Доминик снова положил ее портрет себе в карман и, обойдя вокруг дома, подошел к парадному входу. Ему открыл Этьен.
   – Я хочу жениться на вашей дочери, – без всякого вступления произнес Доминик.
   Этьен Шартье поперхнулся табачным дымом.
   – О, боже, я вас благословляю, – произнес он, задыхаясь от кашля и вытирая рукавом слезящиеся глаза. – Но что говорит моя дочь?
   – Она согласна.
   Этьена охватил такой приступ кашля, что толстяк вынужден был схватиться за дверной косяк, чтобы не упасть.
   – Ах, как эта новость радует отцовское сердце, – наконец, произнес он. – Однако, у нас на острове нет священника, вам придется вернуться в Новый Орлеан.
   – Мы собираемся туда завтра отправиться после того, как погрузим на корабль ваш табак.
 
   Лаура расположилась возле капитанского мостика, чтобы видеть, как Доминик будет управлять кораблем. Они покинули бухту на следующий день уже после полудня. Внимательно проверив окрестности моря и убедившись, что англичан поблизости нет, Доминик взял курс на север. У него не было времени много разговаривать с Лаурой, однако, пылкие взгляды, которые он бросал на девушку, говорили ей обо всем, что она хотела бы знать.
   Когда остров Четеру скрылся за горизонтом, Лаура спустилась вниз. В каюте уже сидела Ида, обмахиваясь гусиным крылом.
   – Здесь жарче, чем на кухне у дьявола, – недовольно буркнула она. – Я больше никогда не поплыву с вами на корабль, мисс Лаура.
   – Нет? А Доминик хочет, чтобы мы были с ним, когда он будет атаковать британский флот.
   – Я не собираться охотиться за проклятыми англичанами! А-а, ты просто смеяться, это совсем не весело.
   Лаура налила себе стакан воды и переменила тему разговора.
   – Сегодня вечером я ужинаю с Домиником.
   Ида подозрительно посмотрела на девушку.
   – Ты не ужинать с ним одна.
   – Мне уже не двенадцать лет.
   – Миста Шартье настрого говорить мне, не спускать с тебя глаз.
   – Может он уже и не приедет больше, – Лаура подняла руку, останавливая готовую возразить Иду. – Я знаю, что в такое время года он не сможет покинуть остров. Ну, ладно, все равно он обещал приехать весной.
   – А ладно, тогда я следить за тобой до весны. Ваш папа не желать проказ до свадьбы.
   – Но он же просто шутил.
   – Теперь ты походить на мисс Фабиан.
   – Не говори глупости. А вообще она мне нравится.
   – Что это делается на белый свет!
   – Нет, правда. Я решила, что не должна больше настраивать папу против нее.
   – Значит, ты больше не сердиться на свою маму и не сходить с ума?
   – У нее своя жизнь, и она может сама отвечать за свои поступки, точно так же как я за свои.
   – Я не позволять тебе идти в каюту к тому мужчине совсем одной.
   – Раньше ты позволяла!
   – Тогда он был ранен, а сейчас он резвый как молодой головастик, и твое лицо говорить мне, что меня есть кое о чем волноваться.
   Одев белое красивое платье, которое ей дала Фабиан, взамен испорченного во время бури, Лаура постучала в каюту Доминика вскоре после восьми часов. Ей открыл юнга, и когда она вошла, незаметно удалился.
   Стоя у окна Доминик держал в руке стакан с красным вином и его волосы мерцали в свете лампы. На нем были белые брюки и длинная голубая куртка.
   – Ты пришла, Огонек! – произнес он тихим прерывистым голосом.
   – А ты думал, что я не приду?
   Лаура посмотрела на стол, накрытый к ужину. На нем были расставлены посуда из тонкого, почти прозрачного фарфора, серебро, а в центре, в хрустальной вазе лежали фрукты с Четеру. Девушка подумала о том, что ей все же следовало прийти сюда с Идой. Она никак не могла понять, почему не может успокоиться и откуда эта ее неожиданная нервозность.
