Страница:
Хунны и древние кочевники не сумели достигнуть таких результатов. В этом одно из принципиальных отличий хуннов и уйгуров, легко воспринимавших чужие религии, от монголов, соблюдавших Ясу. Другие монголы, противники Ясы и враги Чингиса, верные старым обычаям, добавили наклонности к грабительским набегам, практику предательства друзей и гостей.
Венгерский монах Юлиан, совершивший два путешествия в Великую Венгрию (Заволжье), в 1235 и в 1236 гг.,[811] описал этнос, сменивший самоназвание «измаэлиты» на «татар».[812]
Будто бы государь татар Гургута[813] имел воинственную сестру, которая, совершая набег на соседнее племя, попала в плен. Вождь этого племени изнасиловал ее и казнил. Гургута счел несправедливым двойное наказание и объявил этому вождю войну. Убийца «со своими» бежал к султану Орнаха (Ургенч[814]).
А после этого,[815] в стране куманов «вождь с реки Буз»[816] Гурег, напал на другого вождя, Витута, победил его и ограбил. Витут с двумя сыновьями бежал к султану Орнаха, но тот, приняв его, повесил на воротах. Сыновья успели бежать обратно, но Гурег схватил старшего и разорвал его конями. Младший бежал к Гургуте и умолял о помощи и справедливости. Гургута согласился и победил и Гурега, и султана города Орнаха, после чего, «подчинив себе царство персидское», напал на куманов и подчинил себе их страну. Оттуда они (татары) воротились в Великую Венгрию и через 14 лет покорили ее.
134. А могло ли быть иначе?
135. Схема хода событий
Венгерский монах Юлиан, совершивший два путешествия в Великую Венгрию (Заволжье), в 1235 и в 1236 гг.,[811] описал этнос, сменивший самоназвание «измаэлиты» на «татар».[812]
Будто бы государь татар Гургута[813] имел воинственную сестру, которая, совершая набег на соседнее племя, попала в плен. Вождь этого племени изнасиловал ее и казнил. Гургута счел несправедливым двойное наказание и объявил этому вождю войну. Убийца «со своими» бежал к султану Орнаха (Ургенч[814]).
А после этого,[815] в стране куманов «вождь с реки Буз»[816] Гурег, напал на другого вождя, Витута, победил его и ограбил. Витут с двумя сыновьями бежал к султану Орнаха, но тот, приняв его, повесил на воротах. Сыновья успели бежать обратно, но Гурег схватил старшего и разорвал его конями. Младший бежал к Гургуте и умолял о помощи и справедливости. Гургута согласился и победил и Гурега, и султана города Орнаха, после чего, «подчинив себе царство персидское», напал на куманов и подчинил себе их страну. Оттуда они (татары) воротились в Великую Венгрию и через 14 лет покорили ее.
134. А могло ли быть иначе?
Конечно, могло! Тэмуджин мог погибнуть от случайной стрелы или от болезни, находясь в чжурчжэньском плену. Его брат Хасар был храбр и силен, но других талантов у него не было. Пассионарные люди были среди противников Чингиса в не меньшем числе, чем в его Орде. Сам Чингис талантом полководца не обладал. Зато он умел находить и привлекать на свою сторону талантливых людей, становившихся прекрасными полководцами. И они ни разу его не подвели. Но так как эти нойоны и нухуры оставались верны потомкам Чингиса, выбираемым самими воинами на курултаях, то, надо думать, они служили не персоне Тэмуджина, а тому правопорядку, выражением которого была Яса.
Но коль скоро так, то можно предположить, что создание мировой империи было запрограммировано пассионарным толчком и она просто не могла не возникнуть. Отнюдь нет! Огромной империи могло и не быть, если бы в 1201—1206 гг. монголы Чингисхана не одержали несколько побед над своими соплеменниками и соседями. Только тогда процесс стал лавинообразным, хотя и тут полный детерминизм неуместен: египетские мамлюки, чехи и японцы отразили монгольский натиск.
Но ведь то же самое могли сделать меркиты, кераиты, татары, найманы и, наконец, талантливый полководец Джамуха. Верно, но что от этого изменилось бы? Было бы меньше побед в борьбе с чжурчжэнями: в Средней Азии и Иране вместо монголов свирепствовали бы печенеги и карлуки, а на Руси… но об этом потом. От того, что малочисленная Орда Чингиса перестала бы существовать, не возникла бы Яса, а продолжало бы действовать обычное право. И все!
Однако одержать полную и окончательную победу над обычаями Ясе не удалось, так же как принцип «народ — войско» возобладал над принципом «народ — союз племен» лишь временно, до трагических событий конца XIV в.
В Китае монгольские воины, находившиеся на постое в домах китайцев, были зарезаны в одну ночь, после чего уцелевшие монголы с ханом в 1369 г. вернулись в Степь, обезлюдевшую и обескровленную, и перешли к обороне, крайне неудачной. Тогда защиту Степи от китайской агрессии возглавили ойраты — отсталые племена, сохранившие начальный пассионарный потенциал и старые обычаи. Они не были «добрее» монголов, но ареал их военных операций был уже. Из-за этого европейские ученые не удостоили их созданием очередного мифа.
В Золотой Орде, после того как она стала мусульманским султанатом, возникла «великая замятня», за которой последовал политический распад государства и этническое разделение на татар казанских, крымских, астраханских, сибирских, ногайских и казахов. Все они вернулись к обычаям предков и в ряде случаев восстановили республиканский строй — племенные союзы, или джусы.
