Ильин Андрей. Универсальный солдатик

   Все замолчали и пораженно покачали головами.
   И генерал Трофимов тоже покачал. Хотя лучше, чем кто-либо другой, знал, что никого в поселке Федоровка Иванов не убивал. Что убивали его, генерала, люди, чтобы освободить Иванова. А потом, чтобы скрыть свое участие в преступлении, подстроили все так, как будто это Иванов — и отпечатки пальцев на оружии и деталях одежды оставили, и продемонстрировали единственному оставшемуся в живых свидетелю, как Иванов умеет стрелять, заставив стрелять “в божий свет как в копеечку”, параллельно из укрытия и из другого пистолета стреляя на поражение. Но брать на себя вину ни тогда, ни тем более теперь генерал не собирался. Тем более что Иванову лишний десяток трупов ничего не прибавит и ничего не убавит. Вот он уже и здесь успел отличиться...
   — Но зачем он их убивал? — спросил Карл Бреви.
   — А черт его знает, — честно ответил представитель российской милиции. — Он только и делает, что убивает. Мы уж даже привыкли.
   — Но чтобы справиться с четырнадцатью потерпевшими, нужно быть очень сильным, — подумав, сказал Пьер Эжени.
   — Или иметь какой-то особый опыт, — вставил Карл Бреви.
   — Он как раз такой опыт и имеет, — доложил присутствующим генерал. — Потому что однажды смог прикончить сразу четырех спецназовцев.
   — Кто он тогда? — чуть не одновременно вскричали Пьер Эжени и Карл Бреви.
   — По одной из версий, бывший гэрэушник. Так у нас называют военную разведку.
   — Почему вы так считаете?
   — Потому что по крайней мере несколько потерпевших, которых он убил, раньше работали в ГРУ. И пистолет, из которого Иванов застрелил нескольких человек, тоже раньше числился за ГРУ.
   Но даже не это главное. Есть еще почерк. Почерк профессионала-гэрэушника. Они там большие мастаки по мокрой части — трупы отделениями привыкли считать. Как Иванов.
   — Послушайте, а сколько он убил всего? — вдруг спросил Пьер Эжени.
   Вопрос был интересным.
   — Сейчас попробуем подсчитать, — сказал генерал. — Значит, так... Пять на улице Агрономической, где он появился в первый раз. Там большая перестрелка была, но пять трупов точно его, потому что пули были выпущены из пистолета, на котором были обнаружены отпечатки его пальцев.
   Затем еще четверо на Северной.
   Четыре да пять — девять.
   — И еще один там же, у которого он зубы спилил, — подсказал подполковник.
   — Да, точно, — согласился генерал. — Значит, десять.
   — Зачем он зубы пилил? — спросил Пьер Эжени.
   — Наверное, что-то узнать хотел — вот и пытал. Или просто хотел помучить.
   Пьер удовлетворенно кивнул.
   — Значит, пять на Агрономической и пять на Северной, — повторил генерал. — Затем в ходе расследования выяснилось, что за два года до того, из того же оружия, что он использовал на Агрономической, были убиты еще трое потерпевших. Потом четырнадцать в Федоровке. Итого...
   Секунду генерал напряженно думал.
   — Нет, так не получится, — сказал он. — Нужен калькулятор. У вас есть калькулятор?
   — Зачем калькулятор? — удивился Пьер Эжени.
   — Ну вы же сами предложили подсчитать! — возмутился генерал. — А в уме не получится! В уме мы обязательно собьемся. Мы уже сколько раз пытались.
   Пьер, недоуменно пожав плечами, достал из кармана карманный компьютер и вывел на экран калькулятор.
   — Значит, пять да четыре — девять. Плюс один — десять. Плюс трое — тринадцать. Плюс четырнадцать — двадцать семь, — увлеченно считал генерал. — Двадцать семь и еще четыре спецназовца на даче генерала, — ткнул в цифры и в значок плюса, — тридцать один. Еще два или три подручных Папы, о которых никто не заявлял...
   У Пьера Эжени, Карла Бреви и прочих присутствовавших при встрече иностранцев полезли на лоб глаза.