   Доминик подошел к ней по качающейся палубе и обнял ее.
   – Клянусь всеми святыми, если ты и дальше будешь хорошеть, то я умру от разрыва сердца.
   – Не знаю, может быть, в тебе течет шотландская кровь, – тихо прошептала девушка, – но ты явно обладаешь чисто французской способностью преувеличивать женское достоинство. Ты настоящий француз – Александр Лаффит.
   – Никогда меня больше так не называй, – резко произнес он, отпуская Лауру.
   – Я не хотела тебя оскорбить.
   – Это имя вызывает в памяти слишком много такого, о чем я предпочел бы забыть. Ты прости меня за резкость.
   – Только если и ты простишь меня.
   – Решено.
   Однако, по мрачноватому свету в его глазах, Лаура поняла, что он все-таки еще не совсем успокоился. Ей оставалось только надеяться, что он не всегда будет с такой болью относиться к событиям прошлого и, может быть когда-нибудь она поможет ему освободиться от груза прошлых обид так же, как он помог ей победить демонов, пожиравших ее душу и лишавших покоя.
   Он сел в кресло против нее, снял крышку с соусницы и положил ей в тарелку немного соуса.
   – Лаура, вот тут хлеб, бери сама.
   – Нет, спасибо.
   – Ну, как хочешь, – ответил он.
   Девушка взяла ложку, думая как сломить внезапно возникшую между ними неловкость и, наконец, спросила:
   – Ты помнишь, как сто лет назад одним субботним утром мы сидели в кафе на французском рынке?
   Тень улыбки промелькнула на его губах.
   – Я очень хорошо помню все: и то, как искал тебя по всему рынку, и как пытался накормить таким же точно соусом. Ты его тогда не стала есть.
   – Да, так что думаю, тебя не удивит, если я и на этот раз откажусь.
   – А? Но ты же сейчас не так нервничаешь как тот раз.
   – Мое состояние тут ни при чем. Я терпеть не могу холодный картофельный суп.
   Он расхохотался.
   – Тогда мне это объясняет, почему мне не удалось очаровать тебя в то утро.
   – Еще бы! Это не имело ничего общего с тем, что ты накануне забросил меня в фонтан.
   – Зато ты должна признать, что я избавил тебя от очень вредной привычки.
   – Ты бы лучше подумал о себе, когда в следующий раз будешь курить эти жуткие папины сигары, как отмечает Сент Джон – «Табака – она вас убьет».
   – Точно так же как и этот суп, – Доминик подошел к одному из иллюминаторов и выплеснул в море содержимое их тарелок, затем взял кастрюлю и отправил ее содержимое туда же.
   – Знаешь, Доминик, ты меня поражаешь, – сказала Лаура, когда он вернулся за стол, – я еще никогда раньше не встречала такого решительного, такого целеустремленного человека, с таким холодным рассудком.
   – И с таким аппетитом. Ну, может нам повезет со следующим блюдом? – Он снял крышку с другого блюда и взглянул на то, что там лежало. Удивившись, открыл несколько других и присвистнул. – А это еще что?
   – Жареные цыплята, мясная подлива, картофельное пюре, горошек, кукурузный хлеб, – торжественно объявляла ему Лаура и довольно хихикнула, затем наложила на его тарелку всего побольше и пригласила. – Попробуй, мой назойливый гурман, очень вкусно!
   – Слушай, я просто не узнаю своего Жан-Клода.
   – А потому, что это не он готовил. – Она положила ему сверху на картофель подливы и, взяв на вилку, поднесла ее ко рту. – Ну, пробуй!
   Доминику оставалось или разжать губы, или получить порцию пюре прямо в нос. Он выбрал более мягкое наказание.
   – Проклятье, я никогда не пробовал ничего вкуснее.
   – Значит, ты никогда не пробовал, как готовит Ида.
   – Так это она готовила? Надеюсь, Жан-Клод внимательно за ней следил, – Доминик взял вилку и начал с аппетитом поглощать пищу. – Если бы я раньше знал, как готовят в Кенттуки, то я бы в жизни никогда не заплывал в Новый Орлеан, а сразу отправился туда.
