Ильина Елена И.. Четвертая высота

   И, стараясь не смеяться, с самым серьёзным видом протягивала тетрадку своей «адам».
   Француженка поправляла пенсне и принималась вслух читать Гулины каракули.
   – Что такое? – говорила она, хмуря брови. – «Птичка вяжет чулок? Дитя курит трубку?» Ничего не понимаю!
   Гуля покатывалась со смеху, а вместе с ней – Лёлик и Шура.
   Добрая старушка прощала Гуле эти проказы. Она считала, что, играя, переставляя по-своему французские слова, Гуля скорее их запомнит. Она только следила за тем, чтобы каждое слово было написано правильно, без ошибок.
   Так весело и мирно шли эти занятия. И никто в группе не подозревал, какую новую проделку задумала Гуля.
   Однажды, когда в тёплый весенний день вся группа в полном сборе гуляла по улице, Гуля неожиданно остановилась у подъезда трёхэтажного каменного дома.
   – Мадам, – сказала она, – пожалуйста, подождите меня здесь, я сейчас вернусь.
   И, приоткрыв тяжёлую дверь, она исчезла.
   – Мадам, а ведь это школа! – сказала Шура. – Видите – написано?
   И девочка показала на прибитую к двери вывеску.
   – Стойте оба здесь, – ответила француженка. – Я сейчас буду посмотреть.
   Лёлик и Шура остались одни. Они взялись за руки и прижались к стене дома, чтобы их не переехала машина.
   Гуля вернулась первая.
   – А где адам? – спросила она. – То есть мадам?
   – Пошла тебя искать, – ответили Лёлик и Шура вместе. – А ты где была?
   – После расскажу!
   В это время из дверей школы выбежала взволнованная мадам.
   – Скверный девочка! – набросилась она на Гулю. – Где ты ходил?
   Когда она волновалась, она говорила по-русски ещё хуже, чем обычно.
   Гуля помолчала немного, а потом сказала серьёзно, как большая:
   – Простите, мадам. Я в школу поступила. В первый класс. Завтра нужно будет отнести метрику.
   Мадам только всплеснула руками. На другой день Гулина мама отнесла в школу документы.
   Так Гуля сама отдала себя в школу.

ПЕРВОКЛАССНИЦА

   В первом классе Гуля оказалась выше всех ростом, хоть и моложе всех по возрасту.
   На первых порах ей пришлось нелегко.
   Какому-то озорному мальчишке приглянулись её кудрявые волосы. Он незаметно подкрадывался к ней сзади, всовывал палец в локон и дёргал. Это было больно и обидно. Гуля рассказала об этом дома, но мать спокойно отнеслась к её жалобам.
   – Договаривайся с ними сама. Не можешь договориться, дай сдачи. А учительнице не жалуйся.
   И Гуля не стала давать себя в обиду.
   Ей очень нравилось в школе. В парте у неё было целое хозяйство. В одном углу лежали новенькие книжки и тетрадки, в другом стоял лакированный пенал, а в пенале чего-чего только не было! И карандаши, и блестящие пёрышки, и резинки.
   Однажды Гуля принесла с собой в класс маленькую шерстяную обезьянку и стала устраивать ей из книжек и пенала уютный домик. Она не заметила, как вошла в класс учительница. Начался урок.
   Учительница что-то долго читала вслух, но Гуля ничего не слышала.
   – А теперь Гуля Королёва прочтёт нам этот рассказ, – вдруг сказала учительница.
   – Какой рассказ? – спросила Гуля, вставая с места.
   – Тот, который я только что вам прочла.
   – Я ничего не слыхала, – проговорила Гуля и опустила голову.
   – Стыдно, Королёва, – сказала учительница. – Ты невнимательна, и я ставлю тебе «плохо».
   Вскоре в одной из комнат кинофабрики, где работала мать Гули, раздался телефонный звонок.
   – Позовите мою маму! Товарища Королёву! – послышался в трубке взволнованный голос. – Мама, это ты? Мама, мне плохо!
   Мать чуть не выронила из рук телефонную трубку.
   – Гуленька, что с тобой? Сейчас же иди к школьному врачу! Я скоро приеду за тобой в школу.
   – Я не в школе, – послышалось в ответ. – Я уже дома.
   – Ну и хорошо, что дома. Скорей ложись в постель. Что у тебя болит?
   – Мама, ты не понимаешь! – сказала Гуля. – Не мне плохо, а у меня «плохо»!
   – Как плохо? Говори толком. Что у тебя болит? Голова? Горло?
   – Да что ты, мама! Я же говорю, мне не вообще плохо. Мне по русскому устному «плохо»!
   Мать вздохнула с облегчением.
   – Так бы и сказала. Это ещё ничего, если только по русскому устному.
   – Да, ничего! Тебе всё ничего, – обиделась Гуля. – А мне от этого «плохо» очень плохо!
   В другой раз, когда Гуля и в самом деле заболела, мать ей не поверила.
   – По какому предмету «плохо», – спросила она, – по устному или по письменному?
   – Горло болит! – еле выговорила Гуля. – И тошнит что-то…
   Когда мать приехала домой, Гуля уже лежала на кровати вся красная от жара. Приехавший доктор осмотрел её и произнёс одно из тех слов, которых так боятся все матери:
   – Скарлатина.

