Страница:
Сегодняшняя встреча будет немного необычной. Том не хотел, чтобы его замечали посторонние, не хотел лишних вопросов. Вероятно, можно было найти более укромное место встречи, но он решил не делать этого. Если за ним следят — а за последние две недели его подозрения на этот счет перешли почти в уверенность, — то тайное свидание с Майклом Хантом и Ронни Перроне приведет к тщательному расследованию. Другое дело — встреча трех старых друзей в клубе, проводящих вечер за крепкими напитками и воспоминаниями. Не самое убедительное алиби, но не в таком он был положении, чтобы им пренебречь.
В фойе его ждал Майкл в старом, помятом плаще, должно быть извлеченном из шкафа специально для этой поездки в Лондон, в ботинках, слишком светлых для такой погоды. В волосах у него уже пробивалась седина, хотя Том всегда помнил его жгучим брюнетом. Майкл поднялся и застенчиво улыбнулся, когда Том показался в дверях.
— Майкл, я очень виноват. Нужно было позвонить. Пришлось идти пешком. Весь город бурлит. — Он взглянул на часы. Было почти восемь. — Боже, я и не представлял, что так поздно! Спасибо, что дождался.
— Все равно идти больше некуда, — ответил Майкл.
— Ну, ты мог попробовать податься в «Ритц». Он как раз за углом.
— Не для меня заведение. Ты сам хорошо знаешь.
Они немного нервно пожали руки. Прошло три года. Почти четыре. Улыбка сошла с лица Тома, когда он отпустил руку друга.
— Майкл, мне так жаль... Твой отец...
Майкл кивнул. Сегодня вечером он приехал из Каира и завтра утром должен отправляться в Оксфорд, на похороны отца.
— Завтра в одиннадцать. Ты будешь?
Холли кивнул:
— Да, хотелось бы. Если Пол не возражает против моего присутствия.
Пол был братом Майкла, католическим священником, недолюбливавшим Тома и его несколько показной атеизм. Он должен был руководить похоронами.
— Он не станет возражать. Ты же старый друг. Отец тебя любил, чего нельзя сказать о его отношении к большинству других людей. Завтра на кладбище будет немного народа.
— Да. Наверно. Я тоже так думаю. Слушай, Майкл, — Том начал снимать собственный промокший плащ, — почему мы стоим здесь? Давай чего-нибудь выпьем, потом подумаем о закуске. Или, может, ты голоден?
Майкл улыбнулся и покачал головой.
— Одну минутку, Майкл. — Том повернулся, передал свой плащ через деревянный барьер слева от него, взял билет и спросил у портье: — Меня не спрашивал джентльмен по имени Перроне?
Портье покачал головой:
— Боюсь, что нет, мистер Холли. Вас не спрашивал никто, кроме джентльмена, с которым вы только что говорили.
— Ясно. Должно быть, он тоже задержался. Когда он прибудет, пропустите его, хорошо? Дорогу он знает. Мы будем в баре.
— Хорошо, сэр.
Холли пошел было прочь, потом снова повернулся:
— Джон, какие последние новости с Кингс-Кросс? Хоть что-нибудь?
Лицо портье помрачнело.
— Последнее, что я слышал, сэр, — восемьдесят три трупа. Когда всех найдут, будет больше сотни. Прямо как на войне. Только это не война, а хладнокровное убийство. Какая злоба — даже хуже. Всех ирландцев надо выслать на родину.
— Да, это хуже, чем злоба, Джон. Гораздо хуже.
Холли глубоко вздохнул и повернулся к своему другу. Как мало люди знают о настоящей злобе!
— Ты ждешь Ронни Перроне?
— Да. Извини, нужно было сказать раньше.
— Полагаю, не для соболезнований.
Холли покачал головой. Его густые рыжеватые волосы редели.
— Нет. Все это мы оставим на завтра. Сегодня другие дела...
— Пользуешься тем, что я оказался в городе?
— Да, если угодно. Слушай, Майкл, пошли наверх. Мы не можем говорить здесь.
Чтобы попасть в коктейль-бар, нужно было подняться по небольшой лестнице. В баре было почти пусто. Не такой был вечер, чтобы приезжать в город или задерживаться после работы. Отблески света на красных, зеленых и желтых бутылках создавали в помещении атмосферу натянутой торжественности. В углу, у окна, смотрящего в сад, сидела средних лет женщина в твидовом костюме, потягивая бренди. Тьма наползала на маленький сад густым сплошным покровом. Бармен медленно поднялся с табурета и неуверенно улыбнулся:
— Рад вас видеть, мистер Холли. Хорошо, когда появляется знакомое лицо.
— Сегодня довольно тихо.
— Да, сэр. Неважный вечер, сэр.
— Да. — Холли сделал паузу. — Сделайте-ка «Гленфиддих» и капельку имбирной.
— Американской, сэр?
— Нет, обычной.
— Конечно, сэр.
Том полуобернулся:
— Майкл, что ты будешь?
— Что? А, сделайте мне кампари с содовой. Без льда.
— Капнуть лимона, сэр?
— Да, спасибо.
Взяв бокалы, они уселись за столик настолько далеко от женщины, насколько позволяла вежливость. Том заметил, что рука его друга слегка дрогнула, когда он ставил свой бокал на стол. Горе... или что-то еще?
Он вспомнил Майкла в МЕКАСе, организованном англичанами Ближневосточном центре арабских исследований. Это было давно, когда школа размещалась в ливанской деревушке Шемлан, в горах Шоуф, поднимающихся над южным Бейрутом. Дни за зубрежкой арабской грамматики, ночи с городскими девушками в тесном кафе Мухтара, прилепившемся на краю высокого утеса, смутные воспоминания о поцелуях и запахе бугенвиллей. «Песни любви и ненависти» на проигрывателе всю ночь, Майкл в неустанных поисках любви или освобождения. Признания, откровения, маленькие, недостроенные убежища, которые каждый человек делает для себя, начало жизни, которая не была жизнью. А на склонах окрестных холмов тьма — тяжелая, напряженная, грязная, насыщенная кровью и смертью.
— Пей, Майкл. К следующему году в Каире никакой выпивки уже не останется.
Майкл, потягивая горький напиток, поднял брови.
— Том, ты осведомлен лучше меня. Твои источники для меня недоступны.
— Неужели, Майкл? Ты живешь там и должен знать, что происходит. При чем тут источники.
Майкл медленно покачал головой. Он был высокий, долговязый, но вполне складный. Черты его лица были египетскими — в мать. Христианка из асьютских коптов, она вышла замуж за его отца в 1952 году, через два дня после того, как толпа сожгла отель «Шеперд» в Каире. В тот момент свадьба казалась безрассудством. Иностранцы — греки, армяне, ливанцы, англичане — паковали вещи и уезжали из Египта. Через шесть месяцев произошла насеровская революция. Такой брак сулил одни неприятности.
