— Река сегодня выглядит на редкость спокойной, — заметил сидящий в штурманском кресле на возвышении мужчина, выглянув в иллюминатор рулевой рубки.
   Склонившийся над пультом управления Люка Жиро, шкипер научно-исследовательского судна Инженерного корпуса армии США «Джордж Б. Ларсон», рассеянно кивнул в ответ. Он занимался ответственным делом: прокладывал курс по извилистому фарватеру нижнего течения реки, не обращая внимания на тучные стада крупного рогатого скота, мирно пасущиеся на заливных лугах Южной Луизианы — последнего форпоста бывшей Французской Акадии[26]. Капитану давно приелись идиллические картинки сельского захолустья: крытые рубероидом хижины на сваях, старые пикапчики, припаркованные, за неимением гаражей, под раскидистыми кронами деревьев, убогие баптистские церквушки с облупившейся на деревянных стенах краской, заброшенные деревенские кладбища с ушедшими глубоко в землю замшелыми плитами надгробий и бесконечные поля маиса и бобовых культур. Редкие продуктовые и хозяйственные магазинчики по обочинам узких шоссейных дорог зачастую совмещали в одном здании бензоколонку и автомастерскую и соседствовали с автомобильными кладбищами.
   Генерал-майор Фрэнк Монтень взирал на раскинувшиеся вдоль затянутых легкой дымкой утреннего тумана берегов угодья с несколько большим интересом, хотя ему уже не раз случалось бывать в здешних краях. Через год генералу предстояло разменять шестой десяток, но выглядел он лет на пять моложе. В одежде он придерживался консервативных вкусов и предпочитал носить штатское, надевая форму только на официальные мероприятия. Несмотря на ранний час, на нем был элегантный светло-серый костюм-тройка и рубашка в бледно-голубую полоску. Из жилетного кармашка выглядывала толстая золотая цепочка, прикрепленная к старинным карманным часам-луковице. Из-под залихватски сдвинутой набекрень широкополой шляпы виднелись стального цвета волосы. Сросшиеся на переносице густые брови высокой двойной дугой обрамляли слегка выпученные голубовато-серые глаза. Резная ореховая трость с рукоятью в виде изготовившейся к прыжку лягушки — неизменная спутница Монтеня — лежала у него на коленях.
   Генерал хорошо изучил необузданный и своенравный характер Миссисипи. Временами он ненавидел эту проклятую реку, представлявшуюся ему чем-то вроде мирно дремлющего до поры допотопного монстра. Но если он проснется или хотя бы пошевелится, жди беды! Тогда разливается на мили вокруг вышедшая из берегов вода, подмывая стремительным течением толстые пласты чернозема и увлекая прочь все подряд: дома, деревья, машины, посевы, скот и людей. Благодаря неусыпному контролю со стороны Инженерного корпуса, сильные наводнения в бассейне Миссисипи происходят гораздо реже и не имеют столь катастрофических последствий, как в былые годы. К сожалению, даже самые современные технологии не всегда позволяют обуздать разбушевавшуюся стихию. Разливы по-прежнему случаются, унося порой десятки человеческих жизней и причиняя неисчислимые убытки.
   В обязанности воглавляющего Комитет по Миссисипи генерала Монтеня входили ежегодные инспекционные поездки по реке. Как правило, в них его сопровождали высокопоставленные военные и гражданские чиновники. Инспекционный тур предусматривал многочисленные остановки в каждом крупном населенном пункте на пути следования. Встречи с представителями местных властей, докладывающих председателю и членам Комитета о поведении реки за отчетный период, неизменно заканчивались обильным застольем и никакой реальной пользы не приносили.
   Генеральская свита подобные мероприятия обожала — поди плохо прокатиться на халяву пару тысяч миль на судне, оборудованном не хуже круизного лайнера! — а сам Монтень недолюбливал. Он предпочитал нагрянуть внезапно на каком-нибудь неприметном катере или буксире и лично осмотреть все гидротехнические сооружения на том или ином участке, чтобы воочию, а не на бумаге, убедиться в их готовности к следующему половодью. Наметанным глазом он без труда находил малейшие недостатки в облицовке набережных и пристаней, в состоянии дамб, плотин, портовых сооружений, размещении навигационных знаков вдоль фарватера и выявлял еще тысячи мелких нарушений. Каждая из подобных мелочей сама по себе не несла сколько-нибудь ощутимой угрозы, но, взятые в совокупности, они могли в один прекрасный день привести к трагическим последствиям.