В Средней Азии и Иране возникла мусульманская реакция на засилье кочевников. Возглавил ее отюреченный монгол (барлас) Тимур, восстановивший было Хорезмийский султанат, разрушенный монголами. Здесь Ясу заменил шариат, нухуров — гулямы, хана — эмир, свободу вероисповедания — мусульманский фанатизм. Монголы в этих странах, завоеванных их предками, сохранились лишь как реликт — хэзарейцы в Западном Афганистане. Вместе с Ясой исчезли стереотип поведения, способность к сопротивлению и собственная культура. Часть потомков завоевателей мира стала буддистами, часть — мусульманами, часть, смешавшаяся с русскими, — христианами. И все это преображение кочевого мира совершилось всего за 200 лет. Как это могло произойти так быстро?
Обывателю свойственны две крайности, часто совмещающиеся при игнорировании логики: фатализм и волюнтаризм. Он считает, что либо все происшедшее было неизбежно, либо оно произошло благодаря доброй или злой воле тех или иных деятелей. Первый вариант удобен потому, что он избавляет от необходимости думать и искать причинно-следственные связи, второй — потому, что он дает разгуляться чувствам и заменить анализ симпатиями или антипатиями. Так, один современный автор озаглавил свою книгу так: «Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир»[817] (выделено мною. — Л.Г.). Вот уж кто не мог даже мечтать о престоле, когда он таскал на себе тайджиутскую колодку, когда его молодую жену увезли меркиты, когда его покинули родные дядя и брат, предал спасенный им Ван-хан и когда на него навалилось огромное войско найманов. В эти годы Тэмуджин думал, как спасти жизнь своей семьи и свою, а то, что ему удалось одержать победы над могучими и безжалостными врагами, — это вопрос, который следует ставить корректно.
Конечно, все можно свалить на судьбу, которую нынче называют «исторической закономерностью». «Они, мол, победили потому, что не могли не победить» — это часто можно слышать, но не стоит слушать. Ход событий статистичен, но в нем всегда бывают зигзаги, определяемые вероятностью уклонений. Для истории человечества это мелочи, а для живых людей — отнюдь нет.
После этих событий история Азии пошла так, как будто Чингисхана и его завоеваний не было. От них осталась лишь память. «Но, — спросит читатель, — для чего же написана эта книга, если она не дает простых ответов и оценок?»
А вот для чего. Этносы возникают как природные феномены вследствие пассионарных толчков — мутаций. Надо показать, как это происходит. Этнические системы теряют энергетический заряд вследствие энтропии, из-за чего молодые этносы потенциальнее старых. Это объясняет успехи монголов в XIII в. и их быстрый упадок в XIV в. Объяснение кровавых событий путем сопоставления их с натуральными катаклизмами снимает стремление к дискриминации отдельных этносов, переживающих фазу подъема пассионарного напряжения. Это протест против расизма и европоцентризма, ибо каждый ныне спокойный этнос пережил свою буйную молодость. И, наконец, монголы, тюрки, хунны, сарматы и скифы ничем не хуже эллинов, римлян, арабов, французов, немцев, англичан, потому что закономерности этногенезов глобальны. А то, что каждый этнос имеет право на свою культуру, свой строй мыслей и свои идеалы, увы, приходится доказывать. И кочевники Великой степи не исключение. Для этого написана книга.
Но коль скоро так, то можно предположить, что создание мировой империи было запрограммировано пассионарным толчком и она просто не могла не возникнуть. Отнюдь нет! Огромной империи могло и не быть, если бы в 1201—1206 гг. монголы Чингисхана не одержали несколько побед над своими соплеменниками и соседями. Только тогда процесс стал лавинообразным, хотя и тут полный детерминизм неуместен: египетские мамлюки, чехи и японцы отразили монгольский натиск.
Но ведь то же самое могли сделать меркиты, кераиты, татары, найманы и, наконец, талантливый полководец Джамуха. Верно, но что от этого изменилось бы? Было бы меньше побед в борьбе с чжурчжэнями: в Средней Азии и Иране вместо монголов свирепствовали бы печенеги и карлуки, а на Руси… но об этом потом. От того, что малочисленная Орда Чингиса перестала бы существовать, не возникла бы Яса, а продолжало бы действовать обычное право. И все!
Однако одержать полную и окончательную победу над обычаями Ясе не удалось, так же как принцип «народ — войско» возобладал над принципом «народ — союз племен» лишь временно, до трагических событий конца XIV в.
В Китае монгольские воины, находившиеся на постое в домах китайцев, были зарезаны в одну ночь, после чего уцелевшие монголы с ханом в 1369 г. вернулись в Степь, обезлюдевшую и обескровленную, и перешли к обороне, крайне неудачной. Тогда защиту Степи от китайской агрессии возглавили ойраты — отсталые племена, сохранившие начальный пассионарный потенциал и старые обычаи. Они не были «добрее» монголов, но ареал их военных операций был уже. Из-за этого европейские ученые не удостоили их созданием очередного мифа.
В Золотой Орде, после того как она стала мусульманским султанатом, возникла «великая замятня», за которой последовал политический распад государства и этническое разделение на татар казанских, крымских, астраханских, сибирских, ногайских и казахов. Все они вернулись к обычаям предков и в ряде случаев восстановили республиканский строй — племенные союзы, или джусы.