Новобрачные остались в стране. У отца Майкла не было выбора. Офицер связи, состоявший при отряде "D" телохранителей, он одним из последних английских солдат должен был покинуть египетскую землю. Майкл родился в Коптском госпитале Каира в 1953 году, его брат Пол — через год. Меньше чем через два года, в марте 1956-го, отряд "D" погрузился в Порт-Саиде на корабль вместе со вторым гвардейским батальоном гренадеров, и берега Египта навсегда исчезли за горизонтом.
Майкл вырос в Оксфорде — английский мальчик с египетскими глазами и египетской кожей. В закрытой школе ребята дразнили его «цыганом», пока он не заставил их бросить эту забаву. Начиная с пятилетнего возраста, мать почти каждый год увозила его в Каир к родственникам. Он научился говорить по-арабски почти как местный житель, кем отчасти и был. Он посещал занятия в Ecole des Freres и завел многочисленных друзей. Но отец никогда не сопровождал его, никогда не возвращался в страну, которая, как он считал, предала и выбросила его. Майор — а впоследствии полковник — Рональд Хант любил египтянку и ненавидел Египет.
Нет, это не вполне верно. Он любил пирамиды на рассвете и фелуки на Ниле, запах пряностей на базаре и прыжки верблюдов в клубе «Джезира». Но, не считая жены, он всем сердцем презирал египтян. Он должен был их презирать, этого требовали его класс и рухнувшая империя, таким извращенным образом проверяя его лояльность. Он называл черномазыми египтян, греков, турок, армян, евреев — всех без разбора, в его глазах все они были из одного теста. Каким образом египетская женщина сумела пробудить страсть в таком человеке, оставалось загадкой. Правда, мать Майкла была очень красивой женщиной, а ее семья — очень богатой.
— Язнаю только то, что вижу и слышу. Яне знаю ничего о том, что творится за сценой. Если ты пригласил меня сюда в надежде узнать какие-нибудь тайны, то зря тратишь время.
— Майкл, почему ты такой недотрога? Ясказал только то, что известно всем. Пройдет всего лишь несколько месяцев — год в крайнем случае, — и хозяевами Египта станут фундаменталисты.
— Ябы не стал говорить так уверенно.
— Тем не менее это так, Майкл. События набирают темп. На прошлой неделе Ахмад Бадри встречался с Юсуфом Отманом.
Майкл с интересом взглянул на друга:
— Отманом? Главой Мусульманского братства?
Холли кивнул.
— В газетах ничего не было, — сказал Майкл. — Даже в «Эль-Итссам».
Том покачал головой и добавил в виски немного имбирной.
— Майкл, нельзя сказать, что эта новость известна широкой публике. Я полагал, что ты это понимаешь. Когда двое старых врагов в фундаменталистском лагере выкуривают трубку мира, можно держать пари, что готовится большое наступление. Ходят слухи, что создана достаточно сильная коалиция, чтобы к концу года скинуть правительство.
— Том, зачем ты мне все это рассказываешь? Это наверняка закрытая информация.
Холли пожал плечами.
— Что-то затевается, верно? — настаивал Майкл. — И ты хочешь впутать меня в эти события. Я прав?
Поставив свой бокал, Майкл медленно поднялся на ноги.
— Том, в чем бы ни было дело, на меня можешь не рассчитывать. Я говорю серьезно. Я уволился из МИ-6 пять лет назад, и это единственный поступок в моей жизни, о котором я никогда не жалел. Никогда. Если тебе нужна помощь, если ты хочешь получить информацию, то тебе придется найти кого-нибудь другого.
Том Холли поднес палец к губам:
— Ни слова больше, Майкл. Сюда идет Ронни Перроне. Он будет расспрашивать тебя об отце.
Глава 3
В фойе его ждал Майкл в старом, помятом плаще, должно быть извлеченном из шкафа специально для этой поездки в Лондон, в ботинках, слишком светлых для такой погоды. В волосах у него уже пробивалась седина, хотя Том всегда помнил его жгучим брюнетом. Майкл поднялся и застенчиво улыбнулся, когда Том показался в дверях.
— Майкл, я очень виноват. Нужно было позвонить. Пришлось идти пешком. Весь город бурлит. — Он взглянул на часы. Было почти восемь. — Боже, я и не представлял, что так поздно! Спасибо, что дождался.
— Все равно идти больше некуда, — ответил Майкл.
— Ну, ты мог попробовать податься в «Ритц». Он как раз за углом.
— Не для меня заведение. Ты сам хорошо знаешь.
Они немного нервно пожали руки. Прошло три года. Почти четыре. Улыбка сошла с лица Тома, когда он отпустил руку друга.
— Майкл, мне так жаль... Твой отец...
Майкл кивнул. Сегодня вечером он приехал из Каира и завтра утром должен отправляться в Оксфорд, на похороны отца.
— Завтра в одиннадцать. Ты будешь?
Холли кивнул:
— Да, хотелось бы. Если Пол не возражает против моего присутствия.
Пол был братом Майкла, католическим священником, недолюбливавшим Тома и его несколько показной атеизм. Он должен был руководить похоронами.
— Он не станет возражать. Ты же старый друг. Отец тебя любил, чего нельзя сказать о его отношении к большинству других людей. Завтра на кладбище будет немного народа.
— Да. Наверно. Я тоже так думаю. Слушай, Майкл, — Том начал снимать собственный промокший плащ, — почему мы стоим здесь? Давай чего-нибудь выпьем, потом подумаем о закуске. Или, может, ты голоден?
Майкл улыбнулся и покачал головой.
— Одну минутку, Майкл. — Том повернулся, передал свой плащ через деревянный барьер слева от него, взял билет и спросил у портье: — Меня не спрашивал джентльмен по имени Перроне?
Портье покачал головой:
— Боюсь, что нет, мистер Холли. Вас не спрашивал никто, кроме джентльмена, с которым вы только что говорили.
— Ясно. Должно быть, он тоже задержался. Когда он прибудет, пропустите его, хорошо? Дорогу он знает. Мы будем в баре.
— Хорошо, сэр.
Холли пошел было прочь, потом снова повернулся:
— Джон, какие последние новости с Кингс-Кросс? Хоть что-нибудь?
Лицо портье помрачнело.
— Последнее, что я слышал, сэр, — восемьдесят три трупа. Когда всех найдут, будет больше сотни. Прямо как на войне. Только это не война, а хладнокровное убийство. Какая злоба — даже хуже. Всех ирландцев надо выслать на родину.
— Да, это хуже, чем злоба, Джон. Гораздо хуже.
Холли глубоко вздохнул и повернулся к своему другу. Как мало люди знают о настоящей злобе!
— Ты ждешь Ронни Перроне?
— Да. Извини, нужно было сказать раньше.
— Полагаю, не для соболезнований.
Холли покачал головой. Его густые рыжеватые волосы редели.
— Нет. Все это мы оставим на завтра. Сегодня другие дела...
— Пользуешься тем, что я оказался в городе?
— Да, если угодно. Слушай, Майкл, пошли наверх. Мы не можем говорить здесь.
Чтобы попасть в коктейль-бар, нужно было подняться по небольшой лестнице. В баре было почти пусто. Не такой был вечер, чтобы приезжать в город или задерживаться после работы. Отблески света на красных, зеленых и желтых бутылках создавали в помещении атмосферу натянутой торжественности. В углу, у окна, смотрящего в сад, сидела средних лет женщина в твидовом костюме, потягивая бренди. Тьма наползала на маленький сад густым сплошным покровом. Бармен медленно поднялся с табурета и неуверенно улыбнулся:
— Рад вас видеть, мистер Холли. Хорошо, когда появляется знакомое лицо.
— Сегодня довольно тихо.
— Да, сэр. Неважный вечер, сэр.
— Да. — Холли сделал паузу. — Сделайте-ка «Гленфиддих» и капельку имбирной.
— Американской, сэр?
— Нет, обычной.
— Конечно, сэр.
Том полуобернулся:
— Майкл, что ты будешь?
— Что? А, сделайте мне кампари с содовой. Без льда.
— Капнуть лимона, сэр?
— Да, спасибо.
Взяв бокалы, они уселись за столик настолько далеко от женщины, насколько позволяла вежливость. Том заметил, что рука его друга слегка дрогнула, когда он ставил свой бокал на стол. Горе... или что-то еще?
Он вспомнил Майкла в МЕКАСе, организованном англичанами Ближневосточном центре арабских исследований. Это было давно, когда школа размещалась в ливанской деревушке Шемлан, в горах Шоуф, поднимающихся над южным Бейрутом. Дни за зубрежкой арабской грамматики, ночи с городскими девушками в тесном кафе Мухтара, прилепившемся на краю высокого утеса, смутные воспоминания о поцелуях и запахе бугенвиллей. «Песни любви и ненависти» на проигрывателе всю ночь, Майкл в неустанных поисках любви или освобождения. Признания, откровения, маленькие, недостроенные убежища, которые каждый человек делает для себя, начало жизни, которая не была жизнью. А на склонах окрестных холмов тьма — тяжелая, напряженная, грязная, насыщенная кровью и смертью.
— Пей, Майкл. К следующему году в Каире никакой выпивки уже не останется.
Майкл, потягивая горький напиток, поднял брови.
— Том, ты осведомлен лучше меня. Твои источники для меня недоступны.
— Неужели, Майкл? Ты живешь там и должен знать, что происходит. При чем тут источники.
Майкл медленно покачал головой. Он был высокий, долговязый, но вполне складный. Черты его лица были египетскими — в мать. Христианка из асьютских коптов, она вышла замуж за его отца в 1952 году, через два дня после того, как толпа сожгла отель «Шеперд» в Каире. В тот момент свадьба казалась безрассудством. Иностранцы — греки, армяне, ливанцы, англичане — паковали вещи и уезжали из Египта. Через шесть месяцев произошла насеровская революция. Такой брак сулил одни неприятности.
Новобрачные остались в стране. У отца Майкла не было выбора. Офицер связи, состоявший при отряде "D" телохранителей, он одним из последних английских солдат должен был покинуть египетскую землю. Майкл родился в Коптском госпитале Каира в 1953 году, его брат Пол — через год. Меньше чем через два года, в марте 1956-го, отряд "D" погрузился в Порт-Саиде на корабль вместе со вторым гвардейским батальоном гренадеров, и берега Египта навсегда исчезли за горизонтом.
Майкл вырос в Оксфорде — английский мальчик с египетскими глазами и египетской кожей. В закрытой школе ребята дразнили его «цыганом», пока он не заставил их бросить эту забаву. Начиная с пятилетнего возраста, мать почти каждый год увозила его в Каир к родственникам. Он научился говорить по-арабски почти как местный житель, кем отчасти и был. Он посещал занятия в Ecole des Freres и завел многочисленных друзей. Но отец никогда не сопровождал его, никогда не возвращался в страну, которая, как он считал, предала и выбросила его. Майор — а впоследствии полковник — Рональд Хант любил египтянку и ненавидел Египет.
Нет, это не вполне верно. Он любил пирамиды на рассвете и фелуки на Ниле, запах пряностей на базаре и прыжки верблюдов в клубе «Джезира». Но, не считая жены, он всем сердцем презирал египтян. Он должен был их презирать, этого требовали его класс и рухнувшая империя, таким извращенным образом проверяя его лояльность. Он называл черномазыми египтян, греков, турок, армян, евреев — всех без разбора, в его глазах все они были из одного теста. Каким образом египетская женщина сумела пробудить страсть в таком человеке, оставалось загадкой. Правда, мать Майкла была очень красивой женщиной, а ее семья — очень богатой.
— Язнаю только то, что вижу и слышу. Яне знаю ничего о том, что творится за сценой. Если ты пригласил меня сюда в надежде узнать какие-нибудь тайны, то зря тратишь время.
— Майкл, почему ты такой недотрога? Ясказал только то, что известно всем. Пройдет всего лишь несколько месяцев — год в крайнем случае, — и хозяевами Египта станут фундаменталисты.
— Ябы не стал говорить так уверенно.
— Тем не менее это так, Майкл. События набирают темп. На прошлой неделе Ахмад Бадри встречался с Юсуфом Отманом.
Майкл с интересом взглянул на друга:
— Отманом? Главой Мусульманского братства?
Холли кивнул.
— В газетах ничего не было, — сказал Майкл. — Даже в «Эль-Итссам».
Том покачал головой и добавил в виски немного имбирной.
— Майкл, нельзя сказать, что эта новость известна широкой публике. Я полагал, что ты это понимаешь. Когда двое старых врагов в фундаменталистском лагере выкуривают трубку мира, можно держать пари, что готовится большое наступление. Ходят слухи, что создана достаточно сильная коалиция, чтобы к концу года скинуть правительство.
— Том, зачем ты мне все это рассказываешь? Это наверняка закрытая информация.
Холли пожал плечами.
— Что-то затевается, верно? — настаивал Майкл. — И ты хочешь впутать меня в эти события. Я прав?
