Страница:
Ухмылка исчезла. Принц изумленно поднял бровь.
— Требуете? Вы — требуете? — Внезапно он с силой хлестнул ее по лицу. — Вы ничего не можете требовать! Вы не более чем преступница, повинная в гибели моих подданных! И теперь вас ждет смерть!
Щека Цириллы горела от пощечины.
— Вы не можете бросить меня туда, к ним! — Она знала, что это бесполезно, но слова вырвались сами собой.
Фирен выпрямился, поправляя свою голубую мантию, и громко крикнул в черную яму:
— Эй, мужичье, вы же не станете обижать благородную даму, а?!
Из ямы донесся усиленный эхом смешок.
— Еще бы, конечно, нет! Мы не хотим, чтобы нас обезглавили дважды! — В хриплом голосе явственно прозвучала угроза. — Мы будем с ней очень ласковы.
Цирилла почувствовала в уголке рта теплую струйку крови.
— Фирен, ты не сделаешь этого. Я требую немедленной казни!
— Ну вот, опять — требую!
— Почему нельзя сделать это сейчас?! Пусть приговор приведут в исполнение!
Он поднял руку, чтобы еще раз ударить ее, но, видимо, передумал. Рука в белой кружевной перчатке опустилась.
— Поглядите-ка! Сначала вы кричали о своей невиновности и не желали умирать, а теперь согласны на все. Ничего, через пару дней в обществе этих скотов вы станете умолять меня о казни. Когда люди соберутся поглазеть на вас, вы признаетесь перед ними во всем, и это будет правильно. Но, к сожалению, пока у меня есть другие дела. Вы будете казнены, когда я найду для этого время.
Только сейчас Цирилла начала осознавать, какая судьба ее ожидает. Из глаз у нее брызнули слезы.
— Прошу вас... Не надо... Умоляю...
Принц Фирен поправил белое кружевное жабо. Голос его стал почти нежным.
— Нож Дефана подарил бы тебе быструю смерть. Тебе не пришлось бы мучиться. Будь на твоем месте мужчина, я не позволил бы себе проявить такое милосердие. Но тебя не устраивал легкий путь. Ты допустила, чтобы Мать-Исповедница вмешалась в наши дела. Ты допустила, чтобы еще одна баба совала свой нос в то, чем должны заниматься мужчины. У баб для власти кишка тонка! Они к этому не приспособлены. Их на пушечный выстрел нельзя подпускать ни к войнам, ни к политике. Пришла пора исправить эту ошибку! Дефан умер, пытаясь облегчить твою участь, и теперь мы поступим по-другому.
Принц кивнул стоящему у него за спиной стражнику. Тот притащил лестницу и опустил ее в яму. Остальные обнажили мечи на случай, если кто-то из заключенных вздумает выбраться из ямы. Сильные руки подтолкнули Цириллу вперед.
— Я королева! — запротестовала она, понимая, что это бессмысленно, но не в силах совладать с охватившей ее паникой. — Я не могу спускаться по этой трухлявой лестнице!
Принц удивленно нахмурился, но потом жестом велел стражникам убрать лестницу.
— Как вам будет угодно, моя госпожа, — сказал он с издевательским поклоном.
Он коротко кивнул стражникам, державшим Цириллу. Они отпустили ее, и, прежде чем она успела пошевелиться, принц Фирен сильно толкнул ее в грудь.
Потеряв равновесие, она опрокинулась назад и полетела прямо в дыру.
Цирилла зажмурилась в ожидании удара о камень и неизбежной смерти. За долю секунды перед мысленным взором королевы пронеслась вся ее прошлая жизнь.
Неужели она была напрасной? Неужели она жила только ради этого? Только ради того, чтобы ее голова раскололась, словно яйцо, упавшее со стола?
Но ее подхватили сильные руки. Эти руки были повсюду, они шарили по всему ее телу. Цирилла открыла глаза и увидела, как над головой с лязгом захлопнулась железная дверь.
Вокруг были лица. Заросшие, грязные лица. Безобразные ухмыляющиеся рожи.
Похотливые взгляды. Голодные, злобные ухмылки. Оскаленные зубы. В горле у нее встал комок, она задыхалась. Разум отказывался служить, им овладела безнадежность.
Цириллу бросили на пол. Острые холодные камни больно впились в спину. Со всех сторон раздавалось отвратительное хрюканье и нетерпеливое сопение. Ее прижали к полу, и она не могла пошевелиться.
Скрюченные пальцы с обломанными ногтями разорвали на ней платье и вцепились в обнаженное тело.
И тогда Цирилла сделала то, чего не делала с самого детства.
Она завизжала.
Глава 27
— Требуете? Вы — требуете? — Внезапно он с силой хлестнул ее по лицу. — Вы ничего не можете требовать! Вы не более чем преступница, повинная в гибели моих подданных! И теперь вас ждет смерть!
Щека Цириллы горела от пощечины.
— Вы не можете бросить меня туда, к ним! — Она знала, что это бесполезно, но слова вырвались сами собой.
Фирен выпрямился, поправляя свою голубую мантию, и громко крикнул в черную яму:
— Эй, мужичье, вы же не станете обижать благородную даму, а?!
Из ямы донесся усиленный эхом смешок.
— Еще бы, конечно, нет! Мы не хотим, чтобы нас обезглавили дважды! — В хриплом голосе явственно прозвучала угроза. — Мы будем с ней очень ласковы.
Цирилла почувствовала в уголке рта теплую струйку крови.
— Фирен, ты не сделаешь этого. Я требую немедленной казни!
— Ну вот, опять — требую!
— Почему нельзя сделать это сейчас?! Пусть приговор приведут в исполнение!
Он поднял руку, чтобы еще раз ударить ее, но, видимо, передумал. Рука в белой кружевной перчатке опустилась.
— Поглядите-ка! Сначала вы кричали о своей невиновности и не желали умирать, а теперь согласны на все. Ничего, через пару дней в обществе этих скотов вы станете умолять меня о казни. Когда люди соберутся поглазеть на вас, вы признаетесь перед ними во всем, и это будет правильно. Но, к сожалению, пока у меня есть другие дела. Вы будете казнены, когда я найду для этого время.
Только сейчас Цирилла начала осознавать, какая судьба ее ожидает. Из глаз у нее брызнули слезы.
— Прошу вас... Не надо... Умоляю...
Принц Фирен поправил белое кружевное жабо. Голос его стал почти нежным.
