— Тетя! — Петрек появился на пороге, а я аккуратно спрятала рюмку за кресло — зачем ребенку видеть, каким образом тетя лечит себе нервы? — Тетя, там набирается вода, а я пойду спать…
   — Давай-ка живо! Спасибо! — сказала я и улыбнулась, а племяннику как будто кто-то снял горб. Он расправил плечи, подбежал и поцеловал меня в щеку.
   Маленькому мужчине не так уж много нужно для счастья, жаль, что у них это проходит с годами. Я отпила глоток коньяка и включила телевизор. На экране некий господин посылал некой даме свою фотку из сортира — мол, ему нечем вытереть задницу. А прежде печальная дама, как только увидела этот снимок, немедленно поняла, что он ее бросил из-за отсутствия туалетной бумаги, а не из-за другой дамы, и, просияв от счастья, кинулась к нему с рулоном. Это была реклама телефона, который, оказывается, фотографирует. Какое счастье, что у меня нет сотового телефона, тем более такого, по которому какой-то тип может мне продемонстрировать свой грязный «антифэйс». Брр, как омерзительно! И тут я вспомнила, что в ванной набирается вода.
   Когда я открыла дверь, оттуда выплыла волна белой пены с хвойным ароматом. Я бросилась к кранам, затем к розетке и выключила массажер. А затем, по щиколотку в воде, села и расплакалась.
   Но откуда же малолетке знать, что не добавляют в ванну жидкость для купания, если работает гидромассажер?
   Я собирала по квартире воду до полуночи. Моему полу катастрофически не везет. Его уже в третий раз за последние несколько недель до основания промывают.
   Пол может этого не выдержать. Пена добралась до кухни и до комнаты, в которой сном праведника спал племянник. Единственная польза от случившегося состояла в том, что поубавилось коньяка в бутылке, потому что на трезвую голову я бы не смогла заниматься уборкой ночью. Да и пол в итоге блестит как никогда и благоухает хвоей. Я рухнула в постель в час ночи и мгновенно, как суслик, заснула. В три меня разбудил телефонный звонок. Я ничего не соображала.
   — Ютка, что с тобой происходит? — услышала я в трубке голос моего Голубого.
   — Который час? — невпопад спросила я, потому что еще не пора было вставать, ей-богу!
   — Ютка, это я — Адам! — Далекое эхо неслось по проводам, и хотя некая часть моего «я» бодрствовала, но явно не та, которая отвечает за общение. Большая часть меня спала. — Что случилось?
   — Ничего, — пробормотала я в трубку, — все в порядке. А как ты?
   — Ты сделала визу? Вы приедете? — Адам удалялся в синюю даль. — Почему ты не пишешь?
   — Не знаю… Понятия не имею… — Я должна куда-то ехать? Сегодня? Ночью?
   — У тебя какой-то странный голос… У тебя точно все в порядке?
   — Да… да, — прошептала я из последних сил. — Я стерла всю почту, завтра пошлю тебе емельку с работы…
   — Как это — стерла? — допытывался Голубой, но у меня от усталости закрывались глаза, и, наверное, я переусердствовала с содержимым бутылки… — Нельзя все стереть!
   К сожалению, можно. Если у тебя способный племянник, тогда все можно.
   — Я напишу тебе завтра из редакции, — шепнула я в трубку.
   — Целую тебя. — Мой любимый чмокнул меня перед сном.
   — Я скучаю по тебе, — сказала я и повалилась на кровать, прямо возле Сейчаса, который примостился около подушки.
   Почему именно в Америке другое время, не такое, как в Польше? Если разобраться, нет никаких оснований для такой разницы. Было бы гораздо лучше, если бы мы жили, как и прежде, на Земле, имеющей форму плоской тарелки, которую держат слоны, стоящие на панцирях черепах. Конечно, было бы лучше. Так нет, Копернику понадобилось открыть, что Земля круглая, и именно поэтому у меня ночь, когда у единственного в моей жизни любимого — день. Проснувшись утром, я не могла сообразить, почему телефонная трубка лежит на кровати в клубках шерсти Бориса, мне казалось, что звонил Адась, и до чего же было досадно, что я ничего из этого сна не помнила.

