подготовкой генералов и штабных офицеров для выполнения предстоящей задачи.
В мое подчинение перешли 1, 2 и 10-я танковые дивизии, пехотный полк
"Великая Германия", ряд корпусных подразделений и частей, среди которых был
также один дивизион мортир. Все части, за исключением полка "Великая
Германия", были мне знакомы; с одними я имел дело до войны, с другими - в
военные годы, так что я безусловно верил в их боеспособность. Теперь мне
представлялся случай подготовить этих людей для выполнения тяжелого задания,
в успех которого никто, собственно, не верил, кроме Гитлера, Манштейна и
меня. Моральная борьба за осуществление этой идеи была очень изнурительной.
Поэтому я нуждался в небольшом отдыхе, который и был мне предоставлен во
второй половине марта.
Однако еще до этого, 15 марта, в имперской канцелярии состоялась беседа
командующего группой армий "А" с Гитлером. В беседе приняли участие генерал
фон Клейст и я. Каждый из присутствовавших доложил свои соображения о
способе выполнения поставленной задачи. Последним докладывал я. Мой план
состоял в следующем: в намеченный приказом день перейти \126\ люксембургскую
границу и продвигаться затем через Южную Бельгию на Седан, форсировать у
Седана р. Маас, захватив на левом берегу предмостное укрепление для
обеспечения переправы следующих за мной пехотных корпусов. Вкратце я
объяснил, что мой корпус будет продвигаться по Люксембургу и южной Бельгии
тремя колоннами, что я рассчитываю достичь бельгийских пограничных позиций
уже в первый день и, если представится возможность, прорвать их, на второй
день продолжать продвижение через Нешато, на третий - перейти р. Семуа у
Буйона, на четвертый - достигнуть р. Маас, на пятый день форсировать реку и
к вечеру того же дня захватить предмостное укрепление. Гитлер спросил: "А
что вы хотите делать далее?" Он был первым, кто вообще поставил этот
решающий вопрос. Я ответил: "Если не последует приказа приостановить
продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном
направлении. Верховное командование должно решить, должен ли этот удар быть
направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы
направление через Амьен к Ла-Маншу". Гитлер кивнул головой, но ничего не
сказал. Только генерал Буш, который командовал действовавшей слева от меня
16-й армией, воскликнул:
"Нет, я не верю, что вы сможете форсировать его!" Гитлер ожидал моего
ответа с явным напряжением. Мой ответ был: "Вам и не нужно этого делать". На
это Гитлер также ничего не сказал.
Впоследствии я так и не получил приказа, который предусматривал бы
нечто большее, чем создание предмостного укрепления на р. Маас. Мною
самостоятельно были составлены все решения, вплоть до подхода к
Атлантическому побережью у Абвиля. Верховное командование оказывало
тормозящее влияние главным образом на мои операции.
После короткого отпуска я снова принялся за подготовку этой крупной
операции. Продолжительная зима сменилась мягкой, очаровательной весной.
\127\ Неоднократные учебные тревоги угрожали превратиться в боевые. Прежде
чем описывать события, мне кажется, уместно будет объяснить, почему я так
уверенно готовился к предстоящему тяжелому наступлению. Для этого мне
придется немного вернуться назад.
Первая мировая война после короткого периода маневренных действий на
Западном фронте застыла в позиционных сражениях. Никакое сосредоточение
военных средств, достигшее громадных размеров, не в состоянии было сдвинуть
фронты с места, пока в ноябре 1916 г. на стороне противника не появились
"танки" и не перенесли благодаря своей броне, гусеницам и вооружению,
состоявшему из пушек и пулеметов, ранее незащищенных солдат через
заградительный огонь и проволочные заграждения, через рвы и воронки живыми и
боеспособными на передний край обороны немцев; наступление снова было
восстановлено в своих правах.
Это явление было своеобразным и заслуживало серьезного внимания. К
сожалению, немцы недооценивали танки во время той войны. Теперь уже не имеет
значения, объясняется ли это недостаточной технической осведомленностью
правительственных деятелей или же слабостью германской военной
промышленности.
Сколь велико значение танков, показал Версальский договор, которым
Германии запретили под страхом наказания иметь и производить бронемашины,
танки и другие подобные машины, могущие служить военным целям.
Следовательно, у наших врагов танк считался боевым оружием такого
решающего значения, что нам запретили его иметь. Отсюда я сделал заключение
о необходимости тщательно изучить историю этого боевого оружия решающего
значения и проследить его дальнейшее развитие. Из теоретического анализа,
сделанного человеком, не скованным никакими традициями, был сделан вывод о
конструкции и использовании танков, а также об организации и использовании
\128 - Схема 3-а\ \129\ бронетанковых соединений, вывод, который вышел за
рамки теорий, господствующих за границей. В упорных спорах, длившихся
годами, мне удалось претворить в жизнь мои убеждения раньше, чем другие
армии подошли к решению аналогичных задач. Преимущество в проектируемой
организации и в боевом использовании танков было первым фактором, на которым
основывалась моя вера в успех. Даже в 1940 г. я почти один в германской
армии верил в это.
Всестороннее изучение первой мировой войны позволило мне сделать
глубокий анализ психологии воюющих сторон. Немецкую армию я хорошо знал по
собственным наблюдениям. О душевном состоянии наших западных противников у
меня тоже создалось определенное мнение, которое подтвердилось в 1940 г. В
военной мысли, несмотря на новое оружие - танки, которому в основном должны
быть благодарны противники за свою победу в 1918г., господствовала
позиционная война.
Франция обладала самой сильной сухопутной армией и самыми крупными
бронетанковыми силами в Западной Европе.
Англо-французские вооруженные силы на западе в мае 1940 г. имели в
своем распоряжении около 4800 танков, в германских же вооруженных силах по
списку значилось 2800 танков, включая бронеавтомобили, а фактически к началу
наступления их насчитывалось примерно 2200. Следовательно, противник имел
двойное превосходство, которое усиливалось еще тем, что французские танки
превосходили немецкие броневой защитой и калибром пушек, впрочем, уступая им
в совершенстве приборов управления и в скорости. Несмотря на наличие этого
самого сильного подвижного боевого оружия, Франция создала "линию Мажино" -
самый прочный укрепленный рубеж в мире. Почему же деньги, вложенные в
укрепления, не были использованы для модернизации и усиления подвижных
средств? \130\
Старания де Голля и Даладье в этом направлении были оставлены без
внимания. Отсюда следовал вывод, что верховное командование французской
армии не признавало или не хотело признавать значения танков в маневренной
войне. Во всяком случае, все известные мне маневры и крупные войсковые
учения свидетельствовали о намерении французского командования организовать
таким образом управление своими войсками, чтобы надежно обоснованные решения
полностью обеспечивали маневрирование и проведение планомерных
наступательных и оборонительных мероприятий, стремились точно определить
положение и группировку сил противника, прежде чем принять решение, а когда
оно уже было принято, то поступали в абсолютном соответствии с ним и
действовали, я бы сказал, точно сообразуясь со схемой как в условиях
сближения, так и при занятии исходного положения во время артиллерийской
подготовки, при наступлении или при занятии обороны. Такое стремление к
действиям строго по плану, не оставляя ничего случаю, привело также к
включению танков в состав сухопутных войск в форме, которая не нарушала бы
схемы, т. е. к их распределению по пехотным дивизиям. И лишь небольшая часть
танков предназначалась для оперативного использования.
Немецкое командование могло с уверенностью считать, что оборона Франции
с учетом использования укреплений планируется осторожно и схематично по
доктрине, основанной на выводах из первой мировой войны, т. е. на опыте
позиционной войны, - высокой оценке огня и недооценке маневра.
Известные нам принципы французской стратегии и тактики 1940 г.,
противоположные моему методу ведения боевых действий, являлись вторым
фактором, обосновывающим мою веру в победу.
К весне 1940 г. у германской стороны создалась ясная картина о
группировке сил и укреплениях противника. Мы знали, что на "линии Мажино"
между \131\ Монмеди и Седаном очень сильные укрепления чередуются со
слабыми. Укрепления, идущие от Седана до Ла-Манша, мы называли продолжением
"линии Мажино". Мы знали также о расположении и в основных чертах о
прочности бельгийских и голландских укреплений, возведенных против Германии.