— Нож Дефана подарил бы тебе быструю смерть. Тебе не пришлось бы мучиться. Будь на твоем месте мужчина, я не позволил бы себе проявить такое милосердие. Но тебя не устраивал легкий путь. Ты допустила, чтобы Мать-Исповедница вмешалась в наши дела. Ты допустила, чтобы еще одна баба совала свой нос в то, чем должны заниматься мужчины. У баб для власти кишка тонка! Они к этому не приспособлены. Их на пушечный выстрел нельзя подпускать ни к войнам, ни к политике. Пришла пора исправить эту ошибку! Дефан умер, пытаясь облегчить твою участь, и теперь мы поступим по-другому.
Принц кивнул стоящему у него за спиной стражнику. Тот притащил лестницу и опустил ее в яму. Остальные обнажили мечи на случай, если кто-то из заключенных вздумает выбраться из ямы. Сильные руки подтолкнули Цириллу вперед.
— Я королева! — запротестовала она, понимая, что это бессмысленно, но не в силах совладать с охватившей ее паникой. — Я не могу спускаться по этой трухлявой лестнице!
Принц удивленно нахмурился, но потом жестом велел стражникам убрать лестницу.
— Как вам будет угодно, моя госпожа, — сказал он с издевательским поклоном.
Он коротко кивнул стражникам, державшим Цириллу. Они отпустили ее, и, прежде чем она успела пошевелиться, принц Фирен сильно толкнул ее в грудь.
Потеряв равновесие, она опрокинулась назад и полетела прямо в дыру.
Цирилла зажмурилась в ожидании удара о камень и неизбежной смерти. За долю секунды перед мысленным взором королевы пронеслась вся ее прошлая жизнь.
Неужели она была напрасной? Неужели она жила только ради этого? Только ради того, чтобы ее голова раскололась, словно яйцо, упавшее со стола?
Но ее подхватили сильные руки. Эти руки были повсюду, они шарили по всему ее телу. Цирилла открыла глаза и увидела, как над головой с лязгом захлопнулась железная дверь.
Вокруг были лица. Заросшие, грязные лица. Безобразные ухмыляющиеся рожи.
Похотливые взгляды. Голодные, злобные ухмылки. Оскаленные зубы. В горле у нее встал комок, она задыхалась. Разум отказывался служить, им овладела безнадежность.
Цириллу бросили на пол. Острые холодные камни больно впились в спину. Со всех сторон раздавалось отвратительное хрюканье и нетерпеливое сопение. Ее прижали к полу, и она не могла пошевелиться.
Скрюченные пальцы с обломанными ногтями разорвали на ней платье и вцепились в обнаженное тело.
И тогда Цирилла сделала то, чего не делала с самого детства.
Она завизжала.
Глава 27
Поглаживая пальцами круглую косточку в своем ожерелье, Кэлен изучала раскинувшийся в долине город. Со всех сторон его окружали холмы. За тонкой ленточкой городской стены торчали островерхие крыши, а вдали, на северной стороне, возвышался дворец.
Город казался вымершим. Из бесчисленных труб не поднималось ни одной струйки дыма, улицы были пусты, на прямой как стрела южной дороге, ведущей к главным воротам, как и на многих других дорогах, опоясывающих город, не было видно никакого движения.
Пологий склон, начинавшийся у ее ног, был укрыт белым снежным одеялом.
Налетевший ветер бросил Кэлен в лицо горсть искристого снега, забрался холодными пальцами под накидку из белого волчьего меха, но она едва обратила на это внимание.
Эту накидку сшили ей Приндин и Тоссидин. Волки боятся людей и редко показываются им на глаза, поэтому Кэлен мало что знала об их повадках.
Стрелы братьев нашли цель там, где Кэлен не видела ничего. Если бы она не знала, как стреляет Ричард, она решила бы, что это чудо. В мастерстве владения луком братья почти не уступали Ричарду.
Кэлен всегда ощущала к волкам некоторую неприязнь, но никогда не причиняла им зла, а после того, как Ричард рассказал ей, что волки живут семьями, стала относиться к ним с большей симпатией. Она была против того, чтобы ради ее комфорта братья убивали этих животных, но они настаивали, и в конце концов Кэлеп сдалась. Когда братья снимали шкуру, ее едва не стошнило при виде груды костей и мяса, совсем недавно бывшей красивым и сильным зверем. Кэлен не могла не вспомнить Брофи, человека, которого она коснулась своей властью, чтобы доказать его невиновность. Джиллер, волшебник Кэлен, превратил Брофи в волка, чтобы он мог освободиться от магии Исповедницы и начать новую жизнь. Вероятно, семья этого волка будет горевать, как горевала волчица Брофи, когда он был убит, защищая Кэлен.
Ей пришлось видеть столько убийств! От этой мысли Кэлен едва не заплакала.
Неужели это никогда не кончится! Но по крайней мере Приндин с Тоссидином не радуются и не гордятся тем, что убили великолепного зверя; они даже помолились добрым духам за своего «брата волка», как они выражались.
— Нам не следовало бы этого делать, — проворчал Чандален. Он стоял у нее за спиной, опираясь на копье, но Кэлен не обернулась. Она не могла оторвать взгляда от спокойного города внизу. Слишком спокойного. Голос Чандалена был не таким резким, как обычно, и выдавал благоговение, охватившее воина при виде такого большого города, как Эбиниссия.
Он никогда еще не уходил так далеко от границ владений своего племени, никогда не видел столько домов, да еще такого размера. Когда он впервые осознал их величину, его карие глаза раскрылись в немом изумлении, а острый язык на время утратил свою остроту. Для охотника, прожившего всю жизнь в крохотной деревушке посреди бескрайних равнин, город должен был представляться творением магии, а не рук человеческих.
Кэлен было отчасти жаль его и двух братьев, чьи наивные представления о внешнем мире подверглись серьезному испытанию. Впрочем, прежде чем путь их окончится, их ждет еще много не слишком приятных открытий.
— Чандален, я потратила уйму сил, чтобы научить вас своему языку. Там, куда мы направляемся, все говорят только на нем. Я учила вас исключительно для вашего же блага, чтобы вы могли чувствовать себя в безопасности в чужих краях. Ты волен считать, что я делаю это из вредности, но в любом случае изволь говорить со мной только на том языке, которому я вас учила.
Голос Чандалена стал жестче, но благоговение, вызванное видом огромного города, в нем сохранялось. Возможно, это было не только благоговение, а чувство, которого прежде Кэлен у Чандалена не замечала: страх.
— Я веду тебя в Эйдиндрил, а не в это место. Здесь мы только напрасно потратим время.
Судя по тону, он не сомневался, что «это место» может быть только средоточием зла.
Прищурившись от солнечных бликов на белом снегу, Кэлен увидела далеко внизу две человеческие фигурки. Приндин и Тоссидин поднимались по склону.
— Я — Мать-Исповедница. Мой долг — защищать все народы Срединных Земель, так же, как я защищаю Племя Тины.
