носить испанские придворные одежды: черный бархатный костюм с тончайшими кружевами, короткий плащ, шляпу с загнутыми полями, красные чулки (их мог носить только император) и красные ботинки. На церемониях он появлялся в одеждах из ало-золотой парчи, украшенной бриллиантами, В таком виде по религиозным праздникам император шел пешком через толпы народа, окруженный рыцарями ордена в длинных плащах из темно-красного бархата с золотом.
Где бы ни появлялся император и его семья, придворные низко кланялись и припадали на одно колено. То же происходило лишь при одном упоминании его имени. Когда их величества обедали в одиночестве, блюда проходили через 24 руки, прежде чем достигали императорского стола. Вино наливалось специально отобранным виночерпием, который наполнял императорский бокал, опять-таки стоя на одном колене.
В общем все должно было говорить о величии и гармонии. На самом деле хаос, царивший в Хофбурге, пожалуй, символизировал то сложное состояние, в котором пребывала Австрийская империя. Императорам никогда не удавалось создать из всех этих неуклюжих органов Священной Римской империи бесчисленных канцелярий, советов, сокровищниц - единую стройную структуру, поддающуюся разумному управлению.
Вена являлась административным центром огромных территорий, простирающихся от Балтики до Сицилии. Но в действительности австрийский император управлял двумя государственными образованиями. Первым была Священная Римская империя - непрочный союз практически независимых государств Германии и Италии, чьи связи и древние традиции уходили в глубь тысячелетий, ко временам Карла Великого. Вторым - традиционные владения Габсбургов в Центральной Европе - эрцгерцогство Австрия, королевство Богемия, королевство Венгрия, а также территории на Балканах, недавно завоеванные у Турции.
Священная Римская империя давала императору титул и престиж, которые определяли необычные размеры и пышность его двора. Однако нередко случалось, что пышный титул был всего лишь фасадом несуществующей власти. Правители этого конгломерата разномастных земель - наследные принцы, маркграфы, ландграфы, князья и герцоги - сами определяли религию своих подданных и численность своих армий. Если же случалась война, они сами решали, будут ли сражаться вместе с императором, против него или останутся нейтральными. При этом никто из них особенно не задумывался о верности империи, когда дело доходило до их собственных интересов. Протестантских князей Севера Европы не интересовали амбиции и политические замыслы Габсбургов. Все решалось очень просто: если император хотел заручиться их поддержкой, он должен был за нее платить.
Но, несмотря на это, император имел большой вес в европейской политике. Не только силой традиции или блеском императорской короны внушали к себе уважение Габсбурги, носившие эту корону в течение столетий. В Москве и в других столицах цесарский двор не зря почитался выше других. Его реальная сила, доходы, армия, мощь проистекали от государств, которыми он действительно управлял, Австрии, Богемии, Моравии, Силезии, Венгрии, и новых приобретенных земель, простиравшихся через Карпаты в Трансильванию и через Альпы к Адриатике.
Габсбурги претендовали также на трон Испании со всеми испанскими владениями в Европе, включая саму Испанию, испанские Нидерланды, Неаполь, Сицилию и Сардинию. Они зорко следили за тем, что происходит вокруг, всегда готовые прибрать к рукам все, что плохо лежит, если только не боялись получить отпор. В средневековой Европе, где все следили друг за другом с опаской, не было, пожалуй, более бесстыдных и лицемерных хапуг, чем австрийские Габсбурги. Такая уж о них шла слава. Но, разумеется, сами они говорили, что ничего другого в голове не держат, кроме как благочестивых помыслов защиты христианства от неверных турок и богомерзких лютеран. Впрочем, тогда все говорили нечто подобное.
* * *
Въезд посольства в Вену состоялся 16 июня. Но не обошлось без накладок. Как бы предчувствуя это, Петр рано утром один отправился в столицу на почтовых лошадях. Без фанфар и почестей. И правильно сделал, - опередив послов, он избежал унизительной задержки, которая произошла у заставы.
А послы, двинув вперед обозы, сами покинули подъезжий стан только после обеда. Проехав версты две, они остановились в условленном месте у корчмы, напротив Табрской заставы, и послали переводчика сообщить о том, что едут. Но то ли замешкались в дороге, то ли путь им преградили австрийские войска, некстати потянувшиеся длинной цепью к Пратеру, - теперь уже этого не установишь, - но прошло немало времени, прежде чем послы, усталые и недовольные, перешли пешком через дунайские мосты. Однако впереди все равно шли московские трубачи и громко трубили. Несмотря на поздний час, посольство встречало много народу: выехала знать в экипажах, собрался на невиданное зрелище и простой люд...
А Петр уже давно проскочил и Табрскую заставу, и гулкие мосты черезДунай, миновал предместьеЛеопольдштадт и безо всякой помпы въехал в Вену через Красные ворота.
300 лет спустя мне удалось разыскать это место. Облокотившись на парапет Дунайского канала, я смотрел на Шведенплатц - маленькую площадь на краю Старого города. Ее главная достопримечательность теперь - огромная закусочная "Макдональд". Но примерно на том месте, где эскалатор выбрасывал из метро толпы спешащих венцев, стояла когда-то легендарная Красная башня, построенная еще в XIII веке. Ее не мог не миновать Петр, въезжая в город. Рядом была таможня с огромными весами, где проверялись товары, которые везли по Дунаю в Вену.
От тех времен на Шведенплатц не осталось ничего. Башню и таможню сломали в конце XVIII века. Почти все дома были разрушены во время жестоких боев второй мировой войны, когда Советская Армия теснила германские войска. Но название улицы - Ротен (Краснобашенная) - сохранилось. По ней ехал Петр к собору Св. Стефана и далее по Кертнерштрассе. На этих улицах уцелело немало зданий, мимо которых проезжал Петр. Их легко отличить: маленькие, в два-три этажа, не больше. И окна у них тоже маленькие и не так часто расположены по фасаду, как нынешние.
