Позаботившись обо всем, Гэллегер вышел из дома. Дул холодный осенний ветер, обрывая сухие листья с деревьев. Пролетело несколько воздушных аэротакси, но Гэллегер остановил наземное, желая знать, как они поедут. У него было смутное предчувствие, что звонок Максу Каффу даст ему немного. С таким типом нужно держать ухо востро, особенно если он может «усиливать нажим»…
   — Куда едем?
   — Клуб «Аплифт». Знаете, где это?
   — Нет, — ответил водитель, — но сейчас узнаю. — Он нажал клавишу информатора на приборной доске. — В городе, но довольно далеко.
   — Вот и хорошо, — сказал Гэллегер и откинулся на сиденье, погрузившись в мрачные мысли.
   Почему все клиенты были такими неуловимыми? Как правило призраки не пользовались его услугами, однако Толстячок оставался лицом без фамилии, просто лицом, совершенно не знакомым Гэллегеру. А кто такой Дж.У. вообще неизвестно. Только Делл Хоппер обрел реальную форму, и Гэллегер очень жалел об этом — повестка в суд лежала у него в кармане.
   «Мне нужно выпить, — сказал сам себе Гэллегер. — Вот и все дела. Я давненько не был пьян. Во всяком случае, по моим меркам».
   Через некоторое время такси остановилось у здания, которое когда-то было особняком из кирпича и стекла. Заброшенное, теперь оно выглядело довольно мрачно. Гэллегер вышел из машины, расплатился с водителем и подошел к дому. Небольшая вывеска извещала, что это и есть клуб «Аплифт». Поскольку звонка не было, Гэллегер просто открыл дверь и вошел.
   И тут же ноздри его заходили ходуном, как у боевого коня, почуявшего запах пороха. Здесь пили. Ведомый инстинктом почтового голубя Гэллегер направился прямо к бару, расположенному у стены зала, наполненного стульями, столами и людьми. Какой-то человек с печальным лицом и в шляпе играл в углу на электрическом бильярде. Когда Гэллегер подошел, печальный мужчина посмотрел на него и преградил путь.
   — Ищешь кого-то? — буркнул он.
   — Ага, — ответил Гэллегер. — Макса Каффа. Мне сказали, будто он здесь.
   — Минуточку, — сказал печальный тип. — Что тебе от него нужно?
   — Мне нужен Толстячок, — с ходу ляпнул Гэллегер.
   Холодные глаза внимательно изучали его.
   — Кто?
   — Ты его не знаешь. Но Макс знает.
   — Макс хочет тебя видеть?
   — Конечно.
   — Ну ладно, — с сомнением произнес печальный тип. — Макс в «Трех Звездах», у него сегодня обход баров. Если он начнет…
   — «Три Звезды»? А где это?
   — Брод-авеню, четырнадцать.
   — Спасибо, — сказал Гэллегер и вышел, окинув бар тоскливым взглядом. Еще не время. Сначала дела — потом все прочее.
   «Три Звезды» оказались обычным притоном, где на стенах демонстрировали веселые фильмы. Были они стереоскопическими и довольно гнусными. Задумчиво посмотрев на экран, Гэллегер обвел взглядом гостей. Их было немного. Внимание его привлек сидящий у одного конца бара мощный тип с гарденией в бутоньерке и крикливым бриллиантом на пальце. Гэллегер подошел к нему.
   — Мистер Кафф?
   — Да, — ответил мужчина, поворачиваясь на стуле, как Юпитер вокруг своей оси. Слегка покачиваясь, он уставился на Гэллегера.
   — А ты кто такой?
   — Я…
   — Впрочем, неважно, — подмигнул Кафф. — Никогда после работы не говори, как тебя зовут на самом деле. Прячешься, да?
   — Что?
   — Я это с первого взгляда узнаю. Ты… ты… — Кафф наклонился вперед, принюхиваясь. — Ты пил!
   — Пил, — горько ответил Гэллегер.
   — Ну так выпей и со мной, — предложил Кафф. — Я уже дошел до «Д» — дайкири. Тим! — заорал он. — Еще один дайкири для моего друга! Одна нога здесь, другая там. И подумай о «Е».
