Страница:
При чтении каждого пункта король одобрительно кивал. Однако дослушать до конца ему не довелось. В комнату упругим шагом вошел еще один утренний посетитель – коротко стриженный мужчина с лицом, не ведающим печати сомнения. Почти одновременно с ним вбежали: парикмахер его величества с гребенкой и раскаленными щипцами для завивки волос и камердинер с королевским костюмом для верховой езды через плечо и сапогами наперевес.
Король отодвинул кресло от стола, откинулся на спинку и протянул ноги к камердинеру. Тем временем парикмахер ухватил его величество щипцами за локон.
Стриженный мужчина размотал перед королем длинный свиток и заговорил, бодро бросаясь короткими, энергичными фразами:
– Вот. Извольте видеть. За неделю все-таки накопилось. Это – только к смертной казни. Прошу утвердить. Остальных мы сами.
Ольгерд рассеянно взял список и, стараясь не двигать головой, пробежал глазами ряд имен и фамилий, которые решительно ничего ему не говорили. Тем временем краснолицый зудел у короля над ухом:
– …И я вынужден настаивать на своем старом проекте стращения фрейлины Эвелины Лэм путем подкладывания живой лягушки в ее ридикюль для ношения портретов, локонов и писем усопших любовников. Человек для отлова лягушки уже отряжен…
– Хорошо-хорошо, согласен-согласен, – бормотал Ольгерд.
Парикмахер закончил терзать и без того пышную шевелюру его величества, откланялся и вышел.
Вскоре была застегнута последняя блестящая пуговица на камзоле, после чего удалился и камердинер.
Король подмахнул список назначенных на казнь и таким образом избавился от палача. Расставаться же с краснолицым – это был Людвиг-сенешаль – он не торопился.
Но тут из угла снова выдвинулся забытый на время старец. Завидев его, Ольгерд смешался:
– А вы… э… собственно, по какому делу? Вам назначено?
– Мое имя Огнедум Всесведущий, – торжественно провозгласил старец. – Не считаю возможным долее утаивать мои уникальные таланты. Это было бы преступлением против государства.
В разговор вмешался сенешаль:
– Изложите подробнее, в чем они заключаются, ваши уникальные таланты, и мы тотчас изыщем для вас достойное место в придворном штате.
– Ураганы. Землетрясения. Наводнения. Извержения (вулканов). Градобитие с целью уничтожения урожаев потенциального противника. Моровая язва… Диапазон моих возможностей очень широк. Я провижу высшую мудрость сущего.
Глаза у короля и сенешаля загорелись одинаковым огнем.
– Да вы просто находка, милейший! – вскричал сенешаль и фамильярно облапил Огнедума за плечи. – Фейерверки? Живые картины? Огненные шутихи? Иллюзорные скамейки?
– Я вам не шут, милостивый государь! – произнес старец, оскорбленно отстраняясь.
– Разве вы не колдун? – удивился Ольгерд.
– Прошу вас оградить меня от невежества ваших подданных, ваше величество. Я – энвольтатор!
– А что такое энвольтатор? – спросил Ольгерд.
– Колдун… в самом широком смысле этого детерминанта, – не теряя достоинства, ответил старец.
В этот момент к королю зашел псарь с докладом о том, что верные борзые его величества с нетерпением ждут его к своей утренней трапезе. Король небрежно простился со старцем и отправился на псарню. Огнедум покинул его мысли раньше, чем сам король покинул комнату.
Таково было первое появление Огнедума Всесведущего при дворе Ольгерда Счастливого.
Согласно официальной доктрине, принятой при этом дворе, каждый новый приближенный должен был проявить себя в качестве забавного собеседника, а в лучшем случае – и затейника. Проверить, на что способен Огнедум, было поручено нескольким искусным придворным, которые приступили к выполнению задания в тот же вечер, на торжественном ужине. Ужин давали в честь начавшегося нереста ундин в верховьях Синей реки.
Разговор, естественно, зашел о рыбачьих и охотничьих утехах.
Огнедум выслушивал все эти истории, сохраняя на лице презрительную мину. Желая раззадорить его, придворные Ольгерда громоздили нелепость на нелепость. В ход пошли куропатки размером с кабана и столь же свирепые, саблезубые олени с острыми шпорами на задних ногах, ядовитые сороконожки длиною в кучерский кнут…
Наконец старец отставил кубок с вином, промокнул салфеткой губы и уронил:
– Все это детские забавы по сравнению с тем, что перевидал я на своем веку. Да… Как профессионал, скажу: повезло вам, крепко повезло, коли дело ограничилось ядовитыми сороконожками! Мир кишит чудовищами, о которых вы, как я погляжу, никогда не слыхивали. Оно и неудивительно. Для того и существуем мы, одинокие странники, для того и выходим один на один на смертный бой со злом, чтобы честной люд мог есть, пить и веселиться. Да, моя стезя темна, но в сердце моем нет места страху, ибо всегда и во всем я привык полагаться только на самого себя и на высшую мудрость сущего.
Слушатели были в полном восторге. Они обменивались быстрыми ликующими взглядами. Одна из дам, как бы в избытке чувств, прикрыла лицо рукавом. Людвиг-сенешаль теребил себя за ус и, казалось, что-то прикидывал в уме. Он незаметно подтолкнул ногой под столом сидевшую напротив девицу Розалинду, и та, поспешно состроив умильную улыбку, обратилась к Огнедуму:
– О, как потрясающе! У меня прямо мурашки по всему телу… Прямо вся спина в мурашках! Как будто я в муравейнике… Так и бегают!
– Ну-ну, дитя мое. – Старец успокаивающе похлопал ее по руке. – Уверяю вас, встречи с монстрами вам не грозят. Для того и на страже мы, энвольтаторы… Помню смертельную схватку с мантикорой в Погибельном Болоте… Из всех тварей мантикора наиболее опасна.
– Это та, у которой сверху все как у женщины, а снизу все как у осла? – осведомился художник пан Кысь.
Девица Розалинда слегка покраснела:
– Фу, какие гадости вы говорите, пан Кысь. Я не сомневаюсь, что наш достопочтенный гость никогда в жизни не опускался ни до чего подобного.
– Отчего же, – с тонкой улыбкой возразил старец. – Существо, которое столь красочно обрисовал ваш друг, дитя мое, именуется онагрогермафродитом. Доводилось мне схлестнуться в непримиримой битве и с таким. Подверженный множеству пороков, похитил он дочь одного мелкопоместного барона и, не подоспей я вовремя, подверг бы бедняжку всем надругательствам сразу.
– Я мечтаю создать серию картонов для гобеленов на тему «Подвиги Огнедума», – снова вмешался в разговор художник.