Гарнизон "линии Мажино" был незначителен. Основные силы французской
сухопутной армии, включая танковые дивизии и английские экспедиционные
войска, были сконцентрированы во французской Фландрии между р. Маас и
Ла-Маншем фронтом на северо-восток; напротив, бельгийские и голландские
войска были развернуты для защиты своих стран от нападения с востока.
Из этого распределения сил можно было сделать вывод о расчете
противника на то, что немцы вторично будут действовать по плану Шлиффена
1914 г. Поэтому основные силы союзнических армий, видимо, предполагалось
использовать против охватывающего маневра немцев через Голландию и Бельгию.
Для обеспечения выдвижения союзных войск в Бельгию французы не располагали
достаточными резервами в районе Шарльвиля или Вердена. Казалось, что
французское главное командование считает вообще невозможным какой-нибудь
другой вариант наступления, кроме старого плана Шлиффена.
Эта известная нам группировка сил противника и возможность
предопределить его поведение в начальный период наступления германских войск
были третьим фактором, определявшим мою веру в победу.
К этому можно было еще прибавить некоторые, правда, менее надежные,
однако достойные упоминания соображения по вопросу общей оценки наших
противников.
Мы знали французов по первой мировой войне и уважали их как храбрых и
стойких солдат, энергично защищавших свою страну. Мы не сомневались в том,
что они сохранили эти свои качества. Что касается \132\ французского
главного командования, то мы удивились, когда увидели, что им не был
использован благоприятный случай для наступления осенью 1939 г., когда
основная часть германских сухопутных сил, особенно бронетанковые войска,
была связана в Польше. Причины такой сдержанности в тот момент нельзя было
определить. Можно было лишь строить догадки. Во всяком случае, осторожность
главного командования вызывала удивление и наводила на мысль, что в верхах
надеялись избежать серьезной военной кампании. Пассивное до некоторой
степени поведение французов во время зимы 1939/40 г. приводило к выводу, что
желание воевать у Франции было невелико.
Из всего этого вытекало, что целеустремленный, внезапный удар крупными
танковыми силами через Седан на Амьен с выходом к Атлантическому побережью
встретит лишь сильно растянутый фланг противника, находящегося в готовности
к выдвижению в Бельгию. Для отражения такого удара противник располагает
незначительными резервами; такой удар сулил большие надежды на успех,
который при немедленном его использовании мог бы привести к окружению всех
выдвинувшихся в Бельгию главных сил противника.
Теперь речь шла о том, чтобы убедить моих начальников и в такой же мере
подчиненных в правильности моих мыслей и добиться таким образом свободы
действий, разрешенной сверху, и правильного понимания, исходящего снизу.
Если разрешение первого вопроса было весьма несовершенным, то с последним
дело обстояло значительно лучше.
В случае наступления в силе оставался приказ о том, что 19-й армейский
корпус[18] , продвигаясь через \133\ северную часть Люксембурга и южную
часть Бельгии, достигает у Седана р. Маас, образует на ней предмостное
укрепление, которое даст возможность наступающим за ним пехотным дивизиям
форсировать реку. На случай внезапного успеха никаких указаний не давалось.
Были разработаны вопросы взаимодействия с авиацией. Мне предстояло
согласовывать свои действия с соединением авиации ближнего действия
чрезвычайно храброго генерала фон Штуттергейма и с авиационным корпусом
генерала Лерцера. Чтобы организовать эффективное взаимодействие, я приглашал
летчиков на организуемые мною учения и сам принимал участие в военной игре,
проводимой Лерцером. Предметом обсуждения на этих военных играх была
переправа через Маас. После тщательного анализа мы пришли к согласованному
решению: использовать авиацию в течение всего периода форсирования реки, т.
е. нанести не один комбинированный удар бомбардировщиками (как обычными, так
и пикирующими), а с самого начала переправы постоянными атаками и
беспокоящими налетами парализовать артиллерийские батареи противника на
открытых огневых позициях, заставляя орудийные расчеты постоянно укрываться
от действительных и ложных налетов. На карту были нанесены задачи войск по
времени и рубежам.