ТРОГАТЕЛЬНАЯ ЛОЖЬ

   У меня нет времени, нет времени, нет времени. Утром — подъем, забрасываю малолетку в школу, второпях что-нибудь покупаю, потом редакция, теперь мне приходится бывать там ежедневно, племянник самостоятельно возвращается на поезде из школы и сам компостирует билеты. Тося появляется дома вечером. Она либо учится, либо ездит с подругами по магазинам, они выбирают платье на школьный бал — в среднем два раза в неделю, а выходные проводит у отца, мне она заявила, что никоим образом не может пропускать учебу.
   Иначе говоря, прощай, Америка, — не оставлю же я дочь на праздники одну.
   Не знаю, как успевают другие женщины, хотя бы те, у которых двое, трое, а то и четверо детей. Не знаю, как я справлялась с маленькой Тосей. Не помню. Наверное, я уже стара для таких детей. Но ведь Агнешка старше меня и справляется. А Гжесик намного старше Агнешки. Но они отгуляли свое, прежде чем обзавелись детьми. Весьма разумно.
   Я написала Голубому, что мы не прилетим, наврала, что якобы на Рождество мы собираемся к моему брату, потому что он сломал ногу и не сможет приехать к нам. Чтобы не огорчать Адасика, что это из-за Тоси. Пусть уж Адась обижается на судьбу, столь неблагосклонную к костям моего брата. Мне было не очень приятно из-за этой маленькой лжи, но ведь я поступаю так не часто. Собственно говоря, редко, почти никогда. И как правило, из лучших побуждений — думаю, мне это зачтется.
   Когда я сказала моей маме, что мы остаемся, она облегченно вздохнула, зато мой отец заявил, что будь он на моем месте, то поехал бы, потому что кто его знает, сколько еще просуществует Америка.
   Тося просидела вчера со мной до часа ночи. Ее потянуло на разговоры, и статья о сектах, которую я пыталась написать, изнывала от тоски в одиночестве. Тосю всегда тянет на серьезные разговоры около полуночи. И мы болтали с ней о жизни, о разлуках, о прощении и зрелости. Когда я призналась, что решила тоже не ехать в Америку, она от радости бросилась мне на шею.
   — Знаешь что, мамуль? С тех пор как появился Адам, я все время была на втором месте. Теперь я вижу, что ты меня любишь.
   Честно говоря, мне стало неприятно. Где-то в самых дальних уголках моей души живет тоска по взрослой дочери, которая не ставит себя в один ряд с мужчиной. Тосю я люблю больше всех на свете, но как дочь. Адасика — как мужчину. Как можно сравнивать два эти чувства? На что я рассчитывала? Что она скажет: «Дорогая мамочка, поезжай, я с радостью останусь»?
   Мне некогда встретиться с Улей, она забегала раза три, по-видимому, хочет о чем-то поговорить, но как же выкроить на это время? Я возвращаюсь из редакции, когда уже темно, на скорую руку готовлю что-нибудь на завтра, чтобы Тося могла лишь разогреть себе и малолетке. Вечером успеваю только погладить кошек и Бориса, выслушать отчет племянника о том, что ему совершенно несправедливо поставили единицу по биологии, потому что он забыл сделать домашнее задание, двойку по польскому, потому что не помнил, что в среду польский, и что он абсолютно не понимает математику. У меня сплошное дежа-вю. Я тоже ничего с лету не понимаю, а потому мне надо сначала разобраться самой, чтобы потом объяснить ему. Затем, уже усталая, я сажусь за компьютер. Мне бы радоваться, что у меня такая замечательная работа и что я наконец неплохо зарабатываю, но черт подери! Разве это жизнь?