Невелик город Вена - не успел оглянуться на Св. Стефана, вот уже и выезд через Каринтийские ворота. Но и от них не осталось ни следа, ни названия...
А Петр спешит все дальше и дальше по Лайнсгрубе, в предместье Гумпендорф, по тем временам далеко за город. Там, среди садов на изгибе маленькой речушки Вены, стоял дом графа Кенигсека, предназначенный для русского посольства. Конечно, он был не столь внушителен и величествен, как дворец императора, но, судя по описаниям тех времен, обширные апартаменты и роскошные залы, обставленные богатой мебелью и картинами, равняли его с дворцом. К тому же его окружал большой парк на манер итальянского, с аллеями, фонтанами и множеством скульптур.
Там вместе с послами три дня безвыездно жил Петр. И, судя по его письмам в Москву, пребывал в превосходном настроении - ждал встречи с цесарем.
* * *
Кто же был этот человек, которого так стремился повидатъ Петр?
Его наикатолическое величество Леопольд I, император Священной Римской империи, эрцгерцог Австрии, король Богемии и король Венгрии, не признавал равным себе ни одного смертного, за исключением разве что папы римского. В глазах австрийского императора король Франции был не более чем выскочкой посредственного происхождения, с темными намерениями. Царь московский, по его мнению, был едва ли более знатен, чем другие восточные князья, живущие, по его представлениям, в шатрах.
Леопольд был непоколебимо уверен в своем величии. Дом Габсбургов древнейший из правящих династий в Европе. Более 300 лет почти непрерывно это семейство носило корону Священной Римской империи. К концу ХVII века реформация и Тридцатилетняя война поколебали императорское могущество, но по-прежнему император был высшим светским правителем христианского мира. Его реальная власть, может быть, и уступала королю Франции, но чувство превосходства преобладало всегда. Сохранить эту видимость превосходства было одной из главных забот Леопольда. Он содержал штат усердно работающих историков и книжников, которые своими исследованиями связали происхождение императора через бесчисленных героев и святых с самим Ноем.
Но человек, который носил эту тяжесть генеалогической ответственности, героическими чертами наделен не был. Хотя в 1698 году он уже сидел на императорском троне 40 лет (и просидит еще семь), он не был рожден для короны. В семье Леопольд был младшим сыном. Его готовили для церковной деятельности и оторвали от занятий теологией только из-за смерти старшего брата - Фердинанда.
Леопольд отличался феноменальной нерешительностью. Стоило появиться проблеме, хоть чуть-чуть выходящей за привычные рамки протокола, как императора начинали терзать муки сомнения. Он письменно запрашивал своих министров, но, собрав их мнения, колебался, опасаясь прислушаться к совету одного и тем самым обидеть других. И потому привлекал к обсуждению все новых и новых лиц, а дело все откладывалось и откладывалось и чаще всего оставалось нерешенным. Венецианский посол Доменико Контарини говорил, что больших усилий стоило побудить императора принять решение, но одной песчинки достаточно, чтобы удержать его от этого.
В общем, это был человек, который предпочитал бездействовать и бесконечно обсуждать рекомендации своих придворных. Несмотря на это, а может быть, наоборот, по этой причине в его правление империя постоянно воевала и даже небезуспешно, хотя Леополъд по своей натуре не был завоевателем. Когда турецкие армии окружили Вену в 1683 году, император тихонько сбежал из города и так же тихонько возвратился после того, как турки были разгромлены и отброшены за Дунай.
Леопольд был опутан паутиной склочников, которые непрестанно интриговали за его спиной. Политика же делалась в его отсутствие. А сам он предпочитал тихие и спокойные занятия: религию, искусство, дворцовые церемонии и изучение собственной генеалогии. Император обожал музыку и сам сочинял оперы. По характеру был меланхоличным, но упрямым как осел. При этом ему удавалось изображать суровое величие, причем не без благородства. И он твердо уверовал, что быть императором - значит занимать высшую ступень в человеческой иерархии.
Польскому королю Яну Собескому, спасшему Вену от турок, Леопольд выразил благодарность в столь холодной и церемонной манере, что король был вынужден склониться в ироническом полупоклоне: я очень рад, что мог оказать вашему величеству столь незначительную услугу.
Но Леопольд и бровью не повел. Что для императора был польский король! Не выше в его глазах был и государь лежавшего еще дальше к востоку, хотя и обширного, но полупустого и полуазиатского Московского царства.
* * *
Душным июньским вечером, когда жаркое солнце покатилось за холмы Венского леса, Петр и его послы вышли из ворот дома Кенигсека. Было половина шестого ровно. Кареты уже ждали. Рослые, на подбор, кони нетерпеливо пофыркивали, перебирая ногами. Нетерпелив был и царь - в два прыжка очутился в карете. Головин и Возницын уселись в наемный экипаж. Но кареты не сорвались с места, а тихо и плавно, как подобает в подобных торжественных случаях, тронулись по пыльной дороге вдоль игриво журчащей речонки Вены. Слева и справа, куда ни глянь, ухоженные поля и цветущие виноградники, разделенные перелесками. Взбегут лошади на холм, а дальше снова поля и виноградники. И только у самого горизонта в темном мареве не то тучи грозовые, не то гор громады угрюмые, не поймешь даже.
Впереди сверкает множеством окон дворец. Позади него - аккуратный, как будто для игры в куклы, прудик. И лодочка у зеленого берега тоже как игрушка. Лужайки подстрижены, кустики завиты. Ну все как на картинке. Это - летняя резиденция императора Леопольда, ем загородный дворец Фаворита.
