Страница:
Время для этой просьбы было крайне неудачным. Тохтамыш собирал войско «из русских, черкесов, булгар, кыпчаков, аланов, (жителей) Крыма с Кафой и м-к-с (мокша)»[1128] для похода на Тимура. В это войско был назначен Борис Константинович. А московское правительство копило силы, делая ставку на подрастающее поколение.
Положение Московского княжества при Синей Орде было куда более трудным, чем во времена Орды Золотой. Тогда русские великие князья — от Александра Невского до Симеона Гордого — пользовались заступничеством ханов и не боялись ни литовцев, ни нашествий с Востока. Поэтому даже во время «великой замятни» они продолжали возить «выход» ханам, надеясь, что порядок восстановится. Суздальская интрига и кровопролитие 1382 г. расшатали политические связи Москвы с Сараем. Тохтамыш знал, что в этом виноват он, и, как всегда бывает, не прощал обиженного им партнера. Вопреки вековой традиции он потребовал в заложники наследника московского престола Василия, но княжич, протомившись в Орде два года (1383—1385), сбежал и через Литву вернулся домой.
Тем временем на Западе произошло событие, изменившее соотношение сил, — уния Литвы с Польшей. Русские подданные Литвы оказались в подчинении у католиков, что повело за собой ряд правовых ограничений. Еще в 1370 г. смоленский князь Святослав подчинился Литве.[1129] Литовская угроза нависла над Москвой. Москве и русской митрополии неоткуда было ждать помощи, ибо Византия, естественный союзник Москвы, сама еле держалась против турок-османов и итальянских купцов.
Казалось, что к моменту кончины Дмитрия Донского у его государства нет никаких шансов выжить, однако Москва не только победила, но и объединила вокруг себя Великую Русь. Как это произошло? Для ответа необходима широкая историческая панорама. Поэтому вернемся на Восток.
206. Обмен ударами
207. Вслед за весной
208. Измены
209. На Кавказе
Положение Московского княжества при Синей Орде было куда более трудным, чем во времена Орды Золотой. Тогда русские великие князья — от Александра Невского до Симеона Гордого — пользовались заступничеством ханов и не боялись ни литовцев, ни нашествий с Востока. Поэтому даже во время «великой замятни» они продолжали возить «выход» ханам, надеясь, что порядок восстановится. Суздальская интрига и кровопролитие 1382 г. расшатали политические связи Москвы с Сараем. Тохтамыш знал, что в этом виноват он, и, как всегда бывает, не прощал обиженного им партнера. Вопреки вековой традиции он потребовал в заложники наследника московского престола Василия, но княжич, протомившись в Орде два года (1383—1385), сбежал и через Литву вернулся домой.
Тем временем на Западе произошло событие, изменившее соотношение сил, — уния Литвы с Польшей. Русские подданные Литвы оказались в подчинении у католиков, что повело за собой ряд правовых ограничений. Еще в 1370 г. смоленский князь Святослав подчинился Литве.[1129] Литовская угроза нависла над Москвой. Москве и русской митрополии неоткуда было ждать помощи, ибо Византия, естественный союзник Москвы, сама еле держалась против турок-османов и итальянских купцов.
Казалось, что к моменту кончины Дмитрия Донского у его государства нет никаких шансов выжить, однако Москва не только победила, но и объединила вокруг себя Великую Русь. Как это произошло? Для ответа необходима широкая историческая панорама. Поэтому вернемся на Восток.
206. Обмен ударами
На Востоке информация о событиях расходится быстро. Поэтому Тохтамыш получил сведения о жестокой войне Тимура с персидскими шахами Музаффаридами, владевшими Кирманом и Фарсом. В 1387 г. Тимур подошел к Исфагану, который сдался без кровопролития. Жителям была дана пощада за значительную контрибуцию, для обеспечения которой в городе был оставлен небольшой гарнизон — около 3 тыс. воинов. Однако победители вели себя столь безобразно, что однажды ночью вспыхнуло стихийное восстание и гарнизон был истреблен народом. Разумеется, город был взят и наказан. «По разнарядке» воины Тимура принесли 70 тыс. отрубленных голов, из коих были построены башни в разных кварталах города.
Вслед за Исфаганом был взят Шираз, где Тимур пощадил поэта Хафиза не только за дивные стихи, но и за остроумный ответ,[1130] но до полной победы было далеко, так как правитель Хузистана Шах-Мансур сумел организовать сопротивление захватчику. Как только сведения об этой войне дошли до Тохтамыша, он решил, что настала его пора.
Осенью 1387 г. войско Тохтамыша широким фронтом — от Хорезма до Семиречья, — «бесчисленное, как капли дождя», не встречая сопротивления, докатилось до Амударьи и достигло Термеза. Однако крепостные стены Бухары, Самарканда и Термеза спасли города от разграбления.[1131]
Тем временем весть о внезапном вторжении степного войска дошла до Тимура. Он немедленно прекратил войну с Шах-Мансуром и бросил 30 тыс. всадников[1132] к Самарканду, где доблестно оборонялся Омар-шейх, сын Тимура. Следом за авангардом в Самарканд прибыл сам Тимур во главе войск, оборонявших отдельные крепости, например Карши. Его прибытие вызвало панику среди степняков, которые рассредоточились на столь большом пространстве, что не могли быть организованы для боя. Поэтому они откатились на север.
Тохтамыш стал стягивать силы, но на пути к Ходженту Тимур настиг его, принудил принять бой и нанес ему жестокое поражение. Зима 1388 г. оказалась поворотным пунктом татарского военного счастья.
После того как Тохтамыш отступил за Яик, настала очередь Хорезма (1388) и Могулистана (1389). Хорезм был разрушен, жители его выведены в Самарканд, а пепелище засеяно ячменем. Только через три года Тимур разрешил восстановить этот древний город.
Столь же радикально рассчитались гулямы Тимура с семиреченскими моголами.[1133] Подробностям этой эпопеи стоит уделить внимание.
В 1389 г. Тимур сделал решительное усилие и бросил своих ветеранов на Семиречье. Эти отборные войска перешли Или и Иль-Имиль, обогнув Ала-Куль, достигли Тарбагатая, «сердца» Могулистана.[1134] Продолжая наступление, они дошли до района совр. Кульджи и Чугучака, а авангард достиг Черного Иртыша.
После этого броска тимуровские войска разделились: один отряд двинулся на восток, к озеру Баграш-Куль, и дошел до Турфанского оазиса, другой отряд перевалил отроги Тянь-Шаня и взял Карашар, чем решил не только военную, но и важную политическую проблему.
Среди царевичей Джагатайского дома был молодой Хызр-Ходжа. В момент переворота, учиненного Камар ад-Дином, ему удалось скрыться от убийц из Кашгара в горы Памира, там он пережил тяжелое время, а в 1390 г. вернулся в Восточный Туркестан, в Хотан и Лоб-Нор, где он основал самостоятельное государство, обратив местных уйгуров в ислам. Тимур, не колеблясь ни минуты, напал на этот последний оплот Чингисидов и разбил его. Бедный Хызр-Ходжа бежал в Гоби. Тимур отпраздновал победу в Карашаре и разделил добычу между своими воинами, после чего вернулся в Самарканд.
Но неутомимый Камар ад-Дин собрал верных соратников и освободил Семиречье. В 1390 г. Тимур снова послал против вождя кочевников войско, которое загнало Камар ад-Дина в Горный Алтай, «страну куниц и соболей», и с 1392 г. о Камар ад-Дине больше никто не слышал. Зато вернулся Хызр-Ходжа и при помощи монгольского племени дуклат восстановил погибавшее государство. Вместо возобновления войны Хызр-Ходжа послал свою дочь в гарем Тимура в 1397 г. и спокойно правил в Могулистане до смерти в 1399 г. Тимуру было не до него.
Единственным человеком, сумевшим извлечь пользу из этой неудачной войны, был суздальский князь Борис Константинович. Будучи мобилизован Тохтамышем в 1389 г., он сопровождал хана в походе 30 дней, «и потом царь пощаде его, отпусти его назад от места, нарицаемого Уруктана (?! — Л.Г.), и повеле ему дождать себе в Сараи, а сам шел воева…» (Воскресенская летопись).[1135]
Разбитый Тохтамыш, ожидая продолжения войны, искал союзников. Он попытался наладить союз с Египтом,[1136] что было бессмысленно из-за дальности расстояния, и с русским князем Василием Дмитриевичем. Но пока возобновление дружбы с Москвой было в перспективе, хан отдал богатый Нижний Новгород Борису, выгнавшему оттуда своих племянников. Василий Дмитриевич Кирдяпа получил крошечный Городец на берегу Волги, чуть выше Нижнего Новгорода, а Семен оказался вовсе без удела и стал служить татарскому хану ради пропитания.
Василий Дмитриевич в 1390 г. отправился в Орду и купил ярлык на княжество Нижегородское: «Умзди князей царевых, чтоб печаловались о нем царю Тохтамышу. Они же взяша много золото и серебро и великие дары, такоже и царь Тохтамыш…»[1137] (Никоновская летопись). Но думал ли Тохтамыш, что этим он подписал гибель своей державы? Видимо, нет!
19 января 1391 г. Тимур решил выступить против Тохтамыша. Тот прислал Тимуру посольство с мирными предложениями, объясняя минувшую войну «несчастной судьбой и советами злых людей».[1138] Если это была правда, что вероятно, то это только подтверждает предположение, что в улусе Джучиевом хан был марионеткой своих нойонов и беков, а эти последние унаследовали традиции отнюдь не «людей длинной воли», а завоеванных ими половцев, причем не пассионарных, а персистентных, пребывавших в гомеостазе. Как таковые, они обладали повышенной эмоциональностью и слабым воображением.
Тимур напомнил послам о благодеяниях, оказанных им Тохтамышу, и его черной неблагодарности, предательских вторжениях в Азербайджан и Среднюю Азию и закончил заявлением, что раз нельзя верить, то необходимо воевать. 21 февраля войско Тимура выступило в поход на север.
Действительно, неустойчивость Синей Орды в отличие от Золотой в соблюдении договоров и обещаний вызывала в соседях ответную неискренность. Князь Борис Суздальский был обманут, ибо, получив ярлык на Нижний Новгород, он тут же был лишен поддержки хана. В Москве не могли забыть резни 1382 г., происшедшей тоже вследствие гнусного обмана. Хотя русские не восстали против Тохтамыша и продолжали оказывать ему содействие,[1139] но делали это столь вяло, что их участие на ходе событий не отразилось. Война потекла по плану Тимура, а он умел продумывать кампании.
Вслед за Исфаганом был взят Шираз, где Тимур пощадил поэта Хафиза не только за дивные стихи, но и за остроумный ответ,[1130] но до полной победы было далеко, так как правитель Хузистана Шах-Мансур сумел организовать сопротивление захватчику. Как только сведения об этой войне дошли до Тохтамыша, он решил, что настала его пора.
Осенью 1387 г. войско Тохтамыша широким фронтом — от Хорезма до Семиречья, — «бесчисленное, как капли дождя», не встречая сопротивления, докатилось до Амударьи и достигло Термеза. Однако крепостные стены Бухары, Самарканда и Термеза спасли города от разграбления.[1131]
Тем временем весть о внезапном вторжении степного войска дошла до Тимура. Он немедленно прекратил войну с Шах-Мансуром и бросил 30 тыс. всадников[1132] к Самарканду, где доблестно оборонялся Омар-шейх, сын Тимура. Следом за авангардом в Самарканд прибыл сам Тимур во главе войск, оборонявших отдельные крепости, например Карши. Его прибытие вызвало панику среди степняков, которые рассредоточились на столь большом пространстве, что не могли быть организованы для боя. Поэтому они откатились на север.
Тохтамыш стал стягивать силы, но на пути к Ходженту Тимур настиг его, принудил принять бой и нанес ему жестокое поражение. Зима 1388 г. оказалась поворотным пунктом татарского военного счастья.
После того как Тохтамыш отступил за Яик, настала очередь Хорезма (1388) и Могулистана (1389). Хорезм был разрушен, жители его выведены в Самарканд, а пепелище засеяно ячменем. Только через три года Тимур разрешил восстановить этот древний город.
Столь же радикально рассчитались гулямы Тимура с семиреченскими моголами.[1133] Подробностям этой эпопеи стоит уделить внимание.
В 1389 г. Тимур сделал решительное усилие и бросил своих ветеранов на Семиречье. Эти отборные войска перешли Или и Иль-Имиль, обогнув Ала-Куль, достигли Тарбагатая, «сердца» Могулистана.[1134] Продолжая наступление, они дошли до района совр. Кульджи и Чугучака, а авангард достиг Черного Иртыша.
После этого броска тимуровские войска разделились: один отряд двинулся на восток, к озеру Баграш-Куль, и дошел до Турфанского оазиса, другой отряд перевалил отроги Тянь-Шаня и взял Карашар, чем решил не только военную, но и важную политическую проблему.
Среди царевичей Джагатайского дома был молодой Хызр-Ходжа. В момент переворота, учиненного Камар ад-Дином, ему удалось скрыться от убийц из Кашгара в горы Памира, там он пережил тяжелое время, а в 1390 г. вернулся в Восточный Туркестан, в Хотан и Лоб-Нор, где он основал самостоятельное государство, обратив местных уйгуров в ислам. Тимур, не колеблясь ни минуты, напал на этот последний оплот Чингисидов и разбил его. Бедный Хызр-Ходжа бежал в Гоби. Тимур отпраздновал победу в Карашаре и разделил добычу между своими воинами, после чего вернулся в Самарканд.
Но неутомимый Камар ад-Дин собрал верных соратников и освободил Семиречье. В 1390 г. Тимур снова послал против вождя кочевников войско, которое загнало Камар ад-Дина в Горный Алтай, «страну куниц и соболей», и с 1392 г. о Камар ад-Дине больше никто не слышал. Зато вернулся Хызр-Ходжа и при помощи монгольского племени дуклат восстановил погибавшее государство. Вместо возобновления войны Хызр-Ходжа послал свою дочь в гарем Тимура в 1397 г. и спокойно правил в Могулистане до смерти в 1399 г. Тимуру было не до него.
Единственным человеком, сумевшим извлечь пользу из этой неудачной войны, был суздальский князь Борис Константинович. Будучи мобилизован Тохтамышем в 1389 г., он сопровождал хана в походе 30 дней, «и потом царь пощаде его, отпусти его назад от места, нарицаемого Уруктана (?! — Л.Г.), и повеле ему дождать себе в Сараи, а сам шел воева…» (Воскресенская летопись).[1135]
Разбитый Тохтамыш, ожидая продолжения войны, искал союзников. Он попытался наладить союз с Египтом,[1136] что было бессмысленно из-за дальности расстояния, и с русским князем Василием Дмитриевичем. Но пока возобновление дружбы с Москвой было в перспективе, хан отдал богатый Нижний Новгород Борису, выгнавшему оттуда своих племянников. Василий Дмитриевич Кирдяпа получил крошечный Городец на берегу Волги, чуть выше Нижнего Новгорода, а Семен оказался вовсе без удела и стал служить татарскому хану ради пропитания.
Василий Дмитриевич в 1390 г. отправился в Орду и купил ярлык на княжество Нижегородское: «Умзди князей царевых, чтоб печаловались о нем царю Тохтамышу. Они же взяша много золото и серебро и великие дары, такоже и царь Тохтамыш…»[1137] (Никоновская летопись). Но думал ли Тохтамыш, что этим он подписал гибель своей державы? Видимо, нет!
19 января 1391 г. Тимур решил выступить против Тохтамыша. Тот прислал Тимуру посольство с мирными предложениями, объясняя минувшую войну «несчастной судьбой и советами злых людей».[1138] Если это была правда, что вероятно, то это только подтверждает предположение, что в улусе Джучиевом хан был марионеткой своих нойонов и беков, а эти последние унаследовали традиции отнюдь не «людей длинной воли», а завоеванных ими половцев, причем не пассионарных, а персистентных, пребывавших в гомеостазе. Как таковые, они обладали повышенной эмоциональностью и слабым воображением.
Тимур напомнил послам о благодеяниях, оказанных им Тохтамышу, и его черной неблагодарности, предательских вторжениях в Азербайджан и Среднюю Азию и закончил заявлением, что раз нельзя верить, то необходимо воевать. 21 февраля войско Тимура выступило в поход на север.
