Стивен Кинг, Питер Страуб
Талисман

   Руфи Кинг и Элвене Страуб посвящается


   Ну так вот, когда мы с Томом подошли к обрыву и поглядели вниз,
   на городок, там светилось всего три или четыре огонька — верно,
   в тех домах, где лежали больные; вверху над нами так ярко сияли звезды,
   а ниже города текла река в целую милю шириной, этак величественно и плавно.
Марк Твен. «Приключения Гекльберри Финна»


   Моё новое платье было все закапано свечкой и вымазано в глине, и сам я устал как собака.
Марк Твен. «Приключения Гекльберри Финна»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ДЖЕК НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ

1. ГОСТИНИЦА И САДЫ АЛЬГАМБРЫ

   15 сентября 1981 года мальчик по имени Джек Сойер стоял у самой кромки воды, засунув руки в карманы джинсов, и глядел на спокойную поверхность Атлантического океана. Он был высоковат для своих двенадцати лет. Морской ветерок отбрасывал с высокого лба каштановые волосы. Джек стоял, обуреваемый тяжёлым чувством, которое не покидало его все последние три месяца — с того самого момента, когда его мать заперла двери в Лос-Анджелесе и, завертевшись в водовороте мебели, чеков и агентов по найму жилья, сняла квартиру в районе Западного Центрального парка. Оттуда они перебрались в тихое курортное местечко на пустынном побережье Нью-Хэмпшира. Порядок и размеренность полностью исчезли из жизни Джека, сделав её такой же непредсказуемой, как простиравшаяся перед мальчиком поверхность океана. Мать тащила Джека за собой по жизни, перебрасывая с места на место; что же влекло её?
   Она все время куда-то спешила.
   Джек оглянулся, окинув взглядом пустынный пляж. Слева простиралась Аркадия — Страна Чудес, восхитительный парк, который шумел от Дня Памяти до Дня Труда. Сейчас он стоял безлюдный и тихий, как бы отдыхая перед сражением. Грязный берег странно гармонировал с невыразительным, нависающим небом, металлические опоры напоминали угольные шахты. Там внизу жил Смотритель Территорий, но мальчик не думал сейчас о нем. Справа виднелась гостиница и сады Альгамбры, и именно туда настоящий момент переносился наш герой. В день приезда Джеку на мгновение почудилось, что он видит радугу над унылыми крышами — доброе предзнаменование, обещание перемен к лучшему. Но радуги на самом деле, увы, не было. Только флюгер крутился вправо-влево, влево-вправо, повинуясь переменчивому ветру…
   Он выскочил из взятой напрокат машины, не обращая внимания на невысказанную просьбу матери сделать что-нибудь с багажом, и огляделся. Над облезлым петухом, украшавшем флюгер, нависло пустое небо.
   — Открой багажник и достань сумки, сынок, — позвала его мать. — Одна опустившаяся старая актриса хочет передохнуть и немного выпить.
   — Неразбавленного мартини, — буркнул Джек.
   — Ты должен был ответить: «Ты совсем не так стара», — отозвалась она, откинувшись на сиденье машины.
   — Ты совсем не так стара.
   Она взглянула на него — взглядом старой, «иди-ты-к-черту» Лили Кэвэней (Сойер), королевы сцены двух сезонов — и выпрямилась.
   — Здесь должно быть хорошо, Джекки, — сказала она. — Здесь все должно быть хорошо. Это хорошее место.
   Ветер заметался над крышей гостиницы, и на секунду Джеком овладело тревожное чувство, что флюгер сейчас улетит.
   — Мы избавимся на время от телефонных звонков, ладно?
   — Конечно, — согласился Джек. Она хотела скрыться от дяди Моргана, она больше не хотела иметь ничего общего с деловым партнёром своего покойного мужа, она хотела завалиться в кровать с рюмкой мартини и укрыться с головой под одеялом…
   — Мам, с тобой что-то не в порядке?
   Слишком много смертей. Мир наполовину состоит из смертей. Над головами тревожно посвистывал ветер.
   — Ничего, милый, ничего, — сказала мать. Давай поедем в одно райское местечко.
   Джек подумал: «В конце концов, всегда есть дядя Томми, чтобы помочь, если все будет ужасно плохо». Он не знал, что дядя Томми уже мёртв. Эта новость пока таилась на другом конце телефонного провода.
 