   Не далее как вчера починили мой компьютер. Но почта все равно вернулась. «Некорректно отправленное сообщение», — прочитала я на мониторе. Что за идиотское изобретение! Ночью я звонила Адасику, его телефон не отвечал. Еще одна ночь без сна. Когда-нибудь, когда я буду на пенсии, то просплю целые сутки напролет.
   К счастью, с малолеткой нет проблем, собственно говоря, тот инцидент с компьютером всем пошел на пользу. Племянник — золото, а не ребенок. Он даже не просит, чтобы я разрешала ему смотреть фильмы. Уже четвертый день чертовски вежлив. Я даже подумала, что с мальчиком забот не больше, чем с девочкой.
   К сожалению, подумала я это в недобрый час.

БУДУ ОТЦОМ…

   Сегодня в самый полдень, когда мы с Камой урезали рубрику писем, потому что надо было вставить интервью с новой звездой, раздался телефонный звонок. Звонила Тося, чтобы сообщить, что она забрала из школы Петрека, с ней Якуб и через минуту они будут дома, что все в порядке, но классная руководительница хочет со мной поговорить.
   У меня подкосились ноги.
   — Что-нибудь случилось с Петрусем?
   — Нет! — во весь голос кричала Тося, но слышно было все равно плохо. — Ты должна зайти в школу! То есть должны прийти его родители! То есть вместо них ты! У его классной сегодня кружок, и она будет в школе до шести вечера!
   У нее кружок, а у меня крестик, вернее, крест Божий. Я сорвалась с работы раньше обычного и покатила в школу. Долго искала пани Велчес, которая уже второй год вела класс Петруся. Наконец нашла ее.
   — Здравствуйте, я по поводу Петруся.
   — Кем вы ему будете и кто вас уполномочил? Вы родитель или правомочный опекун? — спросила пани Велчес.
   Я не стала удивляться, что она не помнит, как выглядит его «родитель». Правда, слово «родитель» предполагает особь мужского пола, но я не против, могу побыть и отцом, хотя знаю точно, что не являюсь им. Но нервничать мне ни к чему.
   — Я его тетя, — смиренно сообщила я, поскольку известно, что со школой лучше не вступать в полемику, позже это отразится на ребенке.
   — А-а, тогда ничего странного! — Пани Велчес все стало ясно.
   Я и сама не видела ничего странного в том, что я — тетя, и в этом я была целиком согласна с классной дамой, но мне не понравился ее тон.
   — Хочу обратить ваше внимание, — пани Велчес поднесла руку к глазам и начала тереть ею лоб, — что школа не занимается воспитанием, она лишь призвана помочь родителям и рассчитывает на широкое сотрудничество с ними или правомочными опекунами учеников.
   — Ага, — приняла я к сведению, но по-прежнему не понимала, зачем меня срочно вызвали с работы. Неужели по столь незначительному поводу, как рассуждения о роли школы в повседневной жизни ученика?
   — Итак, как я уже отметила: школа только помогает. — Пани Велчес подчеркнула слово «помогает» и вонзила в меня пристальный взгляд: дошло ли до меня? — Помогает в трудном деле воспитания. Но на школу не перекладывается обязанность воспитывать детей лишь потому, что родители этим не занимаются! А результат налицо — полная деморализация молодежи! Смолоду прореха, к старости — дыра! Сначала маленькая ложь, потом разные там шуточки, а кончается кражей, бандитизмом, убийством! Да-да, дорогая, именно так!
   — Это как-то связано с Петрусем? — немного испугавшись, спросила я.
   Пани Велчес враждебно посмотрела на меня:
   — Вы — его мать?
   — Нет, тетя, — растерянно сказала я. — Ведь я уже вам говорила.
   — А где мать ребенка?
   — В Лондоне, — ответила я, не желая объяснять этой даме, что она должна знать родителей своих учеников. В конце концов, Агнешка бегает на каждое родительское собрание.
