Ольга Хмельницкая
Маленькая женская хитрость

 

   Молодой человек стоял перед Алей в просительной позе, из его кармана робко торчал уголок шоколадки.
   «Так и диабет недолго заработать. Цветы бы лучше принес… Но нет, такие они все неизобретательные — шоколадки носят. Оно и понятно, шоколадка гораздо дешевле, чем один цветочек, даже чахлый».
   Аля равнодушно положила бумаги, принесенные молодым человеком, на угол стола, на пачку старых «Вестников географических наук» и вслух сказала:
   — Рецензия на вашу статью будет выслана по почте, ждите ее месяцев через пять-шесть.
   Она отвернулась, показывая, что разговор закончен. Молодой человек тихонько просеменил вперед и пристроил свою шоколадку на край Алиного стола.
   — А побыстрее нельзя? Мне скоро диссертацию защищать, мне публикации нужны…
   — Можно и побыстрее, — смягчилась Аля, но, увидев, что шоколадка маленькая, снова нахмурилась. — Ждите месяца через три.
   Молодой человек тяжело вздохнул. Аля подняла на него глаза и подумала, что он очень даже ничего, но заискивающая поза и сюсюкающая, испуганная речь его определенно портят, убивая весь шарм.
   — Алиса Андреевна, — возопил аспирантик, мучительно покраснев, — я не могу ждать так долго, у меня предзащита через полтора месяца, а я в общежитии живу!
   Але стало его жаль. Она являлась ответственным редактором «Вестника» и могла разместить там любую статью, даже самую бредовую, хоть завтра, так как во всем огромном НИИ географии журналом, кроме нее, на самом деле никто не занимался — всем было или некогда, или лень.
   Аля протянула руку и взяла его статью.
   — Ну что там у вас? — спросила она стоящего навытяжку аспиранта. — О чем статья-то? Если хорошая, то через две недели выйдет, у нас ближайший номер будет сдаваться в типографию через пять дней, а место еще есть.
   Мимо открытой двери в коридоре важно проследовала полная дама, носящая смешную фамилию Полканавт и гордое звание кандидата географических наук. Полканавт никогда не ходила быстро, она неторопливо переваливалась, с достоинством перемещая свои пышные телеса по коридору. Впрочем, у дамы уже было пятеро обожаемых внуков, а в таком возрасте стройность перестает быть столь желанным качеством, как в молодости. Аля проследила за ней глазами. Молодой человек, со щек которого уже сошел позорный румянец цвета фуксии, примостился на краешек стула.
   — Статья о затопленном городе на дне Азовского моря, — начал он довольно резво.
   — Вы что, издеваетесь? — оборвала его Аля. — У нас географические науки, а не археология.
   Начиная злиться, она нажала на кнопку электрического чайника. Вода немедленно зашипела.
   — Я не издеваюсь! — взвизгнул аспирант. — Вы что, не понимаете, что город как-то должен был попасть на дно моря, и именно этот вопрос и рассматривается у меня в статье!
   Его голос захрипел от обиды: сидящая напротив темноволосая пигалица в сереньких джинсах, сером свитере и коричневых ботинках едва доставала ему до груди и была похожа на воробья, но занимала важную должность и требовала особо бережного обращения.
   Сама обладательница «важной должности» налила в черную блестящую чашку кипяток и утопила в жидкости пакетик с чаем. Хвостик пакетика торчал из чашки и навевал неуместные ассоциации с тампаксом. Аля протянула руку, пальцы которой были унизаны десятком узких серебряных колечек, взяла принесенную шоколадку, с шелестом развернула ее и вонзила зубы в плотную коричневую поверхность. Аспирант молчал. Ему захотелось есть. Он держался и не подавал виду, но в животе предательски заурчало.
   — Ну так как город попал на дно? — наконец спросила Аля, аккуратно отправив в рот, накрашенный нежно-розовой помадой, последний сладкий кусочек. — В результате землетрясения?
   В ее голосе послышались глумливые нотки.
   — Нет, его затопило, — пискнул аспирант.
   Аля опять начала сердиться.
   — Милый мой, — рявкнула она, стукнув чашкой об стол, — вы не на защите, не мямлите, пожалуйста. Скажите, о чем статья, и проваливайте!
   Теперь робкий молодой человек выглядел так, как будто его сейчас хватит апоплексический удар, его лицо покраснело до самых ушей, а светлые волосы стали дыбом. Аля снова почувствовала прилив жалости.
   — С-с-ст-т-тааа… статья… — попытался выдавить аспирант из себя и замолчал.
   Але надоело издеваться над человеком. Она взяла в руки статью и махнула рукой:
   — Идите, отдыхайте, молодой человек, — сказала она. — Приходите послезавтра, я изучу ваши материалы и подумаю, что можно сделать. Кстати, вы текст статьи на дискете принесли?
   Аспирант торопливо вытащил из кармана потертую дискету и положил ее на стопку «Вестников». На дискете было крупными буквами написано: «Станислав Тигринский».
   «Фамилия от слова „тигр“? Ну-ну», — подумала Аля, улыбнувшись. Молодой человек был уже в дверях.
   — У вас кто научный руководитель? — закричала девушка вслед аспиранту.
   — Стручков, — ответил он с готовностью, выскакивая в коридор.
   «Ах, Стручков у него руководитель», — подумала Аля, скривилась так, будто увидела клопа-вонючку, и тут же решительным движением отправила статью с дискетой в мусорную корзину. Никогда и ни при каких обстоятельствах работы профессора Стручкова, его родственников, друзей, аспирантов, докторантов и дипломников в «Вестнике географических наук» не печатались: Стручков был Алин личный враг.
   Одновременно с громким шлепком дискеты и пачки листов на дно корзины дверь распахнулась и в комнату ворвался аспирант Тигринский. Он бестолково заметался по комнате, полностью игнорируя изумленную Алю, попытался юркнуть под стол, укрыться за шторкой, распахнул и тут же захлопнул шкаф, забитый географическими картами, свернутыми в рулоны, и, наконец, сориентировавшись, втиснулся в узкую нишу между дверью и шкафом, укрылся Алиным пальто и затих. Почти сразу же после этого в коридоре загрохотали каблуки и в комнату вошла Лиля. Аля только моргнула. Тигринский в углу перестал дышать.
   Лиля выглядела, как всегда, превосходно. Короткое шелковое платье в ярких красных маках обтягивало ее объемный зад, на ногах были изящные сапожки на шпильках, колготки в мелкую сеточку подчеркивали крепкие красивые икры, рыжие кудрявые волосы блестели, миндалевидные темные глазки сверкали, запах духов четко ощущался на расстоянии в пару десятков метров.
   Лилю Стручкову Аля любила еще меньше, чем ее папочку-профессора. Когда-то молоденькая выпускница геофака Алиса Невская поступила к профессору Стручкову в аспирантуру. Тот был мил и обходителен, мягок, задушевен и понятлив. Он улыбался и называл Алю «деточкой», балагурил и старательно демонстрировал распахнутую душу. У профессора всегда был для Али запас срочной работы, которую наивная девушка выполняла со всем возможным усердием. Она готовила чай, мыла кабинет, переводила статьи, бегала с бумажками на ксерокс, перепечатывала бесконечные профессорские труды, которые в глубине души считала бредовыми, но что не сделаешь для хорошего человека…
   «Сейчас я ему помогу, а потом он мне поможет», — думала Аля, старательно расставляя книжки в профессорском кабинете. Ее вера в справедливость была непоколебимой. Алю не настораживало даже то, что профессор иногда съедал ее бутерброды. Обнаружив на подоконнике пакетик с едой, Игорь Григорьевич разворачивал его и жадно впивался зубами в колбасу и хлеб, а потом жевал, глядя в окно своего кабинета, Аля же тем временем печатала, согнувшись в три погибели, и старалась не обращать внимания на аппетитный запах. «Что же он, не догадывается, что я тоже есть хочу?» — думала девушка, но гнала лезущие в голову мысли о возможной непорядочности руководителя прочь. Другим настораживающим сигналом для Али должна была стать Лиля, дочь Игоря Григорьевича, вовсю эксплуатировавшая образ легкомысленной глупышки. Лиля была девушкой-цветком, красивой и воздушной, прекрасные черные глаза которой периодически наполнялись слезами, а из груди несся тихий стон. Впрочем, известно, что прелестные дурочки обычно далеко не так глупы, как кажется, и в узком кругу хитрая Лиля вовсю демонстрировала зубки и практическую хватку. Дочь Игоря Григорьевича все старались обходить стороной. Для Али было большим сюрпризом узнать, что Лиля Игоревна Стручкова, оказывается, формально работает в институте, но на работу не ходит: все обязанности за нее выполняет Аля. Факты, как говорится, уже кололи глаза, и заваленная работой и голодная Аля все чаще сомневалась в чистоте души научного руководителя, когда грянул гром и пелена пала, обнажив неприглядную действительность.
   Это произошло, когда наивной аспирантке потребовалось подписать у научного руководителя отчет по результатам года.
   — Я занят! — капризно взвизгнул Игорь Григорьевич и закрылся в своем кабинете.
   Аля покорно ждала в коридоре: без подписанного отчета ее из аспирантуры отчислили бы в течение трех дней. Любимый научный руководитель все не появлялся. Зато у Али во время этой вынужденной паузы появилась возможность хорошенько подумать. Так она внезапно осознала, что не приступила к написанию диссертации, что три года, щедро выделенные государством на повышение образовательного уровня и продвижение вперед отечественной науки, она, Аля, тратит на ублажение циничного и наглого шефа, который, как ей стало вдруг абсолютно ясно, и не собирался ей помогать в работе над диссертацией, а использует девушку в качестве бесплатного раба.
   «Как нехорошо, — подумала Аля, глядя на внутренний дворик университета, засыпанный мусором и заставленный круглыми черными бочками, содержимое которых тускло и влажно блестело, отражая серый осенний свет, с трудом пробивавшийся через тонкую пелену облаков. — Ни стыда, ни совести у человека».
   Человек, который действительно не подозревал ни о стыде, ни о совести, тем временем топтался с другой стороны двери, периодически заглядывая в замочную скважину, и ожидал, когда же назойливая аспирантка соизволит убраться. Наконец ожидание Игоря Григорьевича было вознаграждено — Аля пару раз зевнула и, громко стуча каблуками серой, невзрачной мышкой двинулась на выход. Стручков потер свои волосатые ручки, выждал для верности двадцать минут, взял зонтик, накинул на плечо сумку и вышел из кабинета вальяжной и уверенной походкой человека, который никуда не спешит и которому нечего бояться. Никто бы и не заподозрил, что полчаса назад уважаемый профессор стоял, оттопырив мясистый зад, у замочной скважины. Повернув за угол, Игорь Григорьевич обнаружил там Алю с отчетом наперевес. Скрипя зубами и сопя волосатыми ноздрями, научный руководитель поставил свою подпись.
 
   После этого случая Аля перестала ходить в институт, хотя это смелое решение далось ей нелегко. Вместо этого девушка засела за расчеты и месяца через полтора положила на стол Игорю Григорьевичу толстый фолиант. Это была ее диссертация.
   — Ах, как интересно, — заворковал Игорь Григорьевич, переворачивая листы. — Какая прелесть! Это вы все сами написали? И это посчитали? И даже это? Ах, как замечательно!
   Аля молчала, погребенная под градом комплиментов. Впрочем, она хорошо понимала, что узнать истинное отношение Стручкова к кому-либо не представляется возможным, так как профессор всегда был сладким, как патока. Игорь Григорьевич положил диссертацию на край стола, лучезарно улыбнулся и всем своим видом показал, что аудиенция закончена.
   Три месяца спустя диссертация все еще лежала там же, на углу стола. Аля была уверена, что любимый руководитель ее не читал. Но она ошиблась. Профессор не только прочитал диссертацию, но и сделал кое-какие выводы, и в один прекрасный день, сжимая в руках Алин труд, на защиту вышла Лиля, после чего погрузившаяся в депрессию и потерявшая аппетит Аля ушла из аспирантуры и устроилась работать ответственным редактором «Вестника географических наук». Кандидат наук Лилия Игоревна Стручкова, все так же активно эксплуатировавшая образ романтической героини, после защиты заняла в этом институте должность заместителя директора по научной работе. Когда девушки сталкивались в коридоре, они демонстративно смотрели в разные стороны, никогда не здоровались и упорно делали вид, что не подозревают о существовании друг друга. Но сегодня Лиля изменила своим привычкам.
   — Где он? — строго спросила она, оглядывая кабинет. Ее прекрасные ноздри раздувались, как будто принюхивались.
   — Кто? — тихим, интимным шепотом отозвалась Аля и взяла из коробки с рафинадом кусочек сахара. Кусочек плюхнулся в чашку и медленно погрузился на дно. — Вы кого-то потеряли, Лилия Игоревна?
   — Я видела, как сюда забежал Тигринский! — уже менее уверенно сказала Лиля. — Он тебе что-то принес? Какие-то материалы?
   — Лиля, у вас галлюцинации, — уверенно отрезала Аля, не предлагая Стручковой сесть и не замечая ее «тыкания». — Здесь его нет, он не приходил и ничего мне не приносил. Может, он к Полканавт пошел? Может, он ее любовник, а вы лезете в чужую личную жизнь.
   Лицо Лили внезапно перекосилось от гнева. «Даже удивительно, как ей удается изображать на людях безобидную милочку», — подумала Аля, размешивая сахар. Пакетик прорвался, некоторые чаинки всплыли на поверхность, но большинство утонуло, и теперь они размокли и покрывали дно чашки толстым мохнатым слоем. Выругавшись сквозь зубы, Лиля вышла, дверь с грохотом захлопнулась. В углу послышалось сопение, и, с трудом протиснувшись мимо пальто, в облаке пыли появился Тигринский. Он тяжело плюхнулся на стул, выхватил чашку с чаем из-под самого Алиного носа и сделал два больших глотка. После этого аккуратно поставил чашку на место.
   — Э-э-э-ттааа… — начал было он.
   — Не стоит благодарности, — радушно отозвалась Аля. Допивать после Тигринского чай она не решилась.
   — Н-н-ну, я пойду. А то вдруг она вернется, — проговорил приободрившийся аспирантик, пригладил торчащие соломенные вихры и пошел к выходу, почему-то стараясь двигаться как можно тише и не топать. Он аккуратно открыл дверь, несколько секунд всматривался в коридор, потом пошел, прижимаясь к стене и втянув голову в плечи. Аля стояла в дверях, следя за его передвижениями. Комната, располагавшаяся чуть дальше по коридору с той же стороны, что и ее кабинет, была по обыкновению открыта, из дверного проема падал яркий свет, за столом сидела Полканавт и печатала на машинке. Пальцы мелькали, клавиши громко клацали, лист бумаги медленно выползал из черных недр агрегата. Со шкафа, прямо над головой Эммы Никитичны, свисала плеть лианы с глянцевыми зелеными листьями. Лиана собиралась зацвести, бутон стал гораздо крупнее за последние сутки и обещал в ближайшие дни взорваться нежными сиреневыми лепестками. Эту лиану Полканавт сама выкопала много лет назад в экспедиции, посадила в горшок и с тех пор лелеяла, поливала, удобряла и вытирала пыль с плотных темно-зеленых листьев. Две ее соседки по комнате — Зульфия Рашидова, строгая, чопорная женщина неопределенного возраста между двадцатью пятью и сорока годами, со смуглыми восточными чертами лица и с темными кругами под глазами, всегда одетая в деловой костюм, и Марья Марковна, дама лет пятидесяти с мясистым красным носом и слишком ярким макияжем, — даже чихнуть боялись на это зеленое чудо флоры и фауны. На подоконнике, по левую руку от Эммы Никитичны, стояло еще около десятка разнообразных горшочков с комнатными растениями, которые Полканавт выращивала, утверждая, что они увлажняют воздух и веселят сердце. Тигринский, дошедший по стеночке до поворота, как крыса Чучундра, которая боялась выходить на середину, обернулся и подмигнул Але. Затем он опрометью выскочил на площадку и побежал вниз по лестнице.
 
   — Па, — капризно тянула Лиля, развалившись на огромном кожаном диване, подарке одного бывшего докторанта, совмещавшего написание диссертации с торговлей мебелью, — я точно его видела. Он к Невской забежал.
   Игорь Григорьевич стоял перед балконной дверью и задумчиво смотрел сквозь стекло. То, как повернулась история с Тигринским, ему совсем не нравилось. Врагов Стручков не боялся, их было много, профессор был непотопляем и булавочные уколы недоброжелателей его совершенно не волновали, но факт выноса информации за пределы связки «научный руководитель — аспирант» ему крайне не нравился.
   «Елки-палки, теперь Невская знает, чем занимался Тигринский. И что за статья? Что именно там написано? Неужели и координаты есть?»
   Профессор в сердцах пнул ногой бархатный пуфик, стоящий возле старинного глобуса на резных деревянных ножках. В глобусе скрывался бар — Игорь Григорьевич очень любил эффектно выудить бутылочку вина из недр маленького земного шара и раз за разом демонстрировал этот фокус перед гостями. Правда, пинать пуфики в присутствии посторонних он не решался, изо всех сил поддерживая сладкий образ душечки. В этом смысле Лиля была очень похожа на своего отца.
   — Честно говоря, я боялся, что наш Стасик, этот паразит тигроидный, тварь дрожащая, найдет город и попытается скрыть от меня его координаты, но то, что он напишет статью и побежит ее печатать… Это колоссально!
   Лиля все так же сидела на диване. На ее длинных ногах были оранжевые шлепанцы с игривыми пластиковыми подсолнухами.
   — Ну папа, мы же не знаем точно, что там, в этой статье. Может, он вообще ничего Невской не приносил, может, у него с ней роман, — Лиля наклонилась, протянула руку и поковыряла ногтем ярко-красный педикюр.
   — А чего ж он тогда бегал, прятался? А? Носом чую, Лиля, что он написал статью и координаты там указал. Нет других вариантов, просто нету, потому что Тигринский у нас все время на глазах был, с Невской он, вероятно, и незнаком даже, поэтому пойти он к ней мог только по одному делу — хотел опубликовать статью. А Невская теперь все сделает, чтобы эти материалы напечатать и нам насолить.
   Стручков, раздражаясь все больше, подошел к глобусу, открыл его и вытащил бутылку розового крымского муската, потом поморщился, выругался, сунул бутылку назад в деревянные недра и выудил оттуда мерзавчик. Он открыл его, отхлебнул водки и скривился. Лиля наблюдала за родителем, сидя на диване и болтая длинной ногой. Кроваво-красный лак при этом тускло поблескивал в такт ее движениям.
   — Нам нужна эта статья, — наконец произнес Стручков, переведя дыхание. — Эта вонючая морда два года сидела, данные расшифровывала. Кто ж знал, что у него духу хватит статью написать и попытаться опубликовать ее в «Вестнике». Лилёк, статью надо забрать, а Тигринского… Потолковать с ним надо серьезно.
   — Нет проблем, па, — протянула та лениво. — Кабинет Невской не закрывается. Хуже будет, если эта стерва заберет материалы домой…
   Профессор окончательно рассердился, отправил недопитый мерзавчик назад в глобус. Тот звякнул и глухо стукнул о дно в районе Антарктиды. Не в силах сдержать отрицательные эмоции, Стручков пнул пуфик еще раз.
 
   Аля выключила свет, вышла в полутемный коридор, поплотнее закрыла дверь и попрощалась с Зульфией, которая была единственным человеком в НИИ, приходившим вовремя и никогда не уходившим до официального окончания рабочего дня. Зульфия, одетая по обыкновению в строгий костюм, делающий ее похожей то ли на школьную учительницу, то ли на тюремную надзирательницу, сидела перед монитором компьютера и строила какие-то графики. Ее смуглое лицо с темными густыми бровями, разлетавшимися по лбу, как крылья большой черной птицы, было сосредоточенным, она вежливо, как робот, кивнула Але и снова углубилась в работу. Неделю назад НИИ заключил договор на научно-исследовательскую работу по теме «Оценка влияния лавин и селей на народное хозяйство в РФ», и Рашидова была единственным во всем институте человеком, который уже начал хоть чуть-чуть разбираться в проблеме.
   Коридор института был длинным, темным, с высокими полукруглыми потолками. Кое-где потрескавшаяся штукатурка отвалилась, обнажив каменную кладку, поросшую влажным темно-серым мхом. Когда-то коридор по всей длине освещался лампами, но потом где-то протекли трубы, случилось короткое замыкание, и с тех пор коридор не освещался. Аля всегда чувствовала себя по вечерам неуютно, проходя длинными переходами и слушая эхо шагов за своей спиной.
   «Ну почему администрация никак ремонт не сделает, — подумала она в который раз. — Хоть бы электричество провели и пару лампочек повесили. Но то денег нет, то лампочки не завезли со склада…»
   И правда, здание института не ремонтировалось уже лет тридцать, а может, и гораздо больше, и находилось в запустении, как церковь, превращенная в склад и сиротливо стоящая под протекающей крышей. Почему-то Але было жаль этот огромный каменный дом, чей-то бывший особняк, нынешние обитатели которого оказались безответственными временщиками, не заботившимися о сохранности наследства и не желавшими пальцем пошевелить, чтобы привести в порядок здание, где когда-то жили люди, и рожали детей, и любили, и развешивали по окнам красивые шелковые шторы — одна такая, пожелтевшая, вытянувшаяся, вся в пятнах и пыли, до сих пор висела в Алином кабинете. Но крайнее запустение, царившее в НИИ географии, никого кроме Невской, похоже, не волновало.
   — Алиса, милая… Ну откуда у географов деньги? Хоть бы на зарплату хватало. Большинство моих знакомых вообще не понимают, чем мы тут занимаемся и за что нам платят деньги, — вздыхая, говорила Марья Марковна, разводя руками и смешно потирая большой красный нос, похожий на перезрелый баклажан.
   Вспомнив об этом, Аля улыбнулась, спустилась по лестнице с чудесными коваными перилами, мельком взглянула на дремлющую вахтершу, толкнула тяжелую дубовую дверь, отполированную прикосновениями тысяч рук, и вышла на улицу, глубоко вдохнув холодный осенний воздух. Ноябрь был прохладным и сырым, с деревьев уже облетели все листья, моросил мелкий дождик, но после затхлой и пыльной атмосферы института на улице было хорошо и свежо. Огромный универсам, располагавшийся на противоположной стороне улицы, светился, сиял огнями и отражался в мокром асфальте. «До Нового года — скидки 50% на все моющие средства!» — гласил большой красный плакат, натянутый над входом и слабо трепетавший под порывами ветра.
   «Даже со скидкой вдвое все это для меня слишком дорого», — подумала Аля и поправила на голове капюшон. В этот универсам девушка не заходила никогда. Оторвав взгляд от призывных огней большого магазина, Аля пошла к автобусной остановке. Там, на лавочке под навесом, сидел только один человек. Сначала Але показалось, что он курит, но потом присмотрелась и поняла, что спускающийся сумрак вызвал у нее обман зрения: парень ел мороженое. Але тоже ужасно захотелось шоколадного пломбира.
   «Мороженое вредно для фигуры. Мороженое вызывает кариес. Оно сладкое, жирное и жутко калорийное. Кроме того, сейчас ноябрь, поэтому есть риск простудиться. Но я могу устоять перед чем угодно, кроме соблазна, к тому же я сегодня целый день не ела», — подумала она, направляясь к киоску с мороженым, как сомнамбула.
   — Алиса Андреевна, — проговорил голос с лавочки, — можно я вас мороженым угощу? Вы какое любите?
   Алиса присмотрелась получше и поняла, что человеком, сидящим на остановке, был Стас Тигринский.
 
   — Наташа, — шептал Барщевский в трубку, — давай я сейчас приеду к тебе?
   Наташа, ответственный секретарь НИИ географии, недавно ставшая новой аспиранткой Игоря Григорьевича Стручкова, стояла в коридоре, прижав трубку к уху. У нее были длинные светлые волосы, голубые глаза и кривая, неуверенная улыбка. Когда Наташа улыбалась, то одна половина ее лица радовалась, а другая — грустила, как у Пьеро. Сейчас, впрочем, грустили обе половины.
   — Не надо, Саша, у меня родители дома.
   — Ну, ты ко мне приезжай.
   — Не могу, родители меня не отпустят.
   — Наташ, а ты скажи, что идешь к Стручкову на консультацию, а сама приезжай ко мне. У меня есть бутылочка вина. Вкусное такое вино, сладкое.
   — Ладно, — прошелестела Наташа в трубку, поправила светлые волосы, накинула на белую блузку с рюшками синий жакетик, а на жакетик — длинное пальто, надела скромные сапожки и перекинула через плечо черную лаковую сумочку.
   — Ты это куда собралась? — подозрительно спросила мать, вынырнувшая из комнаты. Татьяна Тимофеевна была полной высокой женщиной с поросячьими глазками и практичной жизненной философией, согласно которой цель всегда оправдывает средства. Ее муж, папа Наташи, уже много лет находился под каблуком и даже пискнуть не смел без разрешения супруги. Наташа свою мать боялась, и только Лена, младшая сестра Наташи, во всем походившая на Татьяну Тимофеевну, иногда осмеливалась маменьке перечить, да и то нечасто.
   — К Игорю Григорьевичу… На консультацию, — проблеяла Наташа.
   Защита диссертации в качестве цели мать вполне устраивала, поэтому консультация, проводимая вечером на дому, ее никак не смутила.
   — А-а-а… Ну иди, — сказала Татьяна Тимофеевна, придирчиво осматривая Наташину одежду. Девушка вдруг подумала, что мама может позвонить Стручкову и выяснить, что никакой Наташи он сегодня не ждет. От этой мысли ее спина покрылась потом от страха.
   «Ладно, я быстренько сбегаю к Сашке — и назад», — подумала девушка, спускаясь по лестнице. Взгляд Татьяны Тимофеевны буравил ей спину.
 
   Они ехали в набитом людьми автобусе, и Аля чувствовала на щеке дыхание Тигринского. От него пахло мороженым, кожей, потом и табачным дымом. На поворотах автобус заносило, и Стаса и Алю бросало в объятия друг друга. После очередного тесного контакта Аля не выдержала: