«Непонятно, что ему нужно на улице в такую погоду, – подумала Виктория с легким недоумением, – на бурю можно посмотреть и из окна». Сушко повернулась и пошла по коридору в сторону столовой, откуда доносились восхитительные запахи. Завхоз Василий Борисович готовил поистине виртуозно. В огромное окно столовой, откуда обычно были видны горы, часть серпантина и склон горы, хлестала вода. За спиной девушки прозвучали шаги.
– Что-то я не пойму, куда подевался Курочкин, – сказал завхоз, подходя к своей стойке и накладывая на тарелку большую порцию ребрышек в соусе, – он не открыл мне дверь.
– То есть как? – не поняла Виктория. – Он же все время сидит в своей комнате, работает, куда же он мог подеваться?
– Не знаю, – безмятежно пожал плечами Иванов, – я постучал, постучал, а потом пошел сюда, в столовую. Мало ли где он? Может, спит. Может, в туалете. Может быть, конечно, что он пошел на улицу за новыми жучками, которых он так любит, но это маловероятно. Смотрите, как гроза бушует!
Виктория снова посмотрела в окно. Дождь стоял сплошной стеной.
– Еще и Валерий пошел на улицу! Странно! – сказала она, стоя у стекла.
– Да? – удивился завхоз, на секунду оторвавшись от резки хлеба, который он пек сам. – В такую погоду? Да сейчас собаку на улицу не выгонишь. Хотя, может, он на крыльце стоит, там же навес.
Иванов подошел к девушке и, смешно поморщившись, выглянул в окно. Виктория прижалась к стеклу щекой, пытаясь увидеть крыльцо. Окно кухни располагалось на одной плоскости с входной дверью, и видно было плохо, тем более что стекло сразу запотело, но кое-что Сушко увидеть успела, и это «кое-что» показалось ей очень странным. Недалеко от крыльца, в густых зарослях рододендрона, виднелось что-то оранжевое.
– Он выбросил плащ! – воскликнула Виктория. – Шварц выбросил свой плащ!
Девушка отпрянула от окна, повернулась и побежала по коридору. За ней, тяжело дыша, поспешил завхоз. Сушко распахнула входную дверь и вылетела на крыльцо. Навес над ее головой и правда был, но сейчас он ни от чего не защищал. На девушку обрушились потоки воды. Ветер чуть не сбил ее с ног.
– Оставайтесь в доме, я сам посмотрю, вы промокнете! – воскликнул за ее спиной завхоз, подпрыгивая и высматривая то место, где Сушко увидела плащ.
– Нет, – сказала Виктория и, как была, в свитере и домашних туфлях, побежала через лужайку, окаймленную зарослями рододендрона, листья и цветы с которых были сорваны порывами ветра, а многие ветви поломаны. Прямо за рододендронами был обрыв.
– Стойте! Вы сорветесь! Сейчас там очень скользко! – кричал завхоз, едва-едва поспевавший за бегущей Сушко на своих коротких ножках.
Девушка добежала до зарослей и остановилась. Она еле держалась на ногах, порывы ветра норовили швырнуть ее на землю.
– Почему он сбросил плащ? – непонимающе повторила Виктория.
– Не смотрите туда, – вдруг воскликнул Василий Борисович и схватил девушку за руку, – отвернитесь! Не смотрите!
Но Сушко не послушалась. Она посмотрела на то, что казалось ей просто оранжевым плащом, и внезапно поняла, что это не только плащ, и что Валерий Шварц вовсе не снимал свой дождевик.
– Что с ним? – закричала Сушко, кидаясь к лежащему в кустах орнитологу. – Ему плохо?
Голубые, широко раскрытые глаза Шварца смотрели прямо в небо. Великолепное лицо выглядело бессмысленным. Орнитолог был абсолютно и совершенно мертв.
Ева легла на край обрыва и посмотрела вниз. Как бы то ни было, а спускаться нужно, и срочно. Потоки воды, несшиеся вниз по склону, собирались в ручейки и речушки. Раненый Рязанцев, любовь всей жизни Евы Ершовой, находился в чрезвычайно уязвимом положении. Читая про себя молитву и призывая на помощь всевышнего, девушка поползла на животе вниз по склону. Почти сразу же острые камни прорвали ее одежду и впились в кожу на животе.
– Твою мать, – прошипела Ева, пользуясь тем, что ее никто не слышит.
На девушку накатил страх. До земли было очень, очень далеко. Скользкий, размокший склон не давал достаточной опоры. Отчаявшись, девушка схватилась за торчавший из жирной почвы корень. Она знала, что он не выдержит ее массы, но все равно цеплялась за соломинку. Вместо того чтобы удержать Еву, корень поддался и начал вытягиваться из земли. Ершова заскользила вниз по склону и повисла над пропастью.
– Нет! – закричала девушка, болтая в воздухе ногами в отчаянном усилии найти опору.
Но опоры не было. Корень постепенно поддавался, вытягиваясь из земли все сильнее и сильнее.
«Интересно, какой он длины?» – задалась вопросом Ева.
Она попыталась посмотреть вверх, но в глаза ей полилась вода.
– В любом случае, минимум двадцать метров, – ответила девушка сама себе, продолжая извиваться, цепляясь за корень.
Ее поцарапанные руки, благодаря силе которых она сначала взобралась на гору, а затем залезла на дерево и отрезала две большие сосновые ветки, надеясь соорудить из них салазки для раненого полковника, были готовы разжаться от усталости и напряжения. Ершова посмотрела вниз и ужаснулась. Двадцать метров! Острые камни внизу! Корень затрещал.
– А-а-а-а! – закричала Ева.
Корень оборвался. В последний момент Ершовой удалось слегка качнуться, вследствие чего девушка упала не вниз, а вперед, на размокший глинистый склон. Схватиться там было абсолютно не за что. Оглушенная падением Ева заскользила вниз, слепо шаря руками и пытаясь нащупать хоть какую-то опору. Внезапно ее нога застряла в петле из корней. Ева с размаху перевернулась и снова повисла над пропастью глубиной с пятиэтажный дом, но на этот раз головой вниз.
– Помогите, – слабо прокричала она. – Хоть кто-нибудь!
Сверху на девушку продолжали падать комья грязи и глины. Один особо крупный комок попал ей прямо в лицо, залепив рот и нос.
– Тьфу! Тьфу! – принялась отплевываться Ева, раскачиваясь над бездной.
Вдобавок к дождю и ужасному ветру, который резко раскачивал висящую девушку, быстро темнело.
«Какой неудачный день!» – подумала Ершова.
Кровь приливала к голове девушки, мешая мыслить трезво. Отчаявшись, она дергала ногой, пытаясь высвободиться.
– Вариантов всего два, – приговаривала Ева, дергаясь, как червяк на крючке, – либо я умру от инсульта, либо разобьюсь о камни.
Но, несмотря на все ее попытки, нога держалась крепко. Тогда Ершова резким движением подняла туловище вверх и попыталась схватиться за свои собственные ноги. Ее руки скользнули по мокрым штанинам джинсов, после чего Ева снова повисла головой вниз. Через секунду она повторила попытку, которая оказалась удачной. Вцепившись в шнурки кроссовок, она на секунду замерла, восстанавливая дыхание. Ершова посмотрела вниз, потом на кроссовку, надежно застрявшую в петле корня, и принялась снимать одной рукой кофту, второй держась за шнурок. Вскоре кофта с капюшоном уже была у нее в руках. За ней последовала и футболка. Ева укрепила одежду в обрывках корней, не давая ей упасть вниз. Потом она попыталась проделать то же самое с джинсами, но это оказалось девушке не под силу.
– А джинсы, между прочим, стоили почти пятьдесят долларов, – вздохнула Ева, вытаскивая нож и принимаясь резать синие штанины, сшитые из прочного денима, на лоскуты – прямо на своем теле.
Держаться за шнурок было все труднее. Ершовой приходилось действовать только одной рукой. Острым лезвием девушка, совершенно задубевшая от холода и ветра, подцепляла джинсы и пыталась отрезать от них длинные тонкие куски.
Кое-как расправившись с джинсами, Ева покромсала и кофту вместе с футболкой, чувствуя, как наливаются усталостью перетруженные мышцы ее тела. Теперь она была только в одном белье, и от дождя и порывов ледяного ветра ее не защищало совершенно ничего. Все получившиеся обрывки нужно было связать в веревку, но вязать узлы одной рукой было решительно невозможно. Подтянувшись поближе к петле корня, Ершова вцепилась в мокрую древесину зубами и отпустила руки. Зубы немедленно заныли. Быстро-быстро, насколько ей позволяли замерзшие, уставшие и скрюченные от непосильных нагрузок пальцы, девушка принялась связывать между собой куски ткани. Подумав, она привязала к получившейся веревке еще и лифчик, удлинив ее таким образом примерно на полметра, а также шнурки от кроссовок и носки. Теперь на ней оставались только трусы, да и те нельзя было использовать, потому что в них лежал нож.
Затем Ева привязала получившуюся веревку к петле из корня дерева и, помогая себе руками, освободила ногу.
Хлипкая веревка повисла, раскачиваясь на ветру. Она заметно не доставала до земли.
– Даже если веревка не лопнет, мне придется прыгать, – сказала Ева.
Схватившись за связанные между собой обрывки одежды, девушка заскользила вниз. Узлы больно царапали израненный живот Ершовой. Веревка трещала, скрипела, растягивалась, но держалась. Внезапно она закончилась, и между руками Евы остались только пустота, ветер и дождь.
– Ветки! – закричала Ершова, пытаясь в полете скорректировать свое положение и упасть точно на ветви, которые незадолго до этого она отрезала и сбросила вниз.