— Моему племени от тебя одни неприятности, — скорее по привычке, чем с искренним возмущением возразил Чандален.
— Хватит уже, Чандален, — устало ответила Кэлен. К счастью, он не стал настаивать и обратил свой гнев на другое.
— Эти глупцы, похоже, забыли, чему я их учил, — раздраженно сказал он, имея в виду Приндина и Тоссидина. — Будь они младше, непременно заслужили бы порку. Любой может увидеть, как они поднимаются. Да и нам не мешало бы уйти с открытого места.
Кэлен позволила ему увести себя под прикрытие деревьев — не потому, что считала это необходимым, но потому, что хотела показать Чандалену, что уважает его старания ее защитить. Постоянно возмущаясь тем, что его заставили сопровождать Кэлен, Чандален, что ни говори, ревностно исполнял свои обязанности, так же как Приндин и Тоссидин. Только братья делали это с улыбкой, а Чандален — с ворчанием. Все трое относились к Кэлен как к сокровищу, которое надо постоянно оберегать. Но Приндин и Тоссидин, Кэлен не сомневалась, были искренни, а Чандален — она была уверена — воспринимал это как тягостную обязанность.
— Лучше бы нам поскорее уйти отсюда, — снова завел от старую песню.
Кэлен выпростала руку из-под накидки и поправила упавшую на лицо прядь.
— Мой долг — выяснить, что там случилось.
— Ты говорила, что твой долг — идти в Эйдиндрил, как просил Ричард-С-Характером.
Не отвечая, Кэлен отвернулась и отошла подальше в глубь леса. Разлука с Ричардом была для нее невыносима. Стоило закрыть глаза, и она видела его лицо, а в ушах звучал голос, обвиняющий ее в предательстве. При мысли о том, что она натворила, ей хотелось упасть на колени и кричать, не переставая, в надежде, что это уменьшит страдания.
Но что еще ей оставалось делать? Если Ричард — единственный, кто может замкнуть завесу, а ошейник — единственное, что может спасти его жизнь и дать ему такую возможность, у нее не было выбора. Разве могла она принять другое решение? Ричард первый перестал бы ее уважать за то, что она поступилась своей ответственностью перед всем миром. Ричард, которого она любит, рано или поздно это поймет. Он должен понять.
Но если хотя бы одно из того, что ей говорили, — ложь, значит, она ввергла любимого человека в самый ужасный из его кошмаров.
Часто ли Ричард смотрит на локон, который она дала ему на память, думает ли о ней? Кэлен надеялась, что он найдет в себе силы понять ее и простить.
Ей так хотелось сказать ему, как сильно она его любит. Обнять его. Быть рядом с ним. Только бы добраться до Эйдиндрила, только бы найти Зедда!
Зедд обязательно что-нибудь придумает!
И все же она обязана выяснить, что произошло здесь. Она — Мать-Исповедница.
Кэлен намеревалась обойти Эбиниссию, но последние два дня они буквально шли по заледеневшим женским трупам. Ни одного мужчины, только женщины, от молодых до старых, старухи и дети. Все полураздетые, а некоторые и совсем голые. Неудивительно, что они замерзли. Слишком уставшие, слишком напуганные или слишком растерянные, чтобы искать укрытия, они бежали из Эбиниссии не просто в замешательстве, а в панике, предпочитая умереть от холода, чем остаться в городе.
Многие, судя по всему, были подвергнуты издевательствам, прежде чем им удалось вырваться из города. Кэлен догадывалась, что с ними делали и почему они выбрали смерть. Трое охотников тоже это знали, но никто не сказал этого вслух.
Кэлен поплотнее закуталась в волчью шкуру. Это случилось совсем недавно, и, значит, войска Д'Хары здесь ни при чем. Они уже давно отозваны. И безусловно, они не стали бы этого делать после того, как война окончена.
Не в силах больше выносить неизвестности, Кэлен поправила висящий на плече лук и начала спускаться навстречу Приндину и Тоссидину. Она уже привыкла передвигаться в широких снегоступах, которые охотники соорудили из ивовых прутьев и волчьих сухожилий. Чандален бросился следом:
— Не надо спускаться! Там может быть опасный!
— Опасность, — поправила Кэлен, перебросив дорожную сумку на другое плечо.
— Если бы там была опасность, Приндин с Тоссидином не шли бы в открытую. Ты можешь оставаться, а я спускаюсь.
Зная, что спорить бесполезно, Чандален молча пошел за ней. Полуденное солнце светило ярко, но совершенно не грело. С отрогов Ранг-Шада то и дело налетал порывистый ветер, но сегодня, к счастью, он был слабее обычного.
Снегопадов тоже не было уже несколько дней, и путники наслаждались ясной погодой. Но мороз тем не менее стоял жуткий. Кэлен казалось, что при каждом вдохе ее нос превращается в кусочек льда.
Она перехватила братьев на середине пути. Тяжело дыша, они поднимались по склону и, увидев Кэлен, остановились, устало опершись на копья. У себя на равнинах они были очень выносливы, но никак не могли привыкнуть к горам.
— Пожалуйста, Мать-Исповедница, — стараясь выровнять дыхание, заговорил Приндин. — Не ходи туда. Духи предков этих людей покинули их.
Кэлен вынула из-за пазухи флягу с водой и протянула ее Приндину. Воду приходилось держать под одеждой, иначе она сразу же замерзала. Тот сделал несколько жадных глотков и передал флягу брату.
— Что это значит? Вы же не заходили в город, ведь так? Я велела вам только обойти вдоль стен.
— Нет, — покачал головой Приндин. — Мы прятались, как ты нам велела. Мы не зашли в город, но это и не нужно. Достаточно того, что мы увидели снаружи.
Тоссидин вернул флягу Кэлен.
— Вы видели людей? — спросила она, затыкая ее пробкой.
Тоссидин бросил быстрый взгляд через плечо.
— Мы видели много людей.
— Мертвых людей, — добавил Приндин.
— Сколько? От чего они умерли?
Тоссидин пожал плечами:
— Война. У многих было оружие: мечи, копья и луки. Я не знаю слова, чтобы сказать, сколько их. Я никогда не видел так много людей. Даже за всю свою жизнь. Это была война. И всех побежденных убили.
На мгновение Кэлен оцепенела от ужаса. Неужели никому не удалось выжить?
Война. Но войска Д'Хары уже отозваны. Значит, здесь побывал кто-то другой.
Стряхнув оцепенение, она бросилась вниз по склону холма, не обращая внимания на распахнувшуюся накидку и ледяной ветер. При мысли о судьбе, постигшей жителей Эбиниссии, у нее сжималось сердце. «Я должна увидеть все своими глазами!»