   – Это в такую-то глушь? Дорогой мой, не стоит. То, что ты сейчас ешь, готовится в старой доброй Джорджии, и нигде больше тебе такого не подадут, если только нигде не окажется поблизости Иды с ее кастрюлями. Должно быть, она специально это приготовила, чтобы порадовать тебя.
   – Мне придется поблагодарить мадам Сент Джон. Все-таки счастливчик я – женюсь на девушке, которая воспитала себе такую повариху!
   Лаура улыбнулась, припомнив ту барракуду, которую она спалила и ответила:
   – Да, Ида много чего умеет готовить.
   – В таком случае я с нетерпением буду ждать следующих обедов.
   Внезапно лицо Лауры помрачнело.
   – Доминик! Как ты думаешь, что мы увидим в Орлеане, когда вернемся?
   Его глаза засмеялись.
   – А ты боишься, что в наше отсутствие англичане захватили город?
   – Сказать по правде, я этого очень боюсь.
   Доминик откинулся на спинку кресла.
   – Как раз перед тем, как я покинул Новый Орлеан, Ренато Белуши сообщил мне, что генерал Джексон прибыл в форт Бойяр.
   – Ну, тогда… значит он не очень далеко от Нового Орлеана?
   – Да, однако, я не верю, что он отважится подойти к городу. Он множество раз предлагал губернатору отправить к нему луизианское ополчение, но креолы отказались помогать.
   – Выходит, он не поможет Новому Орлеану, если город окажется под угрозой?
   – Я бы так не сказал. Он постарается остановить англичан на своем рубеже. Он прекрасно понимает, что штаты падут, если «красные мундиры» поставят под контроль всю реку.
   – А интересно, где сейчас англичане?
   Он пожал плечами.
   – Ренато сказал, что испанцы разрешили английской флотилии стать на якорь в Пенсакола. Может быть, они все еще там.
   – Но ведь оттуда же по морю всего несколько часов до Мобила!
   – Да, а оттуда по суше всего один короткий переход до Нового Орлеана, вот потому Джексон и будет удерживать форт Бойяр, чтобы не дать им высадить десант.
   – Как ты думаешь, – обеспокоено посмотрела Лаура на Доминика. – А они не могут попытаться высадиться где-нибудь в дельте, чтобы оттуда напасть на город?
   – Вряд ли. На реке слишком много фортов и много американских военных кораблей. Если англичане пойдут по суше, они смогут обойти город и тогда ударят вниз по реке с тыла.
   – Мы должны убедить Клейборна направить войска к Джексону.
   – Этот маленький чиновник на посту губернатора не сможет объединить войска. Есть другой путь.
   – Какой?
   – Убедить моих братьев покончить с грабежами и оказать помощь американцам. У Жана и Пьера флот, что и сосчитать невозможно. У меня у одного более восьмисот преданных мне людей и много быстроходных шлюпок.
   – И ты хочешь всем этим рискнуть?
   – Я тебе уже говорил, что отдаю себя в распоряжение правительства, чтобы стать честным человеком, каким ты меня хотела бы видеть.
   – Доминик, кажется я тебя поцелую.
   – Любимая, я даже не буду обороняться. Это сражение мной проиграно.
   Лаура поспешно бросилась к нему и покрыла лицо мужчины поцелуями.
   – Ты совершенно бессовестный «Дракон», Доминик Юкс, и не хотела бы я быть английским адмиралом, когда на горизонте появятся твои паруса. Я и то все еще боюсь тебя.
   Доминик встал, подвел девушку к иллюминатору и, посмотрев на темный океан, сказал:
   – Лаура, взгляни, наш корабль ведет путевая звезда, та самая, которую я видел в ночь твоего рождения. Ты моя звезда, ведущая меня через все бурные потоки; всегда, всегда, навечно я люблю тебя. Прошу, помни об этом, Лаура, даже если нас окутают черные тучи и тьма опустится на нас.