Мгновение спустя почти голая девушка тяжело рухнула в густые сосновые иголки.
– Ну и сколько будет бушевать эта гроза? До завтра? – мрачно спросил Слюнько, который уже вытер со своего лица все потеки от сока, вылитого на него академиком Защокиным.
– Ну, не неделю же, – пробормотал Бубнов, на котором буквально не было лица.
– А вдруг! Бури разные бывают! – продолжал проявлять пессимизм Игорь Георгиевич.
Краем глаза он следил за окруженным свитой Александром Павловичем и наливался злобой и презрением.
– У меня есть предложение, – тихонько сказала Марьяна, наклонив голову к плечу профессора. – Давайте полетим в Краснодар вместо Сочи. Там нет грозы. Аэропорт работает.
Мгновение Слюнько молчал, потом в его глазах зажглись огоньки. В возбуждении он потер руки и бросил на Марьяну заговорщический взгляд.
– Мы их обгоним, – просипел он.
Бубнов, который страстно надеялся на то, что поездку отменят вообще, закрыл глаза.
– Мы прилетим в Краснодар и пересядем там на автобус, а потом возьмем такси, – продолжала Филимонова.
Ее волосы в электрическом свете лампы блестели, как медь.
– Правильно! – негромко стукнул ладонью по столу Игорь Георгиевич. – Таким образом мы окажемся на биостанции раньше конкурентов и возьмем под свой контроль процесс высиживания! Мы победим и всем докажем, кто тут настоящий ученый.
На его круглом лице появилось довольное выражение. Ситуация, которая еще недавно казалась патовой, могла повернуться совсем другим боком.
– Купите карту! Карту России мне! – в возбуждении прокричал профессор громким шепотом.
Бубнов встал и поплелся в сторону магазинов. У него тоже созрел хитрый план, но делиться им он пока ни с кем не собирался.
Мертвый орнитолог, который еще несколько минут назад был живым, лежал в зарослях рододендрона недалеко от обрыва.
– Мама, – проговорила Виктория, глядя на него, – мамочка!
По ее лицу заструились слезы. Они смешивались с потоками дождя, попадали в рот и забивали нос. Сушко зарыдала громко и безутешно, глядя на побелевшее лицо мертвого мужчины, но внезапно ей стало страшно.
– Кто его убил? – испуганно сказала она, поворачиваясь к завхозу, который неуклюже пытался ее успокаивать. – Кто? Давайте быстрее уйдем отсюда!
Она обвела глазами заросли, со всех сторон окружавшие здание биостанции. Убийца мог прятаться где угодно. Мест, в которых можно было укрыться, было предостаточно.
– Мы должны перенести погибшего в дом, – сказал Василий Борисович, – не паникуйте. Пока мы вдвоем, на нас вряд ли нападут. К тому же надо как можно быстрее выяснить, как именно он был убит, это может пролить свет на личность убийцы.
Виктория дрожала крупной дрожью.
– Берите его за ноги, – сказал завхоз, укрыв лицо погибшего плащом и взяв его за плечи. – И не тряситесь. Вы же врач!
– Я фельдшер по второму образованию, – ответила Сушко, которая всю свою сознательную жизнь была отличницей и получала красные дипломы везде, где только можно. – Фельдшер, а не врач.
– Неважно, – махнул рукой Василий Борисович, – для того, чтобы понять, чем и как убили человека, этого достаточно.
Он вытащил тело из зарослей рододендронов.
– Постойте! – воскликнула Сушко. – Насколько я знаю, тело нельзя трогать до прибытия милиции.
Иванов тяжело вздохнул. Ему было ясно, что от потрясения девица-зоолог совсем потеряла рассудок.
– Если мы будем ждать милицию, – строго сказал он, – то труп пролежит в кустах как минимум неделю! И заво... будет плохо пахнуть.
Виктория постепенно приходила в себя.
– Все равно надо обыскать местность на предмет улик, – сказала она.
– Мы обязательно сделаем это, только позже, – ответил завхоз, начиная терять терпение.
Он махнул рукой, ухватил тяжелое тело и потащил его к крыльцу. Сушко схватилась наконец за ноги тела и попыталась было нести его вместе с завхозом, но ее сразил очередной приступ рыданий.
– Ладно, я сам, – проворчал Иванов, услышав ее горестные всхлипы. – Кстати, нам надо срочно найти Курочкина. Может быть, он тоже убит.
И Василий Борисович посмотрел направо и налево. Виктории с новой силой захотелось, чтобы Бадмаев как можно быстрее вернулся на станцию.
«А если он будет в компании с двумя сотрудниками ФСБ, вооруженными до зубов, это еще лучше, – подумала девушка, которая все острее ощущала необходимость в защите и поддержке. – Но где же Курочкин?»
