За громадным письменным столом, на дубовых боках которого были вырезаны бекасы и виноградные гроздья, сидел глава учреждения Семен Семенович. Перед ним стоял завхоз в кавалерийских галифе с желтыми леями. Завхозы почему-то любят облекать свои гражданские телеса в полувоенные одежды, как будто бы деятельность их заключается не в мирном пересчитывании электрических лампочек и прибивании медных инвентарных номерков к шкафам и стульям, а в беспрерывной джигитовке и рубке лозы.
   — Значит, так, товарищ Кошачий, — с увлечением говорил Семен Семенович, — возьмите семги, а еще лучше лососины, ну там ветчины, колбасы, сыру, каких-нибудь консервов подороже.
   — Шпроты?
   — Вот вы всегда так, товарищ Кошачий. Шпроты! Может, еще кабачки фаршированные или свинобобы? Резинокомбинат на своем последнем банкете выставил консервы из налимьей печенки, а вы — шпроты! Не шпроты, а крабы. Пишите. Двадцать коробок крабов.
   Завхоз хотел было возразить и даже открыл рот, но ничего не сказал и принялся записывать.
   — Крабы, — повторил Семен Семенович, — и пять кило зернистой икры.
   — Не много ли? В прошлый раз три кило брали, и вполне хватило.
   — По-вашему, хватило, а… по-моему, не хватило. Я следил.
   — Сорок рублей кило, — грустно молвил завхоз.
   — Ну, и что же из этого вытекает?
   — Вытекает, что одна икра станет нам двести рублей.
   — Я давно вам хотел сказать, что у вас, товарищ Кошачий, нет размаха. Банкет так банкет. Закуска, горячее, даже два горячих, пломбир, фрукты.
   — Зачем же такой масштаб? — пробормотал Кошачий. — Конечно, я не спорю, мы выполнили месячную программу. И очень хорошо. Можно поставить чаю, пива, бутербродов с красной икрой. Чем плохо? И, кроме того, на прошлой неделе был банкет по поводу пятидесятилетия управделами.
   — Я все-таки вас не понимаю, товарищ Кошачий. Извините, но вы какой-то болезненно скупой человек. Что у нас — бакалейная лавочка? Что мы, частники?
   Завхоз потупился, сраженный аргументами.
   — И потом, — продолжал Семен Семенович, — купите вы наконец приличный сервиз, а то вы подаете уже черт знает на чем. Какие-то разнокалиберные тарелки, рюмки разных размеров. В последний раз вино пили из чашек. Понимаете, что это такое?
   — Понимаю.
   — А раз понимаете, то пойдите в комиссионный магазин и купите все, что нужно. Нельзя же так.
   — Дорого очень в комиссионном, Семен Семенович. Ведь у нас определенный бюджет.
   — Я лучше вашего знаю про бюджет. Мы не воры, не растратчики и себе домой эту лососину в рукаве не таскаем. Но зачем нам прибедняться? Наши предприятия убытков не приносят. И если мы устраиваем товарищеский ужин, то пусть будет ужин настоящий. Надо нанять джаз, пригласить артистов, а не эту тамбовскую капеллу, как она там называется…
   — Ансамбль лиристов, — хрипло сказал завхоз.
   — Да, да, не надо больше этих балалаечников. Пригласите хорошего певца, пусть нам споет что-нибудь. «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни».
   — Так ведь такой артист, — со слезами в голосе сказал Кошачий, — с нас три шкуры снимет.
   — Ну какой вы, честное слово, человек! С вас он снимет эти три шкуры? И потом не три, а две. И для нашего миллионного бюджета это не играет никакой роли.
   — Такси для артиста придется нанимать, — тоскливо прошептал завхоз.
   Семен Семенович внимательно посмотрел на собеседника и проникновенно сказал:
   — Простите меня, товарищ Кошачий, но вы просто сквалыжник. Самый обыкновенный скупердяй. Такой, извините меня, обобщенный тип даже описан в литературе. Вы — Плюшкин! Гарпагон! Да, да, и, пожалуйста, не возражайте. У вас тяжелая привычка всегда возражать. Вы Плюшкин, и все. Вот и мой заместитель жаловался на вашу бессмысленную мещанскую скупость. Вы до сих пор не можете купить для его кабинета порядочной мебели.
   — У него хорошая мебель, — мрачно сказал Кошачий. — Все, что надо для работы: стульев шведских — шесть, столов письменных — один, еще один стол — малый, графин, бронзовая пепельница с собакой, красивый новый клеенчатый диван.
   — Клеенчатый! — застонал Семен Семенович. — Завтра же купите ему кожаную мебель. Слышите? Пойдите в комиссионный.
   — Кожаный, Семен Семенович, пятнадцать тысяч стоит.
   — Опять эти деньги. Просто противно слушать. Что мы, нищие? Надо жить широко,товарищ Кошачий, надо, товарищ Кошачий, иметь социалистический размах. Поняли?
   Завхоз спрятал в карман рулетку, которую вертел в руках, и, шурша кожаными леями, вышел из кабинета.
 
 
   Вечером, сидя за чаем, Семен Семенович со скучающим видом слушал жену, которая что-то записывала на бумажке и радостно говорила:
   — Будет очень хорошо и дешево. Четыре бутылки вина, литр водки, две коробочки анчоусов, триста граммов лососины и ветчина. Потом я сделаю весенний салат со свежими огурцами и сварю кило сосисок.
   — Здравствуйте.
   — Ты, кажется, что-то сказал?
   — Я сказал: здравствуйте.
   — Тебе что-нибудь не нравится? — забеспокоилась жена.
   — Да, кое-что, — сухо ответил Семен Семенович. — Мне, например, не нравится, что каждый огурец стоит один рубль пятнадцать копеек.
   — Но ведь на весь салат пойдет два огурчика.
   — Да, да, огурчики, лососина, анчоусы. Ты знаешь, во сколько все это станет?
   — Я тебя не понимаю, Семен. Мои именины, придут гости, мы уже два года ничего не устраивали, а сами постоянно у всех бываем, просто неудобно.
   — Почему неудобно?
   — Неудобно, потому что невежливо.
   — Ну, ладно, — сказал Семен Семенович томно. — Дай сюда список. Так вот, все это мы вычеркиваем. Остается… собственно, ничего не остается. А купи ты, Катя, вот что. Купи ты, Катя, бутылку водки и сто пятьдесят граммов сельдей. И все.
   — Нет, Семен, так невозможно.
   — Вполне возможно. Каждый тебе скажет, что селедка — это классическая закуска. Даже в литературе об этом где-то есть, я читал.
   — Семен, это будет скандал.
   — Хорошо, хорошо, в таком случае приобрети еще коробку шпрот. Только не бери ленинградских шпрот, а требуй тульских. Они хотя и дешевле, но значительно питательнее.
   — Можно подумать, что мы нищие! — закричала жена.
   — Мы должны строить свою жизнь на основах строжайшей экономии и рационального использования каждой копейки, — степенно ответил Семен Семенович.
   — Ты получаешь тысячу рублей в месяц. К чему нам прибедняться?
   — Катя, я не вор и не растратчик и не обязан кормить на свои трудовые деньги банду жадных знакомых.
   — Тьфу!
   — Я оставляю твой выпад без внимания. У меня есть бюджет, и я не имею права выходить за его рамки. Понимаешь, не имею права!
   — И в кого он такой сквалыга уродился? — сказала жена, обращаясь к стене.
   — Ругай меня, ругай, — сказал Семен Семенович, — но предупреждаю, что финансовую дисциплину я буду проводить неуклонно, что бы ты там ни говорила.
   — Говорю и буду говорить! — закричала жена. — Коля уже месяц ходит в рваных ботинках.
   — При чем тут Коля?
   — При том тут Коля, что он наш сын.
   — Ладно, ладно, не кричи! Купим этому пирату ботинки. С течением времени. Ну, что там еще надо? Говори уж скорее. Может быть, рояль надо купить, арфу?
   — Арфу не надо, а табуретку на кухню надо.
   — Табуретку! — завизжал Семен Семенович. — Зачем табуретку? Чего уж там! Купим для кухни сразу кожаную мебель! Всего только пятнадцать тысяч. Нет, Катенька, я наведу в доме порядок.
   И он долго еще объяснял жене, что пора уже покончить с бессмысленными тратами, пирами и тому подобным безудержным разбрасыванием и разбазариванием социалистической копейки.
   Спал он спокойно.
 
   1935
 
 
   Широкий размах. — Впервые опубликован в газете «Правда», 1935, № 101, 12 апреля.
   Печатается по тексту Собрания сочинений в четырех томах, т. III, «Советский писатель», М. 1939. В этом издании рассказ датируется 1934 годом.