   Гэллегер скользнул на стул рядом с Каффом и пригляделся к своему собеседнику. Советник был в немалом подпитии.
   — Да, — сказал Кафф, — лучше всего пить по алфавиту. Начинаешь с «А» — абсента, а потом по порядку — бренди, виски, голдвассер, дайкири…
   — А потом?
   — Разумеется «Е», — с легким удивлением заметил Кафф. — Egri Burgundi. О, вот и дайкири для тебя. Поехали!
   Выпили.
   — Послушайте, — сказал Гэллегер. — Мне нужно поговорить с вами о Толстячке.
   — О ком?
   — О Толстячке, — сказал Гэллегер, многозначительно подмигнув. — Ну, вы знаете. Нажим, устав… знаете?
   — Ах, о нем! — Кафф вдруг расхохотался. — Толстячок, да? Это хорошо. Это очень хорошо. Это ему подходит.
   — А разве его зовут не похоже? — хитро спросил Гэллегер.
   — Ничуть! Толстячок, надо же!
   — Его фамилия через «е» или «и»?
   — И то и другое, — ответил Кафф. — Тим, где эгри? А, уже готов? Ну, вздрогнули, старик!
   Гэллегер прикончил дайкири и занялся эгри. Что делать теперь?
   — Ну, так что с Толстячком? — рискнул спросить Гэллегер.
   — Никогда не отвечаю на вопросы, — ответил Кафф, неожиданно трезвея. Он недоверчиво уставился на Гэллегера — А ты наш? Что-то я тебя не знаю.
   — Я из Питсбурга. Мне велели прийти в клуб, когда приеду.
   — Что-то тут не так, — заметил Кафф. — Ну, да неважно. Я закончил пару дел и веселюсь.
   На «Ж» они выпили «желтый шар», на «3» — «зеленого дьявола».
   — Теперь истерн, — довольно сказал Кафф. — Его подают только в этом баре, а потом приходится пропускать буквы. Я не знаю ничего на «К».
   — Клойстеркеллер, — заплетающимся языком подсказал Гэллегер.
   — Кло… как? Что это такое? Тим! — позвал Кафф бармена. — Есть у тебя клойстеркеллер?
   — Нет, сэр, — ответил Тим.
   — Тогда поищем, где есть. А ты молодец, старина. Пошли вместе, ты мне нужен.
   Гэллегер послушно пошел за ним. Поскольку Кафф не желал говорить о Толстячке, нужно было завоевать его доверие, и лучшим способом было пить вместе с ним. К сожалению, алфавитная попойка оказалась нелегким делом. Гэллегер был уже на грани, а жажда Каффа все еще не была утолена.
   — «Л»? Что у нас на «Л»?
   — Лакрима Кристи. Или либфраумилх.
   — О боже!
   Некоторое облегчение доставило возвращение к мартини, но после ореховой у Гэллегера закружилась голова. На «Р» он предложил рислинг, но Кафф не хотел о нем и слышать.
   — Тогда рисовую водку.
   — Хорошо. Рисовую… эй! Ого, да ведь мы пропустили «Н»! Придется возвращаться к «А»!
   С большим трудом Гэллегер уговорил его не делать этого; Каффа явно очаровало экзотическое название: нг га по. Затем они продолжили путешествие по алфавиту: сакэ, текила, «уникум», флип, хеннесси.
   — «Ч»?
   Сквозь пары алкоголя они посмотрели друг на друга. Гэллегер пожал плечами и огляделся. «Интересно, как мы попали в этот роскошный клубный кабинет? Одно ясно, это не „Аплифт“.
   — «Ч», — настаивал Кафф. — Ну же, не подведи, старина!
   — Пшени-Ч-ная, — осенило Гэллегера.
   — Здорово! Осталось совсем немного. «Ш» — шартрез… а что там после «Ш»?
   — Толстячок. Помните?
   — А, Толстячок Смит, — сказал Кафф, заливаясь неудержимым смехом. По крайней мере, это прозвучало как «Смит». — Толстячок. Это ему здорово подходит.