Завхоз волочил мертвое тело, которое еще недавно было полным жизни. Впрочем, орнитолога многие не любили. Несмотря на свою невероятную, нечеловеческую мужскую красоту, Шварц страдал от скрытой самовлюбленности, иногда бывал заносчив и считал, что никто не способен понять движения его мятущейся души. Иванов тащил погибшего под проливным дождем, скользя по мокрой траве и размокшей почве, тонким слоем покрывавшей скалу из известняка. Кое-где в траве встречались камни и уступы, оставшиеся здесь еще с тех времен, когда на вершине вместо биостанции стояла древняя и могучая крепость.
В полном молчании траурная процессия дошла до крыльца, девушка распахнула дверь, и завхоз занес мокрое безжизненное тело, завернутое в оранжевый плащ, в прихожую.
– Что случилось? Где вы были? Почему не накрыт обед? – требовательно спросила Анастасия Геннадиевна, выступая вперед.
Иванов и Сушко молчали, тяжело дыша. Директор, сохраняя царственную осанку, сделала несколько шагов, остановилась и присмотрелась.
– Батюшки-светы, – прошептала она, – что это?!
– Это труп Валерия Шварца, – ответил Василий Борисович. – Он умер.
Колбасова попятилась, зажимая рот рукой, чтобы не закричать. Затем, пересилив себя, Анастасия Геннадиевна подошла и откинула капюшон, закрывавший лицо.
– А-а-а-а-а! – закричала она.
А потом упала на пол, потеряв сознание.
– Ай! Больно! – взвизгнула Ева, лежа на сосновых иголках и не находя в себе сил встать. Падающая пелена дождя жалила ее ничем не прикрытую кожу. Ветер выл и гудел. Ершова пошевелилась. Замерзшая прямо на теле тонкая корка льда с хрустом сломалась.
– А ведь я человек южных кровей и люблю тепло, – проворчала девушка, пытаясь отчаянным усилием принять вертикальное положение. – Мой папа – ливанец.
По дороге лился широкий поток ледяной воды. Ева едва удержалась на ногах, схватившись за бесценные сосновые ветки, пытавшиеся уплыть от нее.
«Как там Володя?» – с ужасом подумала Ершова.
Мысль о женихе придала ей сил. Девушка схватила по ветке в каждую руку и поволокла их в ту сторону, где остался полковник. Холодная вода бушевала вокруг ее ног, вздымаясь белой пеной.
– Быстрее! Быстрее! – подбадривала себя Ева, чувствуя, что от переохлаждения ее сердце начинает работать с перебоями. – Только не останавливаться, а то я замерзну!
Когда она думала о Рязанцеве, который не имел возможности согреваться движением, внутри у нее все сжималось от ужаса. Ершова упала на колени, выпустив из рук ветви, но вскочила снова. От холода ее тело почти перестало чувствовать боль, словно став похожим на панцирь.
Она увидела лежащего Рязанцева издалека и прибавила ходу. Он наполовину погрузился в воду, но пытался ползти против потока воды, который сносил его в сторону небольшого озера, образованного запрудой. Уровень воды постоянно повышался.
– Володя! Володя! Я иду! – закричала Ева посиневшими губами.
Шум потока, дождя и свист ветра перекрывали ее голос. Полковник не видел невесту. Он продолжал ползти вперед. Шатаясь от усталости, девушка подошла к нему, упала на колени и обняла за шею. Полковник, который провел много времени в воде, температура которой была ненамного выше нуля, совсем замерз.
– Привет, – сказал он. – Я тут извелся один, думал, с тобой что-то случилось.
– Пустяки, все нормально, – ответила ему Ершова, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро.
На лоб полковника упали две горячие слезинки.
– А где твоя одежда? – удивился Владимир Евгеньевич, бросив взгляд на невесту, на которой были только трусы.
– Я позже расскажу, – сказала Ева.
Она помогла полковнику перелезть на две связанные между собой ветки, для скрепления которых девушка использовала шнурки, снятые с кроссовок Рязанцева. Потом Ершова схватилась за их толстые концы и, пошатываясь под порывами ветра и преодолевая сопротивление воды, пошла вперед. Тяжелые салазки грозили пригвоздить ее к месту, Ева падала на колени, но снова поднималась.
– Нам нужно найти укрытие, – еле вымолвил Рязанцев, лицо которого было до синевы бледным, – и переждать бурю.
Но справа и слева были только голые скалы, кое-где поросшие соснами.
Бубнов вернулся быстро. Он шел по залу ожидания, держа в руках карту, как вдруг его нога непостижимым образом поскользнулась, и молодой человек с глухим стуком рухнул на пол плашмя.
– Ой! – воскликнула Марьяна.
Слюнько вскочил со своего места и вытянул шею.
Бубнов катался по полу и стонал.
– Я, наверное, сломал ногу! – сообщил он подбежавшим коллегам.
– Не может быть, – всплеснула руками Филимонова.