   — Все ясно! Ничего удивительного, что ребенок так себя ведет!
   — Как? — Я всегда ненавидела родительские собрания.
   — Так вы не знаете, что он сегодня сделал?
   — А откуда мне знать? Мы же разговариваем всего каких-то полчаса! — вырвалось у меня, но, к счастью, пани Велчес не обратила внимания.
   — Так вот, ваш сын пришел сегодня в школу… Ах, не хочется даже вспоминать, но я обязана поставить вас в известность, в футболке с надписью…
   У меня даже мурашки побежали по спине. Что же там было написано? «Fuck me»? «Свободная любовь»? «Онанизм вреден…» и крошечными буковками снизу «для глаз»?
   — «Хочу быть священником, как мой отец»! — возмущенно сказала пани Велчес.
   Я вздохнула с облегчением.
   — Это неправда. — Я тут же попыталась прояснить недоразумение. — Отец Петруся — экономист, также как мой муж… бывший, — добавила я без надобности.
   — Ну, знаете! — возмутилась пани Велчес. — Это недопустимо! Ничего удивительного, что ребенок, который воспитывается в такой семье, так себя ведет! Еще одна подобная выходка, и Петрек будет отчислен из нашей школы!
   Этого мне только недоставало! Я ехала домой и размышляла, как бы мне поговорить с племянником. Не мог он, что ли, надеть эту футболку, когда приедут родители? Противный ребенок.
   На сегодня с меня хватит. Петрек затаился в своей комнате, я влетела к нему без стука.
   — Завтра же извинишься перед пани Велчес, перед священником и перед директором школы! Я это за тебя делать не стану! — крикнула я с порога.
   Петрек сидел на тахте как пришибленный.
   — Тетя, я правда не виноват, — пробормотал он.
   — Меня не интересует, кто виноват! — отрезала я. — Если не уладишь это дело, не пойдешь на миколайки [22].
   Я решилась на крайнюю меру. Петрек готовился к этому празднику с момента отъезда родителей. Вчера в школе устроили жеребьевку: кто кому дарит подарок. Петреку выпало дарить Артуру, и целый вечер он обсуждал с Тосей, как бы так сделать, чтобы поменять друга на Агатку.
   — Тетя, это была не моя футболка… — захныкал Петрек, — Камиль сказал, что я ни за что не осмелюсь ее надеть, это Камиль во всем виноват…
   — Камиль тебя подставил, да? А ты что, безвольное существо, да? А теперь он посмеивается над тобой в кулак! Петрек! Завтра со всем разберешься… сам, не сваливая ничего на Камиля.
   — Я извинюсь, тетя…— прошептал мальчуган, и я увидела, какой он еще маленький, совсем ребенок.
   — И обещай, что уже никогда не будешь вести себя так по-дурацки.
   — Обещаю… — безропотно согласился он, я вышла и оставила его одного.
   — Ма-ма-а!
   Тося появилась на кухне, где я лепила, наверное, уже сотый вареник.
   Мои не такие вкусные, как у мамы, но я решила одним махом разделаться с готовкой на ближайшие три дня. Тем более что стряпня немного успокаивает.
   — Слушаю тебя, — произнесла я. А что же еще можно сказать собственному ребенку?
   — Не будь такой жестокой с Петреком, у него не был выхода.
   — Да? — Я повернулась к Тосе и просыпала муку на пол. — Я не ослышалась?
   — Ну да. Понимаешь, Камиль принес эту футболку в школу. И спросил, найдется ли смельчак, который ее наденет. Петрек клюнул, потому что разговор слышали девчонки из класса.
   — И что из этого?
   — А то, что Агатка тоже слышала.
   — Ну и что? — Сто второй. Еще штук пятьдесят, и можно отдохнуть.
   — И Петрек был вынужден.
   — Тося, помилуй! Ничего он не был вынужден.