Поставив свой бокал, Майкл медленно поднялся на ноги.
— Том, в чем бы ни было дело, на меня можешь не рассчитывать. Я говорю серьезно. Я уволился из МИ-6 пять лет назад, и это единственный поступок в моей жизни, о котором я никогда не жалел. Никогда. Если тебе нужна помощь, если ты хочешь получить информацию, то тебе придется найти кого-нибудь другого.
Том Холли поднес палец к губам:
— Ни слова больше, Майкл. Сюда идет Ронни Перроне. Он будет расспрашивать тебя об отце.
Глава 3
Перроне спросил аквалибра и «самую чуточку льда, дорогой». Возвращаясь к столику, он нежно похлопывал себя по животу.
— Нужно следить за жирком, — пожаловался он. — Старость — не радость. Пузо бунтует, если не держать ухо востро. Начинает жить собственной жизнью.
Заинтересованный наблюдатель был бы озадачен. Ронни Перроне исполнилось тридцать семь лет, но по лицу и по атлетическому сложению ему никак нельзя было дать больше двадцати четырех. Ему редко приходилось сбрасывать вес — в этом не было нужды, организм делал все сам. Как говорил Ронни, его единственным пороком были спиртные напитки. Он никогда не отказывался выпить в подходящей компании, но не пил ни с кем на пару: это было слишком рискованно.
— Я думал, ты чего-нибудь выпьешь, Ронни. Я только что рассказывал Майклу, что творится у нас дома.
Перроне стал шефом британской секции в Каире после отставки Майкла. Сейчас он уселся за столик. Его гладкое лицо было мрачным. Он бросил взгляд на женщину в углу и тут же отвел глаза.
— Мой дорогой, я не хочу даже думать об этом. — Он поежился. — Это как ссылка в Джидду или Тегеран, но с воспоминаниями о прошлых временах, глядящими тебе в лицо на каждом углу. С ребятами тоже приходится быть поосторожнее. Они — не ребята, а бородатые типы — не слишком всему этому рады.
— Я как раз собирался уходить, Ронни, — извинился, поднимаясь, Майкл.
— Но, мой дорогой Майкл...
— У Майкла умер отец, — произнес Холли ровным, спокойным голосом, как будто отцы умирают каждый день и это не имеет никакого значения.
Ронни тупо уставился на Майкла:
— Боже мой, мне так жаль, Майкл. А я тут разболтался, как большой старый слон. Я и понятия не имел.
— Да, конечно. Ты не мог знать, Ронни. Он умер позавчера. Внезапный сердечный приступ. Мы даже не подозревали, что он болен. Ну, мама, конечно, знала, но она не хотела нас огорчать. Знаешь, как это бывает.
— Наверно, вы ужасно потрясены.
— Да, конечно. Мама страшно расстроена, хотя она обо всем знала. Так мне Пол рассказывал.
— Ты уезжаешь из города?
— Да, похороны завтра. Сегодня еду в Оксфорд. Я нанял машину.
— Останься, и немного поболтаем. Спешить некуда. Я много месяцев тебя не видел. А старина Том, думаю, не встречался с тобой уже несколько лет. Верно, Том?
— Нет, Ронни. Не несколько лет.
— Ну, порядок! Я тоже пропущу несколько стаканчиков в память о старике. Думаю, он бы это одобрил.
— Ты же встречался с ним раза два, Ронни?
— Встречался? Разумеется. Ты еще не забыл ту отвратительную вечеринку, которую сам устроил? Когда вы с Кэрол жили в той жалкой маленькой квартирке в Эль-Азбакийе. Конечно, тогда ты еще работал в старой фирме.
В то время Ронни был подчиненным Майкла. Они часто встречались, как-никак жили в одном городе, посещали одни и те же вечеринки и приемы, сидели плечом к плечу на семинарах в Американском университете, где Майкл преподавал политику. Ронни Перроне был по-своему привлекателен, хотя и вызывал в памяти воспоминания о временах и людях, о которых лучше бы позабыть.
— Я всегда считал, что твой отец — достойный старый вояка, — продолжал Ронни, подзывая бармена. — Правда, мне кажется, он не любил меня.
— Да, думаю, ты прав. Отец был солдатом до мозга костей и питал глубокое подозрение к людям из разведки. Он никогда не мог мне простить мое дезертирство.
Майкл прослужил два года капитаном при Штабе армейской разведки в Эшфорде, пока кто-то не предположил, что он, с его обликом и хорошим знанием арабского языка, мог бы принести больше пользы в СИС. Отец всегда приравнивал переход Майкла к дезертирству. Даже служба в армейской разведке казалась ему плохим выбором — «фиалки с лаврами», так он всегда называл разведчиков из-за их эмблемы — розы в лавровом венке, — но как можно связываться со штатскими мастерами этого дурно пахнущего дела, лежало вне пределов его понимания.
— Я думаю, он не одобрял меня по другим причинам, — сказал Ронни и повернулся к подошедшему бармену. — Я передумал. Унесите эту кроличью мочу и принесите крепкого Джи энд Ти.
— Со льдом, сэр?
— Положите чего угодно, лишь бы тоник растворялся в джине, а не наоборот.
Бармен улыбнулся, забрал аквалибру, как будто это было что-то не слишком приличное, и бесшумно удалился.
— На самом деле, Ронни, думаю, у отца не было ни малейшего понятия, что ты голубой.
— Ты меня разочаровал. Я яркая личность.
— Ронни, ты же знаешь, что это, вообще говоря, неверно. Но тебе нужно было быть мировой суперзнаменитостью, чтобы привлечь внимание отца. Он был невинным человеком. Чересчур невинным. Он видел мир исключительно в черном и белом свете. В его мире просто не было места для людей с сомнительной моралью.
— Ты хочешь сказать, что я человек с сомнительной моралью?
— Для отца — да. По правде говоря, думаю, он до самого последнего времени не верил, что такая вещь, как гомосексуализм, существует на самом деле. Он считал, что голубые — просто жуткая сказочка, придуманная специально для молодых офицеров. Он испытал большое потрясение, когда такие, как вы, перестали скрываться.
— Бедняга. Должно быть, ему было ужасно тяжело, — сказал Ронни с легкой иронией.
Майкл мрачно взглянул на друга:
— В каком-то смысле, вероятно, да. Иногда мы забываем, что пришлось пережить его поколению. Они родились с такими иллюзиями о мире, и видеть, как все превращается в прах...
Бармен поставил на столик большой стакан джина с тоником. Ронни отхлебнул, кивнул и расслабился. Он поднял стакан. Женщина в углу взглянула на них. Она читала книгу, тоненький роман Аниты Брукнер. Судя по всему, книга ее не интересовала.