В Средней Азии и Иране возникла мусульманская реакция на засилье кочевников. Возглавил ее отюреченный монгол (барлас) Тимур, восстановивший было Хорезмийский султанат, разрушенный монголами. Здесь Ясу заменил шариат, нухуров — гулямы, хана — эмир, свободу вероисповедания — мусульманский фанатизм. Монголы в этих странах, завоеванных их предками, сохранились лишь как реликт — хэзарейцы в Западном Афганистане. Вместе с Ясой исчезли стереотип поведения, способность к сопротивлению и собственная культура. Часть потомков завоевателей мира стала буддистами, часть — мусульманами, часть, смешавшаяся с русскими, — христианами. И все это преображение кочевого мира совершилось всего за 200 лет. Как это могло произойти так быстро?
Обывателю свойственны две крайности, часто совмещающиеся при игнорировании логики: фатализм и волюнтаризм. Он считает, что либо все происшедшее было неизбежно, либо оно произошло благодаря доброй или злой воле тех или иных деятелей. Первый вариант удобен потому, что он избавляет от необходимости думать и искать причинно-следственные связи, второй — потому, что он дает разгуляться чувствам и заменить анализ симпатиями или антипатиями. Так, один современный автор озаглавил свою книгу так: «Жизнь Темучжина, думавшего покорить мир»[817] (выделено мною. — Л.Г.). Вот уж кто не мог даже мечтать о престоле, когда он таскал на себе тайджиутскую колодку, когда его молодую жену увезли меркиты, когда его покинули родные дядя и брат, предал спасенный им Ван-хан и когда на него навалилось огромное войско найманов. В эти годы Тэмуджин думал, как спасти жизнь своей семьи и свою, а то, что ему удалось одержать победы над могучими и безжалостными врагами, — это вопрос, который следует ставить корректно.
Конечно, все можно свалить на судьбу, которую нынче называют «исторической закономерностью». «Они, мол, победили потому, что не могли не победить» — это часто можно слышать, но не стоит слушать. Ход событий статистичен, но в нем всегда бывают зигзаги, определяемые вероятностью уклонений. Для истории человечества это мелочи, а для живых людей — отнюдь нет.
После этих событий история Азии пошла так, как будто Чингисхана и его завоеваний не было. От них осталась лишь память. «Но, — спросит читатель, — для чего же написана эта книга, если она не дает простых ответов и оценок?»
А вот для чего. Этносы возникают как природные феномены вследствие пассионарных толчков — мутаций. Надо показать, как это происходит. Этнические системы теряют энергетический заряд вследствие энтропии, из-за чего молодые этносы потенциальнее старых. Это объясняет успехи монголов в XIII в. и их быстрый упадок в XIV в. Объяснение кровавых событий путем сопоставления их с натуральными катаклизмами снимает стремление к дискриминации отдельных этносов, переживающих фазу подъема пассионарного напряжения. Это протест против расизма и европоцентризма, ибо каждый ныне спокойный этнос пережил свою буйную молодость. И, наконец, монголы, тюрки, хунны, сарматы и скифы ничем не хуже эллинов, римлян, арабов, французов, немцев, англичан, потому что закономерности этногенезов глобальны. А то, что каждый этнос имеет право на свою культуру, свой строй мыслей и свои идеалы, увы, приходится доказывать. И кочевники Великой степи не исключение. Для этого написана книга.
135. Схема хода событий
В XII в. на Западе и на Дальнем Востоке сохранялось политическое равновесие. Силы крестоносцев, византийцев и мусульман оказались почти равными, и Иерусалимское королевство могло благодаря этому поддерживать существование. На берегах Желтого моря мирно сосуществовали киданьская империя Ляо и тангутское царство Си-Ся. Уйгурия жила спокойно, богатея за счет караванной торговли. Ханство кимаков безмятежно разваливалось, разъедаемое враждой с племенами гузов и канглов, а Великий Сельджук — султан Санджар — содержал в порядке Среднюю Азию и Восточный Иран. На этом фоне Древняя Русь, уже превратившаяся из каганата в конфедерацию восьми «полугосударств»,[818] могла не опасаться ни восточных, ни западных соседей. Но беда пришла, все перепуталось, кровь потекла и засохла на опустелой земле, города вспыхивали, как костры в ночи, а жены и матери Южной Сибири оплакивали своих мужей и сыновей. На Дальнем Востоке, от Уссури до Селенги, произошел пассионарный толчок.[819]
В роковое двадцатилетие (1115—1135) на границе тайги и степи две группы разрозненных сибирских племен сплотились в два могучих этноса: чжурчжэней и монголов, схватившихся насмерть друг с другом. Военное счастье улыбнулось монголам. Это позволило им решать насущные задачи внешней политики. Если еще в прошлом веке историки не сомневались в том, что монгольский улус Чингиса и его потомков был плодом их стремления покорить мир, что монгольские завоевания были совершены многочисленными скопищами, которые двигались подобно саранче, уничтожая на своем пути культурные, просвещенные и почему-то бессильные оседлые государства, то в наше время накоплены знания и о монголах, и об их соседях, противоречащие концепциям, существующим только вследствие привычности.
Существует ходячее мнение, что кочевники — дикари, уничтожавшие культурные города и безжалостно истреблявшие оседлое население. Действительно, в театре военных действий разрушения происходили как всегда и везде на войне, но дело было не в оседлости или культуре. Древние города Уйгурии — Турфан, Харашар, Куча, Кашгар, Яркенд и Хотан — не пострадали, а монголов были разрушены тюркскими наемниками хорезмшаха Мухаммеда в 1212 г., Газна — в 1215 г., а Тбилиси — теми же войсками Джеляль ад-Дина в 1225 г., и тогда же ими же разорена Грузия. Монголы шли по руинам. Ясно, что истинный преступник скрыт от суда истории, а деяния его приписаны тому, кто не умел защищаться от клеветы и, видимо, даже не предполагал, что его можно в чем-то обвинить. Попробуем разобраться.
Монголия вела войну на три фронта в течение 80 лет. Главным ее противником был Северный Китай, перед тем завоеванный чжурчжэнями. Победа над ними далась монголам лишь в 1234 г., когда пала последняя чжурчжэньская крепость — Кайфын, и тогда уже началась война с Южным Китаем — империей Сун, после того как китайцы убили монгольских послов.
Вторым по значению был юго-западный фронт, где в 1219 г. монголы вели войну с мусульманами. Там они держали постоянно действующий корпус численностью от 30 до 60 тыс. всадников против туркменов-сельджуков. Северо-западный (восточноевропейский) фронт стоял на третьем месте, причем основным объектом ярости монголов были не русские, а половцы, союзные с русскими князьями. Кроме того, монголы были вынуждены то и дело совершать отдельные походы то в Тибет, то в Сибирь, то против камских болгар, то на мордву. Монголы нигде не могли иметь численного перевеса, а равно и перевеса в технике, потому что своего производства железа у них не было. Однако они до 1260 г. везде одерживали победы, а к 1279 г. закончили завоевание Южного Китая.
Как это могло произойти?
Видимо, в грандиозных успехах монголов «повинны» не только победители, но и побежденные. Только исключительно слабым сопротивлением китайцев можно объяснить победу монголов над Чжурчжэньской империей. Но это можно понять: чжурчжэни в Китае были такими же завоевателями, как и монголы, и еще более жестокими правителями. Китайцы не стремились поддерживать ни тех, ни других. Они искали спасения в горных лесах и были не воинами, а жертвами войны. Зато в Южном Китае они сопротивлялись отчаянно, война там затянулась, и только изменение соотношения сил решило ее в пользу монголов, привлекших на свою сторону племена мань: мяо, ицзу, яо, лоло и др.
Китайцы завоевывали территорию южнее Янцзы медленно и планомерно. Племена, обитавшие в джунглях Гуаньдуна и Гуаньси, сопротивлялись мужественно, иной раз переходя в контрнаступление. Однажды они создали свое самостоятельное царство — Наньчжао (649—902), но при династии Сун, к 972 г.,[820] большая часть этих племен подпала под власть империи, отнюдь не по доброй воле. Появление монголов они использовали для освобождения, и их помощь сыграла роковую роль в гибели империи Южная Сун. Виноваты ли монголы в том, что обрели союзников?
Самая долгая и упорная война протекала внутри Великой степи. Она началась в 1201 г. с образованием коалиции племен: татар, ойратов, найманов и меркитов, к которым примкнули пять монгольских родов: тайджиуты, сальджиуты, хатагины, дурбэны и икирасы. Эти племена противопоставили Орде (военной организации.[821]) принцип конфедерации — гур — и выбрали гурханом Джамуху. Любопытно, что собственное племя Джамухи — джаджираты — не вошло в состав античингисовской коалиции, равно как и хонкираты, родственники икирасов[822]
Из рассмотрения племенного состава коалиции видно, что в ней сконцентрированы этносы старого типа, не затронутые пассионарным толчком. Они-то и боролись против нового, пассионарного объединения «людей длинной воли», сплотившихся вокруг Чингиса.[823] Особую позицию занимали кераиты, сначала поддержавшие Чингиса, а потом, в 1203 г., выступившие против него и разбитые. Но в среде самих кераитов происходил раскол. Часть их сочувствовала Чингису. А он видел в кераитах противников, но не врагов. Дочь погибшего хана Тогрула стала женой любимого сына Чингиса — Толуя, кераитские богатыри — нойонами монгольского войска, а народ «влился» в монгольскую Орду.[824] Через год пало Найманское ханство, и снова побежденные были приняты в состав Орды.
Тем не менее родовой строй имел еще много защитников, сражавшихся и в тайге, и в степи против Чингиса и его Орды. Только в 1206 г. возникло общемонгольское государство, но многие племена продолжали сопротивление. Наиболее неукротимы были меркиты.
С 1182 г. монголы воевали с меркитами и в 1208 г. вытеснили их в долину Иргиза. Обитавшие там куманы приняли беглецов, тем самым став врагами монголов. В 1216 г. монголы истребили остатки меркитов[825] и вступили в войну с куманами, которая им была совсем не нужна.
Война монголов с куманами затянулась надолго потому, что между ними существовал этнический барьер — Великая Венгрия, ныне именуемая Башкирией. Эта страна располагалась на р. Белой, которую башкиры называли Ак-Идель. Монголо-башкирская война тянулась 14 лет, т. е. значительно дольше, чем война с Хорезмийским султанатом и Великий западный поход. Столько же сопротивлялись монголам только чжурчжэни империи Цзинь, пассионарность которых не уступала монгольской; но результаты башкирской и чжурчжэньской кампаний были различны. Башкиры неоднократно выигрывали сражения и наконец заключили договор о дружбе и союзе,[826] после чего монголы объединились с башкирами для дальнейших завоеваний.[827]
Рассчитаем даты этой войны. В 1216 г. монголы на р. Иргиз были отбиты хорезмийцами. Возобновить наступление они смогли, лишь победив Хорезм и обезопасив свой левый фланг, т. е. в 1220—1221 гг. Куманов монголы разбили впервые у Саксина в 1229 г.; в 1236 г. венгерский монах Юлиан встретил в Башкирии татарского посла; значит, война шла с 1220 по 1234 г., после чего монголо-башкирское войско в 1235 г. покорило «пять стран»:[828] Сасцию (Саксин), Фулгарию (Камскую Болгарию), Меровию (страна севернее Волги, между Ветлугой и Унжей), Ведин (севернее Меровии до р. Сухоны), Пойдовию (?) и «царство морданов».
