Дэвид Гудис
Ночной патруль

Глава 1

   В одиннадцать двадцать на удивление хорошо одетый любитель выпить выходил нетвердой походкой из запрещенного сухим законом увеселительного заведения на Четвертой улице, Был поздний вечер пятницы в середине июля, и влажная жара пахнула на изрядно подвыпившего мужчину волной дымящегося липкого кленового сиропа. Он шагнул в этот сироп, пошатнулся и замер, собираясь с силами дня новой попытки продолжить свой путь. Мгновение спустя что-то ударило его по затылку, он медленно осел и уткнулся лицом в тротуар.
   Трое местных бродяг склонились над пьяным. Один из них прошелся по его карманам, вынул бумажник и мелочь, лежавшую без бумажника. Остальные в это время снимали наручные часы, запонки и галстучную булавку. Тут первый случайно поднял глаза и увидел Кори Брэдфорда, стоящего под фонарем на противоположной стороне улицы.
   — Эй, ты! — обратился он к Кори. — И какие у тебя планы?
   Кори ничего не ответил. Просто стоял и смотрел на трех бродяг. Те отошли от бездыханного пьяного и столпились у края тротуара, пялясь на Кори в ожидании, как тот поступит.
   Но он молчал и не двигался с места. Его лицо выражало лишь легкое любопытство.
   — Ну и что дальше? — крикнул один бродяга. — Так и будешь тут торчать?
   Кори пожал плечами, но ничего не ответил. Все трое переглянулись. Тогда другой сказал:
   — Ладно, пошли. Слабо ему что-нибудь сделать.
   — С него станется, — заметил первый. — Еще как сделает.
   — Что это за тип? — встрял третий.
   — Брэдфорд, — ответил первый. — Я его знаю, он живет тут поблизости.
   — От него могут быть неприятности?
   — Запросто! Я его видел в деле.
   — У него что, есть полицейский значок?
   — Теперь нет, — пояснил своему приятелю первый. — Его у него отобрали месяц назад.
   — Тогда, черт тебя побери, чего ты волнуешься? — раздраженно спросил третий. — Ладно, смываемся...
   — Нет, погоди, — оборвал его первый. — Я лучше спрошу его для верности.
   — О чем еще? — взорвался третий. Ему все это стало явно надоедать. — О чем спрашивать-то?
   — Подождите меня здесь, — сказал первый и медленно пошел через дорогу.
   Он подошел к Кори Брэдфорду и сказал:
   — Так вот, знаешь, что я тебе скажу? Ты мне теперь никто. Ты больше никого не достанешь.
   Кори снова пожал плечами, слегка наклонил голову и тихо вздохнул.
   Бродяга подошел ближе и проговорил:
   — Без своего значка ты — никто. Ты больше не можешь свистеть в свисток или грозить пушкой. Ты больше ничего не можешь, и тебе об этом прекрасно известно.
   Веки Кори лениво опустились, и слабая, едва заметная ухмылка заиграла у него на губах. Он посмотрел на бродягу и ничего не сказал.
   Бродяга нахмурился, пожевал губу, потом буркнул:
   — И еще кое-чего ты не можешь. Стучать. И не будешь этого делать. Или будешь? Конечно, голод не тетка...
   Казалось, Кори его не слушает. Он отвернулся от бродяги и смотрел на бездыханного пьяного на другой стороне улицы.
   — Сильно его приложили? — бросил он своему собеседнику.
   — Так, погладили маленько.
   — Чем?
   — Фишкой, — ответил бродяга, нахмурившись и осторожно отступив на шаг. Он боялся и сам злился на себя за это.
   Кори продолжал смотреть на лежащего.
   — Ты что, не рассчитал? — буркнул он, обращаясь к бродяге.
   — Христа ради, я ж тебе говорю! Я его, можно сказать, и не трогал. Он и так был готов. Даже не вскрикнул.