— Прошу тебя, Мать-Исповедница, не ходи туда! — крикнул Приндин ей вдогонку. — Не нужно на это смотреть.
Трое охотников широкими прыжками бежали за ней, но не могли догнать.
— Я уже видела мертвецов, — крикнула Кэлен, не останавливаясь.
Она была еще далеко от городских стен, когда начали попадаться трупы. Они были занесены снегом. В одном месте из сугроба торчала рука, словно перед смертью человек тянулся к свету и воздуху. Убитых было невероятное количество — и все в галеанской форме, смерзшейся и окровавленной.
Стервятники и гиены еще не успели обглодать трупы.
В стене возле окованных железом южных ворот зияла дыра. Края ее почернели и были оплавлены. Кэлен потрясенно уставилась на камень, растекшийся, словно воск. Она знала лишь одну силу, способную на такое: волшебный огонь.
Разум отказывался дать объяснение увиденному. Несомненно, это след волшебного огня, но ведь волшебников больше нет. Если не считать Зедда и, может быть, Ричарда. Но Зедд не способен на такие поступки.
Вдоль стен по всему периметру города возвышались умело сложенные штабеля обезглавленных трупов. Головы были сложены отдельно, оружие — тоже. Груды мечей, копий и щитов напоминали чудовищных стальных дикобразов. Массовое избиение, бойня, кошмар. И тела только галеанских солдат. У каждого были подвернуты руки, чтобы не нарушить аккуратности штабелей.
— Тысяча, — тихо сказала Кэлен, повернувшись к охотникам, которые догнали ее и стояли за спиной. — Так звучит слово, которого вы не знаете. Здесь не меньше пяти тысяч человек.
Приндин осторожно потыкал тупым концом копья в снег.
— Я не знал, что есть слово для такого большого количества людей. Когда вернется тепло, здесь будет плохое место, — добавил он шепотом.
— Здесь и сейчас плохое место, — буркнул его брат на родном языке.
Кэлен понимала, что перед ними — лишь мизерная часть всех жертв.
Оборонительная тактика горожан была ей хорошо знакома. На крепостные стены им полагаться уже не приходилось, эти времена отошли в прошлое. С образованием союза Срединных Земель город начал стремительно расти, и прежние мощные фортификации в конце концов были снесены, а вместо них построены нынешние, далеко не такие надежные. Они служили скорее символом процветания города, чем защитой от нападения.
В случае военных действий ворота наглухо закрывались, а отборные войска, из которых состоял гарнизон столицы, давали противнику бой под стенами города, не позволяя ему приблизиться и начать осаду по всем правилам.
Истинной защитой Эбиниссии служили окружающие долину горы: защитники знали там каждый камень, каждую тропу, а нападающие в тесноте скал не имели возможности развернуть войска и нанести мощный удар.
Армия Д'Хары два месяца пыталась взять Эбиниссию, но безуспешно. Защитники города атаковали врага в узких расщелинах, устраивали засады и не позволяли нападающим расслабиться ни на минуту. В конце концов изрядно потрепанная армия Д'Хары убралась восвояси — зализывать раны и подыскивать более покладистую добычу. Однако и гарнизон Эбиниссии понес серьезные потери. Будь Даркен Рал меньше занят поисками шкатулок, он, вероятно, прислал бы в помощь осаждающим резервы, чтобы подавить численностью внешнее кольцо обороны. Даркен Рал этого не сделал, но сейчас кто-то поступил именно так.
Обезглавленные трупы принадлежали тем, кто защищал город снаружи. Прижатые к стенам, одни были убиты, а другие — взяты в плен и казнены: вероятно, для того, чтобы посеять ужас в сердцах тех, кто оставался в городе.
Несомненно, это произошло до того, как была пробита стена. Кэлен знала, что в городе ее ждет гораздо более страшное зрелище. Замерзшие женщины в горах не оставляли в этом никаких сомнений.
Лицо ее вновь превратилось в ничего не выражающую маску Исповедницы.
— Приндин, Тоссидин, вы еще раз обойдете город снаружи. Я хочу знать все о том, что случилось. Я хочу знать, когда это произошло, я хочу знать, откуда пришли нападавшие и куда ушли, когда все закончилось. Мы с Чандаленом войдем в город. Встречаемся здесь же, на этом месте.
Братья кивнули и пошли вдоль стен, на ходу переговариваясь и указывая друг другу на следы, понятные только им. Кэлен вошла в пролом. Под ногами хрустела щебенка. Чандален шел следом, положив стрелу на тетиву лука.
Ни один из охотников не пытался оспорить ее указания. Они были потрясены размерами города, ошеломлены тем, что здесь случилось, и поражены выдержкой Матери-Исповедницы.
Чандален не смотрел на трупы, валяющиеся повсюду; его внимание было целиком сосредоточено на распахнутых окнах и узеньких улочках между глинобитными домами, принадлежащими крестьянам и пастухам с близлежащих полей. На снегу не было ни единого свежего отпечатка. Никаких признаков жизни.
Кэлен выбирала дорогу, а Чандален держался чуть сзади, на расстоянии полушага. Она не останавливалась осмотреть трупы. Все люди погибли одной смертью: были убиты в бою.
— Они проиграли, потому что врагов было много, — тихо сказал у нее за спиной Чандален. — Много, как ты говоришь, тысяч. Защитники были обречены.
— Почему ты так думаешь?
— Они все лежат между домами. Там неудобно драться, но, когда врагов много, это единственный способ: в этих проходах они не могут навалиться все сразу. Они мешали бы друг другу, а копья их были бы бесполезны. Когда враг превосходит тебя численностью, остается только не давать ему развернуться и постоянно нападать со всех сторон, чтобы он не знал, откуда ждать следующего удара. Именно так и поступили защитники. Они понимали, что нельзя делать то, чего ждет от тебя враг. Кроме того, я вижу здесь не только солдат, но и стариков, и детей. А старики и дети не станут драться вместе с Чандаленом, пока не увидят, что дело плохо и я окружен многими врагами. Для воина победить врага в одиночку — высочайшая доблесть. Дети и старики не станут унижать его помощью, если врагов не слишком много.
Кэлен понимала, что Чандален прав. Каждый видел, что произошло под стенами города. Люди знали, что поражение означает смерть.
Но они полегли, словно трава под ветром. Когда Кэлен и Чандален добрались до того места, где когда-то стояли древние стены, трупов стало еще больше.
Видимо, здесь, на возвышенности, защитники города вступили в последнюю, решающую схватку, но удача отвернулась от них. Они проиграли.
Среди убитых не было ни одного чужого, только эбиниссцы. Кэлен знала, что многие народы верят, что, оставив убитых на поле боя, они лишат себя удачи в будущих битвах и обрекут души погибших на возмездие со стороны побежденных. Впрочем, это касалось только удачных сражений. Если битва проиграна, погибших как раз следует оставить, и тогда все будет наоборот.
Поскольку нападающие, несомненно, унесли своих мертвецов с собой, круг подозреваемых резко сужался. Народов, разделяющих это поверье, было не так уж много, и первым в этом списке стояло одно хорошо знакомое Кэлен государство.
Обогнув опрокинутую повозку и груду рассыпанных дров, Чандален изумленно уставился на вывеску с изображением зеленой ветки и ступки с пестиком.
Прикрыв ладонью глаза от солнца, он вгляделся в темный провал разбитого окна:
— Что это?
— Лавка травника, — ответила Кэлен, проходя вслед за ним в черный дверной проем. Сорванная с петель дверь валялась поодаль. Под ногами хрустели осколки стекла и засушенные растения, превратившиеся теперь в бесполезную кашу. Уцелели всего две баночки с какими-то мазями, все остальные были разбиты. — Люди приходили сюда за целебными травами и другими лекарствами.
Стенной шкаф в углу состоял из сотен маленьких выдвижных ящичков, ручки которых потемнели от бесчисленных прикосновений. В основном все они были выпотрошены; их содержимое валялось на полу, раздавленное тяжелыми сапогами, но некоторые ящички уцелели. Чан-дален присел на корточки и принялся поочередно выдвигать их. Он с интересом смотрел, что там внутри, а потом аккуратно задвигал на прежнее место.
— Ниссел была бы... Как это по-вашему? «Расстроена»?
— Расстроена, — подтвердила Кэлен.
— Да, расстроена тем, что так много целебных растений погибло. Это преступление — уничтожать то, что может помочь людям.
Кэлен смотрела, как он выдвигает и задвигает ящички.
— Преступление, — безучастно согласилась она. Чандален выдвинул очередной ящичек и замер. Несколько мгновений он смотрел на него, не веря своим глазам, а потом осторожно вынул пучок крошечных листьев, перевязанных ниткой. Листья были темно-зеленые с малиновыми прожилками.
— Квессин-доу, — прошептал он, удивленно присвистнув.
Глаза Кэлен уже привыкли к полумраку, и она внимательно осмотрелась. В лавке не было трупов. Возможно, хозяину удалось улизнуть, но скорее всего он погиб, сражаясь на улицах города.
— Что такое «квессин-доу»?
— Лекарство, — завороженно глядя на листья, ответил Чандален. — Квессин-доу может спасти тебя, когда по ошибке проглотишь десятишаговый яд. А если действовать быстро, то можно выжить, даже когда ты ранен отравленной стрелой.
— Как можно проглотить его по ошибке?
— Этот яд делается из пережеванных листьев банду. Их надо жевать очень долго, пока они не превратятся в пасту. При этом можно случайно проглотить немного, а если делать яд часто, то все равно заболеешь. — Чандален развязал кожаный мешочек, висевший у него на поясе, и достал небольшую коробочку, плотно закрытую крышкой. Внутри была темная масса. — Это десятишаговый яд, которым мы смазываем свои стрелы. Если проглотить его совсем чуть-чуть, то сильно заболеешь. Если побольше, будешь болеть долго, а потом умрешь. Ну а тот, кто по неосторожности проглотил слишком много, умирает сразу. — Чандален спрятал коробочку обратно в мешочек.
— Значит, квессин-доу может спасти человека? — Чандален кивнул. — Ну а если ты ранен десятишаговой стрелой? Разве ты успеешь принять противоядие?
— Когда как. Иногда можно просто случайно поцарапаться своей же стрелой, и тогда, конечно же, успеешь съесть квессин-доу. Раньше наши охотники всегда носили с собой несколько листьев. Но даже если ты ранен врагом, еще не все потеряно. Десятишаговая стрела хороша, когда попадает в шею. Тут уже ничего не поможет. Но если стрела попала в ногу, яд действует медленнее. А еще бывает, что на стреле яда меньше, чем надо, например, если ее слишком часто использовали. Тогда он действует еще медленнее. В старину перед схваткой наши воины специально ели квессин-доу, и стрелы врагов были им нипочем. — Чандален печально покачал головой. — Беда только в том, что эти растения — большая редкость. Когда в последний раз мы покупали точно такой же пучок, каждому охотнику, чтобы расплатиться, пришлось сделать по три лука и два раза по пять стрел, а женщинам — очень много посуды. Но те листья давно уже кончились, а люди, которые нам их продали, не могут найти новых. Листья просто исчезли. Два человека умерли от яда с тех пор. Если бы кто-нибудь принес в наше племя такой пучок, мы бы щедро ему заплатили...
Город казался вымершим. Из бесчисленных труб не поднималось ни одной струйки дыма, улицы были пусты, на прямой как стрела южной дороге, ведущей к главным воротам, как и на многих других дорогах, опоясывающих город, не было видно никакого движения.
Пологий склон, начинавшийся у ее ног, был укрыт белым снежным одеялом.
Налетевший ветер бросил Кэлен в лицо горсть искристого снега, забрался холодными пальцами под накидку из белого волчьего меха, но она едва обратила на это внимание.
Эту накидку сшили ей Приндин и Тоссидин. Волки боятся людей и редко показываются им на глаза, поэтому Кэлен мало что знала об их повадках.
Стрелы братьев нашли цель там, где Кэлен не видела ничего. Если бы она не знала, как стреляет Ричард, она решила бы, что это чудо. В мастерстве владения луком братья почти не уступали Ричарду.
Кэлен всегда ощущала к волкам некоторую неприязнь, но никогда не причиняла им зла, а после того, как Ричард рассказал ей, что волки живут семьями, стала относиться к ним с большей симпатией. Она была против того, чтобы ради ее комфорта братья убивали этих животных, но они настаивали, и в конце концов Кэлеп сдалась. Когда братья снимали шкуру, ее едва не стошнило при виде груды костей и мяса, совсем недавно бывшей красивым и сильным зверем. Кэлен не могла не вспомнить Брофи, человека, которого она коснулась своей властью, чтобы доказать его невиновность. Джиллер, волшебник Кэлен, превратил Брофи в волка, чтобы он мог освободиться от магии Исповедницы и начать новую жизнь. Вероятно, семья этого волка будет горевать, как горевала волчица Брофи, когда он был убит, защищая Кэлен.
Ей пришлось видеть столько убийств! От этой мысли Кэлен едва не заплакала.
Неужели это никогда не кончится! Но по крайней мере Приндин с Тоссидином не радуются и не гордятся тем, что убили великолепного зверя; они даже помолились добрым духам за своего «брата волка», как они выражались.
