Страница:
— Где именно он был?
— Да в одном и том же месте, в западной части леса, у большого пруда. Мы там сегодня с утра установили пост, чтобы не сопровождать его через весь город.
— Отлично. Только пусть ребята не забывают, зачем их послали в лес, а то расслабятся и пропустят самое интересное.
— Я их на этот счет проинструктировал.
— Сколько их там?
— Пеших два парня с двумя девушками и две машины — еще четверо. — Хорошо бы они хоть пару снимков сделали, если он все-таки встретится с кем-нибудь. Этот русский может вывести нас на что-нибудь любопытное…
По дороге в свой кабинет Алламбо размышлял о том, с чего это КГБ понадобился сотрудник из Сирии и зачем его сюда вызвали; в Париже этого добра и так полным-полно.
Ханиф, придя в условленное место, застал Таверне за столиком в нижнем зале ресторана, перед ним стоял наполовину пустой фужер. За обедом оба молчали и только когда подали, наконец, сыр, Ханиф счел уместным приступить к делу:
— Мне трудно раздобыть сразу такую сумму — пока в моем распоряжении всего полтора миллиона.
— Тогда останемся каждый при своем.
— Может, вы согласитесь получить оставшуюся половину не сразу, а через несколько месяцев после того, как выполните заказ?
Таверне внимательно изучал качество камамбера в своей тарелке.
— Боюсь, я не смогу изменить своих требований, — сказал он, покачивая головой. — Видите ли, за килограмм обогащенного урана вы заплатили бы десять миллионов. Такие сделки совершаются довольно часто — стало быть, существует рынок и рыночные цены. Посудите сами: пять миллионов за две готовые бомбы — это, выходит, сущие пустяки.
— Не понимаю, почему готовые бомбы дешевле урана, если его к тому же легче достать, чем бомбы?
— А это просто. — Таверне, наконец, решился и, подцепив сыр на вилку, съел его с видимым удовольствием. — Я, естественно, должен заплатить за бомбы и за их транспортировку — но это не Бог весть какие расходы, и в сделке участвуют двое-трое. Если же вы покупаете уран, то он проходит через многие руки и каждый в этой цепочке подвергается риску, а потому и требует соответствующего вознаграждения. Как видите — тут нет никакого противоречия.
— Как я смогу убедиться, что доставленные вами бомбы пригодны к действию?
— Пусть их примет ваш собственный эксперт прямо в порту. Я представлю ему всю техническую документацию. Как только он закончит экспертизу и сообщит свои выводы, мы с вами посылаем общий телекс в ваш банк, и вторая половина суммы переводится на мой счет.
Принесли кофе. В ресторане понемногу становилось людно, и Таверне, сидевший лицом к залу, то и дело обводил его глазами.
— Я неплохо разбираюсь в вашем бизнесе, — сказал Ханиф. — Знаю многих торговцев оружием. Но о вас ничего и никогда не слышал.
— Я не торговец оружием.
— Но мне нужно знать о вас хоть что-нибудь.
— Вас может заинтересовать только одна деталь моей биографии, потому что только она и имеет значение в данном случае: мой родной брат занимает очень высокий пост. Вот и все.
— А ваши политические взгляды?
— У меня их нет. Я бизнесмен.
— А как этот ваш брат смотрит, скажем, на проблемы стран Ближнего Востока?
— Он разделяет ваши взгляды и потому готов участвовать в данном предприятии. В этом смысле он действует так же, как майор Савари. Кроме того, он, естественно, получит и свою часть от ваших миллионов. В конце концов, больше всех рискует он.
— Вы жесткий делец, — высказал свое мнение Ханиф.
— Да ведь я никого не принуждаю. Может, в другом месте купите дешевле…
— Считайте, что мы договорились.
Таверне вынул из кармана листок бумаги:
— Это название банка и номер счета. Как только они меня известят, что деньги получены, начинаю действовать.
— Но как вас найти?
— Тут номер телефона. Позвоните — и мы встретимся здесь. Условимся только о времени.
— Хорошо.
— Не стоит выходить отсюда вместе, — Таверне поднялся, протянул Ханифу руку. Пожимая ее, Ханиф удивился про себя, какая она потная и вялая. Через несколько минут ушел из ресторана и он, его путь лежал по Елисейским полям к Триумфальной арке.
Глава 18
— Да в одном и том же месте, в западной части леса, у большого пруда. Мы там сегодня с утра установили пост, чтобы не сопровождать его через весь город.
— Отлично. Только пусть ребята не забывают, зачем их послали в лес, а то расслабятся и пропустят самое интересное.
— Я их на этот счет проинструктировал.
— Сколько их там?
— Пеших два парня с двумя девушками и две машины — еще четверо. — Хорошо бы они хоть пару снимков сделали, если он все-таки встретится с кем-нибудь. Этот русский может вывести нас на что-нибудь любопытное…
По дороге в свой кабинет Алламбо размышлял о том, с чего это КГБ понадобился сотрудник из Сирии и зачем его сюда вызвали; в Париже этого добра и так полным-полно.
Ханиф, придя в условленное место, застал Таверне за столиком в нижнем зале ресторана, перед ним стоял наполовину пустой фужер. За обедом оба молчали и только когда подали, наконец, сыр, Ханиф счел уместным приступить к делу:
— Мне трудно раздобыть сразу такую сумму — пока в моем распоряжении всего полтора миллиона.
— Тогда останемся каждый при своем.
— Может, вы согласитесь получить оставшуюся половину не сразу, а через несколько месяцев после того, как выполните заказ?
Таверне внимательно изучал качество камамбера в своей тарелке.
— Боюсь, я не смогу изменить своих требований, — сказал он, покачивая головой. — Видите ли, за килограмм обогащенного урана вы заплатили бы десять миллионов. Такие сделки совершаются довольно часто — стало быть, существует рынок и рыночные цены. Посудите сами: пять миллионов за две готовые бомбы — это, выходит, сущие пустяки.
— Не понимаю, почему готовые бомбы дешевле урана, если его к тому же легче достать, чем бомбы?
— А это просто. — Таверне, наконец, решился и, подцепив сыр на вилку, съел его с видимым удовольствием. — Я, естественно, должен заплатить за бомбы и за их транспортировку — но это не Бог весть какие расходы, и в сделке участвуют двое-трое. Если же вы покупаете уран, то он проходит через многие руки и каждый в этой цепочке подвергается риску, а потому и требует соответствующего вознаграждения. Как видите — тут нет никакого противоречия.