Кареты едут мимо роскошных золоченых ворот и останавливаются у садовой калитки. Так надо: царь в Вене инкогнито, и его свидание с императором сугубо приватное. Пешком по тенистой Померанцевой аллее вместе с Лефортом,они направились к дому. Но не к главному входу, а к маленькой, неприметной двери. За ней узкая и не совсем чистая лестница, которой обычно пользуются слуги. Петр поднялся по ступенькам и, толкнув едва заметную дверь, очутился в длинной роскошной зале с расписными стенами и золочеными узорами на потолке. Девять огромных окон глядели в сад, где виднелся все тот же игрушечный прудик с лодочкой. Петр отметил про себя, что цесарцы живут убого, а принимают в роскоши.
Накануне Лефорт все уши прожужжал, растолковывая царю правила венского протокола:
Свидание будет в столовой галерее. Оба монарха в сопровождении свиты должны войти в галерею одновременно с противоположнык концов и, двигаясь медленно навстречу друг другу, встретиться посредине, как раз у пятого окна. Не забудьте, мин херц, у пятого окна! И Боже вас упаси - ни слова о делах. Так требует венский протокол!
Петр шагнул в залу и тотчас увидел, что навстречу ему вышел маленький человечек с узким лицом, вялым взором больших, задумчивых глаз и крупным мясистым носом. Пышные усы плохо скрывали отвислую нижнюю губу и выдающийся подбородок - фамильные черты, которыми отмечены, если не сказать обезображены, все Габсбурги. Леопольд - а это был он - казался старым и нездоровым. Он был в шляпе, из-под которой на узкие плечи ниспадали слишком правильными рядами длинные локоны обязательного для того времени высокого парика.
Сообразив, что перед ним император, Петр стремительной походкой направился прямо к нему. Настигнув вяло бредущего мимо третьего окна австрийца, Петр сразу же заговорил с ним по-русски.
Боже, что тут было! Придворные буквально оцепенели от ужаса. На их глазах происходило святотатство - нарушался протокол. Что будет с Петром? Что ждет их?
Но когда оба суверена удалились в нишу у окна в сопровождении одного лишь Лефорта, служившего переводчиком, придворные вздохнули с облегчением: молодой царь относился к их хозяину с явным уважением и даже почтением. После обмена приветствиями император предложил царю сесть и надеть шляпу, а тот долго отказывался. Наконец сел, но тотчас снял шляпу. Леопольд тоже снял шляпу, и они беседовали с непокрытыми головами. Леопольд обращался к молодому царю, может быть, несколько неуклюже, но по-императорски, даже изысканно. Он называл его "господин брат".
Обо всем этом долго потом шептались любопытные придворные, а позднее записали в толстых церемониальных и протокольных журналах, чтобы навеки сохранить эти таинства для потомков.
Действительно, странную картину являло свидание двух столь непохожих людей - ни по внешнему облику, ни по характеру. Придворные потом отметят, что 26-летний Петр необычайно высок ростом, порывист и одет в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, при вызолоченной шпаге, но без темляка*. Он показался составителям протокола немного сутулым, хотя, впрочем, довольно стройным молодым человеком с приятным выражением лица, насколько его можно было рассмотреть издали. Все правильно. При своем огромном росте Петр был узок в плечах и отнюдь не выглядел богатырем. Сохранившиеся костюмы царя сшиты на человека, носящего одежду нынешних 46 - 48-го размеров. По нашим меркам это типичная фигура сегодняшнего акселерата - двухметровый рост и узкие плечи.
Беседа продолжалась всего 15 минут. Приблизительное ее содержание Лефорт сообщил затем в одном из писем в Женеву. Петр, пишет Лефорт, назвал цесаря братом и говорил ему, что приехал приветствовать его как величайшего государя христианского мира, и просил подтвердить существующий между ними союз. Пусть император не обижается, что он, царь, не мог прибыть ранее: важные дела, которые были у него н Голландии и Англии ради снаряжения морских сил для войны, были причиной замедления. Цесарь, продолжает Лефорт, выражал свое полное удовольствие по поводу этого приветствия.
После беседы Петр тем же путем чинно спустился в сад. Но тут уже не сдержался и дал выход накопившейся энергии: вскочил в маленькую лодочку у игрушечного пруда и стал быстро грести, обогнув пруд несколько раз.
Долго потом, как круги по воде, расходились из Вены сообщения послов о пребывании Петра. Например, в Мадрид от испанского посланника: "Он не кажется здесь вовсе таким, каким его описывали при других дворах, но гораздо более цивилизованным, разумным, с хорошими манерами и скромным".
ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО
Зачем Петр ехал в Вену? Не для того же, чтобы познакомиться с этим унылым честолюбцем Леопольдом I.
О Великом посольстве Петра написано столь много, что, ей-богу, не хочется ворошить и повторять все, что сказано и хорошо известно еще со школьной скамьи. Да, Петр едет учиться, познавать Европу ее политику, техническое мастерство, науку, культуру. Ученые, которые столетия спустя по крупицам разберут его неуемную деятельность и придут к такому выводу, может быть, и правы. Так оно, очевидно, и выглядит через столетия. Но если бы самому Петру довелось прочитать об этом накануне своего очъезда их Москвы 9 марта 1697 г., то он наверняка бы удивился, а то и осерчал бы и, не дай бог, побил - крут был на расправу великий государь.
Ехал-то он с совершенно четкой и конкретной целью. О ней громогласно возвестил думный дьяк Емельян Украинцев: едет посольство ради "подтверждения прежней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов креста Гослодня, салтана тульского, хана крымского и всех бусурманских орд". Точно сказал дьяк. Цель посольства была сугубо дипломатической - оживить союз против турок, привлечь к нему новых сторонников. А заодно закупить снаряжение и нанять иностранных специалистов для армии и флота. Дело понятное - война. Но кто из нас, отправляясь в дальние страны, скажем в служебную командировку, не мечтает посмотреть, как живут тамошние люди. Тоже и Петр - ему было всего 26 лет.