— Нам не следовало бы этого делать, — проворчал Чандален. Он стоял у нее за спиной, опираясь на копье, но Кэлен не обернулась. Она не могла оторвать взгляда от спокойного города внизу. Слишком спокойного. Голос Чандалена был не таким резким, как обычно, и выдавал благоговение, охватившее воина при виде такого большого города, как Эбиниссия.
Он никогда еще не уходил так далеко от границ владений своего племени, никогда не видел столько домов, да еще такого размера. Когда он впервые осознал их величину, его карие глаза раскрылись в немом изумлении, а острый язык на время утратил свою остроту. Для охотника, прожившего всю жизнь в крохотной деревушке посреди бескрайних равнин, город должен был представляться творением магии, а не рук человеческих.
Кэлен было отчасти жаль его и двух братьев, чьи наивные представления о внешнем мире подверглись серьезному испытанию. Впрочем, прежде чем путь их окончится, их ждет еще много не слишком приятных открытий.
— Чандален, я потратила уйму сил, чтобы научить вас своему языку. Там, куда мы направляемся, все говорят только на нем. Я учила вас исключительно для вашего же блага, чтобы вы могли чувствовать себя в безопасности в чужих краях. Ты волен считать, что я делаю это из вредности, но в любом случае изволь говорить со мной только на том языке, которому я вас учила.
Голос Чандалена стал жестче, но благоговение, вызванное видом огромного города, в нем сохранялось. Возможно, это было не только благоговение, а чувство, которого прежде Кэлен у Чандалена не замечала: страх.
— Я веду тебя в Эйдиндрил, а не в это место. Здесь мы только напрасно потратим время.
Судя по тону, он не сомневался, что «это место» может быть только средоточием зла.
Прищурившись от солнечных бликов на белом снегу, Кэлен увидела далеко внизу две человеческие фигурки. Приндин и Тоссидин поднимались по склону.
— Я — Мать-Исповедница. Мой долг — защищать все народы Срединных Земель, так же, как я защищаю Племя Тины.
— Моему племени от тебя одни неприятности, — скорее по привычке, чем с искренним возмущением возразил Чандален.
— Хватит уже, Чандален, — устало ответила Кэлен. К счастью, он не стал настаивать и обратил свой гнев на другое.
— Эти глупцы, похоже, забыли, чему я их учил, — раздраженно сказал он, имея в виду Приндина и Тоссидина. — Будь они младше, непременно заслужили бы порку. Любой может увидеть, как они поднимаются. Да и нам не мешало бы уйти с открытого места.
Кэлен позволила ему увести себя под прикрытие деревьев — не потому, что считала это необходимым, но потому, что хотела показать Чандалену, что уважает его старания ее защитить. Постоянно возмущаясь тем, что его заставили сопровождать Кэлен, Чандален, что ни говори, ревностно исполнял свои обязанности, так же как Приндин и Тоссидин. Только братья делали это с улыбкой, а Чандален — с ворчанием. Все трое относились к Кэлен как к сокровищу, которое надо постоянно оберегать. Но Приндин и Тоссидин, Кэлен не сомневалась, были искренни, а Чандален — она была уверена — воспринимал это как тягостную обязанность.
— Лучше бы нам поскорее уйти отсюда, — снова завел от старую песню.
Кэлен выпростала руку из-под накидки и поправила упавшую на лицо прядь.
— Мой долг — выяснить, что там случилось.
— Ты говорила, что твой долг — идти в Эйдиндрил, как просил Ричард-С-Характером.
Не отвечая, Кэлен отвернулась и отошла подальше в глубь леса. Разлука с Ричардом была для нее невыносима. Стоило закрыть глаза, и она видела его лицо, а в ушах звучал голос, обвиняющий ее в предательстве. При мысли о том, что она натворила, ей хотелось упасть на колени и кричать, не переставая, в надежде, что это уменьшит страдания.
Но что еще ей оставалось делать? Если Ричард — единственный, кто может замкнуть завесу, а ошейник — единственное, что может спасти его жизнь и дать ему такую возможность, у нее не было выбора. Разве могла она принять другое решение? Ричард первый перестал бы ее уважать за то, что она поступилась своей ответственностью перед всем миром. Ричард, которого она любит, рано или поздно это поймет. Он должен понять.
Но если хотя бы одно из того, что ей говорили, — ложь, значит, она ввергла любимого человека в самый ужасный из его кошмаров.
Часто ли Ричард смотрит на локон, который она дала ему на память, думает ли о ней? Кэлен надеялась, что он найдет в себе силы понять ее и простить.
Ей так хотелось сказать ему, как сильно она его любит. Обнять его. Быть рядом с ним. Только бы добраться до Эйдиндрила, только бы найти Зедда!
Зедд обязательно что-нибудь придумает!
И все же она обязана выяснить, что произошло здесь. Она — Мать-Исповедница.
Кэлен намеревалась обойти Эбиниссию, но последние два дня они буквально шли по заледеневшим женским трупам. Ни одного мужчины, только женщины, от молодых до старых, старухи и дети. Все полураздетые, а некоторые и совсем голые. Неудивительно, что они замерзли. Слишком уставшие, слишком напуганные или слишком растерянные, чтобы искать укрытия, они бежали из Эбиниссии не просто в замешательстве, а в панике, предпочитая умереть от холода, чем остаться в городе.
Многие, судя по всему, были подвергнуты издевательствам, прежде чем им удалось вырваться из города. Кэлен догадывалась, что с ними делали и почему они выбрали смерть. Трое охотников тоже это знали, но никто не сказал этого вслух.
Кэлен поплотнее закуталась в волчью шкуру. Это случилось совсем недавно, и, значит, войска Д'Хары здесь ни при чем. Они уже давно отозваны. И безусловно, они не стали бы этого делать после того, как война окончена.
Не в силах больше выносить неизвестности, Кэлен поправила висящий на плече лук и начала спускаться навстречу Приндину и Тоссидину. Она уже привыкла передвигаться в широких снегоступах, которые охотники соорудили из ивовых прутьев и волчьих сухожилий. Чандален бросился следом:
— Не надо спускаться! Там может быть опасный!
— Опасность, — поправила Кэлен, перебросив дорожную сумку на другое плечо.
— Если бы там была опасность, Приндин с Тоссидином не шли бы в открытую. Ты можешь оставаться, а я спускаюсь.
Зная, что спорить бесполезно, Чандален молча пошел за ней. Полуденное солнце светило ярко, но совершенно не грело. С отрогов Ранг-Шада то и дело налетал порывистый ветер, но сегодня, к счастью, он был слабее обычного.