   — А как его зовут? — настаивал Гэллегер.
   — Кого?
   — Толстячка.
   — Никогда о таком не слышал, — сказал Кафф и захохотал. Подошел посыльный и коснулся плеча советника.
   — К вам пришли.
   — Хорошо. Сейчас вернусь, старина. Все знают, где меня можно найти… в основном здесь. Никуда не уходи. Осталось еще «Ш» и… и все, что после нее.
   Он исчез из виду. Гэллегер оставил нетронутый стакан, поднялся и пошатываясь направился к холлу. На глаза ему попался стоявший видеофон. Под влиянием внезапного импульса он вошел в кабину и набрал номер лаборатории.
   — Снова накачался, — сказал Нарцисс, едва его лицо появилось на экране.
   — Святая истина, — согласился Гэллегер. — Я надрался, как… ик!.. как свинья. Но у меня кое-что есть.
   — Лучше позаботиться о личной охране, — сказал робот. — Едва ты ушел, сюда вломились какие-то бандиты. Тебя искали.
   — Кто меня искал? Повтори?
   — Трое бандюг, — терпеливо повторил Нарцисс. — Главный был худой и высокий, пиджак в клетку, желтые волосы и золотой зуб спереди. Остальные…
   — Мне не нужно описание, — рявкнул Гэллегер. — Скажи просто, что случилось.
   — Я уже все сказал. Они хотели тебя похитить. Потом решили украсть машину, но я их выставил; для робота я довольно силен.
   — С машиной ничего не случилось?
   — А со мной? — обиделся Нарцисс. — Я куда важнее какой-то там игрушки. Тебя не волнуют мои раны?
   — Нет, — ответил Гэллегер. — А они у тебя есть?
   — Конечно, нет. Но ты мог бы и поинтересоваться…
   — С машиной все в порядке?!!
   — Я не подпустил их к ней, — сказал робот. — Чтоб тебе лопнуть!
   — Я еще позвоню, — сказал Гэллегер. — Сейчас мне нужен черный кофе.
   Он выбрался из кабины. К нему направлялся Макс Кафф. За советником шли трое мужчин.
   Один из них остановился на полпути и удивленно разинул рот.
   — Это тот самый тип, шеф. Гэллегер. Это с ним вы пили?
   Гэллегер попытался сфокусировать глаза, и изображение стало четче. Перед ним стоял высокий худой мужчина в клетчатом пиджаке, с желтыми волосами и золотым зубом.
   — Стукните его, — приказал Кафф. — Быстрее, пока он не закричал, и пока вокруг никого нет. Гэллегер, значит? Ну, хитрюга!
   Гэллегер еще заметил, как что-то летит в сторону его головы, и хотел спрятаться в кабину видеофона, как улитка в раковину. Ничего не вышло, а потом перед глазами вспыхнул ослепительный свет.
   «Главная проблема с общественной культурой, — сонно думал Гэллегер, — заключается в том, что она одновременно испытывает рост и окостенение внешней оболочки. Цивилизацию можно сравнить с цветочной клумбой — каждое отдельное растение является составной частью культуры. Рост растений — это прогресс. Технология, этот цветок с утраченными иллюзиями, получила некогда солидную инъекцию питательной смеси в виде войн, заставивших ее развиваться по необходимости. Но ни одна цивилизация не может считаться удовлетворительной, если сумма ее частей не равна целому.
   Цветок этот глушил другое растение, которое развило в себе способности к паразитированию и перестало пользоваться корнями, обвиваясь вокруг цветка, карабкаясь по его стеблю и листьям. Такими удушающими лианами были религия, политика, экономика, культура — устаревшие формы, которые изменялись слишком медленно, обгоняемые пламенной кометой точных наук, пылающей на необъятном небе новой эры. Когда-то давно писатели считали, что в будущем — в их будущем — социологическая модель будет иной. В эру космических кораблей исчезнут такие нелогичные поступки, как биржевые спекуляции, грязная политика или гангстеризм. Однако этим теоретикам не хватило прозорливости, и эру космических кораблей они отнесли к слишком далекому будущему.
   А ведь Ли сел на Луну еще до того, как вышли из употребления автомобили с карбюраторами [10]. Великие войны первой половины двадцатого века придали технике огромное ускорение, которое не исчерпалось и доныне. К сожалению, обычных людей больше интересовали продолжительность рабочего дня и инфляция. Единственный период единодушия пришелся на время великих проектов, вроде Программы Миссисипи и тому подобного. Наконец, это было время хаоса, реорганизации, стремительной замены старых понятий новыми и метаниями от одной крайности к другой. Профессия адвоката, например, стала настолько сложной, что группам экспертов приходилось использовать счетчики Педерсена и электронные мозги Меканистра для того, чтобы делать свои натянутые выводы, тут же воспаряющие в неизведанные пространства символической логики. Убийцу могли оправдать, если он не признавал себя виновным. А даже если признавал, имелись способы опровержения солидных юридических доказательств. Прецеденты утратили свое значение. В этом безумном лабиринте власти обращались к незыблемым историческим фактам, которые зачастую оборачивались против них самих.
   Так шло год за годом. Попозже социология догонит развитие техники, но пока до этого далеко. Экономический азарт достиг небывалого в истории уровня. Требовался гений, чтобы разобраться во всеобщей неразберихе. Мутации, вызванные извечной склонностью природы к шуткам, дали наконец таких гениев, но пройдет еще много времени, прежде чем будет найдено удовлетворительное решение. Понятно, что выживет тот, кто имеет большую способность к адаптации, запас всесторонних практических и непрактических знаний, а также опыт во всем. То есть в предметах растительного, животного и минерального происхождения…»
   Гэллегер открыл глаза. Видно было немного. Главным образом потому, что его швырнули на стол лицом вниз, он это сразу же определил. Собравшись с силами, он сел. Он не был связан и находился на слабо освещенном чердаке, похожем на склад и переполненном всевозможной рухлядью. С потолка слабо светила лампа. Была здесь и дверь, но перед ней стоял тип с золотым зубом. По другую сторону стола сидел Макс Кафф, он старательно наливал виски в стакан.
   — Я тоже хочу, — слабым голосом сообщил Гэллегер.
   Кафф взглянул на него.
   — А, проснулся. Извини, Блэзер стукнул тебя слишком сильно.
   — Да, ничего. Я бы и так потерял сознание. Эта алфавитная выпивка — страшная штука.
   — Хоп! — сказал Кафф, придвигая стакан Гэллегеру и наливая себе другой. — Хитро было придумано — держаться меня, то есть единственного места, где парням не пришло бы в голову тебя искать.
   — Это у меня врожденное, — скромно заметил Гэллегер. Виски его оживило, но в голове еще не совсем прояснилось.
   — Эти ваши… гмм… сообщники пытались меня похитить, верно?
   — Угу. Но тебя не было дома. Этот твой робот…
   — Он просто чудо.
   — Слушай, Блэзер сказал мне о машине, которую ты сделал. Я бы не хотел, чтобы Смит наложил на нее лапу.
   Толстячок Смит. Гмм. Мозаика вновь разлетелась. Гэллегер вздохнул. Если он сыграет втемную…
   — Смит ее еще не видел.
   — Я знаю, — сказал Кафф. — Мы прослушиваем его видеофон. Один из наших агентов узнал, что Смит сказал «Любым Заданиям», будто некий человек работает над проблемой, понял? К сожалению, он не назвал фамилию этого человека. Мы могли только следить за Смитом, прослушивать его разговоры и ждать, когда он с тобой свяжется. А потом… в общем, мы поймали этот звонок, и ты сказал ему, что устройство у тебя есть.
   — Ну и что?
   — Мы тут же прервали ваш разговор, и Блэзер с парнями отправился к тебе. Я же говорил, что не хочу, чтобы Смит получил этот контракт.
   — Вы ничего не говорили о контракте, — сказал Гэллегер.
   — Не валяй дурака. Смит сказал «Любым Заданиям», что выложил тебе всю историю.
   Может, так оно и было, но Гэллегер был тогда под мухой, и все это выслушивал Гэллегер Бис, следовательно, информация хранилась в подсознании.
   Кафф рыгнул и отставил стакан.
   — Потом поговорим. Ну и отравился я, даже думать не могу. Но я не хочу, чтобы Смит заполучил эту машину. Твой робот не дает нам к ней подойти. Ты свяжешься с ним по видео и отправишь куда-нибудь, чтобы парни могли принести машину сюда. Отвечай «да» или «нет». Если «нет», я еще вернусь сюда чуть погодя.
   — Нет, — сказал Гэллегер. — Вы меня все равно прикончите, чтобы я не сделал Смиту еще одну машину.
   Веки Каффа медленно опустились на глаза, и какое-то время он сидел неподвижно, словно заснул. Потом он невидящим взглядом посмотрел на Гэллегера и встал.
   — Значит, увидимся позже. — Он энергично потер лоб. — Блэзер, следи за этой глистой.
   Человек с золотым зубом выступил вперед.
   — С вами все в порядке?
   — Конечно. Но думать я не могу… — Кафф скривился. — Турецкая баня — вот что мне нужно.
   Он подошел к двери, ведя за собой Блэзера. Гэллегер заметил движения губ советника и прочел несколько слов.
   — …упьется… позвонить роботу… попробуйте…
   Кафф вышел, а Блэзер вернулся в комнату, сел напротив Гэллегера и подвинул тому бутылку.
   — Не бери в голову, — успокоил он. — Глотни вот немного, полегчает.
   «Хитрецы, — подумал Гэллегер. — Думают, если я напьюсь, то сделаю все, что им нужно. Гмм…»
   У дела имелся еще один аспект. Когда Гэллегер бывал полностью под воздействием алкоголя, управление принимало его подсознание. А Гэллегер Бис был уникальным изобретателем, безумным, но гениальным.
   Гэллегер Бис наверняка найдет выход из этого положения.
   — Вот и правильно. — сказал Блэзер, видя, как исчезает алкоголь. — Еще одну. Макс отличный парень, он на тебя не в обиде. Вот только он не любит, если кто-то мешает его планам.
   — Каким планам?
   — Ну, как в случае со Смитом, — объяснил Блэзер.
   — Понятно.
   Гэллегер содрогнулся. Предстояло так накачаться спиртным, чтобы подсознание смогло выбраться наружу. Он продолжал пить.
   Возможно, он просто перестарался. Обычно Гэллегер очень старательно мешал свои напитки, а на этот раз все составляющие уравнения в сумме дали ноль. Он видел, как поверхность стола медленно приближается к его носу, почувствовал мягкий, почти приятный удар и захрапел. Блэзер поднял его и встряхнул.
   — И что они т-теперь за водку делают, — прохрипел Гэллегер. — Вино, женщины и песни… вино, вино, вино… К-красное.
   — Вина ему захотелось, — буркнул Блэзер. — Этот тип пьет как промокашка.
   Он еще раз встряхнул Гэллегера, но без толку. Буркнув что-то еще, Блэзер вышел.
   Гэллегер услышал, как закрылась дверь, попытался сесть, но упал со стула и больно приложился головой о ножку стола.
   Это подействовало лучше ведра холодной воды. Пошатываясь, Гэллегер поднялся на ноги. Комната на чердаке была пуста, если не считать его самого и всякой рухляди. Очень осторожно он подошел к двери и попытался ее открыть. Заперто. Мало того, дверь была еще обита стальным листом.
   — Ну, дела… — бормотнул конструктор. — В кои-то веки мне понадобилось мое подсознание, а оно не желает показываться. Черт возьми, как же отсюда выбраться?
   Выхода не было. Комната не имела окон, а дверь была заперта намертво. Гэллегер направился к груде старой мебели. Диван. Коробка с бумагой. Подушки. Свернутый ковер. Мусор.
   Он нашел кусок провода, пачку слюды и еще пару мелочей, а когда сложил все вместе, образовалось нечто, похожее на пистолет или миксер. Выглядело это довольно жутковато, словно какой-то марсианский излучатель.
   Затем Гэллегер вернулся к стулу и сел, всей силой воли заставляя себя протрезветь. Дело шло неважно. Когда вновь послышались шаги, в голове у него все еще шумело.
   Дверь открылась, вошел Блэзер. Гэллегер едва успел спрятать свое изобретение под стол.
   — Ты уже вернулся? Я думал, это Макс.
   — Он скоро придет, — пообещал Блэзер. — Как ты себя чувствуешь?
   — В голове шумит. Я бы еще выпил. Та бутылка уже кончилась. — Он действительно прикончил ее, вылив остатки в какую-то дыру.
   Блэзер запер дверь и подошел. Гэллегер встал, потерял равновесие и споткнулся. Гангстер заколебался, а Гэллегер вытащил свой пистолет-миксер и поднес к глазам, глядя сквозь ствол на лицо Блэзера.
   Бандит потянулся за пистолетом, однако жуткое устройство, которое Гэллегер направил на него, не давало ему покоя, и он остановился, размышляя, что бы это могло быть. В следующую секунду он все же решил действовать, но тут Гэллегер, пренебрегая правилами честного поединка, пнул противника в пах. Когда Блэзер согнулся пополам, Гэллегер воспользовался этим, бросился на него и повалил на пол яростными ударами всех четырех конечностей. Блэзер по-прежнему пытался достать свое оружие, но самый первый коварный удар здорово мешал ему.
   Гэллегер все еще был слишком пьян, чтобы координировать свои движения, поэтому он просто взгромоздился на противника и принялся методично обрабатывать его солнечное сплетение. Тактика себя оправдала. Через некоторое время ему удалось вырвать у Блэзера пистолет и треснуть рукояткой по гангстерскому кумполу.
   На этом все и кончилось.
   Гэллегер встал, разглядывая свое изобретение и гадая, чем же это могло быть по мнению Блэзера. Вероятно, генератором лучей смерти. Он слабо усмехнулся. В кармане бандита он нашел ключ, открыл дверь и спустился по лестнице. Пока все шло неплохо.
   Слава изобретателя имела свои положительные стороны. По крайней мере, удалось отвлечь внимание Блэзера от фактического положения вещей.
   И что теперь?
   Дом оказался заброшенным четырехэтажным строением возле бани. Гэллегер выбрался через окно и удрал со всех ног. Вскоре он уже сидел в аэротакси, которое мчалось в сторону окраины. Тяжело дыша, он включил воздушный фильтр и пустил холодный ветерок, чтобы охладить вспотевшее лицо. Высоко на черном осеннем небе появилась полная луна. Сквозь окошко в полу видны были светлые полосы улиц, пересекаемые ослепительными диагоналями автострад верхнего уровня.
   Смит. Толстячок Смит. Каким-то образом он связан с «Любыми Заданиями». Гэллегер заплатил пилоту и из осторожности высадился на крыше дома в районе Уайт-Вэй. Найдя кабину видеофона, он связался со своей лабораторией. На экране появился робот.
   — Нарцисс…
   — Джо, — поправил робот. — Ты снова надрался. Когда ты протрезвеешь?
   — Заткнись и слушай. Что произошло за это время?
   — Не так уж много.
   — Эти бандиты приходили еще раз?
   — Нет, — сказал Нарцисс, — но приходили двое полицейских. Помнишь повестку в суд? Ты должен был явиться в пять часов.
   Повестка… Ах, да: Делл Хоппер, тысяча кредитов.
   — Они ждут?
   — Нет, я сказал им, что ты принял снотворное.
   — Зачем?
   — Чтобы они тут не крутились. Теперь ты можешь вернуться домой, но будь осторожен.
   — В чем дело?
   — Это твои проблемы, — ответил Нарцисс. — Купи себе накладную бороду. Я свое дело сделал.
   — Хорошо, — сказал Гэллегер. — Свари мне черный кофе, да побольше. Звонил еще кто-нибудь?
   — Из Вашингтона. Какой-то командор космической полиции. Он не представился.
   — Космической полиции? Они тоже меня ищут? Чего ему было нужно?
   — Тебя, — сказал робот. — До свидания. Ты не дал мне допеть песенку.
   — Свари кофе, — напомнил Гэллегер вслед тающему изображению.
   Он вышел из кабины и постоял немного, размышляя и глядя на небоскребы Манхеттена, испещренные неправильными узорами освещенных окон: прямоугольных, круглых, овальных, полукруглых и даже звездчатых.
   Звонок из Вашингтона.
   Хоппер усиливает нажим.
   Макс Кафф и его мальчики.
   Толстячок Смит.
   Наиболее обещающим казался Смит. Гэллегер еще раз вошел в кабину и набрал номер «Любых Заданий».
   — Извините, но мы уже закончили.
   — Это очень важно, — настаивал Гэллегер. — Мне нужна информация. Я должен связаться с человеком…
   — Мне очень жаль…
   — С-М-И-Т, — произнес по буквам Гэллегер. — Вы просто проверьте по списку, хорошо? Или вы хотите, чтобы я перерезал себе горло у вас на глазах?
   Он начал рыться в кармане.
   — Может, вы позвоните завтра…
   — Завтра будет слишком поздно. Очень прошу вас, поищите, пожалуйста.
   — Мне очень жаль…
   — Я акционер «Любых Заданий»! — рявкнул Гэллегер. — Предупреждаю вас!..
   — А… вообще-то это не принято, но… Говорите, Смит? Минуточку. Как его имя?
   — Этого я не знаю. Найдите мне всех Смитов.
   Девушка исчезла и вновь появилась с картотечным ящиком, снабженным надписью «СМИТ».
   — Ого, — сказала она, просматривая карточки, — здесь несколько сотен Смитов.
   Гэллегер застонал.
   — Мне нужен толстый Смит, — с отчаянием сказал он. — Но это по картотеке не проверишь.
   Секретарша поджала губы.
   — Понимаю, это вы так шутите. Спокойной ночи! — Секретарша выключилась.
   Гэллегер посидел, вглядываясь в экран. Несколько сотен Смитов. Не очень-то хорошо. То есть просто плохо.
   Минуточку! Гэллегер Бис купил акции «Любых Заданий», когда они падали. Почему? Вероятно, он ожидал, что они поднимутся. Но акции, по словам Эрни, продолжали падать. В этом могла крыться подсказка.
   Эрни он поймал у него дома и с ходу прижал к стене.
   — Отмени свои встречи, мой вопрос не отнимет у тебя много времени. Узнай только, почему акции «Заданий» падают и позвони мне в лабораторию. А то я сверну тебе шею. Только быстро, понял?
   Эрни согласился. Гэллегер выпил кофе в уличном автомате, осторожно прокрался домой и запер дверь на два замка.
   Нарцисс танцевал перед большим зеркалом в лаборатории.
   — Кто-нибудь звонил?
   — Нет, никто. Взгляни на это грациозное па.
   — Успею еще. Если кто-то придет, сообщи мне — я спрячусь, пока ты от него не избавишься. — Гэллегер крепко зажмурился. — Кофе готов?
   — Черный и крепкий. На кухне.
   Но сперва конструктор пошел в ванную, разделся, принял холодный душ и постоял под кварцевой лампой. Чувствуя себя чуть протрезвевшим, он вернулся в лабораторию с огромной чашкой горячего кофе, уселся на «Тарахтелку» и принялся отпаиваться.
   — Ты похож на роденовского «Мыслителя», — заметил Нарцисс. — Я принесу тебе халат, а то твое мерзкое тело оскорбляет мое эстетическое чувство.
   Гэллегер не слышал его. Он надел халат, потому что мерз после ванны, и продолжал прихлебывать кофе и смотреть в пространство.
   Уравнение: А или В или С равняется х. До сих пор он старался определить величины А, В и С. Возможно, это был не лучший способ. Дж.У., например, он вообще не нашел, Смит оставался неуловим, а Делл Хоппер (тысяча кредитов) никуда не годился.
   Может, лучше было бы определить х. Должна же эта чертова машина иметь какое-то назначение. Да, она пожирала землю, но материю уничтожить невозможно, ее можно только преобразовать.