Итак, монгольское войско вышло из этой тяжелой войны не ослабленным, а усиленным. Юлиан отмечает, что у заволжских «венгров», т. е. башкир,[829] не было ни земледелия, ни религии, даже идолов, но при этом они были гостеприимны и воинственны. То и другое указывает на высокий уровень пассионарности, значительно превышавший пассионарность соседних этносов. Видимо, она связана с хуннами, которые 200 лет жили в симбиозе с уграми и интенсивно мешались. Хунно-угорскую смесь принято называть «гуннами». Так хуннская пассионарность попала к уграм и была использована монголами. Прошлое часто воскресает в сердцах потомков.
Одновременно с началом войны против куманов монголам пришлось столкнуться с хорезмийцами. Хорезмшах Мухаммед, имея в войске канглов и карлуков, напал на монгольский отряд. Сражение не было особенно кровопролитным, но монголы отошли назад, а куманы получили короткую передышку.
Чингисхан был крайне удивлен таким оборотом дела. Переговоры монгольского хана с хорезмшахом начались в июне 1215 г., когда в только что взятый монголами Пекин прибыло посольство из Гурганджа. Чингис сказал послу: «Передай хорезмшаху: я владыка Востока, а ты владыка Запада! Пусть между нами будет твердый договор о мире и дружбе, и пусть купцы обеих сторон отправляются и возвращаются, и пусть дорогие изделия и обычные товары, которые есть в моей земле, перевозятся ими к тебе, а твои… ко мне».[830]
Среди даров, отправленных ханом хорезмшаху, был самородок золота величиной с верблюжий горб (его везли на отдельной повозке); караван — 500 верблюдов — вез золото, серебро, шелк, собольи меха и другие ценные товары. Видимо, война не планировалась.
Любопытно, что в 1218 г. хорезмшах направил в Монголию торговый караван, очевидно не придавая значения битве при Иргизе. Чингисхан снова послал хорезмшаху драгоценные подарки, дабы установить «отношения мира, дружбы и добрососедства».[831] Договор был заключен и тут же нарушен хорезмийцами, точнее, тюркскими сардарами (офицерами) хорезмшаха, который, однако, одобрил их самоуправство в 1219 г. А за эти три года произошло следующее.
Найманский царевич Кучлук, убежавший к своим соплеменникам — кара-китаям, воспользовавшись благоприятной ситуацией, в 1211 г. захватил власть и использовал ее для того, чтобы ударить в тыл монголам. В 1218 г. монгольский корпус рассеял его войско. Кучлук бежал на Памир и там погиб, а кара-китаи, уйгуры, хотанцы, кашгарцы и тюрки без сопротивления признали монгольскую власть, за что были награждены разнообразными привилегиями, особенно торговыми.
Все степные правители властвовали над народами, жившими натуральным хозяйством. Поэтому с подданных взять было нечего. Средства, необходимые для ведения мировой политики, доставляли купцы, водившие караваны из Китая до Испании. Торговали они шелком и другими предметами роскоши,[832] так что их деятельность более походила на валютные операции, нежели на торговлю в современном смысле.
Правители получали с этих купцов большие доходы за гарантию безопасности. И вдруг в 1219 г. караван, прибывший в город Отрар из монгольских владений, был разграблен правителем города, а купцы и их слуги убиты по обвинению в шпионаже, явно вымышленному.[833]
Чингис послал к хорезмшаху посольство для выяснения обстоятельств преступления. Хорезмшах часть послов казнил, а некоторых выгнал голыми в степь. Они погибли не все, и Чингис получил весть о происшедшем, после чего война стала неизбежной.
Силы были неравны. У хорезмшаха было 400 тыс. регулярного войска против 200 тыс. монгольского ополчения. Но монголы победили. Хорезмшах погиб во время побега на острове, где находилась колония прокаженных, но его сын Джеляль-ад-Дин продолжал войну до 1231 г., когда был разбит и затем убит каким-то курдом. Тогда войну продолжили туркмены-сельджуки и курды Эюбиды, потомки Салах-ад-Дина. Но монголы и тут обрели союзников: их поддерживали армяне и сирийцы, а также грузины, которые затем выступили против, но были подавлены.
Передняя Азия превратилась в кровавый ад. Остатки разгромленных хорезмийских войск — канглы, карлуки и гузы — свирепствовали в Сирии и Палестине, где взяли в 1244 г. Иерусалим, уступленный египетским султаном Камилем императору Фридриху II Гогенштауфену. Хорезмийцы пытались найти службу в Египте, но их своеволие и жестокость вынудили египетского султана перебить их.
Исмаилиты из своих неприступных горных замков посылали убийц-фанатиков против неугодных им людей. Ни мусульманин, ни христианин ни минуты не был спокоен за свою жизнь.
Халиф, избавившись от хорезмийской угрозы, объявил священную войну против монголов, справедливо полагая, что союз степных несториан с армянами-монофизитами угрожает всему исламу. На это монголы ответили «желтым крестовым походом», который смел с лица земли исмаилитов, халифат и сирийских Эюбидов. Но могли ли они поступить иначе?
В военной науке есть понятие «развитие успеха». Остановка, потеря темпа всегда грозят поражением, особенно если у противника есть численное превосходство. У мусульман оно было, а, кроме того, монголы воевали на трех фронтах, и войска их были распылены. Было у мусульман преимущество в материальной и духовной культуре, причем последнее было более важно, так как пропаганда ислама шла среди самих монголов, даже ханского рода Борджигинов. Поэтому у мусульманского суперэтноса шансы на победу имелись.
Однако спасли мусульманскую культуру не создатели ее — арабы, не учителя их — персы, не потомки древних египтян — копты и феллахи, тогда еще бывшие христианами, а половцы, купленные на невольничьих базарах, родные братья тех, что, оставшись в родных степях, не смогли отстоять свою родину от монголов. Как это могло случиться?
Гомеостатичный этнос, как всякая популяция с усредненным стереотипом поведения, стремится избавиться от экстремальных особей, выделяющихся из посредственности благодаря уровню пассионарности. Римляне бросали мечтателей (христиан) на арены цирков, немецкие инквизиторы их сжигали, обвиняя в колдовстве, византийцы принуждали эмигрировать в Персию и Китай, китайские легисты закапывали живьем читателей Конфуция и Цюй Юаня, а гуманные половцы продавали их в Египет. Так, там на берегу одного из протоков Нильской дельты, широкого, как море (бахр), скопилась колония пассионариев, остатки носителей древней динлинской доблести. По сравнению с этими реликтами монголы были мальчиками, а крестоносцы — юношами. У тех и других было будущее, а у мамлюков-бахритов — только неумолимая энтропия, протянувшаяся до 1382 г., когда их сменили мамлюки-бурджиты — черкесы и грузины, лагерь которых помещался в цитадели Каира.
«Желтый крестовый поход» в 1260 г. кончился катастрофой, обстоятельства которой весьма примечательны. Простодушные монголы, двинувшись из завоеванного Багдада на освобождение Иерусалима, полагали, что все христиане должны стать их союзниками. Таковыми оказались армяне и сирийцы, сочувствующими — греки и немецкие гибеллины, а злейшими врагами — паписты-гвельфы, в том числе влиятельный орден тамплиеров. Все они принесли монголам вред, но различный.
В роковое двадцатилетие (1115—1135) на границе тайги и степи две группы разрозненных сибирских племен сплотились в два могучих этноса: чжурчжэней и монголов, схватившихся насмерть друг с другом. Военное счастье улыбнулось монголам. Это позволило им решать насущные задачи внешней политики. Если еще в прошлом веке историки не сомневались в том, что монгольский улус Чингиса и его потомков был плодом их стремления покорить мир, что монгольские завоевания были совершены многочисленными скопищами, которые двигались подобно саранче, уничтожая на своем пути культурные, просвещенные и почему-то бессильные оседлые государства, то в наше время накоплены знания и о монголах, и об их соседях, противоречащие концепциям, существующим только вследствие привычности.
Существует ходячее мнение, что кочевники — дикари, уничтожавшие культурные города и безжалостно истреблявшие оседлое население. Действительно, в театре военных действий разрушения происходили как всегда и везде на войне, но дело было не в оседлости или культуре. Древние города Уйгурии — Турфан, Харашар, Куча, Кашгар, Яркенд и Хотан — не пострадали, а монголов были разрушены тюркскими наемниками хорезмшаха Мухаммеда в 1212 г., Газна — в 1215 г., а Тбилиси — теми же войсками Джеляль ад-Дина в 1225 г., и тогда же ими же разорена Грузия. Монголы шли по руинам. Ясно, что истинный преступник скрыт от суда истории, а деяния его приписаны тому, кто не умел защищаться от клеветы и, видимо, даже не предполагал, что его можно в чем-то обвинить. Попробуем разобраться.
Монголия вела войну на три фронта в течение 80 лет. Главным ее противником был Северный Китай, перед тем завоеванный чжурчжэнями. Победа над ними далась монголам лишь в 1234 г., когда пала последняя чжурчжэньская крепость — Кайфын, и тогда уже началась война с Южным Китаем — империей Сун, после того как китайцы убили монгольских послов.
Вторым по значению был юго-западный фронт, где в 1219 г. монголы вели войну с мусульманами. Там они держали постоянно действующий корпус численностью от 30 до 60 тыс. всадников против туркменов-сельджуков. Северо-западный (восточноевропейский) фронт стоял на третьем месте, причем основным объектом ярости монголов были не русские, а половцы, союзные с русскими князьями. Кроме того, монголы были вынуждены то и дело совершать отдельные походы то в Тибет, то в Сибирь, то против камских болгар, то на мордву. Монголы нигде не могли иметь численного перевеса, а равно и перевеса в технике, потому что своего производства железа у них не было. Однако они до 1260 г. везде одерживали победы, а к 1279 г. закончили завоевание Южного Китая.
Как это могло произойти?
Видимо, в грандиозных успехах монголов «повинны» не только победители, но и побежденные. Только исключительно слабым сопротивлением китайцев можно объяснить победу монголов над Чжурчжэньской империей. Но это можно понять: чжурчжэни в Китае были такими же завоевателями, как и монголы, и еще более жестокими правителями. Китайцы не стремились поддерживать ни тех, ни других. Они искали спасения в горных лесах и были не воинами, а жертвами войны. Зато в Южном Китае они сопротивлялись отчаянно, война там затянулась, и только изменение соотношения сил решило ее в пользу монголов, привлекших на свою сторону племена мань: мяо, ицзу, яо, лоло и др.