Снегопадов тоже не было уже несколько дней, и путники наслаждались ясной погодой. Но мороз тем не менее стоял жуткий. Кэлен казалось, что при каждом вдохе ее нос превращается в кусочек льда.
Она перехватила братьев на середине пути. Тяжело дыша, они поднимались по склону и, увидев Кэлен, остановились, устало опершись на копья. У себя на равнинах они были очень выносливы, но никак не могли привыкнуть к горам.
— Пожалуйста, Мать-Исповедница, — стараясь выровнять дыхание, заговорил Приндин. — Не ходи туда. Духи предков этих людей покинули их.
Кэлен вынула из-за пазухи флягу с водой и протянула ее Приндину. Воду приходилось держать под одеждой, иначе она сразу же замерзала. Тот сделал несколько жадных глотков и передал флягу брату.
— Что это значит? Вы же не заходили в город, ведь так? Я велела вам только обойти вдоль стен.
— Нет, — покачал головой Приндин. — Мы прятались, как ты нам велела. Мы не зашли в город, но это и не нужно. Достаточно того, что мы увидели снаружи.
Тоссидин вернул флягу Кэлен.
— Вы видели людей? — спросила она, затыкая ее пробкой.
Тоссидин бросил быстрый взгляд через плечо.
— Мы видели много людей.
— Мертвых людей, — добавил Приндин.
— Сколько? От чего они умерли?
Тоссидин пожал плечами:
— Война. У многих было оружие: мечи, копья и луки. Я не знаю слова, чтобы сказать, сколько их. Я никогда не видел так много людей. Даже за всю свою жизнь. Это была война. И всех побежденных убили.
На мгновение Кэлен оцепенела от ужаса. Неужели никому не удалось выжить?
Война. Но войска Д'Хары уже отозваны. Значит, здесь побывал кто-то другой.
Стряхнув оцепенение, она бросилась вниз по склону холма, не обращая внимания на распахнувшуюся накидку и ледяной ветер. При мысли о судьбе, постигшей жителей Эбиниссии, у нее сжималось сердце. «Я должна увидеть все своими глазами!»
— Прошу тебя, Мать-Исповедница, не ходи туда! — крикнул Приндин ей вдогонку. — Не нужно на это смотреть.
Трое охотников широкими прыжками бежали за ней, но не могли догнать.
— Я уже видела мертвецов, — крикнула Кэлен, не останавливаясь.
Она была еще далеко от городских стен, когда начали попадаться трупы. Они были занесены снегом. В одном месте из сугроба торчала рука, словно перед смертью человек тянулся к свету и воздуху. Убитых было невероятное количество — и все в галеанской форме, смерзшейся и окровавленной.
Стервятники и гиены еще не успели обглодать трупы.
В стене возле окованных железом южных ворот зияла дыра. Края ее почернели и были оплавлены. Кэлен потрясенно уставилась на камень, растекшийся, словно воск. Она знала лишь одну силу, способную на такое: волшебный огонь.
Разум отказывался дать объяснение увиденному. Несомненно, это след волшебного огня, но ведь волшебников больше нет. Если не считать Зедда и, может быть, Ричарда. Но Зедд не способен на такие поступки.
Вдоль стен по всему периметру города возвышались умело сложенные штабеля обезглавленных трупов. Головы были сложены отдельно, оружие — тоже. Груды мечей, копий и щитов напоминали чудовищных стальных дикобразов. Массовое избиение, бойня, кошмар. И тела только галеанских солдат. У каждого были подвернуты руки, чтобы не нарушить аккуратности штабелей.
— Тысяча, — тихо сказала Кэлен, повернувшись к охотникам, которые догнали ее и стояли за спиной. — Так звучит слово, которого вы не знаете. Здесь не меньше пяти тысяч человек.
Приндин осторожно потыкал тупым концом копья в снег.
— Я не знал, что есть слово для такого большого количества людей. Когда вернется тепло, здесь будет плохое место, — добавил он шепотом.
— Здесь и сейчас плохое место, — буркнул его брат на родном языке.
Кэлен понимала, что перед ними — лишь мизерная часть всех жертв.
Оборонительная тактика горожан была ей хорошо знакома. На крепостные стены им полагаться уже не приходилось, эти времена отошли в прошлое. С образованием союза Срединных Земель город начал стремительно расти, и прежние мощные фортификации в конце концов были снесены, а вместо них построены нынешние, далеко не такие надежные. Они служили скорее символом процветания города, чем защитой от нападения.
В случае военных действий ворота наглухо закрывались, а отборные войска, из которых состоял гарнизон столицы, давали противнику бой под стенами города, не позволяя ему приблизиться и начать осаду по всем правилам.
Истинной защитой Эбиниссии служили окружающие долину горы: защитники знали там каждый камень, каждую тропу, а нападающие в тесноте скал не имели возможности развернуть войска и нанести мощный удар.
Армия Д'Хары два месяца пыталась взять Эбиниссию, но безуспешно. Защитники города атаковали врага в узких расщелинах, устраивали засады и не позволяли нападающим расслабиться ни на минуту. В конце концов изрядно потрепанная армия Д'Хары убралась восвояси — зализывать раны и подыскивать более покладистую добычу. Однако и гарнизон Эбиниссии понес серьезные потери. Будь Даркен Рал меньше занят поисками шкатулок, он, вероятно, прислал бы в помощь осаждающим резервы, чтобы подавить численностью внешнее кольцо обороны. Даркен Рал этого не сделал, но сейчас кто-то поступил именно так.
Обезглавленные трупы принадлежали тем, кто защищал город снаружи. Прижатые к стенам, одни были убиты, а другие — взяты в плен и казнены: вероятно, для того, чтобы посеять ужас в сердцах тех, кто оставался в городе.
Несомненно, это произошло до того, как была пробита стена. Кэлен знала, что в городе ее ждет гораздо более страшное зрелище. Замерзшие женщины в горах не оставляли в этом никаких сомнений.
Лицо ее вновь превратилось в ничего не выражающую маску Исповедницы.
— Приндин, Тоссидин, вы еще раз обойдете город снаружи. Я хочу знать все о том, что случилось. Я хочу знать, когда это произошло, я хочу знать, откуда пришли нападавшие и куда ушли, когда все закончилось. Мы с Чандаленом войдем в город. Встречаемся здесь же, на этом месте.
Братья кивнули и пошли вдоль стен, на ходу переговариваясь и указывая друг другу на следы, понятные только им. Кэлен вошла в пролом. Под ногами хрустела щебенка. Чандален шел следом, положив стрелу на тетиву лука.
Ни один из охотников не пытался оспорить ее указания. Они были потрясены размерами города, ошеломлены тем, что здесь случилось, и поражены выдержкой Матери-Исповедницы.