— Как я смогу убедиться, что доставленные вами бомбы пригодны к действию?
— Пусть их примет ваш собственный эксперт прямо в порту. Я представлю ему всю техническую документацию. Как только он закончит экспертизу и сообщит свои выводы, мы с вами посылаем общий телекс в ваш банк, и вторая половина суммы переводится на мой счет.
Принесли кофе. В ресторане понемногу становилось людно, и Таверне, сидевший лицом к залу, то и дело обводил его глазами.
— Я неплохо разбираюсь в вашем бизнесе, — сказал Ханиф. — Знаю многих торговцев оружием. Но о вас ничего и никогда не слышал.
— Я не торговец оружием.
— Но мне нужно знать о вас хоть что-нибудь.
— Вас может заинтересовать только одна деталь моей биографии, потому что только она и имеет значение в данном случае: мой родной брат занимает очень высокий пост. Вот и все.
— А ваши политические взгляды?
— У меня их нет. Я бизнесмен.
— А как этот ваш брат смотрит, скажем, на проблемы стран Ближнего Востока?
— Он разделяет ваши взгляды и потому готов участвовать в данном предприятии. В этом смысле он действует так же, как майор Савари. Кроме того, он, естественно, получит и свою часть от ваших миллионов. В конце концов, больше всех рискует он.
— Вы жесткий делец, — высказал свое мнение Ханиф.
— Да ведь я никого не принуждаю. Может, в другом месте купите дешевле…
— Считайте, что мы договорились.
Таверне вынул из кармана листок бумаги:
— Это название банка и номер счета. Как только они меня известят, что деньги получены, начинаю действовать.
— Но как вас найти?
— Тут номер телефона. Позвоните — и мы встретимся здесь. Условимся только о времени.
— Хорошо.
— Не стоит выходить отсюда вместе, — Таверне поднялся, протянул Ханифу руку. Пожимая ее, Ханиф удивился про себя, какая она потная и вялая. Через несколько минут ушел из ресторана и он, его путь лежал по Елисейским полям к Триумфальной арке.
Глава 18
— Свиные ножки с фасолью — твое коронное блюдо, — польстил Баум жене. — Тут тебе просто равных нет.
— Так что ж ты не ешь? Вилкой поковырял — и все. Плохо себя чувствуешь?
— То-то и оно! — Баум отложил вилку и нож и отодвинул тарелку, взял было стакан с вином, но передумал и поставил на место. — Что-то у меня с печенью, странно, сам не пойму, что такое.
— Твои старые дела, вот это что! — расстроилась мадам Баум.
— Боюсь, ты права.
— Опять у тебя заботы и неприятности, да, Альфред?
— Что ж тут удивительного?
— Может, таблетку выпьешь?
— Таблетку… — Баум тяжело поднялся, вышел из-за стола и порылся в ящике тяжелого дубового комода. Отыскав там коробочку с таблетками, он вернулся за стол.
— Разве можно лекарство вином запивать?
— Пилюли эти да еще вода — это уж слишком! Тогда и беспокоиться не стоило! — Он вытряхнул на ладонь два маленьких белых шарика, проглотил и выпил все вино из стакана — чтобы запить их, хватило бы и глотка. — Все равно толку никакого!
— Ну, может, они как-то смягчают…
Мадам Баум убрала почти полную тарелку в холодильник:
— Полегчает — тогда доешь.
— Может быть. Пока что-то не похоже, чтобы скоро полегчало.
— Тяжелый день был? — осведомилась она, закрывая дверцу холодильника.
— Да уж не из приятных. Мы с Жоржем ходили в Елисейский дворец — а там публика эта…
После обеда Вавра вместе с Баумом действительно вызвали в президентский дворец. Вэллат, как бы дублер президента, ледяным тоном выразил от имени своего патрона неудовольствие по поводу расследования убийства высокопоставленных израильских чиновников.
— Ведь господин президент настаивал, чтобы в этом деле не было никаких задержек.
Сказано это было так, будто быстрота расследования целиком и полностью зависела от контрразведки.
— Мы же не расписание поездов составляем, — возразил Вавр с таким видом, будто он как раз расписание и составлял, и выдохнул при этом густое облако табачного дыма. — Те, кого мы ищем, вовсе не стремятся нам помочь. И господину Дюпарку они тоже вроде бы навстречу не идут.
Начальник созданной при президенте группы борьбы с терроризмом смущенно уставился на свои колени и, похоже, ничего утешительного там не обнаружил.
— Так мы получим ответ? — Вэллат обвел всех троих недобрым взглядом. — Мне все равно, кто из вас будет отчитываться, лишь бы я мог представить господину президенту конкретные данные. — Тут он сделал паузу, специально заставляя собеседников понервничать. — Господин президент весьма недоволен и, насколько могу судить, недовольство его растет с каждым часом.
У Вавра с Баумом был заготовлен сценарий предстоящего разговора. Согласно этому сценарию, Вавр напомнил негромко:
— Альфред…
Баум поерзал в кресле, откашлялся и устремил лучезарный взор на тощего, как вобла Вэллата.
— Полагаю, вы могли бы сообщить господину президенту, что по нашим сведениям группа «Шатила» не строит планов относительно дальнейшей террористической деятельности на территории Франции. Наши коллеги за рубежом эту точку зрения разделяют.
Вэллат повернулся к Дюпарку.
— Ничего не могу на это возразить, — сказал тот. Услышанное явно его приободрило.
— До меня дошел слух, будто бы лидеры этой группы сейчас во Франции, — при этих словах Вэллата Бауму пришлось приложить немалое усилие, чтобы удержать на своей физиономии улыбку.
— От кого это известно? — резкий тон — увы! — не соответствовал улыбке.
— От полиции.
— Ну можно ли считать подобный источник информации надежным, если принять во внимание неблаговидную роль, которую полиция сыграла в этом деле? — Баум старался, чтобы вопрос прозвучал как можно мягче.
— Я и не говорю, что это надежный источник. Я просто пытаюсь понять, что мне следует доложить господину президенту. Сказать, что контрразведка считает этот слух ложным?
— В стране бродит множество разных слухов. Если бы, скажем, действительно террористы приехали во Францию, бесполезно было бы обращаться к полиции — там не стали бы помогать нам выследить непрошенных гостей. А вот распускать слухи… Я утверждаю, что никаких доказательств пребывания лидеров группы «Шатила» во Франции в настоящее время нет.
По пути на улицу Соссэ, когда утомительный и бесплодный разговор был позади, Вавр спросил:
— Это правда — то, что ты ему сказал?
