Но раз он был жив, значит, не мог быть мертвым. Гэллегер поспешно подошел к органу, нацедил себе чего покрепче и задумался о смерти. Мысленно он уже видел суд и борьбу невероятных противоречий и парадоксов — процесс века. Если он не найдет лучшего на этой планете адвоката, ему конец.
   Потом мелькнула другая мысль, и Гэллегер рассмеялся. Скажем, его осудят за убийство и казнят. Если он умрет в настоящем, его будущий труп тут же исчезнет и corpus delicti не будет. В результате он неизбежно будет реабилитирован после смерти.
   Однако мысль эта почему-то не утешала.
   Вспомнив, что необходимо действовать, Гэллегер окликнул либлей. Создания уже добрались до коробки с печеньем, но на зов явились немедленно, смущенно стряхивая крошки с усиков.
   — Мы хотим молока, — сказал толстый. — Этот мир принадлежит нам.
   — Да, — добавил второй, — мы разрушим все города, а потом схватим красивых девушек и потребуем…
   — Бросьте, — устало отмахнулся Гэллегер. — Мир может и подождать, а я нет. Мне нужно быстренько что-нибудь изобрести, чтобы немного заработать и нанять адвоката. Я Не хочу провести остаток жизни в роли обвиняемого в убийстве моего будущего трупа.
   — Здорово! — восхитился дед. — Ты уже говоришь как записной псих.
   — Катись отсюда! И подальше. Я занят.
   Дед пожал плечами, надел шляпу и вышел, а Гэллегер приступил к допросу либлей.
   Вскоре он понял, что толку от них мало. И не в том дело. что либли сопротивлялись; наоборот, они очень хотели ему помочь. Однако они никак не могли понять, что нужно Гэллегеру. Кроме того, их маленькие головенки были до отказа заполнены любимой идеей, так что на все остальное просто места не осталось. Мир принадлежал им, и трудно было поверить, что существуют еще и другие проблемы.
   И все-таки Гэллегер не сдавался. В конце концов он наткнулся на то, что ему требовалось, когда либли вновь упомянули об обратной мозговой связи. Устройства для этого в мире будущего были распространены довольно широко. Давным-давно их изобрел человек по фамилии Гэллегер, сообщил ему толстый либль, не замечая явного совпадения.
   Гэллегер поперхнулся. Похоже, ему предстояло создать машину для обратной мозговой связи прямо сейчас, раз уж так было записано в истории. С другой стороны, что произойдет, если он этого не сделает? Будущее вновь изменится. «Как же получилось, — задумался он, — что либли не исчезли с первым телом, когда вариант А сменился вариантом В?»
   Ответ был прост: дожил Гэллегер до седин или нет, либлям в их марсианской долине до этого дела не было. Когда музыкант берет фальшивую ноту, он может на несколько тактов отойти от верной тональности, но вернется к ней, как только сможет. Похоже, и время стремилось к своему нормальному состоянию.
   — В чем заключается эта обратная мозговая связь? — спросил он.
   Либли рассказали ему. Гэллегер собрал воедино полученную информацию и решил, что устройство получится странноватое, но практичное. Потом буркнул что-то о безумных гениях — все сводилось именно к этому.
   Располагая обратной мозговой связью, любой тупица мог за несколько секунд стать великим математиком. Разумеется, использование этих знаний требовало практики: для начала следовало выработать в себе умение мыслить. Каменщик с корявыми пальцами мог стать первоклассным пианистом, но требовалось время, чтобы его руки стали эластичными и достаточно чуткими. Но самым важным было то, что талант можно было передавать от одного мозга другому.
   Заключалось это в индукции электрических импульсов. излучаемых мозгом. Их форма постоянно меняется. Когда человек спит, кривая выпрямляется, когда, скажем, танцует, его подсознание автоматически управляет его ногами, если он, конечно, хороший танцор. Такую кривую можно выделить. Если же ее записать, то элементы, образующие умение танцевать, можно словно пантографом перенести на другой мозг.
   Было там и другое, вроде центров памяти и тому подобного, но Гэллегер уже ухватил суть. Ему не терпелось немедленно начать работу, это подходило для одного его плана…
   — В конце концов ты научишься мгновенно узнавать линии кривых, — сказал один из либлей. — Это… это устройство часто используется в наше время. Людям, которые не хотят учиться, закачивают в голову знания из мозгов признанных мудрецов. Однажды в нашу Долину пришел землянин, который хотел стать знаменитым певцом, но не имел ни малейшего слуха, ни одной ноты не мог повторить. Он использовал обратную мозговую связь и через шесть месяцев уже пел что угодно.
   — А почему только через шесть месяцев?
   — У него был нетренированный голос и требовалось время. Но когда он уже вошел в ритм…
   — Сделай-ка нам обратную мозговую связь, — предложил толстый либль. — Может, и она пригодится для завоевания Земли.
   — Именно ее я и собирался сделать, — ответил Гэллегер. — Но с некоторыми условиями.
   Гэллегер позвонил Руфусу Хеллвигу, надеясь, что удастся раскрутить этого магната на аванс, но ничего не получилось. Хеллвиг был упрям.
   — Сначала покажите, — уперся он, — а потом получите чек.
   — Но деньги мне нужны сейчас, — настаивал Гэллегер. — Я не смогу ничего для вас сделать, если буду казнен за убийство.
   — Убийство? А кого вы убили? — спросил Хеллвиг.
   — Никого. Его хотят повесить на меня…
   — Ну нет, на этот раз я не куплюсь. Без готового результата — никаких авансов, Гэллегер!
   — Да вы только послушайте. Хотите петь как Карузо? Танцевать как Нижинский? Плавать как Вейссмюллер? Говорить как Государственный секретарь Паркинсон? Показывать фокусы не хуже Гудини?
   — Да, говорите-то вы хорошо, — задумчиво сказал Хеллвиг и прервал связь.
   Гэллегер с ненавистью посмотрел на экран. Похоже, придется все-таки браться за работу.
   Так он и сделал. Его тренированные, умелые пальцы забегали, не отставая от мыслей. Кроме того, помогал алкоголь: он высвобождал подсознание. Если возникали какие-то сомнения, Гэллегер спрашивал либлей. И все-таки дело требовало времени.
   В доме не нашлось всех нужных инструментов, поэтому он позвонил в снабженческую фирму и сумел выбить из нее товары в кредит. Работа продолжалась. Один раз ее прервал маленький человечек в котелке, который принес повестку в суд, а потом явился дед, чтобы занять пять кредитов. В город приехал цирк, и дед, как старый и горячий поклонник жанра, не мог позволить себе упустить такую возможность.
   — Ты тоже пойдешь? — спросил он. — Может, я поиграю в кости с парнями. Я всегда был в хороших отношениях с циркачами: однажды выиграл пятьсот кредитов у женщины с бородой. Не пойдешь? Ну, желаю удачи!
   Дед ушел, а Гэллегер занялся аппаратом для обратной мозговой связи. Либли продолжали таскать печенье и добродушно спорили о том, как поделят мир, когда завоюют. Машина обретала форму медленно, но неумолимо.
   Что касается машины времени, то новые попытки выключить ее доказали одно: машину зациклило. Похоже, она замкнулась в кольце определенных действий, и не могла из него выйти. Машина была настроена на доставку трупов Гэллегера и, пока не выполнила своего задания полностью, упрямо отказывалась выполнять иные поручения.
   — «Однажды манекенщица из Бостона…» — рассеянно бормотал Гэллегер.
   — Посмотрим, посмотрим. Здесь нужен узкий луч… Вот так. «Но дело не вышло, поскольку тот мистер…» Если изменить чувствительность рецепторов… Ага… «Имел слишком много бонтона». Так, хватит…
   Была уже ночь, но Гэллегер не отдавал себе отчета, сколько прошло времени. Либли, объевшиеся краденым печеньем, не вмешивались, только время от времени требовали молока. Гэллегер непрерывно пил, поддерживая подсознание в рабочем состоянии. Наконец он вздохнул, посмотрел на готовый аппарат для обратной мозговой связи, тряхнул головой и открыл дверь. Перед ним был пустой двор.
   Хотя…
   Нет, все-таки пустой. Альтернативный вариант В продолжался. Гэллегер вышел и подставил разгоряченное лицо холодному ночному ветерку. Сверкающие небоскребы Манхеттена отгораживали его от темноты ночи, летающие машины мелькали над головой, словно сумасшедшие светлячки.
   Где-то совсем рядом послышался глухой шум, и удивленный Гэллегер повернулся. Неизвестно откуда появилось очередное тело и лежало теперь посреди двора, глядя в небо мертвыми глазами. Чувствуя холод в желудке, Гэллегер подошел ближе. Это был труп мужчины средних лет — где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью — с шелковистыми черными усами и в очках. Сомнений не было: это вновь был Гэллегер. Постаревший и измененный вариантом С — уже С, а не В — и по-прежнему с дырой в груди.
   Гэллегер подумал, что именно в этот момент труп Б должен исчезнуть из полицейского морга, как и предыдущий.
   Значит, в варианте С Гэллегеру предстояло умереть только после пятидесяти, но и в этом случае причиной смерти оставался выстрел из излучателя. Гэллегер подумал о Кэнтрелле, который забрал излучатель, и содрогнулся. Дело запутывалось все больше.
   Наверняка, скоро появится полиция. Гэллегер почувствовал, что голоден. В последний раз взглянув на свое собственное мертвое лицо, конструктор вернулся в лабораторию, захватил по пути либлей и загнал их на кухню, где быстро приготовил ужин. К счастью, в холодильнике нашлись бифштексы, и либли с жадностью проглотили свои порции, наперебой щебеча о своих фантастических планах. Они уже решили, что Гэллегер будет у них главным визирем.
   — А он достаточно жесток? — спросил толстый.
   — Не знаю.
   — В книжках великий визирь всегда очень жесток, Йо-хо! — толстый либль поперхнулся кусочком бифштекса. — Уг-уггл-улп! Мир принадлежит нам!
   «Ну и мания! — задумался Гэллегер. — Неисправимые романтики. Их оптимизм, мягко говоря, исключителен».
   Когда он бросил тарелки в мойку и подкрепился пивом, собственные проблемы вновь навалились на него. Аппарат для обратной мозговой связи должен работать, гениальное подсознание и вправду собрало его.
   Черт побери, конечно, он должен работать. Иначе либли не говорили бы, что эту штуку давным-давно изобрел Гэллегер. Однако он не мог использовать Хеллвига в качестве подопытного кролика.
   Когда в дверь постучали, Гэллегер торжествующе щелкнул пальцами. Это, конечно, дед. Вот оно, решение.
   Появился сияющий дед.
   — Ну и здорово было! В цирке всегда здорово. Держи двести, чучело. Мы сгоняли в покер с татуированным человеком и еще одним парнем, который прыгает с лестницы в ванну с водой. Мировые парни. Завтра я снова пойду к ним.
   — Спасибо, — сказал Гэллегер.
   Две сотни не решали проблемы, но он не хотел огорчать старика. Затащив деда в лабораторию, он объяснил ему, что хочет провести эксперимент.
   — Сколько угодно, — ответил тот, дорвавшись до органа.
   — Я сделал несколько чертежей кривых своего мозга и установил, где находятся мои математические способности. Это трудно объяснить, но я могу перекачать содержимое своего мозга в твой, к тому же, выборочно. Я могу дать тебе свой математический талант.
   — Спасибо, — поблагодарил дед. — А тебе он уже не нужен?
   — Мой останется при мне. Это просто матрица.
   — Матрац?
   — Матрица. Эталон. Я просто повторю ее в твоем мозгу. Понимаешь?
   — Естественно, — сказал дед и позволил усадить себя в кресло.
   Гэллегер нахлобучил на него опутанный проводами шлем. Сам конструктор надел другой шлем и принялся колдовать над аппаратом. Тот загудел, и лампы на нем вспыхнули. Вскоре высота звука начала расти, он поднялся до писка, а затем и вовсе стих. И это было все.
   Гэллегер снял оба шлема.
   — Как самочувствие? — спросил он.
   — Превосходное.
   — Ничего не изменилось?
   — Выпить хочется…
   — Я не давал тебе моей сопротивляемости алкоголю, тебе собственной хватит. Разве что она удвоилась… — Гэллегер побледнел. — Если я еще дал тебе и свою жажду… Ой-ой-ой!
   Бормоча что-то о человеческой глупости, дед пропустил стаканчик. Гэллегер последовал его примеру и растерянно уставился на старика.
   — Я не мог ошибиться. Графики… Сколько будет корень квадратный из минус единицы?
   — Много я повидал корней, — ответил дед, — но квадратных — ни разу.
   Гэллегер выругался. Машина наверняка сделала свое. Должна была сделать по многим причинам, главной из которых была логика. Может быть…
   — Попробуем еще раз. Теперь на мне.
   — Давай, — согласился дед.
   — Только… гмм… у тебя же нет никаких талантов. Ничего необычного. Я не буду знать, получилось из этого что-нибудь или нет. Вот будь ты пианистом или певцом…
   — Ха!
   — Минуточку! Есть идея. У меня хорошие связи на телевидении… может, и удастся что-то сделать. — Гэллегер сел к видеофону. Это потребовало времени, но он все-таки сумел убедить аргентинского тенора Рамона Фиреса взять аэротакси и быстро явиться в лабораторию.
   — Фирес! — Гэллегер буквально упивался этой мыслью.
   — Это будет доказательство что надо! Один из величайших теноров нашего полушария! Если вдруг окажется, что я пою как жаворонок, можно будет звонить Хеллвигу.
   Фирес наверняка торчал в ночном клубе, но по просьбе с телевидения отложил на время свои занятия и явился через десять минут. Это был крепко сложенный симпатичный мужчина с оживленной мимикой. Он улыбнулся Гэллегеру.
   — Вы сказали, что дело плохо, но мой голос может помочь, и вот я здесь. Запись, да?
   — Что-то вроде.
   — Какое-то пари?
   — Можно сказать и так, — ответил Гэллегер, усаживая Фиреса в кресло.
   — Я хочу записать церебральный узор вашего голоса.
   — О, это что-то новое! Расскажите-ка побольше.
   Конструктор послушно выложил набор наукообразной чуши, удовлетворив тем самым любопытство сеньора Фиреса. Процедура продолжалась недолго, нужные кривые выделились легко. Это была матрица вокального таланта Фиреса, огромного таланта.
   Дед скептически смотрел, как Гэллегер настраивает аппарат, надевает на головы шлемы и включает машину. Вновь засветились лампы, запели провода. Потом все стихло.
   — Получилось? Можно мне посмотреть?
   — Нужно время для проявления, — без зазрения совести солгал Гэллегер. Он не хотел петь в присутствии Фиреса. — Как будет готово, я принесу их вам.
   — Чудесно! — Сверкнули белые зубы. — Всегда к вашим услугам, amigo [6]!
   Фирес вышел. Гэллегер сел и выжидательно уставился в стену. Ничего. Только немного болела голова.
   — Уже готово? — спросил дед.
   — Да. До-ре-ми-фа-со…
   — Чего?
   — Сиди тихо.
   — Сбрендил, это уж точно.
   — «Смейся, паяц, над разбитой любовью!» — дико завыл Гэллегер срывающимся голосом. — О, черт!
   — «Слава, слава, аллилуйя! — с готовностью поддержал дед. — Слава, слава, аллилуйя!»
   — «Смейся, паяц…» — еще раз попытался Гэллегер.
   — «И дух его живет средь нас!» — проблеял дед, душа любого общества.
   — Когда я был молод, то неплохо подпевал. Давай попробуем дуэтом. Ты знаешь «Фрэнки и Джонни»?
   Гэллегер едва сдержался, чтобы не разрыдаться. Окинув старика ледяным взглядом, он прошел на кухню и открыл банку с пивом. Холодная жидкость с мятным привкусом освежила его, но не ободрила. Петь он не мог. Во всяком случае так, как Фирес. Машина просто-напросто не работала. Вот тебе и обратная мозговая связь!
   Со двора донесся возглас деда:
   — Эй, что я нашел!
   — Нетрудно догадаться, — угрюмо ответят Гэллегер и вплотную занялся пивом.
   Полиция явилась через три часа, в десять. Задержка объяснялась просто: тело исчезло из морга, но пропажу обнаружили не сразу. Начались тщательные поиски, разумеется, без результата. Прибыл Махони со своей командой, и Гэллегер показал им на двор.
   — Он лежит там.
   Махони окинул его яростным взглядом.
   — Снова эти ваши фокусы, да?! — рявкнул он.
   — Я здесь ни при чем.
   Наконец полицейские вышли из лаборатории, оставив худощавого светловолосого человечка, который задумчиво разглядывал Гэллегера.
   — Как дела? — спросил Кэнтрелл.
   — Э-э… хорошо.
   — Вы что, спрятали где-то еще пару этих… игрушек?
   — Тепловых излучателей? Нет.
   — Тогда как же вы убиваете этих людей? — плачущим голосом спросил Кэнтрелл. — Я ничего не понимаю.
   — Он мне все объяснил, — сказал дед, — но тогда я не понимал, о чем он говорит. Тогда нет, но сейчас, конечно, понимаю. Это просто изменение темпоральных линий. Принцип неопределенности Планка и, вероятно, Гейзенберга. Законы термодинамики ясно указывают, что вселенная стремится вернуться к норме, которой является известный темп энтропии, а отклонения от нормы должны неизбежно компенсироваться соответствующими искривлениями пространственно-временной структуры ради всеобщего космического равновесия.
   Воцарилась тишина.
   Гэллегер подошел к раковине, налил стакан воды и медленно вылил себе на голову.
   — Ты понимаешь то, что говоришь, верно? — спросил он.
   — Разумеется, — ответил дед. — Почему бы и нет? Обратная мозговая связь передала мне твой математический талант вместе с необходимой терминологией.
   — И ты скрывал это?
   — Черт побери, нет, конечно! Мозгу нужно какое-то время, чтобы приспособиться к новым способностям. Это вроде клапана безопасности. Внезапное поступление совершенно нового комплекса знаний могло бы полностью уничтожить мозг. Поэтому все уходит вглубь; процесс длится часа три или около того. Так оно и было, верно?
   — Да, — подтвердил Гэллегер. — Так. — Заметив взгляд Кэнтрелла, он заставил себя улыбнуться. — Это наша с дедом шутка. Ничего особенного.
   — Гмм, — сказал Кэнтрелл, прищурившись. — И только-то?
   — Да. Всего лишь шутка.
   Со двора внесли тело и протащили его через лабораторию. Кэнтрелл сощурился, многозначительно похлопал по карману и отвел Гэллегера в угол.
   — Покажи я кому-нибудь ваш излучатель, Гэллегер, и вам крышка. Не забывайте.
   — Я не забываю. Что вам от меня надо, черт возьми?
   — О-о… я не знаю. Такое оружие может здорово пригодиться. Никто не знает заранее… Сейчас столько ограблений. Я чувствую себя увереннее, когда эта штука лежит у меня в кармане.
   Он отодвинулся от Гэллегера, заметив входящего Махони. Детектив был явно обеспокоен.
   — Этот парень со двора…
   — Что с ним?
   — Он тоже похож на вас. Только старше.
   — А как с отпечатками пальцев, Махони? — спросил Кэнтрелл.
   — Ответ заранее известен. — буркнул детектив. — Все как обычно. Узор сетчатки тоже совпадает. Послушайте, Гэллегер, я хочу задать вам несколько вопросов. Отвечать прошу четко и ясно. Не забывайте, что вас подозревают в убийстве.
   — А кого я убил? — спросят Гэллегер. — Тех двоих, что исчезли из морга? Нет corpus delicti. Согласно новому кодексу, свидетелей и фотографий недостаточно для установления факта.
   — Вам хорошо известно, почему его приняли, — ответил Махони. — Трехмерные изображения принимали за настоящие трупы… Лет пять назад был большой шум по этому поводу. Но трупы на вашем дворе — не картинки. Они настоящие.
   — И где же они?
   — Два были, один есть. Все это по-прежнему висит на вас. Ну, что скажете?
   — Вы не… — начал Гэллегер, но умолк. В горле его что-то дрогнуло и он встал с закрытыми глазами. — «Мое сердце принадлежит тебе, пусть знает об этом весь мир, — пропел Гэллегер чистым и громким тенором. — Меня найдешь ты на своем пути, как тень, не покидающую никогда…»
   — Эй! — крикнул Махони, вскакивая. — Успокойтесь! Вы слышите меня?
   — «В тебе всей жизни смысл и блеск, молчание и мрак, песнь…»
   Перестаньте! — заорал детектив. — Мы здесь не для того, чтобы слушать ваше пение!
   И все-таки он слушал, как и все остальные. Гэллегер, одержимый талантом сеньора Фиреса, пел и пел, а его непривычное горло расходилось и уже выдавало соловьиные трели. Гэллегер пел!
   Остановить его было невозможно, и полицейские убрались, изрыгая проклятия и обещая вскоре вернуться со смирительной рубашкой.
   Кстати, дед тоже испытывал какой-то непонятный приступ. Из него сыпались странные термины, математика, излагаемая словами — символы от Эвклида до Эйнштейна и дальше. Похоже, старик действительно получил математический талант Гэллегера.
   Однако все — и хорошее, и плохое — имеет свой конец. Гэллегер прохрипел что-то пересохшим горлом и умолк. Обессиленный, повалился он на диван, гладя на деда, скорчившегося на кресле с широко открытыми глазами. Из своего укрытия вышли трое либлей и выстроились в шеренгу. Каждый держал в косматых лапках печенье.
   — Мир принадлежит мне! — возвестил самый толстый.
   События следовали одно за другим. Позвонил Махони, сообщил, что добивается ордера на арест, и что Гэллегера посадят, как только удастся расшевелить машину правосудия. То есть завтра.
   Гэллегер позвонил лучшему на Востоке адвокату. Да, Перссон мог опротестовать ордер на арест и даже выиграть дело, либо… как бы то ни было, Гэллегеру нечего опасаться, если он наймет его. Однако часть платы следует внести авансом.
   — И сколько?.. О!
   — Позвоните мне, когда вам будет удобно, — сказал Перссон. — Чек можете выслать хоть сегодня.
   — Хорошо, — ответил Гэллегер и тут же позвонил Руфусу Хеллвигу.
   К счастью, богач оказался дома.
   Гэллегер объяснил ему, в чем дело. Хеллвиг не поверил, однако согласился прийти в лабораторию с самого утра, для пробы. Раньше он просто не мог. Дать денег он снова отказался, пока не получит несомненных доказательств.
   — Сделайте меня первоклассным пианистом, — сказал он, — тогда я поверю.
   Гэллегер вновь позвонил на телевидение, и ему удалось связаться с Джоуи Маккензи, красивой светловолосой пианисткой, молниеносно завоевавшей сердца жителей Нью-Йорка и тут же приглашенной на телевидение. Джоуи пообещала прийти утром. Гэллегеру пришлось ее долго уговаривать, но в конце концов он наговорил такого, что интерес девушки достиг уровня лихорадочного. Похоже, она путала науку с черной магией, но обе эти материи ее интересовали.
   На дворе появился очередной труп, что означало линию вероятности D. Несомненно, одновременно с этим третье тело исчезло из морга. Гэллегер почти пожалел Махони. Безумные таланты успокоились. Вероятно, неудержимая вспышка бывала лишь поначалу, часа через три после процедуры, а потом талант можно было включать и выключать произвольно. Гэллегер уже не испытывал непреодолимого желания петь, но, попробовав, убедился, что может делать это когда захочет, причем хорошо. Дед же проявлял великолепные математические способности каждый раз, когда испытывал в них потребность.
   А в пять утра явился Махони с двумя полицейскими, арестовал Гэллегера и доставил в тюрьму.
   Там изобретатель провел три дня.
   Вечером третьего дня прибыл адвокат Перссон с приказом об освобождении и множеством проклятий на устах. В конце концов ему удалось вытащить Гэллегера, вероятно, благодаря лишь своей репутации. Потом, уже в аэротакси, он простонал:
   — Что за ужасное дело! Политический нажим, юридические крючки, безумие! Трупы, появляющиеся на вашем дворе, — кстати, их уже семь, — и исчезающие из морга. Что за всем этим кроется, Гэллегер?
   — Не знаю. Вы… гмм… выступаете моим защитником?
   — Разумеется. — Такси рискованно скользнуло мимо небоскреба.
   — А чек?.. — рискнул спросить Гэллегер.
   — Мне дал его ваш дед. Да, он просил передать кое-что еще. Сказал, что подверг процедуре Руфуса Хеллвига, как вы и планировали и получил вознаграждение. Я же сомневаюсь, что заслужил хотя бы часть своего. Позволить вам просидеть в кутузке три дня! Но нажим оказался слишком силен. Мне пришлось использовать кое-какие свои связи.
   Вот, значит, как. Дед перенял математический талант Гэллегера, он знал все об обратной мозговой связи и о том, как действует машина. Он подверг процедуре Хеллвига и, похоже, удачно. По крайней мере, теперь они были при деньгах. Но хватит ли этого?
   Гэллегер объяснил ситуацию адвокату, насколько у него хватило смелости. Перссон кивнул.
   — Говорите, все из-за машины времени? Значит, нужно ее как-то выключить, тогда трупы перестанут появляться.
   — Я не могу ее даже разбить, — признался Гэллегер. — Я уже пробовал, но она попала в стазис и находится вне нашего сектора пространства-времени. Не знаю, сколько это еще продлится. Она настроена на перенос сюда моего тела и будет неустанно делать это.
   — Ах вот как. Ну хорошо, я сделаю все, что смогу. Во всяком случае, сейчас вы свободны. Но я ничего не могу гарантировать, пока вы не прервете этот поток ваших трупов, мистер Гэллегер. Я здесь выхожу. До встречи. Может, у меня в конторе завтра в полдень? Хорошо.
   Гэллегер пожал ему руку и назвал пилоту свой адрес. Там его ждал неприятный сюрприз — дверь открыл Кэнтрелл.
   Его узкое бледное лицо скривилось в усмешке.
   — Добрый вечер, — сказал он. — Входите, Гэллегер.
   — Уже вошел. Что вы тут делаете?
   — Пришел с визитом к вашему деду.
   Гэллегер огляделся по сторонам.
   — А где он?
   — Не знаю. Можете сами поискать.
   Предчувствуя какой-то подвох, конструктор отправился на поиски и нашел деда на кухне, где тот ел крендели и кормил либлей. Старик явно избегал его взгляда.
   — Ну ладно, — сказал Гэллегер. — Выкладывай.
   — Я не виноват. Кэнтрелл сказал, что отдаст излучатель в полицию, если я не сделаю, как он хочет. Я знал, что тогда тебе крышка.
   — Что здесь произошло?!!!
   — Спокойнее, я уже все обдумал. Это никому не повредит…
   — Что? Что?!!
   — Кэнтрелл заставил меня применить твое устройство к нему, — признался дед. — Он заглянул в окно, когда я был занят с Хэллвигом, и все понял. Он пригрозил, что тебя казнят, если я не дам ему талантов.