— За твоего отца, Майкл, — пробормотал Ронни. — Пусть он пребывает в мире вечной невинности. В гетеросексуальном раю.
— Без египтян, евреев и назойливых женщин, — добавил Майкл, поднимая свой бокал.
Том взглянул на него:
— Не слишком ли ты суров?
— Извини, Том. Это еще не прошло. И прости меня, если я был слишком резок.
— Не надо извинений. Честно говоря, отчасти ты был прав. Я назначил тебе встречу не только для того, чтобы выразить соболезнования. Мне жаль, что твой отец умер, но... Это дало мне возможность увидеть тебя. И поэтому я позвал Ронни. Он прилетел сюда на следующем после твоего рейсе.
— Да. Я предполагал что-то в этом роде. Трудно поверить, что он случайно оказался в городе одновременно со мной. — Майкл откинулся в кресле. — Давай ты сразу скажешь, какую пользу может принести тебе такой человек, как я. У меня нет доступа к той информации, которую ты мог бы получить сотней более простых способов и с гораздо большими подробностями. У меня нет контактов со сколько-нибудь важными лицами. У тебя есть Ронни, у тебя есть твои агенты, твои источники, целый воз осведомителей среди служащих. Я не нужен тебе.
Том взглянул на Ронни Перроне:
— Ронни, может быть, ты расскажешь?
Ронни поставил свой джин с тоником на столик. Выловив лимон, он засунул его в рот, высосал и положил на поднос. Это была его старая привычка, по-прежнему вызывавшая улыбку у Майкла.
— У нас нет агентов, Майкл. Сеть не существует.
— Сеть не существует? Черт возьми, что ты хочешь сказать? Я же сам создал ее для вас. Боже мой, это была лучшая сесть на Ближнем Востоке!
— Недели две назад, — продолжал Перроне, как будто Майкл ничего не говорил, — кто-то начал выводить ее из строя.
— Выводить из строя?
— Майкл, все мои агенты мертвы или в тюрьме. Это случилось не за одну ночь, но к концу прошлой недели у меня остался только радист и один старый крот в Государственной безопасности. Я не удивлюсь, если к моему возвращению и их не будет.
— Как это произошло? — Майкл по очереди взглянул на товарищей.
— Разве мы обратились бы к тебе, если бы знали? — Том подался вперед. — Майкл, конспирация была отличной. Лучше не бывает. Мы применяли систему, которую разработал ты, когда был главой секции, почти ничего не меняя. Провал, даже два провала, никогда бы не затронули больше чем двух агентов. Ронни не хранил списков. Данные о сети хранились или в его голове, или в главном компьютере в Воксхолле. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Ты хочешь сказать, что либо сам Ронни продал всю сеть, либо кто-то орудует в Воксхолле?
— Да, что-то в этом роде.
— А как насчет ЦРУ? МОССАД? Ты не просил у них помощи?
Том поднял брови:
— Ты хочешь, чтобы я прибежал на Гросвенор-сквер, пожал руку Бобу Гроссману и сказал: «Эй, Боб, кто-то в Воксхолле только что провалил всю нашу работу в Египте. Ты нам не поможешь?» Могу себе представить его реакцию. Они нисколько не доверяют нам. МОССАД практически перестал с нами сотрудничать. Ты слишком долго был в стороне, Майкл.
— И у тебя нет идей, кто может действовать в Воксхолле?
Том покачал головой. Он уже много размышлял над этой проблемой.
— Нет, — сказал он. — По крайней мере... Это должен быть кто-то наверху. По меньшей мере начальник отдела, а может быть, и выше. Только эти люди имеют доступ к нужным файлам.
— Ты уверен?
— Нет, конечно, нет. Но в последние годы с секретностью все было в порядке. Перси Хэвиленд приказал все перепроверить, после того как стал директором.
— Может быть, другие службы разведки? Например, оборона.
— Должно быть, ты шутишь, Майкл. Какие у них могут быть причины?
— А какие причины могут быть у других?
Том покачал головой:
— Ронни, ты что скажешь?
Перроне пожал плечами и покачал головой.
— Случалось ли такое где-нибудь еще? — спросил Майкл.
— Нет, насколько нам известно, — ответил Холли.
— Ты наводил справки?
— Осторожно, Майкл. Очень осторожно. Бог ты мой, не такая это информация, чтобы ее разглашать.
— Ты имеешь в виду, что еще никому не говорил?
Том покачал головой и нахмурился.
— Ради Бога, Том, тебе в конце концов придется рассказать.
— Ронни подделывает отчеты. Ну, не то что бы подделывает: просто пользуется старым материалом.
— Он не может проделывать это бесконечно. Правда, Ронни?
Ронни мрачно кивнул.
Майкл бросил взгляд с одного собеседника на другого:
— Не вижу, чем могу вам помочь. У меня нет контактов в Воксхолле, я ни с кем не могу поговорить. Почему бы тебе не отправиться прямо к Перси и не попросить его провести расследование?
— В конце концов я так и сделаю, Майкл. Если понадобится. Но мне нужны веские доказательства. Ронни кажется, что он знает, в чем дело. Но ему нужна поддержка. Кто-нибудь знающий о его занятиях. Профессионал.
— Я — экс-профессионал.
— Однако ты по-прежнему лучше большинства наших агентов, Майкл. У нас нет времени, чтобы натаскивать кого-либо другого.
— Нет, Том, я — пас. У меня есть причины держаться в стороне, и ты это знаешь лучше, чем кто-либо. Мне не надо ничего объяснять тебе.
— Да, Майкл, мне известны твои причины. И я уважаю их. Ты знаешь, что раньше я никогда не обращался к тебе. Но сейчас ты мне нужен. Яуверен, что затевается что-то серьезное.
— Серьезное?
— Ронни, может быть, ты попробуешь объяснить?
Ронни сделал большой глоток. В бар зашел пожилой человек и заказал пиво. Снаружи, сквозь тишину сент-джеймсского парка, в ночи назойливо вопили сирены. Ронни заерзал на стуле.
— У меня был осведомитель в Александрии, — начал он. — Его звали Барнабас. Он был среднего уровня служащим в мухабарате — не офицер разведки, а просто старший клерк. Но он знал, как добыть свежий материал. Обрывки и кусочки, но высшего качества.
С месяц назад Барнабас подкинул мне нечто весьма интересное. Офицер мухабарата, отвечающий за надзор над фундаменталистскими группировками, раздобыл доказательства связей между ячейкой Джамаата и немецкой террористической организацией. Самым странным было то, что представители обеих группировок встречались друг с другом. Но не в Германии, а здесь, в Лондоне.
Холли прервал его:
— Ронни тут же переслал мне по факсу копию доклада. Я просмотрел все старые файлы, чтобы проверить дату, связался с германским отделом, но ничего не нашел. Это меня озадачило. Если египтяне знали про встречу, то нам и немцам тоже должно было быть о ней известно. Я осторожно навел справки в Bundesamt fur Verfassungsschutz. Они, разумеется, знали о встрече, и насколько им было известно, у нас тоже должны иметься сведения о ней. В тот момент у меня появились первые подозрения.
Ронни взглянул на Майкла:
— Мы с Томом обсудили эту проблему и решили помалкивать. Возможно, это просто ошибка. Но если нет, нельзя было вспугнуть того, кто за этим стоит. Я вышел на связь со своими людьми и стал ждать, не раскопают ли они чего-нибудь.
— И дождался?
Ронни кивнул:
— Не много, но достаточно. Кроме Лондона, несколько встреч состоялось в Александрии, а также в Каире — одни с немцами, другие с французами, третьи с ирландцами. И каждый раз это были новые фундаменталистские группировки. Между ними как будто не было явной связи. Затем всплыло имя. Абу Абдалла эль-Куртуби. Слышал о таком?
Майкл покачал головой:
— Нет. Я должен был о нем слышать?
— Не обязательно. Я сам точно не знаю, кто он такой. Судя по всему, он идейный вдохновитель группы религиозных радикалов, но я даже не могу узнать ее название. С этим...
Он заколебался, нахмурившись. Женщина в углу читала свой роман. Пожилой человек пил пиво. Слышались шаги людей, поднимающихся по лестнице. Какое-то движение.
— С этим эль-Куртуби что-то не в порядке, — продолжил Ронни. — Мой главный осведомитель в мухабарате заткнулся, когда я упомянул его имя. Заявил, что никогда о таком не слышал. Но он врет. Я начал наводить справки. И тогда начались убийства.
Холли снова прервал его:
— Майкл, у него есть связи здесь, в Англии. Я думаю, у него есть друг в Воксхолле. Может быть, в других местах тоже. Не спрашивай меня, зачем и для чего. Но мне нужно узнать. Ты нужен мне, Майкл. Ты нужен мне в Египте.
Майкл допил свой бокал. Его рука слегка дрожала. На него нахлынули неприятные воспоминания. Он никогда не жалел о своем решении выйти в отставку.
— Извини меня, Том. И ты, Ронни. Извините меня, но я просто не могу себе позволить снова дать себя впутать в ваши дела. Вы знаете, почему я ушел. Я не могу снова влезать в это.
— Я не прошу тебя. Я только...
— Я вышел из игры, Том. Мне в самом деле жаль, но другого ответа не будет.
Том замолчал. Он взглянул на Ронни, потягивавшего свой джин и, казалось, глубоко задумавшегося. Когда Перроне снова поднял глаза, выражение его лица изменилось.
— Майкл, фундаменталисты пытаются набрать силу. Вот к чему идет дело. Ты знаешь, что это означает, знаешь не хуже меня. Именно это мы стараемся предотвратить уже много лет. Если это случится... — Он сделал паузу. — Прошу тебя, Майкл, подумай об этом. Ради меня, ладно?
В тоне, каким Ронни высказал свою просьбу, слышалась серьезность, озадачившая Майкла. Как будто Перроне на мгновение забыл о маске позера. Что оказалось под ней? Хотя Майкл не был уверен, ему показалось, что он увидел смертельно испуганного человека. Но что его испугало?
— Пожалуй, мне пора идти, — сказал Майкл. Поколебавшись, он обратился к Перроне: — Я подумаю, Ронни. Я не хочу оставлять тебя в беде. Но мне нужно во всем разобраться. Ты ведь понимаешь?
— Нужно следить за жирком, — пожаловался он. — Старость — не радость. Пузо бунтует, если не держать ухо востро. Начинает жить собственной жизнью.
Заинтересованный наблюдатель был бы озадачен. Ронни Перроне исполнилось тридцать семь лет, но по лицу и по атлетическому сложению ему никак нельзя было дать больше двадцати четырех. Ему редко приходилось сбрасывать вес — в этом не было нужды, организм делал все сам. Как говорил Ронни, его единственным пороком были спиртные напитки. Он никогда не отказывался выпить в подходящей компании, но не пил ни с кем на пару: это было слишком рискованно.
— Я думал, ты чего-нибудь выпьешь, Ронни. Я только что рассказывал Майклу, что творится у нас дома.
Перроне стал шефом британской секции в Каире после отставки Майкла. Сейчас он уселся за столик. Его гладкое лицо было мрачным. Он бросил взгляд на женщину в углу и тут же отвел глаза.
— Мой дорогой, я не хочу даже думать об этом. — Он поежился. — Это как ссылка в Джидду или Тегеран, но с воспоминаниями о прошлых временах, глядящими тебе в лицо на каждом углу. С ребятами тоже приходится быть поосторожнее. Они — не ребята, а бородатые типы — не слишком всему этому рады.
— Я как раз собирался уходить, Ронни, — извинился, поднимаясь, Майкл.
— Но, мой дорогой Майкл...
— У Майкла умер отец, — произнес Холли ровным, спокойным голосом, как будто отцы умирают каждый день и это не имеет никакого значения.
Ронни тупо уставился на Майкла:
— Боже мой, мне так жаль, Майкл. А я тут разболтался, как большой старый слон. Я и понятия не имел.
— Да, конечно. Ты не мог знать, Ронни. Он умер позавчера. Внезапный сердечный приступ. Мы даже не подозревали, что он болен. Ну, мама, конечно, знала, но она не хотела нас огорчать. Знаешь, как это бывает.
— Наверно, вы ужасно потрясены.
— Да, конечно. Мама страшно расстроена, хотя она обо всем знала. Так мне Пол рассказывал.
— Ты уезжаешь из города?
— Да, похороны завтра. Сегодня еду в Оксфорд. Я нанял машину.
— Останься, и немного поболтаем. Спешить некуда. Я много месяцев тебя не видел. А старина Том, думаю, не встречался с тобой уже несколько лет. Верно, Том?
— Нет, Ронни. Не несколько лет.
— Ну, порядок! Я тоже пропущу несколько стаканчиков в память о старике. Думаю, он бы это одобрил.
— Ты же встречался с ним раза два, Ронни?
— Встречался? Разумеется. Ты еще не забыл ту отвратительную вечеринку, которую сам устроил? Когда вы с Кэрол жили в той жалкой маленькой квартирке в Эль-Азбакийе. Конечно, тогда ты еще работал в старой фирме.