В БОЛЬНИЦЕ

   В большом саду перед окном нижнего этажа стояла мать Гули. С грустью смотрела она на худенькую стриженую девочку в длинной рубашке и в халатике, которая теперь, после болезни, совсем не похожа была на прежнюю весёлую Гулю.
   Из-за плотно закрытого окна не слышно было Гули-ного голоса. Но лицо Гули выражало полное отчаяние. Она что-то быстро писала на большом листе бумаги, приложив его к подоконнику, и потом показывала свои каракули маме в окно. Вкривь и вкось было написано:
   «Мама, возьми меня отсюда! С меня вся кожа слезла. Я больше не могу тут жить!»
   В ответ мать Гули писала ей на листках из блокнота:
   «Гуленька, потерпи ещё совсем немножко. Скоро я возьму тебя домой. Дома тебя ждут замечательные подарки».
   У Гули дрожали губы и подбородок, но она крепилась и не плакала, хотя ей было всего только восемь лет.
   Когда мать ушла, Гуля отправилась с горя на кухню, чтобы узнать меню сегодняшнего ужина. Это было очень интересно – три раза в день бегать на кухню, а потом обходить все палаты своего отделения и говорить ребятам, лежащим в постели, что будет к завтраку, к обеду или к ужину.
   – Макаронная запеканка и кисель! – торжественно провозгласила Гуля.
   Но, к сожалению, оказалось, что какая-то долговязая бритая девчонка из соседней палаты уже успела раньше Гули сбегать на кухню, и новость эта ни на кого не произвела впечатления.
   Гуля села на кровать и вздохнула. До ужина оставался ещё целый час. Она принялась декламировать шёпотом стихи своего любимого поэта Некрасова. И вдруг, незаметно для неё самой, в голове у неё стали складываться какие-то новые, нигде не подслушанные слова и строчки про её маленького рыжего щенка Петьку, оставшегося дома:

 
Что ты, родименький,
Что ты, собачечка,
Что ты сидишь там в углу?
Скучно собачечке,
Скучно родименькой
Тихо сидеть там в углу.
Ну, подойди, я тебя приласкаю.
Хлебушка нету в дому.
Вот засыпает мой рыженький, маленький
В тихом своем уголку.
 

   «Как это у меня получилось? – подумала Гуля. – Это уже не такие глупые стихи, как те, про Африку».
   И она вспомнила первое своё стихотворение, которое она сочинила, когда ей было четыре года:

 
Птицы скоро улетают
Стаями домой,
Африка для них душиста,
Африка им край родной.
 

   «Надо будет записать стишок про Петьку», – решила Гуля.
   Она взяла карандаш, клочок бумаги и написала большими буквами:
   СТИХ ПРО ПЕТЬКУ.
   И вдруг ей захотелось спать. Глаза стали у неё слипаться, голова сделалась тяжёлая, и Гуля упала ничком на подушку.
   Когда на ужин принесли миску, наполненную горячими макаронами, Гуля уже спала крепким сном.

ДРУЗЬЯ И ВРАГИ

   Вернувшись из больницы, Гуля нашла дома целую библиотечку. На полочке были расставлены новые книжки, от которых ещё пахло типографской краской. Больше всего Гуле нравились книжки о путешествиях.
   «Вот бы поскорее вырасти, – думала Гуля, – и самой сделаться путешественницей!»
   И вдруг неожиданно Гулина мечта исполнилась. Гуля уехала вместе с матерью далеко-далеко, в Армению.
   Для матери это была служебная командировка, а для Гули – одна из самых весёлых поездок.
   Во дворе дома, где они остановились, пахло гарью от маленького очага, сложенного из камня против самой двери. Перед очагом сидела на корточках девочка с чёрными, туго заплетёнными косичками. Девочка мешала что-то большой ложкой в медном тазу. Из таза поднимался сладкий медовый запах, и пахло мёдом даже на улице.
   Время шло к осени. Солнце уже не палило, как летом, а грело спокойно и бережно.
   – Как тебя зовут? – спросила Гуля у девочки.
   Девочка поправила по очереди обе косички и стала рассматривать ложку, будто в первый раз её увидела.
   – Гаянэ, – тихо ответила она.
   – Ты в школе учишься? – спросила Гуля.
   – Конечно, учусь, – нараспев сказала Гаянэ.
   – А ты любишь свою школу?
   – Конечно, люблю.
   – А подруги у тебя есть?
   – Конечно, есть.
   – А со мной хочешь дружить?
   – Конечно, хочу, – усмехнулась Гаянэ.
   – А где твоя школа, близко?
   – Не очень близко, – ответила Гаянэ, – немножко далеко.
   Гуля села на ступеньку рядом с Гаянэ. Постепенно девочка сделалась разговорчивей, и Гуля узнала от неё, что две снежные горы, поднимающиеся за облака, называются Арарат и что армяне ещё их называют по старинке Сис и Масис – Малый Арарат и Большой. А Гуля рассказала Гаянэ, что она с мамой проезжала на поезде через какие-то горы и что, когда они рано утром вышли на станцию Алагёз, было очень холодно.
   – Так всегда на горах бывает, – сказала Гаянэ. – Вон гора Алагёз. – И она показала рукой на гору, возвышающуюся как раз напротив Арарата. – Мой старший брат Каро на самый верх лазил.
   – А где он сейчас? – спросила Гуля.
   – А вот, – кивнула Гаянэ на мальчика в меховой шапочке.
   Мальчик сидел верхом на ограде, выложенной из камня, и глядел куда-то вдаль из-под руки.
   – Это он смотрит, чтобы чужие мальчики наши груши и айву не таскали, – объяснила Гаянэ.
   – Жалко, моего старшего брата Эрика здесь нет, – вздохнула Гуля. – Эрик бы им показал!
   Гуля сказала это не задумываясь и сама удивилась своим словам. Эрик вовсе не приходился ей братом, он был её товарищем с самого раннего детства, но Гуля в эту минуту позавидовала Гаянэ, что у той есть брат, и придумала себе старшего брата.
   Дружба Эрика и Гули началась ещё с тех пор, когда обоим было всего по три года.
   Впрочем, в те времена Гуля нередко обижала Эрика. Однажды она унесла домой его белого плюшевого слона и долго не хотела с ним расставаться. Она говорила:
   – Слон мне сам сказал – он не хочет жить у Эрика, он хочет жить у меня.
   Эрик долго и терпеливо ждал, пока слону снова не захочется вернуться к своему настоящему хозяину.
   Но чаще случалось, что Гуля отдавала Эрику свои игрушки. Она даже подарила ему своего любимого клоуна Пафнутия Ивановича.
   Потом они с Эриком поступили в разные школы и стали видеться реже. Но всё же они всегда жили в одном городе.
   А теперь Эрик был за тысячи километров от Еревана – в Москве.
   – А он большой, твой брат? – спросила Гаянэ.
   – Большой, – сказала Гуля, – может быть, даже больше твоего Каро.
   И Гуля посмотрела в ту сторону, где был мальчик в меховой шапочке.
   Мальчик грозил кулаком кому-то стоявшему по ту сторону каменной ограды и что-то сердито кричал на своём языке. Вдруг из-за ограды полетели прямо в него комья глины.
   Гуля сорвалась с места и подбежала к ограде. Она быстро вскарабкалась и закричала:
   – Эй вы, мальчишки! Если вы сейчас же не перестанете, я позову моего старшего брата Эрика. У него есть настоящее охотничье ружьё!
   Неприятели с изумлением смотрели на незнакомую девчонку, совсем не похожую на тихих и робких девочек, которых они привыкли видеть на улицах своего города.
   Один из них, самый смуглый и крепкий, смотрел на Гулю, открыв рот и не мигая.
   – Постой, постой! – сказала Гуля. – Я до тебя доберусь!
   Неизвестно, понял ли мальчик её слова, но только он круто повернулся и убежал. За ним бросились наутёк и все остальные.
   – Они теперь с другого конца прибегут, – сказал Каро, – я уж их знаю!
   – А ты не зевай. Беги им навстречу! – приказала Гуля. – И чуть что кричи: «Эрик»!
   Каро сполз с ограды и со всех ног бросился в противоположный конец двора. Скоро оттуда донёсся его отчаянный голос:
   – Эрик! Сюда Э-рик! Гуля бросилась на помощь.
   – Эрик идёт! – закричала она на бегу. – Ружьё заряжает!
   Каро стоял на покатой крыше дома. Он радостно замахал руками:
   – Побежали!
   – Ага! – закричала Гуля. – Испугались! Каро сполз на землю.
   – А у тебя правда есть брат Эрик? – спросил он. Гуля кивнула головой:
   – Двоюродный…
   – А где он сейчас? Дома сидит?
   – Дома… в Москве.
   Чёрные брови Каро высоко поднялись. Но, сообразив что-то, он засмеялся.
   – Хитрая! Брат в Москве, а она весь Ереван братом пугает.
   – Хочешь со мной дружить? – спросила Гуля. Каро переступил с ноги на ногу, усмехнулся:
   – У меня сестра Гаянэ есть. В Ереване, а не в Москве. С ней дружить можно.
   – А с тобой нельзя? Каро смутился:
   – Почему нельзя? Всё можно.
   И с этого дня Гуля подружилась с Гаянэ и Каро. А неприятельская армия издали с завистью наблюдала, как брат и сестра отбирали для приезжей девчонки самые спелые, самые сочные груши.
   Скоро и враги прониклись к этой приезжей уважением. Случилось это так.
   Во дворе у них жил на привязи большой, сердитый пёс Абрек. Далеко вокруг разносился его хриплый, свирепый лай.
   Несколько раз останавливалась Гуля у ворот двора, где жил Абрек, и заглядывала в калитку, но Абрека не было видно.
   Наконец, набравшись храбрости, Гуля вскарабкалась на выступ в каменной ограде и увидела большую серую овчарку. Собака отчаянно крутила головой, стараясь освободиться от толстой верёвки, заменявшей цепь.
   – Сейчас я тебе помогу! – закричала Гуля, перемахнула через ограду и, спрыгнув вниз, побежала прямо к конуре.
   – Куда?! – закричал ей вслед Каро, появившийся вдруг над оградой. – Разорвёт! На куски разорвёт!
   – Ничего, – сказала Гуля, – не разорвёт.
   Абрек мрачно уставился на Гулю и, рванувшись вперёд, залаял с таким остервенением, что сразу лишился голоса. Гуля остановилась.
   – Абрек, – сказала она самым ласковым голосом, – не бойся, маленький, я тебя не обижу…
   Абрек до того удивился, что так и осел на задние лапы.
   А Гуля, подойдя к страшному псу, погладила его между ушей и принялась отвязывать верёвку. Пёс, казалось, сошёл с ума от радости. Он запрыгал вокруг Гули, потом вскочил на задние лапы, а передние положил ей на плечи.
   Отвязав Абрека, Гуля взяла его за ошейник, и сторожевой пёс, которого боялись все окрестные жители, спокойно и кротко пошёл рядом с девочкой, осторожно ступая у самых её ног.
   И с этого дня о Гуле по всей улице пошла слава, что она никого и ничего на свете не боится.
   Но вот настал день Гулиного отъезда. У ворот стояла линейка. Каро вынес чемоданы.
   Мать Каро, маленькая тихая женщина, протянула Гуле плетёную корзинку, наполненную виноградными гроздьями. Подошла Гаянэ. Она плакала.
   Гуля обняла её, поцеловала.
   – Не плачь, Гаянэ. Приезжай к нам в Москву.
   Поодаль стояли молча соседские мальчишки, бывшие Гулины враги, а теперь друзья. Когда линейка тронулась, Гуля помахала им рукой.
   И сейчас же вся ватага бросилась ей вслед, а двое самых ловких прицепились к задку линейки. Возница крикнул им что-то на своём языке, мальчики засмеялись и ещё крепче ухватились за край линейки.
   Но это было ещё не всё. Волоча за собой верёвку, на улицу выскочил взлохмаченный Абрек. В несколько прыжков догнал он всю компанию и побежал впереди линейки.
   – Абрекушка! – закричала Гуля. – Мама, возьмём его с собой!
   Мама только рукой махнула.
   Но вот линейка покатила под гору, и мальчики соскочили на землю.
   – Прощайте! – крикнула им Гуля, и они оба сняли шапки и махали Гуле до тех пор, пока линейка не скрылась из виду…

ГУЛЯ И ЭРИК

   Медленно и торжественно подходил к московскому перрону поезд. Паровоз показался издалека – оттуда, где ещё не начиналась платформа.
   Эрик бросился навстречу подходившему поезду.
   На площадках вагонов уже толпились пассажиры, подзывая носильщиков. Эрик вглядывался в лица, ища глазами Гулю.
   Уже пассажиры высыпали на платформу, а Гули всё не было. И вдруг Эрик услышал знакомый звонкий голос:
   – Эрастик!
   Так называла его одна только Гуля.
   Она высунулась из окна, почерневшая на южном солнце. Эрик бросился к вагону, пробиваясь сквозь шумящую толпу, натыкаясь на чемоданы и кули. Доски перрона застучали под его ногами. И, не слыша за собой голоса матери, которая бежала следом за ним, не помня себя от радости, Эрик взобрался на площадку вагона. А на площадке, топая ногами от нетерпения, уже стояла Гуля с большой круглой корзинкой в руках.
   – Это тебе виноград! – закричала она. – А внизу там персики. Только они уже размякли. Их придётся или очень скоро съесть, или просто выбросить… А ещё я хотела привезти тебе одного чудного щенка, но, кажется, он был бешеный.
   – И, должно быть, он тебя укусил, Гуля, – сказала мама. – Посмотри, вон стоит тётя Маша, а ты с ней даже не здороваешься, только болтаешь какие-то пустяки.
   – Машенька! – закричала Гуля и, соскочив на перрон, повисла на шее у матери Эрика.
   – А ваша квартира, дорогие мои, ещё не готова, – сказала тётя Маша. – Маляр обманул нас и третий день не приходит. Вам придётся заехать к нам.
   – Ура! – закричала Гуля. – Молодчина маляр. Ура!
   – Ура! – ещё громче подхватил Эрик.
   И скоро маленькая комната тёти Маши наполнилась шумом, смехом и той особой суетой, которая всегда бывает в первые минуты встречи.
   На столе появилось армянское лакомство чухчель с начинкой из винограда, тонкий хлебец лаваш и лепёшки. Сладко запахло перезрелыми персиками. В стаканах засверкало красное ереванское вино.
   А по единственному подоконнику маленькой комнаты уже бегали две белые крысы с розовыми глазками и длинными голыми хвостами. Это Гуля успела сбегать в свою школу и притащить крыс из живого уголка.
   Крысы бесшумно сновали по подоконнику. Эрик и Гуля кормили их крошками хлеба, а старая няня, укладывая спать маленького Мику, братишку Эрика, поглядывала искоса на Гулю и ворчала:
   – И так тесно, ребёнку дышать нечем, а она этакую нечисть в дом притащила!
   – Да что вы, нянечка, они чистенькие! – уверяла Гуля. – Смотрите, какие они хорошенькие!
   Её мама только рукой махнула.
   – Не может Гулька жить без своего зверинца. Прямо беда с ней! В Ереване за ней ходили огромные лохматые псы. Их боялись все ребятишки, а она их любила так же нежно, как этих своих крыс.
   Когда обе матери ушли из дому, Гуля шепнула Эрику – так, чтобы не слышала няня:
   – Я тебе хочу что-то сказать по секрету.
   – Пойдём в коридор, – предложил Эрик.
   Ребята выбежали в тёмный коридор, ведущий в кухню.
   – Я не знаю, что делать, Эрик, – начала Гуля, – морская свинка сидит в школе совершенно одна. Никто из ребят не подумал взять её на лето!
   – Возьмём её к нам! – сказал Эрик.
   – А няня? Она и так ворчит из-за крыс.
   – Мы её под кровать посадим! – придумал Эрик.
   – Кого под кровать? – засмеялась Гуля. – Няню?
   – Свинку.
   – Свинку нельзя под кровать. Ей под кроватью будет плохо. Ей нужен воздух и свежая трава.
   – А где взять траву? – спросил Эрик. – Я придумал! На берегу Москвы-реки травы сколько хочешь. Пойдём нарежем!
   И, юркнув в кухню, Эрик через минуту уже выбежал оттуда с кухонным ножом в руке.
   – А корзинку для травы? – напомнила Гуля.
   – Можно взять ту, в которой ты привезла виноград, – сказал Эрик.
   И, когда няня, уложив Мику, задремала сама, Эрик и Гуля выбежали из дому.
   На берегах, не обшитых ещё в те годы гранитом, желтела осенняя полуувядшая трава. Эрик и Гуля со всем усердием принялись за работу, и скоро корзинка была полна.
   Когда обе матери вернулись домой, они ещё из передней услышали сердитый голос старой няни:
   – Да что ж это такое? Да где ж это видано? Хоть из дому беги…
   – Что там случилось? – спросила Гулина мама и быстро отворила дверь.
   В углу комнаты на траве сидела, тяжело дыша, рыженькая морская свинка. Эрик и Гуля стояли у окна, понурив головы. Крупные слёзы текли по щекам Гули.
   – Машенька, – сказала Гуля и посмотрела на мать Эрика с мольбой и отчаянием, – свинка умрёт в школе от голода и тоски!
   Но никакие уговоры не могли убедить взрослых в том, что свинку необходимо оставить дома.
   С охапкой травы в одной руке и со свинкой – в другой Гуля вышла из дому. Она крепко прижимала свинку к сердцу и горько плакала.
   Следом за ней шёл Эрик и утешал Гулю как только мог…

С ДЕТЬМИ ГЕРОЕВ

   Прошла зима. А в одно весеннее утро в Гулиной жизни произошло большое событие.
   – Мы поедем с тобой в детский дом МОПРа, – сказала мама.
   Слово «МОПР» Гуля слышала ещё в раннем детстве. Не понимая, что это значит, она уже знала, что мама работает в каком-то МОПРе, а когда подросла, то уже стала понимать, что это значит «Международная организация помощи борцам революции».
   Гуля очень любила, когда в гости к ним приходил французский писатель Леон Муссинак. Гуля усаживалась рядом с ним и могла подолгу, не проронив ни слова, его слушать.
   «Вот хорошо, – думала она, – что адам учила меня французскому. Это так интересно всё, что говорит милый, милый наш Муссинак!»
   Особенно запомнилась Гуле песня, которую он пел, рассказывая об Испании: «Тореадор, смелее в бой!»
   Однажды во время испанской революции 1931 года группа партизан-французов переносила в Испанию тайными тропами через Пиренеи тяжёлые ящики с оружием. Когда люди уже совсем выбились из сил, один из французов, писатель Поль Вайян Кутюрье, бесстрашный, весёлый человек, завернулся в плащ и бодро запел: «Тореадор, смелее в бой! Тореадор! Тореадор!»
   Эта песня – ария из оперы «Кармен» – так неожиданно прозвучала здесь, в горах, что все невольно рассмеялись, повеселели, и это дало измученным людям силы преодолеть усталость и продолжать путь.
   Гуля слушала Муссинака, не сводя с него глаз, а потом часто, закутавшись в мамин платок и перебросив его через плечо, шагала по комнате и пела, раскатисто произнося «р»: «Тор-реадор, смелее в бой!»
   Но никто не мог предположить тогда, что, спустя каких-нибудь десять лет, эта девочка, с волнением слушающая рассказы о героях, сама станет героиней и поднимет людей на подвиг так же неустрашимо, как это сделал пламенный борец за свободу Вайян Кутюрье…
   А пока она только прислушивалась, присматривалась, сама не сознавая того, что учится стойкости и бесстрашию…
   Когда Муссинак уезжал на родину, Гуля послала с ним письмо французским ребятам.
   «Дорогие друзья, – написала она на листке, вырванном из тетрадки, – как вы поживаете? Обязательно, обязательно приезжайте к нам в гости!»
   Французские друзья в гости к Гуле не приехали, но прислали ей с Муссинаком, снова приехавшим в Советский Союз, подарок – пушистую вязаную кофточку.
   Гуля ласково проводила ладонью по этой мягкой ворсистой кофточке и говорила:
   – Вот спасибо французским ребятам! Хоть бы одного из них увидеть! Хоть бы самого маленького!
   И подумать только – мечта её исполнилась! Она едет в детский дом, где живут ребята, да ещё при этом не из одной только Франции, а из многих, многих стран! Мама говорит, что там живут немцы, китайцы, японцы, болгары…
   Своей радостью Гуля поделилась первым делом с Эриком. Она позвонила ему по телефону:
   – Знаешь, Эрастик? Есть такой город Иваново. Там фабрики ткацкие. А за Ивановом – речка Талка. Наверное, хорошая речка. Правда? Уж очень название весёлое – вроде Наталки. Так вот, у этой самой Талки-Наталки есть детский дом. Мама туда едет и меня с собой берёт!
   И Гуля пообещала Эрику, что расскажет ему все-всё, как только вернётся.
   …Гуля и её мама сошли с поезда и поднялись вверх по ступеням на высокий железнодорожный мост. Отсюда открывался широкий простор. По обе стороны тянулись и уходили вдаль, изгибаясь и поблёскивая сталью, рельсы, виден был город с его фабричными трубами и зеленью садов, а ещё дальше темнел лес. Над горизонтом стоял огненный диск заходящего солнца.
   – А вон и детский дом, – сказала мама.
   – Где? Где? – с нетерпением спросила Гуля.
   – А вон… У самой опушки леса. – И мама показала на белеющий вдалеке двухэтажный дом. – Ну, пойдём, Гулюшка.
   Зоя Михайловна шла не спеша, а Гуля то убегала от неё вперёд, то возвращалась назад, чтобы задать маме какой-нибудь вопрос.
   – Мама, а как эти ребята разговаривают друг с другом? Китайские говорят по-французски или французские говорят по-китайски?.. Мама, а родители их дома остались?
   Когда Гуля узнала, что у некоторых из детей родители убиты, а у других сидят в тюрме, она замедлила шаг.
   – Что же ты? – спросила Зоя Михайловна, оглядываясь. – Устала?
   – Нет, – отозвалась Гуля. – Ты пойди вперёд… Я немножко подумаю, а потом тебя догоню.
   Радость, которую она чувствовала весь день, вдруг померкла. Она думала о том, что сейчас увидит грустных, бледных, заплаканных ребят.
   Мама взяла её за руку, и они вошли в детдомовский сад.
   Стёкла окон так и сверкали, отражая багряный свет заходящего солнца. Перед большой верандой бил фонтан. Слышалось неумолкающее, задумчивое, чуть печальное журчание, как будто фонтан тихонько бормотал что-то такое, о чём знал только он один…
   И опять Гуля подумала о детях этого дома, которым пришлось испытать то, что бывает только в страшных сказках.