Кто о чем, а я о ящике. И не о каком-нибудь, а именно о долгом.
   Чем же, собственно, отличается долгий ящик от просто ящика? Попробую осветить этот вопрос.
   Обыкновенный, честный, советский просто ящик состоит из четырех стенок, дна и покрышки.
   Долгий ящик – наоборот. Хотя стенки у него изредка и имеются, но зато и покрышка у него абсолютно отсутствует. Поэтому про долгий ящик принято говорить тихо, скрипя зубами и сжимая кулаки:
   – У-у-у, проклятый! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки!
   Ни на какую крупную роль, имеющую общественно-политическое значение, просто ящик не претендует и довольствуется незаметной, скромной, повседневной работой.
   Что же касается долгого ящика, то – шалишь!
   Долгий ящик другого сорта. Долгий ящик любит власть, славу, кипучую деятельность. Любит быть заваленным делами, проектами, сметами, изобретениями, жалобами.
   Так и говорят потом со слезами на глазах:
   – Ну, братцы, попало мое изобретение в долгий ящик! Пиши пропало!
   Или весело:
   – А жалоба-то, которую подал на меня негодяй Афанасьев, что я ему дал по морде, того… в долгий ящик… тю-тю… хе-хе…
   Одним словом, у долгого ящика есть и враги и друзья. Смотря по обстоятельствам.
   А уж ежели где какая волокита, бюрократизм, разгильдяйство или головотяпство, то будьте уверены, что долгий ящик тут первый человек.
   И если бы управление какой-нибудь железной дороги пожелало бы соорудить в назидание какой-нибудь этакий шикарный памятник волоките и бюрократизму, то я предложил бы такой проект.
   Письменный стол, покрытый сукном… тем самым сукном, про которое говорят: «А ты, Ваня, зря себе голову не ломай. Клади под сукно – и баста».
   …На столе – справки, отношения, резолюции, входящие, исходящие… За столом два сонных чиновника, ковыряющихся в носах (фигуры, натурально, должны быть отлиты из крепкой меди). А у них на плечах возвышается, как некое завершение, красивый долгий ящик, снабженный стишками товарища Зубило.
   Впрочем, не настаиваю. Итак, товарищи, о долгом ящике.
 
   На днях в лавке ТПО на станции Подсолнечная Октябрьской обнаружен в высшей степени редкий экземпляр долгого ящика.
   С первого взгляда никто бы и не заподозрил, что это именно долгий ящик.
   Наоборот, такой симпатичный просто ящик. Четыре стены, дно и покрышка. В покрышке аккуратная щель для корреспонденции. А на стенке написано, чтоб не заподозрили, что это долгий ящик: «Ящик для жалоб и заявлений».
   И что же вы думаете?
   Этот тихий на вид ящичек при ближайшем рассмотрении оказался закоренелым, злостным долгим ящиком.
   «Совершенно случайно 9 января, – пишет нам рабкор, – при ревизии лавки на ящик было обращено внимание, и из него извлекли заявление, опущенное туда… тридцатого декабря тысяча девятьсот двадцать четвертого года, то есть триста семьдесят пять дней тому назад».
   Понимаете, какая скотина! Висел на стене целый год и в ус не дул.
   Если бы не счастливая случайность, так бы до сих пор, негодяй, и молчал, что в нем лежит заявление.
   Так бы и пролежало, может быть, в подлом ящике бедное заявление лет сорок-пятьдесят!
   И, может быть, году этак в 1966-м какой-нибудь глубокий и дряхлый старик, член лавочно-наблюдательной комиссии, натолкнулся бы по старческой слепоте на этот ящик и заинтересовался им.
   А интересно взглянуть: что находится в этом ящике?
   И посыпались бы из вскрытого ящика на дряхлого члена лавочно-наблюдательной комиссии жалобы:
   «Почему нету керосина?», «Даешь дешевый ситец!», «Приказчики кроют матом» и т. д.
   И набросился бы рассвирепевший старик на заведующего лавкой:
   – Почему керосина не держите?
   – Керосина? – удивился бы заведующий. – Это какого керосина? Которым лет тридцать тому назад самоеды освещали свои жилища?
   – При чем тут самоеды! Керосин подавайте!
   – Керосин, товарищ, теперь у нас музейная редкость. Поезжайте в Москву. Там в Политехническом музее десять-пятнадцать граммов оставлено для обозрения… А нам керосин для чего? У нас, слава богу, от электрического освещения и отопления некуда деваться.
   – А ситец почему дорогой?
   – Да вы что, папаша, издеваетесь надо мной, что ли, при исполнении служебных обязанностей? Никакого ситцу и в помине нету. Зимой – сукно. Летом – шелк. Большой выбор и недорого.
   – А зачем приказчики, того… кроют покупателей?
   – Чем кроют?
   – Известно чем. Матом.
   – Не держим таких сортов.
   – Как же не держите, если покупатели жалуются? Вот видите жалобы…
   И взял тогда заведующий лавкой жалобы и воскликнул:
   – Ба-тень-ка! Да ведь это не жалобы, а, можно сказать, исторические редкости. Поезжайте в Москву, большие деньги дадут, как за рукописи тысяча девятьсот двадцать четвертого, двадцать пятого, двадцать шестого и двадцать седьмого годов. Начало двадцатого века. Эпоха-с! А вы говорите – керосин.
   – Позвольте, да у нас сейчас какой год?
   – Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.
   – Скажите пожалуйста, как быстро время летит! Когда я прилег давеча вздремнуть после обеда, был тысяча девятьсот двадцать шестой год, а проснулся – оказался уже тысяча шестьдесят шестой. Спасибо, что сказали. Проклятый долгий ящик! Пойду отдохну. Всхрапну часок.
 
   Вот, дорогие товарищи, до чего может довести долгий ящик!
   Это только один экземпляр.
   А сколько их, этих долгих ящиков, висит по линии железных дорог?
   Сколько их скрывается в письменных столах администраторов?
   Сколько их в учкпрофсожах, месткомах, линейных конторах, и т. д., и т. д.? Уму непостижимо!
   Ищите их, товарищи! Выводите их, негодяев, на свежую воду! Уничтожайте их! Превращайте их в честные, деловые, скромные, советские просто ящики!