Иоанна ХМЕЛЕВСКАЯ
ТАЙНА
(Пани Иоанна — 9)
* * *
Я разглядывала свою физиономию в зеркале придирчиво, дотошно и неприязненно.
Мерзость. Глазёнки несуразные, нос какой-то нелепый, лобик этакой умственной кретинки, к тому же вроде лысоватый, ротик тоже так себе, уши… Ну уж хватит, уши нормальные, даже не особенно лопоухие, только их все равно не видно. А вот волосики, смилуйся Боже, все равно что ворох сена на скудной землице…
Я осмотрела себя вполне безжалостно, после чего подвела итоги. Половинкой ума оценивала собственную красоту в зеркале, а другой половинкой удивлялась, как нечто подобное могло вызвать восторг у мужчины. Разве что у психа или слепца. Каким бы ни блистала я интеллектом, оригинальностью и прочими скрытыми достоинствами, нет, тип не мог влюбиться до смерти, даже до лёгкого гриппа…
Разумеется, спровоцировал сию уничтожающую самокритику именно тип, и следует признаться, на этот раз тип достался мне и в самом деле уникальный. Мало того что красавец, к тому же загадочен донельзя. Несколько лет я пыталась его раскусить, несколько лет что-то не сходилось, ускользало, а теперь как раз весь мой жизненный опыт вопиял: взыскующая связь входит в критическую фазу. Да, пожалуй, не грех и подумать кое над чем: красотой не блещу, значит, что-то тут ещё…
От зеркала в ванной меня оторвал телефон. Звонила Зося.
— Ко мне не забежишь? — соблазняла она. — В наш район не собираешься? Поговорить бы надо.
— А что случилось?
— Да ничего особенного. Не по телефону. Или мне приехать?..
— Я собираюсь в город, буду недалеко от вас. Зайду часа через два. Ладно?
— Идёт. Жду. Привет.
Я вернулась к зеркалу. Коль скоро придётся выйти из дому, надо оштукатурить унылую мордель. Ещё немного полюбовалась своей персоной, так, из чистого мазохизма, и вдруг утешилась: да ведь дай Боже, чтоб при виде такой физиономии кто-нибудь плюнул мне вслед… Сей момент полетела бы я играть во что придётся; такой плевок — это ж лучше не придумаешь, выигрыш гарантирован. Правда, сегодня, похоже, только вхолостую разбазарю отличную примету.
И я занялась косметикой, мрачно размышляя насчёт типа. Да, сознаюсь, он мне необходим. Все ещё необходим. Надо его завоевать, безоговорочно пленить. Только вот чем? Ведь не этой же моей морделью! Пластическая операция, понятно, отпадает, нет, здесь необходимо сенсационное открытие, успех…
Какая-то жалкая серая извилина шевельнулась в голове и пискнула: при чем здесь открытие или успех. Все было хорошо, пока в рот ему смотрела, все пошло к черту, когда терпёжу не хватило. Дурацкая это привычка — все подмечать да иронизировать, любовь должна быть слепа, пожалуй, лишку прозрели мои глупые глаза…
И я опять прибегла к помощи глупых моих глаз, дабы осмотреть внимательно себя в зеркале. По ходу размышлений подкрасилась: все более или менее нормально, нечего преувеличивать, даже вовсе не так уж плохо, кое-что изменилось на плюс, вроде бы и не такая уж лысая и нос не особо щеголяет своей красой. Ворох сена удалось причесать, правда, заблуждаться не стоит: лёгкий ветерок, да что там ветерок — дуновение, и хана!
Лестничная площадка непонятно почему пробудила во мне объективность. Я внезапно возмутилась. Между четвёртым и вторым этажом мне предстала и обратная сторона медали, что само по себе было фантастикой, ибо до сих пор я преуспевала лишь в страусиной политике и в самоедстве. В конце концов, будем беспристрастны: не только из-за меня и по моей вине!
У моего кумира тот ещё характерец: эгоист, эгоцентрист, мегаломан и к тому же лицемер. Симулирует перед самим собой благородные побуждения, а цель у него всегда оправдывает средства. Снисхождения и сочувствия в нем примерно столько же, сколько в каменном надгробии, а что до чувства юмора — тут и гиппопотам дал бы ему сто очков вперёд. Любое дело доводит до шедевра: мытьё стёкол в машине, ремонт чемоданной ручки, необходимая постирушка, равно занятие любовью и выращивание помидоров — все должно быть блеск-лоск. Решительно в любом занятии только превосходная степень, не иначе: а вдруг, Боже спаси и сохрани, кто-нибудь где-нибудь сделает что-нибудь лучше! Верно, комплексы какие с раннего детства…
И это скопище совершенств к тому же блистательно упаковано. Высокий, богатырская грудь, красивое лицо с удивительно правильными чертами, меланхолия в сапфировых глазах, осенённых ресницами кинозвезды, Грета Гарбо стушуется, закрасневшись от зависти. Блондин, естественный завиток надо лбом… Завиток, правда, такой же естественный, как я архиепископ, но уложен-то втайне, никто знать не знает.
И все это вместе взятое, конечно же, обрушилось на меня. Блондин, никуда не денешься, вечная моя судьба… Пробивался росток великой любви между нами, пробивался, да так и не пробился. Больно уж много во мне дефектов: во-первых, моя, извините за выражение, красота, во-вторых, всякие огрехи ума и воспитания. Может, здесь и есть зёрнышко правды — что же ещё, кроме врождённой глупости, заставляет меня постоянно себя пилить. Я раскаивалась, пыталась вырваться из самоедства, пока меня не отрезвило наконец следующее рациональное наблюдение: при таком умственном отставании я бы просто-напросто не закончила среднюю школу. И вообще сомнительно, почему научилась читать-писать. А научилась-таки, да к тому же четыре арифметических действия одолела, таблицу умножения на память вызубрила, более того, знаю даже, что Илья Эренбург — вовсе НЕ БЫЛА последней любовницей Гитлера и даже различаю ферму от ферматы. А посему высокий градус дебилизма просто отпадает, ох, не так все просто…
Где-то между двумя маршами того самого второго этажа долбанула меня жуткая обида. Заполучить кумира хотелось ведь, да ещё чтоб кумир проникся ко мне неземной любовью!.. Отступать не в моем характере, а посему вместе с обидой стартовала надежда — вдруг да случится что-нибудь сногсшибательное и он узрит во мне чудо, воспылает, падёт к моим ногам, умоляя простить столько лет своей слепоты, вот только бы себя самого переделал, а собственно, почему бы и нет, ведь порыв безумного счастья все изменит…
На последней ступени лестницы я уже отлично знала: ничего из всего этого не выйдет. И он себя не изменит, не загорится, не воспылает ко мне. Красавица я или уродина, умная или дура — все чепуха, и никакие мои достоинства не помогут, пора расставить все точки, а бредовые иллюзии подложить под скорый поезд.
Но до расстановки знаков препинания так и не дошло. Растеряла всю решимость, видно, на последней ступеньке лестничной клетки и влетела в таинственные события, поразительные и ужасные…
Но взяла она в руки почему-то не себя, а стаканы и кружки: то расставляла их на столе, то снова убирала в буфет, рассеянно осмотрела свою ужасающе чистую кухню — что-то её явно не устраивало: в конце концов отобрала у меня пепельницу, нервно вымыла и убрала на полку.
— Во-первых, сдаётся, ты заразилась от Алиции, — констатировала я с неудовольствием, потому как все это напоминало сцену, которую мне довелось наблюдать много лет назад. — Правда, Алицию давно уже отпустило. А во-вторых, отдай пепельницу, иначе придётся пепел стряхивать на тарелку.
Зося посмотрела на стол и на полку.
— А, прости, пожалуйста. Глупости, вовсе я не заразилась от Алиции. У неё нет детей, а я из-за Павла… Не очень-то охота оповещать об этом всех и каждого. Послушай, твой Дарий… Чем он, собственно, занимается?
— Что касается оповещения, так у меня нету громкоговорителя, — заметила я сухо. — А в чем дело?
— Ну, молчать-то он, надеюсь, сумеет?..
— По-всякому. На некоторые темы только и делает, что молчит.
Зося погасила газ под чайником и прислонилась к буфету, озабоченно поглядывая то на меня, то в прихожую за моей спиной. Я тоже смотрела на неё и прикидывала, как бы она отреагировала, если открыть правду об имени так называемого Дария.
Его звали вовсе не Дарий, а Божидар, и я сама предпочитала об этом не вспоминать. Возможно, для своих родителей он и был даром Божиим, но все же, по-моему, соображать надо, каким имечком снабжаешь младенца. Скажите на милость, что делать с таким именем в наше время? Такое имя пристало мужу в рыцарских доспехах, с рапирой и стилетом или, на худой конец, с гусарскими крыльями [1], но уж никак не мужчине с зонтиком. С горя я переделала Божидара в Дарика, и все были убеждены, что Дарик — уменьшительное от Дария. Эту самую правду про его имя я скрывала изо всех сил…
Зося вдруг очнулась, заварила чай, сгребла со стола пол-литровый горшок в красный горох и достала нормальные чашки.
— Чай сейчас настоится. Так вот… Думаю, он все-таки как-то и где-то функционирует…
— Наверно. Не знаю где.
— Неважно. У него есть свои ходы. А ты, кажется, от него совсем обалдела…
— Было, — честно призналась я. — По-моему, уже проходит. А ты что, узнала какие-нибудь его тайны? Охотно послушаю, изреки наконец, в чем дело.
Зося пожала плечами, разлила чай и села за стол.
— Чушь. Я на твоего вовсе не молюсь, а вдруг все-таки поможет. Очень боюсь за Павла, подозреваю, он увяз в наркотиках. Нет, не потребляет, хуже — торгует.
Ошарашила меня Зося фундаментально.
— Ничего себе, хуже?! Все лучше, чем травиться, торговля не вредит здоровью! А вообще, как это тебе в голову взбрело, позволь осведомиться?!
— Встретила его с весьма сомнительными парнями… В последнее время деньги у него завелись, у меня совсем не просит…
— А ты с ним говорила?
— Поссорились. Велел не лезть не в своё дело, ответил как нормальный сын нормальной матери. Я расстроилась и наорала, что он, мол, на моем содержании и я за него морально отвечаю….
— Сама понимаешь, как они все это любят…
— Ещё бы! Ума не приложу, как теперь с ним помириться. А может, твой Дарий.., как ты считаешь?
И тут-то моя страждущая душа почуяла добычу и вцепилась в неё всеми когтями. Деятельность Божидара была окружена непроницаемой тайной, никогда ещё мне не удавалось не только туда прорваться, но даже разнюхать что-нибудь, и вот, пожалуйста, такая возможность. На наркотики мне плевать, Павел, конечно, беспокоил, но самое главное — не удастся ли познакомиться с делами Божидара, подбросив ему ситуацию с наркотиками.
— Бог его знает, но попробовать стоит. Он постоянно лезет в такие дела и возится с какими-то подозрительными юнцами. Ходы у него наверняка есть. Может, Павел и будет в претензии, но раз уж влип, не до церемоний. Самое тяжкое преступление сойдёт со скидкой, учитывая его полную незапятнанность. А то втянется, сама понимаешь, хуже будет.
— Не пугай меня.
— Да я не о том. Просто сейчас покамест первые шаги. А запустишь — все осложнится. Сейчас влип по глупости, по неведению и сразу же опомнился — не за что цепляться. Хочешь с ним поговорить?
— С кем? С Павлом? Ведь я тебе…
— Нет, с Дариком.
— А… Нет, сперва ты. Намекни и сориентируйся, что скажет.
— Тогда объясни подробней, что и где видела и прочее.
— На задах Нового Свята. — Зося перестала колебаться. — Я искала скорняка, он вроде бы там работает в будке, реставрирует и всякое такое. Будки не нашла, зато увидела собственного сына в тёплой компании. Просто подонки!.. Нет, постой, не просто. Подонки — да, а кроме них ещё парень с девушкой, знаешь, такие осоловелые, худые и несуразные, а подонки — явные комбинаторы. Сразу видно. Шахеры-махеры явно вели между собой, конспиративно. Хуже всего, за ними наблюдал хмырь, совсем на них не похожий. Старался им не показываться, возможно, сыщик.., нет, пожалуй, нет, понимаешь, я даже убеждена, тут что-то другое…
— А как он выглядел?
— Средних лет, средней упитанности, среднего роста. Физиономия гладкая, обычная, вот нос, как бы это сказать.., клёцкой… Такая длинная мягкая клёцка, а сам нос вовсе не длинный, нормальный, только совсем без хряща и без кости. Будто из теста слеплен. Видок у этого типа, знаешь, ужасно лицемерный. Глядел на Павла. Я специально постаралась его запомнить, ох, у меня все как-то путается, понимаешь, главное — тамошняя атмосфера…
— Погоди, — прервала я. — У тебя великолепно получается.
Нарисованная Зосей физиономия так и замаячила у меня перед глазами. Уверена, видела эту морду в натуре и определила бы её в идентичных выражениях, а вот когда и где видела, Бог знает. Клёцка вместо носа, а вдруг кто другой, просто похожий, и где я эту физиономию лицезрела?..
— А что?.. — забеспокоилась Зося.
— Да ничего особенного, кое-какие ассоциации…
Я в свою очередь описала субъекта, и обнаружилось явное сходство. Что касается Павла, мы решили: у страха глаза велики, не так страшен черт и тому подобное. Деньги, убеждала я Зосю, ещё ни о чем не говорят. Павел мог получить за уроки или за ремонт — хорошо разбирается в машинах. Божидара следовало подключить на всякий случай, а скорее всего, для моей личной выгоды.
Только я вернулась домой, позвонил Павел и коротко спросил:
— Ты дома?
— Дома.
— Так я заскочу. Привет.
Через десять минут я уже открывала ему дверь. Поглядела пристально — все нормально, забота вроде бы его не гложет. Однако я ошиблась.
— Меня заело, — сообщил он таким тоном, будто выиграл в лотерею. — Расскажу, о чем речь, и так уж мать, кажется, успела кое-что телеграфировать: я видел твою машину у нашего дома.
Я обрадовалась — услышу донесение прямо от виновника торжества.
— Валяй!
Павел начал складно, видать, заранее все обдумал.
— Понимаешь, вонь учуял. Не полез бы туда, кабы не смердело. Из-за одного тут, приятель ещё из школы, хотя и не кончил её. Клюнул на пудру, дальше — больше, теперь сидит на игле, словом, развалина от человека осталась. Я ему денег одолжил…
— Кретин.
— А ты бы на него посмотрела. Гниль одна, да жалко ведь. Знаю, не отдаст, да что там! Не в этом дело. Известно, откуда все берётся: аптеки, привозят-продают и так далее, а у меня, знаешь, так выходит, глупо даже признаться: подонки сбывают эту дрянь при полной поддержке властей.
Он взглянул на меня вопросительно. Что я могла ответить?
— Давай дальше. Откуда у тебя такие сведения?
— Обернулось все так… Случайно напоролся, ну, пожалуй, не совсем случайно, знаешь, заинтересовало. Жульё и наркоманы в полном симбиозе, сечёшь? Это уже точно, только однажды я нарвался на мужика.., вовсе неподходящий какой-то, что-то странное… Не исключаю, может, и он нарвался на меня: я входил, он выходил из одной такой шмаги — притона то есть. Не знаю, как сказать, впечатление не то, такие персоны там не случаются, места другие. И вообще все не клеилось. Вскорости менты загребли братию вместе с товаром, а на другой же день все они благополучненько цвели на свободе. Знаю людей, малость поспрошал, да пасть все на замке держали. А спрашивал я осторожно, ведь недолго и ножом схлопотать. Выглядело все так: вышли на свежий люфт — и убытков не понесли, как мыслишь, что бы сие значило?
— А менты какие?
— Один в мундире из комиссариата болтался, а двое так — ни то ни се.
— И все уехали вместе с сыщиками?
— И тот в мундире с ними, правда, похоже, по дороге потерялся.
— А тот неподходящий здесь при чем?
— Вот именно. Сменили место. Было несколько пунктов, я все проверил и заземлился — ни одного нету. Пошевелил головой, получается: смыло их с горизонта сразу после того, как тот неподходящий мэн к ним наведался. Может, тут и никакой связи, только нюхом чую — есть что-то. Перетащились в другое место, где мне их не сыскать, все вместе смердит — мочи нету, не знаю, что делать.
— А тебе зачем?
— Хочу, — заартачился Павел. — Жив не буду, хочу дознаться, в каком болоте живу и есть ли там дно. А если есть, то на какой глубине.
— Пойми, в этой стране все стоит на голове, а значит, дно высоко наверху. Я тоже хотела бы кое-что увидеть, да только зря задираю голову. Мать колотун бьёт, рассказал бы ей все.
— Так она же крик подымет. А я хочу дознаться, хоть тресни. Тот неподходящий покоя не даёт, мелькнул всего разок да исчез — не возит ничего, не посредник и не наркота, а всю музыку знает. Наверняка. Опекун?.. — Да-а… — протянула я. — Слушай, а как насчёт проблем, что за проблемы?
— Ерунда. Сама понимаешь. Чтобы малость влезть в интерес, смекнуть, что да как, симулировал участие в деле. Посредничал три раза, шепнул про меня тот кореш, почти что взяли в штат, а когда я попятился, стали угрожать. Извиваюсь помаленьку, как змей, а надо бы сразу отсечь. Они всех шантажом держат, мордобитьем грозят и даже финиш обещают. Да плевать мне.
— Ты на этом заработал?
— Не без того же! А вообще-то весь мой доход из мастерской, вкалываю не надрываюсь, а насобачился здорово. В афёру я влез не из-за денег.
У меня мелькнуло, что на месте Зоей я бы тоже психанула, хотя дела обстоят не так уж плохо. Парень вроде бы знает, что делает, старается держаться по краю трясины, надо бы только стеречь, чтоб не спихнули. Задачка прямо-таки для Божидара.
Павел поёрзал и решился на признание: если уж по правде, так не со мной хотел поговорить, а как раз с ним. Я с восторгом согласилась.
Мы увиделись на следующий день, но Павла разговор с Божидаром разочаровал, а я просто вдрызг расстроилась. Божидар нас не просветил, зато дал понять, ничего, дескать, нового мы ему не сообщили, все знает сам. Спорить с нами не пожелал. От всех афёр с наркотиками потребовал отвалить, выводы мы делали идиотские, взяточничество в стране — дело обычное, и факт, что торговцев выпустили на волю, ни о чем ещё не свидетельствует. Неподходящий мэн явно кто-то посторонний, а то и вовсе оптический обман.
Павла подстрахуют где надо, дабы выкарабкался без ущерба для здоровья, а вот кто подстрахует и как, нам не объяснил.
Павел своё разочарование попытался скрыть. Поумней меня оказался, а верней, ему было плевать на доброе отношение моего кумира. Я же, напротив, после его ухода стесняться перестала, откровенно все выложила, и меня призвали к порядку. Взбешённый моей назойливостью, Божидар сперва саркастически предложил мне самой и удовлетворить своё любопытство, а после категорически запретил встревать не в своё дело. В свою очередь, я так взбеленилась, что вся эта наркотическая чепуха вкупе с неподходящими подозрительными делягами из пустяковой занозы превратилась в целое копьё! Решила не сдаваться. Пусть думает что хочет, сама все разузнаю, распутаю все секретики, если таковые существуют, перестану поджимать хвост и раз и навсегда покончу с дебильной кретинкой, какой меня почитают!
Короче говоря, меня захватил долгосрочный амок.
— Встретил тех двоих. Парень с девушкой, наркоманы, это они там все время путались, посредники. Встретил случайно. Ехали в трамвае на Прагу.
Так, вот она — моя проблема, я сразу поняла, о чем он говорит.
— Те, что скрылись? — удостоверилась я.
— Именно. Я поехал за ними. Хочешь поглядеть, где это?
Конечно, я хотела. Зачем мне это, не очень-то представляла, но всяческие осмотры всегда считала в высшей степени полезными; кроме всего прочего, поеду назло Божидару. Договорились с Павлом через полчаса у ювелирного магазина в Аллеях Иерусалимских, и я вылетела из дому с такой силой отдачи, что только на лестнице сообразила проверить, не забыла ли юбку.
На месте оказалась раньше договорённого и посему зашла в магазин, чтобы зря не торчать на улице. Сразу же увидела пани Крыскову, с которой завела приятельские контакты в «Орно». Она стояла у витрины в углу, рядом какой-то пан, а напротив них продавщица. Больше в магазине никого не было. Я направилась к ней, цокая каблуками, пани Крыскова оглянулась и махнула мне рукой так, словно это она назначила мне здесь свидание, а не Павел.
— Вы только взгляните, — завела она. — У нас редко такие вещи встретишь.
Я подошла. Все они, возбуждённые, в красных пятнах, что-то внимательно рассматривали. Я тоже поглядела: бриллиант, не очень большой, но глубокий и неимоверно чистый, голубой воды. На чёрном бархате коробочки лучился, словно живой.
— Четыре и восемь десятых карата, — сообщила пани Крыскова вполголоса. — Почти пять. И вы ни за что не поверите, сколько стоит. Гроши! А ведь советский.
Она назвала сумму. Двести двадцать тысяч и в самом деле при нынешних ценах чепуха. Ещё не полностью усвоив сообщение, я обалдело уставилась на камень и наконец спросила:
— И его можно купить?
— Наверно, — заколебалась продавщица. — Мы получили камень для продажи…
— Вот это так оказия, — шепнула пани Крыскова, выразительно акцентируя слова.
Пан ничего не говорил, только пожирал глазами драгоценность. Я по-прежнему блаженно балдела, поскольку меня это не касалось: не было двухсот двадцати тысяч не только с собой, но и вообще. Если постараться изо всех сил, смогла бы наскрести половину. А пани Крыскова продолжала шёпотом искушать меня:
— Подумайте, ведь задаром! Исключительный случай, вы продадите камень в три раза дороже, да ещё и спасибо скажут! Я вам помогу…
Идея наконец дошла до меня и даже заинтересовала. Но как прикажете понимать: цена по меньшей мере вдвое меньше настоящей, а бриллианты за бесценок на земле не валяются. Конечно, без пани Крысковой мне бы и в голову не пришло покупать камень — я никогда в жизни не блистала оборотистостью в делах. Бриллиант стоил дёшево несуразно, и, если бы не мнение знатока, я решила бы, что он фальшивый или с каким-нибудь дефектом. Пани Крыскова многие годы работала с драгоценными камнями, без сомнения, дело знала профессионально, сама занималась куплей-продажей, и коли теперь соблазняла меня, то наверняка хочет помочь подзаработать. Соблазн был, разумеется, велик. Я горестно вздохнула:
— Нету столько денег. И сегодня не успею собрать, а вот завтра… Нельзя ли этот камень оставить за мной? — Как это оставить за вами? — спросила продавщица без всякого энтузиазма.
— Да так, обыкновенно. До завтра, до одиннадцати утра. Приду первой, к одиннадцати.
— Разве что в одиннадцать… Ладно…
— Надо будет её отблагодарить, — прошептала мне на ухо пани Крыскова.
Я кивнула. Бриллиант все больше привлекал меня. Молчаливый пан вдруг очнулся.
— Кто первый, тот и получит, — решительно заявил он. — Вдруг мне удастся раздобыть деньги раньше?..
— Сами решайте, — сухо прервала продавщица. — Подожду до открытия магазина и ни минуты больше.
Я не собиралась пререкаться с этим паном. Он не тянул на человека, располагающего суммой выше ежемесячной пенсии, к тому же и так все это дело представлялось мне весьма туманным, а потому я покорно согласилась с приоритетом более богатой особы. Успеет раньше, пусть купит. Сегодня вряд ли удастся, магазин через полчаса закроют, а завтра пусть будет, как будет.
Продавщица спрятала камень. Выходя из магазина, в дверях я наткнулась на Павла. Пани Крыскова последовала за мной.
— Вот как дело обстоит, — начала она, игнорируя Павла. — Мне в принципе запрещено покупать такие вещи, я ведь работаю в этой сфере, впрочем, у меня тоже нет нужных денег. Предлагаю на паях. Вы будете его продавать?
— А что делать? Деньги я займу, их отдавать надо.
— Ну, а я войду в долю. Если вы согласитесь. У меня с собой семьдесят тысяч, могу вам дать сейчас же. А потом соответственно поделимся. Согласны?
Я обрадовалась. Участие пани Крысковой придавало солидности всему предприятию. Я взяла деньги, пани Крыскова спешно простилась и вернулась в магазин. Павла прорвало.
— Это что такое? Покупаешь бриллианты?
— Вот именно. Не слишком много, пока что всего один. Эта пани понимает толк. Едем?
— Едем… Погоди-ка… А ты всерьёз покупаешь бриллиант?
— Собираюсь, а что?
— Да нет, ничего. Потрясно. Не привык к таким покупкам. Ладно, поезжай прямо на Прагу, а после я покажу куда.
Поехали, уже на мосту Павел заговорил о главном.
— Они не хотят, чтобы их все знали. Сама понимаешь, поставщики наркотиков не любят светиться. Во всяком случае, некоторые. У них там есть один такой…
— Перестань мямлить со мной как со слабоумной, — прервала я раздражённо. — Об этом все знают, давай конкретно!
— Ну так вот, парень с девушкой были как раз посредниками, за посредничество и за молчок получали свою долю. И они тоже смылись. А тут в трамвае их увидел, ну и рванул следом.
— Ас тобой что? Отбрехался или как?
— Думаю, да. Потерял доверие, но, видно, трогать не станут — вокруг тишь и благодать. Даже странно, думал, хуже будет. Или Дарий что предпринял?..
Я всерьёз задумалась, слегка недовольная необходимостью вообще шевелить мозгами на эту тему.
— Возможно, и не потребовалось. Давай рассуждать здраво. Полети ты сейчас с доносом, что бы ты мог сообщить? Продавали наркотики там-то. Ну и что? Они ведь давно уже смылись… И собственно, что дальше?
— Мог бы их узнать в лицо.
— Я думаю, кому надо, тоже их знают. В лицо.
— А я в курсе насчёт цен…
— Они тоже. Та ещё сенсация. Ещё что-нибудь?
Павел призадумался.
— Пожалуй, нет. Стоило им смыться, я все козыри потерял. Раньше были шансы так все подстроить, чтобы их захомутали прямо на стыке, или, к примеру, учитывая то да се, помочь добраться до главного поставщика, а теперь уже хана. Знаешь, ты права, я для них просто фуфло, им на меня плевать. Неглупая организация.
Мерзость. Глазёнки несуразные, нос какой-то нелепый, лобик этакой умственной кретинки, к тому же вроде лысоватый, ротик тоже так себе, уши… Ну уж хватит, уши нормальные, даже не особенно лопоухие, только их все равно не видно. А вот волосики, смилуйся Боже, все равно что ворох сена на скудной землице…
Я осмотрела себя вполне безжалостно, после чего подвела итоги. Половинкой ума оценивала собственную красоту в зеркале, а другой половинкой удивлялась, как нечто подобное могло вызвать восторг у мужчины. Разве что у психа или слепца. Каким бы ни блистала я интеллектом, оригинальностью и прочими скрытыми достоинствами, нет, тип не мог влюбиться до смерти, даже до лёгкого гриппа…
Разумеется, спровоцировал сию уничтожающую самокритику именно тип, и следует признаться, на этот раз тип достался мне и в самом деле уникальный. Мало того что красавец, к тому же загадочен донельзя. Несколько лет я пыталась его раскусить, несколько лет что-то не сходилось, ускользало, а теперь как раз весь мой жизненный опыт вопиял: взыскующая связь входит в критическую фазу. Да, пожалуй, не грех и подумать кое над чем: красотой не блещу, значит, что-то тут ещё…
От зеркала в ванной меня оторвал телефон. Звонила Зося.
— Ко мне не забежишь? — соблазняла она. — В наш район не собираешься? Поговорить бы надо.
— А что случилось?
— Да ничего особенного. Не по телефону. Или мне приехать?..
— Я собираюсь в город, буду недалеко от вас. Зайду часа через два. Ладно?
— Идёт. Жду. Привет.
Я вернулась к зеркалу. Коль скоро придётся выйти из дому, надо оштукатурить унылую мордель. Ещё немного полюбовалась своей персоной, так, из чистого мазохизма, и вдруг утешилась: да ведь дай Боже, чтоб при виде такой физиономии кто-нибудь плюнул мне вслед… Сей момент полетела бы я играть во что придётся; такой плевок — это ж лучше не придумаешь, выигрыш гарантирован. Правда, сегодня, похоже, только вхолостую разбазарю отличную примету.
И я занялась косметикой, мрачно размышляя насчёт типа. Да, сознаюсь, он мне необходим. Все ещё необходим. Надо его завоевать, безоговорочно пленить. Только вот чем? Ведь не этой же моей морделью! Пластическая операция, понятно, отпадает, нет, здесь необходимо сенсационное открытие, успех…
Какая-то жалкая серая извилина шевельнулась в голове и пискнула: при чем здесь открытие или успех. Все было хорошо, пока в рот ему смотрела, все пошло к черту, когда терпёжу не хватило. Дурацкая это привычка — все подмечать да иронизировать, любовь должна быть слепа, пожалуй, лишку прозрели мои глупые глаза…
И я опять прибегла к помощи глупых моих глаз, дабы осмотреть внимательно себя в зеркале. По ходу размышлений подкрасилась: все более или менее нормально, нечего преувеличивать, даже вовсе не так уж плохо, кое-что изменилось на плюс, вроде бы и не такая уж лысая и нос не особо щеголяет своей красой. Ворох сена удалось причесать, правда, заблуждаться не стоит: лёгкий ветерок, да что там ветерок — дуновение, и хана!
Лестничная площадка непонятно почему пробудила во мне объективность. Я внезапно возмутилась. Между четвёртым и вторым этажом мне предстала и обратная сторона медали, что само по себе было фантастикой, ибо до сих пор я преуспевала лишь в страусиной политике и в самоедстве. В конце концов, будем беспристрастны: не только из-за меня и по моей вине!
У моего кумира тот ещё характерец: эгоист, эгоцентрист, мегаломан и к тому же лицемер. Симулирует перед самим собой благородные побуждения, а цель у него всегда оправдывает средства. Снисхождения и сочувствия в нем примерно столько же, сколько в каменном надгробии, а что до чувства юмора — тут и гиппопотам дал бы ему сто очков вперёд. Любое дело доводит до шедевра: мытьё стёкол в машине, ремонт чемоданной ручки, необходимая постирушка, равно занятие любовью и выращивание помидоров — все должно быть блеск-лоск. Решительно в любом занятии только превосходная степень, не иначе: а вдруг, Боже спаси и сохрани, кто-нибудь где-нибудь сделает что-нибудь лучше! Верно, комплексы какие с раннего детства…
И это скопище совершенств к тому же блистательно упаковано. Высокий, богатырская грудь, красивое лицо с удивительно правильными чертами, меланхолия в сапфировых глазах, осенённых ресницами кинозвезды, Грета Гарбо стушуется, закрасневшись от зависти. Блондин, естественный завиток надо лбом… Завиток, правда, такой же естественный, как я архиепископ, но уложен-то втайне, никто знать не знает.
И все это вместе взятое, конечно же, обрушилось на меня. Блондин, никуда не денешься, вечная моя судьба… Пробивался росток великой любви между нами, пробивался, да так и не пробился. Больно уж много во мне дефектов: во-первых, моя, извините за выражение, красота, во-вторых, всякие огрехи ума и воспитания. Может, здесь и есть зёрнышко правды — что же ещё, кроме врождённой глупости, заставляет меня постоянно себя пилить. Я раскаивалась, пыталась вырваться из самоедства, пока меня не отрезвило наконец следующее рациональное наблюдение: при таком умственном отставании я бы просто-напросто не закончила среднюю школу. И вообще сомнительно, почему научилась читать-писать. А научилась-таки, да к тому же четыре арифметических действия одолела, таблицу умножения на память вызубрила, более того, знаю даже, что Илья Эренбург — вовсе НЕ БЫЛА последней любовницей Гитлера и даже различаю ферму от ферматы. А посему высокий градус дебилизма просто отпадает, ох, не так все просто…
Где-то между двумя маршами того самого второго этажа долбанула меня жуткая обида. Заполучить кумира хотелось ведь, да ещё чтоб кумир проникся ко мне неземной любовью!.. Отступать не в моем характере, а посему вместе с обидой стартовала надежда — вдруг да случится что-нибудь сногсшибательное и он узрит во мне чудо, воспылает, падёт к моим ногам, умоляя простить столько лет своей слепоты, вот только бы себя самого переделал, а собственно, почему бы и нет, ведь порыв безумного счастья все изменит…
На последней ступени лестницы я уже отлично знала: ничего из всего этого не выйдет. И он себя не изменит, не загорится, не воспылает ко мне. Красавица я или уродина, умная или дура — все чепуха, и никакие мои достоинства не помогут, пора расставить все точки, а бредовые иллюзии подложить под скорый поезд.
Но до расстановки знаков препинания так и не дошло. Растеряла всю решимость, видно, на последней ступеньке лестничной клетки и влетела в таинственные события, поразительные и ужасные…
* * *
— Ничего особенного, — успокоила меня Зося. — Возможно, понапрасну бью тревогу, просто надо взять себя в руки…Но взяла она в руки почему-то не себя, а стаканы и кружки: то расставляла их на столе, то снова убирала в буфет, рассеянно осмотрела свою ужасающе чистую кухню — что-то её явно не устраивало: в конце концов отобрала у меня пепельницу, нервно вымыла и убрала на полку.
— Во-первых, сдаётся, ты заразилась от Алиции, — констатировала я с неудовольствием, потому как все это напоминало сцену, которую мне довелось наблюдать много лет назад. — Правда, Алицию давно уже отпустило. А во-вторых, отдай пепельницу, иначе придётся пепел стряхивать на тарелку.
Зося посмотрела на стол и на полку.
— А, прости, пожалуйста. Глупости, вовсе я не заразилась от Алиции. У неё нет детей, а я из-за Павла… Не очень-то охота оповещать об этом всех и каждого. Послушай, твой Дарий… Чем он, собственно, занимается?
— Что касается оповещения, так у меня нету громкоговорителя, — заметила я сухо. — А в чем дело?
— Ну, молчать-то он, надеюсь, сумеет?..
— По-всякому. На некоторые темы только и делает, что молчит.
Зося погасила газ под чайником и прислонилась к буфету, озабоченно поглядывая то на меня, то в прихожую за моей спиной. Я тоже смотрела на неё и прикидывала, как бы она отреагировала, если открыть правду об имени так называемого Дария.
Его звали вовсе не Дарий, а Божидар, и я сама предпочитала об этом не вспоминать. Возможно, для своих родителей он и был даром Божиим, но все же, по-моему, соображать надо, каким имечком снабжаешь младенца. Скажите на милость, что делать с таким именем в наше время? Такое имя пристало мужу в рыцарских доспехах, с рапирой и стилетом или, на худой конец, с гусарскими крыльями [1], но уж никак не мужчине с зонтиком. С горя я переделала Божидара в Дарика, и все были убеждены, что Дарик — уменьшительное от Дария. Эту самую правду про его имя я скрывала изо всех сил…
Зося вдруг очнулась, заварила чай, сгребла со стола пол-литровый горшок в красный горох и достала нормальные чашки.
— Чай сейчас настоится. Так вот… Думаю, он все-таки как-то и где-то функционирует…
— Наверно. Не знаю где.
— Неважно. У него есть свои ходы. А ты, кажется, от него совсем обалдела…
— Было, — честно призналась я. — По-моему, уже проходит. А ты что, узнала какие-нибудь его тайны? Охотно послушаю, изреки наконец, в чем дело.
Зося пожала плечами, разлила чай и села за стол.
— Чушь. Я на твоего вовсе не молюсь, а вдруг все-таки поможет. Очень боюсь за Павла, подозреваю, он увяз в наркотиках. Нет, не потребляет, хуже — торгует.
Ошарашила меня Зося фундаментально.
— Ничего себе, хуже?! Все лучше, чем травиться, торговля не вредит здоровью! А вообще, как это тебе в голову взбрело, позволь осведомиться?!
— Встретила его с весьма сомнительными парнями… В последнее время деньги у него завелись, у меня совсем не просит…
— А ты с ним говорила?
— Поссорились. Велел не лезть не в своё дело, ответил как нормальный сын нормальной матери. Я расстроилась и наорала, что он, мол, на моем содержании и я за него морально отвечаю….
— Сама понимаешь, как они все это любят…
— Ещё бы! Ума не приложу, как теперь с ним помириться. А может, твой Дарий.., как ты считаешь?
И тут-то моя страждущая душа почуяла добычу и вцепилась в неё всеми когтями. Деятельность Божидара была окружена непроницаемой тайной, никогда ещё мне не удавалось не только туда прорваться, но даже разнюхать что-нибудь, и вот, пожалуйста, такая возможность. На наркотики мне плевать, Павел, конечно, беспокоил, но самое главное — не удастся ли познакомиться с делами Божидара, подбросив ему ситуацию с наркотиками.
— Бог его знает, но попробовать стоит. Он постоянно лезет в такие дела и возится с какими-то подозрительными юнцами. Ходы у него наверняка есть. Может, Павел и будет в претензии, но раз уж влип, не до церемоний. Самое тяжкое преступление сойдёт со скидкой, учитывая его полную незапятнанность. А то втянется, сама понимаешь, хуже будет.
— Не пугай меня.
— Да я не о том. Просто сейчас покамест первые шаги. А запустишь — все осложнится. Сейчас влип по глупости, по неведению и сразу же опомнился — не за что цепляться. Хочешь с ним поговорить?
— С кем? С Павлом? Ведь я тебе…
— Нет, с Дариком.
— А… Нет, сперва ты. Намекни и сориентируйся, что скажет.
— Тогда объясни подробней, что и где видела и прочее.
— На задах Нового Свята. — Зося перестала колебаться. — Я искала скорняка, он вроде бы там работает в будке, реставрирует и всякое такое. Будки не нашла, зато увидела собственного сына в тёплой компании. Просто подонки!.. Нет, постой, не просто. Подонки — да, а кроме них ещё парень с девушкой, знаешь, такие осоловелые, худые и несуразные, а подонки — явные комбинаторы. Сразу видно. Шахеры-махеры явно вели между собой, конспиративно. Хуже всего, за ними наблюдал хмырь, совсем на них не похожий. Старался им не показываться, возможно, сыщик.., нет, пожалуй, нет, понимаешь, я даже убеждена, тут что-то другое…
— А как он выглядел?
— Средних лет, средней упитанности, среднего роста. Физиономия гладкая, обычная, вот нос, как бы это сказать.., клёцкой… Такая длинная мягкая клёцка, а сам нос вовсе не длинный, нормальный, только совсем без хряща и без кости. Будто из теста слеплен. Видок у этого типа, знаешь, ужасно лицемерный. Глядел на Павла. Я специально постаралась его запомнить, ох, у меня все как-то путается, понимаешь, главное — тамошняя атмосфера…
— Погоди, — прервала я. — У тебя великолепно получается.
Нарисованная Зосей физиономия так и замаячила у меня перед глазами. Уверена, видела эту морду в натуре и определила бы её в идентичных выражениях, а вот когда и где видела, Бог знает. Клёцка вместо носа, а вдруг кто другой, просто похожий, и где я эту физиономию лицезрела?..
— А что?.. — забеспокоилась Зося.
— Да ничего особенного, кое-какие ассоциации…
Я в свою очередь описала субъекта, и обнаружилось явное сходство. Что касается Павла, мы решили: у страха глаза велики, не так страшен черт и тому подобное. Деньги, убеждала я Зосю, ещё ни о чем не говорят. Павел мог получить за уроки или за ремонт — хорошо разбирается в машинах. Божидара следовало подключить на всякий случай, а скорее всего, для моей личной выгоды.
Только я вернулась домой, позвонил Павел и коротко спросил:
— Ты дома?
— Дома.
— Так я заскочу. Привет.
Через десять минут я уже открывала ему дверь. Поглядела пристально — все нормально, забота вроде бы его не гложет. Однако я ошиблась.
— Меня заело, — сообщил он таким тоном, будто выиграл в лотерею. — Расскажу, о чем речь, и так уж мать, кажется, успела кое-что телеграфировать: я видел твою машину у нашего дома.
Я обрадовалась — услышу донесение прямо от виновника торжества.
— Валяй!
Павел начал складно, видать, заранее все обдумал.
— Понимаешь, вонь учуял. Не полез бы туда, кабы не смердело. Из-за одного тут, приятель ещё из школы, хотя и не кончил её. Клюнул на пудру, дальше — больше, теперь сидит на игле, словом, развалина от человека осталась. Я ему денег одолжил…
— Кретин.
— А ты бы на него посмотрела. Гниль одна, да жалко ведь. Знаю, не отдаст, да что там! Не в этом дело. Известно, откуда все берётся: аптеки, привозят-продают и так далее, а у меня, знаешь, так выходит, глупо даже признаться: подонки сбывают эту дрянь при полной поддержке властей.
Он взглянул на меня вопросительно. Что я могла ответить?
— Давай дальше. Откуда у тебя такие сведения?
— Обернулось все так… Случайно напоролся, ну, пожалуй, не совсем случайно, знаешь, заинтересовало. Жульё и наркоманы в полном симбиозе, сечёшь? Это уже точно, только однажды я нарвался на мужика.., вовсе неподходящий какой-то, что-то странное… Не исключаю, может, и он нарвался на меня: я входил, он выходил из одной такой шмаги — притона то есть. Не знаю, как сказать, впечатление не то, такие персоны там не случаются, места другие. И вообще все не клеилось. Вскорости менты загребли братию вместе с товаром, а на другой же день все они благополучненько цвели на свободе. Знаю людей, малость поспрошал, да пасть все на замке держали. А спрашивал я осторожно, ведь недолго и ножом схлопотать. Выглядело все так: вышли на свежий люфт — и убытков не понесли, как мыслишь, что бы сие значило?
— А менты какие?
— Один в мундире из комиссариата болтался, а двое так — ни то ни се.
— И все уехали вместе с сыщиками?
— И тот в мундире с ними, правда, похоже, по дороге потерялся.
— А тот неподходящий здесь при чем?
— Вот именно. Сменили место. Было несколько пунктов, я все проверил и заземлился — ни одного нету. Пошевелил головой, получается: смыло их с горизонта сразу после того, как тот неподходящий мэн к ним наведался. Может, тут и никакой связи, только нюхом чую — есть что-то. Перетащились в другое место, где мне их не сыскать, все вместе смердит — мочи нету, не знаю, что делать.
— А тебе зачем?
— Хочу, — заартачился Павел. — Жив не буду, хочу дознаться, в каком болоте живу и есть ли там дно. А если есть, то на какой глубине.
— Пойми, в этой стране все стоит на голове, а значит, дно высоко наверху. Я тоже хотела бы кое-что увидеть, да только зря задираю голову. Мать колотун бьёт, рассказал бы ей все.
— Так она же крик подымет. А я хочу дознаться, хоть тресни. Тот неподходящий покоя не даёт, мелькнул всего разок да исчез — не возит ничего, не посредник и не наркота, а всю музыку знает. Наверняка. Опекун?.. — Да-а… — протянула я. — Слушай, а как насчёт проблем, что за проблемы?
— Ерунда. Сама понимаешь. Чтобы малость влезть в интерес, смекнуть, что да как, симулировал участие в деле. Посредничал три раза, шепнул про меня тот кореш, почти что взяли в штат, а когда я попятился, стали угрожать. Извиваюсь помаленьку, как змей, а надо бы сразу отсечь. Они всех шантажом держат, мордобитьем грозят и даже финиш обещают. Да плевать мне.
— Ты на этом заработал?
— Не без того же! А вообще-то весь мой доход из мастерской, вкалываю не надрываюсь, а насобачился здорово. В афёру я влез не из-за денег.
У меня мелькнуло, что на месте Зоей я бы тоже психанула, хотя дела обстоят не так уж плохо. Парень вроде бы знает, что делает, старается держаться по краю трясины, надо бы только стеречь, чтоб не спихнули. Задачка прямо-таки для Божидара.
Павел поёрзал и решился на признание: если уж по правде, так не со мной хотел поговорить, а как раз с ним. Я с восторгом согласилась.
Мы увиделись на следующий день, но Павла разговор с Божидаром разочаровал, а я просто вдрызг расстроилась. Божидар нас не просветил, зато дал понять, ничего, дескать, нового мы ему не сообщили, все знает сам. Спорить с нами не пожелал. От всех афёр с наркотиками потребовал отвалить, выводы мы делали идиотские, взяточничество в стране — дело обычное, и факт, что торговцев выпустили на волю, ни о чем ещё не свидетельствует. Неподходящий мэн явно кто-то посторонний, а то и вовсе оптический обман.
Павла подстрахуют где надо, дабы выкарабкался без ущерба для здоровья, а вот кто подстрахует и как, нам не объяснил.
Павел своё разочарование попытался скрыть. Поумней меня оказался, а верней, ему было плевать на доброе отношение моего кумира. Я же, напротив, после его ухода стесняться перестала, откровенно все выложила, и меня призвали к порядку. Взбешённый моей назойливостью, Божидар сперва саркастически предложил мне самой и удовлетворить своё любопытство, а после категорически запретил встревать не в своё дело. В свою очередь, я так взбеленилась, что вся эта наркотическая чепуха вкупе с неподходящими подозрительными делягами из пустяковой занозы превратилась в целое копьё! Решила не сдаваться. Пусть думает что хочет, сама все разузнаю, распутаю все секретики, если таковые существуют, перестану поджимать хвост и раз и навсегда покончу с дебильной кретинкой, какой меня почитают!
Короче говоря, меня захватил долгосрочный амок.
* * *
Павел позвонил через две недели под вечер и отчеканил без предисловий:— Встретил тех двоих. Парень с девушкой, наркоманы, это они там все время путались, посредники. Встретил случайно. Ехали в трамвае на Прагу.
Так, вот она — моя проблема, я сразу поняла, о чем он говорит.
— Те, что скрылись? — удостоверилась я.
— Именно. Я поехал за ними. Хочешь поглядеть, где это?
Конечно, я хотела. Зачем мне это, не очень-то представляла, но всяческие осмотры всегда считала в высшей степени полезными; кроме всего прочего, поеду назло Божидару. Договорились с Павлом через полчаса у ювелирного магазина в Аллеях Иерусалимских, и я вылетела из дому с такой силой отдачи, что только на лестнице сообразила проверить, не забыла ли юбку.
На месте оказалась раньше договорённого и посему зашла в магазин, чтобы зря не торчать на улице. Сразу же увидела пани Крыскову, с которой завела приятельские контакты в «Орно». Она стояла у витрины в углу, рядом какой-то пан, а напротив них продавщица. Больше в магазине никого не было. Я направилась к ней, цокая каблуками, пани Крыскова оглянулась и махнула мне рукой так, словно это она назначила мне здесь свидание, а не Павел.
— Вы только взгляните, — завела она. — У нас редко такие вещи встретишь.
Я подошла. Все они, возбуждённые, в красных пятнах, что-то внимательно рассматривали. Я тоже поглядела: бриллиант, не очень большой, но глубокий и неимоверно чистый, голубой воды. На чёрном бархате коробочки лучился, словно живой.
— Четыре и восемь десятых карата, — сообщила пани Крыскова вполголоса. — Почти пять. И вы ни за что не поверите, сколько стоит. Гроши! А ведь советский.
Она назвала сумму. Двести двадцать тысяч и в самом деле при нынешних ценах чепуха. Ещё не полностью усвоив сообщение, я обалдело уставилась на камень и наконец спросила:
— И его можно купить?
— Наверно, — заколебалась продавщица. — Мы получили камень для продажи…
— Вот это так оказия, — шепнула пани Крыскова, выразительно акцентируя слова.
Пан ничего не говорил, только пожирал глазами драгоценность. Я по-прежнему блаженно балдела, поскольку меня это не касалось: не было двухсот двадцати тысяч не только с собой, но и вообще. Если постараться изо всех сил, смогла бы наскрести половину. А пани Крыскова продолжала шёпотом искушать меня:
— Подумайте, ведь задаром! Исключительный случай, вы продадите камень в три раза дороже, да ещё и спасибо скажут! Я вам помогу…
Идея наконец дошла до меня и даже заинтересовала. Но как прикажете понимать: цена по меньшей мере вдвое меньше настоящей, а бриллианты за бесценок на земле не валяются. Конечно, без пани Крысковой мне бы и в голову не пришло покупать камень — я никогда в жизни не блистала оборотистостью в делах. Бриллиант стоил дёшево несуразно, и, если бы не мнение знатока, я решила бы, что он фальшивый или с каким-нибудь дефектом. Пани Крыскова многие годы работала с драгоценными камнями, без сомнения, дело знала профессионально, сама занималась куплей-продажей, и коли теперь соблазняла меня, то наверняка хочет помочь подзаработать. Соблазн был, разумеется, велик. Я горестно вздохнула:
— Нету столько денег. И сегодня не успею собрать, а вот завтра… Нельзя ли этот камень оставить за мной? — Как это оставить за вами? — спросила продавщица без всякого энтузиазма.
— Да так, обыкновенно. До завтра, до одиннадцати утра. Приду первой, к одиннадцати.
— Разве что в одиннадцать… Ладно…
— Надо будет её отблагодарить, — прошептала мне на ухо пани Крыскова.
Я кивнула. Бриллиант все больше привлекал меня. Молчаливый пан вдруг очнулся.
— Кто первый, тот и получит, — решительно заявил он. — Вдруг мне удастся раздобыть деньги раньше?..
— Сами решайте, — сухо прервала продавщица. — Подожду до открытия магазина и ни минуты больше.
Я не собиралась пререкаться с этим паном. Он не тянул на человека, располагающего суммой выше ежемесячной пенсии, к тому же и так все это дело представлялось мне весьма туманным, а потому я покорно согласилась с приоритетом более богатой особы. Успеет раньше, пусть купит. Сегодня вряд ли удастся, магазин через полчаса закроют, а завтра пусть будет, как будет.
Продавщица спрятала камень. Выходя из магазина, в дверях я наткнулась на Павла. Пани Крыскова последовала за мной.
— Вот как дело обстоит, — начала она, игнорируя Павла. — Мне в принципе запрещено покупать такие вещи, я ведь работаю в этой сфере, впрочем, у меня тоже нет нужных денег. Предлагаю на паях. Вы будете его продавать?
— А что делать? Деньги я займу, их отдавать надо.
— Ну, а я войду в долю. Если вы согласитесь. У меня с собой семьдесят тысяч, могу вам дать сейчас же. А потом соответственно поделимся. Согласны?
Я обрадовалась. Участие пани Крысковой придавало солидности всему предприятию. Я взяла деньги, пани Крыскова спешно простилась и вернулась в магазин. Павла прорвало.
— Это что такое? Покупаешь бриллианты?
— Вот именно. Не слишком много, пока что всего один. Эта пани понимает толк. Едем?
— Едем… Погоди-ка… А ты всерьёз покупаешь бриллиант?
— Собираюсь, а что?
— Да нет, ничего. Потрясно. Не привык к таким покупкам. Ладно, поезжай прямо на Прагу, а после я покажу куда.
Поехали, уже на мосту Павел заговорил о главном.
— Они не хотят, чтобы их все знали. Сама понимаешь, поставщики наркотиков не любят светиться. Во всяком случае, некоторые. У них там есть один такой…
— Перестань мямлить со мной как со слабоумной, — прервала я раздражённо. — Об этом все знают, давай конкретно!
— Ну так вот, парень с девушкой были как раз посредниками, за посредничество и за молчок получали свою долю. И они тоже смылись. А тут в трамвае их увидел, ну и рванул следом.
— Ас тобой что? Отбрехался или как?
— Думаю, да. Потерял доверие, но, видно, трогать не станут — вокруг тишь и благодать. Даже странно, думал, хуже будет. Или Дарий что предпринял?..
Я всерьёз задумалась, слегка недовольная необходимостью вообще шевелить мозгами на эту тему.
— Возможно, и не потребовалось. Давай рассуждать здраво. Полети ты сейчас с доносом, что бы ты мог сообщить? Продавали наркотики там-то. Ну и что? Они ведь давно уже смылись… И собственно, что дальше?
— Мог бы их узнать в лицо.
— Я думаю, кому надо, тоже их знают. В лицо.
— А я в курсе насчёт цен…
— Они тоже. Та ещё сенсация. Ещё что-нибудь?
Павел призадумался.
— Пожалуй, нет. Стоило им смыться, я все козыри потерял. Раньше были шансы так все подстроить, чтобы их захомутали прямо на стыке, или, к примеру, учитывая то да се, помочь добраться до главного поставщика, а теперь уже хана. Знаешь, ты права, я для них просто фуфло, им на меня плевать. Неглупая организация.