Действительно, неустойчивость Синей Орды в отличие от Золотой в соблюдении договоров и обещаний вызывала в соседях ответную неискренность. Князь Борис Суздальский был обманут, ибо, получив ярлык на Нижний Новгород, он тут же был лишен поддержки хана. В Москве не могли забыть резни 1382 г., происшедшей тоже вследствие гнусного обмана. Хотя русские не восстали против Тохтамыша и продолжали оказывать ему содействие,[1139] но делали это столь вяло, что их участие на ходе событий не отразилось. Война потекла по плану Тимура, а он умел продумывать кампании.
207. Вслед за весной
Главная трудность степной войны — это проблема снабжения не столько людей, сколько коней. Чтобы быть боеспособным, каждый воин наступающей армии должен был иметь трех коней — походного, вьючного и боевого, шедшего порожняком. Кроме этого, были обоз с запасом стрел и осадными машинами и личные кони полководцев и их жен. Запасти фураж на всех коней и, главное, везти его с собой было очень трудно. Именно поэтому китайцы эпох Хань и Тан ограничивали свои походы Внутренней Азией, а в Согдиану вторгались, лишь обеспечив склады по маршруту следования армии.
Тимур эту трудность учел и преодолел «путем фенологическим», используя подножный корм. Войско выступило в феврале, когда южная степь уже зазеленела, и продвигалось вместе с весенним теплом на север, находя талую воду в ямах и подкармливая коней свежей травой. Так за четыре месяца войска Тимура без потерь миновали степь между Тоболом и Эмбой. Так как у воинов кончались запасы, то по пути была устроена облава на зверей: оленей, сайгаков и лосей. Мяса добыли больше, чем могли съесть.
Форсировав Яик в его верховьях без помех, войско Тимура дошло до р. Ик (приток Камы). Там Тимур узнал, что Тохтамыш долго не знал о походе и, лишь когда джагатайские войска переправились через Яик (Урал), начал срочно собирать воинов. Численность татар и джагатаев была равна,[1140] но Тохтамыш ожидал подкрепления из Руси.
Шереф ад-Дин сообщает, что из показаний пленных выяснилась полная неподготовленность Тохтамыша к вторжению Тимура. Татарский хан не мог представить себе, что войско из оседлых городских жителей может пересечь широкую степь и не погибнуть от голода.[1141] Поэтому он отступал, надеясь, что измотанные походом воины Тимура разбредутся в поисках пищи. Благодаря его ошибке Тимур имел время для того, чтобы развернуть свои силы и прижать татар к берегу Волги, форсировав р. Кондурчу (приток Волги) севернее р. Сакмары. 18 июня 1391 г. Тимур опрокинул героически сражавшуюся татарскую конницу и притиснул татар к берегу Волги, переправа через которую в это время года была неосуществима. Тохтамышу как-то удалось убежать, но войско его было разбито, а жены, дети и имущество достались победителям.
Однако вопреки трактовке события Шереф ад-Дином победа Тимуру досталась дорого. Это видно из того, что он не стал развивать успех, не переправился на правый берег Волги, а ограничился собиранием разбежавшихся татарок и скота.
Видимо, резня на Кондурче унесла в мир иной стольких победителей, что уцелевшие были рады увезти добычу на захваченных у местных жителей телегах. Теперь на войско Тимура наступала южносибирская осень, спасаясь от которой, он быстро пересек пустыню, в октябре достиг Отрара и вернулся в «райскую область Самарканда»[1142] для того, чтобы вскоре узнать, что война с Тохтамышем не кончилась.
В самом деле, все правобережье Волги не было затронуто противником. Василий Дмитриевич с московской ратью хотя и пришел, «позван царем», на помощь хану, но сумел уклониться от участия в битве на Кондурче и убежать за р. Ик.[1143] и за Волгу. Оттуда он в обход Рязанской и Суздальской земель бежал степью за Дон. Проводники его заблудились, и князь Василий попал в Киев. Чтобы выбраться оттуда, он женился на дочери Витовта Софье и привез ее в Москву[1144]
После победы на Кондурче к Тимуру обратились царевичи Белой Орды, находившиеся у него на службе, с просьбой поручить им сбор людей из своих бывших улусов для приведения их к покорности завоевателю. Тимур доверился им и выдал ярлыки на выполнение поручения. Те, «веселые и довольные, отправились отыскивать свой иль»[1145] и не вернулись. Это свело на нет успех похода.
Тимур эту трудность учел и преодолел «путем фенологическим», используя подножный корм. Войско выступило в феврале, когда южная степь уже зазеленела, и продвигалось вместе с весенним теплом на север, находя талую воду в ямах и подкармливая коней свежей травой. Так за четыре месяца войска Тимура без потерь миновали степь между Тоболом и Эмбой. Так как у воинов кончались запасы, то по пути была устроена облава на зверей: оленей, сайгаков и лосей. Мяса добыли больше, чем могли съесть.
Форсировав Яик в его верховьях без помех, войско Тимура дошло до р. Ик (приток Камы). Там Тимур узнал, что Тохтамыш долго не знал о походе и, лишь когда джагатайские войска переправились через Яик (Урал), начал срочно собирать воинов. Численность татар и джагатаев была равна,[1140] но Тохтамыш ожидал подкрепления из Руси.
Шереф ад-Дин сообщает, что из показаний пленных выяснилась полная неподготовленность Тохтамыша к вторжению Тимура. Татарский хан не мог представить себе, что войско из оседлых городских жителей может пересечь широкую степь и не погибнуть от голода.[1141] Поэтому он отступал, надеясь, что измотанные походом воины Тимура разбредутся в поисках пищи. Благодаря его ошибке Тимур имел время для того, чтобы развернуть свои силы и прижать татар к берегу Волги, форсировав р. Кондурчу (приток Волги) севернее р. Сакмары. 18 июня 1391 г. Тимур опрокинул героически сражавшуюся татарскую конницу и притиснул татар к берегу Волги, переправа через которую в это время года была неосуществима. Тохтамышу как-то удалось убежать, но войско его было разбито, а жены, дети и имущество достались победителям.
Однако вопреки трактовке события Шереф ад-Дином победа Тимуру досталась дорого. Это видно из того, что он не стал развивать успех, не переправился на правый берег Волги, а ограничился собиранием разбежавшихся татарок и скота.
Видимо, резня на Кондурче унесла в мир иной стольких победителей, что уцелевшие были рады увезти добычу на захваченных у местных жителей телегах. Теперь на войско Тимура наступала южносибирская осень, спасаясь от которой, он быстро пересек пустыню, в октябре достиг Отрара и вернулся в «райскую область Самарканда»[1142] для того, чтобы вскоре узнать, что война с Тохтамышем не кончилась.
В самом деле, все правобережье Волги не было затронуто противником. Василий Дмитриевич с московской ратью хотя и пришел, «позван царем», на помощь хану, но сумел уклониться от участия в битве на Кондурче и убежать за р. Ик.[1143] и за Волгу. Оттуда он в обход Рязанской и Суздальской земель бежал степью за Дон. Проводники его заблудились, и князь Василий попал в Киев. Чтобы выбраться оттуда, он женился на дочери Витовта Софье и привез ее в Москву[1144]
После победы на Кондурче к Тимуру обратились царевичи Белой Орды, находившиеся у него на службе, с просьбой поручить им сбор людей из своих бывших улусов для приведения их к покорности завоевателю. Тимур доверился им и выдал ярлыки на выполнение поручения. Те, «веселые и довольные, отправились отыскивать свой иль»[1145] и не вернулись. Это свело на нет успех похода.
208. Измены
Победа Тимура при Кондурче больно ударила по Суздальско-Нижегородскому княжеству. Борис Константинович, лишенный татарской поддержки, вынужден был просить верности у своих бояр, а они его предали. Старший боярин, Василий Румянец, уговаривал Бориса: «Не печалься, господин князь! Все мы тебе верны и готовы головы свои сложить за тебя и кровь пролить!» Сам же Румянец пересылался с великим князем Василием.
То, что Василий Дмитриевич не порвал с разбитым ханом, было мудро. Возвращаясь из Киева с литовской женой и татарским послом в 1392 г., он отправил этого посла вместе со своими боярами в Нижний Новгород. Борис не хотел впускать их в город, но поддался на уговоры Румянца, советовавшего князю избегать конфликта. Но как только ханский посол и московские бояре вступили в город, зазвонили колокола, народу было объявлено, что Нижний Новгород принадлежит московскому князю, а князю Борису боярин Василий Румянец заявил: «Господин князь! Не надейся на нас. Мы уже не с тобою, а на тебя». И они оковали Бориса, его жену, детей и сторонников. Их развели по московским тюрьмам, где они и умерли.
После смерти Бориса Константиновича в 1394 г. сопротивление Москве возглавили его племянники Василий и Семен Дмитриевичи, но им пришлось покинуть Суздаль вследствие инертности народа. Потомки древних русичей не могли и не хотели тягаться с Москвой, где пассионарная энергия кипела и бурлила. Князья оказались одинокими. Десять лет они надеялись на помощь хана Тохтамыша, но тщетно. В 1401 г. семья Семена была захвачена московскими воеводами, и тогда сам он сдался москвичам и через пять месяцев умер в Вятке. Василий умер в 1403 г. дома, в Городце, который затем отошел к Москве.
Приобретение Нижегородской земли сразу закрепило главенство Москвы в Великороссии. Но как оно смогло осуществиться? Суздальские князья не уступали московским в предприимчивости, энергии, способностях, но были преданы и боярами, и горожанами, и даже крестьянами, не оказавшими им необходимой поддержки. Не то чтобы нижегородцы противились суздальским князьям, но они вели себя так вяло, что их позицию вполне можно было счесть изменой, поскольку она открыла московской рати дорогу в Нижний Новгород.
Однако обвинение в измене своему народу могли кинуть и граждане князьям, которые стали использовать татар и мордву для защиты своих прав. В 1399 г. Семен Дмитриевич привел на Нижний Новгород тысячу татар. После трехдневной осады нижегородцы открыли ворота за обещание не грабить их и не брать в плен. Повторилась московская драма: нижегородцев ободрали донага, а князь снял ответственность с себя, ибо он-де «в татарах не волен».
Когда же московские войска пришли на выручку нижегородцам, татары убежали, а москвичи повоевали Булгарскую землю, то нижегородцы искренне стали верноподданными московского князя. Так кого же считать изменниками: бояр или князей?
Думается, что равно тех и других. Картина гибели Суздальской земли слишком напоминает трагедию Древней Руси, распавшейся на уделы, беспринципно и безжалостно расправлявшиеся друг с другом. Уже в XIII в. исчезла из сознания князей и бояр сама категория верности, что характерно для фазы обскурации. Массы, как всегда, следовали примеру правителей и становились год от году беспомощнее. Почему же Москва составила исключение?
Это тоже вытекает из теории этногенеза. В деревнях шел естественный отбор. Пассионарные юноши становились «отроками», обслуживающими в походах князей и бояр. Их тогда называли «боярские дети», что отнюдь не подразумевало родства.