— Не хотелось бы вас смущать…
— Ладно уж, выдержу.
— Это неправда.
— Что, чистое вранье?
— Может, и не совсем. Вы заметили — я сказал, что нет доказательств. А что такое доказательство? Фантом! Так что, может, в моих словах и была доля правды.
— Если смотреть на дело философски, может, так оно и было. А на практике — сомневаюсь.
— Вот и я боюсь, — вздохнул Баум.
Так они и беседовали на ходу в этот жаркий летний день — два толстяка в просторной одежде.
— А ты все же нарушаешь наш договор, Альфред. Разве я когда-нибудь говорил, будто президенту республики можно преподносить всякую туфту?
Баум бросил на шефа проницательный взгляд исподлобья:
— У меня такое чувство, что господин президент нуждается в моральной поддержке, в том, чтобы обрести известную уверенность, а мы как раз в данный момент не в состоянии гарантировать ему эту уверенность, так что я просто решил слегка забежать вперед. Все равно ни Дюпарк, ни полиция — никто Ханифа не найдет, только я.
— Надеюсь, Альфред, — заключил беседу Жорж Вавр, вступая под безликие своды здания, где помещалось их ведомство, — но ты ведь понимаешь, что мое присутствие сделало меня и всю нашу службу как бы соучастниками дезинформации.
— Понимаю, — Баум пожал плечами. — Не надо было меня туда звать.
— Может, и не надо.
— Не буду я охотиться за Ханифом, — неожиданно сказал Баум, пока они стояли в ожидании лифта. — Пусть хоть это вас утешит.
— Ничего себе утешение! — ахнул шеф.
— Да ведь если я его найду, это послужит против нас. Значит, то ли я соврал, то ли вся наша служба плохо информирована. Не знаю, что уж хуже.
Вавр аж зарычал со злости. Лифт остановился на четвертом этаже, и Баум, выходя, не преминул подлить масла в огонь:
— Все ж придется искать, не жалея сил, никуда нам от этого не деться, — просиял бодрой улыбкой и исчез, а дверцы лифта сомкнулись, и древнее сооружение со скрипом повезло вконец расстроенного Вавра на пятый.
Очутившись в своем кабинете, Баум распустил узел галстука, утер лоб платком и попросил мадемуазель Пино разыскать Алламбо. Когда тот явился, он спросил, как дела с немцами.
— Ну и свинью ты мне подложил, Альфред!
— А то я не знаю.
— Продвигаются понемногу. Доложить?
— Не надо. А то я еще позавидую — все же какой-никакой у тебя прогресс. Уж ты лучше меня послушай — сейчас я тебе свои дела изложу в подробностях, душу облегчу.
— Я же не психотерапевт.
— А жаль. Диагноз я сам себе поставил: невроз с легким оттенком паранойи. Но все равно, послушай.
Он посвятил Алламбо в детали розыска и даже рассказал об опасениях Бен Това насчет того, что Ханиф во Франции охотится за ядерным оружием. На Алламбо это не произвело никакого впечатления.
— По-моему, на атомной бомбе все разведки мира помешались, — отозвался он. — Не лезь ты, Альфред, в эту заварушку — у них там в Израиле настоящий дурдом.
— Нет, это все серьезно. Потерпи еще и послушай, что я собираюсь предпринять. Только сначала вот что скажи: могут наши люди организовать слежку за майором Савари из армейской разведки? Мне надо знать твое мнение.
— Думаю, нет.
— Почему?
— Ну для начала — невозможно как следует контролировать само здание чертовой этой конторы. Там два корпуса по обе стороны бульвара Мортье, как раз напротив друг друга. Откуда прикажешь вести наблюдение за главным входом? У них есть еще вход с авеню Гамбетта, но здание напротив тоже принадлежит им, там всегда полно их машин. Третий вход с улицы Фаржо, такая же история. Мы же пытались в 83-м — ничего не вышло, только время зря потратили.
— Я думал, может, хоть какие уроки извлекли…
Алламбо покачал головой:
— Единственная наука — больше к ним не соваться.
— А если за его домом следить?
— А что толку? Сыщик караулит, до работы его провожает, а он по рабочему телефону назначает свидание и был таков. Дверей-то сколько!
— А если все же попытаться? — в голосе Баума не было убеждения.
— Десяток людей отвлечем, несколько машин — ей-Богу, не стоит овчинка выделки.
— Может, телефон его прослушивать?
— Вряд ли такой тертый калач позволит себе болтать по телефону лишнее.
— Ты прав.
— И корреспонденция у него наверняка самая безобидная…
— Да уж, не беспокойся.
Они помолчали, глядя друг на друга — им нередко случалось так сидеть, когда дело заходило в тупик: иностранный агент, к примеру, оказывался больно уж изворотливым или соотечественники из смежного ведомства причиняли слишком много хлопот.
— Идея есть, но на самый крайний случай, — заговорил, наконец, Баум. Алламбо ждал. — Есть такая женщина, у нас с ней как бы договоренность. Пару раз она нам помогла. — Он поднял голову и с улыбкой глянул на Алламбо. — Подонок этот Савари, — интересно, какие у него — как бы это сказать — вкусы, пристрастия, как их там? Ну, на что его тянет? В досье только так сказано, вообще…
Он полез в стол, вытащил серую папку, полистал и, найдя нужное место, прочитал вслух: «Женился в 1964 году на Луизе Аллар. Детей нет. Время от времени один или с неустановленными женщинами посещает дорогие (не по своим доходам) рестораны; однажды замечен в клубе голубых на Монпарнасе. Подобная информация позволяет сделать вывод, что у данного субъекта имеются дополнительные источники дохода, помимо жалованья. В Тунисе имел репутацию состоятельного бабника. Замешан в скандале, разразившемся в одном из ночных клубов: при загадочных обстоятельствах погибла молодая женщина. Следствие пришло к выводу, что ее многократно изнасиловали и подвергли истязаниям. По делу арестовали нескольких военных, в том числе Савари, однако следствие было остановлено, все освобождены. Материалы дела получить не удалось».
Баум и Алламбо обменялись взглядами.
— Вот так, не удалось — и все, — сказал Баум, пряча папку в ящик стола.
— Придется поговорить с Жалю. Очень не хотелось бы вовлекать посторонних, но если уж кто-то носится с безумной идеей украсть атомную бомбу или ее компоненты, так это по его части.
На инспектора Жалю, возглавлявшего отдел под номером Д7, возлагалась ответственность за безопасность всех французских предприятий, так или иначе связанных с использованием атомной энергии. Эту ответственность он разделял с правлением комитета по атомной энергии.
— Правильно. Если не предупредить Жалю, а потом что-нибудь случится, тебя просто живьем съедят.
— Вот и я о том.
Но он не послал за инспектором Жалю. «Может, я и правда сдвинулся малость насчет этой атомной бомбы, вернее, не я, а Бен Тов? Хотя, с другой стороны, кто я такой, чтобы посмеиваться над страхами моего досточтимого израильского коллеги? Ему виднее». Эти доводы он привел себе сам по пути домой, в Версаль, но сейчас сомнения снова настигли его и отыгрались на печени. Как всякий француз, он считал, что Бог наказывает человека за излишества — для этих целей печень и существует. Бауму, правда, приходилось читать статьи, где высказывались иные точки зрения, но они его не убеждали. «Знали бы эти писаки мою печень, так не стали бы молоть всякую чепуху», — говорил он в таких случаях жене, хотя она-то склонна была, в отличие от него, приписывать все неприятности несварению желудка.
Остаток вечера он провел в кресле, рассеянно прислушиваясь к позвякиванью спиц, — мадам Баум только что закончила вязать зеленый пуловер, убрала его в шкаф в ожидании предстоящей зимы и теперь приступила к вязанию теплых носков для бедных. Кошки спали у его ног, раскинувшись в самых непринужденных позах. Время от времени Баум протягивал руку за блокнотом, лежавшим на соседнем столике, и записывал несколько слов. Потом снова брал блокнот и эти слова зачеркивал. Он включил было программу новостей, но сразу выключил: на экране мелькнула физиономия президента, который заверял какого-то африканского монарха, будто бы Франция только и мечтает установить тесные дружеские связи с его находящимся при последнем издыхании владением.
Ложась спать, он отметил про себя, что печень вроде бы успокоилась — может, таблетки все же помогают, кто их знает? И еще — надо завтра первым делом пригласить Жалю. И так-то печень не в порядке, а если они меня живьем съедят, — что с ней будет? — подумал он, засыпая.
Все же, до встречи с инспектором Жалю он совершил весь необходимый ритуал, предшествовавший беседе с Бен Товом.
— Не хотелось бы тебя огорчать, но у нас полный провал.
— Я сам крупный специалист по полным провалам. Ни у кого их столько не бывает, сколько у меня.
Подобное великодушие со стороны Бен Това ничего хорошего не предвещало.
— Мало того, что мы не нашли ни твоего приятеля, ни его спутницу, так еще стало известно, что он побывал-таки в том посольстве, о котором ты говорил. И ускользнул — мы его потеряли.
Долгую паузу, которая наступила вслед за этим сообщением, Бен Тов, видимо, использовал для того, чтобы справиться со своими нервами:
— Я-то считал себя ведущим специалистом по провалам, — отозвался он, наконец. — Но куда мне до вас! Низко кланяюсь.
Теперь настал черед Баума — он тоже с трудом взял себя в руки.
— Мы продолжаем поиски, — он старался говорить хладнокровно. — Я подключил лучших работников.
— Господь бы иного и не допустил.
— Послушай, попробуй рассуждать здраво. Ведь и для нашей конторы это большая неприятность.
— Да как сказать. Мы тут лицом к лицу с несчастьем поистине чудовищных масштабов, способным изменить ход нашей истории. А вам в Париже самое большее, что грозит, — это неприятности по службе. Такие радости у меня каждую неделю. Постарайся меня понять.
— Стараюсь.
— Я тут еще беспокоюсь за своего агента — человек, посланный к нему, не вернулся, опасаюсь самого худшего. Еще раз прости, если я был излишне резок. Сколько бед может выдержать один человек, а?
Разговор закончился, Баум оплатил счет, вышел из бистро и, расстроенный, направился прямиком к себе: предстояла еще беседа с инспектором Жалю.
Для описания Рене Жалю больше всего подошло бы выражение «человек неопределенного вида». Он перешел в контрразведку из министерства обороны лет десять тому назад и пользовался у коллег репутацией работника туповатого, бесцветного, зато идеально соответствующего должности, — она и не требовала ума. Он регулярно исчезал из конторы — инспектировал предприятия, а по возвращении строчил скучнейшие, изобилующие ненужными подробностями отчеты. «Идеальный тип для работы там, где никогда ничего не случается», — отозвался как-то о нем Баум в беседе с Вавром.
— А вдруг в один прекрасный день что-то случится? — промямлил тогда Вавр в своей обычной кислой манере. — Что он сделает?
— Напишет очередной безупречный отчет!
Жалю уселся напротив Баума, поместив на коленях блокнот, и приготовился записывать указания начальства. «Что за серая личность! — пробежало в мыслях у Баума. — Какую жизнь он ведет за стенами конторы, улыбается хоть когда-нибудь? Может рассказать что-нибудь забавное? Интересно, занимается он любовью?»
— То, что я сейчас скажу, — произнес он вслух, — является весьма секретным и не подлежит обсуждению даже с сотрудниками.
Жалю понимающе кивнул.
— Поэтому отложите ручку и блокнот. Записывать тут нечего, — сообщение будет кратким и простым.
Минут десять он объяснял собеседнику: хотя случай достаточно серьезен, чтобы объявить сигнал тревоги на всех предприятиях, делать этого пока не стоит. Тем не менее принять меры предосторожности необходимо. Есть основания полагать, что некто попытается заполучить либо плутоний, либо даже боеголовку — точно пока неизвестно. Фактически, ничего пока не известно, кроме того, что такая попытка возможна. К сожалению, он не в силах сообщить ничего определенного, но пока придется принять к сведению то, что сказано. Есть вопросы?
Жалю ответил, что есть. И действительно задал несколько вопросов, на которые Баум отвечать был не готов, за исключением, пожалуй, одного: что ему, Рене Жалю, надлежит в данном случае делать?
— Во-первых, составьте для меня список мест, где злоумышленники могли украсть бомбу или ее компоненты.
— Понятно, — Жалю явно боролся с желанием записывать.
— Во-вторых, немедленно свяжитесь с начальниками охраны этих предприятий, предупредите их. Скажите, будто итальянская террористическая группа что-то замышляет. Нас, мол, тут предостерегли, и хоть мы этому доносу не слишком доверяем, осторожность не помешает.
— Относится это к военным частям, располагающим стратегическими материалами?
— Относится.
— Поставить в известность комитет по атомной энергии?
— Не надо. А то информация попадет в газеты.
— Все понятно. Список я подготовлю сегодня же.
— И дайте его мне как можно скорее.
После его ухода Баум позвонил приятелю, который работал на улице Божон в здании без вывески — там, где находится главный компьютер полиции.
— Жак, это Альфред. Извините, что беспокою…
— Ничего, дружище.
— Помнишь, ты позавчера по моей просьбе проверил некоего Таверне?
— …и не нашел такого. Помню.
— Мне знаешь что в голову пришло — может, в компьютере эта фамилия чуть изменена, Таберне, например, или как-нибудь эдак. Стоит проверить, как ты считаешь?
— Думаю, не стоит, Альфред. Когда мы ищем какое-то имя, то программа дает все варианты написания. Если Дюпона записали по ошибке Дюмоном, на дисплее он все равно появится, никуда не денется.
— Эти ваши научные чудеса всю радость жизни истребили, — посетовал Баум. — Раньше поработаешь мозгами, вдохновение накатит — раз, и решил загадку. Теперь уж так не бывает. Все равно спасибо.
— Не за что. Обращайся в любое время.
Когда мадемуазель Пино принесла кофе, Баум сидел, опустив голову на руки, а на листочке бумаги перед ним лежали две таблетки.
— Могу я помочь? — сочувственно предложила секретарша.
— Спасибо, ничего не надо. Только стаканчик воды, пожалуйста.
В тот же день произошли еще кое-какие события.
— Поймите, — Баум старался говорить убедительно. — Вовсе я не хочу доводить дело до того, чтобы причинить вам ущерб.
Женщина, сидевшая напротив него за столиком невзрачного кафе на улице Тампль, только кивнула в ответ, но ничего не сказала.
— Известно, что этот человек имеет некоторые садистские наклонности — об этом говорит его поведение в Тунисе. Уж конечно здесь, в Париже, он не изменился, но в нынешней должности ему приходится быть осторожным — не дай Бог какой-нибудь скандал. Но он не устоит перед искушением, если вдруг подвернется партнерша, которая даст понять, что садомазохизм — ну, хоть малая толика, ее не испугает…
Голос его совсем упал — от того, что ему приходится говорить о подобных вещах, от неловкости всего разговора.
— Понимаю, — произнесла женщина. — Только садомазохизм не по моей части.
— Я же и не предлагаю, — совсем смешался Баум, он уставился в свой стакан, пиво было наполовину выпито, он старался подобрать слова помягче. — Речь идет о том, чтобы возбудить у него… ну, кое-какие надежды, что ли. И все.
— Вам, господин Баум, пора бы знать, — был ответ, — что мужчина расценивает подобные намеки как обещание и разрешение. Тут уж бесполезно, смешно даже протестовать — всякое сопротивление он сочтет частью игры, его только подхлестнет.
— Конечно, — согласился Баум с несчастным видом. — Но все-таки вынужден повторить свою просьбу. Мы примем меры предосторожности. С вами будет поддерживать постоянную связь один из моих сотрудников и я сам, конечно. Я верю, что вы сумеете все устроить. Вспомните тот случай с Кодреню — задание было исполнено просто блестяще.
Рядом со своей собеседницей он выглядел добрым папашей, однако устремленный на него прямой, холодный взгляд синих глаз выражал отнюдь не родственные чувства.
— Вы безжалостный человек, господин Баум, хоть и кажетесь таким славным. Ответьте мне на два вопроса. Если я выполню это ваше поручение — какое будет вознаграждение? И что произойдет, если откажусь?
— В случае успеха вам заплатят десять тысяч франков.
— Ну а если ничего у меня не выйдет, несмотря на все мои уловки?
— Все равно получите некоторую сумму. Скажем, пять тысяч. Я вам доверяю, знаю, что вы приложите все силы…
— Вы еще не ответили, что произойдет в случае отказа.
— Надя, дорогая, — тут и Баум заговорил жестко. — Я ведь на государственной службе, и все, что я делаю, служит интересам моей страны. Я не волен поступать так, как, может быть, и хотел бы. Поверьте, мне в самом деле неприятно, но вынужден вас предупредить, что если откажетесь от этого поручения, то не оставите нам выбора: придется вернуть ваше дело полиции. Если вас вышлют за пределы Франции — это будет еще мягкое наказание.
— Так что ж ты не ешь? Вилкой поковырял — и все. Плохо себя чувствуешь?
— То-то и оно! — Баум отложил вилку и нож и отодвинул тарелку, взял было стакан с вином, но передумал и поставил на место. — Что-то у меня с печенью, странно, сам не пойму, что такое.
— Твои старые дела, вот это что! — расстроилась мадам Баум.
— Боюсь, ты права.
— Опять у тебя заботы и неприятности, да, Альфред?
— Что ж тут удивительного?
— Может, таблетку выпьешь?
— Таблетку… — Баум тяжело поднялся, вышел из-за стола и порылся в ящике тяжелого дубового комода. Отыскав там коробочку с таблетками, он вернулся за стол.
— Разве можно лекарство вином запивать?
— Пилюли эти да еще вода — это уж слишком! Тогда и беспокоиться не стоило! — Он вытряхнул на ладонь два маленьких белых шарика, проглотил и выпил все вино из стакана — чтобы запить их, хватило бы и глотка. — Все равно толку никакого!
— Ну, может, они как-то смягчают…
Мадам Баум убрала почти полную тарелку в холодильник:
— Полегчает — тогда доешь.
— Может быть. Пока что-то не похоже, чтобы скоро полегчало.
— Тяжелый день был? — осведомилась она, закрывая дверцу холодильника.
— Да уж не из приятных. Мы с Жоржем ходили в Елисейский дворец — а там публика эта…
После обеда Вавра вместе с Баумом действительно вызвали в президентский дворец. Вэллат, как бы дублер президента, ледяным тоном выразил от имени своего патрона неудовольствие по поводу расследования убийства высокопоставленных израильских чиновников.
— Ведь господин президент настаивал, чтобы в этом деле не было никаких задержек.
Сказано это было так, будто быстрота расследования целиком и полностью зависела от контрразведки.
— Мы же не расписание поездов составляем, — возразил Вавр с таким видом, будто он как раз расписание и составлял, и выдохнул при этом густое облако табачного дыма. — Те, кого мы ищем, вовсе не стремятся нам помочь. И господину Дюпарку они тоже вроде бы навстречу не идут.
Начальник созданной при президенте группы борьбы с терроризмом смущенно уставился на свои колени и, похоже, ничего утешительного там не обнаружил.
— Так мы получим ответ? — Вэллат обвел всех троих недобрым взглядом. — Мне все равно, кто из вас будет отчитываться, лишь бы я мог представить господину президенту конкретные данные. — Тут он сделал паузу, специально заставляя собеседников понервничать. — Господин президент весьма недоволен и, насколько могу судить, недовольство его растет с каждым часом.
У Вавра с Баумом был заготовлен сценарий предстоящего разговора. Согласно этому сценарию, Вавр напомнил негромко:
— Альфред…
Баум поерзал в кресле, откашлялся и устремил лучезарный взор на тощего, как вобла Вэллата.
— Полагаю, вы могли бы сообщить господину президенту, что по нашим сведениям группа «Шатила» не строит планов относительно дальнейшей террористической деятельности на территории Франции. Наши коллеги за рубежом эту точку зрения разделяют.
Вэллат повернулся к Дюпарку.
— Ничего не могу на это возразить, — сказал тот. Услышанное явно его приободрило.
— До меня дошел слух, будто бы лидеры этой группы сейчас во Франции, — при этих словах Вэллата Бауму пришлось приложить немалое усилие, чтобы удержать на своей физиономии улыбку.
— От кого это известно? — резкий тон — увы! — не соответствовал улыбке.
— От полиции.
— Ну можно ли считать подобный источник информации надежным, если принять во внимание неблаговидную роль, которую полиция сыграла в этом деле? — Баум старался, чтобы вопрос прозвучал как можно мягче.
— Я и не говорю, что это надежный источник. Я просто пытаюсь понять, что мне следует доложить господину президенту. Сказать, что контрразведка считает этот слух ложным?
— В стране бродит множество разных слухов. Если бы, скажем, действительно террористы приехали во Францию, бесполезно было бы обращаться к полиции — там не стали бы помогать нам выследить непрошенных гостей. А вот распускать слухи… Я утверждаю, что никаких доказательств пребывания лидеров группы «Шатила» во Франции в настоящее время нет.
По пути на улицу Соссэ, когда утомительный и бесплодный разговор был позади, Вавр спросил:
— Это правда — то, что ты ему сказал?
— Не хотелось бы вас смущать…
— Ладно уж, выдержу.
— Это неправда.
— Что, чистое вранье?
— Может, и не совсем. Вы заметили — я сказал, что нет доказательств. А что такое доказательство? Фантом! Так что, может, в моих словах и была доля правды.
— Если смотреть на дело философски, может, так оно и было. А на практике — сомневаюсь.
— Вот и я боюсь, — вздохнул Баум.
Так они и беседовали на ходу в этот жаркий летний день — два толстяка в просторной одежде.
— А ты все же нарушаешь наш договор, Альфред. Разве я когда-нибудь говорил, будто президенту республики можно преподносить всякую туфту?
Баум бросил на шефа проницательный взгляд исподлобья:
— У меня такое чувство, что господин президент нуждается в моральной поддержке, в том, чтобы обрести известную уверенность, а мы как раз в данный момент не в состоянии гарантировать ему эту уверенность, так что я просто решил слегка забежать вперед. Все равно ни Дюпарк, ни полиция — никто Ханифа не найдет, только я.
— Надеюсь, Альфред, — заключил беседу Жорж Вавр, вступая под безликие своды здания, где помещалось их ведомство, — но ты ведь понимаешь, что мое присутствие сделало меня и всю нашу службу как бы соучастниками дезинформации.
— Понимаю, — Баум пожал плечами. — Не надо было меня туда звать.
— Может, и не надо.
— Не буду я охотиться за Ханифом, — неожиданно сказал Баум, пока они стояли в ожидании лифта. — Пусть хоть это вас утешит.
— Ничего себе утешение! — ахнул шеф.
— Да ведь если я его найду, это послужит против нас. Значит, то ли я соврал, то ли вся наша служба плохо информирована. Не знаю, что уж хуже.
Вавр аж зарычал со злости. Лифт остановился на четвертом этаже, и Баум, выходя, не преминул подлить масла в огонь:
— Все ж придется искать, не жалея сил, никуда нам от этого не деться, — просиял бодрой улыбкой и исчез, а дверцы лифта сомкнулись, и древнее сооружение со скрипом повезло вконец расстроенного Вавра на пятый.
Очутившись в своем кабинете, Баум распустил узел галстука, утер лоб платком и попросил мадемуазель Пино разыскать Алламбо. Когда тот явился, он спросил, как дела с немцами.
— Ну и свинью ты мне подложил, Альфред!
— А то я не знаю.
— Продвигаются понемногу. Доложить?
— Не надо. А то я еще позавидую — все же какой-никакой у тебя прогресс. Уж ты лучше меня послушай — сейчас я тебе свои дела изложу в подробностях, душу облегчу.
— Я же не психотерапевт.
— А жаль. Диагноз я сам себе поставил: невроз с легким оттенком паранойи. Но все равно, послушай.
Он посвятил Алламбо в детали розыска и даже рассказал об опасениях Бен Това насчет того, что Ханиф во Франции охотится за ядерным оружием. На Алламбо это не произвело никакого впечатления.
— По-моему, на атомной бомбе все разведки мира помешались, — отозвался он. — Не лезь ты, Альфред, в эту заварушку — у них там в Израиле настоящий дурдом.
— Нет, это все серьезно. Потерпи еще и послушай, что я собираюсь предпринять. Только сначала вот что скажи: могут наши люди организовать слежку за майором Савари из армейской разведки? Мне надо знать твое мнение.
— Думаю, нет.
— Почему?
— Ну для начала — невозможно как следует контролировать само здание чертовой этой конторы. Там два корпуса по обе стороны бульвара Мортье, как раз напротив друг друга. Откуда прикажешь вести наблюдение за главным входом? У них есть еще вход с авеню Гамбетта, но здание напротив тоже принадлежит им, там всегда полно их машин. Третий вход с улицы Фаржо, такая же история. Мы же пытались в 83-м — ничего не вышло, только время зря потратили.
— Я думал, может, хоть какие уроки извлекли…
Алламбо покачал головой:
— Единственная наука — больше к ним не соваться.
— А если за его домом следить?
— А что толку? Сыщик караулит, до работы его провожает, а он по рабочему телефону назначает свидание и был таков. Дверей-то сколько!
— А если все же попытаться? — в голосе Баума не было убеждения.
— Десяток людей отвлечем, несколько машин — ей-Богу, не стоит овчинка выделки.
— Может, телефон его прослушивать?
— Вряд ли такой тертый калач позволит себе болтать по телефону лишнее.
— Ты прав.
— И корреспонденция у него наверняка самая безобидная…
— Да уж, не беспокойся.
Они помолчали, глядя друг на друга — им нередко случалось так сидеть, когда дело заходило в тупик: иностранный агент, к примеру, оказывался больно уж изворотливым или соотечественники из смежного ведомства причиняли слишком много хлопот.
— Идея есть, но на самый крайний случай, — заговорил, наконец, Баум. Алламбо ждал. — Есть такая женщина, у нас с ней как бы договоренность. Пару раз она нам помогла. — Он поднял голову и с улыбкой глянул на Алламбо. — Подонок этот Савари, — интересно, какие у него — как бы это сказать — вкусы, пристрастия, как их там? Ну, на что его тянет? В досье только так сказано, вообще…
Он полез в стол, вытащил серую папку, полистал и, найдя нужное место, прочитал вслух: «Женился в 1964 году на Луизе Аллар. Детей нет. Время от времени один или с неустановленными женщинами посещает дорогие (не по своим доходам) рестораны; однажды замечен в клубе голубых на Монпарнасе. Подобная информация позволяет сделать вывод, что у данного субъекта имеются дополнительные источники дохода, помимо жалованья. В Тунисе имел репутацию состоятельного бабника. Замешан в скандале, разразившемся в одном из ночных клубов: при загадочных обстоятельствах погибла молодая женщина. Следствие пришло к выводу, что ее многократно изнасиловали и подвергли истязаниям. По делу арестовали нескольких военных, в том числе Савари, однако следствие было остановлено, все освобождены. Материалы дела получить не удалось».
Баум и Алламбо обменялись взглядами.
— Вот так, не удалось — и все, — сказал Баум, пряча папку в ящик стола.
— Придется поговорить с Жалю. Очень не хотелось бы вовлекать посторонних, но если уж кто-то носится с безумной идеей украсть атомную бомбу или ее компоненты, так это по его части.
На инспектора Жалю, возглавлявшего отдел под номером Д7, возлагалась ответственность за безопасность всех французских предприятий, так или иначе связанных с использованием атомной энергии. Эту ответственность он разделял с правлением комитета по атомной энергии.
— Правильно. Если не предупредить Жалю, а потом что-нибудь случится, тебя просто живьем съедят.
— Вот и я о том.
Но он не послал за инспектором Жалю. «Может, я и правда сдвинулся малость насчет этой атомной бомбы, вернее, не я, а Бен Тов? Хотя, с другой стороны, кто я такой, чтобы посмеиваться над страхами моего досточтимого израильского коллеги? Ему виднее». Эти доводы он привел себе сам по пути домой, в Версаль, но сейчас сомнения снова настигли его и отыгрались на печени. Как всякий француз, он считал, что Бог наказывает человека за излишества — для этих целей печень и существует. Бауму, правда, приходилось читать статьи, где высказывались иные точки зрения, но они его не убеждали. «Знали бы эти писаки мою печень, так не стали бы молоть всякую чепуху», — говорил он в таких случаях жене, хотя она-то склонна была, в отличие от него, приписывать все неприятности несварению желудка.
Остаток вечера он провел в кресле, рассеянно прислушиваясь к позвякиванью спиц, — мадам Баум только что закончила вязать зеленый пуловер, убрала его в шкаф в ожидании предстоящей зимы и теперь приступила к вязанию теплых носков для бедных. Кошки спали у его ног, раскинувшись в самых непринужденных позах. Время от времени Баум протягивал руку за блокнотом, лежавшим на соседнем столике, и записывал несколько слов. Потом снова брал блокнот и эти слова зачеркивал. Он включил было программу новостей, но сразу выключил: на экране мелькнула физиономия президента, который заверял какого-то африканского монарха, будто бы Франция только и мечтает установить тесные дружеские связи с его находящимся при последнем издыхании владением.
Ложась спать, он отметил про себя, что печень вроде бы успокоилась — может, таблетки все же помогают, кто их знает? И еще — надо завтра первым делом пригласить Жалю. И так-то печень не в порядке, а если они меня живьем съедят, — что с ней будет? — подумал он, засыпая.
Все же, до встречи с инспектором Жалю он совершил весь необходимый ритуал, предшествовавший беседе с Бен Товом.
— Не хотелось бы тебя огорчать, но у нас полный провал.
— Я сам крупный специалист по полным провалам. Ни у кого их столько не бывает, сколько у меня.
Подобное великодушие со стороны Бен Това ничего хорошего не предвещало.
— Мало того, что мы не нашли ни твоего приятеля, ни его спутницу, так еще стало известно, что он побывал-таки в том посольстве, о котором ты говорил. И ускользнул — мы его потеряли.
Долгую паузу, которая наступила вслед за этим сообщением, Бен Тов, видимо, использовал для того, чтобы справиться со своими нервами:
— Я-то считал себя ведущим специалистом по провалам, — отозвался он, наконец. — Но куда мне до вас! Низко кланяюсь.
Теперь настал черед Баума — он тоже с трудом взял себя в руки.
— Мы продолжаем поиски, — он старался говорить хладнокровно. — Я подключил лучших работников.
— Господь бы иного и не допустил.
— Послушай, попробуй рассуждать здраво. Ведь и для нашей конторы это большая неприятность.
— Да как сказать. Мы тут лицом к лицу с несчастьем поистине чудовищных масштабов, способным изменить ход нашей истории. А вам в Париже самое большее, что грозит, — это неприятности по службе. Такие радости у меня каждую неделю. Постарайся меня понять.
— Стараюсь.
— Я тут еще беспокоюсь за своего агента — человек, посланный к нему, не вернулся, опасаюсь самого худшего. Еще раз прости, если я был излишне резок. Сколько бед может выдержать один человек, а?
Разговор закончился, Баум оплатил счет, вышел из бистро и, расстроенный, направился прямиком к себе: предстояла еще беседа с инспектором Жалю.
Для описания Рене Жалю больше всего подошло бы выражение «человек неопределенного вида». Он перешел в контрразведку из министерства обороны лет десять тому назад и пользовался у коллег репутацией работника туповатого, бесцветного, зато идеально соответствующего должности, — она и не требовала ума. Он регулярно исчезал из конторы — инспектировал предприятия, а по возвращении строчил скучнейшие, изобилующие ненужными подробностями отчеты. «Идеальный тип для работы там, где никогда ничего не случается», — отозвался как-то о нем Баум в беседе с Вавром.
— А вдруг в один прекрасный день что-то случится? — промямлил тогда Вавр в своей обычной кислой манере. — Что он сделает?
— Напишет очередной безупречный отчет!
Жалю уселся напротив Баума, поместив на коленях блокнот, и приготовился записывать указания начальства. «Что за серая личность! — пробежало в мыслях у Баума. — Какую жизнь он ведет за стенами конторы, улыбается хоть когда-нибудь? Может рассказать что-нибудь забавное? Интересно, занимается он любовью?»
— То, что я сейчас скажу, — произнес он вслух, — является весьма секретным и не подлежит обсуждению даже с сотрудниками.
Жалю понимающе кивнул.
— Поэтому отложите ручку и блокнот. Записывать тут нечего, — сообщение будет кратким и простым.
Минут десять он объяснял собеседнику: хотя случай достаточно серьезен, чтобы объявить сигнал тревоги на всех предприятиях, делать этого пока не стоит. Тем не менее принять меры предосторожности необходимо. Есть основания полагать, что некто попытается заполучить либо плутоний, либо даже боеголовку — точно пока неизвестно. Фактически, ничего пока не известно, кроме того, что такая попытка возможна. К сожалению, он не в силах сообщить ничего определенного, но пока придется принять к сведению то, что сказано. Есть вопросы?
Жалю ответил, что есть. И действительно задал несколько вопросов, на которые Баум отвечать был не готов, за исключением, пожалуй, одного: что ему, Рене Жалю, надлежит в данном случае делать?
— Во-первых, составьте для меня список мест, где злоумышленники могли украсть бомбу или ее компоненты.
— Понятно, — Жалю явно боролся с желанием записывать.
— Во-вторых, немедленно свяжитесь с начальниками охраны этих предприятий, предупредите их. Скажите, будто итальянская террористическая группа что-то замышляет. Нас, мол, тут предостерегли, и хоть мы этому доносу не слишком доверяем, осторожность не помешает.
— Относится это к военным частям, располагающим стратегическими материалами?
— Относится.
— Поставить в известность комитет по атомной энергии?
— Не надо. А то информация попадет в газеты.
— Все понятно. Список я подготовлю сегодня же.
— И дайте его мне как можно скорее.
После его ухода Баум позвонил приятелю, который работал на улице Божон в здании без вывески — там, где находится главный компьютер полиции.
— Жак, это Альфред. Извините, что беспокою…
— Ничего, дружище.
— Помнишь, ты позавчера по моей просьбе проверил некоего Таверне?
— …и не нашел такого. Помню.
— Мне знаешь что в голову пришло — может, в компьютере эта фамилия чуть изменена, Таберне, например, или как-нибудь эдак. Стоит проверить, как ты считаешь?
— Думаю, не стоит, Альфред. Когда мы ищем какое-то имя, то программа дает все варианты написания. Если Дюпона записали по ошибке Дюмоном, на дисплее он все равно появится, никуда не денется.
— Эти ваши научные чудеса всю радость жизни истребили, — посетовал Баум. — Раньше поработаешь мозгами, вдохновение накатит — раз, и решил загадку. Теперь уж так не бывает. Все равно спасибо.
— Не за что. Обращайся в любое время.
Когда мадемуазель Пино принесла кофе, Баум сидел, опустив голову на руки, а на листочке бумаги перед ним лежали две таблетки.
— Могу я помочь? — сочувственно предложила секретарша.
— Спасибо, ничего не надо. Только стаканчик воды, пожалуйста.
В тот же день произошли еще кое-какие события.
— Поймите, — Баум старался говорить убедительно. — Вовсе я не хочу доводить дело до того, чтобы причинить вам ущерб.
Женщина, сидевшая напротив него за столиком невзрачного кафе на улице Тампль, только кивнула в ответ, но ничего не сказала.
— Известно, что этот человек имеет некоторые садистские наклонности — об этом говорит его поведение в Тунисе. Уж конечно здесь, в Париже, он не изменился, но в нынешней должности ему приходится быть осторожным — не дай Бог какой-нибудь скандал. Но он не устоит перед искушением, если вдруг подвернется партнерша, которая даст понять, что садомазохизм — ну, хоть малая толика, ее не испугает…
Голос его совсем упал — от того, что ему приходится говорить о подобных вещах, от неловкости всего разговора.
— Понимаю, — произнесла женщина. — Только садомазохизм не по моей части.
— Я же и не предлагаю, — совсем смешался Баум, он уставился в свой стакан, пиво было наполовину выпито, он старался подобрать слова помягче. — Речь идет о том, чтобы возбудить у него… ну, кое-какие надежды, что ли. И все.
— Вам, господин Баум, пора бы знать, — был ответ, — что мужчина расценивает подобные намеки как обещание и разрешение. Тут уж бесполезно, смешно даже протестовать — всякое сопротивление он сочтет частью игры, его только подхлестнет.
— Конечно, — согласился Баум с несчастным видом. — Но все-таки вынужден повторить свою просьбу. Мы примем меры предосторожности. С вами будет поддерживать постоянную связь один из моих сотрудников и я сам, конечно. Я верю, что вы сумеете все устроить. Вспомните тот случай с Кодреню — задание было исполнено просто блестяще.
Рядом со своей собеседницей он выглядел добрым папашей, однако устремленный на него прямой, холодный взгляд синих глаз выражал отнюдь не родственные чувства.
— Вы безжалостный человек, господин Баум, хоть и кажетесь таким славным. Ответьте мне на два вопроса. Если я выполню это ваше поручение — какое будет вознаграждение? И что произойдет, если откажусь?
— В случае успеха вам заплатят десять тысяч франков.
— Ну а если ничего у меня не выйдет, несмотря на все мои уловки?
— Все равно получите некоторую сумму. Скажем, пять тысяч. Я вам доверяю, знаю, что вы приложите все силы…
— Вы еще не ответили, что произойдет в случае отказа.
— Надя, дорогая, — тут и Баум заговорил жестко. — Я ведь на государственной службе, и все, что я делаю, служит интересам моей страны. Я не волен поступать так, как, может быть, и хотел бы. Поверьте, мне в самом деле неприятно, но вынужден вас предупредить, что если откажетесь от этого поручения, то не оставите нам выбора: придется вернуть ваше дело полиции. Если вас вышлют за пределы Франции — это будет еще мягкое наказание.