   Девушка почувствовала, как слезы начинают закипать у нее на глазах. У нее не было слов, и она просто склонила голову ему на плечо и тихонько про себя помолилась: «Пожалуйста, Господи, сохрани его невредимым, пусть его корабль не утонет и пусть не будет никаких черных туч».
   Ее сердце начало взволнованно биться. Сражение с королевским флотом было слишком опасным испытанием, и ее любимый мог погибнуть. Удастся ли ему уговорить своих братьев бросить вызов самому сильному флоту в мире.
   Она и Доминик могут уплыть далеко, они должны уплыть, у него есть деньги, в конце концов у них есть корабль. Ничто не заставит их вернуться в Новый Орлеан, который к тому же сейчас может находиться в осаде.
   Ничто, кроме чести Доминика. И она даже не может попросить его уклониться от сражения. Однажды она уже бросила ему в лицо обвинение о пиратстве, и теперь она не может просить его возвратиться к старым занятиям.
   Дрожа всем телом, Лаура подняла голову и прильнула своими губами к его губам; чувствуя его любовь, его желание, его волнение. Его губы вздрогнули, отвечая на ее поцелуй. В полузабытьи, девушка почувствовала, что он ведет ее к постели, и она тогда прильнула к нему всем телом.
   – Тебе, нечего бояться, Лаура, – сказал он. Девушка легла на кровать, и он лег рядом с ней. Его ладони стали ласкать нежную кожу на ее лице, щеках, шее. В полумраке комнаты она заметила, как темным пламенем горят его глаза. – Ты была моей до начала мироздания. Ты родилась прежде самых прекрасных мечтаний и моих надежд. И раньше, чем я встретил тебя, ты уже жила в моем сердце, и смерть нас не разлучит.
   – Не говори о смерти!
   – Да, любимая, сегодня мы будем говорить только о любви.
   – Господи, да у меня и слов-то нет, чтобы высказать, как сильно я тебя люблю.
   – Ты и не говори, просто покажи мне это, моя любимая.
   И Лаура поняла, что уже целую вечность ждет его и желает, чтобы он совсем изгнал из нее страх перед темнотой, чтобы укрепил ее в этом ожидании прекрасного и светлого будущего, которое у них непременно будет. Прильнув к его губам, словно к источнику с живительной влагой, Лаура просунула руки ему под одежду и принялась осторожно и нежно ласкать его горячую шелковистую кожу, чувствуя, как толчками в мужчине нарастает возбуждение.
   – Доминик Юкс, – прошептала она сухими от волнения губами, – в мире никогда не было такого мужчины как ты, никогда.
   Он быстро встал с кровати, сбросил с себя всю одежду… На его плече, в том месте, где в него попала пуля Дефромажа, теперь оставался только маленький красный шрам, его грудь теперь была еще темнее, чем прежде – он загорел, работая на острове. Ниже пояса кожа мужчины казалась светлой, словно ее заливал лунный свет, и когда Лаура перевела свой взгляд еще ниже, она почувствовала, что у нее прервалось дыхание.
   – Доминик, ты прекрасен! – приподнявшись на локте проговорила она. – Нет, любимый, постой, постой, не шевелись, дай мне на тебя посмотреть.
   Он ощутил на животе мягкие женские волосы, когда она, обняв его, прикоснулась губами к кольцу на его пальце.
   Не имея больше сил сдерживаться, мужчина легко и нежно толкнул девушку на подушки и вновь лег рядом с ней, спуская с ее плеч платье, а другой рукой в это время развязывал ее пояс.
   – Лаура, я хочу видеть тебя без одежды.
   – Пуговицы на платье сзади, Доминик… Доминик!
   Внезапно он рванул платье у нее на груди и материя разорвалась с сухим треском. Вслед за этим он так же не щадя ее одеяний, рванул сорочку Лауры.
   – Ничего, ничего, любимая, – возбужденно шептал он, целуя ее груди, – я куплю тебе дюжину новых платьев за каждую одежду, которую сейчас порвал.
   – Глупый, разве я думаю о своих платьях, мне кажется, они больше мне не понадобятся, – тихонько засмеялась она.
   Однако, в следующее мгновение ее тихий смех внезапно прервался, и девушка всхлипнула от наслаждения, когда Доминик нежно и властно раздвинул ей ноги и осторожно проник в нее. Осторожными движениями своего тела мужчина медленно, бережно повел партнершу в этом восхитительном любовном танце. Его шепот и нежные слова, которые он бормотал ей по-французски, по-испански, по-английски, казалось, затопили все ее существо и она, словно растворившись, плыла в чудесной любовной музыке, наслаждаясь ею, утопая в ней и возрождаясь к новой жизни.
   – Я люблю тебя, Лаура, как я тебя люблю! Все мысли, вся моя жизнь до последней капли крови – твоя, милая, родная моя; всегда, всегда я любил тебя, будь моей, сердце мое, будь моей навеки.
   Его слова, его прикосновения словно окутывали ее теплым, волнующим облаком. Словно в забытье, девушка услышала чей-то голос, звавший Доминика, незнакомый голос, гортанный и немного хрипловатый, и вдруг она осознала, что это она, забыв обо всем: о том, что рядом где-то могут быть люди, о том, что они на корабле, о том, что впереди опасности, – зовет его и умоляет:
   – Возьми меня, Доминик, возьми меня.
   – Я никогда не отпущу тебя, любимая моя.
   Ей было спокойнее. О, боже! Наконец-то она чувствовала себя надежно защищенной от всех невзгод. Ей казалось, что она плывет на теплом, надежном нежном облаке, и она уже не знала где она – на нем или под ним. В полумраке комнаты девушка видела сияющие глаза Доминика и слышала его шепот.
   – Где ты, любовь моя? Мне кажется ты так далеко от меня и в то же время так близко!
   – Ты же знаешь где я, мы с тобой, – это ты взял меня сюда.
   Доминик своими пальцами бережно убрал с ее лба влажные волосы и прошептал:
   – Ты все еще боишься, Огонек?
   – Да, немножко. Нам надо будет сказать отцу Дюбуа, чтобы он начал венчание с тех самых слов, на которых в прошлый раз закончил.
   – Он откажется, – прошептал Доминик, поглаживая лицо любимой. – Ты же понимаешь, – это же такая церемония, в которой все освещено долгой традицией, из нее ни одного слова не выбросишь.
   – Тогда я скрещу пальцы за спиной, когда она начнется.
   – И я тоже, надеюсь, что ангелы не обратят внимания на нашу суеверность.
   Его ласки вновь воспламенили их страсть и влюбленные, вновь обняв друг друга, забылись в любовном порыве. Когда все закончилось, Лаура спросила, улыбаясь:
   – Ты хочешь спать?
   – Нет.
   – Вот и хорошо. Я тоже не хочу. Может, давай еще… поговорим?
   Солнечные лучи упали на постель. Доминика рядом не было, однако возле ее головы, на подушке, лежало его кольцо. Лаура примерила его на все пальцы по очереди. Кольцо держалось только на большом пальце левой руки и девушка подняла руку к свету полюбоваться тем, как красные лучи сверкают и весело искрятся на рубиновых гранях.
   Раздался стук в дверь и, прежде чем Лаура смогла ответить, в комнату проскользнула Ида, неся в каждой руке по ведру воды.
   – Хорошо спать прошлой ночью, детка?
   Девушка натянула покрывало до подбородка и из-за всех сил, стараясь не покраснеть, ответила:
   – Сносно, а ты?
   – Глаз не сомкнула, всю ночь пялиться в потолок, – женщина подошла к маленькой деревянной лохани в углу комнаты и вылила туда воду из ведра. – Лучше иди, мойся, пока вода не становится холодной.
   – А ты что, не собираешься выйти?
   Ида подбоченилась и проворчала:
   – Я смотреть на твою задницу с тех пор как тебе год. Моя не думать, что она сильно меняться только потому, что ты поспать с мужчиной.
   – Ида!
   – Не уметь подождать два дня, чтобы сходить в церковь.
   Ничего не отвечая, Лаура завернулась в простыню и подошла к лохани. Она села, но ноги ее так и не поместились там и, сидя в этой нелепой позе, она беззаботно сказала:
   – Некоторым следует попытаться раз и навсегда заниматься только своими делами.
   – Ну-ну, ладно, – Ида миролюбиво махнула рукой, подошла к столу с остатками вчерашнего ужина и взяла кусок жареного цыпленка. – По крайней мере, вам хватить времени сперва поесть, – довольно пробормотала женщина.
   – Доминик сказал, что ничего вкуснее он никогда не ел.
   – Я и не удивляться, – Ида стала убирать каюту и начала собирать разбросанную по полу одежду Лауры.
   – Ида, не нужно, я сама.
   Однако было уже поздно. Ида заметила, что платье порвано и поцокала языком.
   – Да, да. У вас быть немного времени, чтобы поесть, похоже, чертовски поспешные молодые люди.
   – Послушай, ты меня вгоняешь в краску.
   – А-а, у тебя еще есть чувства стыдиться?
   – Ну, Ида!
   – Я идти тебе за другим платьем, надо, чтобы кто-то объяснил мужчине, зачем есть пуговицы. Ты должна знать. У тебя остаться только два платья, – свернув в узел испорченную одежду, женщина вышла из каюты.
   Лаура облегченно вздохнула, когда ее «дуэнья» вышла из комнаты. Придирчивости Иды хватило бы с избытком на двух матерей.
   Час спустя, одевшись в свое платье с передником и белым палантином, девушка вышла на палубу. С кормы до нее долетали соленые брызги, в снастях посвистывал ветер и все вокруг словно дышало свежестью, силой и счастьем. Лаура заметила, как сверху ей помахал рукой Тим, и в ту же секунду услышала позади себя голос Доминика.
   – Тим почти так же проворен, как и все остальные матросы. Его мать будет ужасно рада и горда, когда увидит его.
   Лаура резко повернулась.
   Одетый в черные матросские штаны и открытый жилет из черной кожи, Доминик в это мгновение совсем не походил на того изысканного джентльмена, которого она знала в Новом Орлеане. Скорее уж он был похож на самого отъявленного головореза с пиратского корабля. Он наклонился и поцеловал руку девушки.
   – А я даже и не слышала, как ты подошел, – улыбнувшись, воскликнула она.
   – Я подкрался словно змея.
   – Ну, тогда мог бы, и поцеловать украдкой.
   – Я взял себе за правило никогда не целовать женщин на глазах у экипажа, а то они будут ревновать.
   – Ну и сколько же ты женщин целовал тайком, во время своих поездок?
   – Ты что, ревнуешь?
   – Нет… То есть, да.
   Доминик прикоснулся ладонью к ее щеке.
   – Не нужно, ничего такого не было.
   – А я тебе не верю.
   – Что мне сделать, чтобы заставить тебя поверить?
   Лаура озорно улыбнулась и ее золотистые глаза словно облили его теплым светом.
   – Тогда поцелуй.
   – Но, дорогая…
   – Ну, хоть немножко.
   – И ты поверишь во все, что бы я ни сказал?
   – Да. Ты даже сможешь мне сказать, что самой молодой из твоих пассажирок было девяносто шесть лет, она была лысая и с густыми усами, я и тогда тебе поверю.
   Доминик прижал ее спиной к мачте и горячо поцеловал, причем его ладони скользнули на бедра Лауры и он прошептал, неохотно оторвавшись от ее губ:
   – Не буду тебя обманывать, ей было девяносто девять, у нее была борода, одна волосинка на голове, и ее деревянные зубы клацали всякий раз, когда я ее целовал.
   – Ты все-таки ужасный человек.
   – Вот-вот, то же самое и она мне говорила.
   Засмеявшись, Лаура повернулась и оперлась на перила ограждения. Доминик подошел следом за ней и, став позади, положил руки на ограждение по обе стороны от нее.
   – Клянусь всем, что у меня есть, что на тебя смотреть одно удовольствие, Лаура Бретон Шартье, когда ты вот так стоишь, и ветер играет твоими волосами и треплет твои юбки.
   – Ты бы не очень пялил на меня глаза, мой любимый пиратский капитан, потому что я могу запросто растаять от огня, которым ты меня жжешь.
   – Ну, тогда дай я тебя обниму, чтобы ты не улетела, словно струйка пара.
   – Ах, нет, не забывай, что твои люди могут приревновать.
   – Да их подружки не так уж и далеко, они могут потерпеть, пока мы не достигнем Грант Терра.
   – Грант Терра? А я думала, мы плывем в Новый Орлеан?
   – Мы не можем плыть прямо по реке, пока Клейборн не примет мою клятву на верность и мою присягу, что форт Сент Филипп просто сметет нас с поверхности моря. Придется нам идти дорогой пиратов, через залив Баратария и дальше по протокам.
   – Ой, я и забыла про старого Клейборна.
   – Чш-ш-ш… не надо печалиться, пройдет очень мало времени и я стану честным матросом, и на моем гафеле будет развеваться звездно-полосатый флаг, вместо Красного Дракона. Тебе не придется стыдиться за то, что ты носишь мою фамилию.
   – Я бы гордилась твоей фамилией независимо от того, под каким флагом ты плаваешь.
   – Неужели тебе неважно, что я незаконный сын, которого лишили права носить знатную фамилию Лаффит?
   – Юкс – достаточно знатная фамилия, Лаффит для меня ничего не значит. Мне очень жаль Александра Лаффита за то, что с ним случилось, но я люблю Доминика Юкса.
   Снова нежно обняв девушку, он посмотрел ей в глаза с таким волнением и такой благодарностью, что она чуть не заплакала.
   – Когда ты со мной, все призраки моего прошлого исчезают и больше никогда не будут тревожить меня.
   – Мои тоже перестали меня беспокоить с тех пор, как ты вошел в мою жизнь, Доминик, дорогой мой Доминик! Только с тобой я почувствовала себя до конца счастливой.
   Прикоснувшись губами к мочке ее уха, мужчина прошептал:
   – А когда я тебя встретил, то почувствовал себя так, словно после долгих дней скитания по волнам, вдруг оказался в безопасной бухте. С тобой в мою душу пришел покой.
   – Наверное, это Господь нам помог сделать так. – Лаура прижалась головой к его груди.
   И вдруг она представила, как его шхуна ведет сражение с кораблями противника. Девушка вспомнила все ужасные истории, которые она слышала о морских сражениях, об огне, крови и страданиях.
   Британский флот жестоко разгромил французский при Трафальгаре, и с того времени никто во всем мире не отваживался бросить вызов его величеству на море. И Лаура вновь с беспокойством подумала о том, не напрасно ли надеется Доминик добиться успеха, вряд ли даже помощь братьев поможет ему. Лаура опять чуть не попросила его оставить мысль о том, чтобы сражаться с англичанами, но вовремя прикусила язык. Он же сам сказал, что она принесла ему мир, и покой в его душу, и не следует ей вновь тревожить его тем, что она будет ему говорить о своих страхах.
   Лаура вспомнила старую римскую пословицу, которую часто любил повторять отец – «Хочешь мира – готовься к войне». При мысли об этом у девушки подступил комок к горлу. Не желая, чтобы Доминик заметил, как она тревожится, девушка закрыла глаза до того, как на них заблестели слезы. Разве могла она расстраивать его своими опасениями, зная, что жена солдата должна проявлять такую же храбрость, как и сам воин. Но разве можно ей, слабой женщине, смириться с тем, что Доминик готовится к участию в войне, где его могут в любую минуту убить, и все же она постарается быть смелой и бодрой, и будет горячо молиться, чтобы, наконец, пришел мир.