Профессор тем временем поднял с пола карту и заботливо стряхнул с нее несуществующую пыль. Корчи Бубнова его волновали до обидного мало. Марьяна присела возле пострадавшего аспиранта на корточки и ощупала его ногу.
– Что-то я не пойму, куда подевался Курочкин, – сказал завхоз, подходя к своей стойке и накладывая на тарелку большую порцию ребрышек в соусе, – он не открыл мне дверь.
– То есть как? – не поняла Виктория. – Он же все время сидит в своей комнате, работает, куда же он мог подеваться?
– Не знаю, – безмятежно пожал плечами Иванов, – я постучал, постучал, а потом пошел сюда, в столовую. Мало ли где он? Может, спит. Может, в туалете. Может быть, конечно, что он пошел на улицу за новыми жучками, которых он так любит, но это маловероятно. Смотрите, как гроза бушует!
Виктория снова посмотрела в окно. Дождь стоял сплошной стеной.
– Еще и Валерий пошел на улицу! Странно! – сказала она, стоя у стекла.
– Да? – удивился завхоз, на секунду оторвавшись от резки хлеба, который он пек сам. – В такую погоду? Да сейчас собаку на улицу не выгонишь. Хотя, может, он на крыльце стоит, там же навес.
Иванов подошел к девушке и, смешно поморщившись, выглянул в окно. Виктория прижалась к стеклу щекой, пытаясь увидеть крыльцо. Окно кухни располагалось на одной плоскости с входной дверью, и видно было плохо, тем более что стекло сразу запотело, но кое-что Сушко увидеть успела, и это «кое-что» показалось ей очень странным. Недалеко от крыльца, в густых зарослях рододендрона, виднелось что-то оранжевое.
– Он выбросил плащ! – воскликнула Виктория. – Шварц выбросил свой плащ!
Девушка отпрянула от окна, повернулась и побежала по коридору. За ней, тяжело дыша, поспешил завхоз. Сушко распахнула входную дверь и вылетела на крыльцо. Навес над ее головой и правда был, но сейчас он ни от чего не защищал. На девушку обрушились потоки воды. Ветер чуть не сбил ее с ног.
– Оставайтесь в доме, я сам посмотрю, вы промокнете! – воскликнул за ее спиной завхоз, подпрыгивая и высматривая то место, где Сушко увидела плащ.
– Нет, – сказала Виктория и, как была, в свитере и домашних туфлях, побежала через лужайку, окаймленную зарослями рододендрона, листья и цветы с которых были сорваны порывами ветра, а многие ветви поломаны. Прямо за рододендронами был обрыв.
– Стойте! Вы сорветесь! Сейчас там очень скользко! – кричал завхоз, едва-едва поспевавший за бегущей Сушко на своих коротких ножках.
Девушка добежала до зарослей и остановилась. Она еле держалась на ногах, порывы ветра норовили швырнуть ее на землю.
– Почему он сбросил плащ? – непонимающе повторила Виктория.
– Не смотрите туда, – вдруг воскликнул Василий Борисович и схватил девушку за руку, – отвернитесь! Не смотрите!
Но Сушко не послушалась. Она посмотрела на то, что казалось ей просто оранжевым плащом, и внезапно поняла, что это не только плащ, и что Валерий Шварц вовсе не снимал свой дождевик.
– Что с ним? – закричала Сушко, кидаясь к лежащему в кустах орнитологу. – Ему плохо?
Голубые, широко раскрытые глаза Шварца смотрели прямо в небо. Великолепное лицо выглядело бессмысленным. Орнитолог был абсолютно и совершенно мертв.
Ева легла на край обрыва и посмотрела вниз. Как бы то ни было, а спускаться нужно, и срочно. Потоки воды, несшиеся вниз по склону, собирались в ручейки и речушки. Раненый Рязанцев, любовь всей жизни Евы Ершовой, находился в чрезвычайно уязвимом положении. Читая про себя молитву и призывая на помощь всевышнего, девушка поползла на животе вниз по склону. Почти сразу же острые камни прорвали ее одежду и впились в кожу на животе.
– Твою мать, – прошипела Ева, пользуясь тем, что ее никто не слышит.
На девушку накатил страх. До земли было очень, очень далеко. Скользкий, размокший склон не давал достаточной опоры. Отчаявшись, девушка схватилась за торчавший из жирной почвы корень. Она знала, что он не выдержит ее массы, но все равно цеплялась за соломинку. Вместо того чтобы удержать Еву, корень поддался и начал вытягиваться из земли. Ершова заскользила вниз по склону и повисла над пропастью.
– Нет! – закричала девушка, болтая в воздухе ногами в отчаянном усилии найти опору.
Но опоры не было. Корень постепенно поддавался, вытягиваясь из земли все сильнее и сильнее.
«Интересно, какой он длины?» – задалась вопросом Ева.
Она попыталась посмотреть вверх, но в глаза ей полилась вода.