Однако, как нередко случалось в его деяниях, которые совершались в основном по наитию, как бы мы сказали сегодня - без концептуальной проработки, то, что поначалу представлялось главным, отошло на задний план, а второстепенное вышло вперед и оказалось что ни на есть главным. Так случилось и с Великим посольством. Его дипломатическая цель, стоявшая во главе дела, не прошла, а проще сказать - провалилась. Зато побочные замыслы осуществились как нельзя лучше.
Но историю, что не раз случалось у нас, начали переписыватъ применительно к совершенным деяниям. Первым приложил к этому ловкую руку П. П. Шафиров. В сочинении о внешней политике России, написанном много лет спустя после Великого посольства (а его читал в рукописи и правил сам Петр), указывались уже три цели путешествия:
- узнать политическую жизнь Европы, ибо ни сам царь, ни его предки ее не видывали;
- устроить свое государство в политическом и, особенно, в военном отношении по примеру европейских государств;
- своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края.
Как видите, дипломатическая цель Петровой поездки как-то выпала. О ней стали забывать и другие. И получилосъ нечто вроде триумфального шествия по Европе.
На самом деле все было куда как сложнее. И столь привычный нашему сердцу образ царя-плотника с топором в руках, наверное, давно пора дополнить образом умного и расчетливого, хотя и импульсивного, политика.
* * *
Молодому Петру досталось тяжелое наследство. Но едва ли не самыми трудными были дела внешние. Два столетия после обретения национальной независимости прошли для России в непрекращающихся тяжелых войнах, каких не видела ни одна страна, ни одна нация Европы. Войнах, которые требовали всей энергии, всех сил.
Эти войны не имели конца, а враг никогда не исчезал, если даже и бывал разгромлен или с ним заключался мир. Затянувшиеся на столетия, их как-то совестно втискивать в прокрустово ложе привычных нам понятий наступательных или оборонительных войн. Жалкие обрубки, которые остаются после такой экзекуции, могут лишь смутно напоминать те великие и трагические события, которые происходили на самом деле. В равной мере это относится к понятиям справедливых или несправедливых войн. Потому что эти войны нельзя назвать войнами ни за национальное освобождение, ни за объединение страны. Их едва ли можно характеризовать и как борьбу против агрессии. Но их нельзя считать и колониальными войнами или войнами за территориальные приобретения. В чистом виде они не были ни одной из них, потому что объединяли все эти черты.
Тайна Великого Посольства Петра Великого
дипломатический детектив
* ГЛАВА 1 ГОСПОДИН БРАТ
* ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО
* ГЛАВА III "ТАРАРА, ТАРАРА КРУГОМ!"
* ГЛАВА IV КОНЧЕН БАЛ
* ГЛАВА V ВОЗНИЦЫН И ЗАКОН ПУШКИ
* ГЛАВА VI ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КОРОЛЬ
* ГЛАВА VII ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ БУДНИ
* ГЛАВА VIII НУЖНА ЛИ БОРОДА ДИПЛОМАТУ
* ГЛАВА IX ПЕРВЫЕ ПОДВИЖКИ
* ГЛАВА X ДЫБА, КНУТ И ОГОНЬ
* ГЛАВА XI ПРИДНЕПРОВСКИЕ ГОРОДКИ
* ГЛАВА XII ПОДАРОК К РОЖДЕСТВУ
* ГЛАВА XIII ПОДПИСАНИЕ
* ГЛАВА XIV ТЯЖЕЛА ДОРОГА К ДОМУ
* ГЛАВА XV УПРЯМАЯ ГОЛОВА
ГЛАВА 1 ГОСПОДИН БРАТ
Австрийскую границу Петр проскочил рано утром 5 июня 1698 г. и стал на почтовом дворе Питершфельд, замешкавшись с переменой лошадей. Царь спешил в Вену и потому ехал налегке с небольшой свитой - 18-20 человек. Почтовых лошадей гнал во всю мочь, проводя день и ночь в дороге. В Праге не останавливались, перекусили только в пригородной корчме. Названия мелькали, как верстовые столбы, - Иглава, Буде°вице, Знаемо, Холлбрун...
Неожиданно пришлось задержаться в 28 верстах от Вены в местечке под названием Штокерау. Петр тотчас отправил в Вену эмиссара объявить о приезде Великого посольства. При посольстве, добавлялось вполголоса, сам русский царь. Инкогнито. Он желает запросто, без церемоний, встретиться с цесарем.
Не тут-то было. Целый сонм имперских советников, историков, протоколистов стали ломать голову, как принять Петра. Для них было непреложной истиной, что, какими бы обширными владениями ни обладал русский царь, его нельзя считать ровней австрийскому императору. Дело осложнялось еще и тем, что царь в Вену вроде бы и не въезжал, во всяком случае формально. Однако нужно было иметь в виду, что молодой верзила по имени Петр Михайлов, числившийся бомбардиром Преображенского полка, был не кто иной, как сам царь всея Руси.
Решение такой немыслимой, не предусмотренной никаким протоколом проблемы, понятно же, требовало времени. Четыре дня ушло на то, чтобы составить процедуру торжественного въезда Великого посольства в Вену, и еще целый месяц на разработку протокольных мероприятий приема послов у императора.
Неожиданная и, прямо скажем, унизительная задержка в Штокерау вызвала у энергичного Петра чувство досады. Лишний день без дела казался ему тягостным. Не для того он спешил в Вену, чтобы сидеть целых четыре дня у ее запертых ворот. Придворные перешептывались: император держит Петра в деревушке перед Веной, как некогда византийский император продержал киевскую княгиню Ольгу у ворот Константинополя!
Из Штокерау в Вену летит жалоба, что послам "стоять в том местечке и задерживать их не для чего, потому что посланы они Его Царским Величеством к его Цесарскому Величеству для нужных дел".
Но время шло, и Петру ничего не оставалось делать, как смирить гордыню и заняться почтой. Он принялся за письма, на которые давно собирался ответить.
Наконец, 15 июня посольство тронулось, но, проехав с десяток верст, снова остановилось, правда, уже "на подхожем стане" в деревне Лангенцерсдорф. Торжественный въезд в Вену был назначен на четыре часа дня 16 июня.
* * *
Красавица Вена лежала у ног Петра - такая близкая и все же недоступная. Ее часами можно было разглядывать с близлежащих холмов.
Трудно было найти лучшее место для постройки столицы. Там, где голубой Дунай, сбегая с гор, резко поворачивает к Будапешту, образуется излучина. В ней-то и расположился небольшой город, обнесенный мощной крепостной стеной с башнями*. В центре его - величественный собор Св. Стефана, гордо вознесший к небу свои готические шпили. А рядом неуклюже, как черепаха, распластался императорский дворец Хофбург. Вокруг него церкви и дворцы поменьше. На западе виднеются убегающие вдаль холмы Венского леса, а с востока город опоясывает Дунай. За рекой голая, безлесая низменность. Столетие спустя Меттерних скажет: Азия начинается прямо за моими окнами.
Однако, несмотря на красоту и удобное расположение, Вена не шла в сравнение ни с Лондоном, ни с Амстердамом, ни с Парижем, ни даже с Москвой. Она не была ни портовым городом, ни промышленным или торговым центром. Вена прославилась другим - она была столицей императорского дома Габсбургов. Количеством дворцов и числом придворных Вена превосходила все европейские столицы. Не слишком утруждая себя элегантной службой при дворе или в армии, придворные развлекались охотой, балами, маскарадами, танцами, музыкальными и иными представлениями. Вена, по сути дела, жила тем, что обслуживала их. Они определяли стиль города, его красоту и безалаберность, страсть к прекраснословию и показухе. Нравы знати очень скоро пронизали всю городскую среду, создав тот самый неповторимый облик Вены - немного чопорный, немного фривольный, но удивительно легкий, который существует и по сей день, именуясь венским стилем.
Центром этого своеобразного мирка был дворец Хофбург - беспорядочный лабиринт зданий, сооружавшихся столетиями, связанных между собой длинными коридорами, темными лестницами, тихими двориками и огромными залами**. В это беспорядочное нагромождение каменных зданий, не обладавших ни симметрией, ни элегантностью Версальского дворца, с которым Хофбург, конечно же, соперничал, были втиснуты покои императорской семьи, бесчисленные правительственные кабинеты, музей, театр и даже госпиталь. Их переполнял двор из двух тысяч знатных персон и 30 тысяч слуг.
Император же был в этом дворце скорее рабом, чем правителем установленного им самим строжайшего протокола, больше напоминавшего византийский, чем версальский. Леопольд постоянно должен был носить испанские придворные одежды: черный бархатный костюм с тончайшими кружевами, короткий плащ, шляпу с загнутыми полями, красные чулки (их мог носить только император) и красные ботинки. На церемониях он появлялся в одеждах из ало-золотой парчи, украшенной бриллиантами, В таком виде по религиозным праздникам император шел пешком через толпы народа, окруженный рыцарями ордена в длинных плащах из темно-красного бархата с золотом.
Где бы ни появлялся император и его семья, придворные низко кланялись и припадали на одно колено. То же происходило лишь при одном упоминании его имени. Когда их величества обедали в одиночестве, блюда проходили через 24 руки, прежде чем достигали императорского стола. Вино наливалось специально отобранным виночерпием, который наполнял императорский бокал, опять-таки стоя на одном колене.
В общем все должно было говорить о величии и гармонии. На самом деле хаос, царивший в Хофбурге, пожалуй, символизировал то сложное состояние, в котором пребывала Австрийская империя. Императорам никогда не удавалось создать из всех этих неуклюжих органов Священной Римской империи бесчисленных канцелярий, советов, сокровищниц - единую стройную структуру, поддающуюся разумному управлению.
Вена являлась административным центром огромных территорий, простирающихся от Балтики до Сицилии. Но в действительности австрийский император управлял двумя государственными образованиями. Первым была Священная Римская империя - непрочный союз практически независимых государств Германии и Италии, чьи связи и древние традиции уходили в глубь тысячелетий, ко временам Карла Великого. Вторым - традиционные владения Габсбургов в Центральной Европе - эрцгерцогство Австрия, королевство Богемия, королевство Венгрия, а также территории на Балканах, недавно завоеванные у Турции.
Священная Римская империя давала императору титул и престиж, которые определяли необычные размеры и пышность его двора. Однако нередко случалось, что пышный титул был всего лишь фасадом несуществующей власти. Правители этого конгломерата разномастных земель - наследные принцы, маркграфы, ландграфы, князья и герцоги - сами определяли религию своих подданных и численность своих армий. Если же случалась война, они сами решали, будут ли сражаться вместе с императором, против него или останутся нейтральными. При этом никто из них особенно не задумывался о верности империи, когда дело доходило до их собственных интересов. Протестантских князей Севера Европы не интересовали амбиции и политические замыслы Габсбургов. Все решалось очень просто: если император хотел заручиться их поддержкой, он должен был за нее платить.
Но, несмотря на это, император имел большой вес в европейской политике. Не только силой традиции или блеском императорской короны внушали к себе уважение Габсбурги, носившие эту корону в течение столетий. В Москве и в других столицах цесарский двор не зря почитался выше других. Его реальная сила, доходы, армия, мощь проистекали от государств, которыми он действительно управлял, Австрии, Богемии, Моравии, Силезии, Венгрии, и новых приобретенных земель, простиравшихся через Карпаты в Трансильванию и через Альпы к Адриатике.
Габсбурги претендовали также на трон Испании со всеми испанскими владениями в Европе, включая саму Испанию, испанские Нидерланды, Неаполь, Сицилию и Сардинию. Они зорко следили за тем, что происходит вокруг, всегда готовые прибрать к рукам все, что плохо лежит, если только не боялись получить отпор. В средневековой Европе, где все следили друг за другом с опаской, не было, пожалуй, более бесстыдных и лицемерных хапуг, чем австрийские Габсбурги. Такая уж о них шла слава. Но, разумеется, сами они говорили, что ничего другого в голове не держат, кроме как благочестивых помыслов защиты христианства от неверных турок и богомерзких лютеран. Впрочем, тогда все говорили нечто подобное.
* * *
Въезд посольства в Вену состоялся 16 июня. Но не обошлось без накладок. Как бы предчувствуя это, Петр рано утром один отправился в столицу на почтовых лошадях. Без фанфар и почестей. И правильно сделал, - опередив послов, он избежал унизительной задержки, которая произошла у заставы.
А послы, двинув вперед обозы, сами покинули подъезжий стан только после обеда. Проехав версты две, они остановились в условленном месте у корчмы, напротив Табрской заставы, и послали переводчика сообщить о том, что едут. Но то ли замешкались в дороге, то ли путь им преградили австрийские войска, некстати потянувшиеся длинной цепью к Пратеру, - теперь уже этого не установишь, - но прошло немало времени, прежде чем послы, усталые и недовольные, перешли пешком через дунайские мосты. Однако впереди все равно шли московские трубачи и громко трубили. Несмотря на поздний час, посольство встречало много народу: выехала знать в экипажах, собрался на невиданное зрелище и простой люд...
А Петр уже давно проскочил и Табрскую заставу, и гулкие мосты черезДунай, миновал предместьеЛеопольдштадт и безо всякой помпы въехал в Вену через Красные ворота.
300 лет спустя мне удалось разыскать это место. Облокотившись на парапет Дунайского канала, я смотрел на Шведенплатц - маленькую площадь на краю Старого города. Ее главная достопримечательность теперь - огромная закусочная "Макдональд". Но примерно на том месте, где эскалатор выбрасывал из метро толпы спешащих венцев, стояла когда-то легендарная Красная башня, построенная еще в XIII веке. Ее не мог не миновать Петр, въезжая в город. Рядом была таможня с огромными весами, где проверялись товары, которые везли по Дунаю в Вену.
От тех времен на Шведенплатц не осталось ничего. Башню и таможню сломали в конце XVIII века. Почти все дома были разрушены во время жестоких боев второй мировой войны, когда Советская Армия теснила германские войска. Но название улицы - Ротен (Краснобашенная) - сохранилось. По ней ехал Петр к собору Св. Стефана и далее по Кертнерштрассе. На этих улицах уцелело немало зданий, мимо которых проезжал Петр. Их легко отличить: маленькие, в два-три этажа, не больше. И окна у них тоже маленькие и не так часто расположены по фасаду, как нынешние.
Невелик город Вена - не успел оглянуться на Св. Стефана, вот уже и выезд через Каринтийские ворота. Но и от них не осталось ни следа, ни названия...
А Петр спешит все дальше и дальше по Лайнсгрубе, в предместье Гумпендорф, по тем временам далеко за город. Там, среди садов на изгибе маленькой речушки Вены, стоял дом графа Кенигсека, предназначенный для русского посольства. Конечно, он был не столь внушителен и величествен, как дворец императора, но, судя по описаниям тех времен, обширные апартаменты и роскошные залы, обставленные богатой мебелью и картинами, равняли его с дворцом. К тому же его окружал большой парк на манер итальянского, с аллеями, фонтанами и множеством скульптур.
Там вместе с послами три дня безвыездно жил Петр. И, судя по его письмам в Москву, пребывал в превосходном настроении - ждал встречи с цесарем.
* * *
Кто же был этот человек, которого так стремился повидатъ Петр?
Его наикатолическое величество Леопольд I, император Священной Римской империи, эрцгерцог Австрии, король Богемии и король Венгрии, не признавал равным себе ни одного смертного, за исключением разве что папы римского. В глазах австрийского императора король Франции был не более чем выскочкой посредственного происхождения, с темными намерениями. Царь московский, по его мнению, был едва ли более знатен, чем другие восточные князья, живущие, по его представлениям, в шатрах.
Леопольд был непоколебимо уверен в своем величии. Дом Габсбургов древнейший из правящих династий в Европе. Более 300 лет почти непрерывно это семейство носило корону Священной Римской империи. К концу ХVII века реформация и Тридцатилетняя война поколебали императорское могущество, но по-прежнему император был высшим светским правителем христианского мира. Его реальная власть, может быть, и уступала королю Франции, но чувство превосходства преобладало всегда. Сохранить эту видимость превосходства было одной из главных забот Леопольда. Он содержал штат усердно работающих историков и книжников, которые своими исследованиями связали происхождение императора через бесчисленных героев и святых с самим Ноем.
Но человек, который носил эту тяжесть генеалогической ответственности, героическими чертами наделен не был. Хотя в 1698 году он уже сидел на императорском троне 40 лет (и просидит еще семь), он не был рожден для короны. В семье Леопольд был младшим сыном. Его готовили для церковной деятельности и оторвали от занятий теологией только из-за смерти старшего брата - Фердинанда.
Леопольд отличался феноменальной нерешительностью. Стоило появиться проблеме, хоть чуть-чуть выходящей за привычные рамки протокола, как императора начинали терзать муки сомнения. Он письменно запрашивал своих министров, но, собрав их мнения, колебался, опасаясь прислушаться к совету одного и тем самым обидеть других. И потому привлекал к обсуждению все новых и новых лиц, а дело все откладывалось и откладывалось и чаще всего оставалось нерешенным. Венецианский посол Доменико Контарини говорил, что больших усилий стоило побудить императора принять решение, но одной песчинки достаточно, чтобы удержать его от этого.
В общем, это был человек, который предпочитал бездействовать и бесконечно обсуждать рекомендации своих придворных. Несмотря на это, а может быть, наоборот, по этой причине в его правление империя постоянно воевала и даже небезуспешно, хотя Леополъд по своей натуре не был завоевателем. Когда турецкие армии окружили Вену в 1683 году, император тихонько сбежал из города и так же тихонько возвратился после того, как турки были разгромлены и отброшены за Дунай.
Леопольд был опутан паутиной склочников, которые непрестанно интриговали за его спиной. Политика же делалась в его отсутствие. А сам он предпочитал тихие и спокойные занятия: религию, искусство, дворцовые церемонии и изучение собственной генеалогии. Император обожал музыку и сам сочинял оперы. По характеру был меланхоличным, но упрямым как осел. При этом ему удавалось изображать суровое величие, причем не без благородства. И он твердо уверовал, что быть императором - значит занимать высшую ступень в человеческой иерархии.
Польскому королю Яну Собескому, спасшему Вену от турок, Леопольд выразил благодарность в столь холодной и церемонной манере, что король был вынужден склониться в ироническом полупоклоне: я очень рад, что мог оказать вашему величеству столь незначительную услугу.
Но Леопольд и бровью не повел. Что для императора был польский король! Не выше в его глазах был и государь лежавшего еще дальше к востоку, хотя и обширного, но полупустого и полуазиатского Московского царства.
* * *
Душным июньским вечером, когда жаркое солнце покатилось за холмы Венского леса, Петр и его послы вышли из ворот дома Кенигсека. Было половина шестого ровно. Кареты уже ждали. Рослые, на подбор, кони нетерпеливо пофыркивали, перебирая ногами. Нетерпелив был и царь - в два прыжка очутился в карете. Головин и Возницын уселись в наемный экипаж. Но кареты не сорвались с места, а тихо и плавно, как подобает в подобных торжественных случаях, тронулись по пыльной дороге вдоль игриво журчащей речонки Вены. Слева и справа, куда ни глянь, ухоженные поля и цветущие виноградники, разделенные перелесками. Взбегут лошади на холм, а дальше снова поля и виноградники. И только у самого горизонта в темном мареве не то тучи грозовые, не то гор громады угрюмые, не поймешь даже.
Впереди сверкает множеством окон дворец. Позади него - аккуратный, как будто для игры в куклы, прудик. И лодочка у зеленого берега тоже как игрушка. Лужайки подстрижены, кустики завиты. Ну все как на картинке. Это - летняя резиденция императора Леопольда, ем загородный дворец Фаворита.
Кареты едут мимо роскошных золоченых ворот и останавливаются у садовой калитки. Так надо: царь в Вене инкогнито, и его свидание с императором сугубо приватное. Пешком по тенистой Померанцевой аллее вместе с Лефортом,они направились к дому. Но не к главному входу, а к маленькой, неприметной двери. За ней узкая и не совсем чистая лестница, которой обычно пользуются слуги. Петр поднялся по ступенькам и, толкнув едва заметную дверь, очутился в длинной роскошной зале с расписными стенами и золочеными узорами на потолке. Девять огромных окон глядели в сад, где виднелся все тот же игрушечный прудик с лодочкой. Петр отметил про себя, что цесарцы живут убого, а принимают в роскоши.
Накануне Лефорт все уши прожужжал, растолковывая царю правила венского протокола:
Свидание будет в столовой галерее. Оба монарха в сопровождении свиты должны войти в галерею одновременно с противоположнык концов и, двигаясь медленно навстречу друг другу, встретиться посредине, как раз у пятого окна. Не забудьте, мин херц, у пятого окна! И Боже вас упаси - ни слова о делах. Так требует венский протокол!
Петр шагнул в залу и тотчас увидел, что навстречу ему вышел маленький человечек с узким лицом, вялым взором больших, задумчивых глаз и крупным мясистым носом. Пышные усы плохо скрывали отвислую нижнюю губу и выдающийся подбородок - фамильные черты, которыми отмечены, если не сказать обезображены, все Габсбурги. Леопольд - а это был он - казался старым и нездоровым. Он был в шляпе, из-под которой на узкие плечи ниспадали слишком правильными рядами длинные локоны обязательного для того времени высокого парика.
Сообразив, что перед ним император, Петр стремительной походкой направился прямо к нему. Настигнув вяло бредущего мимо третьего окна австрийца, Петр сразу же заговорил с ним по-русски.
Боже, что тут было! Придворные буквально оцепенели от ужаса. На их глазах происходило святотатство - нарушался протокол. Что будет с Петром? Что ждет их?
Но когда оба суверена удалились в нишу у окна в сопровождении одного лишь Лефорта, служившего переводчиком, придворные вздохнули с облегчением: молодой царь относился к их хозяину с явным уважением и даже почтением. После обмена приветствиями император предложил царю сесть и надеть шляпу, а тот долго отказывался. Наконец сел, но тотчас снял шляпу. Леопольд тоже снял шляпу, и они беседовали с непокрытыми головами. Леопольд обращался к молодому царю, может быть, несколько неуклюже, но по-императорски, даже изысканно. Он называл его "господин брат".
Обо всем этом долго потом шептались любопытные придворные, а позднее записали в толстых церемониальных и протокольных журналах, чтобы навеки сохранить эти таинства для потомков.
Действительно, странную картину являло свидание двух столь непохожих людей - ни по внешнему облику, ни по характеру. Придворные потом отметят, что 26-летний Петр необычайно высок ростом, порывист и одет в темный кафтан голландского покроя с поношенным галстуком, при вызолоченной шпаге, но без темляка*. Он показался составителям протокола немного сутулым, хотя, впрочем, довольно стройным молодым человеком с приятным выражением лица, насколько его можно было рассмотреть издали. Все правильно. При своем огромном росте Петр был узок в плечах и отнюдь не выглядел богатырем. Сохранившиеся костюмы царя сшиты на человека, носящего одежду нынешних 46 - 48-го размеров. По нашим меркам это типичная фигура сегодняшнего акселерата - двухметровый рост и узкие плечи.
Беседа продолжалась всего 15 минут. Приблизительное ее содержание Лефорт сообщил затем в одном из писем в Женеву. Петр, пишет Лефорт, назвал цесаря братом и говорил ему, что приехал приветствовать его как величайшего государя христианского мира, и просил подтвердить существующий между ними союз. Пусть император не обижается, что он, царь, не мог прибыть ранее: важные дела, которые были у него н Голландии и Англии ради снаряжения морских сил для войны, были причиной замедления. Цесарь, продолжает Лефорт, выражал свое полное удовольствие по поводу этого приветствия.
После беседы Петр тем же путем чинно спустился в сад. Но тут уже не сдержался и дал выход накопившейся энергии: вскочил в маленькую лодочку у игрушечного пруда и стал быстро грести, обогнув пруд несколько раз.
Долго потом, как круги по воде, расходились из Вены сообщения послов о пребывании Петра. Например, в Мадрид от испанского посланника: "Он не кажется здесь вовсе таким, каким его описывали при других дворах, но гораздо более цивилизованным, разумным, с хорошими манерами и скромным".
ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО
Зачем Петр ехал в Вену? Не для того же, чтобы познакомиться с этим унылым честолюбцем Леопольдом I.
О Великом посольстве Петра написано столь много, что, ей-богу, не хочется ворошить и повторять все, что сказано и хорошо известно еще со школьной скамьи. Да, Петр едет учиться, познавать Европу ее политику, техническое мастерство, науку, культуру. Ученые, которые столетия спустя по крупицам разберут его неуемную деятельность и придут к такому выводу, может быть, и правы. Так оно, очевидно, и выглядит через столетия. Но если бы самому Петру довелось прочитать об этом накануне своего очъезда их Москвы 9 марта 1697 г., то он наверняка бы удивился, а то и осерчал бы и, не дай бог, побил - крут был на расправу великий государь.
Ехал-то он с совершенно четкой и конкретной целью. О ней громогласно возвестил думный дьяк Емельян Украинцев: едет посольство ради "подтверждения прежней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов креста Гослодня, салтана тульского, хана крымского и всех бусурманских орд". Точно сказал дьяк. Цель посольства была сугубо дипломатической - оживить союз против турок, привлечь к нему новых сторонников. А заодно закупить снаряжение и нанять иностранных специалистов для армии и флота. Дело понятное - война. Но кто из нас, отправляясь в дальние страны, скажем в служебную командировку, не мечтает посмотреть, как живут тамошние люди. Тоже и Петр - ему было всего 26 лет.
Однако, как нередко случалось в его деяниях, которые совершались в основном по наитию, как бы мы сказали сегодня - без концептуальной проработки, то, что поначалу представлялось главным, отошло на задний план, а второстепенное вышло вперед и оказалось что ни на есть главным. Так случилось и с Великим посольством. Его дипломатическая цель, стоявшая во главе дела, не прошла, а проще сказать - провалилась. Зато побочные замыслы осуществились как нельзя лучше.
Но историю, что не раз случалось у нас, начали переписыватъ применительно к совершенным деяниям. Первым приложил к этому ловкую руку П. П. Шафиров. В сочинении о внешней политике России, написанном много лет спустя после Великого посольства (а его читал в рукописи и правил сам Петр), указывались уже три цели путешествия:
- узнать политическую жизнь Европы, ибо ни сам царь, ни его предки ее не видывали;
- устроить свое государство в политическом и, особенно, в военном отношении по примеру европейских государств;
- своим примером побудить подданных к путешествиям в чужие края.
Как видите, дипломатическая цель Петровой поездки как-то выпала. О ней стали забывать и другие. И получилосъ нечто вроде триумфального шествия по Европе.
На самом деле все было куда как сложнее. И столь привычный нашему сердцу образ царя-плотника с топором в руках, наверное, давно пора дополнить образом умного и расчетливого, хотя и импульсивного, политика.
* * *
Молодому Петру досталось тяжелое наследство. Но едва ли не самыми трудными были дела внешние. Два столетия после обретения национальной независимости прошли для России в непрекращающихся тяжелых войнах, каких не видела ни одна страна, ни одна нация Европы. Войнах, которые требовали всей энергии, всех сил.
Эти войны не имели конца, а враг никогда не исчезал, если даже и бывал разгромлен или с ним заключался мир. Затянувшиеся на столетия, их как-то совестно втискивать в прокрустово ложе привычных нам понятий наступательных или оборонительных войн. Жалкие обрубки, которые остаются после такой экзекуции, могут лишь смутно напоминать те великие и трагические события, которые происходили на самом деле. В равной мере это относится к понятиям справедливых или несправедливых войн. Потому что эти войны нельзя назвать войнами ни за национальное освобождение, ни за объединение страны. Их едва ли можно характеризовать и как борьбу против агрессии. Но их нельзя считать и колониальными войнами или войнами за территориальные приобретения. В чистом виде они не были ни одной из них, потому что объединяли все эти черты.