   — Он убил друзей своего отца? — ахнул Пьер Эжени.
   — Какого отца?.. Да нет, это кличка такая. Одного русского мафиозника, который что-то с Ивановым не поделил. И тот стал стрелять его подчиненных.
   — Но вы говорите, что о них никто не заявил в полицию. Почему?
   — Потому что дураков нет! Потому что те, кто мог бы заявить, никогда не обратятся к ментам, так как сами находятся в розыске. А если вдруг обратятся, то их приятели поставят их на перо как ссучившихся...
   Эту фразу переводчик переводил очень долго, постоянно переспрашивая генерала.
   — Перо это в смысле какой-то птицы?
   — Какой птицы?! Это заточка... Ну, финка... В смысле нож.
   — А поставить на перо это?..
   — Это значит пырнуть. Ну то есть зажмурить. В общем, прикончить...
   Когда переводчик наконец разобрался с переводом, Пьер сказал: “А-а...”, — кивнул, но так ничего и не понял.
   — Ну что, продолжим? — деловито спросил генерал. И снова обратился к калькулятору.
   — Значит, мы остановились на цифре тридцать один. Прибавляем еще двух или трех Папиных “шестерок”, получится тридцать три-тридцать четыре.
   Ну что, все что ли?
   — Нет, еще Анисимов, — сказал полковник. И, обращаясь к Пьеру Эжени и Карлу Бреви, объяснил: — Был у нас такой чиновник до знакомства с Ивановым.
   — А чиновник что ему сделал? — поинтересовался Карл Бреви.
   — Может, сделал, а может, наоборот, не сделал, — туманно ответил полковник. — Например, бумажку какую-нибудь не подписал, справку не дал или в очередь на квартиру не поставил.
   — И что, он его за это убил? — поразился Карл Бреви.
   — Запросто, — ответил полковник. — У нас часто так. Сгоряча. Я бы сам иногда с удовольствием кого-нибудь пристрелил.
   — Значит, плюсуем еще один, — прибавил генерал.
   — Нет — четыре. Он там, когда в Анисимова стрелял, еще трех охранников положил, — напомнил полковник.
   — А, точно, — вспомнил генерал. — Не вовремя ребята на крышу вылезли... Он их там, как куропаток. Из винтовки с бедра. Крутой, блин, до невозможности...
   Значит, плюс один и еще три. Итого... Итого тридцать семь-тридцать восемь трупов. Это из того, что мы знаем.
   — Разве вы что-то можете не знать? — спросил Пьер Эжени.
   — Ну, вы даете, — всплеснул руками генерал. — Вы что, думаете, если он столько народу положил, он раньше анютиными глазками на базаре торговал? Голову даю на отсечение, он и раньше мочил. Только эти дела нераскрытыми в архив пошли. Как “глухари”.
   Что такое “глухари”, переводчик объяснить не смог.
   — Ладно, теперь давайте, что у вас...
   И генерал передал калькулятор Карлу Бреви. И тот его взял, даже не удивившись тому, что взял.
   — У нас — один банкир, — нажал значок плюс и цифру один, — и четверо гангстеров, которых он убил в машине, — прибавил четыре.
   И протянул калькулятор своему швейцарскому коллеге.
   — В Швейцарии он застрелил четверых в парке и двух ранил...
   — А как раненых считать? — вдруг спросил следователь из Швейцарии, замерев с занесенным над калькулятором пальцем.
   — Как результативный пас в футболе, — предложил полковник. — Гол — очко, пас, приведший к голу, — пол-очка. То есть два раненых приравниваются к одному трупу.
   — Ты что, с ума свихнулся! — возмутился генерал. — Куда ты со своим футболом?! Это же тебе не матч.
   — Тогда у меня получается девять, — подвел итог Карл Бреви. — Девять прибавить тридцать восемь получается... сорок семь.
   И протянул калькулятор Пьеру Эжени.
   — Значит, так, один у калитки — это сорок восемь, — азартно начал Пьер. — Хотя этот может быть не его. Далее четверо возле арки — пятьдесят два. Полицейский на мотоцикле с другой стороны арки — пятьдесят три. И еще двое убитых позже и по отдельности — пятьдесят четыре и пятьдесят пять. Итого пятьдесят пять, — огласил он итоговую сумму.
   Все замолчали пораженные. По отдельности они считали, но так, чтобы вместе...
   — Сталинградская битва, — тихо сказал подполковник.
   — Н-да-а, — вздохнул генерал.
   Пьер зачарованно смотрел на высветившуюся на экране карманного компьютера цифру, состоящую из двух пятерок.
   — Да ладно ты, — пожалел его генерал. — Подумаешь, пятьдесят пять! У нас и хуже бывало. Например, Чикатило или Ленька Пантелеев...
   — У нас нет, не бывало, — тихо произнес Пьер.
   — Не бывало — будет, — успокоил его генерал. — Раз Иванов здесь — значит будет. Если, конечно, ты его до того не поймаешь.
   — Как его ловить? — с надеждой на спасительный ответ спросил Пьер.
   — Ну как?.. Поставь возле каждого француза по полицейскому, и тогда наверняка, — в шутку посоветовал генерал.
   Но Пьер шутки не понял. После итоговой цифры пятьдесят пять он шуток по поводу Иванова не понимал.
   — Возле каждого невозможно. Это только если привлекать армию и блок НАТО, — сказал он.
   — Ну вот и привлеки... Если что — мы тебе сюда людей в помощь подкинем. Хоть батальон...
   Переводчик перевел — “пришлем”. От чего Пьер побледнел.
   — Нет, не надо, — торопливо сказал он. Но генерал его бледность на свой счет не принял. Принял на счет Иванова.
   — Да не бери ты так в голову, отыщется твой Иванов. Ты, главное, сводки почаще отсматривай, — где увидишь, что больше трех французов завалили, сразу делай там облаву, потому что наверняка это Иванов. Вот и все.
   Пьер записал что-то в компьютер. Потому что предложение не прозвучало издевательством, прозвучало добрым советом.
   — Вы уверены? — спросил Пьер.
   — Уверен, — подтвердил генерал. — Где Иванов — там трупы. Много трупов. По ним его, как по следам, и отыщешь. Обязательно отыщешь — не завтра, так послезавтра...
   Генерал оказался прав. Но генерал ошибся в сроках. Иванов отыскался не завтра и не послезавтра. И не послепослезавтра.
   Иванов отыскался раньше. Гораздо раньше...

Глава 42

   — Собирайтесь!
   Дело предстояло уже почти привычное — пойти прогуляться по ночному Парижу, постоять минут десять где-нибудь в подъезде или в квартире и вернуться обратно.
   — Только на крышу я больше не полезу, — предупредил Иванов. — Ни за что! Хоть убейте.
   — Прямо сейчас? — поинтересовался товарищ Артем.
   — Что сейчас? — переспросил Иванов.
   — Убить, — спокойно сказал товарищ Артем. — Вы сказали, что лучше убить.
   Иванов заметно забеспокоился.
   — Я же не в прямом смысле. Я в фигуральном.
   — А я в прямом, — без улыбки сказал товарищ Артем. И было совершенно непонятно, шутит он или предупреждает.
   — Да ладно, на крышу — так на крышу, — согласился Иванов.
   Но на этот раз на крышу лезть не пришлось. На этот раз обошлось.
   Собрались быстро, встали возле запертой двери.
   — Руку, — попросила Маргарита. Иван Иванович оттопырил локоток, предлагая даме руку.
   — Придурок, — тихо возмутилась Маргарита. И, схватив и с силой вытянув правую руку Иванова, защелкнула на ней наручник.
   Ах, ну да!..
   — Мы выходим, — сказала Маргарита по мобильному телефону.
   Дверь открылась. Снаружи.
   Быстро спустились вниз. Сзади топали шаги дышащих в спину охранников. У входной двери остановились.
   — Мы выходим.
   — Добро, путь свободен.
   Вышли на ночную парижскую улицу, прогулочным шагом двинулись в сторону поджидающего их микро — автобуса. Но дойти не успели.
   Из переулка неожиданно вывернула полицейская машина.
   — Черт! — тихо выругалась Маргарита.
   Иванов находился в розыске и его портрет был в планшете каждого полицейского. У этих наверняка тоже.
   Машина набрала скорость, но возле одинокой парочки притормозила.
   Приотставшие охранники сунули руки в карманы.
   Нужно было что-то делать...
   Маргарита неожиданно с силой притянула Ивана Ивановича к себе, прижала спиной к стене и, напирая грудью, впечатала в губы Иванова страстный поцелуй.
   — М-м-м? — сказал Иванов. — М-м-м!
   — Чего стоишь, как дурак! — прошептала Маргарита в самое ухо, щекоча шею язычком.
   — А чего делать-то? — тихо спросил Иванов.
   — Лапать. Меня лапать, дурак!
   И снова нашла губы Ивана Ивановича. Отчего тот сразу захотел лапать. И попытался лапать, но не смог. Потому что его правая рука была цепью наручника утянута за спину.
   — Левой рукой, левой! — приказала Маргарита.
   Иванов осторожно коснулся ее спины. Но осмелел и сдвинул ладонь вниз, на мягкое.
   Маргарита взрогнула, подалась вперед, подняла, бесстыже задрав юбку, правую ногу, охватила ею Иванова пониже туловища и, надавив, придавила к себе.
   Полицейские увидели отсвечивающую в лучах фонарей голую ногу женщины, обвившую своего кавалера. И понятливо заулыбались.
   В Париже такое поведение не считалось зазорным. В Париже такое поведение считалось завидным.
   — Ладно, поехали.
   Машина, набрав скорость, проехала мимо.
   Маргарита выждала несколько секунд и попыталась отодвинуться. Но Иванов крепко держал ее за мягкое и, громко сопя, совался носом в лицо.
   — Руку! — злобно прошипела Маргарита, уворачиваясь от раскрытых губ.
   Но Иванов не слышал, потому что увлекся.
   — Отпусти, козел! — сказала Маргарита и несильно, но чувствительно ткнула его правой ногой между ног.
   Иванов ойкнул и отпустил.
   — Ты чего? — обиженно сказал он. — Ты же сама!..
   На другой стороне улицы захихикали охранники.
   — Шагай давай!
   Под ручку пошли к микроавтобусу — Маргарита походкой профессиональной манекенщицы, Иванов — подволакивая ноги и придерживая ушибленное место.
   — Нате, получите и распишитесь, — сказала Маргарита, подталкивая Иванова к открытой дверце.
   — А разве ты с нами не поедешь? — удивился Иванов.
   — Да пошел ты!.. — психанула Маргарита.
   — Я с тобой поеду, — сказал из микроавтобуса товарищ Максим.
   Приблизился к Иванову, отстегнул Маргариту, пристегнул наручники к себе.
   — Поехали.
   Микроавтобус тронулся с места и пошел колесить по тесным парижским улицам.
   Товарищ Максим исподлобья поглядывал на Иванова, иногда подергивал его руку.
   — Чего такой грустный? — вдруг спросил он.
   — Да так, — неопределенно ответил Иванов.
   — Что, не дает? — сально ухмыльнулся товарищ Максим.
   — Кто? — не сразу понял Иванов.
   — Маргарита, говорю, не дает?
   Иванов отрицательно покачал головой.
   — А хочется?
   Иванов кивнул. И тут же лихорадочно замотал головой...
   Приехали на место.
   Товарищ Максим осмотрелся через стекла. Набрал на мобильнике номер. Сказал:
   — Ну, мы приехали...
   Убрал мобильник, подтянул к себе Иванова.
   — Смотри, не балуй! — предупредил он. — Если что — пришью! Уяснил?
   Иванов кивнул.
   Товарищ Максим набросил на руки, чтобы прикрыть браслеты, плащ.
   — Пошли.
   Вылезли из микроавтобуса. И плечо к плечу, словно подвыпившие приятели, пошли вдоль улицы. Повернули в какую-то арку, завернули во двор, остановились перед дверью черного хода.
   Товарищ Максим толкнул, нажал на дверь, и она открылась. Как видно, замок был отомкнут еще раньше.
   — Заходи.
   Зашли в темный подъезд. С черного хода автомата, включающего освещение, предусмотрено не было. На что и был расчет.
   Стали медленно подниматься по ступеням.
   — Тихо! — прошипел товарищ Максим. — Ты чего топаешь, как слон?!
   Остановились перед дверью на предпоследнем, четвертом, этаже. Товарищ Максим приложил ухо к двери, прислушался.
   Кажется, все тихо...
   Вытащил из кармана, сунул в замочную скважину ключ, повернул два раза. У него все было продумано и подготовлено заранее.
   Дверь бесшумно открылась.
   Далее, с точностью до деталей, начал повторяться еще тот, первый сценарий.
   Прошли внутрь. Товарищ Максим снял со своей левой руки браслет и защелкнул его на массивной дверной ручке. Подсунул под нос Иванова кулак, что должно было обозначать — только вякни!
   Иванов кивнул, ткнувшись носом в костяшки пальцев.
   В квартире было совершенно темно, и товарищ Максим надел и надвинул на глаза прибор ночного видения. Вытащил пистолет. Бесшумно ступая на носках, прошел в комнаты.
   Иванов прислушивался, но ничего не слышал. Было совершенно тихо.
   Как это он так может ходить, удивлялся Иван Иванович. И вдруг почувствовал, как у него страшно засвербило в носу.
   И засвербило еще серьезней. Все сильней и сильней.
   “Ой! — подумал Иванов. — Как же так?..”
   Попытался потереть переносицу рукой, но не дотянулся, лишь брякнул цепочкой. Решающее мгновение было упущено — остановить чих стало невозможно!
   Иванов сморщился, глотнул воздух, судорожно дернулся и сказал:
   — АП...ЧХИ!!.
   В комнатах что-то скрипнуло, кто-то что-то сказал, а потом громко крикнул:
   — Кто здесь?!
   И тут же торопливо застучали шаги. Что-то сдвинулось, упало. Раздался приглушенный хлопок. Вскрик. Какая-то неясная возня. Звон разбитого то ли светильника, то ли аквариума, то ли чего-то еще стеклянного. Опять возня... Удар... И два подряд хлопка... И на пол рухнуло что-то большое и тяжелое, и все затихло...
   Шаги застучали в обратную сторону.
   В прихожую, шумно дыша, ворвался товарищ Максим.
   — Ты что, гад?! — свирепо зашипел он.
   — Я же не специально, так получилось, — заканючил Иванов. — Я не хотел... Ну честное слово!..
   — Убью, сволочь, — заорал-зашептал товарищ Максим, подойдя вплотную и ткнув в живот Иванова что-то твердое и горячее.
   Но не убил, а секунду помедлив, пнул Иванова в живот ногой.
   — Чтобы знал, падла, когда чихать!
   Иванов согнулся, упал на колени, ожидая продолжения расправы.
   Но больше его не били — просто некогда было. Товарищ Максим перестегнул браслет и рывком вверх поднял на ноги своего нерадивого напарника.
   — Если ты еще раз!..
   Иванов лихорадочно замотал головой.
   — Нет, больше не буду! Честное слово!
   Товарищ Максим открыл дверь, высунулся на лестничную площадку, прислушался, огляделся. Снял и спрятал прибор ночного видения. Нет, кажется, никто ничего не заметил...
   — Теперь пошли.
   Стараясь не шуметь, пошли по лестнице вниз.
   Но на третьем этаже Иванов, зацепившись в темноте за что-то ногой, споткнулся и упал, пытаясь увлечь за собой пристегнутого к нему товарища Максима.
   Но тот, успев ухватиться за перила, устоял, подтянул к себе Иванова. Приблизив лицо, захрипел:
   — Ты что, специально издеваешься? Специально, да, гад!..
   — Нет, я не хотел... нет, — бормотал Иванов, чувствуя себя ужасно виноватым.
   Оставляя разборки на потом, товарищ Максим толкнул его вниз по лестнице.
   На первом этаже он снова остановился, послушал, что творится на улице. Чуть приоткрыл дверь, выглянул в щель, осмотрелся. Приоткрыл больше, высунул голову и тут же отшатнулся назад.
   И одновременно с этим предательски зажегся свет. Во всем подъезде, от первого до последнего этажа! Как видно, сработал автомат.
   Ах ты черт!
   — Ходу! — закричал товарищ Максим и побежал, потащил за собой Иванова куда-то вверх.
   Стало слышно, как на улице ревет, приближаясь, сирена. По стеклам запрыгали синие всполохи мигалки.
   — Там... там полиция, — быстро сказал товарищ Максим. — У него сигнализация... Он, гад, кажется, тревожную кнопку успел нажать!.. А все ты... сволочь!
   На ходу, не глядя, ударил Иванова куда попал. И ударил еще раз, но уже подгоняя вперед. На последнем этаже метнулись к двери, ведущей на чердак. Но она была закрыта. Закрыта!.. Внизу все громче и явственней выла сирена.
   — Быстро у них тут, — пожаловался товарищ Максим. — Пяти минут не прошло! Что теперь делать будем?
   Делать было нечего — подъезд блокирован полицией, чердак закрыт.
   Капкан захлопнулся.
   Через секунду-двё полицейские войдут в подъезд, поднимутся в квартиру, где сработала сигнализация, и...
   Нужно было принимать какое-то решение. Мгновенно принимать. И единственно верное...
   Товарищ Максим выхватил пистолет.
   Нет, не вариант, у них наверняка автоматы и машина на улице...
   Подбежал к окну, попытался выглянуть на улицу.
   Увидел полицейскую мигалку и бегающие по стенам домов отблески еще одной, в стороне. Машина была не одна, машин было две!
   Безнадега!..
   Сунул пистолет обратно в карман... Тут же снова вытащил и, сбросив обойму, толкнул в руки Иванову.
   — На, пусть он у тебя побудет.
   Иванов взял.
   Внизу хлопнула входная дверь.
   Кто-то что-то крикнул по-французски.
   “А если по балконам?! — вдруг мелькнула в мозгу товарища Максима безумная мысль. — Пока они поднимаются, пока разбираются!..”
   Метнулся к ближайшей двери. Нажал на кнопку звонка.
   Через минуту за дверью кто-то завозился.
   — Ты по-французски знаешь? — быстро спросил товарищ Максим.
   — Знаю — бонжур, — ответил Иванов.
   — Значит, говори, что знаешь, вдруг откроют.
   Иванов встал против дверного глазка и громко сказал: “Бонжур!”
   Ему не открыли. Может быть, потому, что в руке у него был пистолет?
   — Вот сволочи! — выругался товарищ Максим. И вдруг, отступив на шаг и подпрыгнув, изо всех сил ударил правой ногой под замок.
   Раздался лязг металла и треск дерева. У французов нет таких, как в России, дверей. У них деревянные двери.
   Еще один удар, и дверь вылетела!
   В проеме метнулась какая-то в длинной ночной рубашке и колпаке тень. Кажется, это была женщина.
   Товарищ Максим с ходу толкнув, прижал ее к стене.
   — Кто здесь еще есть? Кто-нибудь есть? Балкон есть?! — орал он по-русски, забыв, что имеет дело с французами.
   Иванов стоял рядом и, пытаясь что-то объяснить, заглядывал женщине в лицо. Но она смотрела не на него, она, выпучив от ужаса глаза, смотрела на направленный на нее пистолет.
   — Постереги ее, — крикнул товарищ Максим и побежал к окнам. Один побежал. Когда он успел снять наручники, Иванов даже не заметил.
   Балкон в квартире был, но перебраться с него на другой было невозможно!
   Товарищ Максим бросился обратно в прихожую.
   И сразу вслед за ним на пороге комнаты показался пожилой мужчина в пижаме с бейсбольной битой в руке. Он сразу увидел женщину в ночной рубашке, наверное, свою жену, и увидел двух мужчин, у одного из которых в руке был пистолет. И бросил биту. Европейцы, равно как американцы и прочие представители западных цивилизаций, бросаются на преступников только в кино, в реальной жизни они, в соответствии с рекомендациями полиции, предпочитают в драку с превосходящими силами противника не вступать. Предпочитают сдаваться.
   Мужчина поднял руки и подошел к жене.
   — Карауль их, я сейчас, — быстро сказал товарищ Максим и выскочил из квартиры.
   Что и зачем он делал, было неясно, но, как видно, он знал, что делал.
   Иванов молча стоял с направленным на мужчину и женщину пистолетом.
   Товарищ Максим вернулся через несколько минут. Ухватив руками за шкирку, он тащил еще каких-то двух людей — тоже мужчину и женщину. Они не упирались, они вели себя смирно.
   — Вот, привел, — сказал он. — Что дальше делать? Дверь баррикадировать?
   И вопросительно взглянул на Иванова.
   — Наверное, — судорожно кивнул Иванов.
   — Я сейчас, я мигом...
   Товарищ Максим метнулся к входу, захлопнув дверь, обрушил поперек коридора какую-то вешалку и какой-то шкаф. Притащил кресло и еще одно кресло, тумбочку, что-то еще из вещей, чем завалил дверь под самый потолок, поверх вешалки и шкафа.
   Иванов растерянно наблюдал за его действиями.
   — Теперь чего, связать их? — быстро спросил товарищ Максим. Он говорил сам с собой, но обращался почему-то к Иванову. — Ну что молчишь — вязать?
   — Да, наверное, — ответил Иванов.
   Товарищ Максим пробежал по квартире, собрал какие-то галстуки, выдернул из висящих в шкафу штанов ремни, связал петли, стянул руки пленников за спинами жесткими узлами и перевязал всех друг с другом случайной веревкой.
   Подбежал к Иванову.
   — Я все сделал, — доложил он, опасливо косясь на пистолет. И чуть ли не честь отдал. — Нужно что-то еще?
   Иванов обалдело смотрел на товарища Максима, который, стоя по стойке смирно, ждал от него указаний, и ничего не понимал.
   — Вы чего? — удивленно спросил он.
   — Ага, понял, сделаю, — ответил товарищ Максим. И, схватив с пола какую-то одежду, набросал ее сверху на головы пленников.
   После чего кивнул Иванову в сторону комнат.
   Иванов пошел за ним.
   — Мы взяли их в заложники! — торопливо зашептал товарищ Максим. — Чтобы нас на месте не пристрелили... Все равно не уйти. А так мы сможем выдвинуть требования...
   — Какие требования? — недоуменно спросил Иванов.
   — Не знаю, какие-нибудь... Чтобы денег дали или самолет в Парагвай...
   Товарищу Максиму не нужны были деньги и не нужен был самолет в Парагвай, ему нужно было выгадать время, чтобы успеть все хорошенько продумать. Продумать, что и как говорить на допросах в полиции, потому что если говорить складно и всегда одинаково, то есть шанс соскочить с крючка. Представить все так, что это как будто не он, а этот — Иванов. И убивал, и французов в заложники взял. Подставить вместо себя лоха, а самому сойти за жертву. Как будто это тот все затеял и заставил выполнять его приказания, угрожая убить. А что?.. Пистолет у него, это свидетели видели и подтвердят. Вязать — да, вязал он, но заставлял Иванов. Под страхом смерти... И все, и тогда Иванов пойдет “паровозом”, а он в худшем случае соучастником. А в лучшем — вообще свидетелем. Если все хорошо продумать и гладко разыграть.
   Главное, чтобы было время...
   — Ну что, понял, все понял?
   Иванов судорожно кивнул.
   — Ты, главное, не бойся, прорвемся, — подбодрил товарищ Максим Иванова. — Здесь — не у нас. Здесь они пугливые — все дадут! Заживем в Парагвае или еще где, как короли. Ты только делай то, что я тебе скажу...
   Очень скоро в квартиру позвонили. Культурные французские менты даже в явно сломанную дверь предпочитали вначале звонить.