   Альгамбра нависала над водой. Грандиозное викторианское сооружение из гигантских блоков простиралось на несколько миль Нью-Хэмпширского побережья: казалось, что оно хочет поглотить весь берег. Сами сады были едва видны Джеку с его места — темно-зеленые кроны деревьев, вот и все. Медный петушок на фоне неба показывал северо-западный ветер. Памятная табличка в холле гласила, что именно здесь в 1838 году Северная методическая конференция поддержала первый в Новой Англии билль о правах. На ней были написаны пылкие, зажигательные слова Дэниэла Уэбстера: «С этого дня и навсегда — знайте, что эпоха рабства в Америке заканчивается, и скоро оно отомрёт во всех наших штатах и территориях».
 
   Итак, день их прибытия на прошлой неделе положил конец суматохе последних месяцев в Нью-Йорке. В Аркадия-Бич не было адвокатов, нанятых Морганом Слоутом, гудков автомобилей и деловых бумаг, которые необходимо подписать и подшить, не было миссис Сойер. В Аркадия-Бич телефоны не звонили с полудня до трех часов утра (кажется, дядя Морган забыл, что время в Западном Центральном парке вовсе не калифорнийское). Честно говоря, телефоны в Аркадия-Бич не звонили совсем.
   В то время, как его мать, сосредоточившись, вела машину в маленький курортный городок, Джек заметил на улицах только одного человека — сумасшедшего старика, разбрасывающего на тротуар чистые кредитные карточки. Над ними молчало пустое, серое, неуютное небо. Для полного контраста с Нью-Йорком, единственным звуком здесь был свист ветра, продувающего пустые улицы, которые казались гораздо более широкими из-за отсутствия на них транспорта. Вывески на окнах пустых магазинов гласили: «Открыты только в уик-энд», или даже хуже — «Увидимся в июне!». Перед Альгамброй пустовала сотня мест для парковки, за столиками в кафе и барах также никого не было.
   И старик-сумасшедший разбрасывал кредитные карточки по улицам, забывшим о людях.
   Лили объехала старика, который, как заметил Джек, смотрел им вслед с испуганным удивлением — он шептал что-то, но Джек не мог определить, что именно. Направляя машину ко входу в гостиницу, мать сказала: «Я провела счастливейшие три недели своей жизни в этом прелестном местечке».
   Вот почему они упаковали все, без чего не могли обойтись, в сумки, пластиковые пакеты и чемоданы, заперли на ключ своё прежнее жилище, не обращая внимания на пронзительные звонки телефона, слышные, казалось, даже в холле на первом этаже; вот почему они со всеми пожитками втиснулись на сидения взятого в аренду автомобиля и провели в нем долгие часы по пути на север, и ещё более долгие часы, преодолевая шоссе 95, — потому лишь, что Лили Кэвэней однажды была счастлива здесь.
   В 1968 году, за год до рождения Джека, Лили выдвинули на соискание международной премии за роль в кинофильме «Пламя».
   В этом фильме талант Лили раскрылся более полно, чем в её обычных ролях «плохих девочек». Никто не ожидал, что Лили способна победить, и меньше всех сама Лили; но для неё гораздо более важной и приятной была пришедшая одновременно с выдвижением на премию известность — Лили ужасно гордилась собой и Фил Сойер увёз её на три недели в Альгамбру, чтобы достойно отпраздновать этот успех. Там, на другом конце континента, они смотрели вручение Оскаров по телевизору, попивая шампанское в постели. Если бы Джек был старше и проявлял интерес к подобным вопросам, то мог бы узнать, что Альгамбра была местом его зачатия.
   Когда зачитали список актрис, выдвинутых на соискание премии, Лили, в соответствии с семейной легендой, прошептала Филу: «Если я выиграю, то станцую танец папуасов у тебя на животе».
   Но победила Руфь Гордон, и Лили сказала: «Уверена, она заслуживает этого. Она — великая актриса». И тут же, прижавшись к груди мужа, прошептала: «Лучше предложи мне следующую роль, глупышка». Больше таких работ не было. Последняя роль Лили, сыгранная через два года после смерти Фила, была роль циничной экс-проститутки в фильме под названием «Маньяки на мотоциклах».
   Пока Лили вспоминала, Джек думал, как он будет выгружать весь их багаж Одна из сумок раскрылась, и из неё высыпались старые фотографии, носки, шахматы, детские книжки и другое барахло.
   Джек начал все это заталкивать обратно в сумку. Лили медленно поднималась вверх по ступенькам походкой усталой старой леди. «Я нашла своё убежище», — сказала она, не оборачиваясь.
   Джек упаковал сумку, разогнулся и вновь посмотрел на небо, где, как он был уверен, мелькнула радуга. Радуги не было. Только неуютное, переменчивое небо.
   — Иди ко мне, — сказал кто-то позади него тихим ласковым голосом.
   — Что? — спросил он, оглянувшись.
   Перед ним тянулись пустынные сады и шоссе.
   — Да? — сказала его мать. Она удивлённо смотрела на него, держась за ручку дубовой двери.
   — Мне показалось, — ответил он. Не было ни голоса, ни радуги. Джек выбросил все это из головы и посмотрел на мать, сражающуюся с тяжёлой дверью. — Подожди, я помогу, — сказал он и начал подниматься по ступенькам, осторожно неся большой чемодан и бумажный пакет, набитый свитерами.
 
   До встречи со Смотрителем Территорий Джек влачил унылые дни в гостинице, сам себе напоминая спящую собаку. Его жизнь в то время казалась расплывчатым сном. Даже ужасное известие о дяде Томми, пришедшее по телефону прошлой ночью, потрясло его не так, как должно было. Если бы Джек увлёкся мистикой, он мог бы предположить, что какие-то необъяснимые силы управляют жизнями его и матери. Джек Сойер, двенадцати лет от роду, был деятельной личностью, и вынужденное бездействие этих дней после бегства из Манхэттэна смущало и раздражало его.
   Джек смутно увидел себя как бы со стороны — стоящего на берегу без определённой цели, не понимающего, зачем вообще он здесь. Конечно, он горевал о дяде Томми, но сознание было затуманено, и он не сумел сосредоточиться, как и вчера, когда они с Лили смотрели на звезды, сидя на веранде.
   — Ты устал от бесконечной суеты, — сказала мать, глубоко затянувшись сигаретой и глядя на него сквозь облачко дыма. — Все, что ты должен сделать, Джекки, — немного расслабиться. Это чудесное местечко. Давай же подольше насладимся им.
   Боб Ньюхарт, залитый красным светом, пел по телевизору о своём башмаке, который он держал в правой руке.
   — Именно этим я и занимаюсь, Джекки, — она улыбнулась ему. — Расслабляюсь и наслаждаюсь.
   Он взглянул на часы. Прошло два часа с того момента, как они включили телевизор, и он не смог припомнить ничего из просмотренного.
   Джек как раз встал, чтобы идти спать, когда зазвонил телефон. Старый добрый дядя Морган Слоут нашёл их. Новости дяди Моргана никогда не были слишком весёлыми, но последняя была ещё более трагичной, чем обычно. Джек стоял посреди комнаты, глядя, как лицо матери постепенно приобретает землистый оттенок. Руками она сдавила себе горло, оставляя на нем белые следы. Мать молча выслушала новость, сказала «Спасибо, Морган» и повесила трубку. Потом повернулась к Джеку, внезапно подурневшая и постаревшая.
   — Держись, Джекки, ладно?
   Пол поплыл у него под ногами.
   Она взяла его за руку и сказала:
   — Дядя Томми был убит сегодня днём, когда переходил улицу, Джек.
   Джек покачнулся, как от порыва ветра.
   — Он переходил бульвар Ла Синега, и его сбил фургон. Там оказался свидетель, который видел, что фургон был чёрного цвета, и сбоку на нем были написаны слова «ДИКОЕ ДИТЯ», но это… это все.
   Лили начала плакать. Минутой позже, удивляясь самому себе, Джек также принялся плакать. Все это случилось три дня назад, и Джеку они показались вечностью.
 
   15 сентября 1981 года мальчик по имени Джек Сойер стоял у самой кромки воды на пустынном пляже возле гостиницы, напоминающей старинный замок из романов Вальтера Скотта. Ему хотелось плакать, но он не мог выжать из себя ни слезинки. Его окружала смерть, смерть владела половиной мира, радуги не было. Фургон с надписью «ДИКОЕ ДИТЯ» лишил дядю Томми жизни. Дядю Томми, умершего в Лос-Анджелесе, очень далеко отсюда. Человека, обязательно повязывавшего галстук перед тем, как съесть ростбиф и не имевшего никаких деловых интересов на западном побережье.
   Его отец умер, дядя Томми умер, его мать тоже может умереть. Он ощутил здесь, в Аркадия-Бич, смерть, говорящую по телефону голосом дяди Моргана. Это не было возникшим в сознании образом; он ощущал смерть физически, как дуновение морского ветра. Он чувствовал её… и чувствовал уже давно. Это тихое место помогло ему понять, что Смерть ехала с ними по шоссе-95 из Нью-Йорка, прячась за сигаретным дымом и прося его найти весёлую музыку по приёмнику.
   Он вспомнил, как отец рассказывал ему о том, что он родился со старческой головой, но сейчас его голова вовсе не напоминала старческую. Напротив, он ощущал себя очень юным. «Потрясён, — подумал Джек. — Я очень потрясён. Это похоже на конец света. Разве не так?»
   Волны разбивались о берег, окатывая его свежестью. Тишина была подобна серому воздуху — такая же убийственная, как нарастающее мелькание в глазах.
 
   Когда, путешествуя по Стране Чудес, он встретил Смотрителя Территорий Лестера, то после долгих дней бесцельного существования апатия внезапно покинула его. Лестер был чернокожим с курчавыми седыми волосами и лицом, изрезанным морщинами. Сейчас Смотритель был совершенно ничем непримечателен, хотя раньше получил образование и путешествовал как странствующий музыкант. Он и не рассказывал ничего особенно интересного. Однако, гуляя вокруг игровой площадки Страны Чудес, Джек встретился взглядом с его тусклыми глазами, — и почувствовал, что оцепенение оставило его. Это было подобно тому, как если бы некая волшебная сила перешла от старика к Джеку. Лестер улыбнулся ему и сказал: «Ну, кажется, у меня появилась компания. Пришёл маленький странник».
   Джек стал свободен. Если ещё мгновение назад он представлялся себе спелёнутым коконом, то сейчас почувствовал освобождение. Казалось, над стариком зажёгся серебристый нимб, еле заметный ореол света, который тут же исчез, как только Джек моргнул. Мальчик увидел, что человек держит в руках руль тяжёлой мусороуборочной машины.
   — С тобой все в порядке, сынок? — человек легонько дотронулся до его спины. — Мир все ещё очень плох, или же становится немного лучше?
   — Лучше, — прошептал Джек.
   — Тогда ты движешься в нужном направлении. Как тебя зовут?
   «Маленький странник», — сказал он в тот первый день. — «Джек-Странник». — Он выпрямился и подбоченился, как девушка на танцах. — «Человек, которого ты видишь, — Лестер, Смотритель Территорий, тоже странник, сынок, да, да — о, да. Лестер знает все дороги, даже дорогу назад, в старину. У меня был оркестр, Джек-странник, и мы играли блюзы. Блюзы на гитарах. Мы даже записали несколько пластинок, но я не обижусь, если ты ничего обо мне не слышал».
   Он говорил в своеобразном ритме, каждая фраза его пела; и хотя он держал не гитару, а руль мусороуборочной машины, — он все ещё был музыкантом. Через пять секунд общения с ним Джек был уверен, что его отец, любивший джаз, составил бы этому человеку отличную компанию.
   Джек околачивался возле Лестера три или четыре дня, наблюдая за его работой и помогая, если это требовалось. Ему позволялось забивать гвозди, поправлять ограду; эти простые задания, выполненные с помощью советов Смотрителя, делали его совершенно счастливым. Мальчик вспоминал первые дни после приезда в Аркадия-Бич, как кошмар, от которого его спас новый друг. Смотритель был другом, — что да, то да, — хотя эта дружба имела налёт таинственности. Через несколько дней после их знакомства (или с тех пор, как он был потрясён, встретившись взглядом со светлыми глазами старика), этот человек стал ему ближе, чем любой из друзей, исключая разве что Ричарда Слоута, которого Джек знал практически с пелёнок. И сейчас, ощущая тепло, излучаемое его новым другом, он чувствовал, что и боль от потери дяди Томми, и страх, что мать может внезапно умереть, отступают на задний план.
   Но сегодня Джеку вдруг стало неуютно — он опять почувствовал себя управляемым существом, объектом чьих-то экспериментов: как будто неведомая сила забросила его с матерью на этот пустынный берег.
   ОНИ хотят, чтобы он был здесь. Кто — ОНИ?
   Или он сходит с ума? Внутренним зрением Джек увидел сумасшедшего старика, шепчущего что-то и разбрасывающего по тротуару чистые кредитные карточки.
   В небе парила чайка. Джек дал себе слово, что поговорит со Смотрителем о своих ощущениях. Джек был уверен, что тот не высмеет его. Они уже стали друзьями, и Джек понимал, что может рассказать старому сторожу почти все.
   Но он ещё не был готов. Это напоминало безумие, и он сам ещё не во всем разобрался. Джек, пересиливая себя, повернулся спиной к Стране Чудес и побрёл по берегу к гостинице.

2. ВОРОНКА ОТКРЫВАЕТСЯ

   Джек Сойер не поумнел и на следующий день. Прошлой ночью ему приснился самый странный сон в его жизни. В этом сне кошмарное создание — полуразложившийся, кривой на один глаз карликовый монстр пришёл за его матерью. «Твоя мамочка почти мертва, Джек, хочешь помолиться за упокой её души?» — проквакало существо, и Джек знал — такое знание приходит только во сне, — что монстр радиоактивен, его прикосновение смертельно. Проснулся мальчик в холодном поту от собственного крика. Шум прибоя помог ему прийти в себя, но он ещё долго не мог уснуть.
   Джек собирался рассказать этот сон матери; но Лили пребывала в дурном неразговорчивом настроении, прячась за клубами сигаретного дыма. Только после того, как мальчик по её просьбе принёс ей кофе, Лили слегка улыбнулась ему.
   — А не поужинать ли нам вместе?
   — Даже так?
   — Даже так. Но только не полуфабрикаты. Я удрала из Лос-Анджелеса в Нью-Хэмпшир не для того, чтобы отравиться сосисками.
   — Давай сходим в одно из кафе на Хэмптон-Бич, — предложил Джек.
   — Договорились. Теперь иди играть.
   «Иди играть», — с необычной для себя злостью подумал Джек. — «Ты так спокойно меня прогоняешь, мамочки! Иди играть! С кем? Мама, почему ты здесь? Почему мы здесь? Ты очень больна? Почему не хочешь говорить со мной о дяде Томми? Что случилось с дядей Морганом? Что?!»
   Вопросы, вопросы… Нет ничего хуже вопросов, на которые никто не может ответить.
   Кроме Смотрителя.
   Вот смешно: ну как может один чернокожий старикан, которого Джек только что встретил, разрешить все его проблемы?
   Он брёл по мрачному пустынному берегу и думал о Смотрителе Территорий.
 
   «Это как конец света, верно?» — снова вспомнил Джек.
   Морские чайки парили над волнами. По календарю было ещё лето, но в Аркадия-Бич оно заканчивалось в День Труда. Тишина была тяжёлой, как и воздух.
   Джек взглянул на свои тапочки и увидел на них пятна мазута. «Грязный пляж», — подумал он. — «Всюду грязь». Он не знал, где измазался, и чуть отодвинулся от кромки воды.
   Плакали в небе птицы. Одна из них вскрикнула особенно громко, и сразу после этого Джек услыхал квакающий, почти металлический звук. Он остановился и увидел, что звук издаёт незакреплённая лестница, ведущая на смотровую площадку на скале. Наконец крепления оторвались и лестница рухнула на ровный, утрамбованный песок, расколов надвое ничего не подозревавшего гигантского морского моллюска. Джек увидел его внутренности, — гору сырого мяса, бьющуюся в судорогах… или же это была игра воображения?
   «Не хочу этого видеть».
   Но до того, как он смог отвернуться, жёлтый, цепкий клюв чайки схватил мясо и поглотил его. У Джека засосало под ложечкой. Мысленно он услышал, как рвётся живая плоть, подобно вскрику от боли.
   Он вновь попытался отвернуться от вздымаемых порывами ветра волн — и не смог. Чайка подавилась и выплюнула остатки грязно-розового мяса, затем вновь заглотнула его, и через секунду под пристальным взглядом её чёрных глаз Джек постиг ужасную правду: умирают отцы, умирают матери, умирают дяди, даже если они окончили Йельский университет и в своих трехсот долларовых костюмах выглядели такими же непоколебимыми, как стены банка. Возможно, дети тоже умирают… и в этом, наверное, ужасная правда жизни.
   — Эй, — произнёс Джек, не замечая, что произносит вслух свои мысли. — Эй, дайте мне передохнуть!..
   Чайка застыла на мгновение, буравя его глазами, но тут же возобновила свои ужасные игры с останками моллюска. «Что-нибудь хочешь, Джек? Судороги ещё не прекратились! Боже мой, невозможно поверить, что это смерть!»
   Мощный жёлтый клюв вновь и вновь заглатывал и выплёвывал кусок мяса.
   Кыш-ш-ш-ш — огрызнулась птица и взмыла в серое сентябрьское небо. Мальчику вновь показалось, что она смотрит на него, как оглядывают комнату, только войдя в неё — без всякой цели. А глаза… он знал эти глаза.
   Внезапно ему захотелось увидеть глаза матери — её темно-синие глаза. Он не помнил, когда ещё с таким нетерпением хотел увидеть её — с тех пор, как был очень маленьким. Баю-бай, запело у него в голове голосом матери, и этим «что-то» был голос ветра. «Баю-бай, засыпай. Баю-баюшки-баю, не ложися на краю. Твой папаша бросил нас, он уехал слушать джаз!» Чёртов джаз! Укачивая Джека, мать курила одну сигарету за другой, не отрывая глаз от сценария — голубые страницы, он помнил это её выражение: голубые страницы.
   «Баю-бай, Джекки, все кругом спят! Я люблю тебя, Джекки. Ш-ш-ис… спи. Баюшки-баю.
   На него смотрела чайка».
   Внезапно Джека охватил ужас, сдавив горло железным обручем: он увидел, что чайка действительно смотрит на него. Эти чёрные глаза (чьи они?) рассматривали его. И он знал этот взгляд.
   Кусок сырого мяса все ещё торчал из клюва, но чайка тут же окончательно проглотила его.
   Джек повернулся и побежал, запрокинув голову и глотая горячие солёные слезы. Тапочки увязали в песке, и его единственным желанием было убежать как можно дальше от пристального взгляда, весь день преследующего его. Двенадцатилетний одинокий Джек Сойер мчался к гостинице, забыв о Смотрителе, слезы и ветер заглушали его крик, а он все пытался кричать: нет, нет, нет!
 
   Джек остановился на пригорке и перевёл дыхание. Разгорячённый и потный, он присел на скамейку, предназначенную для пришедших сюда стариков, и убрал волосы со лба. «Возьми себя в руки. Капитан не должен покидать свой корабль».
   Мальчик улыбнулся и действительно по чувствовал себя лучше. Отсюда, с пятидесяти-футовой высоты, все выглядело иначе. Возможно, виноват был барометр, показывающий перепад давления или ещё что-либо в этом роде. То, что случилось с дядей Томми, — ужасно, но с этим можно смириться. Так говорила и мама. Дядя Морган в этот раз появился со своим известием несколько поздно, но вообще-то дядя Морган всегда приносит вред.
   А мама… Она, конечно, самое главное!
   С ней ничего не должно случиться, — думал Джек, сидя на скамейке и вытряхивая из тапочек песок. С ней не должно ничего произойти, хотя, конечно, это возможно. Прежде всего, никто не возьмётся утверждать, что она больна раком. Верно? Конечно. Если бы она была больна, то не взяла бы его сюда. Скорей всего, они поехали бы в Швейцарию, где она принимала бы лечебные ванны или что-нибудь в этом роде. Именно так она и поступила бы. Так, может быть…
   Низкий, безлико-шепчущий звук проник в его сознание. Он осмотрелся и глаза его полезли на лоб. Песок возле его левого тапочка начал шевелиться. Маленькие белые песчинки завертелись, образуя круг диаметром с палец. В центре этого круга песок внезапно опустился, образовав ямку шириной около двух дюймов. Края ямки находились в непрестанном движении — по кругу, по кругу, так что зарябило в глазах.
   «Так не бывает», внушал себе Джек, а сердце, казалось, сейчас выскочит из его груди. Участилось дыхание. «Так не бывает, это мираж, или краб, или…»
   Но ни краб, ни мираж тут ни при чем — это было ясно, как Божий день.
   Песок закрутился ещё быстрее, звук усилился, наводя Джека на мысль о статическом электричестве, опыты с которым он проводил прошлым летом. Однако больше всего звук напоминал долгий и тягостный вздох, последний вздох умирающего.
   Все больше песка приходило в движение. Затем возникла воронка, напоминающая туннель в Ад. Она то появлялась, то исчезала, появлялась, исчезала — и опять появлялась. Чем шире становилась воронка, тем отчётливее по её краям проступали буквы: С, потом СО, потом СОЧНЫЕ ФРУКТЫ, прочитал он.
   Песок завертелся быстрее, ещё быстрее, с невероятной скоростью. «А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х-х», — усилился. Джек заворожённо смотрел на него; мальчика сковал страх. Песок раскрывался, как большой тёмный глаз: это был глаз чайки, уронившей добычу и теперь выискивающей её. «А-а-а-а-а-х-х-х-х-х-х», — шептал песок умирающим голосом. Это был не плод воображения, как очень хотелось бы Джеку голос существовал на самом деле. «Его вставная челюсть выпала, Джек, когда ДИКОЕ ДИТЯ сбило его, она выпала, — хлоп — и все. Йельский университет или нет, но когда ДИКОЕ ДИТЯ собьёт тебя и выбьет твою вставную челюсть — тебе конец. И твоей матери — тоже конец».
   Джек вновь побежал не оглядываясь. Он откидывал волосы со лба, и в широко распахнутых глазах пульсировал страх.
 
   Джек быстро проскочил веранду гостиницы. Здесь обстановка явно не располагала к беготне. В холле было тихо, как в библиотеке; серый свет струился сквозь высокие окна, освещая потёртые ковры. Джек прошёл мимо конторки и столкнулся с внимательным взглядом дневного клерка. Клерк не сказал ни слова, однако уголки его рта дрогнули в молчаливом неодобрении. Этому мальчишке ещё бы вздумалось бегать в церкви! Огромным усилием воли Джек заставил себя спокойно подойти к лифту. Он нажал кнопку, спиной ощущая, как клерк буравит его взглядом. «Этот человек улыбнулся только раз за все время — когда узнал мою мать», — промелькнуло в сознании Джека. Да и та улыбка была лишь данью вежливости.