   Именно в этот момент пьяный начал приходить в себя. Он зашевелился, перевернулся, встал на четвереньки и немного прополз вперед. Потом поднялся на ноги, но его повело в сторону, и он плюхнулся на тротуар. Тогда, осмотревшись, он поднял глаза в черное небо и произнес громко и отчетливо:
   — Я тебе скажу, в чем наша беда. Мы не можем жить вместе, только и всего.
   — Теперь видишь? — проворчал бродяга. — С ним все в порядке. Он как огурчик.
   — И что вы у него взяли? — поинтересовался Кори.
   — Тебе-то какое дело? — фыркнул бродяга.
   Кори снова ухмыльнулся и на мгновение устало прикрыл глаза. Потом веки приподнялись, а ухмылка погасла. Он смотрел прямо на бродягу и выжидал.
   Тот переминался с ноги на ногу.
   — Ладно, — сказал он. — Порядок, Кори.
   — Итак, что вы у него взяли?
   — Я — бумажник, — выдавил бродяга. — А они, — он показал на своих приятелей на другой стороне улицы, — часы и кое-что еще. Только вся эта дребедень не потянет и на...
   — Покажи бумажник, — оборвал его Кори.
   Бродяга испуганно попятился.
   — Ну, давай, — устало повторил Кори, — выкладывай...
   — Ну и гад же ты! — выдохнул бродяга. — Сволочь!
   Он вытащил бумажник из кармана и вручил его Кори. Там лежала пятерка и семь долларов в однодолларовых банкнотах. Кори отсчитал шесть долларов и вернул бумажник бродяге.
   Тот положил его снова в карман и, смерив Кори презрительным взглядом, зашагал через дорогу. Оказавшись на тротуаре, он оглянулся и посмотрел на Кори.
   — Знаешь, что с тобой будет? — злобно прошептал он. — В один прекрасный день тебя так отделают — костей не соберешь...
   Кори его не слушал. Он достал сигарету и закурил. Бродяга присоединился к своим приятелям, и они поспешили прочь.
   Пьяный остался сидеть на тротуаре, бормоча что-то бессвязное. Кори подошел к нему и поднял его на ноги. Мужчина тяжело повис на Кори и объявил:
   — Я тебе скажу, в чем наша беда.
   — Это я тебе скажу, — поправил его Кори. — Тебя обобрали. До нитки.
   — Правда? — без особого интереса осведомился пьяный, потом, глядя куда-то в пространство, продолжил: — Думаю, это создает определенную проблему. Отсюда добрых семь миль до...
   — Того места, где вы живете?
   Пьяный кивнул, поморщился от боли и пощупал рукой затылок. Кори вытащил шесть долларов из кармана, отсчитал три бумажки и вручил их мужчине.
   — Это на такси, — сказал он и повернулся, собираясь уйти.
   — Вот спасибо, — поблагодарил пьяный. Кори уже шагал прочь.
   — Спасибочки! — крикнул ему вслед пьяный. — Честно, большое спасибо. Ты славный малый.
   — Ага, — сказал вслух Кори, обращаясь сам к себе. — Я очень славный. Настоящий Санта-Клаус!
   Он прошел еще немного, а потом, поразмыслив о пьяном и заключив пари сам с собой, остановился и оглянулся. Конечно, неутоленная жажда победила желание добраться домой. Пьяный неверными зигзагами двигался в сторону бара.
   «Значит, трояк достанется официантке, а не шоферу такси», — подумал Кори и позволил себе философски улыбнуться. Он вспомнил заявление пьяного: «Вся беда в том, что мы не можем жить вместе».
   «А это означает, — сказал он себе, — что мы просто не можем разобраться, что хорошо, а что плохо, потому что у каждого свои понятия о хорошем и плохом».
   Он пошел дальше в направлении некоего общественного заведения под звонким названием «Забегаловка». Там, в задней комнате, вечерами по пятницам играли в покер на деньги.
   «Давай быстрее», — подгонял он себя, а его рука уже тянулась к заднему карману брюк, где мелкие монеты на шестьдесят пять центов теперь соседствовали с тремя бумажными долларами. Это был весь его капитал.
   Кори Брэдфорду минуло тридцать четыре года. Ростом он был пять футов девять дюймов при весе в сто пятьдесят пять фунтов. Волосы у него были светло-каштановые, а глаза — серые. Он казался несколько потрепанным — последние несколько недель есть ему доводилось не часто. Те небольшие деньги, которые у него появлялись, шли в основном на сигареты и выпивку, преимущественно на выпивку. И не потому, что он пребывал в беспокойстве и депрессии. Кори никогда не чувствовал ни тревоги, ни уныния, во всяком случае осознанных. Просто выпивать — хоть какое-то занятие. Сейчас Кори остался без работы, и делать ему больше было нечего.
   Примерно пять недель тому назад его выставили из полиции. Кори был приписан к 37-му полицейскому участку, и его поймали с поличным, когда он брал мзду с содержателя борделя. Это случилось не потому, что Кори допустил ошибку — он всегда был очень ловок и просчитывал каждый свой шаг. И не потому, что кто-то на него настучал. Кори водил знакомство со всеми темными личностями и забияками по соседству, картежниками и подпольными торговцами спиртным, профессиональными проститутками и крупье. Его поймали на месте преступления благодаря настойчивости и любознательности некоторых личностей из городского суда. Шла кампания против ловкачей-вымогателей с полицейскими значками, и Кори оказался одной из многих жертв.
   Он принял происшедшее довольно равнодушно. Рано или поздно это должно было случиться. В течение трех лет ему все сходило с рук, но его не оставляло ощущение, что в один прекрасный день его выследят, схватят с поличным и выставят с работы. Когда это в конце концов произошло, Кори почувствовал даже какое-то облегчение. Значок доставлял ему неудобства, словно колкое нижнее белье. Блестящая металлическая поверхность почему-то время от времени оживала. Значок смотрел на него и торжественно вопрошал: «И кого ты хочешь обмануть?»
   Иногда ему удавалось пропустить вопрос мимо ушей. А иногда он чувствовал, что просто обязан ответить. Беззвучно он говорил значку: «Эй, ты! Какого черта?! Мы никого не обманываем. Мы никого не обираем и не проливаем кровь. Просто мы хотим жить в свое удовольствие и другим того же желаем».
   «Это не ответ! — говорил ему блестящий металл. — Придумай что-нибудь получше!»
   Тогда Кори смущенно поеживался и вздыхал. Он выжидал некоторое время, отвернувшись и стараясь привести свои мысли в порядок.
   "Ну вот, теперь я тебе отвечу, — говорил он значку спокойно и даже ласково, словно непонятливому ребенку, — все дело в том, что тут живут бедняки, которые удачи и не нюхали. Уж я-то знаю — я родился и вырос в этой дыре.
   Так вот, суть в том, что у людей нет денег. Возьмем, например, виски. Легальная бутылка, пол-литра, стоит четыре доллара или больше. А целую пинту нелегального самогона можно купить за один доллар. Конечно, иногда попадается настоящая отрава! Но редко. Одна партия где-то на пять тысяч. Согласись, это не слишком большой процент. Можно пить домашнее пойло и наутро встать живым и здоровым. У меня лично никогда не было похмелья от самогона, чего не скажешь о некоторых известных марках виски.
   Или возьмем азартные игры. Тебе платят сорок — шестьдесят долларов в неделю, а нужно кормить жену и четверых или пятерых детей. Скажем прямо, чтобы играть на бирже, у тебя средств не хватает. На ипподром денег нет, не говоря уже о том, чтобы вступить в какой-нибудь частный клуб, на который никто не наезжает. Список членов таких клубов включает звонкие имена, имена со связями и деньгами — в этом вся разница, — и только. Итак, ты живешь в этой дыре и хочешь развлечься. Единственное, что тебе остается, — это опустить шторы и вытащить колоду карт. Конечно, при этом ты преступаешь закон и становишься так называемым преступником. И получается, если ты хочешь играть и не опасаться, что к тебе вломятся, единственное, что тебе остается, это заключить договор с тем, у кого есть значок.
   Или еще, девицы, профессионалки. Я не имею в виду «динамисток», обманщиц, которые выманивают у посетителей все деньги на выпивку, при том, что сами пьют чай из высоких стаканов вместо коньяка, а потом получают свою долю с владельца бара. Или тех, кто поит человека допьяна, а потом отбирает деньги, заманивая его в какую-нибудь комнату, где из чулана появляется громила и награждает его ударом в челюсть. Я говорю не о них. Я — о настоящих профессионалках, которые честно отрабатывают свое, и ты уходишь от них удовлетворенным. Вот что я тебе скажу: факты свидетельствуют, что эти истинные профессионалки приносят больше пользы, чем вреда. Они необходимы, как дворники, мусорщики и чистильщики канализации, поскольку выполняют так называемую общественно-полезную функцию. И не думай мне возражать — статистика на моей стороне. Если бы не профессионалки, было бы больше самоубийств, больше убийств. И уж гораздо больше тех случаев, о которых пишут в газетах, когда, например, четырехлетнюю девочку затащили в кусты или шестидесятилетнюю домохозяйку разрубили на куски топором".
   Значок ничего не отвечал.
   Поэтому Кори продолжал: "Слушай, я знаю, о чем говорю. В наше время, когда все эти извращенцы и маньяки расхаживают по улицам, очень жаль, что нет больше домов, куда они могли бы пойти, заплатить деньги и выпустить пар. Тогда от них было бы куда меньше вреда.
   Ладно, пусть это противозаконно. Но хотелось бы мне получать хотя бы по одному новенькому десятицентовику за каждую проститутку в округе, которая всякий раз рискует, торгуя своеобразным облегчением, необходимым всем этим подонкам, чтобы не дать им выйти на улицу и совершить нечто мерзкое. С тебя довольно?"
   «Нет», — отвечал значок.
   «Ты считаешь меня мерзавцем?»
   «Точно, — подтверждал значок, — ты взимаешь мзду с нарушителей закона, значит, ты еще хуже, чем они».
   «Но послушай же меня! — умолял он значок. — Безобидные надувательства, карточные игры, поддельное виски и девочки с их маленькими уловками — это же мелочи жизни. Ничего больше, поверь мне! Я никогда не беру денег с торговцев наркотиками, грабителей или магазинных воров. Я никогда не заключаю сделок с теми, кого считаю настоящим преступником. Я лишь пытаюсь...»
   «Давай заливай дальше! — перебивал его значок. — Вешай мне лапшу на уши. Да тебе просто нужен лишний доллар и ничего больше. Ровным счетом ничего».
   «Ты так думаешь?»
   «Я уверен», — отвечал значок.
   Кори хмурился и задумывался всерьез. Но серьезные размышления напоминали ему школу, в то время как он предпочитал спортивную площадку. Хмурый вид сменяла ухмылка, он пожимал плечами и говорил значку: «Может быть, ты и прав, ну и что?»
   Но при этом ухмылка получалась слегка натянутой, а плечами он пожимал несколько притворно. Внутренне он морщился и извивался, словно пытался высвободиться из оков.
   Когда Кори в конце концов поймали, препроводили в городской суд и лишили значка, для него это было почти облегчением.
   По пути к «Забегаловке» Кори все время нашаривал пальцами три доллара шестьдесят пять центов у себя в кармане. Он двигался на запад по Эддисон-авеню, главной улице предместья.
   Этот район называли «Болото». Он располагался на окраине большого города и с трех сторон был окружен болотами. Сразу за рядами старых деревянных лачуг начинались заболоченные луга, покрытые серой грязью, серо-зеленой растительностью и лужами с тусклой водой, подернутой пленкой слизи. С четвертой стороны располагалась река, и Эддисон-авеню выходила на мост, который пересекал ее. На любой карте «Болото» обозначалось треугольничком, казалось никак не связанным с остальным городом, и походило на остров.
   Эддисон-авеню — единственная улица в предместье с двусторонним движением. Остальные улочки узкие, некоторые замощены щебнем, другие и вовсе не мощенные. По большей части люди ходили по проулкам. «Болото» представляло собой целый лабиринт проулков с большим количеством отожравшихся котов. Коты были матерыми, но, если на одного из них набрасывалась стая крыс, ему приходил конец. Крысы на «Болоте» чрезвычайно злобные, а некоторые не уступают в размерах котам. Порой по ночам шум сражений котов с крысами напоминает звук работающей на полную мощность пилорамы.
   В ту ночь было именно так. Проходя через перекрестки, Кори слышал вопли, визги, хрипы, почти человеческие крики боли, смешанные с шумом борьбы быстрых как молния четырехпалых бойцов. Экс-полицейский слегка поморщился и ускорил шаг. Он родился и вырос на «Болоте», но почему-то так и не мог привыкнуть к этим звукам.
   Конечно, в мире существуют звуки и похуже. Он слышал отвратительные звуки на Сицилии и в Италии, особенно в Анцио, где враг знал высоту и поливал все внизу артиллерийским огнем. И все-таки звуки, доносящиеся из переулков, задевали его глубже, теребили каждый нерв его тела и в результате концентрировались в неровном полукруглом шраме высоко на бедре, где-то у паха.
   Это произошло, когда Кори было полтора года. Его оставили одного в задней комнате на первом этаже, пока его овдовевшая мать и ее очередной приятель пили в каком-то кабаке на Эддисон-авеню. Ребенок спал, когда в дом пробралась крыса. Это была огромная крыса, голодная до безумия. Она прокралась с улицы, пролезла в комнату через щель между досками в стене. Спустя несколько минут жители других комнат первого этажа услышали крики. Они бросились к ребенку. Крыса удрала. Спрыгнув с кровати на стул, она юркнула в открытое окно.
   Кори не оставили без помощи, поскольку все прекрасно знали, как обращаться с крысиными укусами. На «Болотах» такое считалось обычным делом. На кровоточащее бедро плеснули немного свежего самогона крепостью в добрых сто градусов. Потом разорвали простыню и наложили повязку. Уже через неделю малыш встал с кровати и начал ковылять по комнате.
   А потом, когда мальчику исполнилось уже шесть, еще одна крыса забралась в комнату. На этот раз малыш не спал. Он был в полной готовности и знал, что делать. Его мать держала оружие на расстоянии вытянутой руки на случай появления какого-нибудь обитателя проулков. Он схватил нож с шестидюймовым выдвижным лезвием, лежащий на стуле рядом с кроватью. Когда крыса прыгнула, раздался щелчок, и лезвие открылось. Все было рассчитано до мгновения, рука мальчика не дрогнула. Он бросил мертвую крысу на пол, даже не позаботившись стереть кровь с лезвия ножа. И лег спать дальше. Через час, когда мать Кори, пошатываясь, вошла в комнату, взгляд ее остекленевших от вина глаз наткнулся на крысиный труп и красное от крови лезвие ножа. Она окликнула мальчика. Он проснулся.
   — Надо было сразу раскроить тебе башку, черт тебя подери! — сказала она. — Или я сама виновата. Мне не следовало рассказывать тебе о нем...
   Она имела в виду отца Кори, который умер за четыре месяца до его рождения. Он был хорошим человеком. Единственным хорошим человеком, которого она знала, и ей с ним было лучше, чем с мужем. Такой порядочный, такой искренний, такой чистосердечный. Рядом с ним она чувствовала себя счастливой.
   С ее мужчиной. С ее Мэтью.
   Мэтью был полицейским.
   — Не обычным полицейским, — говорила она своему сыну, — несмотря на то что он так и не получил повышения и числился лишь одним из многих патрульных. Но клянусь тебе, Кори, твой отец был необыкновенным человеком. Черт возьми, он был один такой на целую тысячу. Видишь ли, мой мальчик, он был честным полицейским.
   Я хочу сказать, честным во всех отношениях. Слишком честным, черт возьми, для этого паршивого мира, я полагаю. В нем было что-то от святого, и, как воздается святым, воздалось и ему. Он был козлом отпущения, его пинали, над ним насмехались. Они терзали его тело, трепали ему нервы и пытались сломить его дух. Они старались на славу, можешь мне поверить.
   В полицейском участке ему доставались все те дела, о которых не прочитаешь в газетах. Снова и снова он рисковал своей головой, чтобы схватить с поличным мерзавцев, по которым давно плачет тюрьма, а вскоре видел, как они расхаживают, свободные как ветер. Хочешь знать, что он делал?
   Он приводил их снова. И что он за это получил? Я тебе скажу, мальчик, если ты хочешь знать. Здесь, на «Болоте», у полицейского есть два пути. Либо он вступает в игру и получает плату за то, что в нужный момент отворачивается, либо его ждут выбитые зубы и сломанные кости.
   Скажу тебе, по утрам он приходил то с повязкой на голове, то с рукой в гипсе, то с заплывшими глазами и синяками. А порой — держась за живот и отплевывая кровь.
   «О железяку споткнулся», — говорил он тогда, пожимая плечами. А потом улыбался так, что я больше не могла на него сердиться. Но скажу тебе, мой мальчик, трудно было это вынести.
   И однажды утром он совсем не пришел домой.
   Все случилось в проулке. Пока он выслеживал одних подонков, другие набросились на него с кусками железных труб и бейсбольными битами. Не успел он засвистеть в свой свисток, как они сшибли его с ног и принялись отделывать. По крайней мере, мне объяснили, что они бросили его, решив, что он мертв. Но по пятнам крови можно было понять, что он пришел в себя и пытался ползти. Ему не удалось уйти далеко, и он был слишком слаб, чтобы свистнуть в свисток. Он потерял много крови и в конце концов сел, прислонившись спиной к забору. Кровь продолжала капать, и через некоторое время ее почуяли крысы.
   Вот так все и кончилось, мальчик. Вот что в конце концов случилось с твоим отцом, хорошим, честным полицейским. Крысы набросились на него, и он стал мясом у них в животах. Теперь ты понимаешь, почему я пью?
   — Но мне не следовало рассказывать тебе это, — говорила она мальчику, который сидел спокойно в кровати в полутемной комнате, а рядом валялись окровавленный нож и дохлая крыса. — Честный полицейский, — бормотала женщина, пьяно шатаясь. — Говорят, ему воздается за честность, — сказала она, повышая голос. А потом продолжила еще громче: — Я скажу тебе, как ему воздается, я, черт возьми, специалист в этом деле... — Но больше она не могла говорить и упала на стул.
   Она попыталась добавить что-то еще, но вино одолело ее, и она захрапела.
   Мальчик опустил голову на подушку и попробовал заснуть снова. Но спать он не мог. Он сел на кровати и посмотрел на дохлую крысу. Потом встал, подошел к раковине и вымыл нож, а крысу выбросил в окно. Уже лежа в кровати, он услышал характерные звуки в проулке и понял, что другие крысы набросились на дохлую и принялись ее поедать. Шум становился громче, крысы дрались за обед. Шестилетний мальчик крепко зажмурился и застонал, словно от боли.
   Теперь, когда прошло столько лет, направляясь к западу по Эддисон-авеню, проходя через перекрестки и ускоряя шаг, чтобы быстрее миновать крысиную возню, Кори чувствовал легкое покалывание высоко на бедре, где-то у паха. Он подумал, что ему это что-то напоминает, но вот что — он не был уверен.
   Кори пересек Третью улицу и направился ко Второй. На пересечении Второй и Эддисон-авеню горящие окна забегаловки выдавали бурную жизнь. Любители выпить, собиравшиеся здесь по пятницам, уже набились в бар. Большинство мест за столами с расшатанными ножками было занято. Несколько женщин сцепились из-за столика. Какой-то строитель с мощными плечами и волосатой грудью в пропитанной потом нижней рубашке и в желтой каске, сдвинутой на затылок, кинулся их разнимать. Одна из девиц одним ударом сшибла его с ног.
   Когда Кори входил, из двери вылетел тщедушный человечек, катапультированный мощным пинком дамы-вышибалы. Он мягко шмякнулся животом о мостовую — очевидно, опыт подобных приземлений у него был большой, — проворно поднялся на ноги и с торжественным выражением лица сделал вышибале «нос».
   Та с сомнением посмотрела на свой кулак и сделала шаг вперед. Коротышка грациозно попятился. Оказавшись на мостовой, он заявил высокопарно:
   — Мне есть куда пойти.
   — Верю, — ответила дама-вышибала. — Попытай счастья вон там.
   И она указала на помойку через дорогу.
   — Боюсь помешать, — сказал коротышка. — Там твои родители.
   — Сделай мне одолжение, — проговорила дама почти ласково. — Подойди сюда и дай мне разок тебя стукнуть. Только разок.
   Лицо тщедушного человечка оставалось торжественным. Он посмотрел на Кори, стоящего в дверях.
   — Она — помесь, — пояснил он, демонстративно указывая на женщину, словно та была экспонатом на выставке. — На треть ирландка, на треть чероки и на треть — гиппопотам.
   Вышибала со свистом втянула в себя воздух.
   — Ты у меня еще попляшешь! — пригрозила она.
   — Это технически невыполнимо, — отозвался ее собеседник, а потом добавил, обращаясь к Кори: — Вы когда-нибудь видели такую выдающуюся задницу? На ней можно вдвоем сыграть в карты...
   Женщина бросилась на человечка, которого все звали Карпом. Тот увернулся с ловкостью скользкой рыбешки, перебежал через дорогу и скрылся за углом. Преследовать его было бесполезно. Женщина направилась к стоящему у дверей Кори, что-то неразборчиво бормоча себе под нос относительно важнейших качеств Карпа, его родителей и планов, которые она строила по поводу его будущего.
   Потом она подняла глаза и, увидев Кори, одарила его таким взглядом, словно они с Карпом состояли в заговоре против нее. Кори улыбнулся как можно дружелюбнее. Она хмуро уставилась на него.
   — И тебе, — сказала она, — тоже достанется.
   — Я просто шел мимо, Нелли. Я — невинный свидетель.
   — Невинный, говоришь?
   Она сложила огромные ручищи под сорокадюймовыми грудями. Груди соответствовали величине ее фигуры. Она весила добрых двести сорок фунтов при росте пять футов шесть дюймов. И ни капельки жира — одни мускулы, готовые прийти в действие против любого, кто решит, что можно поиграть с ней, а потом бросить.
   Но Кори не заигрывал с ней. Он погасил свою ласковую улыбку, чтобы не быть неправильно понятым, и сделал легкий жест в том направлении, куда скрылся Карп.
   — Что Карп? Опять что-нибудь натворил?
   — Что всегда, — буркнула Нелли. — Крал выпивку со стойки.
   — Некоторые люди ничему не учатся, — вздохнул Кори. И сразу понял, что ему не следовало этого говорить. Он сам дал повод. Нелли окинула его презрительным взглядом с головы до ног, и ее поджатые губы пренебрежительно скривились.
   — Чья бы корова мычала, — сказала она. — Думаешь, по тебе не видно?
   Кори пожал плечами, развернулся и направился в бар. Но Нелли еще не закончила. Ее толстые пальцы впились Кори в плечо, и она развернула его к себе.