   — Потому что ты, мама, никогда не была мальчиком, которому почти двенадцать лет! — обиделась Тося, а я как громом была поражена этой истиной. Не была и не буду — могу смело подтвердить. — А Агата обещала, что встретится с ним завтра после школы.
   — Какая Агата? — поинтересовалась я, и у меня от всего этого голова пошла кругом.
   — Ну та, в которую влюблен Петрек, понимаешь? Поэтому не будь с ним слишком строгой.
   Постепенно до меня дошла суть дела. Мой племянник влюблен и нуждается в особом подходе. Но я тоже влюблена, однако же не заметила, чтобы кто-нибудь в связи с этим проявил обо мне заботу.
   Вечером мы в полном согласии ели вареники. На ужин к нам заскочила Уля, воспользовавшись случаем, что я не у компьютера, а, как настоящая тетка, наготовила вареников. У Ули на них особый нюх.
   — Тетя! — Петрек подал голос, который он опять обрел. — Если тебе по жребию выпадет вручение кому-то подарка, а ты захочешь поменяться, что ты сделаешь?
   — Не говорят «вручение кому-то подарка», а «надо сделать кому-то подарок», — немедленно поправила я, и тут на меня нахлынула волна стыда. Бедный ребенок обратился за советом, а я суюсь со своими правилами. Ребенок слышит, как говорят по телевизору, как же ему еще прикажете выражаться? — Я бы поменялась.
   — Петреку по жребию выпал Артур, — вклинилась Тося.
   — Тося, подай помидоры, — попросила я дочь.
   — Не ешь помидор, об него вытерли лапки мушки, — сказала Тося. — А ты не можешь поменяться с кем-нибудь, кому выпала Агата?
   — Я хочу помидор. Не могу. Потому что Агата выпала Люсе, а Люся не любит Артура.
   — Тогда Артура поменяй на кого-нибудь еще, а потом того другого поменяешь с Люсей на Агату.
   — Я хотел. Но мальчишки хотят меняться только на Анджея. Будь у меня Анджей, я бы мог попросить Томека, чтобы он взял Артура, потому что у Томека Эва, а Эва дружит с Асей. И тогда Ася, которой выпала по жребию Карина, наверное, могла бы поменяться на Зау, а я бы поменял Карину на Люцину, потому что у Люцины Бася, а она ее не любит. Если бы у меня была Баська, то Люся поменялась бы на Агату, потому что она дружит с Басей.
   — Если ты знаешь, что делать, то почему не делаешь? — У меня замельтешило в голове от имен.
   — Потому что Эва сегодня не пришла в школу, она заболела. И что же мне теперь делать?
   — Может быть, она придет завтра, — подсказала Уля.
   — А если ее не будет завтра? — вздохнул мальчик.
   — Тогда купишь подарок Артуру. Разве это так важно? Ты же любишь Артура.
   — Ну да, но я не знал, что не будет Эвы, и вчера поменял Артура на Анджея. А Анджею это не понравилось. Он сказал, чтоб я сваливал. Не хочу оставаться с Анджеем!
   Я не закричала: «Как ты выражаешься?!» Мне это было знакомо. Несколько раз в своей жизни я тоже не хотела оставаться с мужчиной, который был мне неприятен. Однако я сильно усомнилась в своих способностях разобраться в проблемах мальчика-подростка.
   — Тося тебе поможет, — ловко вывернулась я и стала убирать со стола.
   Уля по-хозяйски принялась мне помогать. Тося с Петреком остались в комнате, держа совет на тему миколаек, а мы отправились на кухню. Я заварила вкусный чай, вымыла тарелки, зажгла небольшую настольную лампу. И наконец почувствовала себя дома. Из комнаты донесся голос диктора: «Не разогревшись, Печка выбежал на поле!»
   Если бы здесь был Адам… Они бы втроем смотрели по телевизору какой-нибудь матч, а мы бы с Улей спокойно сидели на кухне. Совсем как сейчас. Только вот Адама нет, а потому и наше сидение на кухне уже не в радость.