– В любом случае, минимум двадцать метров, – ответила девушка сама себе, продолжая извиваться, цепляясь за корень.
Ее поцарапанные руки, благодаря силе которых она сначала взобралась на гору, а затем залезла на дерево и отрезала две большие сосновые ветки, надеясь соорудить из них салазки для раненого полковника, были готовы разжаться от усталости и напряжения. Ершова посмотрела вниз и ужаснулась. Двадцать метров! Острые камни внизу! Корень затрещал.
– А-а-а-а! – закричала Ева.
Корень оборвался. В последний момент Ершовой удалось слегка качнуться, вследствие чего девушка упала не вниз, а вперед, на размокший глинистый склон. Схватиться там было абсолютно не за что. Оглушенная падением Ева заскользила вниз, слепо шаря руками и пытаясь нащупать хоть какую-то опору. Внезапно ее нога застряла в петле из корней. Ева с размаху перевернулась и снова повисла над пропастью глубиной с пятиэтажный дом, но на этот раз головой вниз.
– Помогите, – слабо прокричала она. – Хоть кто-нибудь!
Сверху на девушку продолжали падать комья грязи и глины. Один особо крупный комок попал ей прямо в лицо, залепив рот и нос.
– Тьфу! Тьфу! – принялась отплевываться Ева, раскачиваясь над бездной.
Вдобавок к дождю и ужасному ветру, который резко раскачивал висящую девушку, быстро темнело.
«Какой неудачный день!» – подумала Ершова.
Кровь приливала к голове девушки, мешая мыслить трезво. Отчаявшись, она дергала ногой, пытаясь высвободиться.
– Вариантов всего два, – приговаривала Ева, дергаясь, как червяк на крючке, – либо я умру от инсульта, либо разобьюсь о камни.
Но, несмотря на все ее попытки, нога держалась крепко. Тогда Ершова резким движением подняла туловище вверх и попыталась схватиться за свои собственные ноги. Ее руки скользнули по мокрым штанинам джинсов, после чего Ева снова повисла головой вниз. Через секунду она повторила попытку, которая оказалась удачной. Вцепившись в шнурки кроссовок, она на секунду замерла, восстанавливая дыхание. Ершова посмотрела вниз, потом на кроссовку, надежно застрявшую в петле корня, и принялась снимать одной рукой кофту, второй держась за шнурок. Вскоре кофта с капюшоном уже была у нее в руках. За ней последовала и футболка. Ева укрепила одежду в обрывках корней, не давая ей упасть вниз. Потом она попыталась проделать то же самое с джинсами, но это оказалось девушке не под силу.
– А джинсы, между прочим, стоили почти пятьдесят долларов, – вздохнула Ева, вытаскивая нож и принимаясь резать синие штанины, сшитые из прочного денима, на лоскуты – прямо на своем теле.
Держаться за шнурок было все труднее. Ершовой приходилось действовать только одной рукой. Острым лезвием девушка, совершенно задубевшая от холода и ветра, подцепляла джинсы и пыталась отрезать от них длинные тонкие куски.
Кое-как расправившись с джинсами, Ева покромсала и кофту вместе с футболкой, чувствуя, как наливаются усталостью перетруженные мышцы ее тела. Теперь она была только в одном белье, и от дождя и порывов ледяного ветра ее не защищало совершенно ничего. Все получившиеся обрывки нужно было связать в веревку, но вязать узлы одной рукой было решительно невозможно. Подтянувшись поближе к петле корня, Ершова вцепилась в мокрую древесину зубами и отпустила руки. Зубы немедленно заныли. Быстро-быстро, насколько ей позволяли замерзшие, уставшие и скрюченные от непосильных нагрузок пальцы, девушка принялась связывать между собой куски ткани. Подумав, она привязала к получившейся веревке еще и лифчик, удлинив ее таким образом примерно на полметра, а также шнурки от кроссовок и носки. Теперь на ней оставались только трусы, да и те нельзя было использовать, потому что в них лежал нож.
Затем Ева привязала получившуюся веревку к петле из корня дерева и, помогая себе руками, освободила ногу.
Хлипкая веревка повисла, раскачиваясь на ветру. Она заметно не доставала до земли.
– Даже если веревка не лопнет, мне придется прыгать, – сказала Ева.
Схватившись за связанные между собой обрывки одежды, девушка заскользила вниз. Узлы больно царапали израненный живот Ершовой. Веревка трещала, скрипела, растягивалась, но держалась. Внезапно она закончилась, и между руками Евы остались только пустота, ветер и дождь.
– Ветки! – закричала Ершова, пытаясь в полете скорректировать свое положение и упасть точно на ветви, которые незадолго до этого она отрезала и сбросила вниз.
Мгновение спустя почти голая девушка тяжело рухнула в густые сосновые иголки.
– Ну и сколько будет бушевать эта гроза? До завтра? – мрачно спросил Слюнько, который уже вытер со своего лица все потеки от сока, вылитого на него академиком Защокиным.