Старец повольготней устроился в своем кресле и одарил художника благосклонной улыбкой:
– Для того, кто видел мантикору так близко, как вы сейчас видите меня, описать ее не составит ни малейшего труда. Тварь сия преогромна, обладает туловищем змеи, хвостом скорпиона, причем с кусачею мордой на срамном месте, и головою женщины, весьма свирепой и безобразной на вид. Грива у нее львиная, борода же как у козла.
– Неужели вам не было страшно? – спросила девица Розалинда.
Старец снисходительно махнул рукой.
– Ну… может быть, самую малость. Когда она обвила меня кольцами своего тела и пыталась уязвить хвостом. Но я знал, как следует поступать! Я надавил на болевые точки у нее за ушами. У мантикоры есть такие болевые точки за ушами, о которых мне было хорошо известно, поэтому-то я почти не испытывал страха. И что же? Мантикора тотчас утратила волю к победе, после чего я беспрепятственно изрубил ее на куски. Дело, как видите, самое простое.
– Для профессионала – несомненно, – поддакнул Людвиг. – Но для любителей, вроде нас…
– Никто и не говорит, что подобными вещами должны заниматься дилетанты, – отозвался старец снисходительно.
Другая придворная дама, Лорелея Дратхаар, в восторге захлопала в ладоши:
– О, пожалуйста, умоляю, расскажите еще какой-нибудь случай! Обожаю случаи.
Огнедум охотно выполнил просьбу прелестной Лорелеи, ну а кроме того, по собственному почину, рассказал еще несколько историй. Каждая из них венчалась сокрушительной победой Всесведущего над злыми силами.
На вечернем совещании у короля Людвиг-сенешаль с удовлетворением докладывал его величеству, что старец – фигура весьма перспективная. Король слушал, постукивая пальцами по столу и глядя в сторону. Когда сенешаль закончил, обронил:
– А по-моему, старикашка препакостный. И врет скучно. Без всякой фантазии.
– Может, не следует рубить сплеча, ваше величество? Некоторым дамам понравилось…
– Злой он, – задумчиво сказал Ольгерд. – Обязательно надо ему порвать на куски, разрубить, разнести в клочья – и чтоб кишки на заборе… А сам наверняка мышей боится. Терпеть таких не могу.
Людвиг встал и поклонился.
– Я подумаю, что можно сделать, ваше величество.
Несколько дней после этого разговора ничего особенного не происходило. Двор жил обычной жизнью.
На исходе пятого дня возле королевского замка показался всадник: забрызган грязью, лицо искажено страхом.
– Беда, государь! – закричал он, спешиваясь.
Ему тотчас поднесли квасу, лошадь увели, а гонца проводили в пиршественный зал, где придворные вместе с королем играли в буриме.
Игра была немедленно остановлена, и гонец рассказал ужасную историю. Говорил он сбивчиво, то и дело хватаясь за кувшин с молодым вином.
– С утра в седле! – выкашливал он между жадными глотками. – Как оно случилось, так сразу вскочил. Помчался! Ну, думаю, его величество должен узнать об этом первый! Вот как оно все вышло… Выхожу я утром к нашему колодцу, а ОНА там уже сидит. Косу в колодец свесила и шерудит там чего-то. Не иначе, воду портит. Я ЕЙ: «Кыш, мол, проклятая!» А ОНА – шипеть! Клычищи-то оскалила… Тут я, признаться, перетрусил. Эдакая страхолюдина. А ОНА, милые мои, поднялась – и на меня, на меня! Так и поперла, не при дамах будь сказано! Ростом не очень большая, пониже человека. Но клыки и когти… А главное, больно уж обличьем ОНА… – гонец мучительно задвигал пальцами, подбирая слово, – …жуткая. Ну, думаю, а как заколдует? Эдак и мать родная потом не признает, свои же мужики на вилы поднимут… Обрубил я у НЕЕ косу ножом – говорят, в волосах у НИХ вся сила… ОНА, конечно, убежала, но я так думаю, еще вернется. Извести бы ЕЕ надо. Страшно жить с эдакой пакостью под боком.
Слушая гонца, Огнедум Всесведущий даже раскраснелся от волнения. Все выспрашивал да выведывал. Не давал оголодавшему гонцу ни печеной уточке должное отдать, ни яблочком как следует закусить. Впился пиявицей. Какова ОНА из себя: зубы, когти, морда, чешуя, шипы, жало? И если жало, то где именно?
В конце концов королевский энвольтатор пришел к выводу, что воду в колодце мутила бородавчатая канутикора; изъясняясь проще – собакодева, из того же разряда нечисти, что и мантикора, только менее ядовитая.
– Хорошо бы еще на косу взглянуть, – добавил Огнедум.
Гонец сокрушенно развел руками и объяснил, что это никак невозможно, поскольку коса превратилась в змею, укусила деревенского старосту за указательный палец и с тем скрылась в высокой густой траве.
Огнедум задумчиво пожевал бороду.
– Разумеется, разумеется… Картина совершенно ясная. В моей практике…
– Необходимо как можно скорее уничтожить супостата! – вскричал Людвиг-сенешаль. – Завтра же с утра выступаем. Что скажете, ваше величество?
– Долг короля – оберегать покой верноподданных, – произнес Ольгерд.
– Я как энвольтатор считаю своей прямой обязанностью возглавить отряд, – вмешался старец. – Вам повезло, господа! Вы увидите мастера за работой.
Гонец, словно не веря своим ушам, переводил взгляд с короля на Огнедума.
– Как вы добры! – вскричал он наконец. – О, как вы добры, ваше величество!
По приказу короля, слуги принесли подробную карту королевства, а гонец показал, где находится зловещий колодец. Срочно вызвали верховного псаря, распорядителя охоты и королевского маршала. Собрался экстренный ночной совет в покоях короля. Был разработан безупречный план окружения, поимки и уничтожения канутикоры.
Огнедум объявил, что удаляется в уединенные покои, дабы зарядить посох космическими энергиями. Все остальные вооружились рогатинами и, по совету Ольгерда, остались в зале заседаний, куда слуги должны были доставить обильный и сытный ранний завтрак.
На рассвете кавалькада выступила в путь.
Впереди ехал король, весь в белом, с широкой золотой цепью на шее. Следом за ним – старец, облаченный в черные одежды и темно-фиолетовый бархатный плащ. В руке он держал деревянный лакированный посох в виде застывшей змеи. За ними следовал цвет рыцарства, несколько придворных дам и гонец, имевший вид встрепанный и слегка ошеломленный.
Березки и елочки обступили лесную дорогу. Птицы громко пели. В синем небе не было ни облачка. Пару раз встречались босоногие вилланочки с косами и вилами на плечах.
Охотники миновали деревню и вступили в дубовую рощу, где, согласно стратегическим расчетам, скрывалось чудовище.
Несколько молодых придворных поскакали вперед, чтобы обойти его с флангов, зажать в клещи и погнать прямо на Огнедума с его заряженным посохом.
Бездействие не затянулось. Вскоре между деревьями замелькали пестрые одежды придворных, и вдруг из чащи опрометью выскочило странное существо. Оно завертелось волчком перед лошадью Огнедума. От неожиданности конь Ольгерда попятился, а одна из дам взвизгнула.
Энвольтатор заметно побледнел, и видно было, что он с трудом удерживается от желания немедленно пуститься в бегство.
Зверюга и впрямь наводила леденящий страх. И не размерами, нет. А какой-то жуткой противоестественностью своего облика. Морда зверя была отвратительным подобием женского лица. Рот кривился в глумливой ухмылке, небольшие глаза светились нечеловеческим умом и время от времени вспыхивали желтыми огнями. У твари имелась пара женских грудей с бесстыдно торчащими фиолетовыми сосками, рыжая коса, наполовину обрубленная отважным простолюдином, и длинный голый хвост.
Омерзительное чудовище скакало на месте и испускало сдавленные хриплые звуки, похожие на собачье рычание.
Огнедум протянул руку с посохом, страшно напрягся и вздрагивающим голосом принялся призывать различных духов, повелевая им спуститься и поразить мерзкое отродье. От натуги лицо энвольтатора сделалось пунцовым. Он резко выдыхал через нос, издавал странные горловые звуки, рассекал посохом воздух. Пот градом катился по его лицу.
Чудовище то подбегало, стелясь по земле, то вдруг отскакивало, однако издыхать не спешило.
– Я измотаю его заклинаниями, – пропыхтел Огнедум, обращаясь к королю, – а вы тем временем готовьте рогатины.
Ольгерд дал знак придворным. Над напомаженными и завитыми головами приближенных короля взметнулся лес рогатин. Огнедум набрал полную грудь воздуха и громовым голосом проревел:
– Силами Зефирот, силами Эфирот, силами Сапфирот, силами Кефирот заклинаю тебя: пади, умри, издохни!
И тут произошло давно ожидаемое чудо. Заслышав эту речь, чудовище повалилось набок и замерло в неподвижности.
Энвольтатор отер лицо ладонью.
– Оно мертво? – послышался голос из толпы придворных.
– Надеюсь. Я применил чрезвычайно могущественное заклинание.
– Великолепно! – воскликнул Ольгерд.
– В жизни не видел ничего подобного! – поддержал короля Людвиг.
– Ах, я вся в мурашках! – вскричала девица Розалинда. – У меня даже в волосах мурашки!
– Да, натерпелись мы страху, – сказал простолюдин. – Уж не знаю, как вас отблагодарить.
Рыцари Ольгерда наперебой восхваляли Огнедума:
– Вот это да! Силища! Слава Огнедуму!
– Это всего лишь профессионально выполненная работа. – С этими словами Огнедум спешился и приблизился к поверженной жертве. Не без опаски потрогал ее ногой. Канутикора не подавала признаков жизни. С торжествующей улыбкой Огнедум повернулся к королю и широко развел руками.
– Оно воистину мертво! – провозгласил он.
– Слава! – крикнул Ольгерд и коротко хлопнул в ладоши.
И тут случилась ужасная вещь.
Дохлая канутикора внезапно воспряла, поднялась на задние лапы и завертелась на месте.
Полуоткрыв рот, выронив посох и онемев, энвольтатор наблюдал за этой дьявольской пляской. Глаза Огнедума медленно вылезали из орбит. Борода мелко тряслась.
Тем временем с чудовища осыпались груди, сначала левая, потом правая. Прекратив плясать, оно уселось на задние лапы и принялось яростно чесать себя за ухом.
Огнедум сделал несколько шагов назад и слабо вскрикнул:
– Не… не…
Отлепилась и улетела в кусты маска, открывая плутоватую собачью мордочку…
Ольгерд присвистнул. Разоблаченная канутикора подбежала к лошади короля, ластясь и виляя хвостом. Король, смеясь, наклонился и взял собаку в седло.
– Слава! – крикнул он еще раз.
– Слава! – поддержал его могучий хор рыцарей.
Кругом творилось невообразимое. Рыцари и дамы обнимались, девица Розалинда громко икала, сенешаль пал лицом в гриву своего коня и давился рыданиями…
Постепенно Огнедум приходил в себя. Выражение растерянности на его лице сменилось холодным бешенством.
Король отер слезы, спустил собаку на землю и обратился к разъяренному энвольтатору:
– Поистине, вы были великолепны! От своего имени, а также от имени всего нашего рыцарства благодарю вас за доставленное удовольствие. Эй, Людвиг фон Айзенвинтер! Орден господину энвольтатору!
Огнедум подобрал свой посох, пнул собаку и сквозь зубы вымолвил:
– Вы еще горько пожалеете. О, вы восплачете! Вы навсегда запомните этот день. А ты, Ольгерд Счастливый, вовек останешься Ольгердом Плачевным.
С этими словами он повернулся и зашагал прочь, направляясь в чащу леса.
Следующий день был посвящен параду воздушных змеев, и об обиженном энвольтаторе было забыто. Огнедум удалился в добровольное изгнание, так что никто не мог найти к нему дороги. Впрочем, никто и не пытался. Угрозы старца также никем не были приняты всерьез.
Поэтому появление диковинной кометы, прочертившей ночное небо приблизительно месяц спустя после охоты на канутикору, никто и не связывал с угрозами Огнедума.
Комета действительно была доселе не виданная. Она представляла собой как бы огненную голову со стоящими дыбом волосами и длинными, волочащимися из перерубленной шеи жилами. Воистину, каково же было благополучие подданных Ольгерда Счастливого, если никто не усмотрел в таком небесном явлении зловещего предзнаменования!
Напротив. Комета послужила поводом к новому ночному празднеству. При ее ярком свете устраивались танцы, крыши домов и балконы заполнились нарядно одетыми людьми. Сочинялись поэтические экспромты, в которых высказывались различные куртуазные предположения по поводу того, чья это голова и с какой целью летит она по небу (возможно, чтобы заглянуть в спальню к красотке Маго, когда та поправляет кружева на своих панталончиках и т.п.).
Под утро комета начала бледнеть, а с восходом солнца навсегда исчезла.
Жизнь в королевстве пошла своим чередом. Селяне отправились на поля, художники – на плэнер, король Ольгерд – в Маршальский зал, стены которого украшали многочисленные портреты потомков, желая выпить там чашечку кофе и поразмыслить о грядущем.
К полудню небо заволокло грозовыми тучами. Стало темно, как ночью. Сквозь густую пелену проступили тусклые ободки трех солнц, как бы нанизанных друг на друга. Возгремел ужасный гром, и туча разразилась градом из дохлых лягушек.
Лягушки были повсюду. На них валялись собаки, от них шарахались лошади и придворные дамы. Они норовили попасть в кастрюлю с супом. Они насмерть забили двух лебедей во рву королевского замка. От них вспучило Синюю реку…
Но и тут жизнерадостные и легкомысленные обитатели королевства Пяти Рек не усмотрели никакой угрозы. Туча вскоре рассеялась без следа, вечер наступил ясный, а уже наутро лягушачья тема сделалась излюбленной у парикмахеров, модельеров и кондитеров. Возникли платья цвета «лягушка в тумане», прическа «лягушачья горка» со специальными букольками «икра лягушки-ревуна», камзол покроя «головастик» и суфле «лапки кверху».
Единственным человеком во дворце, на кого этот град произвел неизгладимое впечатление, был истопник Вава, дюжий бородатый мужичина с задумчивым и каким-то сумасшедшим взглядом. Вава впал в непонятную тоску и несколько дней слонялся по дворцу, ничем не занимаясь и бессвязно стеная. А затем он бесследно исчез, и лишь много лет спустя стало очевидно, что истопник Вава, снедаемый меланхолией, обратился в камень.
Серая тень медленно наползала на королевство. Разрушительная работа совершалась исподволь, постепенно. Не было нашествия врагов, не косила людей моровая язва, засухи и неурожаи не поражали землю. Все шло как будто своим чередом.
И в самом деле, стоило ли бить в набат оттого, что женщины внезапно перестали петь за работой, а мужчины больше не собирались по вечерам за кружкой пива?
То один, то другой придворный под разными предлогами уклонялся от участия в увеселениях. Усама Унылопевец вдруг сделался популярным поэтом. И вот наконец настал тот день, когда король безмолвно перечеркнул список развлечений жирной чертой, вздохнул и проговорил печально:
– Не хочу.
Феи покинули страну раньше обычного.
Один из наиболее стойких лютнистов его величества пытался исполнить веселую песню, но случилось непредвиденное – лопнувшая струна едва не выбила ему глаз. Раздосадованный музыкант бросил лютню на пол, а когда она разлетелась на множество обломков, разрыдался и навсегда оставил двор.
Бархатные папки с листами буриме, портреты фей, изящные тома любовных стихотворений, полных грациозной иронии, рукописные дневники влюбленных, Великая Хроника Королевских Шалостей, сборники пародий, подражаний и эпиграмм, ноты, украшенные на полях забавными миниатюрами, – все это покрывалось пылью в библиотеке.
Охваченные тоской, снедаемые скукой, люди сидели по домам, бесцельно слонялись из угла в угол или занимались повседневными делами, не получая удовольствия даже от обеда.
Спустя год или чуть более того после появления кометы в королевство Пяти Рек заглянул мимоезжий купец. Увиденное настолько испугало его, что он бежал сломя голову из этой земли. Он гнал лошадей, не останавливаясь даже на ночлег, дважды едва не утонул на переправе и лишь в трактире «Придорожный Кит» позволил себе передышку. Вот там-то, в «Ките», впервые услыхали люди о страшном несчастье, постигшем королевство Ольгерда Счастливого.
Послушать отважного купца собралось множество народу. Пра-пра… и так далее дедушка нынешней хозяйки «Кита» только успевал поворачиваться, подавая кружки эля взволнованным слушателям.
– Дела у меня были с этим Добромыслом, понимаете? Дела! И ни разу он меня не подвел. А тут – больше года ни слуху ни духу. Ну, думаю, надо съездить, поглядеть, что там происходит. Разобраться. Может, беда? Так помочь надо! Словом, собрался я. Приезжаю. От самой границы неладное чуял. Ну, вот вам пример. Встречаю на дороге трех селянок. Кто бывал в королевстве Ольгерда, уж тот хорошо знает, какие там вилланки. Кругленькие, крепенькие, всегда найдется, за что ухватить. Достойнейшие женщины! А эти идут, еле тащатся. И хотя, казалось бы, при всех достоинствах – от одного их вида в дрожь кидает. А знаете, почему?
Тут рассказчик опрокинул в горло целую кружку эля. Слушатели нетерпеливо ждали. Купец обтер ладонью усы, обвел собравшихся вокруг людей шалеющими глазами и тихо объявил:
– Прозрачные они были… Деревья сквозь них видать, дорогу… И такая тоска от них, братцы мои, исходила – хоть иди и без промедления вешайся. Ну ладно, думаю, может, примстилось. Еду скорее в город и прямым ходом направляюсь к Добромыслу. Поверите ли, даже в трактир не заглянул. Вхожу: «Так и так, здрасьте». Гляжу – сидит, как истукан, безмолвный, глаз не поднимает, что-то там на счетах прикидывает. А у самого пальцы сквозь костяшки счетов проскакивают… И стенку сквозь него, опять же, видать. Я ему: «Похоже, плохи твои дела, кум». И сам не понимаю, для чего заговорил с ним. Ведь ясно же, что не ответит. Потому как одна тень от моего Добромысла осталась. Говорю вам, там во всем королевстве ни одной живой души не сыщется. Только тени да тоска смертная…
После этого случая нашлась еще парочка отчаянных голов, которые из любопытства не побоялись сунуться в заколдованное королевство. Страшное известие полностью подтвердилось. Не стало веселой страны Ольгерда Счастливого. Незачем теперь ходить в эту тоскливую землю.
За сорок лет дорога туда заросла, а спустя два столетия никто уже и не вспоминал ни о погибшем королевстве, ни о злокозненном Огнедуме, ни о том, что Прямоезжий Тракт был когда-то значительно длиннее.
Глава четвертая
Король отодвинул кресло от стола, откинулся на спинку и протянул ноги к камердинеру. Тем временем парикмахер ухватил его величество щипцами за локон.
Стриженный мужчина размотал перед королем длинный свиток и заговорил, бодро бросаясь короткими, энергичными фразами:
– Вот. Извольте видеть. За неделю все-таки накопилось. Это – только к смертной казни. Прошу утвердить. Остальных мы сами.
Ольгерд рассеянно взял список и, стараясь не двигать головой, пробежал глазами ряд имен и фамилий, которые решительно ничего ему не говорили. Тем временем краснолицый зудел у короля над ухом:
– …И я вынужден настаивать на своем старом проекте стращения фрейлины Эвелины Лэм путем подкладывания живой лягушки в ее ридикюль для ношения портретов, локонов и писем усопших любовников. Человек для отлова лягушки уже отряжен…
– Хорошо-хорошо, согласен-согласен, – бормотал Ольгерд.
Парикмахер закончил терзать и без того пышную шевелюру его величества, откланялся и вышел.
Вскоре была застегнута последняя блестящая пуговица на камзоле, после чего удалился и камердинер.
Король подмахнул список назначенных на казнь и таким образом избавился от палача. Расставаться же с краснолицым – это был Людвиг-сенешаль – он не торопился.
Но тут из угла снова выдвинулся забытый на время старец. Завидев его, Ольгерд смешался:
– А вы… э… собственно, по какому делу? Вам назначено?
– Мое имя Огнедум Всесведущий, – торжественно провозгласил старец. – Не считаю возможным долее утаивать мои уникальные таланты. Это было бы преступлением против государства.
В разговор вмешался сенешаль:
– Изложите подробнее, в чем они заключаются, ваши уникальные таланты, и мы тотчас изыщем для вас достойное место в придворном штате.
– Ураганы. Землетрясения. Наводнения. Извержения (вулканов). Градобитие с целью уничтожения урожаев потенциального противника. Моровая язва… Диапазон моих возможностей очень широк. Я провижу высшую мудрость сущего.
Глаза у короля и сенешаля загорелись одинаковым огнем.
– Да вы просто находка, милейший! – вскричал сенешаль и фамильярно облапил Огнедума за плечи. – Фейерверки? Живые картины? Огненные шутихи? Иллюзорные скамейки?
– Я вам не шут, милостивый государь! – произнес старец, оскорбленно отстраняясь.
– Разве вы не колдун? – удивился Ольгерд.
– Прошу вас оградить меня от невежества ваших подданных, ваше величество. Я – энвольтатор!
– А что такое энвольтатор? – спросил Ольгерд.
– Колдун… в самом широком смысле этого детерминанта, – не теряя достоинства, ответил старец.
В этот момент к королю зашел псарь с докладом о том, что верные борзые его величества с нетерпением ждут его к своей утренней трапезе. Король небрежно простился со старцем и отправился на псарню. Огнедум покинул его мысли раньше, чем сам король покинул комнату.
Таково было первое появление Огнедума Всесведущего при дворе Ольгерда Счастливого.
Согласно официальной доктрине, принятой при этом дворе, каждый новый приближенный должен был проявить себя в качестве забавного собеседника, а в лучшем случае – и затейника. Проверить, на что способен Огнедум, было поручено нескольким искусным придворным, которые приступили к выполнению задания в тот же вечер, на торжественном ужине. Ужин давали в честь начавшегося нереста ундин в верховьях Синей реки.
Разговор, естественно, зашел о рыбачьих и охотничьих утехах.
Огнедум выслушивал все эти истории, сохраняя на лице презрительную мину. Желая раззадорить его, придворные Ольгерда громоздили нелепость на нелепость. В ход пошли куропатки размером с кабана и столь же свирепые, саблезубые олени с острыми шпорами на задних ногах, ядовитые сороконожки длиною в кучерский кнут…
Наконец старец отставил кубок с вином, промокнул салфеткой губы и уронил:
– Все это детские забавы по сравнению с тем, что перевидал я на своем веку. Да… Как профессионал, скажу: повезло вам, крепко повезло, коли дело ограничилось ядовитыми сороконожками! Мир кишит чудовищами, о которых вы, как я погляжу, никогда не слыхивали. Оно и неудивительно. Для того и существуем мы, одинокие странники, для того и выходим один на один на смертный бой со злом, чтобы честной люд мог есть, пить и веселиться. Да, моя стезя темна, но в сердце моем нет места страху, ибо всегда и во всем я привык полагаться только на самого себя и на высшую мудрость сущего.
Слушатели были в полном восторге. Они обменивались быстрыми ликующими взглядами. Одна из дам, как бы в избытке чувств, прикрыла лицо рукавом. Людвиг-сенешаль теребил себя за ус и, казалось, что-то прикидывал в уме. Он незаметно подтолкнул ногой под столом сидевшую напротив девицу Розалинду, и та, поспешно состроив умильную улыбку, обратилась к Огнедуму:
– О, как потрясающе! У меня прямо мурашки по всему телу… Прямо вся спина в мурашках! Как будто я в муравейнике… Так и бегают!
– Ну-ну, дитя мое. – Старец успокаивающе похлопал ее по руке. – Уверяю вас, встречи с монстрами вам не грозят. Для того и на страже мы, энвольтаторы… Помню смертельную схватку с мантикорой в Погибельном Болоте… Из всех тварей мантикора наиболее опасна.
– Это та, у которой сверху все как у женщины, а снизу все как у осла? – осведомился художник пан Кысь.
Девица Розалинда слегка покраснела:
– Фу, какие гадости вы говорите, пан Кысь. Я не сомневаюсь, что наш достопочтенный гость никогда в жизни не опускался ни до чего подобного.
– Отчего же, – с тонкой улыбкой возразил старец. – Существо, которое столь красочно обрисовал ваш друг, дитя мое, именуется онагрогермафродитом. Доводилось мне схлестнуться в непримиримой битве и с таким. Подверженный множеству пороков, похитил он дочь одного мелкопоместного барона и, не подоспей я вовремя, подверг бы бедняжку всем надругательствам сразу.
– Я мечтаю создать серию картонов для гобеленов на тему «Подвиги Огнедума», – снова вмешался в разговор художник.
Старец повольготней устроился в своем кресле и одарил художника благосклонной улыбкой:
– Для того, кто видел мантикору так близко, как вы сейчас видите меня, описать ее не составит ни малейшего труда. Тварь сия преогромна, обладает туловищем змеи, хвостом скорпиона, причем с кусачею мордой на срамном месте, и головою женщины, весьма свирепой и безобразной на вид. Грива у нее львиная, борода же как у козла.
– Неужели вам не было страшно? – спросила девица Розалинда.
Старец снисходительно махнул рукой.
– Ну… может быть, самую малость. Когда она обвила меня кольцами своего тела и пыталась уязвить хвостом. Но я знал, как следует поступать! Я надавил на болевые точки у нее за ушами. У мантикоры есть такие болевые точки за ушами, о которых мне было хорошо известно, поэтому-то я почти не испытывал страха. И что же? Мантикора тотчас утратила волю к победе, после чего я беспрепятственно изрубил ее на куски. Дело, как видите, самое простое.
– Для профессионала – несомненно, – поддакнул Людвиг. – Но для любителей, вроде нас…
– Никто и не говорит, что подобными вещами должны заниматься дилетанты, – отозвался старец снисходительно.
Другая придворная дама, Лорелея Дратхаар, в восторге захлопала в ладоши:
– О, пожалуйста, умоляю, расскажите еще какой-нибудь случай! Обожаю случаи.
Огнедум охотно выполнил просьбу прелестной Лорелеи, ну а кроме того, по собственному почину, рассказал еще несколько историй. Каждая из них венчалась сокрушительной победой Всесведущего над злыми силами.
На вечернем совещании у короля Людвиг-сенешаль с удовлетворением докладывал его величеству, что старец – фигура весьма перспективная. Король слушал, постукивая пальцами по столу и глядя в сторону. Когда сенешаль закончил, обронил:
– А по-моему, старикашка препакостный. И врет скучно. Без всякой фантазии.
– Может, не следует рубить сплеча, ваше величество? Некоторым дамам понравилось…
– Злой он, – задумчиво сказал Ольгерд. – Обязательно надо ему порвать на куски, разрубить, разнести в клочья – и чтоб кишки на заборе… А сам наверняка мышей боится. Терпеть таких не могу.
Людвиг встал и поклонился.
– Я подумаю, что можно сделать, ваше величество.
Несколько дней после этого разговора ничего особенного не происходило. Двор жил обычной жизнью.
На исходе пятого дня возле королевского замка показался всадник: забрызган грязью, лицо искажено страхом.
– Беда, государь! – закричал он, спешиваясь.
Ему тотчас поднесли квасу, лошадь увели, а гонца проводили в пиршественный зал, где придворные вместе с королем играли в буриме.
Игра была немедленно остановлена, и гонец рассказал ужасную историю. Говорил он сбивчиво, то и дело хватаясь за кувшин с молодым вином.
– С утра в седле! – выкашливал он между жадными глотками. – Как оно случилось, так сразу вскочил. Помчался! Ну, думаю, его величество должен узнать об этом первый! Вот как оно все вышло… Выхожу я утром к нашему колодцу, а ОНА там уже сидит. Косу в колодец свесила и шерудит там чего-то. Не иначе, воду портит. Я ЕЙ: «Кыш, мол, проклятая!» А ОНА – шипеть! Клычищи-то оскалила… Тут я, признаться, перетрусил. Эдакая страхолюдина. А ОНА, милые мои, поднялась – и на меня, на меня! Так и поперла, не при дамах будь сказано! Ростом не очень большая, пониже человека. Но клыки и когти… А главное, больно уж обличьем ОНА… – гонец мучительно задвигал пальцами, подбирая слово, – …жуткая. Ну, думаю, а как заколдует? Эдак и мать родная потом не признает, свои же мужики на вилы поднимут… Обрубил я у НЕЕ косу ножом – говорят, в волосах у НИХ вся сила… ОНА, конечно, убежала, но я так думаю, еще вернется. Извести бы ЕЕ надо. Страшно жить с эдакой пакостью под боком.
Слушая гонца, Огнедум Всесведущий даже раскраснелся от волнения. Все выспрашивал да выведывал. Не давал оголодавшему гонцу ни печеной уточке должное отдать, ни яблочком как следует закусить. Впился пиявицей. Какова ОНА из себя: зубы, когти, морда, чешуя, шипы, жало? И если жало, то где именно?
В конце концов королевский энвольтатор пришел к выводу, что воду в колодце мутила бородавчатая канутикора; изъясняясь проще – собакодева, из того же разряда нечисти, что и мантикора, только менее ядовитая.
– Хорошо бы еще на косу взглянуть, – добавил Огнедум.
Гонец сокрушенно развел руками и объяснил, что это никак невозможно, поскольку коса превратилась в змею, укусила деревенского старосту за указательный палец и с тем скрылась в высокой густой траве.
Огнедум задумчиво пожевал бороду.
– Разумеется, разумеется… Картина совершенно ясная. В моей практике…
– Необходимо как можно скорее уничтожить супостата! – вскричал Людвиг-сенешаль. – Завтра же с утра выступаем. Что скажете, ваше величество?
– Долг короля – оберегать покой верноподданных, – произнес Ольгерд.
– Я как энвольтатор считаю своей прямой обязанностью возглавить отряд, – вмешался старец. – Вам повезло, господа! Вы увидите мастера за работой.
Гонец, словно не веря своим ушам, переводил взгляд с короля на Огнедума.
– Как вы добры! – вскричал он наконец. – О, как вы добры, ваше величество!
По приказу короля, слуги принесли подробную карту королевства, а гонец показал, где находится зловещий колодец. Срочно вызвали верховного псаря, распорядителя охоты и королевского маршала. Собрался экстренный ночной совет в покоях короля. Был разработан безупречный план окружения, поимки и уничтожения канутикоры.
Огнедум объявил, что удаляется в уединенные покои, дабы зарядить посох космическими энергиями. Все остальные вооружились рогатинами и, по совету Ольгерда, остались в зале заседаний, куда слуги должны были доставить обильный и сытный ранний завтрак.
На рассвете кавалькада выступила в путь.
Впереди ехал король, весь в белом, с широкой золотой цепью на шее. Следом за ним – старец, облаченный в черные одежды и темно-фиолетовый бархатный плащ. В руке он держал деревянный лакированный посох в виде застывшей змеи. За ними следовал цвет рыцарства, несколько придворных дам и гонец, имевший вид встрепанный и слегка ошеломленный.
Березки и елочки обступили лесную дорогу. Птицы громко пели. В синем небе не было ни облачка. Пару раз встречались босоногие вилланочки с косами и вилами на плечах.
Охотники миновали деревню и вступили в дубовую рощу, где, согласно стратегическим расчетам, скрывалось чудовище.
Несколько молодых придворных поскакали вперед, чтобы обойти его с флангов, зажать в клещи и погнать прямо на Огнедума с его заряженным посохом.
Бездействие не затянулось. Вскоре между деревьями замелькали пестрые одежды придворных, и вдруг из чащи опрометью выскочило странное существо. Оно завертелось волчком перед лошадью Огнедума. От неожиданности конь Ольгерда попятился, а одна из дам взвизгнула.
Энвольтатор заметно побледнел, и видно было, что он с трудом удерживается от желания немедленно пуститься в бегство.
Зверюга и впрямь наводила леденящий страх. И не размерами, нет. А какой-то жуткой противоестественностью своего облика. Морда зверя была отвратительным подобием женского лица. Рот кривился в глумливой ухмылке, небольшие глаза светились нечеловеческим умом и время от времени вспыхивали желтыми огнями. У твари имелась пара женских грудей с бесстыдно торчащими фиолетовыми сосками, рыжая коса, наполовину обрубленная отважным простолюдином, и длинный голый хвост.
Омерзительное чудовище скакало на месте и испускало сдавленные хриплые звуки, похожие на собачье рычание.
Огнедум протянул руку с посохом, страшно напрягся и вздрагивающим голосом принялся призывать различных духов, повелевая им спуститься и поразить мерзкое отродье. От натуги лицо энвольтатора сделалось пунцовым. Он резко выдыхал через нос, издавал странные горловые звуки, рассекал посохом воздух. Пот градом катился по его лицу.
Чудовище то подбегало, стелясь по земле, то вдруг отскакивало, однако издыхать не спешило.
– Я измотаю его заклинаниями, – пропыхтел Огнедум, обращаясь к королю, – а вы тем временем готовьте рогатины.
Ольгерд дал знак придворным. Над напомаженными и завитыми головами приближенных короля взметнулся лес рогатин. Огнедум набрал полную грудь воздуха и громовым голосом проревел:
– Силами Зефирот, силами Эфирот, силами Сапфирот, силами Кефирот заклинаю тебя: пади, умри, издохни!
И тут произошло давно ожидаемое чудо. Заслышав эту речь, чудовище повалилось набок и замерло в неподвижности.
Энвольтатор отер лицо ладонью.
– Оно мертво? – послышался голос из толпы придворных.
– Надеюсь. Я применил чрезвычайно могущественное заклинание.
– Великолепно! – воскликнул Ольгерд.
– В жизни не видел ничего подобного! – поддержал короля Людвиг.
– Ах, я вся в мурашках! – вскричала девица Розалинда. – У меня даже в волосах мурашки!
– Да, натерпелись мы страху, – сказал простолюдин. – Уж не знаю, как вас отблагодарить.
Рыцари Ольгерда наперебой восхваляли Огнедума:
– Вот это да! Силища! Слава Огнедуму!
– Это всего лишь профессионально выполненная работа. – С этими словами Огнедум спешился и приблизился к поверженной жертве. Не без опаски потрогал ее ногой. Канутикора не подавала признаков жизни. С торжествующей улыбкой Огнедум повернулся к королю и широко развел руками.
– Оно воистину мертво! – провозгласил он.
– Слава! – крикнул Ольгерд и коротко хлопнул в ладоши.
И тут случилась ужасная вещь.
Дохлая канутикора внезапно воспряла, поднялась на задние лапы и завертелась на месте.
Полуоткрыв рот, выронив посох и онемев, энвольтатор наблюдал за этой дьявольской пляской. Глаза Огнедума медленно вылезали из орбит. Борода мелко тряслась.
Тем временем с чудовища осыпались груди, сначала левая, потом правая. Прекратив плясать, оно уселось на задние лапы и принялось яростно чесать себя за ухом.
Огнедум сделал несколько шагов назад и слабо вскрикнул:
– Не… не…
Отлепилась и улетела в кусты маска, открывая плутоватую собачью мордочку…
Ольгерд присвистнул. Разоблаченная канутикора подбежала к лошади короля, ластясь и виляя хвостом. Король, смеясь, наклонился и взял собаку в седло.
– Слава! – крикнул он еще раз.
– Слава! – поддержал его могучий хор рыцарей.
Кругом творилось невообразимое. Рыцари и дамы обнимались, девица Розалинда громко икала, сенешаль пал лицом в гриву своего коня и давился рыданиями…
Постепенно Огнедум приходил в себя. Выражение растерянности на его лице сменилось холодным бешенством.
Король отер слезы, спустил собаку на землю и обратился к разъяренному энвольтатору:
– Поистине, вы были великолепны! От своего имени, а также от имени всего нашего рыцарства благодарю вас за доставленное удовольствие. Эй, Людвиг фон Айзенвинтер! Орден господину энвольтатору!
Огнедум подобрал свой посох, пнул собаку и сквозь зубы вымолвил:
– Вы еще горько пожалеете. О, вы восплачете! Вы навсегда запомните этот день. А ты, Ольгерд Счастливый, вовек останешься Ольгердом Плачевным.
С этими словами он повернулся и зашагал прочь, направляясь в чащу леса.
Следующий день был посвящен параду воздушных змеев, и об обиженном энвольтаторе было забыто. Огнедум удалился в добровольное изгнание, так что никто не мог найти к нему дороги. Впрочем, никто и не пытался. Угрозы старца также никем не были приняты всерьез.
Поэтому появление диковинной кометы, прочертившей ночное небо приблизительно месяц спустя после охоты на канутикору, никто и не связывал с угрозами Огнедума.
Комета действительно была доселе не виданная. Она представляла собой как бы огненную голову со стоящими дыбом волосами и длинными, волочащимися из перерубленной шеи жилами. Воистину, каково же было благополучие подданных Ольгерда Счастливого, если никто не усмотрел в таком небесном явлении зловещего предзнаменования!
Напротив. Комета послужила поводом к новому ночному празднеству. При ее ярком свете устраивались танцы, крыши домов и балконы заполнились нарядно одетыми людьми. Сочинялись поэтические экспромты, в которых высказывались различные куртуазные предположения по поводу того, чья это голова и с какой целью летит она по небу (возможно, чтобы заглянуть в спальню к красотке Маго, когда та поправляет кружева на своих панталончиках и т.п.).
Под утро комета начала бледнеть, а с восходом солнца навсегда исчезла.
Жизнь в королевстве пошла своим чередом. Селяне отправились на поля, художники – на плэнер, король Ольгерд – в Маршальский зал, стены которого украшали многочисленные портреты потомков, желая выпить там чашечку кофе и поразмыслить о грядущем.
К полудню небо заволокло грозовыми тучами. Стало темно, как ночью. Сквозь густую пелену проступили тусклые ободки трех солнц, как бы нанизанных друг на друга. Возгремел ужасный гром, и туча разразилась градом из дохлых лягушек.
Лягушки были повсюду. На них валялись собаки, от них шарахались лошади и придворные дамы. Они норовили попасть в кастрюлю с супом. Они насмерть забили двух лебедей во рву королевского замка. От них вспучило Синюю реку…
Но и тут жизнерадостные и легкомысленные обитатели королевства Пяти Рек не усмотрели никакой угрозы. Туча вскоре рассеялась без следа, вечер наступил ясный, а уже наутро лягушачья тема сделалась излюбленной у парикмахеров, модельеров и кондитеров. Возникли платья цвета «лягушка в тумане», прическа «лягушачья горка» со специальными букольками «икра лягушки-ревуна», камзол покроя «головастик» и суфле «лапки кверху».
Единственным человеком во дворце, на кого этот град произвел неизгладимое впечатление, был истопник Вава, дюжий бородатый мужичина с задумчивым и каким-то сумасшедшим взглядом. Вава впал в непонятную тоску и несколько дней слонялся по дворцу, ничем не занимаясь и бессвязно стеная. А затем он бесследно исчез, и лишь много лет спустя стало очевидно, что истопник Вава, снедаемый меланхолией, обратился в камень.
Серая тень медленно наползала на королевство. Разрушительная работа совершалась исподволь, постепенно. Не было нашествия врагов, не косила людей моровая язва, засухи и неурожаи не поражали землю. Все шло как будто своим чередом.
И в самом деле, стоило ли бить в набат оттого, что женщины внезапно перестали петь за работой, а мужчины больше не собирались по вечерам за кружкой пива?
То один, то другой придворный под разными предлогами уклонялся от участия в увеселениях. Усама Унылопевец вдруг сделался популярным поэтом. И вот наконец настал тот день, когда король безмолвно перечеркнул список развлечений жирной чертой, вздохнул и проговорил печально:
– Не хочу.
Феи покинули страну раньше обычного.
Один из наиболее стойких лютнистов его величества пытался исполнить веселую песню, но случилось непредвиденное – лопнувшая струна едва не выбила ему глаз. Раздосадованный музыкант бросил лютню на пол, а когда она разлетелась на множество обломков, разрыдался и навсегда оставил двор.
Бархатные папки с листами буриме, портреты фей, изящные тома любовных стихотворений, полных грациозной иронии, рукописные дневники влюбленных, Великая Хроника Королевских Шалостей, сборники пародий, подражаний и эпиграмм, ноты, украшенные на полях забавными миниатюрами, – все это покрывалось пылью в библиотеке.
Охваченные тоской, снедаемые скукой, люди сидели по домам, бесцельно слонялись из угла в угол или занимались повседневными делами, не получая удовольствия даже от обеда.
Спустя год или чуть более того после появления кометы в королевство Пяти Рек заглянул мимоезжий купец. Увиденное настолько испугало его, что он бежал сломя голову из этой земли. Он гнал лошадей, не останавливаясь даже на ночлег, дважды едва не утонул на переправе и лишь в трактире «Придорожный Кит» позволил себе передышку. Вот там-то, в «Ките», впервые услыхали люди о страшном несчастье, постигшем королевство Ольгерда Счастливого.
Послушать отважного купца собралось множество народу. Пра-пра… и так далее дедушка нынешней хозяйки «Кита» только успевал поворачиваться, подавая кружки эля взволнованным слушателям.
– Дела у меня были с этим Добромыслом, понимаете? Дела! И ни разу он меня не подвел. А тут – больше года ни слуху ни духу. Ну, думаю, надо съездить, поглядеть, что там происходит. Разобраться. Может, беда? Так помочь надо! Словом, собрался я. Приезжаю. От самой границы неладное чуял. Ну, вот вам пример. Встречаю на дороге трех селянок. Кто бывал в королевстве Ольгерда, уж тот хорошо знает, какие там вилланки. Кругленькие, крепенькие, всегда найдется, за что ухватить. Достойнейшие женщины! А эти идут, еле тащатся. И хотя, казалось бы, при всех достоинствах – от одного их вида в дрожь кидает. А знаете, почему?
Тут рассказчик опрокинул в горло целую кружку эля. Слушатели нетерпеливо ждали. Купец обтер ладонью усы, обвел собравшихся вокруг людей шалеющими глазами и тихо объявил:
– Прозрачные они были… Деревья сквозь них видать, дорогу… И такая тоска от них, братцы мои, исходила – хоть иди и без промедления вешайся. Ну ладно, думаю, может, примстилось. Еду скорее в город и прямым ходом направляюсь к Добромыслу. Поверите ли, даже в трактир не заглянул. Вхожу: «Так и так, здрасьте». Гляжу – сидит, как истукан, безмолвный, глаз не поднимает, что-то там на счетах прикидывает. А у самого пальцы сквозь костяшки счетов проскакивают… И стенку сквозь него, опять же, видать. Я ему: «Похоже, плохи твои дела, кум». И сам не понимаю, для чего заговорил с ним. Ведь ясно же, что не ответит. Потому как одна тень от моего Добромысла осталась. Говорю вам, там во всем королевстве ни одной живой души не сыщется. Только тени да тоска смертная…
После этого случая нашлась еще парочка отчаянных голов, которые из любопытства не побоялись сунуться в заколдованное королевство. Страшное известие полностью подтвердилось. Не стало веселой страны Ольгерда Счастливого. Незачем теперь ходить в эту тоскливую землю.
За сорок лет дорога туда заросла, а спустя два столетия никто уже и не вспоминал ни о погибшем королевстве, ни о злокозненном Огнедуме, ни о том, что Прямоезжий Тракт был когда-то значительно длиннее.
Глава четвертая
Почти всю ночь рассказывал Людвиг о Королевстве Пяти Рек. То смеялся, вспоминая былых друзей и беззаботное житье, то плакал.
Зимородок настолько увлекся повествованием, что и думать забыл о проигранном споре.
– Одного не пойму, – обратился он к Людвигу, – как же ты-то уцелел?
Тряпичный сенешаль дернул носом:
– И это ты называешь «уцелел»?
– По крайней мере, ты не тень, полон сил и здоровехонек.
– Ну, не так уж и здоровехонек. Дождь-другой невовремя – и вот уже в груди все хлюпает, тряпки отсырели, а там и до плесени недалеко. А кукольный паратиф? Перенес дважды! А моль? Я, знаете ли, тоже хлебнул… Одно хорошо – тоской не мучаюсь. Да, мне, можно сказать, повезло. Уехал охотиться за Черную реку. Думал: вот заодно и Зозулю повидаю… Глядь, идет мне навстречу один человечек. Камзол на нем длинный, до пят, рвань страшенная, а осанка при этом как у пфальцграфа. Я сразу смекнул, что непростой это человечек. А он, знаете, повел разговор шуточкой.
Зимородок настолько увлекся повествованием, что и думать забыл о проигранном споре.
– Одного не пойму, – обратился он к Людвигу, – как же ты-то уцелел?
Тряпичный сенешаль дернул носом:
– И это ты называешь «уцелел»?
– По крайней мере, ты не тень, полон сил и здоровехонек.
– Ну, не так уж и здоровехонек. Дождь-другой невовремя – и вот уже в груди все хлюпает, тряпки отсырели, а там и до плесени недалеко. А кукольный паратиф? Перенес дважды! А моль? Я, знаете ли, тоже хлебнул… Одно хорошо – тоской не мучаюсь. Да, мне, можно сказать, повезло. Уехал охотиться за Черную реку. Думал: вот заодно и Зозулю повидаю… Глядь, идет мне навстречу один человечек. Камзол на нем длинный, до пят, рвань страшенная, а осанка при этом как у пфальцграфа. Я сразу смекнул, что непростой это человечек. А он, знаете, повел разговор шуточкой.