   Любознательный, читатель вправе задать напрашивающийся вопрос: при чем здесь Инженерный корпус армии США, и почему столь ответственная задача борьбы с разливами возложена на плечи военных? Ответ прост: все дело в традиции. В 1812 году строившие полосу укреплений против британского экспедиционного корпуса американские саперы впервые столкнулись с необходимостью предотвращения размыва берегов Миссисипи. Когда угроза вторжения англичан миновала, накопленный опыт было решено сохранить, приумножить и применить для защиты гражданского населения от наводнений. В те времена инженеров выпускало только одно учебное заведение в стране — Военная академия в Уэст-Пойнте. Вот так и получилось, что все гидростроение на территории США изначально оказалось под эгидой армии. С тех пор утекло немало воды. В наше время на одного армейского специалиста в этой области приходится почти полторы сотни гражданских, но традиция сохранилась, и во главе данного направления по-прежнему стоит один из высших офицеров Инженерного корпуса.
   Фрэнк Монтень, записанный родителями в метрике под именем Франсуа, появился на свет в небольшом сельском приходе Плакемин под Новым Орлеаном. Жила семья в плавучем доме, построенном собственными руками отцом — простым рыбаком, занимавшимся ловлей лангустов. Монополизировав со временем всю добычу этого деликатесного морского продукта в регионе и поставляя его непосредственно в лучшие рыбные рестораны города, он до глубокой старости вел аскетический образ жизни, копил деньги и сошел в могилу миллионером, как и подобает истинному потомку гугенотов, известных своей расчетливостью и умеренностью в быту.
   Говорить по-французски юный Франсуа выучился намного раньше, чем по-английски; позднее сокурсники в военном училище дали ему прозвище Попурри — за то, что он частенько мешал в разговоре слова обоих языков, ставших для него родными. Успев повоевать во Вьетнаме командиром взвода саперного батальона, Монтень сумел сделать стремительную карьеру — во многом благодаря нескольким инженерным дипломам, полученным в свободное от службы время. Его последним академическим достижением стала докторская степень по гидрологии. Украсив в сорок пять лет свои погоны генеральскими звездами, Монтень одновременно получил новое назначение. Ему поручили надзор за большей частью бассейна Миссисипи — от устья до места слияния ее с Миссури. Новоиспеченный генерал оказался идеальной кандидатурой для этой должности. Сам родившийся на реке, он знал и любил ее почти так же страстно и преданно, как свою ненаглядную женушку, младшую сестру лучшего друга босоногого детства, и своих трех дочерей-погодков. В то же время, как уже упоминалось выше, в глубине души Фрэнк Монтень боялся реки и не доверял ее буйному и непредсказуемому нраву, грозящему в любой момент обернуться катастрофой невиданного масштаба. Иногда ему даже снились кошмары, в которых Миссисипи выходила из берегов и разливалась в низовьях, затопляя миллионы акров плодородных земель, а затем, вместо того чтобы вернуться в прежнее русло, прокладывала себе другую дорогу к Мексиканскому заливу, попутно смывая целые городские кварталы в Батон-Руж и Новом Орлеане.
   Еще до рассвета «Джордж Б. Ларсон», названный так в честь геройски погибшего много лет назад офицера Инженерного корпуса, вошел в цепь шлюзов, сооруженных для контроля разливов реки и выравнивания уровней Миссисипи и Атчафалайи, чтобы устранить угрозу устремления первой в русло последней. Эти гидротехнические сооружения по сути представляют собой гигантские дамбы, оборудованные системами экстренного сброса воды. Они начинаются пятьюдесятью милями выше Батон-Руж в районе Старой излучины, где за сто семьдесят лет до описываемых событий Ред-Ривер сливалась с Миссисипи. В 1831 году капитан Генри Шрив построил канал, связавший горловину излучины, в результате чего Ред-Ривер изменила свое русло, а Атчафалайя, бывшая прежде лишь одним из незначительных рукавов дельты, стала намного полноводнее. От истока до Мексиканского залива ее отделяет ныне всего сто сорок две мили, в то время как Миссисипи — целых триста пятнадцать. Поэтому Отец-реку влечет к младшей дочурке с той же неудержимой силой, как пение сирен — моряков античности.
   Как только ворота последнего понижающего шлюза закрылись за кормой, Монтень вышел на палубу, чтобы полюбоваться процессом. Это потрясающее зрелище, даже если наблюдаешь за ним далеко не впервые. Стены гигантского железобетонного колодца начинают вдруг неторопливо вздыматься ввысь, а само судно с той же скоростью уносится вниз, словно на невидимом лифте. Атчафалайя протекает на пятнадцать футов ниже Миссисипи, и весь переход занимает порядка десяти минут. Помахав рукой смотрителю, генерал проводил взглядом удаляющийся шлюз. Нижние западные ворота уже захлопнулись, и внутрь вновь устремились потоки воды, поднимая ее на прежний уровень. «Джордж Б. Ларсон», набирая ход, двинулся вниз по реке в сторону Морган-Сити и выхода в Мексиканский залив.
   — Когда вы рассчитываете прибыть в точку рандеву с исследовательским судном НУМА? — спросил Монтень у Жиро.
   — Часам к пятнадцати, — без колебаний ответил шкипер. — Плюс-минус пять минут.
   — Смахивает на лесопильное сырье, — заметил генерал, кивком указывая на пыхтящий буксир, тянущий за собой караван груженных бревнами барж.
   — Должно быть, в Мелвилл идут, — задумчиво проговорил Жиро. — Я слышал, там какое-то большое строительство разворачивается.
   Шкипер, с его выдающимся орлиным носом и напомаженными черными усами, лихо закрученными на кончиках, здорово напоминал Портоса из знаменитого романа Дюма. Подобно своему пассажиру, он родился и вырос в здешних краях, однако, в отличие от него, никогда их не покидал. Крупный мужчина с выдающимся животом, в котором редко когда плескалось меньше полугаллона местного пива, он был остер на язык и обладал весьма своеобразным чувством юмора, о чем было хорошо известно его коллегам и портовым чиновникам на протяжении всей реки. Заметив внимательный взгляд Монтеня, направленный на новенькую моторку с набившейся в нее четверкой ржущих юнцов, только что подрезавших его собственное судно и явно намеревающихся проделать то же самое с караваном, шкипер презрительно фыркнул и проворчал:
   — Вот же глупые засранцы! Если у них сейчас заглохнет движок, никакой буксир не успеет затормозить или отвернуть вовремя. Инерция барж слишком велика: их просто размажет по воде, как кусок плавленого сыра.
   — В их возрасте, помнится, я тоже устраивал нечто подобное, — мечтательно произнес генерал, предварительно убедившись, что с подростками ничего не случилось — их моторка обогнула нос буксира всего в нескольких ярдах от него и понеслась дальше. — У моего отца была старая восемнадцатифутовая алюминиевая лодка с подвесным двадцатипятисильным моторчиком. Когда он отправлялся на ловлю, я тайком выводил ее из сарая и гонял до посинения. Однажды папаша застукал меня за этим занятием и выдрал так, что до сих пор в одном месте чешется. Но я, как видите, все еще жив.
   — И поделом! — убежденно сказал Жиро. — Вы уж меня извините за откровенность, генерал, только я вам прямо скажу: в таком случае вы в детстве были еще тупее, чем эти придурки.
   Монтень нисколько не обиделся на шкипера за нарушение субординации. Тот много лет водил вверх и вниз по реке самые разные суда и чего только не насмотрелся за минувшие годы. Посадки на мель, разливы топлива, столкновения, пожары — все это не раз случалось на его памяти и научило соблюдать предельную осторожность и не ослаблять внимания даже на самых спокойных и безопасных участках. Подобно многим лоцманам и капитанам, на горьком опыте познавшим эту прописную истину, Жиро твердо усвоил, что Миссисипи ошибок и безалаберности не прощает.
   — Как вы думаете, Люка, — снова заговорил после паузы генерал, — может так произойти, что в один прекрасный день Миссисипи прорвет все заслоны и хлынет в русло Атчафалайи?
   — Любому дураку понятно, — ответил шкипер, — что для этого достаточно всего одного крупного разлива. Такое может случиться через год, через десять или даже двадцать лет, но в конце концов обязательно произойдет. Тогда река уйдет из Нового Орлеана, а половина его жителей останется без работы.
   — Инженерный корпус прилагает все усилия, чтобы предотвратить подобный поворот событий, — с ноткой обиды в голосе возразил Монтень и добавил: — И не без успеха, как мне кажется.
   — Человек не может слишком долго насиловать природу, — философски пожал плечами Жиро. — Рано или поздно она начинает мстить. Надеюсь когда-нибудь увидеть это своими глазами.
   — Почему? — удивился генерал. — Неужели вам будет приятно наблюдать за катастрофой такого непостижимого масштаба? Снесенные наводнением города, затопленные посевы, тысячи погибших и пропавших без вести. Бр-р-р...
   — Не в том дело, — уклончиво ответил шкипер, и взор его затуманился. — Уже сегодня через шлюзы и этот канал проходит весь сброс Ред-Ривер и Атчафалайи. Сами подумайте, какая колоссальная река образуется, когда к ним присоединится еще и Миссисипи! Это будет такое зрелище, какого не видывали со времен Всемирного потопа!
   — Да уж, зрелище будет не для слабонервных, — задумчиво протянул Монтень. — Только я вам честно скажу: не хотел бы я дожить до него!

23

   Проходя мимо Морган-Сити около трех часов пополудни, Люка Жиро снизил скорость до четверти максимальной. Миновав затем пересечение с Прибрежным каналом и портовые сооружения Сангари, «Джордж Б. Ларсон» вышел в низовья Атчафалайи и остановился в бухте Нежной примерно в шести милях от Мексиканского залива рядом с видавшим виды судном под названием «Голотурия», окрашенным в характерные бирюзовые цвета НУМА. Шкипер на глаз определил возраст старушки лет в двадцать пять — более чем критический для научной рабочей лошадки.
   Свежий юго-западный ветерок около пятнадцати миль в час навел довольно приличную рябь в обычно спокойных, как зеркало, водах бухты. Приказав вахтенному выбросить кранцы, Жиро уверенной рукой подвел свое судно к борту «Голотурии». Последовал легкий толчок, и они на короткий промежуток времени сошлись вплотную — более чем достаточно, чтобы единственный пассажир «Джорджа Б. Ларсона» успел перебраться на судно НУМА.
   Стоя у иллюминатора, Руди Ганн снял очки и критически прищурился, осматривая линзы. Не обнаружив на них ни единого пятнышка, он снова нацепил очки и принялся изучать трехмерное голографическое изображение построенного Шэнь Цинем порта. Основой голограммы послужили более сорока аэрофотоснимков, сделанных с малой высоты принадлежащим НУМА вертолетом, а проектировалась она на горизонтальную поверхность с помощью установленного под потолком лазера.
   Возведенный на насыпном грунте и раскинувшийся по обоим болотистым берегам в низовьях Атчафалайи, Сангари справедливо оценивался специалистами как самый экономичный и технически оснащенный портовый терминал в мире. Занимая площадь более двух тысяч акров и протянувшись почти на милю, он мог принимать большегрузные суда любого тоннажа. Целая флотилия землечерпалок потрудилась над расчисткой дна акватории и увеличением ее глубины до стандартных тридцати двух футов. Складские помещения общей площадью более миллиона квадратных футов, два зерновых элеватора с автоматизированной системой разгрузки и нефтехранилища объемом в шестьсот тысяч баррелей соседствовали с тремя грузовыми причалами, способными одновременно обслужить два десятка больших контейнеровозов, и сухими доками, оборудованными для профилактического осмотра и ремонта судов всех классов, исключая только нефтеналивные супертанкеры грузоподъемностью более ста тысяч тонн.
   Основным элементом, отличающим Сангари от других портов, является его архитектура. Вы не найдете на его территории привычных уныло-серых железобетонных коробок. Все сооружения выполнены в форме пирамид, покрытых золотистыми листами гальванизированного металла. На восходе и закате солнечные лучи, отражаясь под разными углами, производят особенно сильное впечатление на пилотов и пассажиров пролетающего мимо авиатранспорта. А в самый ясный и солнечный день яркий блеск пирамидальных корпусов можно разглядеть даже с судов, проходящих по Мексиканскому заливу в полусотне миль от берега.
   Легкий стук в дверь оторвал Руди от его занятия. Обогнув длинный стол, за которым обычно проходили научные конференции и зачитывались доклады входящих в экипаж «Голотурии» исследователей, он распахнул дверь и приветствовал стоящего на пороге Фрэнка Монтеня:
   — Добрый день, генерал. Спасибо, что так быстро откликнулись на мое приглашение. Я Руди Ганн.
   — Рад знакомству, коммандер Ганн, — с истинно французским шармом поклонился Монтень. — Я тоже с нетерпением ожидал встречи с вами. Во время беседы с большими шишками из Белого дома и Службы иммиграции и натурализации я был просто счастлив узнать, что у меня есть единомышленники, разделяющие мою уверенность в прямой и непосредственной угрозе со стороны Шэнь Циня.
   — В нашем клубе уже немало народу, — усмехнулся Руди. — Считайте себя принятым. Присаживайтесь, прошу вас.
   Они вместе прошли к экрану с голографическим изображением Сангари. Монтень опустился в предложенное кресло и склонился над столом, опираясь на трость и внимательно вглядываясь в картинку.
   — Я вижу, в НУМА уже вовсю используют голографическую технику для всесторонней оценки объекта, — заметил он, не отрывая глаз от экрана.
   — Я слышал, что в Инженерном корпусе начали применять ее даже раньше нас, — комплиментом на комплимент ответил Ганн.
   — Исключительно удобная и наглядная штука, — откликнулся генерал. — Особенно в тех случаях, когда требуется выбить дополнительные ассигнования в Конгрессе. Только в нашей методике мы добавляем еще и компьютерную мультипликацию. Незаменимая вещь для демонстрации политикам предполагаемых ужасов грядущего наводнения.
   — Что вы думаете о Сангари, сэр? — перешел к делу Ганн.
   Монтень ответил не сразу, продолжая рассматривать голограмму.
   — Знаете, коммандер, — заговорил он наконец, — у меня такое впечатление, будто в центре пустыни Гоби высадились пришельцы из космоса и построили там город, предназначенный только для них одних. Ничего более бесполезного и претенциозного я еще не встречал. У нас, французов, есть старая пословица: «Хоть с иголочки одет, да нигде привета нет».
   — Иначе говоря, смысла в строительстве Сангари вы не находите? — уточнил Ганн.
   — Абсолютно никакого. От порта в здешних болотах толку не больше, чем от пятого колеса в телеге.
   — А вам не кажется странным, сэр, что Шэню удалось без особых усилий собрать все необходимые визы и разрешения для осуществления столь грандиозного проекта, не сулящего в обозримом будущем ничего, кроме колоссальных убытков?
   — Он представил в законодательное собрание штата Луизиана достаточно внятный перспективный план развития региона. Конгрессмены, естественно, уцепились за него всеми конечностями: что может быть для политика приятнее проекта, обеспечивающего повышение уровня занятости, поступление в казну солидных отчислений в виде налогов и не требующего при этом ни цента государственных вложений? Дареному коню в зубы не смотрят — эта истина стара как мир. Вот они и проголосовали «за», тем более что Инженерный корпус тоже не возражал. Проведенная нашими специалистами экспертиза показала, что предстоящее строительство ни в коей мере не скажется на современном состоянии русла Атчафалайи. Что и требовалось доказать! Экологи, как всегда, немного побуянили — в связи с неизбежным осушением части заболоченных земель, — да и кое-кто из моих подчиненных возражал, указывая на возможные микроизменения в самой дельте реки, но их, как водится, никто не услышал, хотя все до единого прекрасно понимали, что проект был обречен на провал еще до того, как появился на свет в виде чертежей и компьютерных распечаток.
   — Понимали, но все-таки одобрили, — усмехнулся Ганн.
   — А куда им было деваться? — пожал плечами Монтень. — Шэня и в Вашингтоне поддержали: сам президент Уоллес вмешался. Думаю, что поступил он так по чисто политическим соображениям, не желая портить отношения с китайцами накануне подписания новых торговых соглашений с КНР. А когда их представители включили в проект договора строительство Сангари в качестве непременного условия его подписания, Конгресс тоже сломался. Ходили слухи, будто в те дни лоббисты принадлежащей Шэню компании «Шэнь Цинь маритайм лтд» раздали взяток на умопомрачительные суммы. Очень похоже на правду, хотя лично мне ничего не предлагали.
   Ганн отвернулся к иллюминатору и в задумчивости уставился на настоящий терминал, сияющий позолотой пирамидальных крыш в каких-нибудь двух милях от места стоянки «Голотурии». На всей территории порта он заметил лишь два судна, сиротливо чернеющих у самого дальнего причала.
   — Позвольте внести ясность, генерал, — заговорил он, снова поворачиваясь к собеседнику. — Шэнь Цинь не тот человек, кто поставит на темную лошадку, не имея точной информации. Я и мои друзья считаем, что он убежден в будущем выигрыше, иначе никогда не стал бы вкладывать свыше миллиарда долларов в заведомо безнадежное предприятие.
   — Хотел бы я знать, что за этим кроется? — проворчал Монтень. — Может, вы меня просветите, коммандер?
   — Сангари имеет доступ к Южно-Тихоокеанской железной дороге и федеральной автостраде, — вкрадчиво заметил Ганн. — Вам это ни о чем не говорит?
   — Не совсем так, — возразил генерал. — В перспективе — может быть, но в настоящий момент такой доступ — полная фикция. Шэнь наотрез отказался строить подъездные пути к обеим трассам, мотивируя свое нежелание тем, что и так уже немало сделал для развития экономики штата. Он настаивает, чтобы этим занялись местные или федеральные власти. Однако в связи с предстоящими выборами и общим сокращением бюджетных ассигнований конгрессмены и чиновники Луизианы колеблются, боясь принять непопулярное решение.
   Сообщение Монтеня по-настоящему удивило Руди.
   — Вы хотите сказать, сэр, что Сангари по сей день практически отрезан от цивилизации? — запинаясь, произнес он, не веря собственным ушам. — Но это же полное безумие!
   — Тем не менее! — фыркнул генерал. — Да вы сами взгляните: на голограмме все как на ладони. Где вы здесь видите шоссе или железнодорожные рельсы? Единственное реальное средство — пролегающий в нескольких милях к северу от порта Прибрежный канал. Но он слишком узок и годится разве что для прогулочных катеров и мелких самоходных барж.
   Ганн внимательно изучил картинку и убедился, что иного пути сообщения с внешним миром действительно не существует. На десятки миль вокруг Сангари простирались сплошные болота.
   — Это безумие! — повторил он. — Не могу представить, как ему удалось завершить столь грандиозное строительство без доставки необходимых материалов сухопутным путем?
   — Мне точно известно, что никаких материалов и оборудования Шэнь в США не заказывал, — сказал Монтень. — Буквально все было доставлено морем судами принадлежащей ему же компании. Цемент, металл, древесина, краны, электроника, а также инженеры, техники, мастера и простые рабочие — все привезено прямиком из Китая. В сооружении порта не участвовало ни одного американца, европейца или японца. Здесь они брали только грунт для засыпки болот, самостоятельно добывая его в карьере, вырытом милях в шестидесяти выше по течению Атчафалайи.
   — Неужели они не могли найти местечко поближе?! — поразился Руди.
   — Вы не один такой, — усмехнулся генерал. — Многие до сих пор удивляются, зачем Шэню понадобилось вывозить баржами миллионы кубических ярдов грунта, в результате чего в болотистой дельте Атчафалайи появился канал, ведущий в никуда.
   — Сплошные загадки, черт бы их побрал! — не сдержался Ганн. — Но это все мелочи. Главное в том, что мы до сих пор не выяснили, каким образом Шэнь собирается заставить Сангари приносить доход?
   — Понятия не имею, — пожал плечами Монтень. — Даже если он сдастся и сам построит подъездные пути к портовым причалам, все равно в Сангари никто, кроме самих китайцев, не пожалует. Уже имеющиеся в низовьях Миссисипи терминалы намного удобнее и связаны к тому же со всей транспортной инфраструктурой, включая крупные железнодорожные узлы и аэропорты. Ни один судовладелец, находясь в здравом уме, никогда не променяет на Сангари порты в Батон-Руж и Новом Орлеане.