Китайцы завоевывали территорию южнее Янцзы медленно и планомерно. Племена, обитавшие в джунглях Гуаньдуна и Гуаньси, сопротивлялись мужественно, иной раз переходя в контрнаступление. Однажды они создали свое самостоятельное царство — Наньчжао (649—902), но при династии Сун, к 972 г.,[820] большая часть этих племен подпала под власть империи, отнюдь не по доброй воле. Появление монголов они использовали для освобождения, и их помощь сыграла роковую роль в гибели империи Южная Сун. Виноваты ли монголы в том, что обрели союзников?
Самая долгая и упорная война протекала внутри Великой степи. Она началась в 1201 г. с образованием коалиции племен: татар, ойратов, найманов и меркитов, к которым примкнули пять монгольских родов: тайджиуты, сальджиуты, хатагины, дурбэны и икирасы. Эти племена противопоставили Орде (военной организации.[821]) принцип конфедерации — гур — и выбрали гурханом Джамуху. Любопытно, что собственное племя Джамухи — джаджираты — не вошло в состав античингисовской коалиции, равно как и хонкираты, родственники икирасов[822]
Из рассмотрения племенного состава коалиции видно, что в ней сконцентрированы этносы старого типа, не затронутые пассионарным толчком. Они-то и боролись против нового, пассионарного объединения «людей длинной воли», сплотившихся вокруг Чингиса.[823] Особую позицию занимали кераиты, сначала поддержавшие Чингиса, а потом, в 1203 г., выступившие против него и разбитые. Но в среде самих кераитов происходил раскол. Часть их сочувствовала Чингису. А он видел в кераитах противников, но не врагов. Дочь погибшего хана Тогрула стала женой любимого сына Чингиса — Толуя, кераитские богатыри — нойонами монгольского войска, а народ «влился» в монгольскую Орду.[824] Через год пало Найманское ханство, и снова побежденные были приняты в состав Орды.
Тем не менее родовой строй имел еще много защитников, сражавшихся и в тайге, и в степи против Чингиса и его Орды. Только в 1206 г. возникло общемонгольское государство, но многие племена продолжали сопротивление. Наиболее неукротимы были меркиты.
С 1182 г. монголы воевали с меркитами и в 1208 г. вытеснили их в долину Иргиза. Обитавшие там куманы приняли беглецов, тем самым став врагами монголов. В 1216 г. монголы истребили остатки меркитов[825] и вступили в войну с куманами, которая им была совсем не нужна.
Война монголов с куманами затянулась надолго потому, что между ними существовал этнический барьер — Великая Венгрия, ныне именуемая Башкирией. Эта страна располагалась на р. Белой, которую башкиры называли Ак-Идель. Монголо-башкирская война тянулась 14 лет, т. е. значительно дольше, чем война с Хорезмийским султанатом и Великий западный поход. Столько же сопротивлялись монголам только чжурчжэни империи Цзинь, пассионарность которых не уступала монгольской; но результаты башкирской и чжурчжэньской кампаний были различны. Башкиры неоднократно выигрывали сражения и наконец заключили договор о дружбе и союзе,[826] после чего монголы объединились с башкирами для дальнейших завоеваний.[827]
Рассчитаем даты этой войны. В 1216 г. монголы на р. Иргиз были отбиты хорезмийцами. Возобновить наступление они смогли, лишь победив Хорезм и обезопасив свой левый фланг, т. е. в 1220—1221 гг. Куманов монголы разбили впервые у Саксина в 1229 г.; в 1236 г. венгерский монах Юлиан встретил в Башкирии татарского посла; значит, война шла с 1220 по 1234 г., после чего монголо-башкирское войско в 1235 г. покорило «пять стран»:[828] Сасцию (Саксин), Фулгарию (Камскую Болгарию), Меровию (страна севернее Волги, между Ветлугой и Унжей), Ведин (севернее Меровии до р. Сухоны), Пойдовию (?) и «царство морданов».
Итак, монгольское войско вышло из этой тяжелой войны не ослабленным, а усиленным. Юлиан отмечает, что у заволжских «венгров», т. е. башкир,[829] не было ни земледелия, ни религии, даже идолов, но при этом они были гостеприимны и воинственны. То и другое указывает на высокий уровень пассионарности, значительно превышавший пассионарность соседних этносов. Видимо, она связана с хуннами, которые 200 лет жили в симбиозе с уграми и интенсивно мешались. Хунно-угорскую смесь принято называть «гуннами». Так хуннская пассионарность попала к уграм и была использована монголами. Прошлое часто воскресает в сердцах потомков.
Одновременно с началом войны против куманов монголам пришлось столкнуться с хорезмийцами. Хорезмшах Мухаммед, имея в войске канглов и карлуков, напал на монгольский отряд. Сражение не было особенно кровопролитным, но монголы отошли назад, а куманы получили короткую передышку.
Чингисхан был крайне удивлен таким оборотом дела. Переговоры монгольского хана с хорезмшахом начались в июне 1215 г., когда в только что взятый монголами Пекин прибыло посольство из Гурганджа. Чингис сказал послу: «Передай хорезмшаху: я владыка Востока, а ты владыка Запада! Пусть между нами будет твердый договор о мире и дружбе, и пусть купцы обеих сторон отправляются и возвращаются, и пусть дорогие изделия и обычные товары, которые есть в моей земле, перевозятся ими к тебе, а твои… ко мне».[830]
Среди даров, отправленных ханом хорезмшаху, был самородок золота величиной с верблюжий горб (его везли на отдельной повозке); караван — 500 верблюдов — вез золото, серебро, шелк, собольи меха и другие ценные товары. Видимо, война не планировалась.
Любопытно, что в 1218 г. хорезмшах направил в Монголию торговый караван, очевидно не придавая значения битве при Иргизе. Чингисхан снова послал хорезмшаху драгоценные подарки, дабы установить «отношения мира, дружбы и добрососедства».[831] Договор был заключен и тут же нарушен хорезмийцами, точнее, тюркскими сардарами (офицерами) хорезмшаха, который, однако, одобрил их самоуправство в 1219 г. А за эти три года произошло следующее.
Найманский царевич Кучлук, убежавший к своим соплеменникам — кара-китаям, воспользовавшись благоприятной ситуацией, в 1211 г. захватил власть и использовал ее для того, чтобы ударить в тыл монголам. В 1218 г. монгольский корпус рассеял его войско. Кучлук бежал на Памир и там погиб, а кара-китаи, уйгуры, хотанцы, кашгарцы и тюрки без сопротивления признали монгольскую власть, за что были награждены разнообразными привилегиями, особенно торговыми.
Все степные правители властвовали над народами, жившими натуральным хозяйством. Поэтому с подданных взять было нечего. Средства, необходимые для ведения мировой политики, доставляли купцы, водившие караваны из Китая до Испании. Торговали они шелком и другими предметами роскоши,[832] так что их деятельность более походила на валютные операции, нежели на торговлю в современном смысле.
Правители получали с этих купцов большие доходы за гарантию безопасности. И вдруг в 1219 г. караван, прибывший в город Отрар из монгольских владений, был разграблен правителем города, а купцы и их слуги убиты по обвинению в шпионаже, явно вымышленному.[833]
Чингис послал к хорезмшаху посольство для выяснения обстоятельств преступления. Хорезмшах часть послов казнил, а некоторых выгнал голыми в степь. Они погибли не все, и Чингис получил весть о происшедшем, после чего война стала неизбежной.
Силы были неравны. У хорезмшаха было 400 тыс. регулярного войска против 200 тыс. монгольского ополчения. Но монголы победили. Хорезмшах погиб во время побега на острове, где находилась колония прокаженных, но его сын Джеляль-ад-Дин продолжал войну до 1231 г., когда был разбит и затем убит каким-то курдом. Тогда войну продолжили туркмены-сельджуки и курды Эюбиды, потомки Салах-ад-Дина. Но монголы и тут обрели союзников: их поддерживали армяне и сирийцы, а также грузины, которые затем выступили против, но были подавлены.
Передняя Азия превратилась в кровавый ад. Остатки разгромленных хорезмийских войск — канглы, карлуки и гузы — свирепствовали в Сирии и Палестине, где взяли в 1244 г. Иерусалим, уступленный египетским султаном Камилем императору Фридриху II Гогенштауфену. Хорезмийцы пытались найти службу в Египте, но их своеволие и жестокость вынудили египетского султана перебить их.
Исмаилиты из своих неприступных горных замков посылали убийц-фанатиков против неугодных им людей. Ни мусульманин, ни христианин ни минуты не был спокоен за свою жизнь.
Халиф, избавившись от хорезмийской угрозы, объявил священную войну против монголов, справедливо полагая, что союз степных несториан с армянами-монофизитами угрожает всему исламу. На это монголы ответили «желтым крестовым походом», который смел с лица земли исмаилитов, халифат и сирийских Эюбидов. Но могли ли они поступить иначе?
В военной науке есть понятие «развитие успеха». Остановка, потеря темпа всегда грозят поражением, особенно если у противника есть численное превосходство. У мусульман оно было, а, кроме того, монголы воевали на трех фронтах, и войска их были распылены. Было у мусульман преимущество в материальной и духовной культуре, причем последнее было более важно, так как пропаганда ислама шла среди самих монголов, даже ханского рода Борджигинов. Поэтому у мусульманского суперэтноса шансы на победу имелись.
Однако спасли мусульманскую культуру не создатели ее — арабы, не учителя их — персы, не потомки древних египтян — копты и феллахи, тогда еще бывшие христианами, а половцы, купленные на невольничьих базарах, родные братья тех, что, оставшись в родных степях, не смогли отстоять свою родину от монголов. Как это могло случиться?
Гомеостатичный этнос, как всякая популяция с усредненным стереотипом поведения, стремится избавиться от экстремальных особей, выделяющихся из посредственности благодаря уровню пассионарности. Римляне бросали мечтателей (христиан) на арены цирков, немецкие инквизиторы их сжигали, обвиняя в колдовстве, византийцы принуждали эмигрировать в Персию и Китай, китайские легисты закапывали живьем читателей Конфуция и Цюй Юаня, а гуманные половцы продавали их в Египет. Так, там на берегу одного из протоков Нильской дельты, широкого, как море (бахр), скопилась колония пассионариев, остатки носителей древней динлинской доблести. По сравнению с этими реликтами монголы были мальчиками, а крестоносцы — юношами. У тех и других было будущее, а у мамлюков-бахритов — только неумолимая энтропия, протянувшаяся до 1382 г., когда их сменили мамлюки-бурджиты — черкесы и грузины, лагерь которых помещался в цитадели Каира.
«Желтый крестовый поход» в 1260 г. кончился катастрофой, обстоятельства которой весьма примечательны. Простодушные монголы, двинувшись из завоеванного Багдада на освобождение Иерусалима, полагали, что все христиане должны стать их союзниками. Таковыми оказались армяне и сирийцы, сочувствующими — греки и немецкие гибеллины, а злейшими врагами — паписты-гвельфы, в том числе влиятельный орден тамплиеров. Все они принесли монголам вред, но различный.