Пассионарные девицы, как, впрочем, и непассионарные, стремились удачно выйти замуж. Но в то мятежное время героями их девичьей мечты были храбрые воины, а перспектива вдовства перед этой мечтой меркла. Так Москва постепенно аккумулировала пассионарный генофонд России.
Разумеется, «отроков» надо было кормить и одевать. Но богатая митрополия поддерживала Москву не только духовно, но и материально. Поэтому у великого князя Василия хватило денег не только на бытовые нужды, но и на «выход» татарскому хану. Тохтамыш это учел и изменил дружбе и честному слову: он не вступился за своего друга Бориса Константиновича, а дал в 1392 г. Василию Дмитриевичу ярлык на Нижний Новгород, Городец, Мещеру и Тарусу.[1146] Этим хан обеспечил свой тыл в будущей войне с Тимуром, которой от него требовали его собственные беки и огланы. А то, что он этим деянием заложил основание будущего величия России, было ему невдомек. Поэтому за этот поступок он благодарности не заслуживает.
Не менее свирепствовал дух предательства в стане Тимура. Когда Тохтамыш овладел Белой Ордой, его враги — дети Урусхана Койричак-оглан и Темир-Кутлуг и их друзья Кунче-оглан и мурза Едигей (Идигу) — пришли к Тимуру и попросили принять их на службу. Тимур оказал им ласку и милость, одарил их, а с Кунче-огланом часто играл в нарды и шахматы.[1147]
Пока шли бои с Тохтамышем, царевичи показали себя героями, но в 1391 г., оказавшись в родных степях, они отпросились собирать разбежавшийся народ. Из них вернулся только Кунче-оглан. Темир-Кутлуг и Едигей предпочли заняться возрождением Белой Орды. Кунче-оглан вернулся, но когда услышал, что на престол Белой Орды сел Темир-Кутлуг, «сердце его раздвоилось», и однажды ночью он убежал в родную степь, а впоследствии даже перешел к Тохтамышу и участвовал в битве на Тереке против Тимура, ибо ненавидел Темир-Кутлуга.[1148]
Верным Тимуру остался только Койричак, за что был возведен в 1395 г. на престол улуса Джучиева, но «через некоторое время умер».[1149] Тем не менее Белая Орда возродилась, возглавил ее Темир-Кутлуг, слушавшийся своего советника мурзу Едигея. Это обстоятельство имело огромные последствия для мировой истории.
То, что Василий Дмитриевич не порвал с разбитым ханом, было мудро. Возвращаясь из Киева с литовской женой и татарским послом в 1392 г., он отправил этого посла вместе со своими боярами в Нижний Новгород. Борис не хотел впускать их в город, но поддался на уговоры Румянца, советовавшего князю избегать конфликта. Но как только ханский посол и московские бояре вступили в город, зазвонили колокола, народу было объявлено, что Нижний Новгород принадлежит московскому князю, а князю Борису боярин Василий Румянец заявил: «Господин князь! Не надейся на нас. Мы уже не с тобою, а на тебя». И они оковали Бориса, его жену, детей и сторонников. Их развели по московским тюрьмам, где они и умерли.
После смерти Бориса Константиновича в 1394 г. сопротивление Москве возглавили его племянники Василий и Семен Дмитриевичи, но им пришлось покинуть Суздаль вследствие инертности народа. Потомки древних русичей не могли и не хотели тягаться с Москвой, где пассионарная энергия кипела и бурлила. Князья оказались одинокими. Десять лет они надеялись на помощь хана Тохтамыша, но тщетно. В 1401 г. семья Семена была захвачена московскими воеводами, и тогда сам он сдался москвичам и через пять месяцев умер в Вятке. Василий умер в 1403 г. дома, в Городце, который затем отошел к Москве.
Приобретение Нижегородской земли сразу закрепило главенство Москвы в Великороссии. Но как оно смогло осуществиться? Суздальские князья не уступали московским в предприимчивости, энергии, способностях, но были преданы и боярами, и горожанами, и даже крестьянами, не оказавшими им необходимой поддержки. Не то чтобы нижегородцы противились суздальским князьям, но они вели себя так вяло, что их позицию вполне можно было счесть изменой, поскольку она открыла московской рати дорогу в Нижний Новгород.
Однако обвинение в измене своему народу могли кинуть и граждане князьям, которые стали использовать татар и мордву для защиты своих прав. В 1399 г. Семен Дмитриевич привел на Нижний Новгород тысячу татар. После трехдневной осады нижегородцы открыли ворота за обещание не грабить их и не брать в плен. Повторилась московская драма: нижегородцев ободрали донага, а князь снял ответственность с себя, ибо он-де «в татарах не волен».
Когда же московские войска пришли на выручку нижегородцам, татары убежали, а москвичи повоевали Булгарскую землю, то нижегородцы искренне стали верноподданными московского князя. Так кого же считать изменниками: бояр или князей?
Думается, что равно тех и других. Картина гибели Суздальской земли слишком напоминает трагедию Древней Руси, распавшейся на уделы, беспринципно и безжалостно расправлявшиеся друг с другом. Уже в XIII в. исчезла из сознания князей и бояр сама категория верности, что характерно для фазы обскурации. Массы, как всегда, следовали примеру правителей и становились год от году беспомощнее. Почему же Москва составила исключение?
Это тоже вытекает из теории этногенеза. В деревнях шел естественный отбор. Пассионарные юноши становились «отроками», обслуживающими в походах князей и бояр. Их тогда называли «боярские дети», что отнюдь не подразумевало родства.
Пассионарные девицы, как, впрочем, и непассионарные, стремились удачно выйти замуж. Но в то мятежное время героями их девичьей мечты были храбрые воины, а перспектива вдовства перед этой мечтой меркла. Так Москва постепенно аккумулировала пассионарный генофонд России.
Разумеется, «отроков» надо было кормить и одевать. Но богатая митрополия поддерживала Москву не только духовно, но и материально. Поэтому у великого князя Василия хватило денег не только на бытовые нужды, но и на «выход» татарскому хану. Тохтамыш это учел и изменил дружбе и честному слову: он не вступился за своего друга Бориса Константиновича, а дал в 1392 г. Василию Дмитриевичу ярлык на Нижний Новгород, Городец, Мещеру и Тарусу.[1146] Этим хан обеспечил свой тыл в будущей войне с Тимуром, которой от него требовали его собственные беки и огланы. А то, что он этим деянием заложил основание будущего величия России, было ему невдомек. Поэтому за этот поступок он благодарности не заслуживает.
Не менее свирепствовал дух предательства в стане Тимура. Когда Тохтамыш овладел Белой Ордой, его враги — дети Урусхана Койричак-оглан и Темир-Кутлуг и их друзья Кунче-оглан и мурза Едигей (Идигу) — пришли к Тимуру и попросили принять их на службу. Тимур оказал им ласку и милость, одарил их, а с Кунче-огланом часто играл в нарды и шахматы.[1147]
Пока шли бои с Тохтамышем, царевичи показали себя героями, но в 1391 г., оказавшись в родных степях, они отпросились собирать разбежавшийся народ. Из них вернулся только Кунче-оглан. Темир-Кутлуг и Едигей предпочли заняться возрождением Белой Орды. Кунче-оглан вернулся, но когда услышал, что на престол Белой Орды сел Темир-Кутлуг, «сердце его раздвоилось», и однажды ночью он убежал в родную степь, а впоследствии даже перешел к Тохтамышу и участвовал в битве на Тереке против Тимура, ибо ненавидел Темир-Кутлуга.[1148]
Верным Тимуру остался только Койричак, за что был возведен в 1395 г. на престол улуса Джучиева, но «через некоторое время умер».[1149] Тем не менее Белая Орда возродилась, возглавил ее Темир-Кутлуг, слушавшийся своего советника мурзу Едигея. Это обстоятельство имело огромные последствия для мировой истории.
209. На Кавказе
В это самое время Тохтамыш вернулся в Орду и собрал вокруг себя огланов и беков. Такая формулировка характерна для традиционной исторической методики, но с учетом данных этнологии ее следует повернуть на 180 градусов. Огланы и беки Синей Орды призвали назад бежавшего хана, сплотились вокруг престола и заставили Тохтамыша вести их на ненавистных им джагатаев, убивших их братьев и уведших в неволю их прекрасных жен и дочерей.
Вряд ли ими руководил политический расчет. Тимур потерял так много людей во время победы на Кондурче, что ему было бы выгоднее одерживать победы в Передней Азии над туркменами Черного и Белого барана,[1150] нежели терять людей в бесперспективной степной войне. Его должно было удовлетворить возрождение Белой Орды, где царевичи (дети Урус-хана) Койричак, Темир-Кутлуг, Кунче-оглан и мурза Едигей, будучи врагами Тохтамыша, составили барьер между Самаркандом и Сараем. Хотя Средняя Азия была надежно изолирована от Сибири, беки и огланы правобережья Волги нашли способ ударить по ненавистному врагу.
Они заставили Тохтамыша договориться с грузинским царем Георгием VII о пропуске татарских войск в Закавказье через Дарьяльское ущелье. Тимур, узнав об этом, бросил войска на Грузию (1394),[1151] но не имел успеха. А за это время Тохтамыш провел войско через Дербент и дошел до низовий Куры.
Тимур немедленно оттянул войско из Грузии и, объединив его с иранским корпусом, двинулся против Тохтамыша. Татарское войско, не приняв боя, отступило за Дербент, что дало Тимуру передышку до весны 1395 г.
Эта война в данный момент была Тимуру не нужна. Поэтому он отправил Тохтамышу письмо-ультиматум: «Во имя Всемогущего Бога спрашиваю тебя: с каким намерением ты, хан кыпчакский, управляемый демоном гордости, вновь взялся за оружие? Разве ты забыл нашу последнюю войну, когда рука моя обратила в прах твои силы, богатства и власть? Образумься, неблагодарный! Вспомни, сколь многим ты мне обязан. Но есть еще время, ты можешь уйти от возмездия. Хочешь ли ты мира, хочешь ли войны? Избирай. Я же готов идти на то и на другое. Но помни, что на этот раз тебе не будет пощады».[1152]
По словам Шереф ад-Дина, Тохтамыш был готов на компромисс, но «эмиры его, вследствие крайнего невежества и упорства, оказали сопротивление, внесли смуту в это дело, и… Тохтамыш-хан вследствие речей этих несчастных… в ответе своем на письмо Тимура написал грубые выражения».[1153] Тимур разгневался и двинул войско на север через Дербентский проход.
Первой жертвой войск Тимура оказался народец кайтаки — племя, обитавшее на северных склонах Дагестана. Тимур приказал истребить «этих неверных». Это вызвало задержку наступления, и Тохтамыш успел послать авангард своего войска с заданием задержать Тимура на рубеже р. Кой-Су. Это было разумно, так как Кой-Су течет в очень глубоком ущелье и переправа через столь быструю реку трудна.
Но Тимур перевел отборный отряд выше по течению, к крепости Тарки, и отбросил татарский отряд за Терек. Преследуя противника, Тимур перешел через Терек, и туда же подтянул свое войско Тохтамыш. Там и произошел бой, решивший судьбу татарского этноса.
В истории иногда бывают роковые мгновения, которые определяют ход дальнейших событий на относительно короткий период. Эти зигзаги истории рано или поздно сливаются с главным направлением этногенеза или социогенеза, но участникам событий и даже поколениям они приносят либо славу, либо гибель, а последствия их тянутся десятилетиями или одним-двумя веками. Там, где царит вероятность, детерминизм неуместен.
Столкновение Тохтамыша с Тимуром было не случайной войной местного значения. Оно происходило на уровне суперэтническом, ибо великая степная культура защищалась от не менее великой городской культуры Ближнего Востока — мусульманской. Соперничество этих суперэтнических целостностей вспыхивало и затухало неоднократно, но описываемый нами период начался в XI в. (миграция куманов из Сибири в Причерноморье) и закончился в XVI в. (победа Шейбани-хана над Бабуром). В 1395 г. участники событий помнили о походах Чингиса, но никто из них не мог предугадать результатов войны, которой суждено будет изменить лик Евразии. Да это им и не казалось важным. Существенно было то, что либо Синяя Орда уцелеет и подавит мятежных эмиров Мавераннахра, либо она падет и рассыплется в прах, а гулямы Тимура привезут в Самарканд и Бухару золото, меха и волооких красавиц.
Вряд ли ими руководил политический расчет. Тимур потерял так много людей во время победы на Кондурче, что ему было бы выгоднее одерживать победы в Передней Азии над туркменами Черного и Белого барана,[1150] нежели терять людей в бесперспективной степной войне. Его должно было удовлетворить возрождение Белой Орды, где царевичи (дети Урус-хана) Койричак, Темир-Кутлуг, Кунче-оглан и мурза Едигей, будучи врагами Тохтамыша, составили барьер между Самаркандом и Сараем. Хотя Средняя Азия была надежно изолирована от Сибири, беки и огланы правобережья Волги нашли способ ударить по ненавистному врагу.
Они заставили Тохтамыша договориться с грузинским царем Георгием VII о пропуске татарских войск в Закавказье через Дарьяльское ущелье. Тимур, узнав об этом, бросил войска на Грузию (1394),[1151] но не имел успеха. А за это время Тохтамыш провел войско через Дербент и дошел до низовий Куры.
Тимур немедленно оттянул войско из Грузии и, объединив его с иранским корпусом, двинулся против Тохтамыша. Татарское войско, не приняв боя, отступило за Дербент, что дало Тимуру передышку до весны 1395 г.
Эта война в данный момент была Тимуру не нужна. Поэтому он отправил Тохтамышу письмо-ультиматум: «Во имя Всемогущего Бога спрашиваю тебя: с каким намерением ты, хан кыпчакский, управляемый демоном гордости, вновь взялся за оружие? Разве ты забыл нашу последнюю войну, когда рука моя обратила в прах твои силы, богатства и власть? Образумься, неблагодарный! Вспомни, сколь многим ты мне обязан. Но есть еще время, ты можешь уйти от возмездия. Хочешь ли ты мира, хочешь ли войны? Избирай. Я же готов идти на то и на другое. Но помни, что на этот раз тебе не будет пощады».[1152]
По словам Шереф ад-Дина, Тохтамыш был готов на компромисс, но «эмиры его, вследствие крайнего невежества и упорства, оказали сопротивление, внесли смуту в это дело, и… Тохтамыш-хан вследствие речей этих несчастных… в ответе своем на письмо Тимура написал грубые выражения».[1153] Тимур разгневался и двинул войско на север через Дербентский проход.
Первой жертвой войск Тимура оказался народец кайтаки — племя, обитавшее на северных склонах Дагестана. Тимур приказал истребить «этих неверных». Это вызвало задержку наступления, и Тохтамыш успел послать авангард своего войска с заданием задержать Тимура на рубеже р. Кой-Су. Это было разумно, так как Кой-Су течет в очень глубоком ущелье и переправа через столь быструю реку трудна.
Но Тимур перевел отборный отряд выше по течению, к крепости Тарки, и отбросил татарский отряд за Терек. Преследуя противника, Тимур перешел через Терек, и туда же подтянул свое войско Тохтамыш. Там и произошел бой, решивший судьбу татарского этноса.
В истории иногда бывают роковые мгновения, которые определяют ход дальнейших событий на относительно короткий период. Эти зигзаги истории рано или поздно сливаются с главным направлением этногенеза или социогенеза, но участникам событий и даже поколениям они приносят либо славу, либо гибель, а последствия их тянутся десятилетиями или одним-двумя веками. Там, где царит вероятность, детерминизм неуместен.
Столкновение Тохтамыша с Тимуром было не случайной войной местного значения. Оно происходило на уровне суперэтническом, ибо великая степная культура защищалась от не менее великой городской культуры Ближнего Востока — мусульманской. Соперничество этих суперэтнических целостностей вспыхивало и затухало неоднократно, но описываемый нами период начался в XI в. (миграция куманов из Сибири в Причерноморье) и закончился в XVI в. (победа Шейбани-хана над Бабуром). В 1395 г. участники событий помнили о походах Чингиса, но никто из них не мог предугадать результатов войны, которой суждено будет изменить лик Евразии. Да это им и не казалось важным. Существенно было то, что либо Синяя Орда уцелеет и подавит мятежных эмиров Мавераннахра, либо она падет и рассыплется в прах, а гулямы Тимура привезут в Самарканд и Бухару золото, меха и волооких красавиц.