В то время Ронни был подчиненным Майкла. Они часто встречались, как-никак жили в одном городе, посещали одни и те же вечеринки и приемы, сидели плечом к плечу на семинарах в Американском университете, где Майкл преподавал политику. Ронни Перроне был по-своему привлекателен, хотя и вызывал в памяти воспоминания о временах и людях, о которых лучше бы позабыть.
— Я всегда считал, что твой отец — достойный старый вояка, — продолжал Ронни, подзывая бармена. — Правда, мне кажется, он не любил меня.
— Да, думаю, ты прав. Отец был солдатом до мозга костей и питал глубокое подозрение к людям из разведки. Он никогда не мог мне простить мое дезертирство.
Майкл прослужил два года капитаном при Штабе армейской разведки в Эшфорде, пока кто-то не предположил, что он, с его обликом и хорошим знанием арабского языка, мог бы принести больше пользы в СИС. Отец всегда приравнивал переход Майкла к дезертирству. Даже служба в армейской разведке казалась ему плохим выбором — «фиалки с лаврами», так он всегда называл разведчиков из-за их эмблемы — розы в лавровом венке, — но как можно связываться со штатскими мастерами этого дурно пахнущего дела, лежало вне пределов его понимания.
— Я думаю, он не одобрял меня по другим причинам, — сказал Ронни и повернулся к подошедшему бармену. — Я передумал. Унесите эту кроличью мочу и принесите крепкого Джи энд Ти.
— Со льдом, сэр?
— Положите чего угодно, лишь бы тоник растворялся в джине, а не наоборот.
Бармен улыбнулся, забрал аквалибру, как будто это было что-то не слишком приличное, и бесшумно удалился.
— На самом деле, Ронни, думаю, у отца не было ни малейшего понятия, что ты голубой.
— Ты меня разочаровал. Я яркая личность.
— Ронни, ты же знаешь, что это, вообще говоря, неверно. Но тебе нужно было быть мировой суперзнаменитостью, чтобы привлечь внимание отца. Он был невинным человеком. Чересчур невинным. Он видел мир исключительно в черном и белом свете. В его мире просто не было места для людей с сомнительной моралью.
— Ты хочешь сказать, что я человек с сомнительной моралью?
— Для отца — да. По правде говоря, думаю, он до самого последнего времени не верил, что такая вещь, как гомосексуализм, существует на самом деле. Он считал, что голубые — просто жуткая сказочка, придуманная специально для молодых офицеров. Он испытал большое потрясение, когда такие, как вы, перестали скрываться.
— Бедняга. Должно быть, ему было ужасно тяжело, — сказал Ронни с легкой иронией.
Майкл мрачно взглянул на друга:
— В каком-то смысле, вероятно, да. Иногда мы забываем, что пришлось пережить его поколению. Они родились с такими иллюзиями о мире, и видеть, как все превращается в прах...
Бармен поставил на столик большой стакан джина с тоником. Ронни отхлебнул, кивнул и расслабился. Он поднял стакан. Женщина в углу взглянула на них. Она читала книгу, тоненький роман Аниты Брукнер. Судя по всему, книга ее не интересовала.
— За твоего отца, Майкл, — пробормотал Ронни. — Пусть он пребывает в мире вечной невинности. В гетеросексуальном раю.
— Без египтян, евреев и назойливых женщин, — добавил Майкл, поднимая свой бокал.
Том взглянул на него:
— Не слишком ли ты суров?
— Извини, Том. Это еще не прошло. И прости меня, если я был слишком резок.
— Не надо извинений. Честно говоря, отчасти ты был прав. Я назначил тебе встречу не только для того, чтобы выразить соболезнования. Мне жаль, что твой отец умер, но... Это дало мне возможность увидеть тебя. И поэтому я позвал Ронни. Он прилетел сюда на следующем после твоего рейсе.
— Да. Я предполагал что-то в этом роде. Трудно поверить, что он случайно оказался в городе одновременно со мной. — Майкл откинулся в кресле. — Давай ты сразу скажешь, какую пользу может принести тебе такой человек, как я. У меня нет доступа к той информации, которую ты мог бы получить сотней более простых способов и с гораздо большими подробностями. У меня нет контактов со сколько-нибудь важными лицами. У тебя есть Ронни, у тебя есть твои агенты, твои источники, целый воз осведомителей среди служащих. Я не нужен тебе.
Том взглянул на Ронни Перроне:
— Ронни, может быть, ты расскажешь?
Ронни поставил свой джин с тоником на столик. Выловив лимон, он засунул его в рот, высосал и положил на поднос. Это была его старая привычка, по-прежнему вызывавшая улыбку у Майкла.
— У нас нет агентов, Майкл. Сеть не существует.
— Сеть не существует? Черт возьми, что ты хочешь сказать? Я же сам создал ее для вас. Боже мой, это была лучшая сесть на Ближнем Востоке!
— Недели две назад, — продолжал Перроне, как будто Майкл ничего не говорил, — кто-то начал выводить ее из строя.
— Выводить из строя?
— Майкл, все мои агенты мертвы или в тюрьме. Это случилось не за одну ночь, но к концу прошлой недели у меня остался только радист и один старый крот в Государственной безопасности. Я не удивлюсь, если к моему возвращению и их не будет.
— Как это произошло? — Майкл по очереди взглянул на товарищей.
— Разве мы обратились бы к тебе, если бы знали? — Том подался вперед. — Майкл, конспирация была отличной. Лучше не бывает. Мы применяли систему, которую разработал ты, когда был главой секции, почти ничего не меняя. Провал, даже два провала, никогда бы не затронули больше чем двух агентов. Ронни не хранил списков. Данные о сети хранились или в его голове, или в главном компьютере в Воксхолле. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Ты хочешь сказать, что либо сам Ронни продал всю сеть, либо кто-то орудует в Воксхолле?
— Да, что-то в этом роде.
— А как насчет ЦРУ? МОССАД? Ты не просил у них помощи?
Том поднял брови:
— Ты хочешь, чтобы я прибежал на Гросвенор-сквер, пожал руку Бобу Гроссману и сказал: «Эй, Боб, кто-то в Воксхолле только что провалил всю нашу работу в Египте. Ты нам не поможешь?» Могу себе представить его реакцию. Они нисколько не доверяют нам. МОССАД практически перестал с нами сотрудничать. Ты слишком долго был в стороне, Майкл.
— И у тебя нет идей, кто может действовать в Воксхолле?
Том покачал головой. Он уже много размышлял над этой проблемой.
— Нет, — сказал он. — По крайней мере... Это должен быть кто-то наверху. По меньшей мере начальник отдела, а может быть, и выше. Только эти люди имеют доступ к нужным файлам.
— Ты уверен?
— Нет, конечно, нет. Но в последние годы с секретностью все было в порядке. Перси Хэвиленд приказал все перепроверить, после того как стал директором.
— Может быть, другие службы разведки? Например, оборона.
— Должно быть, ты шутишь, Майкл. Какие у них могут быть причины?
— А какие причины могут быть у других?
Том покачал головой:
— Ронни, ты что скажешь?
Перроне пожал плечами и покачал головой.
— Случалось ли такое где-нибудь еще? — спросил Майкл.
— Нет, насколько нам известно, — ответил Холли.
— Ты наводил справки?
— Осторожно, Майкл. Очень осторожно. Бог ты мой, не такая это информация, чтобы ее разглашать.
— Ты имеешь в виду, что еще никому не говорил?
Том покачал головой и нахмурился.
— Ради Бога, Том, тебе в конце концов придется рассказать.
— Ронни подделывает отчеты. Ну, не то что бы подделывает: просто пользуется старым материалом.
— Он не может проделывать это бесконечно. Правда, Ронни?
Ронни мрачно кивнул.
Майкл бросил взгляд с одного собеседника на другого:
— Не вижу, чем могу вам помочь. У меня нет контактов в Воксхолле, я ни с кем не могу поговорить. Почему бы тебе не отправиться прямо к Перси и не попросить его провести расследование?
— В конце концов я так и сделаю, Майкл. Если понадобится. Но мне нужны веские доказательства. Ронни кажется, что он знает, в чем дело. Но ему нужна поддержка. Кто-нибудь знающий о его занятиях. Профессионал.
— Я — экс-профессионал.
— Однако ты по-прежнему лучше большинства наших агентов, Майкл. У нас нет времени, чтобы натаскивать кого-либо другого.
— Нет, Том, я — пас. У меня есть причины держаться в стороне, и ты это знаешь лучше, чем кто-либо. Мне не надо ничего объяснять тебе.
— Да, Майкл, мне известны твои причины. И я уважаю их. Ты знаешь, что раньше я никогда не обращался к тебе. Но сейчас ты мне нужен. Яуверен, что затевается что-то серьезное.
— Серьезное?
— Ронни, может быть, ты попробуешь объяснить?
Ронни сделал большой глоток. В бар зашел пожилой человек и заказал пиво. Снаружи, сквозь тишину сент-джеймсского парка, в ночи назойливо вопили сирены. Ронни заерзал на стуле.
— У меня был осведомитель в Александрии, — начал он. — Его звали Барнабас. Он был среднего уровня служащим в мухабарате — не офицер разведки, а просто старший клерк. Но он знал, как добыть свежий материал. Обрывки и кусочки, но высшего качества.
С месяц назад Барнабас подкинул мне нечто весьма интересное. Офицер мухабарата, отвечающий за надзор над фундаменталистскими группировками, раздобыл доказательства связей между ячейкой Джамаата и немецкой террористической организацией. Самым странным было то, что представители обеих группировок встречались друг с другом. Но не в Германии, а здесь, в Лондоне.
Холли прервал его:
— Ронни тут же переслал мне по факсу копию доклада. Я просмотрел все старые файлы, чтобы проверить дату, связался с германским отделом, но ничего не нашел. Это меня озадачило. Если египтяне знали про встречу, то нам и немцам тоже должно было быть о ней известно. Я осторожно навел справки в Bundesamt fur Verfassungsschutz. Они, разумеется, знали о встрече, и насколько им было известно, у нас тоже должны иметься сведения о ней. В тот момент у меня появились первые подозрения.
Ронни взглянул на Майкла:
— Мы с Томом обсудили эту проблему и решили помалкивать. Возможно, это просто ошибка. Но если нет, нельзя было вспугнуть того, кто за этим стоит. Я вышел на связь со своими людьми и стал ждать, не раскопают ли они чего-нибудь.
— И дождался?
Ронни кивнул:
— Не много, но достаточно. Кроме Лондона, несколько встреч состоялось в Александрии, а также в Каире — одни с немцами, другие с французами, третьи с ирландцами. И каждый раз это были новые фундаменталистские группировки. Между ними как будто не было явной связи. Затем всплыло имя. Абу Абдалла эль-Куртуби. Слышал о таком?
Майкл покачал головой:
— Нет. Я должен был о нем слышать?
— Не обязательно. Я сам точно не знаю, кто он такой. Судя по всему, он идейный вдохновитель группы религиозных радикалов, но я даже не могу узнать ее название. С этим...
Он заколебался, нахмурившись. Женщина в углу читала свой роман. Пожилой человек пил пиво. Слышались шаги людей, поднимающихся по лестнице. Какое-то движение.
— С этим эль-Куртуби что-то не в порядке, — продолжил Ронни. — Мой главный осведомитель в мухабарате заткнулся, когда я упомянул его имя. Заявил, что никогда о таком не слышал. Но он врет. Я начал наводить справки. И тогда начались убийства.
Холли снова прервал его:
— Майкл, у него есть связи здесь, в Англии. Я думаю, у него есть друг в Воксхолле. Может быть, в других местах тоже. Не спрашивай меня, зачем и для чего. Но мне нужно узнать. Ты нужен мне, Майкл. Ты нужен мне в Египте.
Майкл допил свой бокал. Его рука слегка дрожала. На него нахлынули неприятные воспоминания. Он никогда не жалел о своем решении выйти в отставку.
— Извини меня, Том. И ты, Ронни. Извините меня, но я просто не могу себе позволить снова дать себя впутать в ваши дела. Вы знаете, почему я ушел. Я не могу снова влезать в это.
— Я не прошу тебя. Я только...
— Я вышел из игры, Том. Мне в самом деле жаль, но другого ответа не будет.
Том замолчал. Он взглянул на Ронни, потягивавшего свой джин и, казалось, глубоко задумавшегося. Когда Перроне снова поднял глаза, выражение его лица изменилось.
— Майкл, фундаменталисты пытаются набрать силу. Вот к чему идет дело. Ты знаешь, что это означает, знаешь не хуже меня. Именно это мы стараемся предотвратить уже много лет. Если это случится... — Он сделал паузу. — Прошу тебя, Майкл, подумай об этом. Ради меня, ладно?
В тоне, каким Ронни высказал свою просьбу, слышалась серьезность, озадачившая Майкла. Как будто Перроне на мгновение забыл о маске позера. Что оказалось под ней? Хотя Майкл не был уверен, ему показалось, что он увидел смертельно испуганного человека. Но что его испугало?
— Пожалуй, мне пора идти, — сказал Майкл. Поколебавшись, он обратился к Перроне: — Я подумаю, Ронни. Я не хочу оставлять тебя в беде. Но мне нужно во всем разобраться. Ты ведь понимаешь?