Чандален не смотрел на трупы, валяющиеся повсюду; его внимание было целиком сосредоточено на распахнутых окнах и узеньких улочках между глинобитными домами, принадлежащими крестьянам и пастухам с близлежащих полей. На снегу не было ни единого свежего отпечатка. Никаких признаков жизни.
Кэлен выбирала дорогу, а Чандален держался чуть сзади, на расстоянии полушага. Она не останавливалась осмотреть трупы. Все люди погибли одной смертью: были убиты в бою.
— Они проиграли, потому что врагов было много, — тихо сказал у нее за спиной Чандален. — Много, как ты говоришь, тысяч. Защитники были обречены.
— Почему ты так думаешь?
— Они все лежат между домами. Там неудобно драться, но, когда врагов много, это единственный способ: в этих проходах они не могут навалиться все сразу. Они мешали бы друг другу, а копья их были бы бесполезны. Когда враг превосходит тебя численностью, остается только не давать ему развернуться и постоянно нападать со всех сторон, чтобы он не знал, откуда ждать следующего удара. Именно так и поступили защитники. Они понимали, что нельзя делать то, чего ждет от тебя враг. Кроме того, я вижу здесь не только солдат, но и стариков, и детей. А старики и дети не станут драться вместе с Чандаленом, пока не увидят, что дело плохо и я окружен многими врагами. Для воина победить врага в одиночку — высочайшая доблесть. Дети и старики не станут унижать его помощью, если врагов не слишком много.
Кэлен понимала, что Чандален прав. Каждый видел, что произошло под стенами города. Люди знали, что поражение означает смерть.
Но они полегли, словно трава под ветром. Когда Кэлен и Чандален добрались до того места, где когда-то стояли древние стены, трупов стало еще больше.
Видимо, здесь, на возвышенности, защитники города вступили в последнюю, решающую схватку, но удача отвернулась от них. Они проиграли.
Среди убитых не было ни одного чужого, только эбиниссцы. Кэлен знала, что многие народы верят, что, оставив убитых на поле боя, они лишат себя удачи в будущих битвах и обрекут души погибших на возмездие со стороны побежденных. Впрочем, это касалось только удачных сражений. Если битва проиграна, погибших как раз следует оставить, и тогда все будет наоборот.
Поскольку нападающие, несомненно, унесли своих мертвецов с собой, круг подозреваемых резко сужался. Народов, разделяющих это поверье, было не так уж много, и первым в этом списке стояло одно хорошо знакомое Кэлен государство.
Обогнув опрокинутую повозку и груду рассыпанных дров, Чандален изумленно уставился на вывеску с изображением зеленой ветки и ступки с пестиком.
Прикрыв ладонью глаза от солнца, он вгляделся в темный провал разбитого окна:
— Что это?
— Лавка травника, — ответила Кэлен, проходя вслед за ним в черный дверной проем. Сорванная с петель дверь валялась поодаль. Под ногами хрустели осколки стекла и засушенные растения, превратившиеся теперь в бесполезную кашу. Уцелели всего две баночки с какими-то мазями, все остальные были разбиты. — Люди приходили сюда за целебными травами и другими лекарствами.
Стенной шкаф в углу состоял из сотен маленьких выдвижных ящичков, ручки которых потемнели от бесчисленных прикосновений. В основном все они были выпотрошены; их содержимое валялось на полу, раздавленное тяжелыми сапогами, но некоторые ящички уцелели. Чан-дален присел на корточки и принялся поочередно выдвигать их. Он с интересом смотрел, что там внутри, а потом аккуратно задвигал на прежнее место.
— Ниссел была бы... Как это по-вашему? «Расстроена»?
— Расстроена, — подтвердила Кэлен.
— Да, расстроена тем, что так много целебных растений погибло. Это преступление — уничтожать то, что может помочь людям.
Кэлен смотрела, как он выдвигает и задвигает ящички.
— Преступление, — безучастно согласилась она. Чандален выдвинул очередной ящичек и замер. Несколько мгновений он смотрел на него, не веря своим глазам, а потом осторожно вынул пучок крошечных листьев, перевязанных ниткой. Листья были темно-зеленые с малиновыми прожилками.
— Квессин-доу, — прошептал он, удивленно присвистнув.
Глаза Кэлен уже привыкли к полумраку, и она внимательно осмотрелась. В лавке не было трупов. Возможно, хозяину удалось улизнуть, но скорее всего он погиб, сражаясь на улицах города.
— Что такое «квессин-доу»?
— Лекарство, — завороженно глядя на листья, ответил Чандален. — Квессин-доу может спасти тебя, когда по ошибке проглотишь десятишаговый яд. А если действовать быстро, то можно выжить, даже когда ты ранен отравленной стрелой.
— Как можно проглотить его по ошибке?
— Этот яд делается из пережеванных листьев банду. Их надо жевать очень долго, пока они не превратятся в пасту. При этом можно случайно проглотить немного, а если делать яд часто, то все равно заболеешь. — Чандален развязал кожаный мешочек, висевший у него на поясе, и достал небольшую коробочку, плотно закрытую крышкой. Внутри была темная масса. — Это десятишаговый яд, которым мы смазываем свои стрелы. Если проглотить его совсем чуть-чуть, то сильно заболеешь. Если побольше, будешь болеть долго, а потом умрешь. Ну а тот, кто по неосторожности проглотил слишком много, умирает сразу. — Чандален спрятал коробочку обратно в мешочек.
— Значит, квессин-доу может спасти человека? — Чандален кивнул. — Ну а если ты ранен десятишаговой стрелой? Разве ты успеешь принять противоядие?
— Когда как. Иногда можно просто случайно поцарапаться своей же стрелой, и тогда, конечно же, успеешь съесть квессин-доу. Раньше наши охотники всегда носили с собой несколько листьев. Но даже если ты ранен врагом, еще не все потеряно. Десятишаговая стрела хороша, когда попадает в шею. Тут уже ничего не поможет. Но если стрела попала в ногу, яд действует медленнее. А еще бывает, что на стреле яда меньше, чем надо, например, если ее слишком часто использовали. Тогда он действует еще медленнее. В старину перед схваткой наши воины специально ели квессин-доу, и стрелы врагов были им нипочем. — Чандален печально покачал головой. — Беда только в том, что эти растения — большая редкость. Когда в последний раз мы покупали точно такой же пучок, каждому охотнику, чтобы расплатиться, пришлось сделать по три лука и два раза по пять стрел, а женщинам — очень много посуды. Но те листья давно уже кончились, а люди, которые нам их продали, не могут найти новых. Листья просто исчезли. Два человека умерли от яда с тех пор. Если бы кто-нибудь принес в наше племя такой пучок, мы бы щедро ему заплатили...