Незадолго до начала наступления по желанию Геринга на транспортные
самолеты типа "Шторх" был погружен батальон пехотного полка "Великая
Германия" с целью высадки его утром в первый день наступления
непосредственно за фронтом бельгийцев у Витри, западнее Мартеланж. Действия
батальона должны были вызвать у противника неуверенность в возможности
обороны своих пограничных укреплений.
С целью быстрого продвижения через Люксембург и южную часть Бельгии три
танковые дивизии корпуса вводились в бой одновременно в первом эшелоне, имея
тесное соприкосновение между собой на внутренних \134\ флангах. В центре
должна была наступать 1-я танковая дивизия, за которой следовала корпусная
артиллерия, штаб корпуса и большая часть зенитной артиллерии. В начальный
период наступления эти силы наносили главный удар. Справа наступала 2-я
танковая дивизия и слева 10-я танковая дивизия с пехотным полком "Великая
Германия", 1-й танковой дивизией командовал генерал Кирхнер, 2-й - генерал
Фейель, 10-й -генерал Шааль. Все трое были мне хорошо известны. Я верил в их
способности и в их добрую волю. Им были известны мои боевые принципы, они
знали, что танковые соединения, отправляясь в путь, имеют "проездной билет"
до конечной остановки. В нашем походе конечной целью был Ла-Манш. Это
звучало ясно и убедительно для каждого солдата даже в том случае, если он
после начала наступления долго не получал приказа.
Выход к Ла-Маншу
9 мая 1940 г. во второй половине дня, в 13 час. 30 мин., прозвучал
сигнал боевой тревоги. В 16 час. я оставил Кобленц и прибыл к вечеру на
командный пункт корпуса, в Зонненгоф у Битбурга. Войска стояли, как было
приказано, в боевой готовности вдоль границы между Ванде ном и Эхтернахом.
10 мая в 5 час. 35 мин. я перешел с 1-й танковой дивизией,
сосредоточенной в районе Валлендорф, люксембургскую границу у Мартеланж.
Авангард 1-й танковой дивизии прорвал пограничные укрепления, установил
связь с воздушным десантом полка "Великая Германия", однако продвинулся на
территорию Бельгии лишь на незначительную глубину, так как этому
препятствовали сильные разрушения на дорогах. Разрушенные участки дорог в
условиях гористой местности нельзя было обойти. Ночью дороги были
восстановлены, 2-я танковая дивизия вела бои за Стреншан, 10-я танковая
дивизия продвигалась через Абэ-ла-Нев \135\ навстречу французским войскам
(2-я кавалерийская дивизия и 3-я колониальная пехотная дивизия). Штаб
корпуса перешел в Рамбрух, восточнее Мартеланж.
11 мая во второй половине дня были преодолены заминированные участки
вдоль бельгийской границы. К середине дня начала наступление 1-я танковая
дивизия. Имея танки в первом эшелоне, дивизия наступала на укрепленные
позиции, возведенные по обе стороны Нешато и оборонявшиеся арденнскими
егерями из бельгийских пограничных войск и французской кавалерией. После
коротких боев с небольшими потерями позиции противника были прорваны и
Нешато взят. 1-я танковая дивизия немедленно организовала преследование,
захватила Бертри и уже в сумерки достигла Буйона, где французам, однако,
удалось продержаться еще одну ночь. Обе другие дивизии наступали без
задержек, с небольшими боями, 2-я танковая дивизия взяла Либрамон. 10-я
танковая дивизия понесла у Абэ-ла-Нев небольшие потери; 10 мая у Сен-Мари
был убит командир 69-го пехотного полка подполковник Элерман.
В ночь на 11 мая командующий танковой группой Клейст приказал
немедленно повернуть 10-ю танковую дивизию на Лонгви для обеспечения левого
фланга группы, так как поступило донесение, что оттуда выдвигается
французская кавалерия. Я просил воздержаться от этого, учитывая, что
отвлечение одной трети моих сил ради обеспечения фланга от возможного
нападения кавалерии противника может сорвать форсирование р. Маас, а тем
самым и успех всей операции. Чтобы избежать этих трудностей, вызванных
непонятным страхом перед кавалерией, я направил 10-ю танковую дивизию по
параллельной дороге, проходящей севернее установленного для нее ранее пути
движения, через Рюль на участок р. Семуа, Кюньон, Мортеан с задачей
продолжать наступление. Угроза прекращения наступления и изменения его
направления была на первое время преодолена. Командование группы отказалось
от \136\ своего намерения. Французская кавалерия так и не появилась.
Пехотный полк "Великая Германия" вечером был выведен из боя и передан в
распоряжение корпуса. Штаб корпуса ночью располагался в Нешато.
В троицын день, 12 мая в 5 час. я выехал с первым эшелоном моего штаба
через Бертри, Фе-ле-Венер, Бельво на Буйон, который в 7 час. 45 мин. был
атакован и быстро захвачен 1-м пехотным полком подполковника Балка. Мост
через р. Семуа был взорван французами, однако танки могли вброд форсировать
реку на различных участках. Саперы дивизии немедленно приступили к наведению
нового моста. Убедившись в целесообразности принятых мер, я переправился
через реку и последовал за танками в направлении к Седану, но вынужден был
снова вернуться в Буйон, так как дороги оказались заминированными. В южной
части города мне пришлось пережить первый налет авиации противника на район
наводки моста 1-й танковой дивизии. Мост, к счастью, остался неповрежденным,
загорелось лишь несколько домов.
Потом я поехал через лес в 10-ю танковую дивизию, преодолевшую оборону
противника на участке Кюньон и Эрбемон. На шоссе, вдоль которого наступала
дивизия, я оказался свидетелем боя разведывательного батальона за
пограничные укрепления; непосредственно за разведчиками наступала пехота во
главе с храбрым командиром бригады полковником Фишером, за пехотой следовал
командир дивизии генерал Шааль. Быстрое продвижение дивизии, офицеры которой
находились в боевых порядках, производило замечательное впечатление.
Укрепления, расположенные в лесу, удалось захватить в течение короткого
времени; наступлений продолжалось через Ла-Шапель на Базей и Балан. Я мог
спокойно вернуться в Буйон на командный пункт корпуса.
Полковник Неринг, начальник штаба, устроился тем временем в гостинице
"Панорама", из окон \137\ которой открывался великолепный вид на красивую
долину р. Семуа. Мое место было со вкусом тщательно оборудовано в нише с
трофеями охотников в общем рабочем помещении. Мы приступили к работе. Но
вдруг внезапно один за другим раздалось несколько взрывов: снова самолеты!
Но этим дело не ограничилось: загорелась автоколонна со средствами ближнего
боя, взрывчаткой, минами и ручными гранатами. Взрывы следовали один за
другим. Висевшая надо мной гигантская голова дикого кабана сорвалась со
стены и чуть-чуть не убила меня; другие трофеи также полетели вниз, стекла в
окне, выходившем на красивую долину, у которого я сидел, разлетелись
вдребезги и осколки пролетели прямо над моей головой. Работать здесь стало
очень неудобно, и мы решили перейти в другое место. Был выбран небольшой
отель на возвышенности севернее Буйона, где располагался штаб 1-го танкового
полка. При осмотре отеля присутствовавший там командир соединения авиации
ближнего действия генерал фон Штуттергейм обратил мое внимание на то, что
дом расположен на открытом месте. И действительно, пока мы с ним
разговаривали, появилась эскадрилья бельгийских самолетов и сбросила бомбы
на расположение танков. Потери были минимальными, однако пришлось
согласиться с предостережениями Штуттергейма, и мы решили отправиться еще
дальше на север, к следующим населенным пунктам - Бельво и Нуар-фонтен.
Но еще до начала этого второго переезда за мной прилетел самолет
"Шторх", который должен был доставить меня в штаб группы генерала Клейста
для получения приказа. В штабе я получил приказ начать наступление через р.
Маас на следующий день - 13 мая в 16 час. Мои 1-я и 10-я танковые дивизии
могли быть сосредоточены к этому времени на исходных позициях, но 2-я
танковая дивизия, встретившаяся с трудностями на р. Семуа, конечно, не могла
бы сосредоточиться.
Я доложил об этом обстоятельстве, имевшем \138\ большое значение,
учитывая малочисленность всей наступающей группировки. Генерал фон Клейст
настаивал на своем приказе, и я должен был признать, что было бы
целесообразнее начать наступление прямо с марша, не ожидая полного
развертывания. Последующий приказ был еще более неприятным: генерал фон
Клейст и генерал авиации Шперле, не зная о моей договоренности с Лерцером,
решили провести концентрированный налет бомбардировщиков перед началом
артиллерийской подготовки. Это могло сорвать весь мой план наступления, так
как длительное подавление артиллерии противника уже не обеспечивалось. Я
резко запротестовал и попросил восстановить мой первоначальный план. на
котором базировалось все наступление. Но генерал фон Клейст отклонил и эту
мою просьбу, и я на том же "Шторхе", но уже с другим пилотом вылетел в свой
корпус. Мой молодой летчик утверждал, что он точно знает местонахождение
посадочной площадки, с которой я вылетел, но в сумерках он не нашел ее, и мы
очень скоро очутились над Маасом и над французскими позициями. Я испытал
довольно неприятное чувство, находясь в невооруженном, беззащитном "Шторхе",
а затем немедленно сориентировался и приказал летчику лететь на север; Мы
вскоре нашли посадочную площадку, и все обошлось благополучно.
По прибытии на командный пункт корпуса я с большим усердием принялся за
разработку приказов и распоряжений. Нам было предоставлено весьма
ограниченное время, и поэтому для ускорения работы мы использовали приказы,
разработанные еще во время штабного учения в Кобленце. изымали их из дел,
изменяли дату и время, а затем отправляли в войска. Эти приказы точно
соответствовали действительной обстановке. В 1-й и 10-й танковых дивизиях
поступали таким же образом, что значительно ускорило и упростило отдачу
приказов.
Вечером 12 мая 1-я и 10-я танковые дивизии овладели северным берегом р.
Маас и взяли исторический \139 - Схема 3-б\ \140\ город и крепость Седан.
Ночь была использована для выхода на исходное положение и оборудования
огневых позиций корпусной артиллерии и артиллерии танковой группы. Главный
удар наносила 1-я танковая дивизия, усиленная пехотным полком "Великая
Германия", корпусной артиллерией и тяжелыми артиллерийскими дивизионами
обеих дивизий, действовавших на флангах. Следовательно, 2-я и 10-я танковые
дивизии в первый день наступления располагали всего лишь двумя легкими
артиллерийскими дивизионами каждая. Эта слабость флангов и артиллерийском
отношении должна была учитываться при ведении боевых действий обеих дивизий
13 мая.
13 мая командный пункт корпуса перешел в Ла-Шапель.
Утром 13 мая я отправился сначала на командный пункт 1-й танковой
дивизии, чтобы проверить, как вышли войска на исходное положение. Затем,
проехав через частично заминированные участки местности, которую водители
машин моего штаба очищали от мин, и проскочив через артиллерийский огонь
французских укреплений, я прибыл во 2-ю танковую дивизию в Сюньи. Передовые
подразделения этой дивизии достигли французской границы. В середине дня я
был уже в штабе корпуса, переместившемся к этому времени в Ла-Шапель.
В 15 час. 30 мин., несмотря на огонь французской артиллерии, я
направился на передовой наблюдательный пункт 10-й танковой дивизии для того,
чтобы наблюдать за артиллерийской подготовкой и действиями авиации. По пути
мне пришлось пересечь зону, обстреливаемую французской артиллерией. В 16
час. началось сражение с артиллерийской Подготовки, довольно значительной
для наших условий. С особым напряжением ожидал я атаки авиации. Самолеты
появились точно в установленное время, и мое удивление было неописуемо,
когда я увидел, что эскадрильи пикирующих и обычных бомбардировщиков,
действовавшие \141 - Схема 4\ \142\ под прикрытием истребителей, атаковали
противника именно так, как мы договорились с Лерцером на штабной игре. Или