– Ну, не неделю же, – пробормотал Бубнов, на котором буквально не было лица.
– А вдруг! Бури разные бывают! – продолжал проявлять пессимизм Игорь Георгиевич.
Краем глаза он следил за окруженным свитой Александром Павловичем и наливался злобой и презрением.
– У меня есть предложение, – тихонько сказала Марьяна, наклонив голову к плечу профессора. – Давайте полетим в Краснодар вместо Сочи. Там нет грозы. Аэропорт работает.
Мгновение Слюнько молчал, потом в его глазах зажглись огоньки. В возбуждении он потер руки и бросил на Марьяну заговорщический взгляд.
– Мы их обгоним, – просипел он.
Бубнов, который страстно надеялся на то, что поездку отменят вообще, закрыл глаза.
– Мы прилетим в Краснодар и пересядем там на автобус, а потом возьмем такси, – продолжала Филимонова.
Ее волосы в электрическом свете лампы блестели, как медь.
– Правильно! – негромко стукнул ладонью по столу Игорь Георгиевич. – Таким образом мы окажемся на биостанции раньше конкурентов и возьмем под свой контроль процесс высиживания! Мы победим и всем докажем, кто тут настоящий ученый.
На его круглом лице появилось довольное выражение. Ситуация, которая еще недавно казалась патовой, могла повернуться совсем другим боком.
– Купите карту! Карту России мне! – в возбуждении прокричал профессор громким шепотом.
Бубнов встал и поплелся в сторону магазинов. У него тоже созрел хитрый план, но делиться им он пока ни с кем не собирался.
Мертвый орнитолог, который еще несколько минут назад был живым, лежал в зарослях рододендрона недалеко от обрыва.
– Мама, – проговорила Виктория, глядя на него, – мамочка!
По ее лицу заструились слезы. Они смешивались с потоками дождя, попадали в рот и забивали нос. Сушко зарыдала громко и безутешно, глядя на побелевшее лицо мертвого мужчины, но внезапно ей стало страшно.
– Кто его убил? – испуганно сказала она, поворачиваясь к завхозу, который неуклюже пытался ее успокаивать. – Кто? Давайте быстрее уйдем отсюда!
Она обвела глазами заросли, со всех сторон окружавшие здание биостанции. Убийца мог прятаться где угодно. Мест, в которых можно было укрыться, было предостаточно.
– Мы должны перенести погибшего в дом, – сказал Василий Борисович, – не паникуйте. Пока мы вдвоем, на нас вряд ли нападут. К тому же надо как можно быстрее выяснить, как именно он был убит, это может пролить свет на личность убийцы.
Виктория дрожала крупной дрожью.
– Берите его за ноги, – сказал завхоз, укрыв лицо погибшего плащом и взяв его за плечи. – И не тряситесь. Вы же врач!
– Я фельдшер по второму образованию, – ответила Сушко, которая всю свою сознательную жизнь была отличницей и получала красные дипломы везде, где только можно. – Фельдшер, а не врач.
– Неважно, – махнул рукой Василий Борисович, – для того, чтобы понять, чем и как убили человека, этого достаточно.
Он вытащил тело из зарослей рододендронов.
– Постойте! – воскликнула Сушко. – Насколько я знаю, тело нельзя трогать до прибытия милиции.
Иванов тяжело вздохнул. Ему было ясно, что от потрясения девица-зоолог совсем потеряла рассудок.
– Если мы будем ждать милицию, – строго сказал он, – то труп пролежит в кустах как минимум неделю! И заво... будет плохо пахнуть.
Виктория постепенно приходила в себя.
– Все равно надо обыскать местность на предмет улик, – сказала она.
– Мы обязательно сделаем это, только позже, – ответил завхоз, начиная терять терпение.
Он махнул рукой, ухватил тяжелое тело и потащил его к крыльцу. Сушко схватилась наконец за ноги тела и попыталась было нести его вместе с завхозом, но ее сразил очередной приступ рыданий.
– Ладно, я сам, – проворчал Иванов, услышав ее горестные всхлипы. – Кстати, нам надо срочно найти Курочкина. Может быть, он тоже убит.
И Василий Борисович посмотрел направо и налево. Виктории с новой силой захотелось, чтобы Бадмаев как можно быстрее вернулся на станцию.
«А если он будет в компании с двумя сотрудниками ФСБ, вооруженными до зубов, это еще лучше, – подумала девушка, которая все острее ощущала необходимость в защите и поддержке. – Но где же Курочкин?»
Завхоз волочил мертвое тело, которое еще недавно было полным жизни. Впрочем, орнитолога многие не любили. Несмотря на свою невероятную, нечеловеческую мужскую красоту, Шварц страдал от скрытой самовлюбленности, иногда бывал заносчив и считал, что никто не способен понять движения его мятущейся души. Иванов тащил погибшего под проливным дождем, скользя по мокрой траве и размокшей почве, тонким слоем покрывавшей скалу из известняка. Кое-где в траве встречались камни и уступы, оставшиеся здесь еще с тех времен, когда на вершине вместо биостанции стояла древняя и могучая крепость.
В полном молчании траурная процессия дошла до крыльца, девушка распахнула дверь, и завхоз занес мокрое безжизненное тело, завернутое в оранжевый плащ, в прихожую.
– Что случилось? Где вы были? Почему не накрыт обед? – требовательно спросила Анастасия Геннадиевна, выступая вперед.
Иванов и Сушко молчали, тяжело дыша. Директор, сохраняя царственную осанку, сделала несколько шагов, остановилась и присмотрелась.
– Батюшки-светы, – прошептала она, – что это?!
– Это труп Валерия Шварца, – ответил Василий Борисович. – Он умер.
Колбасова попятилась, зажимая рот рукой, чтобы не закричать. Затем, пересилив себя, Анастасия Геннадиевна подошла и откинула капюшон, закрывавший лицо.
– А-а-а-а-а! – закричала она.
А потом упала на пол, потеряв сознание.
– Ай! Больно! – взвизгнула Ева, лежа на сосновых иголках и не находя в себе сил встать. Падающая пелена дождя жалила ее ничем не прикрытую кожу. Ветер выл и гудел. Ершова пошевелилась. Замерзшая прямо на теле тонкая корка льда с хрустом сломалась.
– А ведь я человек южных кровей и люблю тепло, – проворчала девушка, пытаясь отчаянным усилием принять вертикальное положение. – Мой папа – ливанец.
По дороге лился широкий поток ледяной воды. Ева едва удержалась на ногах, схватившись за бесценные сосновые ветки, пытавшиеся уплыть от нее.
«Как там Володя?» – с ужасом подумала Ершова.
Мысль о женихе придала ей сил. Девушка схватила по ветке в каждую руку и поволокла их в ту сторону, где остался полковник. Холодная вода бушевала вокруг ее ног, вздымаясь белой пеной.
– Быстрее! Быстрее! – подбадривала себя Ева, чувствуя, что от переохлаждения ее сердце начинает работать с перебоями. – Только не останавливаться, а то я замерзну!
Когда она думала о Рязанцеве, который не имел возможности согреваться движением, внутри у нее все сжималось от ужаса. Ершова упала на колени, выпустив из рук ветви, но вскочила снова. От холода ее тело почти перестало чувствовать боль, словно став похожим на панцирь.
Она увидела лежащего Рязанцева издалека и прибавила ходу. Он наполовину погрузился в воду, но пытался ползти против потока воды, который сносил его в сторону небольшого озера, образованного запрудой. Уровень воды постоянно повышался.
– Володя! Володя! Я иду! – закричала Ева посиневшими губами.
Шум потока, дождя и свист ветра перекрывали ее голос. Полковник не видел невесту. Он продолжал ползти вперед. Шатаясь от усталости, девушка подошла к нему, упала на колени и обняла за шею. Полковник, который провел много времени в воде, температура которой была ненамного выше нуля, совсем замерз.
– Привет, – сказал он. – Я тут извелся один, думал, с тобой что-то случилось.
– Пустяки, все нормально, – ответила ему Ершова, стараясь, чтобы ее голос звучал бодро.
На лоб полковника упали две горячие слезинки.
– А где твоя одежда? – удивился Владимир Евгеньевич, бросив взгляд на невесту, на которой были только трусы.
– Я позже расскажу, – сказала Ева.
Она помогла полковнику перелезть на две связанные между собой ветки, для скрепления которых девушка использовала шнурки, снятые с кроссовок Рязанцева. Потом Ершова схватилась за их толстые концы и, пошатываясь под порывами ветра и преодолевая сопротивление воды, пошла вперед. Тяжелые салазки грозили пригвоздить ее к месту, Ева падала на колени, но снова поднималась.
– Нам нужно найти укрытие, – еле вымолвил Рязанцев, лицо которого было до синевы бледным, – и переждать бурю.
Но справа и слева были только голые скалы, кое-где поросшие соснами.
Бубнов вернулся быстро. Он шел по залу ожидания, держа в руках карту, как вдруг его нога непостижимым образом поскользнулась, и молодой человек с глухим стуком рухнул на пол плашмя.
– Ой! – воскликнула Марьяна.
Слюнько вскочил со своего места и вытянул шею.
Бубнов катался по полу и стонал.
– Я, наверное, сломал ногу! – сообщил он подбежавшим коллегам.
– Не может быть, – всплеснула руками Филимонова.
Профессор тем временем поднял с пола карту и заботливо стряхнул с нее несуществующую пыль. Корчи Бубнова его волновали до обидного мало. Марьяна присела возле пострадавшего аспиранта на корточки и ощупала его ногу.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента