В малокультурных районах естественная мутация может остаться
нераспознанной и...
Мы Хогбены - других таких нет. Чудак прохвессор из большого
города мог бы это знать, но он разлетелся к нам однажды незваный, так
что теперь, по-моему, пусть пеняет на себя.
В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют нос,
куда их не просят.
Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих
пор не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось - с Рейфа Хейли,
он крутился возле сарая да вынюхивал, чем там панет, в оконце, -
норовил поглядеть на Крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у
Крошки Сэма три головы или еще кой-что похже.
Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы!
Слыханное ли дело, сами посудите? Когда у Крошки Сэма всего-насего две
головы, больше сроду не было.
Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли.
Я же говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет.
Соединили сухие батареи с какими-то катушками, проводми и прочей
дребеденью, и эта штука как нельзя лучше прошила Рефа с братьями
насквозь.
В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли настпила
мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и
сказал, что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не
узнала. Я пропустил это мимо ушей. Но, видно, ккой-нибудь чертов
янки-репортеришка жареное учуял, потому как вскорости заявился к нам
высокий, толстый, серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.
Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых
зубов.
- Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк,
господин хороший, - только и сказал он. - Нас Барнум самолично
приглашал, и то мы наотрез отказались. Верно, Сонк?
- Точно, - подтвердил я. - Не доверял я Финеасу. Он обозвал Крошку
Сэма уродом, надо же!
Высокий и важный дядька прохвессор Томас Гэлбрейт посмотрел на
меня.
- Сколько тебе лет, сынок? - спросил он.
- Я вам не сынок, - ответил я. - И лет своих не считал.
- На вид тебе не больше восемнадцати, - сказал он, - хоть ты и
рослый. Ты не можешь помнить Барнума.
- А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
- Никакого отношения к цирку я не имею, - продолжал Гэлбрейт. - Я
биогенетик.
Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел унать, что
тут смешного.
- Такого слова и на свете-то нет, - сказала мамуля.
Но тут Крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь
затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что
случилось.
- Это Крошка Сэм, - объяснил я. - Мамуля его успокаивает. Он уже
перестал.
- Это ультразвук, - буркнул прохвессор. - Что такое "Крошка Сэм" -
коротковолновый передатчик?
- Крошка Сэм - младенец, - ответил я коротко. - Не смейте его
обзывать всякими именами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
- Я у ученый, - сказал он. - Наш институт изучает евгенику, и мы
располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучали они непрадоподобно. По
теории одного из наших сотрудников... - он приостновился и в упор
посмотрел на дядю Леса.
- Вы действительно умеете летать? - спросил он.
Ну, об этом то мы не любим распространяться. Проповедник дал нам
хороший нагоняй. Однажды дядя Лес назюзюкался и взмыл над грами. До
одури напугал охотников на медведей. Да и в библии нет такого, что
людям положено летать. Обычно дядя Лес делает это иподтишка, когда
никто не видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и прмычал:
- Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти
новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали: между нами, они
вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
Но тут с чужих слов есть свидетельства о массе не обычных качеств,
присущих вашей семье. Умение летать только одно из них. я знаю,
теоретически это невозможно если не говорить о самолетах, но...
- Хватит трепаться!
- В состав мази средневековых ведьм входил аконит, дающий иллюзию
полета, разумеется, совершенно субъективную.
- Перестанете вы нудить? - взбешенного дядю Леса прорвало, я так
понимаю, от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел.
Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шлпу и скорчил рожу
прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не
видели.
Я тоже взбесился.
- По какому праву вы к нам пристаете? - сказал я. - Дождтесь,
что дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно.
Мы папулю в глаза не видели, с тех пор как тут крутися один тип из
города. Налоговый инспектор, кажется.
Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растеряный. Я
дал ему выпить, и он спросил про папулю.
- Да папуля где то здесь, - ответил я. - Только его теперь не
увидишь. Он говорит, что так ему больше нравится.
- Ага, - сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. - О господи.
Сколько, говоришь, тебе лет?
- А я про это ничего не говорю.
- Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
- Что толку запоминать? - только голову себе зря забиваешь.
- Фантастика, - сказал Гэлбрейт. - Не ожидал, что отошлю в
институт такой отчет.
- Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, - сказал я. - Уежайте
отсюда и оставьте нас в покое.
- Но помилуйте! - он выглянул за перила крыльца и заинтерсовался
ружьем. - Это еще что?
- Такая штука, - ответил я.
- Что она делает?
- Всякие штуки, - ответил я.
- Угу. Посмотреть можно?
- Пожалуйста, - ответил я. Да я вам отдам эту хреновину, толко бы
вы отсюда уехали.
Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со
мной), велел мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Венулся
прохвессор.
- Потрясающе! - говорит. - Я кое что смыслю в электронике, и, по
моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
- Чего-чего? - отвечаю. - Она дырки делает.
- Стрелять патронами она никак не может. В казенной части у нее
две линзы вместо... как, говоришь, она действует?
- Откуда я знаю.
- Это ты сделал?
- Мы с мамулей.
Он давай сыпать вопросами.
- Откуда я знаю, - говорю. - Беда с ружьями в том, что их надо
каждый раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему,
чтобы его никогда не заряжать. И верно, не приходится.
- А ты серьезно обещал мне его подарить?
- Если отстанете.
- Послушай, - сказал он, - просто чудо, что вы, Хогбены, так долго
оставались в тени.
- На том стоим.
- Должно быть, теория мутации верна! Вас надо обследовать. Это
же одно из крупнейших открытий после...
И пошел чесать в том же духе. Я мало что понял.
В конце концов я решил, что есть только два выхода, а после слов
шерифа Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет.
Не люблю скандалов.
- Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз уж вам так хочеся, -
сказал я. Оставите вы мою семью в покое?
Он вроде бы пообещал, правда нехотя. Но все же уступил и збожился
- я пригрозил, что иначе разбужу Крошку Сэма. Он-то, кнечно, хотел
повидать Крошку Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как
ни верти, не может Крошка Сэм поехать в НьЙорк. Он лежит в цистерне,
без нее ему становится худо.
Вообще, прохвессор остался мною доволен и уехал, когда я побещал
встретиться с ним на утро в городке. Но все же на душе у меня, по
правде сказать, было паскудно. Мне не доводилось еще нчевать под чужой
крышей после той заварушки в Старом Свете, когда нам пришлось в темпе
уносить ноги.
Мы тогда, помню, переехали в Голландию. Мамуля всегда была
неравнодушна к человеку, который помог нам выбраться из Лондона. В его
честь дала имя Крошке Сэму. А фамилию того человека я уж позабыл. Не
то Гвинн, не то Стюард, не то Пипин - у меня в голове все путается,
когда я вспоминаю то, что было до войны Севера с Югом.
Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел нвидимый,
и мамуля все злилась, подозревая, что он тянет маисовой больше, чем
положено. Но потом сменила гнев на милость и налила ему настоящего
виски. Все наказывали мне вести себя прилично.
- Этот прохвессор ужас до чего умный, - сказала мамуля. Все
прохвессора такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а не то я тебе
покажу, где раки зимуют.
- Буду паинькой, мамуля, - ответил я.
Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь
я-то его не мог видеть!
- Это чтобы ты лучше запомнил, - сказал он.
- Мы люди простые, - ворчал дядя Лес. - И нечего прыгать вше
головы, никогда это к добру не приводит.
- Я и не пробовал, честно! - сказал я. - Только я так счтаю...
- Не наделай бед! - пригрозила мамуля, и тут мы услышали, как в
мезонине дедуля заворочался. Порой дедуля не двигался недлями, но в тот
вечер он был прямо-таки живчик.
Мы, само-собой поднялись узнать, чего он хочет. Он заговорил о
прохвессоре.
- Чужак-то, а? - сказал дедуля. - Продувная бестия! Редкосные
губошлепы собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею
разумом! Один Сонк не без хитрости, да и то, прости меня, господи,
дурак дураком.
Я только поерзал на месте и что-то пробормотал, лишь бы не
смотреть дедуле в глаза - я этого не выношу. Но он на меня не оратил
внимания. Все бушевал:
- Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь Христова, да разве
ты запамятовал, что мы как огня стережемся Лондона и Амтердама, да и
Нью-Амстердама, из боязни дознания? Уж не хочешь ли ты попасть в
ярмарочные уроды? Хоть это и не самое страшное.
Дедуля у нас старейший и иногда вставляет в разговор ккие-то
допотопные словечки. Наверное, жаргон, к которому привынешь в юности,
прилипает на всю жизнь. Одного у дедули не отнмешь: ругается он лучше
всех, кого мне довелось послушать.
- Ерунда, - сказал я. - Я ведь хотел как лучше!
- Так он еще речет супротив, паршивый неслух! - возмутился
дедуля. Во всем виноват ты, ты и твоя родительница. Это вы пресчению
рода Хейли споспешествовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не
пожаловал.
- Он прохвессор, - сообщил я. - Звать его Томас Гэлбрейт.
- Сам знаю. Я прочитал его мысли через мозг Крошки Сэма. Опасный
человек. Все мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, и того мне
пришлось подкупить, дабы... не важно. Роджер был незурядный человек.
Внимайте же: никто из вас да не едет в Нью-Йорк. Стоит нам только
покинуть сию тихую заводь, стоит кому-то нами заинтересоваться - и мы
пропали. Вся их волчья стая вцепится и разорвет нас в клочья. А твои
безрассудные полеты, Лестер, помгут тебе как мертвому припарки - ты
внемлешь?
- Но что же нам делать? - спросила мамуля.
- Да чего там, - сказал папуля. - Я этого прохвессора угомню.
Спущу в цистерну, и дело с концом.
- И испортишь воду? - взвилась мамуля. - Попробуй только!
- Что за порочное племя вышло из моих чресел? - сказал дедля,
рассвирепев окончательно. - Ужли не обещали вы шерифу, что убийства
прекратятся... хотя бы на ближайшее время? Ужли и слово Хогбена -
ничто? Две святыни пронесли мы сквозь века - нашу тайну и честь
Хогбенов! Посмейте только умертвить этого Гэлбрейта - вы мне ответите!
Мы все побледнели. Крошка Сэм опять проснулся и захныкал.
- Что же теперь делать? - спросил дядя Лес.
- Наша великая тайна должна остаться нерушимой, - сказал ддуля. -
Поступайте как знаете, только без убийств. Я тоже обмогую сию
головоломку.
Тут он, казалось, заснул, хотя точно про него никогда ничего не
знаешь.
На другой день мы встретились с Гэлбрейтом в городке, как и
договорились, но еще раньше я столкнулся на улице с шерифом Эбенати,
который, завидев меня, зло сверкнул глазами.
- Лучше не нарывайся, Сонк, - сказал он. - Помни, я тебя
предупреждал.
Очень неудобно получилось.
Как бы там ни было, я увидел Гэлбрейта и рассказал ему, что дедуля
не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то обрадвался, но понял,
что тут уж ничего не поделаешь.
Его номер в отеле был забит научной дребеденью и мог напгать
всякого. Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто ничего в нем не
менял. Он стал меня переубеждать.
- Ничего не выйдет, - отрезал я. - Нас от этих гор не оттщишь.
Вчера я брякнул сдуру, никого не спросясь, вот и все.
- Послушай, Сонк, - сказал он. - Я расспрашивал в городке о
Хогбенах, но почти ничего не узнал. Люди здесь скрытные. Но все равно,
их свидетельство было бы только лишним подтверждением. Я не
сомневаюсь, что наши теории верны. Ты и вся твоя семья мутаты, вас надо
обследовать!
- Никакие мы не мутанты, - ответил я. - Вечно ученые обзывют нас
какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...
- Ч т о ? ! - вскрикнул Гэлбрейт. - Что ты сказал?
- Ээ... издольщик один из соседнего графства, - тут же опонился я,
но видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по
номеру.
- Бесполезно, - сказал он. - Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я
попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обслдовать во
славу науки и ради прогресса человечества.
- Этого еще не хватало, - ответил я. - Воображаю, что полчится.
Выставите нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет.
Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.
- Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие прборы? -
Он махнул рукой в сторону ружья. - Как же оно работает? - спросил он ни
с того ни с сего.
- Да не знаю я... смастерили, и дело с концом. Послушайте,
прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой бде. Так
говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
- Что ж, допустим... а ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
- Не будет комиссии?
- Посмотрим.
- Нет, сэр. Не стану...
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
- Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше
метопребывание в тайне.
- А я то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
- А-а, да, - спохватился Гэлбрейт. - Естественно, знают. Но про
вас там ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда ддуля
стер бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считатся.
Поэтому я сказал: "Ладно уж", - и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги
поплыли перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
- Сколько лет твоему дедушке?
- Понятия не имею.
- Гомункулы, кхм... говоришь, он когда-то был рудокопом?
- Да не он, его отец, - сказал я. - На оловянных копях в Аглии.
Только дедуля говорит, что в то время она называлась Бритния. На
них тогда еще навели колдовскую чуму. Пришлось звать лкарей...
Друнов? Друдов?
- Друидов?
- Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем,
рудокопы мерли, как мухи, по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
- А что за чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвесор
страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о
радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.
- Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! -
говорит, а у самого глаза и зубы разгорелись. - Твой дед родился
мутантом! Гены и хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь
вы, наверно, сверхлюди!
- Нет уж, - возразил я. - Мы Хогбены. Только и всего.
- Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья... э э... со
странностями?
- Эй, легче на поворотах! - пригрозил я.
- В смысле - все ли умеют летать?
- Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас
золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
- Защитная маскировка, - подхватил Гэлбрейт. - На фоне коной
социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В
современном цивилизованном обществе вам было бы так же трудно утаиться,
как шилу в мешке. А здесь, в глуши, вы практически нвидимы.
- Только папуля, - уточнил я.
- О боже, - вздохнул он. - Скрывать такие невероятные прродные
способности... представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понрвился его
взгляд.
- Чудеса, - повторял он. - Все равно, что лампу Алладина найти.
- Хорошо бы вы от нас отвязались, - говорю. - Вы и ваша кмиссия.
- Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим
самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле,
поможешь мне. Согласен?
- Не-а, - ответил я.
- Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, - сказал он
злорадно.
Я призадумался.
- Ну, - сказал я наконец, - чего вы хотите?
- Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не поностью
охватил перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я
такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я
рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору вовсе глупо.
Вот я и подобрался будто ненароком к ружью и кое что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но если бы Гэлбрейт спросил, почему я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог
ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка
сработает как надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и зметил
меня.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут
мудрили с батарейками. Вот сейчас испытайте.
- Здесь? - возмутился он. - Я не хочу возмещать убытки. Ипытывать
надо в безопасных условиях.
- Видите вон там на крыше флюгер? - я показал пальцем. - Никто
не пострадает, если мы в него прицелимся. Можете испытвать, не отходя
от окна.
- Это... это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся
испытать ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко
вздохнул, подошел к окну и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то
его давно приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через
дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, цлясь во
флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздася ужасающий
грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое
столпотворение, что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я
и сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати.
А с шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники
наготове; он отвел душу, изругав прохвессора последними словами.
- Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь
все сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
- Сонк! - вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он,
конечно, увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрлял из
ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а
я, неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти
все прижимали руки к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
- Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились из окна,
и тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз
сказать, будто вы не понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не
удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что
Гэлбрейт ученый. Так вот, получился скандал, люди доикались, кто
виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать
Гэлбрейта. Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку.
На улицу вышел пастор посмотреть церковные окна - они его
озадачили. Стекла были разноцветные, и пастор никак не мог пнять, с
чего это они вдруг расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных
стеклах есть золото - его добавляют, чтобы получить краный тон.
В конце-концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было
видеть. Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
- Все Сонк Хогбен, - повторял прохвессор. - Поверьте, это он
перестроил проектор!
- Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами. Ой! -
Он схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее! Толпа
настроена серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной
боли.
Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что
сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
- Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечром
позвоню в институт, там за меня поручатся.
Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувстввал, что
у него на уме.
- Вы избавите от зубной боли меня и всех остальных тоже, а не то я
открою двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел
прикладывать к щеке пузырь со льдом. Я прокрался обратно в коридор и
стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал. Я подождал, пока он не кончит
ругать меня на все корки. Напустил на себя глупый вид.
- Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
- Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он остановился. -
Погоди. Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... что это?
Я осмотрел ружье. Говорю:
- Кажется, я знаю, где напорол. Оно теперь настроено на злото, и
все золото в городе испускает тепловые лучи или что то в этом роде.
- Наведенная избирательная радиоактивность, - пробормотал Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай. Вся эта толпа... у вас когда-нибудь
линчуют?
- Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже
позади, так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу
переправить вас к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.
- Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я
вызову из Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в
глаза.
- Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так, что она в
два счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связвали нас,
Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я
пойду в ваш отель и налажу все как следует, а птом вы соберете тех, кто
мается с зубами, и спустите курок.
- Но... да, но...
Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце
концов я плюнул и ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт
уславливается с шерифом.
Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и
рассядутся в мерии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружем, и тот
попробует всех вылечить.
- Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
- Я... вполне уверен, что прекратится.
Эбернати уловил его нерешительность.
- Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
Видно, никто никому не доверял.
Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье. И тут я ппал в
переплет. Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть
подростком.
Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду остваться
невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освился. Главное,
теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно
дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.
Я поднялся на крышу и мысленно окликнул Крошку Сэма. Когда
настроился на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Неного
погодя с неба спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес
папулю. Папуля ругался: они насилу увернулись от коршуна.
- Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
- У городских сегодня своих хлопот полон рот, - ответил я. - Мне
нужна помощь. Прохвессор обещал одно, а сам затевает напутить сюда
комиссию и всех нас обследовать.
- В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля. - Нельзя
же кокнуть этого типа. Дедуля запретил.
Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет
легче легкого.
Потом мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и
заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с
пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на
Эбернати ружье. Все прошло без сучка, без задоринки. Гэлбрейт спустил
курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света, и все. Да еще шериф
открыл рот и сглотнул слюну.
- Ваша правда! Зуб не болит!
Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плну.
- Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говрил.
- Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не
поздоровится.
Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхвтил меня
и полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили.
Вскоре мы расположились у одного из окон мерии и стали наблюдать.
Таких страстей я еще не видел, если не считать лондонской чумы.
Зал был битком набит, люди катались от боли, стонали и вли. Вошел
Эбернати с прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще
громче. Гэлбрейт установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф
снова вытащил пистолет, велел всем замолчать и обещал, что сейчас у
всех зубная боль пройдет.
Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я то
следил внимательно. Папуля,- конечно, невидимый - вносил кое-какие
поправки. Я ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к
чему. И вот он скоренько наладил ружье как надо.
А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил
курок, из ружья вылетели кольца света - на этот раз желтые. Я попросил
папулю выбрать такую дальность, чтобы за пределами мерии никого не
задело. Но внутри... что ж, зубная-то боль у них прола. Ведь не может
человек страдать от золотой пломбы, если никкой пломбы у него и в
помине нет.
Теперь ружье было налажено так, что действовало на все нежвое.
Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть
люстры. Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось.
У колченогого Джеффа пропала не только деревянная нога, но и
стеклянный глаз. У кого были вставные зубы, ни одного не остлось.
Многих словно наголо обрили. И платья ни на ком я не видел. Ботинки
ведь неживые, как и брюки, рубашки, юбки. В два счета все в зале
оказались в чем мать родила. Но это уже пустяк, зубы-то у них
перестали болеть, верно?
Часом позже мы сидели дома - все, кроме дяди Леса, как вдруг
открывается дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, прохвесор. Вид
у Гэлбрейта был самый жалкий. Он опустился на пол, тяжло, с хрипом,
дыша и тревожно поглядывая на дверь.
- Занятная история, - сказал дядя Лес. - Лечу это я над ораиной
городка, и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним целая толпа, и все
замотаны в простыни. Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему
хотелось.
И мне подмигнул.
- О-о-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-а-х! Они сюда идут?
Мамуля подошла к двери.
- Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру
это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
- Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь!
Все из за тебя!
- Чушь, - говорю.
- Прячь, иначе пожалеешь! - завизжал Гэлбрейт. - я... я взову сюда
комиссию.
- Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем, обещаете забыть
о комиссии и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
- Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
- Как, дедуля? - спросил я.
С секунду он прислушивался к Крошке Сэму.
- Прохвост лукавит, - сказал он вскоре. - Желает всенепрменно
вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
- Может, не стоит его прятать?
- Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово больше не
убивать. А укрыть беглеца от преследователей, право же, дело благое.
Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по
лестнице. Гэлбрейт стоял у двери и смотрел, как в гору взбирются
факелы.
Он в меня так и вцепился.
- Сонк! Если ты меня не спрячешь...
- Спрячу, - ответил я. - Пшли.
Отвели мы его в подвал...
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы
прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и
дедуля на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой,
толпа не нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо урыли, как и
обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле
катается. Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из
бутылки, где он хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!
нераспознанной и...
Мы Хогбены - других таких нет. Чудак прохвессор из большого
города мог бы это знать, но он разлетелся к нам однажды незваный, так
что теперь, по-моему, пусть пеняет на себя.
В Кентукки вежливые люди занимаются своими делами и не суют нос,
куда их не просят.
Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих
пор не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось - с Рейфа Хейли,
он крутился возле сарая да вынюхивал, чем там панет, в оконце, -
норовил поглядеть на Крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у
Крошки Сэма три головы или еще кой-что похже.
Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы!
Слыханное ли дело, сами посудите? Когда у Крошки Сэма всего-насего две
головы, больше сроду не было.
Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли.
Я же говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет.
Соединили сухие батареи с какими-то катушками, проводми и прочей
дребеденью, и эта штука как нельзя лучше прошила Рефа с братьями
насквозь.
В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли настпила
мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и
сказал, что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не
узнала. Я пропустил это мимо ушей. Но, видно, ккой-нибудь чертов
янки-репортеришка жареное учуял, потому как вскорости заявился к нам
высокий, толстый, серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.
Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых
зубов.
- Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк,
господин хороший, - только и сказал он. - Нас Барнум самолично
приглашал, и то мы наотрез отказались. Верно, Сонк?
- Точно, - подтвердил я. - Не доверял я Финеасу. Он обозвал Крошку
Сэма уродом, надо же!
Высокий и важный дядька прохвессор Томас Гэлбрейт посмотрел на
меня.
- Сколько тебе лет, сынок? - спросил он.
- Я вам не сынок, - ответил я. - И лет своих не считал.
- На вид тебе не больше восемнадцати, - сказал он, - хоть ты и
рослый. Ты не можешь помнить Барнума.
- А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
- Никакого отношения к цирку я не имею, - продолжал Гэлбрейт. - Я
биогенетик.
Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел унать, что
тут смешного.
- Такого слова и на свете-то нет, - сказала мамуля.
Но тут Крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь
затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что
случилось.
- Это Крошка Сэм, - объяснил я. - Мамуля его успокаивает. Он уже
перестал.
- Это ультразвук, - буркнул прохвессор. - Что такое "Крошка Сэм" -
коротковолновый передатчик?
- Крошка Сэм - младенец, - ответил я коротко. - Не смейте его
обзывать всякими именами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
- Я у ученый, - сказал он. - Наш институт изучает евгенику, и мы
располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучали они непрадоподобно. По
теории одного из наших сотрудников... - он приостновился и в упор
посмотрел на дядю Леса.
- Вы действительно умеете летать? - спросил он.
Ну, об этом то мы не любим распространяться. Проповедник дал нам
хороший нагоняй. Однажды дядя Лес назюзюкался и взмыл над грами. До
одури напугал охотников на медведей. Да и в библии нет такого, что
людям положено летать. Обычно дядя Лес делает это иподтишка, когда
никто не видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и прмычал:
- Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти
новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали: между нами, они
вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
Но тут с чужих слов есть свидетельства о массе не обычных качеств,
присущих вашей семье. Умение летать только одно из них. я знаю,
теоретически это невозможно если не говорить о самолетах, но...
- Хватит трепаться!
- В состав мази средневековых ведьм входил аконит, дающий иллюзию
полета, разумеется, совершенно субъективную.
- Перестанете вы нудить? - взбешенного дядю Леса прорвало, я так
понимаю, от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел.
Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шлпу и скорчил рожу
прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не
видели.
Я тоже взбесился.
- По какому праву вы к нам пристаете? - сказал я. - Дождтесь,
что дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно.
Мы папулю в глаза не видели, с тех пор как тут крутися один тип из
города. Налоговый инспектор, кажется.
Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растеряный. Я
дал ему выпить, и он спросил про папулю.
- Да папуля где то здесь, - ответил я. - Только его теперь не
увидишь. Он говорит, что так ему больше нравится.
- Ага, - сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. - О господи.
Сколько, говоришь, тебе лет?
- А я про это ничего не говорю.
- Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
- Что толку запоминать? - только голову себе зря забиваешь.
- Фантастика, - сказал Гэлбрейт. - Не ожидал, что отошлю в
институт такой отчет.
- Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, - сказал я. - Уежайте
отсюда и оставьте нас в покое.
- Но помилуйте! - он выглянул за перила крыльца и заинтерсовался
ружьем. - Это еще что?
- Такая штука, - ответил я.
- Что она делает?
- Всякие штуки, - ответил я.
- Угу. Посмотреть можно?
- Пожалуйста, - ответил я. Да я вам отдам эту хреновину, толко бы
вы отсюда уехали.
Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со
мной), велел мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Венулся
прохвессор.
- Потрясающе! - говорит. - Я кое что смыслю в электронике, и, по
моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
- Чего-чего? - отвечаю. - Она дырки делает.
- Стрелять патронами она никак не может. В казенной части у нее
две линзы вместо... как, говоришь, она действует?
- Откуда я знаю.
- Это ты сделал?
- Мы с мамулей.
Он давай сыпать вопросами.
- Откуда я знаю, - говорю. - Беда с ружьями в том, что их надо
каждый раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему,
чтобы его никогда не заряжать. И верно, не приходится.
- А ты серьезно обещал мне его подарить?
- Если отстанете.
- Послушай, - сказал он, - просто чудо, что вы, Хогбены, так долго
оставались в тени.
- На том стоим.
- Должно быть, теория мутации верна! Вас надо обследовать. Это
же одно из крупнейших открытий после...
И пошел чесать в том же духе. Я мало что понял.
В конце концов я решил, что есть только два выхода, а после слов
шерифа Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет.
Не люблю скандалов.
- Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз уж вам так хочеся, -
сказал я. Оставите вы мою семью в покое?
Он вроде бы пообещал, правда нехотя. Но все же уступил и збожился
- я пригрозил, что иначе разбужу Крошку Сэма. Он-то, кнечно, хотел
повидать Крошку Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как
ни верти, не может Крошка Сэм поехать в НьЙорк. Он лежит в цистерне,
без нее ему становится худо.
Вообще, прохвессор остался мною доволен и уехал, когда я побещал
встретиться с ним на утро в городке. Но все же на душе у меня, по
правде сказать, было паскудно. Мне не доводилось еще нчевать под чужой
крышей после той заварушки в Старом Свете, когда нам пришлось в темпе
уносить ноги.
Мы тогда, помню, переехали в Голландию. Мамуля всегда была
неравнодушна к человеку, который помог нам выбраться из Лондона. В его
честь дала имя Крошке Сэму. А фамилию того человека я уж позабыл. Не
то Гвинн, не то Стюард, не то Пипин - у меня в голове все путается,
когда я вспоминаю то, что было до войны Севера с Югом.
Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел нвидимый,
и мамуля все злилась, подозревая, что он тянет маисовой больше, чем
положено. Но потом сменила гнев на милость и налила ему настоящего
виски. Все наказывали мне вести себя прилично.
- Этот прохвессор ужас до чего умный, - сказала мамуля. Все
прохвессора такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а не то я тебе
покажу, где раки зимуют.
- Буду паинькой, мамуля, - ответил я.
Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь
я-то его не мог видеть!
- Это чтобы ты лучше запомнил, - сказал он.
- Мы люди простые, - ворчал дядя Лес. - И нечего прыгать вше
головы, никогда это к добру не приводит.
- Я и не пробовал, честно! - сказал я. - Только я так счтаю...
- Не наделай бед! - пригрозила мамуля, и тут мы услышали, как в
мезонине дедуля заворочался. Порой дедуля не двигался недлями, но в тот
вечер он был прямо-таки живчик.
Мы, само-собой поднялись узнать, чего он хочет. Он заговорил о
прохвессоре.
- Чужак-то, а? - сказал дедуля. - Продувная бестия! Редкосные
губошлепы собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею
разумом! Один Сонк не без хитрости, да и то, прости меня, господи,
дурак дураком.
Я только поерзал на месте и что-то пробормотал, лишь бы не
смотреть дедуле в глаза - я этого не выношу. Но он на меня не оратил
внимания. Все бушевал:
- Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь Христова, да разве
ты запамятовал, что мы как огня стережемся Лондона и Амтердама, да и
Нью-Амстердама, из боязни дознания? Уж не хочешь ли ты попасть в
ярмарочные уроды? Хоть это и не самое страшное.
Дедуля у нас старейший и иногда вставляет в разговор ккие-то
допотопные словечки. Наверное, жаргон, к которому привынешь в юности,
прилипает на всю жизнь. Одного у дедули не отнмешь: ругается он лучше
всех, кого мне довелось послушать.
- Ерунда, - сказал я. - Я ведь хотел как лучше!
- Так он еще речет супротив, паршивый неслух! - возмутился
дедуля. Во всем виноват ты, ты и твоя родительница. Это вы пресчению
рода Хейли споспешествовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не
пожаловал.
- Он прохвессор, - сообщил я. - Звать его Томас Гэлбрейт.
- Сам знаю. Я прочитал его мысли через мозг Крошки Сэма. Опасный
человек. Все мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, и того мне
пришлось подкупить, дабы... не важно. Роджер был незурядный человек.
Внимайте же: никто из вас да не едет в Нью-Йорк. Стоит нам только
покинуть сию тихую заводь, стоит кому-то нами заинтересоваться - и мы
пропали. Вся их волчья стая вцепится и разорвет нас в клочья. А твои
безрассудные полеты, Лестер, помгут тебе как мертвому припарки - ты
внемлешь?
- Но что же нам делать? - спросила мамуля.
- Да чего там, - сказал папуля. - Я этого прохвессора угомню.
Спущу в цистерну, и дело с концом.
- И испортишь воду? - взвилась мамуля. - Попробуй только!
- Что за порочное племя вышло из моих чресел? - сказал дедля,
рассвирепев окончательно. - Ужли не обещали вы шерифу, что убийства
прекратятся... хотя бы на ближайшее время? Ужли и слово Хогбена -
ничто? Две святыни пронесли мы сквозь века - нашу тайну и честь
Хогбенов! Посмейте только умертвить этого Гэлбрейта - вы мне ответите!
Мы все побледнели. Крошка Сэм опять проснулся и захныкал.
- Что же теперь делать? - спросил дядя Лес.
- Наша великая тайна должна остаться нерушимой, - сказал ддуля. -
Поступайте как знаете, только без убийств. Я тоже обмогую сию
головоломку.
Тут он, казалось, заснул, хотя точно про него никогда ничего не
знаешь.
На другой день мы встретились с Гэлбрейтом в городке, как и
договорились, но еще раньше я столкнулся на улице с шерифом Эбенати,
который, завидев меня, зло сверкнул глазами.
- Лучше не нарывайся, Сонк, - сказал он. - Помни, я тебя
предупреждал.
Очень неудобно получилось.
Как бы там ни было, я увидел Гэлбрейта и рассказал ему, что дедуля
не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то обрадвался, но понял,
что тут уж ничего не поделаешь.
Его номер в отеле был забит научной дребеденью и мог напгать
всякого. Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто ничего в нем не
менял. Он стал меня переубеждать.
- Ничего не выйдет, - отрезал я. - Нас от этих гор не оттщишь.
Вчера я брякнул сдуру, никого не спросясь, вот и все.
- Послушай, Сонк, - сказал он. - Я расспрашивал в городке о
Хогбенах, но почти ничего не узнал. Люди здесь скрытные. Но все равно,
их свидетельство было бы только лишним подтверждением. Я не
сомневаюсь, что наши теории верны. Ты и вся твоя семья мутаты, вас надо
обследовать!
- Никакие мы не мутанты, - ответил я. - Вечно ученые обзывют нас
какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...
- Ч т о ? ! - вскрикнул Гэлбрейт. - Что ты сказал?
- Ээ... издольщик один из соседнего графства, - тут же опонился я,
но видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по
номеру.
- Бесполезно, - сказал он. - Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я
попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обслдовать во
славу науки и ради прогресса человечества.
- Этого еще не хватало, - ответил я. - Воображаю, что полчится.
Выставите нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет.
Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.
- Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие прборы? -
Он махнул рукой в сторону ружья. - Как же оно работает? - спросил он ни
с того ни с сего.
- Да не знаю я... смастерили, и дело с концом. Послушайте,
прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой бде. Так
говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
- Что ж, допустим... а ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
- Не будет комиссии?
- Посмотрим.
- Нет, сэр. Не стану...
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
- Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше
метопребывание в тайне.
- А я то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
- А-а, да, - спохватился Гэлбрейт. - Естественно, знают. Но про
вас там ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда ддуля
стер бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считатся.
Поэтому я сказал: "Ладно уж", - и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги
поплыли перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
- Сколько лет твоему дедушке?
- Понятия не имею.
- Гомункулы, кхм... говоришь, он когда-то был рудокопом?
- Да не он, его отец, - сказал я. - На оловянных копях в Аглии.
Только дедуля говорит, что в то время она называлась Бритния. На
них тогда еще навели колдовскую чуму. Пришлось звать лкарей...
Друнов? Друдов?
- Друидов?
- Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем,
рудокопы мерли, как мухи, по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
- А что за чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвесор
страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о
радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.
- Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! -
говорит, а у самого глаза и зубы разгорелись. - Твой дед родился
мутантом! Гены и хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь
вы, наверно, сверхлюди!
- Нет уж, - возразил я. - Мы Хогбены. Только и всего.
- Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья... э э... со
странностями?
- Эй, легче на поворотах! - пригрозил я.
- В смысле - все ли умеют летать?
- Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас
золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
- Защитная маскировка, - подхватил Гэлбрейт. - На фоне коной
социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В
современном цивилизованном обществе вам было бы так же трудно утаиться,
как шилу в мешке. А здесь, в глуши, вы практически нвидимы.
- Только папуля, - уточнил я.
- О боже, - вздохнул он. - Скрывать такие невероятные прродные
способности... представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понрвился его
взгляд.
- Чудеса, - повторял он. - Все равно, что лампу Алладина найти.
- Хорошо бы вы от нас отвязались, - говорю. - Вы и ваша кмиссия.
- Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим
самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле,
поможешь мне. Согласен?
- Не-а, - ответил я.
- Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, - сказал он
злорадно.
Я призадумался.
- Ну, - сказал я наконец, - чего вы хотите?
- Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не поностью
охватил перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я
такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я
рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору вовсе глупо.
Вот я и подобрался будто ненароком к ружью и кое что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но если бы Гэлбрейт спросил, почему я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог
ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка
сработает как надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и зметил
меня.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут
мудрили с батарейками. Вот сейчас испытайте.
- Здесь? - возмутился он. - Я не хочу возмещать убытки. Ипытывать
надо в безопасных условиях.
- Видите вон там на крыше флюгер? - я показал пальцем. - Никто
не пострадает, если мы в него прицелимся. Можете испытвать, не отходя
от окна.
- Это... это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся
испытать ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко
вздохнул, подошел к окну и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то
его давно приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через
дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, цлясь во
флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздася ужасающий
грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое
столпотворение, что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я
и сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати.
А с шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники
наготове; он отвел душу, изругав прохвессора последними словами.
- Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь
все сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
- Сонк! - вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он,
конечно, увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрлял из
ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а
я, неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти
все прижимали руки к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
- Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились из окна,
и тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз
сказать, будто вы не понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не
удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что
Гэлбрейт ученый. Так вот, получился скандал, люди доикались, кто
виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать
Гэлбрейта. Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку.
На улицу вышел пастор посмотреть церковные окна - они его
озадачили. Стекла были разноцветные, и пастор никак не мог пнять, с
чего это они вдруг расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных
стеклах есть золото - его добавляют, чтобы получить краный тон.
В конце-концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было
видеть. Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
- Все Сонк Хогбен, - повторял прохвессор. - Поверьте, это он
перестроил проектор!
- Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами. Ой! -
Он схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее! Толпа
настроена серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной
боли.
Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что
сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
- Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечром
позвоню в институт, там за меня поручатся.
Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувстввал, что
у него на уме.
- Вы избавите от зубной боли меня и всех остальных тоже, а не то я
открою двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел
прикладывать к щеке пузырь со льдом. Я прокрался обратно в коридор и
стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал. Я подождал, пока он не кончит
ругать меня на все корки. Напустил на себя глупый вид.
- Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
- Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он остановился. -
Погоди. Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... что это?
Я осмотрел ружье. Говорю:
- Кажется, я знаю, где напорол. Оно теперь настроено на злото, и
все золото в городе испускает тепловые лучи или что то в этом роде.
- Наведенная избирательная радиоактивность, - пробормотал Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай. Вся эта толпа... у вас когда-нибудь
линчуют?
- Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже
позади, так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу
переправить вас к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.
- Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я
вызову из Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в
глаза.
- Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так, что она в
два счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связвали нас,
Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я
пойду в ваш отель и налажу все как следует, а птом вы соберете тех, кто
мается с зубами, и спустите курок.
- Но... да, но...
Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце
концов я плюнул и ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт
уславливается с шерифом.
Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и
рассядутся в мерии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружем, и тот
попробует всех вылечить.
- Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
- Я... вполне уверен, что прекратится.
Эбернати уловил его нерешительность.
- Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
Видно, никто никому не доверял.
Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье. И тут я ппал в
переплет. Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть
подростком.
Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду остваться
невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освился. Главное,
теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно
дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.
Я поднялся на крышу и мысленно окликнул Крошку Сэма. Когда
настроился на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Неного
погодя с неба спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес
папулю. Папуля ругался: они насилу увернулись от коршуна.
- Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
- У городских сегодня своих хлопот полон рот, - ответил я. - Мне
нужна помощь. Прохвессор обещал одно, а сам затевает напутить сюда
комиссию и всех нас обследовать.
- В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля. - Нельзя
же кокнуть этого типа. Дедуля запретил.
Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет
легче легкого.
Потом мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и
заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с
пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на
Эбернати ружье. Все прошло без сучка, без задоринки. Гэлбрейт спустил
курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света, и все. Да еще шериф
открыл рот и сглотнул слюну.
- Ваша правда! Зуб не болит!
Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плну.
- Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говрил.
- Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не
поздоровится.
Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхвтил меня
и полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили.
Вскоре мы расположились у одного из окон мерии и стали наблюдать.
Таких страстей я еще не видел, если не считать лондонской чумы.
Зал был битком набит, люди катались от боли, стонали и вли. Вошел
Эбернати с прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще
громче. Гэлбрейт установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф
снова вытащил пистолет, велел всем замолчать и обещал, что сейчас у
всех зубная боль пройдет.
Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я то
следил внимательно. Папуля,- конечно, невидимый - вносил кое-какие
поправки. Я ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к
чему. И вот он скоренько наладил ружье как надо.
А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил
курок, из ружья вылетели кольца света - на этот раз желтые. Я попросил
папулю выбрать такую дальность, чтобы за пределами мерии никого не
задело. Но внутри... что ж, зубная-то боль у них прола. Ведь не может
человек страдать от золотой пломбы, если никкой пломбы у него и в
помине нет.
Теперь ружье было налажено так, что действовало на все нежвое.
Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть
люстры. Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось.
У колченогого Джеффа пропала не только деревянная нога, но и
стеклянный глаз. У кого были вставные зубы, ни одного не остлось.
Многих словно наголо обрили. И платья ни на ком я не видел. Ботинки
ведь неживые, как и брюки, рубашки, юбки. В два счета все в зале
оказались в чем мать родила. Но это уже пустяк, зубы-то у них
перестали болеть, верно?
Часом позже мы сидели дома - все, кроме дяди Леса, как вдруг
открывается дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, прохвесор. Вид
у Гэлбрейта был самый жалкий. Он опустился на пол, тяжло, с хрипом,
дыша и тревожно поглядывая на дверь.
- Занятная история, - сказал дядя Лес. - Лечу это я над ораиной
городка, и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним целая толпа, и все
замотаны в простыни. Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему
хотелось.
И мне подмигнул.
- О-о-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-а-х! Они сюда идут?
Мамуля подошла к двери.
- Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру
это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
- Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь!
Все из за тебя!
- Чушь, - говорю.
- Прячь, иначе пожалеешь! - завизжал Гэлбрейт. - я... я взову сюда
комиссию.
- Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем, обещаете забыть
о комиссии и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
- Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
- Как, дедуля? - спросил я.
С секунду он прислушивался к Крошке Сэму.
- Прохвост лукавит, - сказал он вскоре. - Желает всенепрменно
вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
- Может, не стоит его прятать?
- Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово больше не
убивать. А укрыть беглеца от преследователей, право же, дело благое.
Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по
лестнице. Гэлбрейт стоял у двери и смотрел, как в гору взбирются
факелы.
Он в меня так и вцепился.
- Сонк! Если ты меня не спрячешь...
- Спрячу, - ответил я. - Пшли.
Отвели мы его в подвал...
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы
прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и
дедуля на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой,
толпа не нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо урыли, как и
обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле
катается. Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из
бутылки, где он хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!