   — Когда у Тоси день рождения? — спросила подруга, и мне сделалось неловко, потому что Тося хотела отпраздновать день рождения в узком семейном кругу, и хотя Уля почти как родная, но тем не менее она не родственница.
   — Двенадцатого декабря, — спокойно сказала я и сделала глубокий вдох. — Но мы решили пригласить только близких родственников, ты не обидишься?
   — Да ты что! — ответила подруга. — И очень мудро. Ися потребовала на день рождения снять ей клуб. Задумала устроить шумное веселье, но без родителей, — вздохнула Уля. — У тебя лучше. И дешевле, — добавила она чуть погодя.
   — Тетя, а если я поменяю Анджея на Юрека, и тогда Оле выпадет… — Петрек ворвался в кухню, не обращая внимания на то, что я беседую с Улей о важных вещах.
   — Петрек, уволь, — вздохнула я. — Делай как хочешь
   — Ты что, влюбился в Агатку? — полюбопытствовала Уля, и я заметила, как Петрек залился краской.
   — Я? — фыркнул он как кот (простите за сравнение). — Я???
   — А тогда почему ты хочешь, чтобы тебе непременно по жребию досталась Агата? — рассудительно спросила Уля.
   — Потому что у меня есть для нее подарок, — промямлил Петрек. — Мне Тося дала. Только поэтому. Я не люблю девчонок, они глупые. Просто я смогу таким образом сэкономить на подарке, вот и все! А для Анджея у меня нет подарка, к тому же он дурак!
   Петрусь вышел и прикрыл за собой дверь. Я взглянула на соседку, но обижаться на нее трудно. У нее ведь дочери.
   — Влюблен, — тихо сказала я, — но об этом вслух не следует говорить.
   — Почему? — удивилась Уля. — Ведь тогда можно что-нибудь посоветовать, поговорить… Ты-то откуда знаешь?
   Поговорить и посоветовать можно девочке. У мальчиков по-другому устроены мозги. Если они в ярости или несчастливы в любви и уже не молоды, то нападают на соседние государства, вот как. Неужели Уле это неизвестно?
   — Бесполезно, — шепотом сказала я. — Вчера он высыпал на себя всю мою пудру, ту, что купила мне Агнешка в дьюти-фри и которую, как оказалось, я совершенно напрасно берегла. Знаешь, зачем? Чтобы не были заметны прыщики! А у него их и так нет! Он выливает на себя столько дезодоранта в ванной комнате, что мне приходится проветривать перед тем, как принять ванну. Это, наверное, и есть признаки влюбленности, правда? А ты прямо в лоб! Уля, надо быть немножко деликатнее!
   Но Уля быстро сменила тему:
   — Это правда, что на дне рождения Тоси будет Эксик?
   — Да, — кивнула я и почувствовала, что обязана добавить: — Тося очень хотела, как-никак он ей отец, хорошо, что у нас с ним более-менее нормальные отношения и мы уже в состоянии смотреть друг на друга, ведь правда?
   — Ты забыла, как он с тобой поступил?
   — Эх, — махнула я рукой, — если бы не он, я бы никогда не встретила Адасика, поэтому, наверное, оно и к лучшему. Впрочем, — конфиденциально сообщила я не без некоторого удовлетворения, — Йоля уехала. Эксик говорит, что они расстались, чтобы проверить, действительно ли они хотят быть вместе. — Я с сомнением покачала головой: — Неужели женщины и в самом деле так легко верят в такую дребедень?
   — У тебя нет заменителя сахара? — Уля отодвинула сахарницу. — Я бы немного подсластила… Жизнь в ноябре всегда мне кажется горькой…
   — Уля! — обрадовалась я как ребенок, потому что мне выдался редкий случай напомнить ей то, чему она меня учила. — Ноябрь — самый лучший месяц в году, потому что до следующего ноября у нас одиннадцать долгих месяцев! А после Рождества дни становятся длиннее, — размечталась я, — и весна не за горами!
   Уля ушла почти в одиннадцать. Скорее спать, спать, спать. Как на беду, ванную оккупировала Тося, я терпеливо подождала, потом налила в ванну воды и долго искала мыло. Его нигде не было. Я помылась Петрусиным шампунем от перхоти. Какое удовольствие отдохнуть после того, как целый день набегаешься! Куда-то подевались все полотенца, в поле зрения не было ни одного. Обозлившись, я завернулась в халат, Тося сидела в кухне и болтала по телефону.
   — Тося, почему ты забрала мое полотенце?
   — Подожди, Куба… — сказала в трубку дочь и прикрыла ее рукой. — Красное?
   — Зеленое! Красное — Петрека!
   — Там было только красное! Я его взяла, потому что мое желтое исчезло! Значит, твое взял Петрек!
   — А где его?
   Тося пожала плечами и вернулась к прерванному разговору. Болтовня по телефону в такое время приводит меня в бешенство. Разве нельзя поговорить днем? Но я не стала цепляться к дочери — в конце концов, она уже взрослая.
   Оставляя за собой мокрые следы, я добралась до шкафа. Каждый день одно и то же — Петрек не в состоянии запомнить, какое у него полотенце. Как хорошо, что скоро возвращаются его родители, и тогда уже им после ванны нечем будет вытираться. Осталось только выпустить собаку, проверить почту — нет ли письма от Адасика, впустить пса обратно, и можно спать, спать, спать.

ОБАЯНИЕ ЧЕТЫРЕХ КОЛЕС

   Почему он ничего не пишет? Уже третий: день Телекомм великодушно предоставляет связь, но никаких новых писем. В субботу позвоню ему. В общем-то даже хорошо, что он, наверное, злится. Это означает, что наш приезд был для него чем-то очень важным. Пусть уж лучше злится из-за того, что меня не видит, чем из-за того, что видит.
   Я еду в редакцию, после работы надо получить из ремонта принтер, потом на минутку заеду к маме. Петрек сегодня до вечера пробудет у Арека, оттуда я его и заберу и снова вернусь домой только к ночи. Неужели я действительно хотела жить в деревне? Может быть, мне это только казалось?
   У мамы я просидела два часа. Она очень волнуется за Тосю, правильно ли поступила внучка, поменяв историю на биологию, ведь биология трудная, успеет ли она наверстать упущенное? Осторожно ли я езжу? Ведь на дорогах сейчас полно кретинов. Пусть я ни в коем случае не превышаю шестидесяти в час. А если в меня врежется трейлер? И не лучше ли, однако, ездить на поезде? Бережно ли я обращаюсь с машиной Агнешки, и почему они так легкомысленно оставили мне машину? Не голодаем ли мы? Ведь я такая замотанная, поэтому здесь вот голубцы, потому что Петрусь их любит, жареные ребрышки, потому что я их люблю, хотя в последнее время, дорогуша, ты пополнела, и маринованная тыква, потому что Тося любит, и томатный суп в литровой банке. Чтобы мы не умерли с голода. Я из последних сил отбилась от куска сыра и замечательных сосисок, которые мама купила специально для нас.
   Не знаю, откуда в родителях уверенность, что я морю голодом своих и чужих детей, причем одновременно они убеждены, что сама я раскормленная. Однако, если разобраться, они таким образом заботятся обо мне, и я, до глубины души растроганная, несла в машину набитые всякой снедью пластиковые пакеты.
   Я простояла долго в пробке — это наименее приятная сторона жизни в деревне. Под новой эстакадой не проходят трейлеры, поэтому, как обычно, образовался затор. Эх, построили бы на всех подъездных путях низкие эстакады, и не только для грузовиков, но и для легковых машин. Как прекрасно ездилось бы тогда по пустому городу… Однако, спохватилась я вовремя, как человек, живущий за городом, я бы никогда в него не въехала.